Текст книги "Тафгай. Том 9 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

А ведь после той злосчастной газетной статьи мне так до конца и не отмыться. Всегда найдутся твердолобые люди, которые скажут, что нет дыма без огня, у нас просто так не сажают, что не всё так однозначно, и что партии и правительству виднее. Или ещё хуже, пройдёт время и меня как врага советской власти прямо обвинят в том, что наша команда не выиграла Кубок Стэнли. Почему-то некоторые считают, что если бы не враги, то мы сейчас непременно бы летали на Венеру и Марс, чтобы пить там пиво, есть шашлык и садить яблони.

Примерно такие мысли роились в моей голове, когда я стремительно вышагивал в направлении почты. Мне прямо сегодня же захотелось дать телеграмму Виктору Коноваленко, чтобы он, когда сможет, привёз в этот городок баул с моей хоккейной формой, настоящие канадские клюшки, канадские коньки и сумку с нормальной американской одеждой. Ходить в тёмно-серой телогрейке и валенках мне откровенно надоело.

Кстати, Виктор Сергеевич единственный кто из друзей написал больше одного письма за этот кошмарный уходящий год. В своих посланиях он спешил сообщить, что его в очередной раз проводили на хоккейную пенсию, что теперь тренирует мальчишек и работает ассистентом старшего тренера горьковского «Торпедо». И даже намекнул, что директор автозавода «ГАЗ» Иван Киселёв лично заинтересован, чтобы я вернулся в их главную городскую команду. Оставалось дело за «малым», чтобы с меня сняли дисквалификацию и разрешили переехать в Горький.

* * *

Во второй половине этого в целом неплохого воскресного дня я, как и обещал, зашёл в соседний дом, чтобы, словно художник-реалист топором изобразить реальную и осязаемую поленницу берёзовых дров. По этому случаю две начинающие учительницы Виктория и Надежда решили закатить небольшой праздничный ужин. И пока я вполне профессионально махал топором, девчонки суетились на кухне, колдуя то над кастрюлей с супом, то над сковородкой, где шкварчало сало и жарилась картошка. Не осталась в стороне и хозяйка дома, маленькая и суховатая баба Тося. Она, обёрнутая в телогрейку, высунулась на улицу и стала раздавать команды:

– Ты енто, мил человек, дрова сношай под навес. А то их к утру снегом занесёт, и потом их сам чёрт не сыщет. И ежели тебе в охотку, то мне бы ещё до калитки дорожку от снега разгрести. А то с девок какой спрос? Сам должен понимать, никакого.

– Коли поняли приказ, выполняйте в сей же час, – хохотнул я, смахнув пот со лба. – Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз.

– Ась? – не поняла бабуля, поэтому я тут же ответил по-простому:

– Прокопаю и дорожку, не волнуйтесь.

А ещё через какое-то время на улице показалась Виктория с распущенными завитыми локонами светло-русых волос. Глаза у девушки были подведены, губы накрашены, тени уложены. «Для меня красилась, – догадался я. – Интересно, что будет дальше и какие от этого всего будут последствия? С девушками любого возраста лучше всегда держать ухо востро. Ещё не известно, что Виктория Батьковна себе нафантазировала».

– Иван, вы скоро? У нас уже почти всё готово, – кокетливо поинтересовалась учительница английского.

«У меня в школьные годы англичанка такая же была симпатичная, с миловидным лицом и красивой фигурой, – подумал я, перестав махать топором. – Из-за чего мы, парни, английский язык так и не осилили, ибо слишком часто отвлекались на посторонние темы. Пришлось учить язык гораздо позже и самостоятельно».

– У меня тоже почти всё готово, – кивнул я на целую гору наколотых поленьев. – Дайте мне ещё пять минут. Отнесу дрова под навес, чтоб их снегом не занесло.

– Вот и замечательно, – захихикала девушка. – А может, вы нам поможете и баню растопить?

– Попарю, ээээ, то есть растоплю, – буркнул я.

– Ловлю вас на слове, – захохотала Виктория.

