Текст книги "Я знаю точно: не было войны (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцать третья. Счастливчик Аркадий

Глава тридцать третья

Счастливчик Аркадий

В палату тихо вошла манипуляционная сестра, Катенька. Она была невысокой, плотной девушкой с огромными голубыми глазами под тонкими струйками приподнятых бровей и курносым носиком, делавшими ее лицо постоянно удивленным. Аркадий знал, что больные любили ее разыгрывать, а Катенька по наивности на все розыгрыши велась, но никогда ни на кого не обижалась. Сестричка достала из бикса шприц, вставила в него поршень и иголку, набрала лекарство из заранее разбитой ампулы.

– Кто тут Аркадий Григорян? Получите и распишитесь! – весело произнесла девушка, приподняв одеяло. Аркадий повернулся на бок, подставляя под девичий взгляд исколотую ягодицу. Места куда колоть практически не было. Катенька попробовала, нет ли шишек от плохо рассосавшихся лекарств, чуть нахмурила бровки, от чего лицо получилось каким-то комически серьезным и тут же молниеносна нанесла укол, так что Аркадий почти ничего не почувствовал. Что-что, а рука у Катерины была легонькой.

– Катенька, а когда ми с вами распышемся? – подал голос Тимур Герадзе, командир минометной батареи, он только что поступил откуда-то из-под Выборга с тяжелым ранением в живот, а вот тебе радость – теперь шел на поправку и был самым «ходячим» из всех лежащих в палате. Именно ему приходилось звать медсестричку, если что надо, санитарку, если было очень надо, он мог принести воды жаждущему, или газету и своими дополнительными обязанностями по палате совершеннейшее не тяготился. Жизнь била в его черных, как смола глазах ключом, а темперамент заставлял легонько флиртовать с любой женщиной, попавшей в его поле зрения.

– Вот когда сможете станцевать лезгинку на Красной площади, тогда и распишемся, – легко отшутилась Катюша, готовя укол для Тараса Лисоволыка. Тарасу приходилось туго, вот и сейчас Катенька приготовила два шприца, в которые набирала лекарства.

– Ах, коварная дэвушка! Где я буду искать ее на Красной площади, а, когда всэ будут смотрэть на мою лезгинку, вэрно, а?

В палате все кто мог, заулыбались. Катюша тоже. Улыбка ей удивительно шла. «Странно. У нее улыбка ну точь-в-точь, как у моей Ребекки», – подумал Аркадий. И тут же словил себя на том, что назвал Ребекку своей. А она пока что никому не принадлежала.

Очень скоро Катенька исчезла из палаты, прихватив за собой столик на колесиках, без которого ни один ее визит в палату не обходился. А Аркадий стал вспоминать события последнего года – все равно делать было нечего. До приема пищи точно.

В октябре тридцать девятого года многим стало ясно, что приближается война с финнами. Конечно, надеялись, что белофинны примут условия мирного договора, отодвинут границы от сердца революции – Ленинграда, но этого так и не дождались. В самом конце ноября начались военные действия. И начались они с неожиданным трудом. Внезапно Аркадия Григоряна 11 ноября отозвали из Могилев-Подольского погранотряда и направили в инженерный батальон при 44-й стрелковой дивизии Киевского особого военного округа, которая входила во вновь сформированную 9-ю армию под командованием комкора Михаила Павловича Духанова. Дивизией командовал сорокалетний комбриг Алексей Иванович Виноградов. После страшных чисток тридцать седьмого года майор Виноградов получил полк, а в январе тридцать девятого – дивизию. Его военное образование было всего лишь пехотные курсы, которые окончил аж в двадцать втором, да высшие химические курсы двадцать четвертого года. С такой базой знаний и отсутствием опыта командования на новом месте комбригу было трудно.

