Текст книги "Ищите ворона… (СИ)"

Автор книги: Влада Урошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Боян повертел коробку в руках, прикидывая, как ее открыть.

– Дети, жена, все хотят глянуть, – объяснил Джемо. – А то возьмут кусок, потом приходится их бить. Один уже потеряли.

Покачав головой, он посмотрел на Максуда и, словно угрожая кому-то, что-то невнятно пробормотал.

– Но ничего, найдется, – добавил он.

Он вынул из кармана складной нож – лезвие выскочило со щелчком – и бросил его Бояну. Тот сумел поймать нож в полете и в несколько движений разрезал липкую ленту.

Все стояли вокруг в ожидании, глядя в лицо Бояну. Он открыл коробку: внутри вперемешку, все еще в следах земли, в которой они были найдены, лежали разрозненные части какого-то ювелирного украшения, состоящего из кусочков цветного стекла, лазурита и сердолика. Не хватало плитки Исиды, которую Бояну показывал Максуд, но зато была другая – такого же размера, на которой сидел черный пес Анубис, проводник душ мертвых в подземном царстве. Нитка, на которую они были нанизаны, давно сгнила, и было непонятно, в каком порядке когда-то висели части украшения. Боян насчитал тридцать три предмета, которые, судя по отверстиям, проделанным в них и теперь забитым землей, когда-то составляли ожерелье. Боян был впечатлен. Но больше всего его привлекла небольшая каменная плитка – примерно с ладонь – на которой с большим тщанием и очень точно были вырезаны египетские иероглифы.

Боян рассмотрел идущие вертикально иероглифы; таких строк было четыре, их нужно было читать слева направо, на это указывало то, что знаки живых существ, использованные в письме, были повернуты влево. На другой стороне плитки была лишь небольшая группа знаков в середине, заключенная в продолговатую форму с закругленными краями. Боян знал, что это картуш и что в нем было написано имя египетского правителя; имена фараонов так писали всегда. Но Боян не мог прочитать имя.

– Что там написано? – нетерпеливо спросил Джемо.

– Не знаю, – сказал Боян. – Я такое письмо не учил.

– Оно египетское?

– Египетское.

– И ты не знаешь, что там написано?

– Нет.

– Надо это выяснить, – сказал Джемо. – У тебя есть кто-нибудь, кого можно было бы спросить?

– Найду.

– Хорошо, – сказал Джемо. – Но будь осторожен, не говори ничего лишнего. Никаких имен, понял?

– Это будет трудно, – сказал Боян. – Придется спрашивать людей в других местах, возможно, даже в Каире. У нас нет специалистов, которые могли бы это прочитать.

– Долбаная страна, – выругался Джемо. – Чему вы там учитесь в своих университетах?! Дайте один нам, албанцам, увидите, какую науку мы там создадим.

– Не мешай сюда политику, – сказал Боян. – Все тебе не так. Но скажи – где ты это нашел? И зачем тебе надо знать, что тут написано?

Джемо посмотрел на него; на его лице осторожного жителя гор, прошедшего жестокую школу жизни в городе, появилась лукавая улыбка, знак уверенности в своем превосходстве над чужой хитростью.

– Место потом узнаешь, – сказал он. – А прочитать надо, потому что… – он тянул с ответом, явно раздумывая, сказать истинную причину или нет, – потому что нам это нужно.

Боян пожал плечами.

– Как хочешь, – сказал он, показывая, что обижен недоверием Джемо.

Джемо передумал.

– Хорошо, – сказал он. – Хотим знать, потому что это важно. Я человек не ученый, но думаю, что тут написано, где копать. Понимаешь?

– Ты имеешь в виду – где спрятано золото?

– Что бы то ни было, – сказал Джемо. – Нам нужно знать. Это для нас важно. Зачем продавать чужакам, иностранцам, если это может принести пользу нам самим?

– Я попробую, – сказал Боян. – Это будет нелегко.

– Действуй, – сказал Джемо. – Так, значит, с этим разобрались. Теперь о карте.

– Это просто несерьезно, – сказал Боян. – Поверь мне.

