Текст книги "Ищите ворона… (СИ)"

Автор книги: Влада Урошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Они пересекли мост, носящий имя Гоце Делчева, и дошли до крепости: за горой Шар-Планина садилось солнце. На редких лужайках под каменными стенами расположились мусульманские семьи. Взрослые, тихие и серьезные, они, казалось, вслушивались в некие звуки, желая найти гармонию между миром внутренним и внешним.

– Словно выполняют какой-то ритуал, – сказала Майя. – Такие торжественные.

– Они чувствуют, как течет время.

– Или как застывает вечность.

Двое детей играли с кроликом в клетке; они давали ему траву и весело хлопали в ладоши, когда тот все это съедал. Чуть поодаль на траве, скрестив ноги, сидели несколько пожилых мужчин; Бояну показалось, что в одном из них он узнал человека, который копировал страницы с магическими рисунками. Когда они подошли ближе, Боян окончательно убедился, что это он: лицо в пигментных пятнах и крошечные мышиные глазки были теми же, на которые он обратил внимание в магазинчике канцтоваров. На мгновение Бояну показалось, что и мужчина узнал его, но только на мгновение – тот сразу же безразлично отвел взгляд в сторону.

Когда они отошли шагов на десять, Боян рассказал Майе о необычной встрече.

– Копировал волшебные талисманы, говоришь, – переспросила Майя, оборачиваясь, чтобы посмотреть на человека в черном. – Разве он не знает: что магическая сила не передается через ксерокс?

– Индейцы не предвидели такой ситуации, – сказал Боян. – Ты права, магия передается только через руку, создавшую магический объект. Но все совершенствуется. С этим ничего не поделаешь. Вот, муэдзины больше не поют с минаретов – включают магнитофонную запись.

И правда, в северной части города из мечетей послышались призывы к вечерней молитве. Эта часть города была наверху, южная же – внизу, под крепостью, сейчас она была окутана пыльной мглой. Город, зажатый между горами, простирался на восток и на запад, длинный, хаотичной застройки, планировка которой не подлежала никакой рациональной формуле пространства. Острые мужские углы его улиц состязались с нежными женственными изгибами речных берегов.

Площадка перед крепостью была освещена закатом, как театральная сцена, готовая к драматическим действиям.

– Странно, почему-то нас, жителей правого берега, не тянет сюда, к крепости, – сказал Боян.

Но он не закончил предложение – Майя дернула его за рукав, предупреждая о чем-то.

– Берегись! – закричала девочка постарше, неуклюже пытаясь справиться с велосипедом, вилявшим то влево, то вправо. Переднее колесо не удержало направления, и девочка, проехав мимо них, окончательно потеряла равновесие и упала на газон.

– Перед собой надо смотреть, а не вниз! – крикнул ей Боян.

Девочка обиженно взглянула на него, показала язык и покатила велосипед к другой лужайке, подальше от непрошеных советчиков.

– Думаешь, он придет? – спросила Майя.

– Уже идет, – сказал Боян, указывая кивком головы на тропинку, которая поднималась от северных ворот крепости к центральному плато.

Цыган нес лоток с турецким горохом и семечками, сбоку на нем горкой лежали бумажные пакетики. Он делал вид, что их не замечает.

– Семечки, кому семечки?! – закричал этот непризнанный археолог и подмигнул Бояну. – Свежие семечки!

– С сигарет на семечки перешел, – бросил цыгану Боян, подходя к нему. – Видно, плохи у тебя дела.

– Возьми бумагу, что под кульками, рассмотри где-нибудь в сторонке, а позже встретимся за крепостью, – пробормотал фальшивый продавец семечек, стреляя глазами налево-направо и крича громким голосом: Семечки, орешки! Кому семечки, кому орешки?!

Девочка, внезапно ставшая прямо-таки виртуозом педалей, молнией пролетела рядом с ними.

– Кто велел тебе продавать семечки, идиот, – закричала она угрожающе. – Что ты здесь делаешь, только меня позоришь?

– Чтоб ты голову разбила, – пробормотал цыган ей вслед и пошел к группе женщин, выказывавшим интерес к его товару.

