Текст книги "Тафгай. Том 9 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Очень интересно, Кира Владимировна, – затараторила Наташа. – Очень интересно.

– Тогда, Сусанина и Тафгаев, пожалуйте сюда и покажите, на что вы способны? – хмыкнула режиссёрка агитбригады «Фреза».

Глава 17

– Тааак, понимаешь, – крякнул я скрипучим голосом, который смутно походил на мало внятную речь Ельцина, когда появился на сцене в шубе Деда Мороза. – Прилетел, понимаешь, на оленях, поставил животных на стоянку, зашёл на минуту позвонить Снеговику по междугородке в Гренландию. Вышел: ни оленей, ни подарков, ни Снегурочки, понимаешь. Это куда я вляпался? Что это за населённый пункт, понимаешь?

– Вильва! – крикнула из зала Кира Нестерова.

– Как? – крякнул я. – Не слышу, понимаешь, пока летел, в ухо целый сугроб снега надуло. Что за станция такая?

– Вильва! – заголосили вместе с Нестеровой остальные актёры агитбригады.

– Сам вижу, что не Москва, – буркнул я. – Но раз вы такие горластые, давайте все вместе позовём Снегурочку. Вдруг она где-то здесь на оленях катается? На водительские права ещё не сдала, а уже ездит, понимаешь ли. Три-четыре, ка-ра-ул! – заорал я, когда актёры в зале выкрикнули имя Снегурочки. – А я говорю: «караул». У оленей подковы без зимней резины, у саней просроченный техосмотр. Давайте ещё раз и погромче. Три-четыре, Сне-гу-ро-чка!

И в зале кто-то позвал Снегурочку, а кто-то прокричал слово «караул». И тут из-за левой кулисы вышел Витёк. Этот актёр имел глуповатое выражение лица и во всех остросоциальных сценках играл граждан алкоголиков, хулиганов и тунеядцев. На нём была надета шубка Снегурочки, а на голове был напялен белый парик из синтетических волос, причём из-под парика наружу выглядывал его естественный черный чуб. Клюшка, которую я держал в руках, тут же рухнула на деревянный помост сцены.

– Что смотришь дед? – нагло заявил он. – Опять склерозом память отшибло? Ещё скажи, что я не твоя родная внучка – Снегурочка?

– Память моя, понимаешь, барахлит, но со зрением пока полный порядок, – проскрипел я и обратился в зал, – товарищи взрослые и дети, как вы считает: этот крокодил – Снегурочка или неизвестное науке существо?

– Крокодил! – закричали из зала другие актёры агитбригады, имитируя реакцию будущих зрителей.

– Нашел, у кого спрашивать, старый, они меня в первый раз в жизни видят, – загоготал Витёк. – Давай дед не тормози, гони подарки, и разойдёмся по-хорошему.

– Молодец, ха-ха, выкрутился, понимаешь ли, – сказал я в зал, затем по-стариковски крякнул, согнулся, держась за поясницу, и поднял клюшку с пола. – Дедушка я конечно старенький, память никуда не годится, одно ухо не фурычит, зато волшебные заклинания ещё помню.

– Хорошо, показывай своё допотопное колдовство и тащи подарки, а то я уже в кино уже опаздываю, – проворчал наш штатный злодей, посмотрев на часы.

– Трах-тибидох! – рявкнул я и ударил черенком клюшки по полу и в тот же момент парик с синтетическими волосами, который мы привязали на леску, взлетел в воздух и улетел за кулисы.

– Ааааа! – заорал Витёк, как это он делал во всех сценках, где его учили уму разуму и перевоспитывали в достойного строителя коммунизма, и выбежал со сцены.

– Товарищи взрослые и дети, давайте ещё раз позовём Снегурочку, пока не прилетел очередной прихватизатор подарков чубайсец, понимаешь ли, – обратился я в зал и сам же стал скандировать, – Сне-гу-ро-чка!

– Сне-гу-ро-чка! – вместе со мной стали звать внучку Деда Мороза актёры в зале.

А тем временем в той же левой кулисе Наташа Сусанина быстро нацепила на себя шубку, которую ей вернул наш штатный злодей, игриво поправила причёску и выпорхнула довольная до ушей на сцену с мешком подарков в руках.

