Текст книги "Ищите ворона… (СИ)"

Автор книги: Влада Урошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Париже?

– Да нет же! В Македонии, конечно! У него тут были какие-то мутные делишки… Значит, ты едешь в Париж, узнаёшь там все про полковника, возвращаешься сюда, пишешь новую серию репортажей, раскрываешь перед читателями всякие тайны. Ясно? Граф де Розалье и его сокровища! Македония тебя не забудет.

– Почему бы тебе самому не поехать?

– Я французского не знаю, вот почему! А ты уже проявил себя в качестве специалиста по археологии. Все хотят, чтобы ты разгадал загадку!

– Откуда ты знаешь, что он что-то спрятал?

– Всего я тебе сказать не могу… Один старичок из Софии, которой в последнюю войну служил здесь в болгарской полиции, а потом каким-то образом оттуда сбежал, работал по заданию коммунистов, кто-то наверху это подтвердил, так что эти годы ему даже засчитали в стаж, когда он вышел на пенсию. Так вот, он рассказал одному нашему сотруднику странную историю. Некий француз во время войны приехал в Скопье в сопровождении немцев, и у них имелась какая-то карта. Но территория, к которой относилась карта, была небезопасной из-за партизан, так что неизвестно, ездили они туда или нет – там все довольно неясно. Но они упоминали имя графа, шептались о какой-то пещере. Наша полиция что-то знает, но не все. Они тоже расследуют. Ох, какая будет сенсация, когда мы об этом напишем!

– Так что нам на самом деле нужно?

– Сведения о том, что именно спрятал граф. Ты ищешь там, я здесь. Держи, вот тебе ордер, получи в кассе деньги, билет на самолет тебе уже куплен, забери его в агентстве. Ты уезжаешь – так, сегодня вторник – ты уезжаешь в понедельник утром. У тебя еще есть время, чтобы подготовиться.

Когда Коле ушел, Майя вышла из кухни.

– Не выношу таких типов, – сказала она. – Не доверяй ему.

– Он отправляет меня в Париж.

– Да, но все-таки в нем есть что-то отвратительное. Будь осторожен. А мне пора.

И она выскользнула из объятий Бояна, на ходу поцеловав его.

Боян стоял в дверях, пока она спускалась по лестнице, постукивая каблуками своих сандалий, будто играя на ксилофоне.

14.

Попав в пеструю суету парижских улиц, Боян старался отделаться от ощущения, что все это лишь декорация, придуманная исключительно для того, чтобы обмануть его органы чувств. Путешествие на самолете предлагало Бояну все новые и новые пейзажи с неестественной скоростью, которой его натура сопротивлялась – впечатления не были глубокими, виды превращались в дешевые завлекательно раскрашенные картинки, не вызывавшие в нем никакого отклика. Чтобы избавиться от них, Боян замедлил шаг, огляделся, поднял брови и в шутку захлопал глазами, когда на него сзади налетела спешившая и не ожидавшая, что он приостановится, красивая негритянка в сафари с позвякивающим амулетом гри-гри на шее. На углу бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель он купил Le Monde и поискал глазами свободное место за столиком на тротуаре перед бистро. Сев на бамбуковый стул, он принялся разглядывать фасады домов на другой стороне улицы, облицованные камнем, который на солнце стал цвета мякоти ананасов, кружевные балконы, красные навесы над кафе, названия которых были написаны золотыми буквами на натянутом холсте, листья платанов, небо, по которому необычайно быстро, как в кино с ускоренной съемкой, мчались белые облака. Заказал чай – «Un Earl Grey, s’il vous plaît» – и два круассана. Некоторое время Боян смотрел на большие рекламные плакаты на здании кинотеатра напротив, жмурясь от яркого света утреннего солнца, медленно пил чай с запахом бергамота, понемногу расслабляясь. Он с удовольствием вдыхал аромат Парижа, разделяя его на ингредиенты: запах дикого апельсина в букете своего чая, сладость круассанов, табачный дым – Golden ambrosia? – из трубки кого-то, сидящего за три столика от него, духи – White Linen Breeze? – запах которых оставила за собой, как маленькое неустойчивое облако, прошедшая мимо женщина. Другое – душная вонь метро, запах специй из греческих ресторанов, затхлость старой бумаги из ящиков букинистов – уже было плодом его воображения. Наконец он убедился: все, что его окружало, – это Париж. Только тогда, не сожалея о блеске залитых солнцем улиц, он решил спуститься в метро.