– Это все больше начинает походить на детективный роман, – сказала Майя. – Какой сюжет! Ладно, давай посмотрим, что за бумага?

Стоя у крепостной стены и притворяясь, что любуются городом, они развернули лист. Это была фотокопия части штабной карты в масштабе 1: 25000. Какая это часть страны – узнать было невозможно: сверху, на то место, где, видимо, приводились сведения о нанесенной на карту территории, при копировании наложили белую страницу. Надписи были на латинице, названия – явно македонские, но во французской транскрипции. На изогипсах холма с названием Карваница чернилами был нарисован круг, а в круге три квадрата, расположенные треугольником: два внизу, один сверху. Сбоку стояла подпись. Боян напряг зрение: первое слово было col. – что могло быть сокращением от colonel, а затем: Н.А. de Rosallier.

– Полковник де Розалье, – пробормотал Боян.

– Это еще кто такой?

– Новый персонаж твоего романа, – сказал Боян. – Он отметил место на карте.

– Остров сокровищ?

– Посмотрим. Пока что все это чепуха.

За стеной из больших тесаных глыб, скрытый от любопытных глаз, Бояна и Майю ждал сигаретный контрабандист, он же – продавец семечек.

– Ну, что скажешь?

Он улыбался и хотел, чтобы Боян разделил с ним радость.

– Ничего, – ответил Боян. – Эти карты привозят из Болгарии и по пятьдесят марок за штуку продают дуракам. Я к ним не принадлежу.

– Ну, и не надо, – сказал цыган. – Эта настоящая. Забудь про те, болгарские. Тут закопано золото.

– Да ладно тебе. Ну, хорошо, если так – дай посмотреть, что ты нашел, если у тебя есть что-то реальное, то, что ты выкопал. А такого мне не нужно!

Цыган ловко выхватил карту у Бояна из рук.

– Ну, тебе не нужно, другому будет нужно, – надменно сказал он.

В этот момент над их головами, на стене, которую жители города когда-то в раннем средневековье выстроили из камня античного театра, разрушенного землетрясением, показалась девочка. Она стояла над ними с победной улыбкой на лице, опираясь на свой велосипед, будто собиралась на нем улететь.

– Я все видела! – крикнула она. – Я все видела и все расскажу отцу. Вот тогда посмотришь!

И она исчезла.

– Проклятая девчонка, – прошипел цыган. – Все это не просто так. Она и впрямь накличет на меня беду.

Он высыпал остатки семечек и орехов в щель между камнями и побежал, размахивая лотком.

– Теперь у нас есть еще и плохая девочка, – задумчиво сказал Боян. – Как в романах Агаты Кристи.

5.

Майя и Боян сидели в кафе «Летница». Охрид начинал шевелиться: в утренней свежести раздавались детские голоса, звонкие, как бусинки с порвавшегося ожерелья, прыгающие по мощеной улице; на террасе кафе официанты открывали зонтики; пароход в порту гудел, отплывая. Вокруг за другими столиками сидели ранние пташки – пенсионеры, они читали газеты, комментируя вслух новости.

Внизу, за широкой площадью, по которой, облизывая мороженое, гуляли дети, дрожала светящаяся лента озера.

– Твоя стела в честь Митры вытесана во времена императоров Каракаллы и Геты, то есть во втором десятилетии третьего века, – сказал Боян, поднимая голову от фотокопий, которые он раскладывал перед собой.

– Это я уже поняла. Каракалла – это который с конем?

Майя отодвинула стул, потому что солнце, пробившееся между листьями большой катальпы, в тени которой они сидели, слепило ее, светя прямо в лицо.

– Нет, с конем изображен Калигула. Но дело, похоже, не в этом. Мне вот что пришло в голову. Эта латинская буква V – наверняка значит Венера.

– Какое отношение Венера имеет к Митре?

– А вот послушай, послушай: «Было семь степеней посвящения в культ. Они назывались: „ворон“, „невеста“, „воин“, „лев“, „перс“, „солнечный посланник“ и „отец“». Каждая степень соответствовала движущемуся небесному телу – Меркурию, Венере, Марсу, Юпитеру, Луне, Солнцу, Сатурну. Итак, вторая степень, «невеста», была в знаке Венеры.