Как попал в 44-ю Аркадий? Скорее всего, кто-то из кадровиков вспомнил о строительном образовании молодого политрука и решил его использовать с большей эффективностью. Тем более, что укомплектовать дивизию до списочного состава надо было быстро. 13 ноября Аркадий прибыл на новое место службы, он не успел толком ни с кем попрощаться, хотя и хотелось, хорошо, что увидел Ребекку и перебросился парой фраз. Она пожелала ему счастливо возвращаться! И хотя это была всего лишь вежливая фигура речи, Аркадию от такого пожелания стало на душе теплее. За короткое время от прибытия до погрузки в вагоны Аркадий не успел близко сойтись ни с кем, разве что больше общался с младшим лейтенантом-сапером Петром Младеновым, болгарином, семья которого еще до революции перебралась в Россию. Петру исполнилось тридцать. Когда ему было пять с небольшим лет их с семьей отправили в ссылку, как «граждан, нелояльных к российской империи». Это случилось тогда, когда Болгария вступила в войну с Россией на стороне Тройственного союза. Петр закончил военное училище в тридцать пятом, был немногословен, как и Аркадий, но дело свое знал и любил. Не любил высовываться, выступать, поэтому многие его однокашники по училищу уже бегали капитанами. Профессионализм болгарина и свел Аркадия с лейтенантом Младеновым. Аркадий никогда не уставал учиться, особенно у тех, кто был опытнее его, а Петр был действительно опытным командиром. Еще Аркадий сумел понравиться двум людям – начштаба батальона капитану Степану Куракину, здоровенному курскому увальню с добрейшей улыбкой, да старому шоферу Севастьяну Логину. Логин был наполовину русским, наполовину мордвином, но свое шоферское дело знал. И не только. Он мог любую машину починить, с ходу разбирался в любых неприятностях с мотором, был незаменим на своем месте. Севастьян был малым разговорчивым, добродушным, немного вертлявым. Мог достать что угодно и где угодно. И кое-что от его щедрот доставалось молодому политруку Григоряну, которого сержант Логин почему-то сильно зауважал.

В начале декабря дивизию перебросили на границу с Финляндией. Холод был адский. Аркадий, выросший в жарком климате Узбекистана, совершенно не был приспособлен к такой зиме, но приходилось как-то привыкать. Морозы стояли тут весь ноябрь, а в декабре, в самое начало боевых действий, стали совершенно невыносимыми, порой достигая сорока градусов. По какой-то глупости зимнего теплого обмундирования, так необходимо бойцам, не выдали, а осенние шинели спасали от мороза плоховато. Но человек может привыкнуть ко всему. Молодой политрук привыкал к морозу и как-то привык. Он не успел близко сойтись ни с кем из новых боевых товарищей, они только находили общий язык, а в это время война вносила в их жизнь свои коррективы. 163-я дивизия Девятой армии была 7 декабря остановлена и окружена у финского городка с непроизносимым названием Суомуссалми. Двадцатого декабря 44-ю бросили на выручку окруженной 163-ей дивизии. На жутких морозах техника отказывалась работать, саперные и тыловые части стали отставать, пехотные части шли пешком по узкой дороге, растянувшись в марше на много километров. Раатская дорога проходила между множества озер, большинство из которых соединялись протоками с озерами Пярсямёнселька и Киянтаярви. Дорога изобиловала мостами через речки и речушки, которыми эта болотистая летом местность изобиловала вполне. Утро двадцать второго января застало Аркадия на Раатской дороге, когда небольшая колонна машин застыла от жестокого мороза прямо на дороге. Водители пытались разогреть моторы, но получалось у них откровенно плохо. Севастьян Логин возился с одной из полуторок, которая упрямилась и заводиться никак не хотела. Как только начали выступление Логин все бурчал, что колеса летние, что от таких тут мало проку, что надо бы получить цепи, чтобы колеса обмотать. Цепей никто не давал. Вполне ожидаемо откуда-то сержант приволок две цепи и намотал их на ведущие колеса, чтобы машина не буксовала. Неожиданно затарахтел моторчик и показалась командирская легковушка. Оттуда вывалился нервный полковник, в котором политрук узнал начштаба дивизии Волкова.

