Текст книги "Оружейник Тесла (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Интересно... Простите, а вы уверены, что он еще в своем уме? Может быть, он ничего не знает?

– Может быть, но рискнуть стоит. Знаете, тут игра стоит свеч – свечи-то больно жирные...

– И теперь я должна этого человека обхаживать?

– Лучше профессиональной сиделки. Как мать, дочь или как жена, например.

– Скажите, разве этот человек действительно настолько интересен? Настолько ценен?

– Думаю, когда вы просмотрите это небольшое досье, вы узнаете намного больше. Тогда вы сможете оценить, насколько исследования, которые проводил Тесла могут изменить наш мир. И тогда поймете, что если нам выпадет возможность ими завладеть, то нельзя дать возможность завладеть этим кому-то еще. И, последнее, вы будете с ним не только дома. Там стоит прослушка. А вот на прогулках, в лесу, где-то на сельских улицах, никто слушать не будет. Постарайтесь все запоминать. Мы дадим вам кое-какую технику, но техника техникой, а память человеческую ничто не заменит.

– Понятно... вновь учиться...

– Вы все-таки могли стать технарем, так что техника вам сама просится в руки. Всего хорошего. Остальной инструктаж на совести Петра Евгеньевича.

Генерал Переделкин (а это был, несомненно, он, как вы уже догадались) встал и так же спокойно и незаметно покинул комнату. Стало тихо. Настолько, что казалось, если муха начнет тереться лапками, то звук ее трения разлетится громким скрипом во все углы комнаты.

Жанна подняла свои огромные глаза, с трудом оторвавшись от папки с досье, посмотрела на безликую фигуру майора Корчемного, и с трудом произнесла:

– Скажите честно, Петр... Евгеньевич... во что вы меня, бедную женщину, втравили?

Глава двадцать четыре

Дом на краю села

Московская область. Домодедовский район. Колычево

Наверное, я никогда еще так не волновался. Странное чувство. Неужели ее уговорили? Я не могу поверить в это... Мне казалось, что она такая взбалмошная штучка, как эта, никогда не согласится... Интересно, чем же ее взяли? Подкупили? Вполне... Будет интересно. Чем дальше, тем интереснее. Я думал, что выставлю невыполнимые условия, и меня на какое-то время оставят в покое. А если это не ОНА? Действительно! Откуда я знаю, как она выглядит на самом деле? Фильм? Сессия в Плейбое? А ведь удивительное было чувство наткнуться на эту жгучую красотку. Сразу чувствовалось – настоящая стерва! Я был уверен в ее неуступчивости. И все-таки, кто знает, она или не она?

Машину, в которой ехал господин Дэн Кэрпентер в сопровождении оперативника, тряхнуло на ухабине, так что Дэн вынужден был оторваться от мыслей и на мгновение уставился на дорогу. Они только-только выехали из Москвы, еще вдалеке не растаяли силуэты спальных многоэтажек, а вдоль дороги уже начинался русский пейзаж. Знающие люди говорили, что Подмосковье – одно из самых красивых мест в России. Так это или не так, Дэн не знал. Ему предстояло только лишь проверить это. И он надеялся, что получит тут, у русских намного больше свободы, чем на родине.

Вот небольшой лесок, вдаль пошла линия электропередач, пересекла небольшую речушку, а там, совсем-совсем под горизонтом, видны очертания какого-то городка. И снова лес, а над рекой по утрам должен стелиться туман. Это должно быть прекрасное зрелище. О! Сколько уже зрелищ, прекрасных и незаменимых я уже пропустил! Сколько всего пережил... И зачем? Может быть тогда, в январе 1990 года надо было все закончить? Зачем? Зачем я увернулся от того автомобиля, который несся по 12-й? Разве я не понимал, что рано или поздно, но от меня захотят избавиться? До сих пор не понимаю, почему меня оставили в покое. Неужели они надеялись, что я что-то вспомню? Или приведу их, наконец, к тайнику? Ну что же, государство тоже бывает наивным. Иногда вместо жестокости в них просыпается жадность. В моем случае это была жадность знаний. Странный мир. Кто владеет информацией, тот владеет миром. Потому что информацию можно превратить в самое надежное оружие!