* * *

Если бы Наде Лебедевой кто-нибудь ещё три дня назад сказал, что она будет сидеть в бане с совершенно посторонним мужчиной, то она бы просто рассмеялась ему в лицо. О каких посторонних мужчинах могла идти речь, когда Надя только и мечтала, как бы побыстрее отработать три года в этой глуши и вернуться в свой родной город Пермь. Однако вчерашний вечер резко перевернул всё с ног на голову. Внезапная встреча с этим странным ссыльным Иваном Тафгаевым спутала все карты.

Сказать, что он ей понравился, это не сказать ничего. Сначала Иван приснился прошлой ночью, а затем, когда она проверяла тетради со школьными сочинениями, мысли девушки постоянно возвращались к этому странному человеку. Но хуже всего было то, что её подруга и коллега Вика, моментально позабыв учителя физкультуры Данилу Петровича, тут же переключилась на ссыльного Ивана Тафгаева. И хоть Надежда ревнивым человеком себя не считала, сейчас это чувство вышло на первый план.

– Скажите, Иван, а в Америке бани есть? – игриво захихикала Виктория, пока они, закутавшись в простыни, грелись в парилке.

– И финские сауны есть и русские бани, – смущённо ответил он. – Соединённые штаты уникальная цивилизация, в которой собраны выходцы почти со всех стран и континентов. По этой причине, американское – это значит интернациональное. За исключение, пожалуй, МакДональдса и автомобиля «Форд». И по этой же причине голливудское кино смотрит весь мир, так как американская киноиндустрия – это большая интернациональная команда.

– А у нас пишут, что в США угнетают негров и индейцев, – проворчала Надя.

– На моих глазах никого не угнетали, – хмыкнул Иван. – Про прошлые века судить не берусь. Но я думаю, что тогда у многих людей жизнь была не сахар, включая негров, индейцев и русских крепостных крестьян. Кстати, по статистике негры, которые сейчас проживают в Штатах, по уровню благосостояния заметно опережают своих собратьев из жёлтой жаркой Африки. И я даже скажу по секрету, – загадочно прошептал он, – американские негры живут значительно лучше, чем жители посёлка Вая. В Штатах почти у всех есть водопровод.

– При чём здесь водопровод? – спросила Надежда, которой непременно захотелось поспорить.

– Дорогая Надя, – официальным тоном произнёс Иван, – хочу сообщить, что величие страны заключается не в ракетах, а в клозетах. Пока народ по маленьким и большим делам ходит в выгребную яму, нормальной человеческой жизни построить нельзя.

– Точно! – выпалила Вика. – Я каждый раз, когда захожу в этот маленький деревянный домик с дыркой в полу, меня тошнит. А если приспичит ночью? Или когда мороз под двадцать градусов Цельсия? Бррр!

– Фуу, Вика, – поморщилась Надя.

– Надька, это жизнь, – захихикала её подруга-соперница.

– Это жизнь, – пробурчал Иван, задумавшись о чём-то своём, и сказал, – девчонки, я предлагаю разделиться. Сначала быстро по-армейски помоюсь я, а потом с чувством, с толком и с расстановкой вы? А то мне завтра к семи часам утра на работу. Поздно уже.

– Ладно, – пожала плечами Виктория.

После чего Надежда и её подруга разом спустились с верхней полки и направились на выход из этой крохотной парилки. Однако когда Надя вышла в предбанник, то Вика неожиданно задержалась там. Из-за закрытой двери вдруг послышался звук упавшего на пол ковшика и Надежда, приоткрыв дверь, обомлела, потому что её подруга-соперница бессовестно целовалась с Иваном Тафгаевым.

* * *

«Это жизнь, – подумал я, когда девушка с великолепной фигурой и светло-русыми волосами внезапно повисла на моей шее. – Так уж устроила нас природа, что мужчине без женщины долго быть нельзя, кстати, как и женщине без мужчины. Это с годами, когда буйство гормонов пойдёт на спад, одиночество не будет доставлять больших и серьезных психологических проблем. А когда тебе нет ещё и тридцати, когда организм в самом рассвете физических сил, быть одному практически невозможно. Из-за чего так называемая любовь на расстоянии и выживает лишь в одном случае из тысячи подобных».