– Кто такие? – полковник злым взглядом уставился на политрука.

– Младший политрук Аркадий Григорян. Отдельная группа саперного батальона…

– Понял. – прервал Аркадия полковник. – Получайте приказ. Тут в пяти километрах мост. Финские диверсанты его взорвали. Восстановить движение. Немедленно! Приказ ясен?

– Так точно.

Аркадий не решился докладывать полковнику, что в его группе машины, которые везут бензин, а материалов всего ничего, приказ получил, следовательно, надо его выполнить. На месте разберемся что там и как. Был бы с ним Петя Младенов, но тот двигался с основными силами батальона где-то впереди. Им тоже нужен бензин. И в машины залить, и моторы разогреть! Машина с нервным полковником тут же умчалась дальше. Аркадий стал поторапливать водителей. Вот только Севастьяна поторапливать не надо было, он уже справился с самой норовистой машиной и тут же помчался к последней, которая все еще не заводилась и задерживала движение всей колонны. К сожалению, именно на этой машине были такие ценные материалы. Но вскоре можно было двигаться дальше. Пехотинцы жались к краям дороги, пропуская ползущие в морозной утренней дымке машины. Карельская зима, холодная и негостеприимная заставляла молодого человека забыть о красотах природы. Только бы успеть! Аркадий вез горючее для всего батальона, но из пяти машин, с горючим было три, а две машины были с бойцами, инструментами и материалами, эти машины отстали от основных сил, а теперь оказались как нельзя кстати. На подходе к мосту дорогу практически полностью перекрыли три танка и бронемашина. Пока удалось их растолкать, прошло еще время, так необходимое для ремонтных работ. Из разговоров с лейтенантом-танкистом Аркадий узнал, что дела швах. Финны выставили на дороге заслон и теперь наши вынуждены атаковать в лоб. На противоположном берегу, недалеко от моста Аркадий приметил развороченные остатки ДОТа. Тот же танкист сообщил ему, что тут крепко поцарапали бойцов 163-ей, они не заметили укрепление и попали под ураганный огонь, хорошо, что быстро задавили артиллерией. Через два часа мост удалось восстановить. Аркадий перешел на другую сторону, чтобы убедиться, что мост выдержит не только машины, но и танки. И тут он поскользнулся. И наступила чернота.

Очнулся политрук уже в медсанчасти. Ему повезло, что он поскользнулся, и пуля снайпера прошла, не задев жизненно важные органы. Или финский снайпер был слишком далеко и не стал целиться в голову, как они, снайпера, любят. Ему повезло, что в тыл шла машина и его быстро доставили в госпиталь. Такие машины были единичными. Техника не выдерживала на морозе. Люди – держались. Ему повезло, что он был ранен именно тут, почти в самом начале Раатской дороги и его переправили в госпиталь до того, как финские лыжники перерезали дорогу во многих местах и окружили краснознаменную дивизию. Он не попал в окружение, не замерз на дороге, не попал к финнам в плен. Он не видел, как очередью из пулемета скосят добряка Логина, как замерзнет тихим карельским утром капитан Куракин, выходивший с тремя бойцами батальона из окружения и оставшийся совершенно один, как дважды раненный Петр Младенов попадет в финский плен, и там же скончается от ранений. Он не видел, как перед строем расстреляют командование сорок четвертой дивизии, бросившее солдат и вышедшее из окружения без них. Он был счастливчиком. Тяжелораненым, в госпитале, но все-таки счастливчиком.