– Серьезно, – сказал Джемо. – Должно быть серьезно. С человеком, кто мне ее продал, мы и так на ножах. И он знает, что я убью его, если он меня обманул. Я заплатил ему пять тысяч марок. Так что будь уверен – она настоящая. Ты мне нужен как ученый человек, ты должен найти место, которое там обозначено. Где мы потом будем копать.

Все стояли на плато в окружении скал, как будто совершали некий ритуал. Дул ветер, а высокая трава серебрилась под солнцем.

– Дай мне эту карту, – сказал Боян. – А это я сфотографирую.

Он вытащил фотоаппарат и опустился на колени рядом с коробкой с украшениями.

11.

Утром, только проснувшись, Боян позвонил Майе.

– Я волновалась, – сказала она. – Как все прошло? Они и вправду что-то нашли?

– Я ничего не понимаю, – сказал Боян. – Ожерелье. Египет. А еще каменная плитка с иероглифами… Какое-то безумие. Я до сих пор не могу в себя прийти.

– Что ты собираешься делать?

– Еще не знаю. Надо только не спугнуть – возможно, это лишь малая часть найденного.

– Но следует известить музейщиков, а может, еще и полицию, власти. Все-таки это их дело.

– Да, только эти власти больше трех лет не давали мне работу. Почему я должен работать на них?

– Но ведь…

– Мне хочется все самому разузнать. Неважно, что будет потом.

– Ох, – сказала Майя. – Это мне понятно. Атомная бомба. Эйнштейн.

– Пока что я просто хочу установить, что там на самом деле.

– Это было бы настоящим открытием. Египетские сокровища в горах Македонии. Связь с Александром Македонским. Еще и книгу напишешь.

– Для книги слишком рано. Сначала нужно многое выяснить.

Потом он позвонил в «Вечерние новости»; Коле еще не пришел. Сотрудник, с которым Боян говорил по телефону, услышав его имя, вмиг стал очень любезен – по всей видимости, статьи имели успех.

Пока Боян пил чай, он полистал несколько иллюстрированных книг о египетской цивилизации. Колонны в форме стеблей папируса, цеп для зерна как символ царской власти, один и тот же иероглиф для понятий любовь и пахота – знак того, что необычайная сила простейших предметов сельскохозяйственного обихода придавала им метафизический смысл. Постоянное стремление к тому, чтобы скрыть облик: священный скарабей превращается в солнце, окружность с вписанным в нее косым крестом – иероглиф, означающий город, фигуры писцов, сливающиеся в единую форму глубины и духовности. Сплав мужских и женских черт в анхе. В книгах все было на уровне, предназначенном для широкой аудитории – с упрощениями, чрезмерно привлекательными формулировками, но с тайной, которая, несмотря на все попытки разгадать ее, все еще оставалась. Взгляд фараонов, устремленный в грядущие века, сохранял свою удивительную загадочность.

Боян встал, бросил в стиральную машину джинсы и футболку, которые он носил вчера, – они пропахли потом и требовали стирки. Натянул светлые брюки и голубую рубашку из льна с хлопком.

Машину он оставил на стоянке у старого здания Национального театра. Мимо него, громко болтая, прошли три девушки в пестрых юбках и коротких черных блузках, оставлявших пупки открытыми – как на рельефах из древнего Египта. На бульваре Святого Климента Охридского листья лип отчаянно пытались выжить под натиском выхлопных газов; какая-то болезнь делала их жирными и блестящими. Боян пошел не в редакцию «Вечерних новостей», а туда, где он вероятнее всего найдет Коле.

На витрине кафе «Букет» было написано:

Похлебка из рубца

с булочкой и острым перцем

60 денаров

Когда он вошел в кафе, где журналисты из всех редакций собирались, чтобы недорого поесть и послушать свежие сплетни, из угла ему помахал Коле. Он сидел с несколькими девушками и что-то им рассказывал, постоянно подмигивая и размахивая руками.

Бояну с трудом удалось пересадить его за другой стол и объяснить, что пришлось иметь дело с серьезными вещами. Он кратко рассказал ему о встрече на Костоперской скале, находках черных копателей, о том, что будет необходимо выяснить. Коле попытался что-то записать в блокнот, но Боян объяснил, что о публикации чего-либо из рассказанного и речи быть не может.