– Ну, как вам, Кира Владимировна, наша идея с париком? – спросила она товарища Нестерову. – А потом мы с Иваном раздаём почётные грамоты передовикам производства и дарим подарки всем детям. Далее финальная песня.

Руководительница агитбригады сделал очень серьёзное лицо и, не обращая внимания на хихикающих актёров, которым наш актёрский этюд понравился, почти минуту расхаживала взад и вперёд перед первым рядом пустых зрительских кресел.

– А кто такой прихватизатор чубайсец? – спросила она меня.

– Это злой рыжий тролль из скандинавской мифологии, который ворует подарки к Новому году и Рождеству, – немного приврал я.

– Кира Владимировна, да вродь смешно получилось, – поддакнул Витёк. – Лично я, еле сдержался, чтобы не заржать в самом конце, когда парик улетел.

– Так и быть, – наконец улыбнулась Кира Нестерова, – пусть будет чубайсец. Теперь репетируем финальную песню, – режиссёрка два раз хлопнула в ладоши.

– Это уже без меня, – буркнул я. – У меня сейчас репетиция по хоккею с шайбой.

Затем я пожал трудовую ладонь звукорю Ярику, потом поручкался с исполнителем ролей злодеев и негодяев Витьком, спрыгнул со сцены и попрощался с остальными парнями и девчонками. А режиссёрка Кира Нестерова, когда я её по-товарищески обнял, пробурчала, что из меня при должном подходе может получиться толк. Мне же подумалось, что вот уедет Кира в другой более крупный город и здесь всё вернётся в своё привычное сонно-болотное состояние. Потому что кроме энтузиастов-пассионариев никому ничего в этом мире не нужно.

– А со мной не хочешь попрощаться? – спросила Сусанина, нагнав меня в фойе дворца культуры, где я перед большим зеркалом надевал на себя пальто и теплую бейсболку с ушами.

– Привет-привет, пока-пока, я долго буду ждать звонка, – пробурчал я. – Учи текст, а то Кира пулей выпроводит из самодеятельности.

– А обняться? – девушка преградила мне путь к выходу из дворца и развела руки в стороны.

– Слушай, Сусанина, кхе, Наташа, не усложняй, – замялся я. – Ты – Снегурочка, я – Дед Мороз, праздники отработаем и пока-пока.

– К этой своей побежал, к училке? – топнула ногой Сусанина, когда я её ловко обогнул справа.

– Как ты могла такое подумать? – хохотнул я в дверях и, показав баул с формой и клюшки, сказал, – пулей полетел на хоккей! Привет-привет!

* * *

На следующий хоккейный матч в субботу 28-го декабря наша команда приехала в посёлок Шахты, который располагался всего в 10 километрах от Александровска. Толь Толич меня ещё в автобусе напугал, что местный кружок спортсменов-любителей в хоккей, как впрочем и в футбол играть умеет справно. И уже в своей истории пару раз пробивался в финальную стадию, где давал достойный отпор лучшим командам области.

«Поэтому, мужики, покажем с первых минут, на что мы способны», – сказал старший тренер в раздевалке, которая располагалась в какой-то деревянной хибаре и не имела ни душа, ни массажного стола, ни нормальных человеческих кресел. Кроме того на местном хоккейном стадионе отсутствовали самые элементарные зрительские трибуны. Из-за чего поселковые любители спорта в количестве примерно ста человек, облепив большой естественный сугроб, приготовились взирать нам матч, стоя на ногах.

«В Горьком на первенство завода народу было больше раза в три», – с грустью подумал я и как капитан команды на построении громко произнёс:

– Команде шахта «Северная», наш…

– Физкульт-привет! – хором гаркнули парни из моей команды и клюшками дружно ударили по льду.

– Команде «Металлист» Александровск, физкульт-привет! – рявкнула в ответ ледовая дружина хозяев поля.

После чего судья попросил остаться на льду только стартовые пятёрки и пригласил на вбрасывание меня и центрального нападающего шахты «Северная».

– Привет, предатель, – хитро улыбнувшись, шепнул игрок принимающей команды.