Тут Дэн увидел, что они подъезжают почти к самому центру села. Точнее, к самому красивому месту в этом простеньком подмосковном поселении. Перед глазами старика предстала местная церковь. Она была заброшена. Тут был склад. Но было видно, как пять небольших куполов гордо смотрят в небо, какая небесная красота в этом старинном здании, покрытом мхом и травой.

– Остановите! Я хочу выйти... Посмотреть...

– Извините, вам нельзя. – сопровождающий офицер и не старался сделать вид, что может пойти на какие-то уступки, но, видя волнение старика, пояснил:

– Действительно, извините. Пока что нельзя вам тут с нами светиться. Потом осмотрите. А пока.... Мишаня, стань около церкви, пусть посмотрит...

Водитель кивнул головой и, действительно, около церкви притормозил. Церковь действительно была в ужасном состоянии. По ее двору ходили куры, кучи мусора то тут, то там, какие-то ямы... Покосившаяся ограда небольшого кладбища при церквушке, остов разобранной колокольни. Впечатление тягостное. Дэн наблюдал за этим зрелищем из машины, кажется, центр села, и вот... такое странное зрелище...

– Скажите, что это такое?

– Это?

– Ну да, это? Как может Храм Божий быть в таком состоянии?

Внезапно у сопровождающего агента исчезла улыбка-ухмылка с довольного лица человека, осознающего круг своих полномочий.

– Знаете, это не простая история.

– У вас, в России, простой истории не есть существовать...

Это был один из тех редких случаев, когда Дэн ошибся в русской разговорной речи. Скорее всего, от волнения.

– Этот храм построили еще в шестнадцатом веке, а в семнадцатом он стал каменным. Тут один из самых красивых храмов Подмосковья. Воскресенская церковь. После революции тут был склад, клуб, даже магазин. Теперь храм передали в ведение православной церкви. Думаю, скоро восстановят.

– Вы так думаете?

– Я в этом уверен. Может быть, наша церковь не такая богатая, как какая-то ваша, баптистская, например. Но то, что восстановит, никто даже не сомневается.

– Почему?

– А потому что народ в Бога все еще верит. Даже в эту церковь, даже в разрушенную, даже без икон, а тайком приходили, молились. Так что восстановят. Можете мне поверить...

– Вот еще что?

– Да?

– У вас был такой царь... Иван... Иван Страшный...

– Грозный...

– Да, Иван Грозный... и у него был священник, Федор Колычев, это село и церковь, они как-то связаны с именем этого священника?

– Ну, я потрясен, вы нашу историю вызубрили, наверное.

– Нет, но что-то читал, верное дело...

– Так вот, село принадлежало его ближайшей родне. Когда отец Федор Колычев стал митрополитом, фактически главой Русской православной церкви, от его родни мало кто уцелел. Ну, потом многие владели сельцом. А церковь при вотчине (владении) Колычевых была построена, только деревянная, а каменную уже в 1697 году построили, при Петре Первом.

– Извините, а вы откуда так много знаете?

– Так я отсюда родом, местный, можно сказать. Мы с колычевскими не раз дрались, особенно на танцах. Так что, кому морду бьешь, того знать надо...

– Чисто есть профессиональный подход.

– Едем, Мишаня, вперед!

И они рванули вдоль по плохонькой дороге, протянувшейся прямо через все село. Потом съехали на проселок. Машину еще раз бросило на какой-то колдобине, водитель криво усмехнулся, наверняка, подумал, мол не привык я к таким дорогам. Он не знает, какие у нас бывают дороги... Нет, таких точно не бывает... Тряхануло еще дважды, они съехали на проселок, пошли почти через поле, водитель мчал со скоростью миль двадцать в час, и не более того. И даже эта скорость казалась Дэну чрезмерной. Они оказались на небольшом участке, где проселочная дорога делала еще один поворот, а дальше шел перекресток-четырехугольник. С одной стороны перекрестка начиналось небольшое возвышение, что-то вроде холма с довольно неприятным склоном, а три других квадранта занимали три дома, огороженные ветхими штахетниками.