– Понимаешь, – сказал Боян, – ставки очень высоки. Может быть, мы на пути к сенсационному открытию. Египтяне были здесь и, как знать, может, еще до Александра Македонского!

Коле воодушевленно слушал, но Бояну показалось, что тот не в состоянии полностью понять то, что Боян ему говорит. В какой-то момент Боян остановился и уставился на него.

Коле с улыбкой потер лоб и виски.

– Маленько перебрали вчера, – сказал он кисло. – Я вообще не спал.

– Послушай, – сказал Боян. – Нам надо действовать как можно быстрее. Первое – отправь эту фотографию факсом в Каирский Национальный музей и попроси их перевести надпись. Найди номер их факса в Интернете, или еще где-нибудь, пошевели мозгами. Желательно отправить вместе с сопроводительным письмом из какого-нибудь министерства. Второе – сходи в Институт географии и попроси их выяснить, к какой части Македонии относится эта карта. И третье – спроси в французском посольстве, кем был тот Розалье, полковник французской армии в Македонии во время Первой мировой войны. И все это срочно. Получишь первоклассную сенсацию, понял?

Коле смотрел на Бояна мутным взглядом. Девушки с другого столика позвали его, а одна из них подошла, опустила руку на плечо Бояна и наклонилась к нему, щекоча волосами ухо.

– Нехорошо, что вы забрали у нас Коле, – сказала она. – Мы не против, приходите к нам и вы вместе с ним. Расскажете нам о землекопах.

– Землекопы туннели копают, – таинственно прошептал Боян.

– Туннели? – весело воскликнула девушка.

– Это из Рацина, – сказал Боян. – Относится к членам его партии. Они копали туннель. По нему они и привели нас сюда. Потом уже не знали, куда идти.

Девушка выпрямилась с оскорбленным выражением лица.

– Я имела в виду землекопов, которые ищут золото.

– В другой раз, – улыбнулся Боян и встал. – Позвони мне, как только будут какие-нибудь результаты, – сказал он Коле и вышел из кафе.

Боян шел по главной улице в тени маркиз, которые защищали витрины. Проходить сквозь их голубоватую прозрачность было приятно, но зато в промежутках между ними солнце сверкало, как будто взмахивало лезвием перед незащищенными глазами. Он шел с восточной стороны площади, переходя от одной тени диких каштанов к другой; на стульях перед «Метрополем» под навесами от солнца сидели бывшие политики и читали газеты.

Он перешел реку по Каменному мосту и нырнул в ярмарочную пестроту Старого базара. Но на этот раз у него не было чувства, что он входит в закрытый мир, отделенный невидимыми границами от остальной части города: утро было временем, когда таинственные связи между действиями были прикрыты показной обыденностью, вся неоднозначность вещей утратила свое второе, глубинное значение, и перед глазами Бояна предстали самые обычные лавки и ремесленные мастерские, а в товарах, которые в них продавали, и в действиях, которые в них совершали, не было ничего необычного.

В музее он нашел Елизавету – они вместе изучали историю искусств и увлекались кино; потом она стала куратором музея и погрузилась в науку. Она была в очках с толстой оправой и, как всегда, очень театрально играла роль ученой дамы. При этом Елизавета все еще была весьма красива и умела это подчеркнуть. Боян подробно расспросил ее о следах египетской цивилизации на македонской земле, хотя и сам прекрасно знал, что все это, много веков спустя обнаруженное, не имело особой ценности. Среди находок оказались: несколько статуй Исиды, привезенных римскими легионерами, которые служили в армии на краю пустыни, лицом к лицу с варварами, чтобы потом получить клочок плодородной земли в Македонии, поселиться здесь и спокойно прожить старость. Несколько пузырьков цветного стекла для благовоний, возможно, привезенных из Александрии. Такие товары продавались в Средиземноморье повсюду.

– А надписи какие-нибудь находили? – осторожно спросил Боян.

– По-моему, в Филиппах нашли какую-то надпись на скале, – пыталась вспомнить Елизавета. – Но здесь у нас пока ничего не обнаружили. Тебя что, охридские цыгане наняли, чтобы ты выяснил их происхождение?