Кстати, целовалась эта учительница английского просто замечательно. Испытывал ли я в этот момент муки совести? Да. Винил ли я себя за слабость? Нет. И как профессиональный хоккеист, который привык просчитывать игровую ситуацию на несколько ходов вперёд, я был практически уверен, что поступил совершенно верно. В моих планах до сих пор тлела мечта – когда-нибудь вернуться в штаты к жене и сыну, поэтому из этих двух прекрасных девушек я выбрал более деловую и пробивную Викторию, для которой наш последующий разрыв не станет трагедией. Я только не ожидал, что Вика сама начнёт действовать самым решительным образом, без единого моего намёка.

– Между прочим, я женат, – буркнул я, когда наши губы разомкнулись.

– На ком? – тяжело дыша, спросила девушка.

– На американке, ты её не знаешь, – хмыкнул я.

– А мы ещё посмотрим, вернёшься ты в свою Америку или нет, – улыбнулась учительница английского и сбросила вниз простынь, которая прикрывала её шикарное тело.

– Давай рассмотрим этот вопрос в другом месте и в другое время, – сказал я, подняв простынку и прикрыв ей обнажённое женское тело. – Мне перед Надеждой не очень-то удобно.

– Смотри, пожалеешь, – пробурчала девушка, покинув крохотную деревенскую парилку.

«Я уже сотни раз пожалел, что не послушал почти год назад в Москве шамана Волкова», – проворчал я про себя.

Глава 8

– Вот так мы и работаем! – с гордостью сообщил Гаврила, мой новый партнёр по хоккейной команде, когда небольшая экскурсия по литейному заводскому цеху №10 подошла к концу.

В ответ из моего рта чуть было не вылетело короткое и ёмкое выражение на букву хэ, и это не слово «хорошо». Шум, вонь, пыль, повышенная загазованность, жар, исходящий от котлов, где плавился металл, искры, летящие в разные стороны. Да в леспромхозе на валке деревьев было в сто раз лучше и полезней для моих спортивных лёгких, которые должны вдыхать и выдыхать свежий, обогащённый кислородом воздух. А тут в первую минуту, наглотавшись какого-то газа, меня едва не вывернуло наизнанку.

– Такое ощущение, что со времён купца Демидова здесь ничего не изменилось! – выкрикнул я, чтобы Гаврилов услышал мой голос в этом постоянном грохоте.

– Шутишь? Ха-ха! Ладно, я работать! Вон мастер идёт, он скажет, что будешь делать! – Гаврила на прощанье махнул мне рукой.

«Что я буду делать? – подумал я. – Ноги я буду делать. Если отработаю здесь хотя бы полгода, то про профессиональный хоккей можно смело будет забыть. Легкие, нахватавшись всей это вредной гадости, больше никогда не будут работать как прежде. А я, глупый, обрадовался, что моей „важной персоне“ сделали послабление, разрешили играть в хоккей, из посёлка в тайге перевели в какой-никакой городок. Да меня просто кто-то решил по-тихому сгнобить».

– Привет! – пожал мне руку невысокий коренастый мужик в тёмно-серой робе. – Можешь называть меня Иваныч! Пойдем, покажу твоё рабочее место!

– Извини, Иваныч, я к директору забыл зайти! Обидится, если с ним не поздороваюсь! – я хлопнул мастера по плечу. – Буду на этом самом месте минут через пять, может через десять, в крайнем случае, через пятнадцать! Слава труду! – я сжал кулак, как это делал Че Гевара, произнося: «Но пасаран», и рванул из цеха, словно пошёл в стремительную хоккейную контратаку.

«Думай, думай, Иван, – бубнил я себе под нос, вышагивая по территории завода среди серых унылых цеховых корпусов. – Если сейчас ты не почешешься, то завтра будет поздно. Либо придётся ещё раз рискнуть и, бросив всё, бежать в сторону финской границы. Хотя какая граница? Что я плету? Одно дело пробираться через лес вместе с шаманом Волковым, который в этом самом лесу родился, и совсем другое ползти в одиночку через малознакомую местность, где я давным-давно не был. А может закосить под дурака?».