Агент, который сопровождал Дэна Кэрпентера к новому месту жительства, пухленький, улыбчивый, весь в прыщах на мясистом носу, совершенно не был похож на агента, так, добродушный сельский интеллигент, приехавший по делам в столицу, не более того. Он широко и немного, как показалось Дэну, застенчиво улыбнулся, вышел из машины, открыл дверцу и произнес:

– Вот мы и приехали, господин Столяров.

Дэн пожал плечами и медленно стал выбираться из не самой удобной машины. По новым документам Дэн стал Денисом Федоровичем Столяровым. Почему именно такая странная и неоригинальная фамилия? Не знаю, но именно такую фразу как "Здравствуйте, меня зовут Денис Федорович Столяров" Дэн произносил безошибочно, и, практически, без акцента.

– Идемте, прошу вас!

Дэн прошел в узкую калиточку, оценил внешнюю крепость ворот, готовых обвалиться, криво усмехнулся.

– Не обращайте внимания. Мы тут все приведем в порядок. Но только так, чтобы не слишком сильно от соседей выделяться. Это тут так, снаружи. А внутри все как полагается. Постарались на совесть.

Дэн находился в России уже почти полтора месяца. Это время он провел в довольно тесном помещении, которое его новые покровители называли "карантин". Дэн понимал, что ему готовят помещение, стараются выполнить все его условия, поэтому не слишком торопил, старался быть не назойливым, но твердо стоял на сохранении всех условий сотрудничества, полный список которых он предъявил на небольшой прогулочной яхте посреди Карибского моря. Тем более неожиданностью оказалось, что все условия его приняты. И почти месяц он занимался тем, что учил новую легенду своей собственной жизни. Только жизни российской. По новой версии своей жизни, Денис Федорович родился в Прибалтике, в старинном предместье города Риги, которое теперь называли не иначе как "Старый город". Семья белогвардейских офицеров, осевших в городе Риге, действительно существовала. Вот только фамилия их была, конечно же, не Столяровы. Эту фамилию Денис Федорович принял тогда, когда перебрался в СССР, изменил, так сказать, из идеологических соображений. Сам Столяров долго сотрудничал с КГБ, отличился как разведчик во время Великой Отечественной войны, потом оказался на пенсии, и умер почти пятнадцать лет назад. Зато эта история прекрасно объясняла легкий акцент Дениса Федоровича, и его периодическое коверканье простых русских фраз.

Было не столько холодно, сколько ветрено. Дэн прошелся по чуть размокшей земле, почувствовал, как трава, покрывшая ровным ковром всю поверхность двора, мягко пружинит под его ботинками. Дверь дома оказалась новой, со сложной системой замков. Сопровождавший Дэна сотрудник Конторы открыл все замки (общим количеством три), зашел в дом, щелкнул панелькой охранной сигнализации, зачем-то подмигнул пожилому человеку, потом отступил от прохода, как бы приглашая того в дом. Надо сказать, что за эту поездку таинственный сотрудник-говорун Конторы Дэну стал поднадоедать. Он уже настолько привык к простому общению с тем же мистером Брауном, которого, конечно же, мистером Брауном величали только во время их совместной поездки. Впрочем сам мистер Браун был человеком немногословным, но слова, которые он говорил и суждения были вескими, основательными, такие люди вызывали у Дэна непроизвольное уважение. Наверное потому, что всю жизнь ему приходилось вертеться старым лисом, ну что же, такое тоже бывает... Не всем ходить в доспехах с открытыми забралами, кому-то надо для спасения жизни и личину на себя напялить. Тут, в России, мистер Браун стал Петром Евгеньевичем Корчемным, что Дэна совершенно не удивило.

Дом был недавно отремонтирован. Это чувствовалось по какой-то необжитости. Нет, все было на месте, все, что требовалось для жизни, тут было, но вот дом был необжитым. Не было того дыхания, чуть-чуть беспорядка, чуть-чуть уюта, который и называют "дыханием жизни". Вот, странное чувство, а ему хотелось, чтобы он пришел домой. А пока ему предоставили только номер в гостинице, хотя и номер роскошный, по их, русским, меркам. Впрочем, зачем хотеть слишком многого? Зачем? Не будем торопить события. Они и так стараются, насколько могут, не могу же я не оценить эти старания.