Они бродили по античному отделу музея, и Боян заметил, что нескольких вотивных стел, посвященных Митре, нет на месте.

– Мы отправляем их в Афины, – объяснила Елизавета. – Там будет большая выставка «Культ Митры на Балканах». Вспомнили и о нас.

Действительно, перед входом в музей стоял грузовик, в который рабочие грузили большие деревянные ящики.

– Значит, египтяне не бывали на Балканах? – поинтересовался Боян.

– Похоже, они были довольно закрытым народом, – ответила Елизавета. – И не имели склонности к путешествиям и открытиям. Они доходили до некоторых греческих островов, вероятно, в поисках олова. Понимаешь, олово им было нужно, чтобы укрепить медь, без этого не получишь бронзы. Статуя Ники Самофракийской была воздвигнута в честь небольшой победы греков в столкновении с такой египетской экспедицией, которая открывала шахты на Кипре. А ты почему этим заинтересовался? Пишешь о связях Македонии с Египтом? Рога Амона на голове Александра – что-то типа этого?

– Ну, никогда не знаешь, что может пригодиться, – пробормотал Боян. – Я просто так спросил.

Он весело подмигнул ученой хранительнице и вышел из музея.

Был почти полдень: Старый базар функционировал в каком-то сдержанном ритме, пульсировал скрытой энергией, которой не было в других частях города. Боян взглянул на витрины ювелирных лавок – среди товаров, привезенных из Стамбула, было много исламских символов, но иногда можно было увидеть китайский знак тайцзи с противоположными элементами инь и янь, выполненными в черно-белой эмали; в одной витрине он увидел даже египетский анх, на котором был распят Христос. Как всегда в этих местах, символы соприкасались, перемешивались и переплетались, принося свои послания издалека и шепча на ухо тому, кто был готов остановиться и выслушать их.

Перед Бояном шел человек в черном костюме – посреди летнего полудня он казался чудаком, который выпал из другого времени и использовал настоящее время как более короткий путь, который позволит ему погрузиться в отдаленный и неведомый момент прошлого.

Бояну он показался знакомым. Сделав несколько быстрых шагов, Боян поравнялся с человеком в черном: точно, это был копировщик амулетов – и его черная сумка была при нем.

Мужчина посмотрел на него: их глаза встретились, и Боян сразу понял, что тот узнал его. Боян попытался дружески улыбнуться; человек в черном костюме отвел взгляд, отсутствующе посмотрел куда-то вперед и крепче прижал к себе сумку.

Некоторое время они шли бок о бок. Боян попытался снова встретиться с ним взглядом, чтобы завести разговор, но человек в черном неотрывно смотрел прямо перед собой с оскорбленным выражением лица. Губы его были поджаты.

– Эй, ты не меня ищешь? – помахал ему рукой Максуд, выйдя из лавки с хозяйственными товарами.

– Нет, – сказал Боян, приостанавливаясь. – Просто мимо шел.

– А ты что, знаком с шейхом? – спросил Максуд. – Знаешь его?

Боян пожал плечами, будто не понимая.

– Ты с ним не того, не очень-то… – сказал Максуд. – А то он тебе узел скрутит, и все, ты готов.

– Что еще за узел?

– Как на шарфе, рубашке, на чем угодно. Завяжет узел и положит его в могилу в текийе. Тогда конец – жизни тебе не будет. Ты связан.

– Магия, что ли?

– Не знаю, что это – но что-то он делает… Есть новости?

Боян покачал головой.

– Если будет что-нибудь, ищи меня здесь. Я в лавке помогаю, подрабатываю. Просто спроси Максуда…

– Послушай, – вспомнил Боян. – Зачем вам этот слепой, который в очках? Зачем вы его с собой возите?

– Он все видит, – уверенно сказал Максуд. – Хотя и слепой. Видит то, чего мы не видим, понимаешь? Где что закопано, где спрятано…

– А этот Димче?

– Он в металлоискателях разбирается, которые показывают, где есть золото. Но Джемо не очень ему доверяет, просто так его держит.