Он вышел на станции Шато-де-Венсен: перед ним, среди темной зелени парка, возвышалась каменная громада замка Людовика XIV. У входа он спросил охранника: да, библиотека Исторического архива военно-морского флота находилась в Павильоне королевы, авиации – в подземелье донжона, а сухопутных сил – в Павильоне короля.

Бояну в этом расположении мерещилось что-то символическое, но долго думать над этим он не стал. Он прошел через большой двор, который когда-то, вероятно, использовался для военных парадов, и вошел под каменные арки Павильона короля. Нашел библиотеку: в читальном зале несколько седовласых старцев листали подшивки газет, перед одним из них лежала большая географическая карта, и он что-то искал на ней при помощи лупы, наклонившись так, словно хотел эту карту понюхать. Боян подошел к стойке, за которой сидела девушка в больших очках и с густым созвездием коричневых пятнышек на щеках. Ее взгляд скользнул по нему, словно по какому-то совершенно неинтересному предмету. Боян улыбнулся, но она не ответила ему улыбкой, наоборот, на ее лице появилось еще более официальное выражение.

Боян начал объяснять, что хотел бы ознакомиться с досье полковника де Розалье.

– Граф Анри-Огюст де Розалье, полковник артиллерии в 122-й дивизии Салоникского фронта, вторая половина 1918 года.

Девушка внимательно посмотрела на него – Боян почувствовал, как ее взгляд сверкнул, словно лезвие, за стеклами очков.

– Что именно вы хотите посмотреть?

– Оперативный дневник артиллерийского подразделения, которым он командовал, личный дневник. Если есть, топографические карты с нанесенными позициями…

Девушка смотрела на него, хмуря брови, в ней как будто боролись явное желание отшить неизвестного и удивление его смелостью и широтой запросов.

– Вы член семьи полковника?

– Нет, но мне очень надо кое-что выяснить.

– Когда умер полковник?

– Точно не знаю, – признался Боян. – Скажем… ну, если он прожил достаточно долго, где-то около 1950 года. Нет, я вправду не знаю. Но информация о нем мне действительно нужна.

– По закону, – официальным тоном сообщила девушка, – чтобы открылся доступ к личному делу человека, должно пройти сто двадцать лет со дня его смерти.

Боян попытался улыбкой растопить лед в глазах девушки.

– Может быть, можно сделать исключение.

– Нельзя, – сказала девушка и решительно поджала губы. – В правилах совершенно ясно написано.

Боян пожал плечами в знак того, что смирился с судьбой и растянул губы в кислой улыбке.

– Я приехал к вам издалека, из Македонии…

Девушка уже склонилась над какими-то бумагами, желая тем самым показать настойчивому посетителю, что тема разговора исчерпана, но внезапно подняла голову. Ее лицо оттаивало – по щекам как будто прошла легкая солнечная волна, губы приоткрылись, глаза внезапно потеплели.

– Охрид, – тихо сказала она. – Я была там в свадебной поездке. Конец сезона, было так тихо, так прозрачно…

– Я был там десять дней назад, – сказал Боян. – Над озером солнце всегда светит с особым усердием. Там идут раскопки античного театра. Знаете, я археолог…

Из задней двери появился офицер, посмотрел на них, тихонько покашлял.

Девушка повернулась к нему, придав лицу прежний официальный вид.

– Слушаю вас.

– Зайдите ко мне ненадолго, – сказал офицер и исчез.

– Послушайте, – девушка говорила торопливо, как будто ей угрожала какая-то опасность, – через час, в полдень, у меня будет обеденный перерыв. Ждите меня в ресторане напротив входа, там поговорим.