– Что за невеста? Ведь женщины не имели доступа к культу, не так ли?

– Символически. Может, они были гомосексуалистами, кто знает. Невеста… Понимаешь?

Майя презрительно поджала губы.

– В любом случае, это годится в качестве отправной точки. Предположим, тот, кто заказал стелу, сделал это, потому что получил степень «невеста» – и этот знак сбоку, возможно, является отличительной чертой этой степени.

Боян допил кофе.

– Я должен идти. Отдыхай. Вернусь, как только смогу.

– Ты уверен, что тебе лучше пойти одному?

– Люди не хотят, чтобы женщины присутствовали при обсуждении тайных дел. Остаток культа Митры. Будь спокойна.

Боян поцеловал Майю и помахал ей рукой, выходя из огороженного садика при кафе. Он пошел по улице вверх – к старому Чинару. Современные товары почти полностью захватили витрины здешних магазинов, и Боян знал, что, скорее всего, не увидит в них ничего древнего, подлинного, но все же посматривал с любопытством. В витринах фотоателье были выставлены – как результат стремления их владельцев связать озеро с морем – ракушки, привезенные с Адриатики или из Греции. В мастерской по ремонту часов стремление к дальним странам приобрело прямо-таки экзотическое выражение: в витрине стояло чучело мангуста со змеей. В окне книжного магазина красовалась выцветшая на солнце карта Македонии в этнических границах.

Наконец в одной из витрин он увидел древности: пряжки для ремней, свадебные мониста из турецких монет, кольца, браслеты, даже старинную чернильницу с филигранью. Боян заметил, что за стеклом заблестели очки человека, пытающегося рассмотреть, кто стоит перед лавкой; он поднял руку в знак приветствия и вошел.

Старый ювелир отложил начатое кольцо и поздоровался. Когда-то он рассказывал Бояну всякие истории, связанные с археологической страстью охридцев. Среди этих историй самой необычной был случай с видными гражданами – врачами, аптекарями, адвокатами, которые нашли одну из бесчисленных карт, где было обозначено место невиданного сокровища, зарытого в землю. Но это место находилось в городе, у Верхних ворот, и копать так, чтобы никто ничего не заподозрил, было невозможно. Тогда они сняли полузаброшенный дом неподалеку, под тем предлогом, что будут там собираться, чтобы поиграть в карты, и действительно приходили туда каждый вечер: они с большим трудом рыли от подвала дома подземный туннель до места, обозначенного на плане. Дело, пусть и медленно, продвигалось. Но вдруг возникло непреодолимое препятствие: перед ними появилась старая стена из огромных каменных блоков. Они пытались обойти ее то с одной, то с другой стороны – но стена повсюду неумолимо вырастала перед ними. В конце концов они оставили свою затею, но перед этим написали на одном из камней год: 1932. Позже, когда ученые заговорили о раскопках античного театра под Самуиловыми башнями и когда были сделаны предварительные раскопки, перед удивленными глазами археологов на наружной поверхности стены театра предстали эти цифры – и жители Охрида вспомнили ту историю.

– Как дела? – спросил Боян.

– Плохо видеть стал, – пожаловался ювелир. – Совсем зрение село.

Боян знал, что ювелир был в курсе всех находок в окрестностях – с давних пор крестьяне, приезжавшие на рынок, ему первому приносили необычные предметы, которые находили, когда обрабатывали свои поля, да и теперь кое-что оседало у него в лавке.

– Вам все еще приносят всякие находки?

– Нет, давно не было ничего ценного, – ответил ювелир. – Теперь всё сразу увозят за границу. Впрочем, подождите, у меня есть для вас кое-что интересное.

И он вытащил из одного из множества ящиков в шкафчике, украшенном инкрустацией из перламутра, плитку белого камня.

Боян наклонился.

Плитка чуть меньше ладони была разделена линиями, вырезанными каким-то острым предметом, на двадцать четыре поля, расположенные в четыре ряда. В каждом поле – свой знак. Это было похоже на игру, но ей не хватало регулярности, которую должна иметь каждая игровая система.