Боян кивнул.

– Хорошо, что ты не сказал на горе, что видел этот кусок у меня, – прошептал Максуд. – Этот Джемо меня бы убил. А кусок мне дала его дочь – она моя жена, понимаешь.

– Эта девушка в крепости…

– Ну, да. Это моя жена. Пришлось на ней жениться – Джемо надавил, угрожал мне. А я просто так, чуть-чуть, в шутку… Она все вилась вокруг меня, а я…

Из двери лавки вышел продавец, с любопытством посмотрел на Бояна, затем позвал Максуда.

– У меня сейчас работа, – сказал Максуд. – Увидимся. Если что, просто приходи.

Боян пошел дальше по базару. Проходя вдоль южной стены бывшего Крытого рынка, он вспомнил Эванса: знаменитый кносский археолог, гуляя по Скопье, остановился перед этой стеной, думая, что видит остатки какого-то византийского здания. Вещи здесь смешиваются, порой принимая черты прошлого и перенося их в другое время, сплетаясь в труднопонимаемый палимпсест; стена все-таки была турецкой.

12.

Пока Боян дремал на диване, над городом собиралась вечерняя гроза. С запада наползали густые облака, воздух становился все тяжелее, листья на деревьях нервно дрожали – как испуганное животное, которое не доверяет гладящей его руке. Все замерло: уличный шум, казалось, затих, дети бросили свои игры, чириканье воробьев на ветках стало отрывистым. Город будто погрузили на дно гигантского аквариума, и его накрыла подводная тишина.

Потом порыв ветра поднял пыль, взлетели юбки, сохнувшие во дворе, грохнула от сквозняка дверь, кто-то крикнул, все вокруг потускнело.

В большом аквариуме, в который превратилось пространство между домами, над коралловыми гребнями деревьев, между телевизионными антеннами, похожими на мачты потонувших кораблей, влекомые невидимыми потоками морских течений проплыли несколько больших бледных медуз – полиэтиленовых пакетов, поднятых ветром с какой-то помойки. Одна медуза, бледно-фиолетовая, с красноватым волнистым узором из уже неузнаваемых букв, пролетела мимо окна квартиры Бояна, едва заметно пульсируя и помахивая остатками разорванных ручек, вьющихся за ней.

Дождь ударил искоса, широким замахом, яростно хлеща по стенам домов – уличный асфальт мигом почернел, послышался топот убегающих от дождя людей, а потом все звуки заглушил всепоглощающий грохот водяных барабанов. Боян вскочил с дивана, закрыл окно, на котором занавеска билась, будто обезумев, собрал листы бумаги, которые ветер смел со стола и разбросал по комнате.

На улице отчаянно верещала сигнализация чьей-то машины, в соседней квартире кричала женщина, и в ту же минуту кто-то позвонил в дверь.

Боян открыл.

Перед ним стоял парень, который вытирал мокрые волосы короткими, резкими движениями руки и стряхивал с ладони воду, а с его одежды текло.

– Ну и ливень, – сказал парень, вымученно улыбаясь.

На лестнице было темно, и Боян не сразу вспомнил, кто это: перед ним был знакомый с Костоперской скалы – юноша в футболке, на которой написан призыв не стрелять в пианиста. Теперь поверх футболки на нем была короткая черная ветровка, блестевшая от дождя.

– Димче, – сказал Боян, извлекая из памяти уже полузабытое имя. – Димче, так ведь?

– Да, – сказал парень, – мы встречались, вы помните…

Боян пригласил его войти.

Оставляя повсюду лужицы воды, юноша подошел к окну и, улыбнувшись, будто прося прощения у Бояна, посмотрел на улицу, слегка приоткрыв занавеску. Несколько мгновений он внимательно наблюдал, затем повернулся к Бояну.

– Шины колоть придумал не я, – сказал он, указывая на забинтованную правую руку. – Я вообще против насильственных методов.