– Меня зовут Ирена, – сказала девушка, садясь рядом с Бояном в полуденной толчее и гомоне ресторана. Боян увидел на ее лице, освещенном солнцем, пятна – не коричневые, как показалось ему в полумраке читального зала, а цвета копченого лосося: нежно-розовые, которые, казалось, намекали на тайны тела, невидимые под одеждой.

Укоризненным взглядом она упрекнула Бояна за любопытство.

– Надеюсь, вы не будете утверждать, что пятна мне идут, мне уже надоело это опровергать.

– Но это неоспоримо.

– Придумайте что-нибудь пооригинальнее. И не спрашивайте, есть ли у меня еще пятна по всему телу – и это я слышала много раз.

– А есть?

– Да, везде. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Перед ними возник официант с блокнотом в руке.

– Давайте возьмем бифштекс с перцем трех видов, – предложила Ирена. – Здесь это блюдо отлично готовят. Я пью белое – ничего не имеете против мюскаде?

– Вы берете меня под свое командование?

– На войне как на войне, – сказала она. – У вас нет другого выбора, кроме как подчиниться.

– Как вы попали в военное учреждение? – спросил Боян. – Вы не производите впечатление человека, влюбленного в униформу.

– Семейная традиция. Мои предки из Сен-Мало. Один мой прапрадед служил на флоте еще до революции. Как утверждают семейные легенды, он плавал с Шатобрианом. Искал Северо-Западный проход…

– Но работаете вы в архиве Сухопутных войск?

Ирена подняла глаза к небу, показывая, что хватит говорить об этом.

– Я хочу, чтобы вы рассказали что-нибудь об Охриде. Когда я была там, я видела – наверху, около крепости – как с одной мозаики сняли защитный слой песка. Там были головы, из ртов которых текут реки…

Боян начал рассказывать ей о великом землетрясении шестого века, разрушившем в Македонии двадцать четыре города, о христианской традиции Охрида, славянской письменности, смешанном греческом и славянском влияниях…

Потягивая вино, Ирена смотрела на него сквозь прищуренные ресницы; луч света играл и искрился в бокале, а другой, еще более веселый и яркий, сиял в ее глазах.

– Слушайте, – сказала она, у меня заканчивается обеденный перерыв. – Я должна идти. Но я не считаю этот разговор оконченным. Если вы свободны…

– Давайте увидимся сегодня вечером.

– Да. Я заканчиваю работу в пять. Встретимся здесь.

Но, заметив недоумение на лице Бояна, добавила:

– Здесь скучно. Поезжайте лучше в Латинский квартал. Улица Генего, знаете? Я ее очень люблю – там замечательные антикварные магазины, лавки с африканскими масками и полудрагоценными камнями. Посмотрите и за меня, пока я сижу в своей темной клетке.

Не обращая внимания на протесты Бояна, она оплатила счет и уже на выходе из ресторана обернулась и помахала ему рукой.

15.

У Бояна было еще четыре часа до встречи. Он решил прислушаться к совету Ирены и вернуться на Левый берег. Латинский квартал всегда казался ему похожим на какую-то старомодную игрушку, ставшую приманкой для больших сентиментальных детей, однако он все-таки не смог противостоять своей мечте, с юности теплящейся в нем: в соблазнительном и таком многообещающем полумраке сонных лавочек найти потерянный кем-то сундук с сокровищами.