Эта идиотская мысль пришла в голову, когда я вошёл в стандартное четырёхэтажное здание заводоуправления. «Да тебе и косить не надо, – обругал я сам себя и, припомнив слова шаманидзе, что если тьма не накроет меня с головой, то выплыву, пробормотал, – бежать и косить – это та самая тьма и есть. Нужна какая-то принципиально новая и неожиданная идея, а иначе будет звездец. Одним словом – влип ты, товарищ Тафгаев. Поэтому придётся раскорячиться и вытащить себя за волосы из этого болота, где увяз по самую макушку».

В приёмной директора завода, куда я заглянул, присутствовало ещё человека четыре. Я сказал секретарше, что пришёл к товарищу Рогуту Григорию Филипповичу по личному вопросу и, усевшись в уголок, принялся ждать. А чтобы скрасить ожидание с журнального столика в мои руки перекочевал свежий номер «Боевого пути». Почему-то именно так в наше мирное время называлась газета, которая являлась печатным органом боевого александровского горкома КПСС.

* * *

– Здравствуйте, Григорий Филиппович, – скромно пробурчал я, когда спустя примерно час вошёл в кабинет директора завода.

– А, Иван, очень рад, – тут же соврал мужчина приятной наружности, в жилах которого наверняка текла не то цыганская, не то молдавская кровь.

Директор машзавода имел мясистый нос и короткие тёмные вьющиеся волосы. Однако простоватый вид гуцульского лица разительно меняли большие квадратные очки, которые добавляли образу руководителя градообразующего предприятия строгости и умеренной интеллигентности.

– Сам хотел с тобой встретиться и поговорить, – ещё раз приврал он.

– Ну да, не каждый день на работу устраиваются Олимпийские чемпионы, – хмыкнул я и тут же подумал, что для лучшего взаимопонимания с человеком, который врёт и не краснеет, нужно тоже врать и не краснеть, поэтому, прокашлявшись, стал молоть языком напропалую. – Я пока сидел в вашей приёмной почитал нашу местную газету. Замечательный у нас оказывается печатный орган. Боевой. Фотографии в газете хорошие. Но должен признаться, что статья, которая касается наших социалистических обязательств на следующий 1975 год, не впечатляет.

– Кхе, – крякнул товарищ Рогут. – Что именно тебя смущает в обязательствах?

– Масштаб не тот, мелко, – я вытащил «Боевой путь» на директорский стол и, ткнув пальцем наугад, прочитал, – повысить квалификацию: рабочих – 1000 человек, ИТР и служащих – 75. Кого сейчас удивишь всего одной тысячей человек?

– А сколько надо? – заинтересовался директор.

– Надо повышать квалификацию раз в год всем сотрудникам предприятия. И делается это легко, главное грамотно составить график курсов повышения квалификации прямо в стенах предприятия, – брякнул я первое, что пришло в голову. – Размах? Размах.

– Кхе, – опять крякнул товарищ Рогут. – Ну, допустим, у тебя всё?

– Я только начал, – сказал я, снова уткнувшись в печатные буквы газетной статьи. – Вот. Вот-вот-вот-вот. – Пять раз повторил я коротенькое бессмысленное слово, чтобы потянуть время. – Аха, вот. Экономический эффект от научной организации труда всего 67 тысяч неконвертируемых рублей. Куда это годится для солидного предприятия?

– А сколько надо? – немного раздражённо произнёс директор, посмотрев на часы.

– Полмиллиона, минимум! – я аккуратно стукнул по столу кулаком. – И я знаю, как эти полмиллиона организовать.

– Кхе, – кашлянул Григорий Филиппович и, посмотрев в мои «честные глаза», задумался на долгие двадцать секунд. – Ну, допустим, я тебе поверю. Что ты хочешь взамен? Давай на чистоту, ты ведь не просто так пришёл в мой кабинет. Значит, тебе что-то надо.

– Давайте на чистоту, – я отложил газетку в сторону. – Почему меня устроили работать в цех, где мне грозит неизбежный силикоз лёгких? Через два года, когда с меня снимут дисквалификацию, я уже так бегать и играть больше не смогу.

– А как же в литейном цеху работают другие люди?

– Они работают там по своему желанию, без принуждения. И могут уволиться в любой удобный для себя момент. Почему меня устроили работать именно в этот цех?