Дом был аккуратным, небольшим, обычной сельской планировки: две комнаты, большие просторные сени, откуда лестница вела на чердак, служивший ранее и сеновалом, с крыльцом под просторным навесом. Этот дом был деревянным, добротным, с большой кухней и настоящей старинной русской печкой.

Эта комната-кухня могла бы служить гостиной, во всяком случае, так Дэну показалось.

– Скажите, это? Это не бутафория? Это настоящий камин?

– Это настоящая русская печь, даже с лежанкой – так же глупо усмехнувшись, ответил сопровождающий. Дрова в сарае. Знаете, сначала, когда ремонт делали, хотели ее убрать, а потом решили оставить – такая редкость. Тут отопление само по себе, но если захотите, можете и дровишками протопить. Дрова в сарае. Там не только такие, там еще и хорошие дрова сложены, сливовые. Захотите мясо на дыму сделать, там и шампура на шашлык имеются, и мангал, небольшой, но есть, в общем, все удобства...

– Простите, я, кажется, понял... Шампура – это типа шпаг? Так?

– В общем, да, могу показать, если хотите...

– Да, конечно, хочу, толко можно одну просьба?

– Да...

– Ну вот, я немного волнуюсь и начинаю говорить... плого... ошень плого...

– Плохо, очень плохо...

– Да, спасибо, плокхо, очень плохо...

– Да, так лучше.

– Да... я хотел просить вас... одну просьба.

– Да, я слушаю...

– Я набросаю чертежик... мне нужен не шпага, не острие, мне нужен решетка, из стали, нержа-вей-кха... Так?

– Я понял. Черкните, сделаем.

– Очень много благодарен.

– Да не за что, только лучше говорить: "спасибо, я вам очень признателен".

– Гут. Понял.

И Дэн быстро набросал небольшой чертеж, причем делал он это так просто, быстро и четко, что сопровождавший его сотрудник только чесал затылок: ох и непрост этот старикашка, ох уж не прост! Смотри как пальцы бегают, мысль опережая, рисунок готов за минуту. А говорили мне, смотреть, нет ли признаков слабоумия, да тут сам будешь слабоумным, а старик – ни за что на свете.

– Ладно, обустраивайтесь. Ваши вещи куда занести, в правую комнату или в левую?

Дэн неопределенно махнул налево.

– Ну и ладненько. Мишаня, налево рули! Все, мы поехали. Счастливо вам оставаться.

Дэн опять махнул рукой, так, чтобы просто оставили его в покое. На разговоры с этим говорливым типом он был уже совершенно не настроен. И, нежели таких идиотов они держат в такой Конторе? Или же парень не идиот и пытается вывести меня из себя, чтобы я раскрылся, нет, мало вероятно, конечно, игру они будут вести, но чтобы настолько изощренную, этому я не поверю. Мне кажется, тут все должно проще. И обещания они выдерживают в точности, как обещали.

Последнее замечание относилось к креслу-качалке из крупной лозы. Старая мечта Дэна Кэрпентера. Мечта человека, в котором такое кресло почему-то ассоциировалось с понятием "дом". И этот дом был там, где можно было вот так спокойно присесть, расслабиться, и покачиваться под мерный чуть слышный скрип дерева. Вдыхать аромат сосны, которым пропитан весь этот дом, слышать, как скрипят половицы под чьими-то шагами... Кстати, именно из-за того, что кресло-качалка ассоциировалась у Дэна с домом, то там, на Броктон авеню, в маленьком городке Абингтон, этого кресла не было. И не потому, что Дэн не мог себе позволить купить это кресло, не такие уж и большие затраты, нет, именно потому, что душа Дэна не могла себе такого позволить, он не чувствовал, что этот дом стал его прибежищем... А этот? А что этот дом, станет ли он для него прибежищем? От сегодняшнего дня и до конца его дней?