– Что это? – спросил Боян.

– Я тоже хотел бы знать, – сказал ювелир. – Думал, ты знаешь.

Боян взял предмет в руки – по его гладкости чувствовалось, что до него в прошлом часто дотрагивались. Но было не похоже, что он лежал в земле; гладкость ничем не нарушалась.

– Такое впечатление, что эту плитку использовали совсем недавно, – пробормотал Боян.

– Это одного моего знакомого. Он мне ее показывал раз или два. А когда он умер, его дети, помимо плитки, нашли толстую тетрадь, в нее он записывал числа, которые получал, якобы гадая по этой табличке. Тетрадку они выбросили, а вот это продали мне. Вот и все, что я знаю.

Боян решил купить вещичку, но ювелир запросил слишком высокую цену. Они долго торговались, и в конце концов Боян, пусть и с тяжелым сердцем, но все же отделил половину аванса, полученного в «Вечерних новостях», и отдал ее хозяину лавки. Затем положил необычный предмет в карман и пошел к Чинару.

Под огромным деревом сидел черноволосый парень с усами, держа в руке «Вечерние новости».

Боян представился, они обменялись несколькими фразами, и парень показал Бояну, куда идти.

– Я с ними договорился, – сказал он, – но все же будьте осторожны. Эти люди боятся и неохотно разговаривают с незнакомцами. Ведь то, что они делают, незаконно, и они не горят желанием раскрывать посторонним свои секреты. К тому же они никому не доверяют, опасаясь возможной конкуренции.

В переулке возле Чинара они остановились перед мастерской по ремонту обуви с пыльной витриной. Снизу витрина была разбита, ее потом залатали листами жести. С входной двери большими лоскутами слезала краска – дела у сапожника явно шли не лучшим образом, или, возможно, он не слишком обращал внимание на свое ремесло.

Сначала в мастерскую вошел парень из «Вечерних новостей», оставив Бояна снаружи. Внутри, в очень маленькой комнате, сидел мастер, склонившийся над старым ботинком; над ним горела электрическая лампочка под жестяным абажуром. Они о чем-то поговорили; парень показал рукой на улицу, мастер снял очки и посмотрел на Бояна, потом опять принялся за работу. Парень немного постоял, затем вышел и сказал Бояну, что тот может войти, а сам остался снаружи – очевидно, для третьего в комнате не было места.

Когда Боян вошел, мастер не поднял голову, продолжая работать. Боян огляделся по сторонам: на полках было много старых коробок из-под обуви с названиями давно исчезнувших фабрик. Внутри было тесно, пахло клеем, старой кожей, потом.

Наконец мастер поднял голову.

– Чего ты тут ищешь? – спросил он, будто удивленный присутствием Бояна.

– Старые вещи, – сказал Боян.

– Какие старые вещи?! Здесь только старые ботинки.

Боян пожал плечами.

– Ладно, – сказал он. – Я думал, мы будем говорить серьезно.

Мастер еще долго тыкал шилом, протаскивал толстую нитку сквозь кожу ботинка, и затягивал ее, что-то недовольно бормоча. Потом поднял голову.

– Я тебе кое-что покажу, – вдруг сказал он. Его взгляд блеснул за очками, он отложил ботинок и воткнул шило в доску, что была у него под рукой. Вся доска была в дырках от шила, как будто ее несколько десятилетий подряд грызли древоточцы.

Затем он потянулся назад, взял коробку из-под обуви, открыл, пошарил внутри, из нее выпали старые газеты, куски кожи, тряпки. Наконец он вытащил со дна коробки какой-то большой предмет и передал его Бояну.

Это был кусок шлака: кто-то когда-то плавил руду – железную или свинцовую, Боян не знал – и то, что осталось, теперь напоминало камень, немного побитый, спекшийся, почти обугленный от долгого пребывания в огне, весь пронизанный тонкими вьющимися слоями металла, который древний металлург не смог извлечь и который блестел посреди желтовато-коричневой массы.

– Знаешь, что это? – спросил мастер.