Глава тридцать четвертая. Счастливчик Арончик

Глава тридцать четвертая

Счастливчик Арончик

Рыжая кошечка потянулась, выгнула спинку и стала тереться о ноги Ребекки, выпрашивая еду. Кошку звали Муся, она прибилась к семье примерно полтора года назад, и ее все успели полюбить. Прибилась маленьким ласковым котенком, а выросла в ласковую, но хитрющую кошару, которая отменно умела делать три дела: спать целыми днями, выпрашивать еду, и еще ей удавалось вылавливать мышей и крыс. Во всяком случае, в доме мышей, даже залетных, не стало, а в сарае исчезли не только мыши, но и крысы. В сарайчике хранились уголь и кукурузные качаны, их семья использовала для растопки. И именно в качанах устраивали себе гнезда всякие грызуны, которых Ребекка откровенно побаивалась. Муся теперь больше спала, время от времени исчезая в неизведанном направлении, иногда появляясь с мышкой или крысенком, которых складировала перед порогом. Она была общей любимицей и кормили ее как следует. Сейчас она носила котят, а потому ее аппетит заметно подрос. Сегодня кормили уже три раза, но заметив Ребекку, которая только-только вошла в дом, Муся ожила и тут же стала выпрашивать еду, уверенная, что вот именно Ривка ее не кормила и просто обязана кинуть ей что-нибудь вкусненькое. Сегодня Муське особенно повезло: в доме было вкусненькое, и немало. Причина была простая – сегодня в их семье была свадьба. Да тут и гадать нечего – конечно же не младшенькая Эвочка, и не средняя Ривочка, нет, замуж, как и положено в хорошей еврейской семье, первой выходила старшая дочка, Монечка. Ребекка увидела на столе нарезанные кусочки куриного жира с кожицей, не задумываясь парочку таких кусочков бросила кошечке, которая с урчанием подбежала к угощению, а сама пошла переодеваться.

Свадебную церемонию хотели было провести в синагоге. На этом настаивали родители. Нет, ни мама, ни отец не были слишком уж религиозными. Отец ходил в синагогу по большим еврейским праздникам, дома тоже праздновали все, что полагалось, но Тору усиленно не изучал и вообще к Богу относился, скорее, как к другу, а не как к Великому и Ужасному. По мнению Ребекки, относиться полагалось – со страхом и благоговением. Сама Ривка была уверена, что Бога нет. Хотя бы потому, что наука его не обнаружила. А если наука не обнаружила, следовательно, его нет. Науке молодая учительница верила больше чем кому-либо, даже партийному руководству. Партия может ошибиться, а дважды два по науке всегда будет четыре. Но вот отец хотел, чтобы свадьба была в синагоге. Как у него. Арончик в синагогу не хотел. Монечка тоже. Мама поддерживала отца, но молодых было не переубедить. Да, да, это Арончик Кац, жених Монечки, с которым она встречалась больше года, наконец-то сделал предложение. Его на работе заметили, поставили на должность завуча, молодой, пусть покрутится. Теперь он мог снять комнату такую, чтобы жить с Монечкой, и тут же сделал ей предложение руки и сердца. Романтично! Надо спешить.

И все-таки пришлось идти на компромисс. Из родственников Арончика должна была приехать только тетка Пэся из Вапнярки, мама заболела и приехать не могла, о чем сообщила телеграммой. Арон был расстроен – он рано остался без отца, и мама была единственным человеком в семье, который заботился о парне, его образование –целиком ее заслуга. У мамы был тяжелый характер. Они жили в небольшом городке, даже не городке, посёлочке, под звучным названием Погребище. Пэся работала в заготконторе, а еще держала двух коров, чтобы поднять на ноги сына и дочку. Вот только младшая сестра Арончика, Сарочка, умерла три года назад, внезапно заболев крупозным воспалением легких. За каких-то четыре дня молодой цветущей девушки не стало. Врачи разводили руками, да сделать ничего не могли. Мама с тех пор сдала, коров больше не держала, часто болела. Арончик постоянно беспокоился о ее состоянии и часто писал письма, а мама отвечала просто и односложно. Жива. Тружусь. Ну, еще пару слов о работе.