– Пфууу, – задумчиво выдохнул товарищ Рогут, – Я тут не при чём. Ко мне на завод пришло предписание от вышестоящего начальства, с которым я ссориться не буду и не хочу. А если ты откажешься работать, то на завод прибудут санитары и препроводят тебя на излечение, сам должен понимать куда. И тогда ты, Иван, извини, даже на первенство области играть не сможешь. Кому-то ты там наверху очень сильно насолил.

– Ясно, – я встал из-за стола, уже обдумывая детали побега.

– Подожди, – остановил меня в дверях директор Машзавода, – а про полмиллиона ты просто так сказал или у тебя есть план?

– Есть кое-какие намётки, – соврал я, хватаясь, как утопающий за соломинку. – Пятьсот тысяч у меня может и не получится, но четыреста я сделаю.

– Кхе, – недоверчиво крякнул он, – что тебе для этого надо?

«То есть ради премий и наград и возможного назначения в Москву мы готовы рискнуть. Так, товарищ Рогут? – улыбнулся я про себя. – А что мне надо? Да хрен его знает, что надо. Поэтому пришла пора чистейшей игровой импровизации».

– Мне нужно, – уверенно произнёс я, снова раскрыв газету «Боевой путь», – точнее говоря для нашего общего дела нужно… мммм. Дайте мне месяц на разработку проекта, который наш завод либо озолотит, либо впишет золотыми буквами в историю советской промышленности. А там уже здравствуй Москва, Большой Кремлёвский дворец, аплодисменты, переходящее трудовое красное знамя и ваша скромная необременительная должность с хорошим окладом в министерстве путей сообщения.

– Даю неделю, – недовольно проворчал товарищ директор, но в его глазах на какую-то долю секунды мелькнул озорной огонёк ловкача, проныры и махинатора.

«Гуцул, он и на Урале гуцул», – подумал я.

* * *

Не знаю почему, но покинув проходную завода, я почувствовал себя почти полностью свободным человеком. Передо мной устремлялась вдаль центральная улица Ленина, воздух был морозен и чист, а мысли туманны и неопределённы. Какой денежный проект можно предложить директору маленького захолустного заводика я не имел ни малейшего представления. «Жаль, что мне не дали месяц на разработку финансовой комбинации, а ещё лучше год», – буркнул я под нос и пошагал в местный кинотеатр.

Кстати, кино в этом городке крутили сразу в двух местах, кроме кинотеатра иногда сеансы встречи с чудесным миром киношных грёз устраивали прямо во Дворце культуры. На это я обратил внимание ещё в день прибытия и постановке на учёт в отделение милиции, где должен был отмечаться два раза в неделю. И вроде бы сегодня в ДК предлагали к просмотру вестерн киностудии ДЕФА с коротким и говорящим названием «Апачи» с Гойко Митичем в главной роли.

– Иван! – внезапно меня окликнул знакомый голос, который принадлежал старшему тренеру Толь Толичу.

Маленький квадратный мужичок, похожий на сказочного гнома отделился от компании нескольких мужчин и поспешил в моём направлении.

– Ты что, Ваня, заболел? – запричитал он. – У нас скоро чемпионат.

– На первенство областной водокачки, – проворчал я. – Толь Толич, всё окей, я в форме. Кстати, почему у нас форма такая драная?

– А почему ты не на работе? – ещё сильнее встревожился мой новый наставник, пропустив мимо ушей вполне справедливый вопрос.

– Директор Григорий Филиппович дал специальное поручение, – соврал я. – Не хватает нашему «Машзаводу» научной организации труда. А я в этом деле, по своей первой специальности, большой специалист. Сейчас засяду в библиотеку и к следующему понедельнику такой план мероприятий накатаю, ахните.

На этих словах ко мне подошли ещё трое мужчин.

– Ну-ну, – недоверчиво буркнул Толь Толич и представил своих спутников. – Это товарищ Бушуев, комсорг цеха №7, это товарищ Никулин, комсорг цеха 19, а это корреспондент из газеты, товарищ Селиванов.