– Шлак, – сказал Боян. – Шлак. То, что остается, когда плавят руду. Не уверен, когда это происходило, но наверняка давно, когда люди не знали, как извлечь металл полностью. Ну, скажем, в античности.

Мастер посмотрел на него с презрением.

– Ничего ты не знаешь, – сказал он, забирая камень у него из рук. – Ничего-то ты, парень, не знаешь, – уверенно повторил он, делая паузу между каждым словом, чтобы выразить свое недовольство знаниями Бояна.

– Ну, ладно, – примирительно сказал Боян. – Тогда сам скажи, что это такое.

Мастер колебался или, может, делал театральные паузы, чтобы впечатление от его слов было сильнее. Боян смотрел, как у него слезятся глаза, течет слюна из почти беззубого рта, как его нечистый указательный палец поднялся в важном жесте: перед ним сидел не бедный сапожник, ремесленник, зарабатывающий на жизнь плохо оплачиваемым ремонтом обуви, а человек, одержимый безумной страстью, окрыленный своей великой мечтой, скорое исполнение которой он предчувствовал.

– Это, – сказал он и встал, – это план, на котором обозначено, где закопано золото. Посмотри! – и он показал пальцем на следы расплавленного металла, которые действительно были похожи на закорючки какого-то неразборчивого почерка. – Посмотри, здесь все написано.

Боян кивнул в знак согласия.

– Да, – продолжил старик, – тут все написано, но прочитать некому. Я думал, ты поймешь, но ты тоже ничего не знаешь. Вы, молодые, ничего не знаете. Ничего.

Старик выпрямился и заговорил громко, как будто обращаясь к огромной массе людей.

– Вы все еще увидите, – кричал он. – Мастер Климе – сумасшедший, мастер Климе занимается глупостями, мастер Климе забросил свое ремесло. Ну, ладно, вы все увидите, когда мастер Климе найдет то, что ищет всю свою жизнь!

– Я пойду с вами, – сказал Боян. – Просто скажите, когда.

Мастер посмотрел на него.

– На что ты мне? Ты ничего не знаешь.

– У меня есть ключ, – уверенно прошептал Боян. – У меня есть ключ к чтению этого письма.

И он вынул плитку, которую утром купил у ювелира.

6.

Боян взял из машины фонарь и натянул на рубашку черный свитер. На нем уже были черные вельветовые штаны.

– Так меня никто не увидит. Это ночная операция, – сказал он, смеясь. – Может быть, стоит еще вымазать лицо сажей.

– Здорово, – сказала Майя. – Но все равно опасно. Если вы ничего не найдете, они могут разозлиться. Ты же сам говоришь, что они сумасшедшие.

– Я им скажу, что план у них был неправильный. Или что звезды не были к ним расположены. Или что они сами недостаточно верили в успех предприятия. Или еще чего-нибудь. Придумаю.

– Будь осторожен, – сказала Майя. – Я буду тебя ждать.

Боян встретился с мастером Климе у Чинара. С ним было еще двое: низенький сбитый мужчина средних лет, двигавшийся так, словно не мог пошевелить шеей, поэтому каждый поворот головы он начинал с поворота туловища, и бледный, немного косоглазый парень с огромными ушами. Парень заикался – всякий раз, когда он очень хотел и спешил что-то сказать, его язык запинался о невидимые препятствия. Из короткой, осторожной беседы Боян узнал, что крепыша звали Томе и что у него где-то тут есть мясная лавка, а парень – ученик в парикмахерской «Сюзанна», и его зовут Миле. Придавая особую важность собственным словам, мастер Климе представил Бояна в качестве дипломированного археолога, заставив мясника и будущего парикмахера еще раз посмотреть на него взглядами, в которых читались восхищение и недоверие.