Так вот – в плане компромисса было решено делать свадьбу дома, но церемонию обязательно должен был провести раввин. Тут уже Абрахам уперся, и ни в какую. После росписи – извольте сюда, а церемонию проведем, как следует.

Конечно, больше всего досталось маме. Она взяла на себя приготовить свадебный стол. Все, кроме сладостей – их помогала печь соседка, тетя Рая. Она всегда готовила на свадьбы такие флудены! Это такой праздничный пирог, чем-то напоминающий австрийский штрудель, или же восточную пахлаву, только намного-намного вкуснее. Пальчики оближешь! По старинной традиции, главным угощением была баранина с рисом, это Абрахам постарался, ему выписали в совхозе молодого барашка. Конечно, курица и блюда из картофеля и прочих овощей тоже присутствовали. Эва и Ривка сбились с ног, помогая маме приготовить все и на всех. Ребекка с мамой ходила на базар, мама выбирала у торговок кур, руководясь только ей понятными принципами, а дочка уже тащила мамин выбор на птицерезку, где куры должны были быть забиты строго в соответствии с традициями. Да и самим лишать живность жизни не хотелось. Абрахам тоже не бездельничал: купить и привезти продукты, из совхоза доставить уже заколотого и разделанного барашка, подготовить все для церемонии, расставить на улице столы, договориться с соседями, пригласить всех – это легло на отца семейства Гольдбергов. Да, семейство Гольдбергов происходило из сефардов – то есть, их предки когда-то давно, во времена зверств испанской инквизиции, перебрались из солнечной Испании на славянские земли, в Яругу, что над Днестром и осели там, надеясь, что спаслись от многолетних гонений. Но со временем все перемешалось, а уже Лея была из самых натуральных ашкенази, да и мало кто сохранял сефардские традиции, может быть, только первые поколения переселенцев. Все принимали участие в подготовке будущего торжества, даже Эвочка – красавица и белоручка трудилась, носясь по маминым поручениям и ни разу ни кому ничего не возразила, что было совершенно удивительно.

Что вы говорите это была за свадьба! Это была загляденье, а не свадьба, шоб я так жил!

Чувствуете одесский акцент? А кто вам сказал, что Могилев-Подольский это не маленькая Одесса? Я вам говорю, что это таки маленькая Одесса! Там даже Набережная есть! Пусть это не Приморский бульвар, но тоже красиво!

Да, свадьба была простой и откровенной, как бывают простыми носовые платочки, или как бывают откровенными девочки на первом свидании, вообще, свадьба была хорошей. А вы подумайте – начало мая! Воздух наполнен весенним теплом, но еще нет жары, зелень распустилась, и все еще сочно-зеленая, светлая, молоденькая, листики такие нежные, что прикасаться к ним боязно– дотронешься, так порвешь ненароком. А небо! Какое пронзительно-яркое в мае небо! И ни облачка, чтобы не затмить молодым их новый жизненный путь. А вот и жених с невестой – молодые, красивые, подтянутые, немного растерянные, а кто не растеряется, всего столько нужно сделать и успеть, а еще подготовиться к свадьбе, а еще роспись. А куда же без местного ЗАГСа? И пусть он находится в немного облупленном здании, пусть это здание само похоже на сарайчик, какое это имеет значение? Они вошли – невеста в новом платье из отреза, выделенного отцом именно по такому случаю, мама пошила его сама за два дня, выкроив по ладной фигурке Монечки так, что ее полнота перестала быть недостатком, наоборот, стала приятным достоинством. Арончик – в черном костюме и таком же черном галстуке, как положено по традиции. Костюм привезла ему в подарок тетя Пэся, а галстук жених одолжил у Есика, у того как раз было. Знаете, приезд тети Пэси был что-то необыкновенное! Как только она появилась в доме Гольдбергов, так сразу устроила проверку подготовки к свадьбе. И тут началось – она заявила, что они, Кацы, знают как надо, и блюда готовятся не те, и что стол накрывается неправильно, и что надо сделать это так, а это вот так! На что всегда спокойная мама Лейза, таки была готова вот-вот вспылить. Выручил отец. Он чуть-чуть приобнял тетю Пэсю за плечи и отвел из кухни в гостиную. Так они называли комнату, что чуть побольше. Что он говорил приезжей будущей родственнице, неизвестно, но тетя Пэся из Вапнярки покинула кухню, не сказав никому ни слова и потом всю свадьбу вела себя более чем прилично. А ее сын, двоюродный брат Арончика, Зорик, оказался вообще своим человеком, отличным, открытым парнем, который быстро сошелся с Ривкой и Эвочкой. Да, Абрахам Гольдберг умел воздействовать на женщин, этого у него нельзя было отнять никогда! Церемония в ЗАГСе была простой и обыденной. Да и церемонии не было. Пришли, расписались в амбарной книге, в которой регистрировались акты гражданского состояния, получили дежурное поздравление из уст регистратора – пожилого вислоусого поляка по фамилии Валевский, и пошли домой.