Я по-быстрому, можно сказать, по-хоккейному пожал руку каждому из товарищей и тут же поинтересовался в свою очередь:

– Товарищи, я конечно здесь человек новый, однако не могу не спросить, а почему вы в рабочее время не на своих рабочих местах?

– Кхе-кхе, – смешно закашлялся Толь Толич. – У нас городской рейд совместно с газетой. Смотрим, в каком состоянии находятся детские хоккейные площадки.

– Поэтому я на самом что ни на есть рабочем месте, – хохотнул корреспондент. – Кстати, дадите мне небольшое интервью? Ещё никогда не общался с Олимпийским чемпионом.

– Спрашивайте, – буркнул я, пожав плечами.

– Давайте поговорим по дороге, некогда, – заворчал Толь Толич, и вся наша компания двинулась вперёд по центральной улице города.

– Скажите, Иван, а где лучше развит хоккей, у нас или там за океаном? – спросил газетчик Селиванов.

– Ясное дело мы сильней, – прохрипел кто-то из комсоргов. – Мы эту Канаду дважды шарахнули, значит за нами сила.

– Чтобы оценить уровень развития хоккея, одних результатов сборной не достаточно, – ответил я. – В Северной Америке хоккей – это целая индустрия, которая развлекая людей, зарабатывает большие деньги, которые потом тратятся на зарплаты, на налоги, на поддержание детского и юношеского хоккея, на производство хоккейной амуниции. Поэтому в США и в Канаде нет проблем ни с клюшками, ни с коньками. Поэтому там огромных крытых хоккейных арен в разы больше, чем у нас. Да что говорить, у нас кроме Лужников и нет ничего.

– А мы их всё равно шарахнули, ха-ха-ха! – загоготал один из цеховых комсоргов.

– Большая беда нашего хоккея в том, что он сидит на государственной шее, – продолжил я, проигнорировав боевого комсорга. – Игра в наших маловместительных дворцах спорта не окупает все расходы по содержанию команды мастеров. Да и чемпионат наш организован бездарно.

– Для окупаемости у нас есть профсоюз, – проворчал Толь Толич.

– Вот я и говорю, что советский хоккей плотно сидит на шее всего трудового народа, – немного резко рыкнул я. – Или у нашего профсоюза больше нет забот, чем содержать почти что профессиональные хоккейные команды? Придёт время и такая финансовая безответственность и безалаберность горько аукнется всему нашему хоккею, и не только ему.

– И какой из этого следует вывод? – спросил корреспондент Селиванов, по усмешке которого я понял, что он мне не верит.

– Вывод самый не утешительный, – рубанул я. – Мастера спорта в нашем хоккее есть, и обыграть Канаду в отдельно взятой игре мы можем, но в Северной Америке создаётся лига, которая вскоре станет номером один во всём мире. И в неё со всего земного шарика поедут и побегут лучшие мастера. А где-то с 90-х годов, натренировавшись в НХЛ, чемпионаты Мира начнут на регулярной основе выигрывать и чехи, и финны, и шведы и канадцы.

– Ну про финнов ты, Иван, загнул, – захохотал Толь Толич. – Никогда эти чухонцы не выиграют чемпионат Мира. Всё, мы пришли.

Наша компания остановилась рядом со зданием школы №6 около неплохой хоккейной коробки, у которой были прочные деревянные борта, добротная заградительная сетка и освещение в виде висящих на проводах ламп. А вот зрительских трибун эта ледяная площадка не имела совсем. Из чего возникал резонный вопрос: «Для кого играют здесь хоккеисты? Для людей или для галочки?».

– Про финнов вы, Иван, конечно, пошутили, – одёрнул меня за рукав газетчик Селиванов.

– Ничуть, – буркнул я, – следующий год у нас ведь 1975? Значит, ровно через двадцать лет сборная Финляндии в первый раз станет чемпионом мира.

– Товарищ Селиванов! – выкрикнул Толь Толич, выйдя на площадку, которая кое-где была завалена снегом. – Напишите в газете, что чистить лёд некому. Непорядок! Кстати, Иван, тренировка сегодня вечером состоится здесь.

– А как же стадион? – поинтересовался я.