И Дэн задумался, мысленно пробегаю всю свою жизнь. Из глубокого раздумья старика вывел тот самый скрип половиц, услышать который он так мечтал только что. Половицы скрипнули еще раз, открылась одна дверь, потом вторая... Теперь наступила очередь двери в комнату. Дверь распахнулась, так, что в прямоугольнике света Дэн увидел стройную женскую фигуру. Он еще не видел лица, но как-то сразу почувствовал, что это ОНА.

Глава двадцать пять

Отчаяние

Москва, Юго-Восточный округ, район Марьино, проезд Луговой

В квартире на Луговой раздался звонок. Звонок веселый и настойчивый. Так звонил только Гоша, и только тогда, когда возвращался с гастролей. Обычно он открывал дверь своим ключом, но, когда возвращался с гастролей, все было по-другому. Он хотел, чтобы его встречали с фанфарами. Каждая поездка для Игоря была чем-то вроде праздника. Праздника, когда ты возвращаешься домой, а там уже накрыт стол. И мама налепила вареники, а стоит самая вкусная на свете гречневая каша с мясом, на которую мама настоящая мастерица. И ждет ОНА, ждет его, не смотря ни на какие размолвки. Игорь уже знал свою жену – Жанна быстро меняла гнев на милость, а, когда ты привозишь командировочные и ей предстоит шопинг, как сейчас модно говорить, а по-простому, возможность потратить эти деньги на себя в магазинах, купить модную тряпку, тут отношение совсем, совсем другое.

И еще. Игорь никогда из гастролей не возвращался с пустыми руками. Он всегда вез подарки: маме, папе, сестре, которая уже шесть лет как замужем и живет у черта на куличках, а и ей подарок всегда был припасен. И, конечно же, подарок Жанне. На этот раз Игорь постарался. Он купил то, о чем Жанна всегда очень сильно мечтала. Комплект женского белья. Комплект с серьезным эротическим подтекстом. Ее цвет – красный. Она так возбуждающе выглядит, когда одевает свой красный... Воображение уже в который раз представило картинку: он ее раздевает, чтобы одеть... Нет... она этого не допустит... Она выставит его из комнаты и будет сама все проверять, примерять, вымеривать... И только потом, натянув на себя халатик, позволит войти, а потом, под медленную музыку устроит ему танец – с медленной демонстрацией того, что получилось. И когда ОН сойдет от НЕЕ в который раз с ума, только тогда она позволит ему...

Игорь отбросил наваждение и еще раз нажал на звонок. Дверь открыла мама. Она, по традиции, обрадовалась, но было что-то в ее радости не совсем искреннее, вроде все как обычно – те же объятия, все тоже, но что-то было не так. И Игорь это что-то сразу же отметил...

– Мама, привет! Что-то случилось? Как здоровье? Или что-то с папой?

– Нет, нет, сынок, все нормально... Ты кушать будешь?

– Что за вопрос? Я голоден, как стая волков в снежную зиму.

И Игорь вместе с двумя походными сумками ввалился в родительский дом. Татьяна Тихоновна прошла на кухню, поджидая, когда сынок помоет руки и прибежит к столу. Все было накрыто как обычно. Правда, отца за столом не было. Графинчик с его любимой водкой его же собственного производства, на столе стоял, а вот Вячеслав Анатольевич на кухне отсутствовал. И не потому, что кушать не хотел, просто он понимал, какой сложный разговор предстоит, а потому предпочел укрыться в своей комнате: мол, ты, мать, заварила эту кашу, ты теперь ее и расхлебывай. Конечно, Татьяне Тихоновне было больно. И не потому, что ее муж впервые в жизни столь точно и четко выразил неодобрение ее поступком, нет, просто почему он переложил всю грязную работу на ее плечи? Мало того, что она невестку из дому выставила, так он что, не мог сам с сыном поговорить, по-мужски? Нет. Всю грязную работу ей оставляет. Чистюля! Да и Игорек такой же чистоплюйчик, как его папаша. Как он может терпеть в моем доме эту девку? Неужели он не замечает, что она над ним издевается? Ничего. Мне опять надо спасать семью. Куда я от этого денусь.

Игорь вошел на кухню, уже умытый с дороги, в руках он держал два свертка – один побольше, второй чуть поменьше. Тот, который поменьше, протянул маме.