Выйдя из метро у церкви Сен-Жермен-де-Пре, Боян направился к переулкам, спускающимся к Сене. День только начинался: официанты в белых фартуках готовили столы к вечернему наплыву посетителей; в маленьких галереях, в которые в это время почти никто не заходил, служительницы что-то не спеша объясняли по телефону, рисуя узоры в воздухе рядом с телефонной трубкой и представляя целые пантомимы своими тонкими ухоженными пальчиками; в глубине магазинов экзотических специй поблескивали очки хозяев, склонившихся над письмами поставщиков из дальних стран. В витрине антикварной лавки Боян увидел икону с изображением Благовещения, которая вполне могла быть македонской; она стояла между привезенной из Южной Америки настоящей отрезанной головой размером с кулак, которую индейцы племени Хиваро окуривали дымом ядовитых растений, чтобы она ссохлась, и тибетской бронзовой молитвенной мельницей – если крутить маленький цилиндр вокруг ручки, словно погремушку, то достигается такой эффект, будто написанные на ней тексты звучат, как если бы их кто-то произносил. Пространства смешивались, сливались, дополняли друг друга. В одной витрине большой перстень с явно исламским орнаментом, привезенный из Афганистана, охватывал собой крупную бусину из оранжевого коралла, которая, судя по форме, когда-то была частью четок, возможно, буддистских; в другой – сидела вырезанная из эбенового дерева черная кукла акуа-ба, которую молодые женщины из некоторых западноафриканских племен носят с собой, чтобы родить здорового и красивого ребенка, с серебряной португальской монетой XVII века на лбу. У каждого предмета здесь была своя история – одинаково захватывающая, независимо от того, была ли она сформирована прикосновениями прошлых или умелыми руками нынешних специалистов по изготовлению фальшивого антиквариата.

В магазине минералов и окаменелостей привлеченный блеском кристаллов Боян остановился перед витриной, вспомнил рекомендацию Ирены и, зачарованный таинственным почерком геологических слоев, начертавших на рудных образованиях свое тайное послание, вошел.

В магазине, похоже, никого не было. В открытых витринах лежали срезы агатов, открывавшие свои румяные, бледно-фиолетовые и оранжевые сердцевины. Обсидиан, созданный в жерле вулкана, хранил в своей непрозрачной черноте особую, теперь уже никому не доступную, загадочную душу. Малахит распространял вокруг себя вызывающе зеленую, дикую радость; лазурит тонул в мутной меланхолии своей синевы. Боян проходил мимо кристаллов пирита, мимо спилов окаменевших стволов деревьев, живших миллионы лет назад, мимо разных окаменелостей – рыб, морских ежей, ракушек. Все это собрание чудесных предметов влекло его к себе, как магнитом: он чувствовал, будто перед ним, словно на чердаке дедушкиного дома, раскрывается старомодная шкатулка, полная невероятных вещей, про которые он до сих пор думал, что они встречаются только в книгах. Внезапно среди этого минерального мира, созданного по своим собственным законам кристаллизации, он увидел предмет, созданный человеком: кривой нож, грубо выкованный из железа, восточного вида, с жестоким и злобным блеском. Он был чужеродным всему, что лежало вокруг, и Боян к нему наклонился.

– Вас интересует нож? – спросил владелец магазина, неслышно появившийся на винтовой лестнице, спускавшейся с верхнего этажа. – Он выкован из метеоритного железа – из метеорита, упавшего в Аризоне лет десять назад.

– Наверное, странно держать в руке нож, сделанный из материала неземного происхождения, – сказал Боян, сразу осознавая оправданность присутствия этого инструмента среди нерукотворных предметов.

Хозяин вынул нож из витрины и подал Бояну.

– Небесный нож, – сказал Боян. – Подарок от уранских богов. Любая жертва, которую он убьет, будет с радостью принята ими.

Боян притронулся пальцем к лезвию. Жрец стоял на верху лестницы Солнечной пирамиды и держал за волосы девушку, которую предстояло принести в жертву. Девушка была обнажена, вся обмазана медом и душистыми маслами, ее левое запястье охватывал золотой браслет с изображением грозного бога Кетцалькоатля в образе пернатого змея. Жрец полоснул ножом, и когда кровь брызнула на камень, толпа восторженно загудела.

– Осторожно, – сказал владелец лавки, – не порежьтесь!

Он с любопытством посмотрел на Бояна.

– Откуда вы приехали?

– Из маленькой страны на Балканах, которая называется Македония.

– О, – сказал хозяин, – я знаю: Трепча!

– Нет, это чуть севернее.

– Мариово?

– Да, в точку. А откуда вы знаете о Мариово?