– На стадионе света не хватает, – промямлил старший тренер. – Там всего два фонаря, шайба улетит куда-нибудь, не найдёте. Бардак.

– Вот вы, товарищ Селиванов, спрашивали, где лучше развит хоккей, – сказал я корреспонденту. – Так вот, наша хоккейная команда базировалась в Принстоне, городок сопоставимый по размерам с Александровском. И в Принстоне была крытая хоккейная арена на три тысячи человек. И когда там в хоккей играли простые студенческие команды, стадион забивался под завязку. Выводы делайте сами.

После этих слов я попрощался с мужиками и пошагал в библиотеку, размещавшуюся в ДК, в ста метрах от этой хоккейной коробки. А вдруг книги, которые сеют разумное, доброе, вечное, мне подскажут выход из создавшегося тупика. Вдруг мой мозг озарит, какая-нибудь невероятная прорывная идея и мне не придётся бежать через финскую границу.

* * *

Домой из дворца культуры я вернулся ближе к пяти часам вечера, когда на улице уже стало смеркаться. Настроение было отвратное. Перелистав несколько книг по металлургии и по металлообработке, я не придумал ровным счётом ничего. А вот мозги мои гудели так, словно я с разгона ударился головой о бетонную стену. В моей голове смешались какие-то допуски и посадки, какой-то феррит и цементит, а ещё до кучи невидимым сверлом буравил мою бедную черепушку странный и неизвестный перлит.

Зато хозяин дома Иннокентий Харитонович сегодня как обычно не лежал на диване в состоянии самогонного опьянения, накрыв лицо газеткой. Наверное, за неимением телевизора старику под советскими газетами снились красивые сны о светлом коммунистическом будущем. Сегодня этот худой и высокий 65-летний дед что-то напевая себе под нос, сидя в кладовке, где был спрятан самогонный аппарат, лепил из глины некую человеческую фигуру. И судя по изгибам тела, глиняная фигура определённо принадлежал молоденькой и легкомысленной женщине, так как в руках скульптора была без верхней и нижней одежды.

– Привет, Харитоныч, – поздоровался я, впервые заглянув в эту маленькую деревянную комнатёнку, которая не имела ни единого окна.

– Здравствуй, Ваня, – улыбнулся дед, пыхнув «беломориной», зажатой во рту. – Замечательный сегодня день. Спонтанный творческий порыв. Вдохновение! Руки сами просятся в работу!

– Аха, пир духа, – буркнул я, рассматривая фигурки, которые стояли на полках этой крохотной мастерской.

Кстати, посмотреть было на что. Иннокентий Харитонович с большим вкусом и любовью ваял сцены из охотничьей жизни. Здесь были представлены десятисантиметровые зайцы, олени, медведи, утки, лоси и бобры. И фигурки этих животных были не статичны, они имели живые динамичные позы. Другими словами вся эта живность из обожжённой глины, куда-то бежала, взлетала и прыгала. И вдруг мне на глаза попалась фигурка охотника, который стоя на одном колене, целился из двустволки.

«Даааа! – заорал я про себя. – Это же то, что надо! Гениально! Что пользовалось повышенным детским спросом в конце семидесятых и начале восьмидесятых? Миниатюрные фигурки индейцев, ковбойцев, пиратов и викингов. Помнится, наборы этих пластиковых 6-сантиметровых бойцов просто сметали с прилавком магазинов. Вот где моё „Эльдорадо“. Вот мой путь на свободу».

– Харитоныч, а ты этому ваянию из глины где-то учился? – пролепетал я, боясь вспугнуть удачу.

– Было дело, но не доучился, – печально хохотнул старик. – За пьянку попёрли из художественного училища, а потом уже было не до искусства. Мать болела, нужно было деньги зарабатывать. А это так, никому не нужное баловство, – Харитоныч кивнул на свою работу, в которой смутно угадывалась Виктория, молоденькая учительница английского языка.

– Позволь, дорогой товарищ, с тобой не согласиться, – многозначительно произнёс я, подняв указательный палец правой руки вверх, – это никакое не баловство. Я сегодня общался с директором нашего завода. И знаешь, что мне поведал товарищ Рогут?