– Зубы побереги, – рыкнул я и хоть злость не лучший помощник в игре на точке, вбрасывание я выиграл подчистую.

Шайба отлетела налево к Юре Кривокорытову, которого после хорошей прошлой игры было решено перевести в мою, первую тройку нападения. Юрок быстро отдал пас на защитника Лёшу Боговика, а Боговик тут же перевёл шайбу Васе Богомазу. Я постучал клюшкой по льду, и Василий сделал пас в моём направлении. И тут раздался свист со стороны так называемых трибун и кто-то громко крикнул:

– Тафгаев, предатель!

– Предатель! – тут же зазвучало то тут, то там. – Чтоб тебе пусто было!

Однако играть, когда тебя освистывают и матерят, я привык ещё в НХЛ, когда приезжал в Филадельфию или в какой-нибудь канадский город, где меня воспринимали как личного врага. Поэтому выкрики сотни поселковых болельщиков только раззадорили. И при получении шайбы, я хладнокровно и легко ушёл от опекуна, после чего швырнул шайбу под чужую синюю линию на набравшего хорошую скорость правого крайнего Генку Комолова. И Геннадий, буквально проскользнув вдоль борта, влетел в зону атаки. Однако второму защитнику хозяев льда удалось Гену затолкать в правое закругление. Зато я доработал ногами, пересёк чужую синюю линию и, выкатившись на шикарную ударную позицию, гаркнул:

– Комол, дай!

И самонаводящаяся шайба из правого закругления выскочила прямо на меня. Как Генка умудрился отдать пас точно и не глядя, оставалось только гадать и удивляться. Но в игре, когда счёт идёт на доли секунды, на удивление времени просто нет. Поэтому я сначала в касание щелкнул по шайбе, затем удовлетворительно кивнул головой, когда она влетела в сетку и лишь потом удивился качеству голевой передачи, которая была не хуже, чем в Высшей лиге.

– Предатель! – всё равно продолжали кричать зрители, стоя на снежных трибунах.

Хоккеисты первой пятёрки подъехали поздравить меня с очередной заброшенной шайбой и Генка Комолов, грустно улыбнувшись, сказал:

– Дааа, Иваныч, тебе сейчас не позавидуешь, теперь такое во всех городах будут кричать.

– Чё они, дурные что ли? – пискнул школьник Юра Кривокорытов. – Не понимают, что у нас как всегда «стрелочника» наказали?

– Во-первых, всё когда-нибудь проходит и заканчивается, – пробурчал я. – А во-вторых, давайте сейчас вторую забросим, и они тогда сами заткнуться.

– А бригадир-то, дело говорит, – пробасил здоровяк Лёша Боговик. – Даешь дуплет, мужики.

– Точно, свою правоту в хоккее надо доказывать шайбами, – кивнул головой Вася Богомаз.

Поэтому мы проехали мимо скамейки запасных, и я снова встал на центральную точку вбрасывания. Кстати, пятёрку гостей старший тренер шахты «Северной» по-быстрому поменял. Возможно, решил, что второе игровое звено сыграет и уверенней и надёжней. Однако сразу после вбрасывания мы снова завладели шайбой и под крики болельщиков: «предатель», понеслись в атаку. Правда, на сей раз соперник вовремя успел сесть на свою синюю линию. Два защитника расположились за этой чертой, а трое нападающих встали перед этой с позволения сказать границей зоны защиты.

– Пробрось вдоль борта, – быстро скомандовал я Юрке Кривокорытову, отдав ему пас на левый край.

И Юра как прилежный ученик швырнул шайбу с таким расчётом, чтобы она проскользила по борту, сделала вираж по закруглению и, просвистев за воротами, выскочила на правый фланг. А тем временем Генка Комолов по правому борту уже устремился к этой шайбе. Я кстати тоже не стал терять драгоценных секунд и словно трактор ломанулся через центр на пятак перед воротами. Двое хоккеистов соперника попытались меня клюшечками зацепить и притормозить, только всё это оказались напрасные хлопоты. Моя масса, помноженная на скорость, сносила ещё и не такие преграды. Поэтому один из наиболее настырных игроков хозяев льда от усердия шмякнулся на лёд.