А там все уже было готово. Невесту в белом платье с едва заметным голубеньким горошком и жениха уже ждали родные и друзья. На улице стояла Хупа – что-то вроде беседки о четырех столбах с помостом. Хупа – это образ нового дома, новой жизни, которую начинают молодые. На самом деле она представляла собой эти самые столбы, украшенные просто белой тканью и покрытый сверху той же тканью. Что-то вроде балдахина. Правда, Эвочка тут постаралась – она украсила ткань ленточками самых разных цветов, но подобрала ленты так, что смотрелись они самым нарядным образом. Раввин, старый Ицык, ждал молодых уже под хупой. Абрахам и Лейза стояли там же. Равви выглядел уставшим, но глаза были радостными. Новая еврейская семья, что может быть лучше? Он знал, что молодые не хотели такой свадьбы, а настаивали на скромной росписи в ЗАГСе и семейном ужине, но Абрахам настоял на своем. Ему перед соседями было бы стыдно. Знал равви, что Арончик Кац наотрез отказался от Уфруфа (церемония, когда жених во время службы в синагоге объявляет о предстоящей свадьбе), вместо Арончика что-то вроде Уфруфа произнес сам Абрахам. Но что делать? Молодежь все больше отходит от Веры, все больше занимается только собой, забывает читать Тору, они читают Маркса, это тоже еврей, но лучше бы читали Тору. Вообще-то Абрахам Гольдберг человек уважаемый, кто знает, если бы не был он из колена Давида, так быть бы ему раввином. Как такому отказать? И Ицык тяжело вздохнул. Да, церемония пройдет не совсем по правилам, вот и брачного контракта подписывать не будут, кетуба почти всеми забыта, а зря. Это древний обычай, его надо сохранять. Молодые, смущенные, но светившиеся от счастья, подошли и, наконец-то встали под хупу. А еще они выглядели голодными. Конечно, обычай говорит молодым воздерживаться от еды, они и воздерживались. Но если Арончик перенес это более-менее спокойно, то Монечка чувствовала себя подавленной и очень-очень голодной. Увидев радостные лица родителей, сестер и друзей, соседей, которые сошлись посмотреть на хупу (точно так же называют и саму свадебную церемонию под балдахином) и Монечка тут же забыла о голоде, она была счастлива, и это было замечательно! Жених стал около Абрахама, а Монечка обошла его семь раз, как положено обычаем, под одобрительные взгляды раввина и собравшихся. Число семь особо почитаемо в еврейской традиции. И вот настало время Ицыка. Он подозвал молодых к себе, в руках раввин держит бокал вина из простого стекла – бокалу предстоит быть разбитым. Над бокалом он благословляет молодых, говорит недолго, негромко, но каждое слово падает в благословенную тишину, которая воцарилась на улице. И только голоса городских птиц, наблюдающих с соседних деревьев за церемонией, тонко подчеркивали торжественность момента. Вот жених и невеста отпили из бокала – вино, в меру сладкое, красное, как кровь было единственным глотком пищи за сегодня. Мгновение – и бокал полетел на землю, а Арончик стал усердно давить его правой ногой. Что же – все сделано по закону. Наступило время семи благословений. Их произнес раввин, добавив от себя несколько слов в конце, напоминая, что молодежь должна чтить традиции и не забывать Тору. А потом пришло время для бедекена – Арончик накрыл невесту белым покрывалом, и они ушли в дом, там мама приготовила для них немного еды – подкрепиться, пока будет готов стол и гости рассядутся по своим местам. Сама церемония – хупа на этом закончилась. Гости, а приехали родственники Абрахама и из Яруги, и из Ямполя, и даже дядя Хаим из самого Бердичева! Не было двух старших братьев Абрахама, которые в первый год революции были вынуждены бежать заграницу. Они работали в Жмеринке, в депо, поддерживали революцию, и им пришлось спасаться, когда в город вступили петлюровские войска. Оба они перебрались в Бразилию, откуда не так давно прислали письмо, сообщив, что у них всё в порядке. Абрахам какое-то время писал им, но потом это стало слишком опасно. А так хотелось рассказать об этой свадьбе, поделиться радостью с близкими людьми! Пришли друзья невесты, учителя, конечно же, были и соседи – вся их небольшая улочка в полном составе. Главное – было чем людей угостить! Уж мама Лейза постаралась. Да, она приготовила не так много блюд, но всего было много и все было такое вкусное – пальчики оближешь! А вино из Яруги! Дядя Иссак постарался – он выкопал бочонок самого лучшего вина, наверное, пятнадцатилетней выдержки, и оно было таким ароматным, что удержаться от того, чтобы и выпить еще один бокальчик просто не было сил. Все соседи еще долго вспоминали эту свадьбу и говорили, что вкуснее и веселее свадьбы не было!