– Понятия не имею, – язвительно усмехнулся дед.

– Он мне сказал: «Иван, выручай, только на одного тебя надежда, не хватает нашему „Машзаводу“ нового импульса для дальнейшего развития». Вот он этот импульс развития, – я снял с полки десятисантиметрового охотника и сунул его под нос Иннокентия Харитоновича.

– Предлагаешь, организовать охоту на зайцев во внерабочее время? – захихикал вредный старик.

– Я предлагаю сделать набор оловянных солдатиков для советских магазинов, – прошептал я. – Если быть точнее, то восемь фигурок североамериканских индейцев и столько же ковбоев. Ты видел, что крутят в кино? «Чингачгук – Большой Змей», «След Сокола», «Белые волки», «Сыновья Большой Медведицы», «Золото Маккены», «Апачи». Рынок для таких солдатиков буквально подогрет. Понимаешь меня?

– Не совсем, – буркнул дед.

– Это потому что самогонка плохо влияет на серое вещество, – я постучал безымянным пальцем по своему лбу. – Харитоныч, ты станешь знаменитым человеком. Передовиком производства. Переедешь из этой халупы в большую светлую квартиру. А на заводе тебе предоставят собственную просторную мастерскую и установят памятник прямо на проходной, кончено, спустя энное количество лет.

– Кхе, херня, полная херня, – недоверчиво закряхтел старик, отвернувшись от меня и вернувшись к ваянию обнажённого женского тела.

– Ну, хорошо, про памятник я пошутил, – я легонько пихнул деда в плечо. – Но в остальном-то, правда. Ты впишешь своё имя в историю советской детской игрушки. Мы ещё подобные наборы для девочек придумаем с барышнями разных исторических эпох и балеринками.

– Что конкретно от меня требуется? – спросил Иннокентий Харитонович, после минутного молчания и сопения.

– Нужно завтра в наших домашних условиях вылепить восемь разнообразных индейских фигурок, сделать из гипса форму и отлить их в олове. Остальные вопросы я решу сам.

Я протянул свою огромную ладонь деду и тот, ещё немного покряхтев, пожал её своей жилистой и крепкой пятернёй.

* * *

Этим вечером в хоккейной коробке, которую возвели около школы №6, пятнадцать здоровенных мужиков, включая меня, заново учились стоять на коньках. Сегодняшнее занятие я решил посвятить езде спиной вперёд и резкому торможению на две ноги с последующим разворотом на сто восемьдесят градусов. Правда, перед тем, как коньки принялись резать лёд, пришлось поработать скребками и помахать лопатами, ведь за пару часов снега навалило видимо-невидимо.

«Нет, это не Принстон, это гораздо хуже», – бухтел я себе под нос, стирая пот со лба. Если бы в Принстоне увидели местную раздевалку, где в помещении четыре на четыре метра переодевается целая хоккейная команда, а в углу этой комнатушки топится самая настоящая русская печь, то они сочли бы нас сумасшедшими. Кстати, сегодня я просто впал в ступор, когда каждый хоккеист принёс по берёзовому полену, чтобы было чем топить. Иначе переодевались бы при минусовой температуре. И естественно, что ни о каком душе здесь речи даже не велось.

– Закончили упражнение! – рявкнул я, когда мы намотали несколько кругов, двигаясь исключительно спиной вперёд. – Переходим к рывкам от одной синей линии до другой, с резким торможением на две ноги.

– Слушай, Иван, а может, лучше поиграем? – сжалился над мужиками старший тренер Толь Толич. – Зачем нам это торможение? Народ пришёл со смены, устал.

– Мужики, я всё понимаю, – сказал я, – работать и тренироваться тяжело. Но правильное выполнение базовых элементов нам поможет в игре на пару шайб меньше пропустить и на ту же парочку больше забросить.

Однако хоккеисты упрямо косились на Толь Толича, и мои требования выполнять не спешили. Всё же для них хоккей был чем-то на вроде рыбалки, хороший предлог отдохнуть от семьи, съездить в другой город за счёт профсоюза, в охотку поиграть и после матча попить водочки с шашлыком. Поэтому я взял из корзины одну шайбу и бросил её перед собой.