– Держи Тафгая! – завопил старший тренер хозяев площадки.

«Поздно пить боржоми», – захохотал я про себя и, тут же получив пас от Генки Комолова, бросил с кистей. Однако голкипер хозяев, вспомнив своё футбольное образование, успел упасть таким образом, что всеем своим телом полностью перекрыл низ ворот. Шайба ударилась ему в живот и снова отлетала под крюк моей клюшки. И я уже приготовился добить её броском под перекладину, но в этот момент трое хоккеистов из команды шахты «Северная» разом вцепились в мои руки и плечи. И я, понимая, что момент бездарно упущен, чисто автоматически шибанул по шайбе коньком, направив её налево, где по идее должен был караулить отскок Юрка Кривокорытов. И через секунду шайба забилась в сетке, ибо мой расчёт оказался верен, Юра как примерный ученик приехал туда куда нужно.

– Гооол! – заорал Юрка, прыгая на месте. – Я забил, Иван Иваныч, забил!

– Молоток, – похлопал я паренька по каске.

– Слушай, Иваныч, а ведь действительно заткнулись, – захихикал Генка Комолов, кивнув в сторону притихших трибун.

– Дошло, что иногда лучше помолчать, – буркнул я и с грустью подумал: «Ну, вот, я уже для своих пацанов – Иван Иваныч. Ветеран спорта, ядрён батон».

* * *

В перерыве после второго периода матча, когда на 6 заброшенных шайб хозяев льда мы ответили чёртовой дюжиной тех же самых шайб, в нашу раздевалку постучался и вошёл старший тренер команды шахта «Северная». Чувствовалось по его озадаченному лицу, что счёт 6:13 не входил в первоначальные планы местных любителей хоккея.

– Толь Толич, я тут хотел, кхе, кое-чем поинтересоваться, – промямлил он, пожав руку нашему старшему тренеру.

– Слушаю тебя, Геннадий Григорьевич, – по-деловому крякнул наш наставник.

– Я хотел у товарища Тафгаева спросить, – кивнул тренер хозяев в мою сторону, – правда, что он обокрал нашу заокеанскую команду, из-за чего её сняли с чемпионата?

– Геннадий Григорьевич, – всплеснул руками Толь Толич, – ну вы сами подумайте, у парней был подписан контракт со Спорткомитетом, ну, как Иван мог забрать их деньги себе? И потом, ровно неделю назад к нам приезжал Виктор Сергеевич Коноваленко. Прославленный вратарь! Наша гордость! Приехал бы он в гости, если бы Иван его обокрал?

– А чего тогда в газете писали всякое разное? – смутился старший тренер хозяев, опять покосившись в мою сторону.

– На заборе тоже пишут всякое? – захихикал наш наставник. – Зачем же всему верить? Нужен был стрелочник, его нашли. Вот и весь сказ.

– Товарищ Тафгаев, – обратился ко мне Геннадий Григорьевич, – вы наш народ извините, они ведь не в курсе. Людям ведь всего не говорят.

– Если людям всего не говорят, и если они не в курсе разных подробностей, то зачем они делают выводы? – криво усмехнулся я. – Что это за холопья привычка: не читал, не видел, не знаю, но осуждаю? Ладно, я не в обиде, – отмахнулся я, – чем больше ваши любители хоккея полощут моё имя, тем чаще я поражаю ваши ворота. Юрок, сколько я уже настрелял?

– Девять штук, Иван Иваныч, – отчеканил Юра Кривокортытов. – У меня все шайбы и результативные передачи записаны. Я для школьной стенгазеты готовлю большой отчёт, чтобы значит потом…

– Молодец, – перебил я паренька. – Так что, Геннадий Григорьевич, предайте вашему народу большой привет.

– Ясно, – помрачнел старший тренер хозяев поля и перед выходом из раздевалки буркнул, – я примерно так и предполагал.