– Там есть рудники, из которых я получал окаменелости. Знаете, там добывают диатомовую землю, это крошечные окаменелости – радиолярии, инфузории. Но кроме них, в слоях над этой землей и под ней много прекрасных образцов раковин и улиток. Это из миоценовой эпохи. Миоценовое море покрывало часть Балканского полуострова, по-моему, и вашу страну тоже. Но несколько лет назад окаменелости перестали поступать. Мне сказали, что рудники закрыли. Вы знаете что-нибудь об этом?

– О рудниках? Нет, не знаю. Я археолог.

– Ну да, ваша страна рядом с Грецией. Но в этих окаменелостях есть что-то необычное. Знаете, небольшие частные коллекции всяких диковинок существовали во Франции уже два или три столетия назад. Они назывались «кабинеты редкостей». В одной такой сохранившейся частной коллекции есть несколько окаменелостей, которые, как считается, привезены из Македонии. Кто-то был там еще в восемнадцатом веке, до революции, и привез их во Францию. Кто это мог бы быть?

– В восемнадцатом веке? Даже представить себе не могу, как француз очутился у нас в то время и как добрался до этих окаменелостей. Тогда это было почти невозможно.

– Но кто-то же это сделал, – пробормотал продавец минеральных чудес.

Он внимательно смотрел на Бояна. Боян попытался вернуть ему нож, но седовласый знаток царства минералов показал ему жестом, что можно подержать его еще.

– Культ Митры, – внезапно сказал он. – Там у вас… Наверняка вы видели много храмов Митры.

– Не так уж и много. Почему вы спрашиваете? Вас это интересует?

– Нет, просто так. Слышал кое-что… Можно к вам приехать? Вы бы могли мне помочь?

– Конечно, – сказал Боян. – С удовольствием. Хотите приехать в Македонию ради культа Митры?

Хозяин пещеры подземных чудес замолчал и взял нож из рук Бояна. У Бояна создалось впечатление, что знаток геологических тайн внезапно стал осторожничать и отступил.

– Таким ножом, – сказал владелец магазина, – Митра убивает быка. Над ним, на дереве, сидит ворон, вы заметили?

– Конечно.

– А сам Митра носит фригийский колпак. Такие колпаки у нас носили революционеры – те, 1789 года. Знаете?

– Вы имеете в виду, что…

– Ничего я не имею в виду, – сказал седовласый знаток окаменелостей. – Просто констатирую факт. И надеюсь, что у нас будет возможность обсудить это более подробно. Дайте мне свой адрес. Если я приеду в Македонию, то найду вас.

Когда Боян направился к выходу, владелец магазина остановил его.

– Подождите, – сказал он, взял из кучки небольших окаменелостей, лежавших в корзинке, кусочек аммонита, положил его в пакет и передал Бояну.

– Это вам, – сказал он. – Был рад с вами познакомиться.

Завернув за угол, Боян открыл пакет и посмотрел на окаменелость: то, что когда-то было улиткой, превратилось в ряд кристаллических ядер с прозрачно-зеленой сердцевиной, между которыми текла потрясающая спираль цвета ржавчины. Это был волшебный маленький предмет, излучавший концентрированную энергию бесчисленных столетий, потребовавшихся для его создания. Боян почувствовал, что он как будто вдруг, без предупреждения, покидает современный Париж и погружается в другое геологическое время. Теперь он был частью светящейся магмы, окаменевшего осадка, наслаивающихся пластов. Он был мудрой улиткой на дне моря, существом, порожденным материей, маленькой искоркой жизни. Город вокруг него стал минеральным лабиринтом, бесконечно размножившейся колонией мягкотелых существ, вползающих в свои известняковые раковины… Боян снова положил окаменелость в пакет и сунул обратно в карман. Мелкое, обыденное историческое время наполнило его органы чувств шумом и суетой.

Когда он вошел в ресторан, Ирена уже там сидела. Здороваясь с ним, она вытянула голову вперед, и он поцеловал ее в щеку.

– Слушайте, – тихо сказала Ирена, заговорщицки понижая голос. – У меня есть кое-что для вас. Я не должна была этого делать и на самом деле не знаю, почему делаю. Вы иностранец, и из-за этого мое преступление еще тяжелее.