"Ну вот, мне, как всегда, подарок поменьше будет" – как-то недобро буркнула про себя Татьяна Тихоновна, и тут же себя отругала, нельзя, мол, на сыне срывать свое плохое настроение.

– Спасибо, сынок. – сказала она настолько приветливо, насколько могла.

– О, а папа где? – Игорь крутил в руках сверток, который должен был отдать отцу.

– Знаешь, он сегодня пошел рано спать, говорит, устал. Только я знаю, у него опять давление. У него как только давление повышается, сразу же сонливость появляется.

Беззастенчиво продолжала лгать Татьяна Тихоновна сыну.

– Сходил бы с отцом в поликлинику, а то он от меня все скрывает.

– Конечно, сходим, мам, а кушать что есть?

– Как всегда, все твое самое любимое.

И Татьяна засуетилась, придвигаю к сыну поближе тарелки со снедью. И все равно чувство неловкости ее не покидало. Эта неловкость была подсознательная, какая-то глупая, но все-таки была. В женщине все еще боролись два чувства: ненависть к невестке, которая беззастенчиво наставляла рога ее любимому сыночку, и страх, страх, что ее Игорек не сможет перенести разлуку с любимой женщиной. А то, что ее сын любит эту шалаву, пугало Татьяну Тихоновну больше всего.

Конечно, ее Игорек не должен был быть заложником женской ревности. А что делать? Приходилось не жалеть о том, что сделано. Тем более, Татьяна Тихоновна попробовала дать попятный. За три дня до приезда сына она кое-как переборола себя и перезвонила Жанне домой, ну, точнее, ее родителям. И, на удивление, сумела застать невестку дома. А когда Татьяна Тихоновна предложила Жанне вернуться, потому как Игорь возвращается из командировки, Жанна только фыркнула в ответ и пригрозила ей, старой женщине, что еще отомстит ее веселой семейке.

Сука! Настоящая сука... разве я виновата, что не могла терпеть? А что Игореха, разве он может терпеть? Я не понимаю, я ничего не понимаю... Соберись. Соберись. Успокойся. Все уже сделано. Пусть теперь будет все, что будет. Не менять же все. Я больше ЭТОЙ звонить не собираюсь. Пусто хоть один раз хоть один мужик в этом доме поступит по-мужски.

– Мам, бесподобно. Все вкусно, особенно пельмешки. Да, а что сегодня Жанна задерживается? Я там ей такой бесподобный подарок приготовил, думаю, ей это будет очень по нраву.

– Ой... Игорек, может тебе еще пельмешек положить?

– Мама... не юли... ты что-то от меня скрываешь? Ну, ма... говори...

– Извини, сынок... я буду все на чистоту.

– Мама, ты меня пугаешь. Говори... Что случилось?

– Мы с папой... В общем, мы приняли решение и предложили Жанне пока что перебраться к ее родителям.

– Подожди, это что значит? Вы ее выгнали? Нет... стоп... ТЫ ее выгнала? ТЫ...?

– Игорек, пойми... не могли мы уже смотреть на это блядство... она же тебе в открытую рога наставляет. Я же не могу ее гульки терпеть... Это же нельзя так... Хочет гулять, так не на моих же глазах!

– Подожди, мама, разве Жанка раньше не загуливала? Ну, скажи, скажи?

– Загуливала...

– Я это терпел? Или ты думаешь, что я глухой, слепой и тупой, как сибирский валенок?

– Сыночек, пойми, я твоя мать... разве я не живой человек? Разве у меня нет чувств? Разве я могу терпеть, я? Ведь я живой человек, Игореша, живой... Смотреть, как ее каждый день новый мужчина провожает домой?

– Мать, ты не передергивай, ты ведь знаешь, она далеко не с каждым...

– Ну конечно, она не со всеми, она только с Бирюлевскими, а сколько там мужиков в Бирюлеве? Господи, не сын, а тряпка... Хоть кто-то должен был ее на место поставить!

– Ну что, поставила? Она теперь где? Стоит в углу? Или на коленях? Где она, мама?