С его ветровки текло; ткань намокла и повисла на нем, как будто его облепили морской травой, только что извлеченной из глубин. На улице буря билась в окна, срывала листья с деревьев, до предела заполняла водосточные трубы; город ослеп, оглох, потерявшись в кипящем хаосе воды и ветра – его система улиц и расположенные рядами дома отступали перед напором сил, не признающих порядок. Порыв ветра прилепил к окну сорванный лист каштана, похожий на отпечаток огромной лапы какого-то дикого болотного существа; в следующее мгновение его оторвал плеснувший в стекло дождевой поток – и чудовище унеслось в водовороте и вихре. В комнате потемнело – во всех предметах появилось что-то угрожающее; казалось, что теперь они живут своей собственной жизнью, сделавшей их эгоистичными и ревнивыми; ткани набухли, в стекло налили какие-то серые чернила, металл сжался, потеряв гладкость и блеск. Комната обрела странную глубину, она все меньше походила на обычную комнату на третьем этаже обычного жилого здания и все больше – на часть подводного города, в котором пространство виделось в искривленной и дублирующей перспективе, открываясь в пещерные озера цвета оникса и опала. Во дворец ворвались варвары – ворота не выдержали, камень сдвинулся, металл согнулся, закричали павлины.

Вспыхнула молния, в ее минеральном свете окаменело все вокруг.

– Я пришел… – начал парень, но его слова заглушил гром. Он продолжал что-то говорить, шевелил губами, но ничего не было слышно.

– Я пришел, – продолжил он, когда раскаты стихли, – чтобы договориться. Насчет раскопок. Те, с Джемо, никогда ничего не найдут. Они в этом не разбираются. Нам надо объединиться, вам и мне. У меня есть металлоискатель…

Его взгляд остановился на кусках керамики, лежавших на полу.

– А у вас есть знания…

Боян холодно посмотрел на него и не выказал никакой заинтересованности, и в голосе его собеседника зазвучали умоляющие нотки.

– Поверьте, я…

Но вдруг он остановился и окаменел – глаза смотрели невидящим взором в пустоту, как будто он что-то услышал. По его телу пробежала легкая дрожь, и в этот момент в дверь кто-то позвонил.

Парень в ужасе посмотрел на Бояна.

– Не открывайте, – прошептал он. – Ни за что не открывайте.

Оба стояли посреди комнаты, застыв и онемев, как будто слитые из полумрака, который все сильнее сгущался по углам комнаты.

Звонок эхом разносился по всей квартире.

Одним движением стряхнув с себя заклятие, Боян вышел в коридор.

– Нет, – умоляюще зашептал парень. – Они меня ищут. Может, следили за мной. Если они меня найдут…

В его голосе звучала настоящая паника.

Боян остановился. Потом жестом поманил парня за собой. Идя как можно тише, он открыл дверь в прихожую и указал на полуоткрытую дверь в чулан, где держал вещи, с которыми не знал, что делать: кипы журналов, пустые бутылки, картонные коробки, сломанный пылесос, чемоданы, старый зонтик. Держа палец на губах, Боян показал, чтобы тот молчал и закрыл за собой дверь.

Звонок все гремел.

Боян открыл.

Незнакомец сразу же попытался проникнуть внутрь: в его поведении было что-то насильственное, привычка навязывать свою волю другим, игнорировать чужое мнение.

Видя, что Боян не выказывает никакого желания пускать его внутрь, незнакомец опомнился. На его лице появилось суровое выражение.

– Можно войти? – спросил он раздраженно.

По его речи сразу стало понятно, что он иностранец – он выговаривал согласные мягко, так обычно по-македонски говорят греки.

– Что вам надо? – твердо спросил Боян.

– Вы Боян?

Боян посмотрел на него и утвердительно кивнул.

– Меня зовут Янис, – сказал незнакомец. – Янис Папатеменис. Я покупаю старинные вещи. Археология. Нумизматика. Иконы. Все. Можно войти?

Боян пропустил его внутрь, и тот вошел решительной поступью. Остановился посреди комнаты и стал смотреть во все стороны, оценивая квартиру опытным взглядом.

– Я ничего не продаю, – сказал Боян.

На лице грека промелькнула тень скуки – было понятно, что он давно привык к таким заявлениям, которые, как правило, скрывали за собой иной смысл.

– Вы кое-что нашли, – сказал он. – Мне сказали. Я заинтересован это купить.