Было десять часов, город уже почти опустел. Пестрота, которую новые времена налепили на старинные фасады, исчезла под покровом ночи – это снова был древний город, полный собственных темных тайн, замкнутый в себе, вслушивающийся в свои истории, обремененный унаследованными предрассудками, безумствами и заблуждениями. Никто не знал, сколько раз в его истории великие мечты о славе, власти и богатстве запутывались и терялись на маленьких улочках и в полуразрушенных домиках, но было ясно, что обычная жизнь здесь всегда была окутана обманчивым иллюзорным светом. Четверо шли по полутемным переулкам – сначала мастер Климе, затем Боян и Томе, в конце будущий парикмахер, который все время хотел быть рядом с Бояном, но под строгим взглядом мясника вынужден был возвращаться назад, к хвосту процессии. И хотя все это, по мнению Бояна, было бессмысленно и просто смешно, даже он не мог не проникнуться значительностью момента – в их поисках зарытых сокровищ было что-то торжественное, гротескно-пафосное и грустное.

– А что же мы инструменты не взяли? – спросил Боян.

– Нас у базилики Святого Эразма будет ждать Спасе, – поспешил сообщить Миле, он хотел добавить что-то еще, но Томе повернулся к нему с движением латника, которого укусила оса, и Миле замолчал.

Действительно, на дороге, ведущей в Стругу, у подножия базилики Святого Эразма стоял «Фиат-101» с потушенными фарами. Когда они подошли ближе, из машины вылез рыжеволосый мужчина в форме лесника с как минимум недельной щетиной, потянулся, выругался и открыл багажник.

– Целый час жду, – недовольно пробормотал он. – Два раза полиция проезжала. Не хватало только, чтобы они остановились и спросили меня, какого черта я тут делаю.

– Да ладно тебе, – сказал мясник. – Мы ждали, пока стемнеет.

– А если бы меня тут поймали – прощай, работа! У тебя-то есть лавка, тебе все равно.

Они вытащили инструменты из багажника, оглядываясь и прячась за машиной, когда по дороге кто-нибудь проезжал.

– Ну, давай, с Божьей помощью, – сказал мастер Климе. – Пошли.

– Помоги нам, святой Климент, – сказал Томе.

Они поднимались, продираясь через поросль – шли наобум, запинаясь о корни и обходя скалы. Ночь была теплая – пахло травой, нагретой за день пылью, высохшими на солнце коровьими лепешками. Склон был крутой, и подъем оказался трудным – не было даже тропинки, и они пробирались сквозь колючие кустарники, пытаясь идти хотя бы приблизительно в нужном направлении.

– Надо левее, – просипел Томе, – левее, не то мы спустимся в долину.

– Молчи, – повернулся к нему лесник. – Климе ведет, он знает, куда идти.

Боян помнил, что на вершине холма находятся руины какой-то каменной стены – прежде чем обосноваться на месте, где сейчас находятся Самуиловы башни, первые жители Охрида сначала выбрали для своего проживания именно этот холм. Но холм, который не казался таким уж большим, если смотреть снизу, похоже, теперь вырос, по крайней мере, вдвое. Несколько раз мастер Климе останавливался – переводил дыхание, кашлял, держась за грудь, сипя и хрипя, как будто кто-то проткнул воздушный шарик. Под ними по дороге проезжали машины, освещая путь короткими полосками света. Вдалеке виднелись огни города, и небо там было светлее, озеро же не просматривалось – на его месте была только черная тьма.

На вершине холма открылась поляна. На ней возвышался кусок стены из больших камней, обросших дикими растениями.

– Вот, здесь, – сказал Климе, тяжело дыша. – Тут я нашел план. Теперь ты, археолог, главный. Ты будешь нам указывать и вести.

Все повернулись к Бояну. Молча смотрели на археолога с холодным любопытством, в котором сквозило что-то враждебное и угрожающее.

Боян достал из кармана плитку и ритуальным движением показал ее всем по очереди, поднося к глазам. Мастер Климе держал в руках свой драгоценный кусок шлака, сняв с него тряпку, в которую тот был завернут, и подняв над головой, как реликвию – тайну тайн.

– Нас могут увидеть с дороги, когда мы стоим на фоне неба, – пробормотал лесник. – Давайте лучше пригнемся.

Все встали на колени у стены. Момент был торжественным. Взгляды устремились на Бояна.

Боян откашлялся. Потом осторожно поднес плитку к драгоценному шлаку в руках мастера Климе. Медленно, делая долгие паузы между словами, он произнес звучную фразу, загадочность которой темная ночь делала еще сильнее.