* * *

– Молодцы, мужики, так держать! – радовался Толь Толич в автобусе, который спустя сорок минут увозил нас из посёлка Шахты в родной Александровск. – Гремячинск хлопнули 11:3 и 14:7, а шахту «Северную», одну из сильнейших команд нашей группы, 16:8! Три матча – три победы…

«Спортивные победы – это хорошо, ради них и работаем, – подумал я, уставившись в окно и перестав вслушиваться в бравурные речи старшего тренера. – С солдатиками тоже дело сдвинулось с мёртвой точки. Цех студенты ПТУ привели в Божий вид. Василий Богомаз постарался на славу и сделал 16 оригинальных кокилей, каждый на две фигурки. Значит в январе, как и обещал директору, появится первая продукция оловянных индейцев и ковбоев. Правда, с набором пиратов и петровских гвардейцев Преображенского полка пока придётся подождать. Так как изготовление кокилей дело не быстрое и у Васи Богомаза не десять рук. В общем и в целом всё хорошо. Вот только с Викой нелады».

Я снова мысленно перенёсся во вчерашний роковой вечер, и вновь расстроился. А ведь начиналось вчера всё просто замечательно. Сходили в кино, посидели в кафе, много шутили, смеялись, разговаривали. Затем уединились в моей комнате, чтобы забыться в объятьях друг друга. Старик Харитоныч, видя, как бурлит моя личная жизнь, тактично перебрался работать в свою маленькую домашнюю мастерскую. А потом случилось это злосчастное видение из будущего, к которым я уже стал привыкать.

Сначала я увидел, как на обычную театральную сцену выбежал человек с автоматом и дал короткую очередь в потолок. Мне даже удалось запечатлеть в памяти штукатурку, которая посыпалась на головы ошарашенных людей. А потом в зал быстро стали проникать другие террористы и женщины-шахидки. И уже тогда я увидел саму Викторию. Девушка с огромными и перепуганными глазами наивно пряталась за спинкой впереди стоящего кресла, прижимая 14-летнего мальчика к себе. Все эти картинки будущего мелькали перед моим внутренним взором короткими и яркими вспышками. И в следующей последней вспышке я увидел, как Вика, которая выглядела значительно моложе своих 50-и лет, задыхается и теряет сознание.

– «Норд-Ост»! – выпалил я, напугав свою подругу, которая томно откинулась на подушке.

– Какой ост? – пролепетала Виктория.

– Я просто иногда ужасаюсь тому, какая беспросветная тьма и каша творится в головах некоторых людей, – с жаром прошептал я. – Как можно в принципе с помощью теракта решить хоть какой-то маломальский вопрос, когда правительству вообще начхать, что погибнуть какие-то люди?

– Я ничего не понимаю, – усмехнулась девушка.

– Я тоже не понимаю, что творится в головах террористов, – от возмущения я встал с кровати. – Убив ни в чём неповинного человека и нарушив заповедь «не убий» ты же тупо провалишься прямиком в ад.

– Ты имеешь в виду террористов на Ближнем Востоке? – Вика попыталась улыбнуться.

– Я хочу кое-что сказать, – пробурчал я, присев обратно на скрипучую кровать. – Запомни, если тебе подарят билет на мюзикл «Норд-Ост», который будет проходить в московском театре на Дубровке 23 октября 2002 года, то не ходи. А ещё лучше сообщи, что в этот день будет совершён теракт и погибнет больше сотни человек.

– Какой 2002 год? – захихикала девушка. – Я лучше домой пойду. Что-то ты совсем заработался.

– Ты не понимаешь, 23 октября 2002 года – это день твоей смерти, – сказал я и приготовился выслушать крик, истерику и ругань.

Однако Виктория быстро вскочила с кровати, молча и стремительно оделась и выбежала из комнаты. Затем громко хлопнула входная дверь. Но где-то на подсознательном уровне я был просто уверен, что поступил правильно.

– Приехали! – скомандовал Толь Толич, когда автобус затормозил перед городским дворцом культуры. – Завтра не опаздывать, сбор в 2 часа дня на этом же самом месте. Иван, ты чего такой смурной? – спросил старший тренер меня, когда я с переднего сиденья первым пошёл на выход.

– Мало забил! – гаркнул с «камчатки» центрфорвард второй тройки Толик Гаврилов и народ дружно захохотал.