Боян положил руку ей на плечо; по руке Ирены пробежала легкая дрожь.

– Не делайте ничего, что может навредить вам. Я себе не прощу, если у вас будут из-за меня неприятности.

Ирена посмотрела на него, ее рука нежно сжала пальцы Бояна.

– Все равно, – сказала она. – Я нашла личное дело полковника де Розалье.

Боян вытаращил глаза.

– К сожалению, папка пуста. В ней есть только один листок с краткой заметкой, написанной от руки, в которой говорится, что в феврале 1944 года все документы из папки были изъяты гестапо.

Боян наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Вы мой ангел-хранитель. А почему их изъяли?

– Там не написано. Может быть, вы сумеете понять это лучше, чем я. Скажите мне, в чем тут дело? Почему вас так интересует этот полковник?

Когда Боян попытался найти начало нити, дернув за которую можно было бы размотать клубок рассказа, Ирена снова коснулась его руки.

– Оставим это на потом. Поехали в другой квартал, куда-нибудь, где повеселее. Я приглашаю вас на ужин. Там вы мне и расскажете.

На улице Боян сунул руку в карман.

– У меня есть кое-что для вас.

Когда Боян положил окаменелую улитку на ладонь Ирене, та замерла в изумлении. В один миг вокруг этих двоих пластами легло геологическое время: материя изо всех сил пыталась понять смысл своего существования, предпринимая неуклюжие попытки осознать себя, принять форму, обладающую некоей целостностью, своим внутренним значением. Хаос успокаивался, и из него рождались кристаллы. Ирена неподвижно стояла и молча смотрела на аммонит, потом подняла глаза и взглянула на Бояна.

– Как вы узнали?

– Как я узнал – что?

– Про аммониты.

Боян засмеялся.

– Похоже, мы много знаем друг о друге.

Ирена смотрела то на аммонит, то на Бояна.

– Вы не будете против, если я приглашу вас к себе?

– Нет. Если только ваш муж…

– Мой муж погиб в автомобильной аварии сразу после возвращения из Охрида, – сказала Ирена. – Три года назад.

Ирена ввела Бояна в свою квартиру в старом сером доме на острове Сен-Луи. Не успев войти, Боян остановился ошеломленный: в прихожей напротив двери, закрывая почти всю стену, висела увеличенная черно-белая фотография среза большой морской улитки, которая жила сорок миллионов лет назад. И потом, когда он посмотрел вокруг, он увидел, что эти улитки, с ребристыми наростами поперек спирали – которые еще в древности тем, кто их выкапывал, напоминали бараньи рога на голове Амона – везде вокруг: под стеклом в глубоких рамках, на металлических подставках, просто расставленные на книжных полках.

– Я хотела, чтобы ты увидел это, – сказала Ирена. – Ты имеешь на это право, потому что сам принес мне входной билет.

Боян обнял ее и поцеловал. Они целовались в прихожей, крепко прижавшись телами друг к другу, тяжело дыша, торопясь, словно пытаясь ухватить свой собственный миг прежде, чем беззубый рот геологического времени закроется над ними.

Губы Бояна скользнули мимо правого уха Ирены и спустились на шею; его руки нетерпеливо расстегивали блузку.

– Потише, – прошептала Ирена, пытаясь укротить его слишком спешащие пальцы, – потише, не торопись.

Она повела его в спальню. Там, стоя на коленях на кровати, она отбивалась от попыток Бояна участвовать в раздевании.

– Сиди спокойно, – прошептала она. – Я сама.

Она отстранила от себя Бояна и легонько толкнула его в сторону.

В полурасстегнутой блузке, под которой бюстгальтер был не снят, а только второпях сдвинут с груди вверх, она стянула брюки, а затем трусы. Она была вся в пятнах, как форель; пятна выписывали на ее теле волшебную географию: белая кожа была океаном, места потемнее превратились в архипелаги, в Полинезию неведомых наслаждений, в атоллы, лагуны, неизвестные острова со старинных морских карт, в спрятанные сокровища пиратов.