– Не понимаю, о чем вы? – сказал Боян. – Я ничего не находил.

Иностранец хитро улыбнулся.

Боян посмотрел на него: это был высокий, крупный человек с толстой шеей и широкими плечами; усы придавали ему вид хозяина предприятия, у которого все в порядке. На нем была темно-коричневая рубашка и почти черный галстук, белый пиджак из натурального шелка – все это говорило о его уверенности в себе, но также и о желании создать именно такое впечатление у других. На левой руке грека было массивное золотое кольцо. Он смотрел по сторонам с неким презрением, выражение его лица было высокомерным.

Удивительно, что мужчина почти не намок под дождем.

– На самом деле египетское? – спросил он заговорщицким тоном, как будто разговаривал со старым знакомым, с которым много раз обсуждал одни и те же вещи.

Боян улыбнулся.

– Если вы имеете в виду Тутанхамона…

Господин Папатеменис притворился, что не услышал шутку.

– Плачу наличными, – сказал он тихо. – Никаких лишних разговоров, никто ничего не узнает, раз – и готово… Гораздо лучше, чем везти за границу.

– Я ничего не продаю, – повысил голос Боян. – И вообще не понимаю, о чем вы.

– Послушайте, – продолжил грек с угрозой в голосе, – я знаю…

Но что он знает, осталось невыясненным – в коридоре послышался шум, потом хлопнула входная дверь.

– У вас тут кто-то есть? – спросил взволнованный Папатеменис. В его вопросе явно чувствовалась злость – он как будто считал себя вправе находиться в квартире без посторонних.

Не отвечая, Боян вышел в прихожую и заглянул в чулан – там никого не было. Лишь лужица воды на полу говорила о пребывании там защитника пианиста от пьяных стрелков.

Боян открыл входную дверь. И в этот миг сквозь пыльное окно на лестнице он увидел, как сквозь сетку проливного дождя по улице бежит парень в черной ветровке. Но причиной его бега было не только желание не промокнуть под дождем: парень внезапно повернул налево, затем, без видимой причины, направо. Остановился, будто раздумывая, потом помчался опять – одним словом, вел себя, как испуганное животное в тесном загоне. Он выскочил на проезжую часть и, оглядываясь по сторонам, остановился. В этот момент в него уперлась не успевшая затормозить машина. Парень дернулся, сделал еще один неуклюжий шаг, поскользнулся и упал на вытянутые руки. Он попытался встать, но тут к нему подбежали несколько человек и, хотя он сопротивлялся, подтащили его к машине и затолкали внутрь. Затем машина уехала.

– Если вы думаете, что легко справитесь с полковником де Розалье, то вы сильно ошибаетесь, – сказал Папатеменис, который стоял позади Бояна и тоже наблюдал за происходящим. – Смотрите не наделайте глупостей!

Потом, уже спустившись на несколько ступенек, он обернулся и, с видом оскорбленного самолюбия, сказал с укором:

– Мы не закончили. Вы явно не понимаете, с кем следует работать.

Все еще стоя на лестнице, Боян наблюдал, как грек, несмотря на сильный дождь, с достоинством пересек улицу и сел в большую серебристо-серую машину; машина тронулась.

– Сумасшедший дом, – пробормотал Боян и вошел в квартиру.

Там звонил телефон.

– Ты где? – спросила Майя. – Уже пять минут.

– Я живу опасной жизнью, – сказал Боян. – Иногда я чувствую себя Индианой Джонсом.

13.

Рано утром одно за другим или, скорее, почти одновременно произошло несколько событий.

Утро сияло: вымытые листья уличных деревьев дрожали, сверкая оставшимися каплями; далекий силуэт гор, окружающих Скопье, превратился в оптический обман детского калейдоскопа, вдруг приблизившегося, как под увеличительным стеклом. Воздух звенел, словно огромная хрустальная люстра.

Но Боян не успел насладиться утром.