– На следующей неделе будем отрабатывать броски в касание с острых углов, юмористы, – проворчал я. – Стыдно мазать с трёх метров.

Потом я выскочил на морозный декабрьский воздух, закинул баул с формой за спину и с клюшками наперевес пошагал домой, где старик Харитоныч пообещал сегодня затопить баньку.

Глава 18

Волшебный день 31-е декабря начался для меня с очень полезной для здоровья лопатной гимнастики. В частном секторе, когда идут продолжительные и плодовитые снегопады, без такого ценного набора упражнений, который чем-то смутно напоминает китайское кунг-фу просто-напросто не прожить. Проведёшь день без лопаты, посачкуешь разок другой и дверь завалит таким адским сугробом, что мышь не проскочит. А если проскочит, то обратно точно не выберется.

Кстати, в моём случае откапывать пришлось сразу два частных дома. Сначала я очистил двор старика Харитоныча, который трудовым рвением никогда не отличался и за подобную работу предпочитал расплачиваться самогонкой. А затем, начиная от калитки, откопал и дом соседки бабы Тоси. И хоть молодые учительницы Надя и Вика, которые снимали у этой бабули комнату, не сказав мне ни слова, уехали на все каникулы в родную Пермь, я счёл своим долгом старушку в беде не бросать.

– Вот спасибо, вот уважил, старую, – причитала бабуля, стоя на пороге дома, когда я строго по науке махал лопатой, предпочитая брать больше, кидать дальше, а пока снег летит, отдыхать. – Вижу, парень ты справный, дай Бог тебе доброй невесты.

– Баб Тось, – выдохнул я, переведя дух, – зачем мне невеста, когда я и так женат?

– Так это ты тама, в Армерике женатый, а тут-то ещё холостой, – отмахнулась бабуля. – А с этой, белобрысой, не водись. Дурная девка. Ишь чё удумала, говорит, в Пермию приеду, заболею и сюды больше не вернусь. Как тако понимать?

«А так и понимать, – подумал я, проигнорировав вопрос бабы Тоси и продолжив бросать снег. – Напугал я молодую учительницу английского своим предсказанием про теракт в театре на Дубровке. Нужно было как-то похитрее рассказать о днях грядущих, описать в общих чертах мужа, любовника и ребёнка. Ещё никогда правда, сказанная в лоб, ничем хорошим не заканчивалась. А с другой стороны я же видел, что у меня и Виктории нет будущего. Пересеклись на какой-то короткий промежуток времени, а потом как в песне, что каждый пошёл своею дорогой, а поезд пошёл своей».

– Эй-эх, – донеслись до меня причитания бабы Тоси. – Дуры девки, я б на их месте вцепилась в такого мужика мёртвой хваткой.

– Точно, – захихикал я, – в современном потоке стремительной жизни без мёртвой хватки делать нечего. Ладно, баб Тось, я закончил.

Я ещё пару раз совковой деревянной лопатой провёл вдоль образовавшихся высоких снежных бортов, и остатки снега выбросил за большой сугроб. «Теперь во дворе в хоккей можно играть», – тут же подумалось мне.

– Пол-литру-то возьмёшь? – крякнула бабуля.

– Спортсмен, не пью.

– И в Новый год? – баба Тося выпучила удивлённые глаза.

– Как встретишь Новый год, так его и проведёшь, правильно? – захохотал я. – А я не хочу весь следующий 1975 год мучиться с похмелья и пугать круглое отверстие в полу клозета.

– Ой, дуры девки, дуры девки, – забубнила себе под нос бабуля. – Мужик-то золото, не пьющий! Ой, дуры.

Дальнейшие философские рассуждения бабы Тоси я слушать не стал, тем более они пошли по второму кругу, и, пожелав ей в наступающем году крепкого сибирского здоровья, пошагал домой. Перед тремя сегодняшними концертами агитбригады требовалось помыться, побриться и погладить джинсы и джинсовую рубашку, которые накануне постирал. Ибо Кира Нестерова предложила после последнего вечернего представления актёрам не расходиться по домам, а прямо на сцену ДК вынести стол и отметить самый любимый советский праздник в своём творческом коллективе. И я решил, что это гораздо интересней, чем под бой курантов слушать художественный храп старика Харитоныча, который к тому времени так накушается самогонки, что проснётся не раньше 1975 года.