Зачем описывать еврейское застолье? Чем оно отличается от любого другого свадебного застолья? Ты был на одной еврейской свадьбе, так ты видел все их вместе взятые. Так нет же, застолье было обычным, гости даже танцевали – это скрипач Сруля Райхман пришел на праздник со своим инструментом, как он не мог порадовать молодых и гостей? Он и старался, и было хорошо! Как же было хорошо! Особенно Арочнику и Монечке…

Нет, вы поймите меня правильно, не обошлось без каких-то досадных мелочей, но это все были всего лишь досадные мелочи. Ну и что с того, что молоденький Зорик Кац не рассчитал свое общение со спиртным, пока его мама Пэся о чем-то спорила с соседкой тетей Дорой, а Сашик Вайншток чуть-чуть подрался с Мосей Шнеерзоном? Ну, эти две семьи хоть живут через забор, а друг друга не переносят, так это дело обычное – даже синяков не успели наставить – только схватились за грудки, как Абрахам их тут же развел по углам ринга, да так, что они чуть носом землю не рыли. Абрахама был сильным, и его уважали, но не только за физическую мощь. Больше никто ничего лишнего, кроме веселья не позволил! И долго-долго говорили соседи, что более вкусной и веселой свадьбы на нашей улице не было!

Ребекка смотрела на свадьбу чуть-чуть отрешенно. Она за сегодня набегалась и устала. И не выспалась – еще вчера было надо столько сделать! А что за сегодня говорить! Она искренне радовалась за сестру, но все-таки ее больше волновала сегодняшняя встреча – она столкнулась около базара с Валиком Куняевым. Тот только приехал откуда-то из командировки. Он попросил ее о свидании, хотел сегодня поговорить о чем-то важном. Услышав о свадьбе Мони смутился, неужели не знал? И они договорились встретиться завтра, в шесть часов вечера, на набережной. Интересно, о чем это он хочет со мной поговорить? – пришла в голову Ребекки неожиданная глупая мысль.