Она раздвинула ноги, глядя Бояну в глаза. Затем, показывая, что не позволит ему приблизиться, она раскрыла губы своей раковины и провела средним пальцем правой руки по уже ставшей влажной щелке.

Боян лежал напротив нее, на другом конце кровати, наблюдая, как ее пальцы – сначала медленно, а затем все быстрее – порхают по розовой слизистой влажности. Раковина Ирены раскрывалась, как цветок, как плотоядная орхидея тропических лесов: лепестки цветка блестели от влаги, густой мох вокруг стал маслянистым. Пальцы Ирены играли на этом чудесном инструменте, исполняя какую-то спазматическую синкопированную мелодию. Ритм становился все более нервным, своим повторением он как будто искал некий ответ, скрытый глубоко в теле; этот ответ не приходил, и его поиски становились все более настойчивыми, все более возбужденными, все более отчаянными. Палец Ирены скользил между губ, останавливаясь в некоторых местах, как будто она чувствовала, что именно там находится то, что искала. Все это время она следила за взглядом Бояна, как будто его поглощенность ее действиями придавала истинную ценность каждому движению. Ирена открывалась Бояну с вызывающим безрассудством: эти раздвинутые немые губы, обрамленные потными кудряшками, как будто хотели что-то выкрикнуть.

– Смотри, – шептала Ирена, – смотри, смотри, что я делаю. Смотри сюда, сюда, сюда, смотри… Правда, здорово?

Ее движения становились все более и более резкими, как будто она пропускала некие шаги в заданном ритме; в какой-то момент ноги у нее выпрямились, напряглись, по телу прошел долгий электрический разряд, рот скривился, все лицо исказилось судорогой. Она так и осталась лежать неподвижно, застыв в каком-то бескрайнем ужасе или восторге.

Медленно, с закрытыми глазами, она подползла к Бояну и свернулась в его объятиях, дрожа. Время от времени у нее по телу проходила запоздалая дрожь, она бормотала, почти не шевеля губами, какие-то непонятные обрывки слов.

Потом она провела рукой по лицу Бояна и тихим голосом, в котором слышались и просьба о прощении, и несомненная решимость, сказала:

– Будь хорошим мальчиком, иди и ложись в другую кровать. На сегодня хватит.

16.

Утром Ирена смотрела на Бояна с чувством вины; в ее глазах читались просьба о прощении и стыд. Боян оделся первым, а потом ждал, пока Ирена закончит свои утренние приготовления к уходу на работу. Он нашел в холодильнике сок и арахисовое масло; в кухонном шкафчике были какие-то кексы. Наконец Ирена вышла из ванной. Пришло время расставаться: Ирена поцеловала Бояна, пожелала удачи в поисках; потом на улице, прежде чем каждому пойти своей дорогой, она обняла его и сказала, чтобы он обязательно позвонил ей, как только чего-нибудь найдет.

Чувствуя себя Эркюлем Пуаро, начинающим трудное расследование, исход которого никому не известен, Боян сел в уголке зала с телефонными кабинами ближайшего почтового отделения и начал просматривать толстенный том телефонного справочника, открыв его на букве Р. К счастью, фамилия Розалье была не частой: ее носили всего двенадцать человек, причем среди них не было никого с аристократическим де перед фамилией – но Боян знал, что те, у кого когда-то была такая частица, часто отказывались от нее.

Предварительно заготовленная фраза с просьбой простить за беспокойство и краткое объяснение того, о чем идет речь, вопрос, не участвовал ли их предок в Первой мировой войне (Боян не забывал называть ее, как всегда делают французы, Великой войной 1914–1918 годов) в звании полковника, встречала самые разные реакции.

После нескольких недружелюбных отрицательных ответов, в основном мужчин, одна девушка на другом конце провода сердито воскликнула: Зря ты меняешь свой голос, я ни за что не прощу твое вчерашнее свинство! Во время восьмой попытки телефон долго звонил, и, когда Боян уже решил положить трубку, шелестящий, ветхий, почти полупрозрачный женский голос, полный осторожности и нерешительности, спросил: Кто это?

Боян повторил свою историю.