– Заладил... она да она... тоже мне ОНА какая-то... что, других нет? Или не найдешь? Или ты у меня не красавец? А, Игореха?

– Мама, я, вообще-то уже нашел... Понимаешь... она такая... и все равно ко мне возвращалась... Потому что любила... а теперь... она ведь гордая, она ко мне теперь не вернется... Что ты наделала, ма?

– Господи, нашел потерю... невидаль. Шлюха шлюхой, ну, ушла, ну пусть... туда ей и дорога! Вспомни, ты ее на репетиции взял, что тебе сказал твой режиссер, Юзефович? Помнишь? Ты сам говорил, смеялся, а тебе сказал Юзефович, что ЭТА ради роли с любым режиссером переспит. Говорил?

Игорь обреченно кивнул головой. Татьяна Тихоновна же стала в позу обличителя Сократа и стала говорить еще более уверенно, самым непререкаемым тоном, на какой только была способна.

– А ты еще вспомни, когда вы к нам перебрались, помнишь, ну, помнишь, как ее мама сказала, что она, чтобы на инженерный поступить, переспала с ректором? Помнишь? Твоей Жанке ноги раздвинуть, что мне чихнуть! А ты говоришь, к тебе возвращалась... Она в конуру возвращалась, где над головой потолок и косточка в тарелке. И тупой кобель, который перед нею стелется, как плющ по стене... Эх, сынок, слепая эта штука, любовь... ой, как слепая... А эта история с французскими режиссерами? Все говорят, что Жанка в порнушке снималась... Все!

– Мама! Что ты несешь... прекрати...

Игорь сказал это таким голосом, что Татьяна Тихоновна мгновенно перепугалась. Она еще никогда не слышала у сына ТАКОГО страшного голоса. Бесцветного, потухшего, падшего, голоса не человека, а ходячего мертвеца.

– Игорешка! Что с тобой?

– Со мной? Ничего... Она теперь не вернется... Я это знаю...

– Ну успокойся, сыночек, успокойся...

Татьяна Тихоновна обхватила голову Игоря руками, прижала к груди, заставила его вжаться в свое тело, так, как будто он снова очутился в далеком-далеком детстве.

– Ну, возьми себя в руки... подумай, зачем она тебе? Она ведь тебя не любит. Она и спит с тобой из-за денег, только из-за денег... она же сама кричала, что будет спать с тобой только за деньги. Мы с папой все слышали. Все... Если бы не слышали. У меня бы сердце не разрывалось... Слышишь? Игорешка ты мой...

– Что ты наделала, мама? Что ты наделала? Какое все ЭТО имеет значение? Если меня все устраивало? Что не устраивало тебя? Что?

– Сыночек, пойми, ну, нельзя так, нельзя... Люди... Люди все видят. Люди все слышат. Люди все знают... Как я могу смотреть людям в глаза? Как? И так уже говорят о нас... все говорят. Мол, шлюху в доме держим. Не дом у нас, а бардель... Игореша... не могу я такое терпеть больше, не могу...

– Надо было уходить на квартиру... я , дурак, Жанну тогда не послушал... Моя дурость – моя вина, мне за нее и расплачиваться...

– А что тебе расплачиваться, Игореша? Ты себе новую найдешь. Я точно знаю... И заживете вы душа в душу...

– Нет, мам, не заживем... Нет у меня больше души. Была. Да ты ее выгнала.

И, совершенно неожиданно, Татьяна Тихоновна заплакала... Глупо, по-крестьянски, вытирая рукавом непрошенные слезы.

Глава двадцать шесть

Первое свидание

Московская область. Домодедовский район. Колычево

Наверное, стоит рассказать, что происходило с девушкой по имени Жанна Крючкова в те несколько недель перед тем, как она впервые встретила семидесятилетнего старика по имени Дэн Карпентер.