Сначала появилась Майя – она была в светлом батистовом платье в мелкий бледно-голубой горох; девушка сияла свежестью утра. Боян привлек ее к себе, поцеловал, почувствовал под пальцами, остановившимися у нее на спине, упругость тела и уже медленно потянул молнию на платье вниз, как кто-то позвонил, и в двери, которую Боян не потрудился запереть, показалась голова Коле.

– Не помешаю? – спросил он и скользнул внутрь.

Боян застегнул молнию и медленно выпустил Майю из объятий.

– Ты что-то слишком рано стал вставать, – сказал он, глядя на журналиста взглядом ассирийского стрелка, готовящегося пустить стрелу в львицу. – Уж не ввели ли в редакции журнал регистрации прихода сотрудников?

Коле весело огляделся, с любопытством посмотрев на Майю, которая направилась в кухню.

– У меня важные новости, – сказал он. – Мне надо было срочно встретиться с тобой.

В этот момент кто-то постучал. Боян открыл дверь. Там стоял Максуд с удивленным выражением лица; взгляд его непрерывно перебегал из стороны в сторону, не останавливаясь ни в одной точке.

– Не заходил ли сюда вчера Димче, помнишь, тот, который был там, – начал он с места в карьер, но сразу же запнулся, увидев, что Боян не один.

– Я не вовремя, – сказал Коле, – вижу, ты занят, но я и вправду очень спешил.

– Тот парень, который тогда, – снова начал Максуд и снова остановился.

– Я подожду здесь, – сказал Коле, – а вы идите в комнату. Но я очень спешу!

Боян стоял в коридоре, глядя то на Коле, то на Максуда.

Зазвонил телефон.

– Я возьму трубку, – крикнула Майя с кухни.

– Его мать сказала, что он сегодня не ночевал дома, вот я и подумал… – пытался объяснить свое появление Максуд.

– Нет, – крикнул по направлению к кухне Боян, – не бери.

– Так его здесь не было? – спросил Максуд. – А я думал…

– Это я не тебе, – сказал Боян. – Подожди!

Он пошел к телефону, но Коле уже поднял трубку и что-то говорил в нее.

Боян повернулся к двери – Максуда уже не было, по лестничной клетке шли две соседки, которые, очевидно, возвращались с рынка, неся пакеты. Из них торчали роскошная зелено-фиолетовая ботва молодой свеклы и бледно-каштановые султаны на верхушках початков молочной кукурузы. Женщины не скрывали любопытства и, проходя мимо открытой квартирной двери, заглядывали внутрь.

Из кухни вышла Майя.

– Сегодня у тебя прямо столпотворение, – сказала она. – Кто это тут…

– Это мне звонили, из редакции, – объявил Коле, выходя из комнаты.

– Я сказал им, что буду здесь. Ты можешь наконец уделить мне время?

– Говори, – сказал Боян, пытаясь скрыть нетерпение.

– У тебя загранпаспорт есть? – спросил Коле.

– Паспорт?

– Тебе понадобится паспорт, – весело сказал Коле. – Ты едешь в Париж. Тебя отправляет редакция. Ты должен разузнать про этого полковника де Розалье.

– Я что, должен найти полковника?

– Нет, конечно. Он наверняка давно умер. Тебе нужно будет найти какие-нибудь его следы. Вот, смотри… Коле развернул лист бумаги и прочитал: граф Анри-Огюст де Розалье, полковник артиллерии 122-й дивизии французской армии, родился в 1880 году в Сен-Назере, окончил Академию в Сен-Сире, с августа 1918 года участвовал в военных действиях на Салоникском фронте. Ранен в сентябре 1918 года при переправе через реку Црна, лечился в военном госпитале в Салониках, затем вернулся во Францию. Награды: Военный Крест… ну, это неважно… Вышел в отставку в 1921 году из-за последствий ранения… да вот и все. Ясно? Мы получили это через французское посольство от их Министерства иностранных дел после нескольких запросов нашего посольства в Париже.

– И что ты собираешься делать с этими сведениями?

Коле посмотрел на него, как смотрят на ребенка, который спросил, почему луна не падает с неба, раз она такая большая.

– Ну, это же его карта, чувак! – воскликнул он. – Он отметил место на карте. Что-то там спрятал. И оставил знак. Тебе нужно выяснить, что именно он там закопал.