Женщина на другом конце провода молчала, словно колеблясь, затем решилась:

– Вы спрашиваете о полковнике Розалье? Да, полковник Анри-Огюст де Розалье был моим отцом.

Потребовалось много хитрости и настойчивости, чтобы убедить старую даму принять его. Боян потел, изобретая самые любезные выражения, стараясь при этом не оказаться слишком навязчивым.

– Хорошо, – медленно и с большим сомнением в голосе сказала дочь полковника. – Я буду ждать вас завтра в пять пополудни.

Затем Боян нашел в записной книжке другой номер, который ему был нужен.

– Робер? – спросил он. Затем добавил, весело бросая вызов:

– Можешь угадать, кто тебе звонит?

С другой стороны линии наступила небольшая пауза сомнения.

– Боян?

– Да, это я, – сказал Боян. – На самом деле мой дух, парящий над Парижем, – эктоплазма, легкий фосфоресцирующий туман, не замечаемый никакими современными приборами, но обладающий способностью общаться с чувствительными людьми…

– Хватит болтать, – ответил Робер. – Ты где?

– Мы можем увидеться в «Клини»?

– Как в старые добрые времена? Еду.

Когда Робер появился за стеклянной дверью, Боян помахал ему из угла, в котором сидел. И когда они обнялись, похлопав друг друга по спине, Боян отодвинулся и посмотрел на него.

– Ты точно такой же, как и четыре года назад. Уж не обнаружил ли ты эликсир вечной молодости? Или ты и есть сам граф Сен-Жермен?

– А ты? Нашел пещеру с рукописями святого Климента на берегу – как то бишь? – Охридского озера?

– Нет, но я иду по следу. А ты чем занимаешься? Все еще возишься со своими сумасшедшими из восемнадцатого века – иллюминистами, сведенборговцами, пифагорейцами, теософами… Калиостро, Месмер – что там еще, да, животный магнетизм, переселение душ, аватары…

– Я получил докторскую степень по этой тематике в Сорбонне и теперь консультирую в одном издательстве, которое публикует книги по эзотерике.

– Звучит здорово. Я вижу твою ауру – она очень плотная, вокруг головы – что-то вроде скафандра, какие носят инопланетяне. Зеленого!

Снаружи, за окном кафе, жил своей жизнью парижский день: группа японских туристов с фотоаппаратами на шее остановилась у входа, чтобы изучить цены, два бородатых раввина в черных шляпах на головах были увлечены ученым спором, гимназистки несли стопки тетрадей, перевязав их ремешком, маляры в белых рабочих комбинезонах, явно трудившиеся где-то поблизости, шли обедать в бистро. Прошествовала, двигая бедрами в ритме самбы и поигрывая мышцами, как молодая пантера, длинноногая, вся затянутая в джинсу мулатка.

– Да, в Париже все еще есть красивые девушки, – сказал Боян.

Робер начал что-то объяснять о смешении рас, столкновениях хомо сапиенса и неандертальца в позднем палеолите и миграциях из Африки в Европу в доисторический период, об исчезновении Атлантиды и индуистском понимании Кали-юги, и тут Боян заметил, что за окном медленно проплывает, словно кого-то высматривая, человек, показавшийся ему знакомым. Сначала он подумал, что обознался, но уже в следующий миг понял: человек в белом пиджаке, коричневой рубахе и черном галстуке был Янис Папатеменис, скупщик антиквариата.

Боян схватил газету, лежащую на соседнем столике, как будто желая что-то прочитать, и прикрыл лицо.

Робер, который в этот момент объяснял, что Калиюга – период, длящийся 432 000 лет, после которого наступит конец света, ошеломленно поглядел на газету, а потом на улицу.

– За тобой что, следят?

– Тот тип, который стоит там. Нет, не смотри так прямо. Я его знаю.

– Ты не хочешь, чтобы он тебя видел?

– Лучше бы не видел.

– Хорошо, – сказал Робер, – он уходит. Но у меня сложилось впечатление, что он что-то вынюхивает в воздухе, как охотничья собака, потерявшая след.