Знаете, что такое неожиданно повзрослеть? Это когда вместо пьянок-гулянок строгое расписание, когда дел невпроворот и надо только успевать, когда вместо неопределенности серой на горизонте появляется неопределенность, но уже каких-то других, абсолютно радужных тонов. И ты начинаешь понимать, что на самом деле ты не шалава беспутная, а самый настоящий трудоголик. Жанна давно привыкла к тому, что успех не дается так просто. Да, был счастливый случай, была массовка, было участие в съемках на малозаметной бессловесной роли по протекции бывшего мужа, но, чтобы чего-то добиться, надо было пахать – это Жанна прекрасно понимала. Она в институте действительно работала, как вол. А тут так много всего нового, и, кто сказал, что это новое не пригодится ей в ее актерском ремесле? И тебе нравится, и интенсивное обучение английскому языку (вдруг он что-то скажет на родном, а ты не схватишь мысль, а?), и занятия с психологом, и подготовка к работе с некоторыми специфическими средствами технического характера. Я не говорю о тренировках памяти, тут для тренеров попался благодатный материал, актриса должна обладать приличным запасом запоминательных возможностей. А если к этому прибавить уроки актерского мастерства, которые давали совсем другие преподаватели, так не похожие на ГИТИСовских, так сказать, актерство в полевых условиях может спасти актеру жизнь.

Говорят, девочки быстро взрослеют. Наверное, да. Особенно быстро они взрослеют тогда, когда хочется чего-то достигнуть, и появляется возможность этого добиться. Раньше все твое актерство было игрой. Ты была готова спать с любым режиссером, чтобы он тебя взял хоть на какую-то роль. А они брали тебя только на роль личной шлюхи. И в этой роли ты была бесподобна. Но и не более того. Повторение одних и тех же ролей всегда имеет один и тот же итог: бесплодные попытки пробить глухую стену. А тут... А тут получается, что стена сама по себе куда-то отходит. Знаете, железный занавес мгновенно ржавеет и осыпается в пух и прах. И, оказывается, ты способна свернуть горы... Лоботряска, бездельница, бездарность, присосавшаяся к их сверхталантливому сыночку. Ну что же, я отомщу ему, я ему точно отомщу... нет, не за то, что она меня выставила, нет... А за то, что оказался такой мямлей... Вот, всегда ненавидела мужчин, которые мужиками только прикидываются. А сам – тряпка. Так и не вырос из-под мамкиною юбки. Ему бы сиську сосать, а не с нормальной женщиной трахаться... Да и трахается он, правду сказать, неважнецки. Кончает быстро и сразу же засыпает. Тюфяк тюфяком. Думает, кроме его раз-два-три нет ничего в сексе интересного. Тоже мне гигант. Надо бы ему сообщить как-то, что он был хуже любого из моих любовников. Любого. Нет, вру... был один... тот был еще хуже. Вспоминать противно. И руки у него были потные... и... нет, не хочу вспоминать. Точка.

Сейчас Жанна нервничала. Ей предстояла встреча. Первая встреча с человеком, брак с которым был уже зарегистрирован. Штамп в паспорте стоял уже три дня. Естественно, что Жанна не могла не волноваться. Наконец, подъехал Александр Симонович. На все время операции он был главным лицом, контактирующим с Жанной и Дэном. Он должен был отвозить Жанну на учебу, привозить домой, единственный, кто мог бы остаться у них в гостях, не вызывая праведного гнева у вышестоящих органов.

Надо сказать, что Жанна в Колычеве уже была. Один из сотрудников Конторы, отвечавший за ремонт в доме, показывал Жанне устройство дома, и несколько его особенностей: кнопку экстренного вызова помощи, например, он еще объяснил, что в случае серьезных неприятностей надо быстро падать на пол и ползти к люку в центре комнате – подвал был бронирован, а еще в подвале была кнопка, подрывающая динамитные шашки, заложенные в доме, чтобы отвлечь внимание нападающих. Конечно, как Жанне сказали, ей это надо знать на самый-самый крайний случай, до которого, конечно же, дело не дойдет... Получив еще большой ком знаний на всякие случаи жизни, Жанна почувствовала себя очень неудобно. И это чувство беззащитности прошло не так скоро. Скорее всего, даже сейчас она чувствовала себя такой же неуверенной, но страх, большой Страх, от которого сжимает в животе, как кулак какой-то бьет тебя в тело...так вот, этот Страх, Страх с большой буквы, у Жанны асболютно отсутствовал, так, как будто и не было его вовсе.