– Сатор, арепо, тенет, опера, ротас, – отчеканил Боян.

– Что он говорит, что он говорит? – тихо спросил Миле, но кто-то сзади шикнул на него, и он замолчал.

– Абаддон, – сказал Боян. – Гермес Трисмегист, Тот и Абракас. Адрамелех, Амдусиас, Аамон.

Никто не шевелился.

– Белиал, – тихо продолжил Боян. – Асмодей, Вельзевул, Бельфегор, Азазель.

Ночь становилась все гуще, на землю давило ужасное черное небо, лес словно ежился, когда произносились эти имена.

– Ипос, Астарот, Малфас, – цедил сквозь зубы Боян.

Легкий ветерок прошелестел по листьям кустов.

– Марбас, Наберус, Бегемот, Люцифер.

Боян заметил, что мастер Климе перекрестился.

– Абигор, Аластор, Алосер! Багаба лака башабе – ламак кахи ашабе!

Наступила долгая тишина – густая, тяжелая тишина, полная ожидания. Казалось, она будет длиться вечно.

И тут появились они. Страшно было видеть, как медленно сгущаются неуклюжие темные языки ночной магмы, как они отделяются от темноты и появляются на полянке. Это были уродливые фигуры, зыбкие, все еще не до конца сгустившиеся куски темноты, вырисовывавшиеся на фоне немного более светлого неба, зародыши каких-то безымянных существ, безголовых, липких и вязких. Они медленно продвигались вперед, нерешительно меняя направление следования, словно не решаясь выйти на полянку.

Потом стали слышны их голоса. Сначала это были просто звуки, неясные возгласы, шум ударов. Потом чей-то голос сказал: тут!

Послышался металлический лязг. Неясные создания превратились в людей, что-то несущих – блеснули заступы и лопаты.

– Должно быть здесь, – сказал один из них. – Поспешим! Впереди много работы.

– Ты уверен, что это здесь? – спросил другой голос.

– Так на плане, – ответил первый голос. – Написано: в десяти шагах от стены.

И говоривший стал отсчитывать шаги от отмеченного места к стене, за которой сидел Боян. Еще несколько шагов, и они окажутся лицом к лицу.

– Стоять! Полиция! – заревел владелец мясной лавки и встал за стеной. – Сдавайтесь!

За ним, будто кто-то нажал кнопку на коробке с механическими чертенятами, стали выскакивать другие.

Темные силуэты пришедших колебались лишь одно мгновение. В следующее они уже рванули в темноту. Они бежали, как стадо диких кабанов, с воем, не разбирая ничего перед собой, ломая кусты, оказавшиеся у них на пути.

– Стоять! – ревел Томе, вытаскивая откуда-то ужасный мясницкий нож. – Стой, или я стреляю!

Боян вспомнил про фонарь, который нес, и зажег его. Но было поздно – убегавшие уже исчезли в кустах и, пряча головы, напролом продирались сквозь заросли. На мгновение Бояну показалось, что он видит знакомое лицо, заросшее черной бородой, но видение было молниеносным и недостаточно ясным – уже в следующий миг на том месте только качались ветви можжевельника.

– Обходи их справа! – закричал лесник, как будто он ловил дюжину незаконных лесорубов, застигнутых на месте преступления.

– Держи их! Держи, – кричал ученик парикмахера с пьяным ликованием в голосе. – Эге-гееей!

Был слышен только топот людей, бегущих вниз по крутому склону, не глядя, куда ступают, шум ломающихся веток, грохот падения, стоны и ругательства.

– Держи их! – закричал и Миле громким голосом, забыв про заикание. – Держиииии!

Звуки панического бегства терялись в долине, раздаваясь во тьме все тише и пропадая под землей. Вдалеке прокричала ночная птица. Потом наступила тишина.

– И эти узнали про наше место, – с ненавистью сказал Томе и плюнул. – Какие только отбросы ни бродят по горам ночью!

– Дикие люди, – сказал Миле, глупо гримасничая. – Но мы их сделали!

Все стояли неподвижно, будто остолбенели, с трудом веря в то, что произошло несколько минут назад, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Боян наклонился и поднял лист бумаги, едва различимо белеющий на земле. Увидел, что это был какой-то план, и сунул его в карман.

– И что теперь? – спросил Томе.

– Ничего, – сказал мастер Климе с отчаянием обессилевшего старика и тоном обиженного ребенка, лишенного любимой игрушки. – Пойдем, пока они не вернулись. Сегодня не до работы.

И он завернул свой шлак в тряпку.

Все молчали, только мастер Климе однажды повернулся к Бояну и тихо спросил:

– Кто были те, кого ты перечислял?

– Я забыл Форкаса, – сказал Боян. – А он самый важный. Он помогает тем, кто ищет клад.

7.

Майя взбивала в миске яйца, собираясь жарить омлет; на сковородке уже шкворчали ломтики бекона и мелко нарезанные кубики яблока. У нее под блузкой не было бюстгальтера, и небольшие груди подпрыгивали в такт движениям.

– Тебе очень идет взбивать яйца, – сказал Боян, войдя на кухню. – Я чувствую желание отложить завтрак и пригласить тебя снова в кровать.

– Сначала завтрак, – строго сказала Майя. – После таких приключений ты наверняка страшно голоден.

– Ох, – сказал Боян, – что за ночка была! А эти дураки даже карту потеряли, смотри!

Майя наклонилась над картой, которую Боян разложил на столе. Боян воспользовался моментом, чтобы сунуть руку ей под юбку и погладить по заднице. Майя внимательно разглядывала карту, но когда пальцы Бояна стали слишком предприимчивыми, она несколькими змееподобными движениями высвободилась от прикосновений и отошла в сторону.

– Я могла эти яйца тебе на голову вылить! И бекон сейчас сгорит! Ну, может, уже хватит?

– Мне так нравится, когда ты злишься!

– Давай серьезно. Иначе мы никогда никуда не доберемся.

И Майя вылила взбитые яйца на бекон и яблочные кубики, потом все перемешала – ароматное облако поднялось и проплыло по кухне. Затем она разделила содержимое сковороды на две части: побольше – Бояну, поменьше – себе, поставила на стол тарелки, стаканы с апельсиновым соком, нарезанный ржаной хлеб.

– Карта – фотокопия? – спросила Майя.

– Да. С болгарской военной карты. С добавленными направлениями, как дойти до места, и с какими-то знаками, стрелками, тропами, обозначенными пунктирными линиями. Кто-то производит их оптом.

– Значит, есть спрос. Все вдруг стали золотоискателями. Аляска. Чаплин съел свой ботинок, помнишь? Вместе со шнурками!

– Тут эта одержимость тлела всегда, – пробормотал Боян, макая хлеб в тарелку. – Есть турецкие документы, в которых говорится, что в шестнадцатом веке каких-то охридских ювелиров повесили за изготовление фальшивых золотых монет. А в восемнадцатом члены церковного совета собрали все золотые предметы в церкви Пресвятой Богородицы Перивлепты, отвезли их в Вену и продали за гроши.

– Это другое, – возразила Майя. – Не смешивай жадность к золоту с мечтой найти золотой клад.

– Да, – сказал Боян. – Ты права. Надо будет особо отметить это в статье.

– Ты уже решил, про что писать?

– Почти. Начну с парня, который хотел продать мне латунного ангела, срезанного с кровати, купленной в прошлом веке в Салониках, как часть шлема Александра Македонского.

– А история о мумии египетской принцессы, которую, якобы, везли через албанские горы и которую потом пришлось спрятать в пещере, потому что напали разбойники?!

– Да, мне это жутко понравилось, надо будет еще раз сходить к часовщику, который на полном серьезе утверждает, что его дед участвовал в этой экспедиции.

Утреннее солнце освещало кухню, разбиваясь о стекло в шкафу. По этой причине внутри было еще три маленьких солнца – на чайнике, на изгибе чайной ложки, на остром крае рисунка на стакане. Боян съел свой омлет, домакал хлеб – тарелка опустела. Затем взял руку Майи – и облизал ее пальцы, измазанные в яичном желтке.