Кстати, когда я вошёл во двор своего временного дома Иннокентий Харитонович неожиданно встретил меня с кочергой в руках.

– Тшшш, – прошипел он, приложив указательный палец к губам и, дикими выпученными глазами, указал на дверь сарая, где в данный момент кроме дров и угля больше ничего не хранилось.

– Поймал натовского парашютиста, которого попутным ветром принесло из Норвегии? – хохотнул я.

– Белка, – прошептал Харитоныч.

Я приставил лопату к стене дома и, осторожно подкравшись к хлипкой деревянной конструкции, заглянул внутрь через прореху между дверным полотном и верхней перемычкой. И действительно по поленнице дров шустро бегал маленький и юркий зверёк с пушистым свето-серым хвостом.

– Зачем тебе кочерга? – шепнул я.

– Сейчас я её кокну, – злобно захихикал Харитоныч, – тушку в суп, а из шкуры сделаю чучело. Здорово?

– Блеск, красота, – улыбнулся я. – Только у белки скорость рефлексов в три раза выше твоей, сто процентов промахнешься. Ещё и по ноге шарахнешь. Тащи морковку, я сейчас тебе один американский фокус покажу. Возьмём мы эту страшную зверюгу без шума и пыли.

– Да? – недоверчиво посмотрел на меня старик.

– Давай-давай, много рассуждаешь, только морковь сначала помой, иначе фокус-покус трах-тибидох не сработает.

Харитоныч пару секунд помялся на месте, с подозрением посмотрел в мои кристально честные глаза и полетел в дом. Можно было конечно белку тут же и выпустить, не хватало мне ещё живодёрства в этот волшебный новогодний день, но я решил спектакль доиграть до финальной кульминационной сцены. Поэтому спустя 20 секунд Иннокентий Харитонович, всё так же сжимая кочергу, смотрел на то, как я скармливаю морковь оголодавшей зверюшке.

– Сейчас накушается, я произнесу заветное слово, и наш белкогрыз уснёт летаргическим сном, – прошептал я. – Именно так охотятся на белок североамериканские индейцы. Только ты кочергу спрячь. Не нервируй животное.

Харитоныч недовольно прокряхтел и, опять наградив меня недоверчивым взглядом, убрал железяку с изогнутым концом за спину.

– Ну? – прошипел он, спустя ещё десять секунд.

– Сейчас-сейчас, – буркнул я.

Затем сделал несколько шагов от сарая к стене дома, взял в руки лопату и, резко ударив черенком в замёрзшую и покрытую утоптанным снегом землю, крикнул:

– Трах-тибидох!

И белка, моментально отбросив морковь, которая была с неё размером, молнией пролетела по двору, за пару мгновений запрыгнула на сугроб и рванула в сторону леса.

– Это сейчас чего такое было? – чуть не заплакал старик. – Это ты сейчас чего такое учудил? Это так твои индейцы охотятся?

– Харитоныч, ты что оголодал? – абсолютно серьёзно спросил я, прекратив придуриваться. – Я вчера ящик свиной тушенки приволок. Картошка есть, крупы есть, макароны в наличии. А у белки в лесу нет ни хрена. Белки, зайцы, лисы – это же наши братья меньшие. Что ж ты на своего брата, который голодает, с кочергой бросаешься?

– А что я по-твоему делать должЁн? – окрысился Харитоныч.

– Для начала сделай кормушку, орехов туда положи, морковку сунь, сухофрукты. И это будет правильно. На том свете зачтётся, – я показал пальцем на небо.

– А есть ли он тот свет? – прищурился старик. – Родился, умер и темнота.

– Темнота говоришь? Кем ты был до того, как я к тебе переехал? – прорычал я. – Самогонщик на крючке у милиции, который участковому по первому зову тук-тук-тку. А теперь ты – уважаемый человек, скульптор-художник экспериментального цеха. Завтра про тебя газеты начнут писать, поедешь на симпозиум делиться опытом в ГДР и в Финляндию. Может ещё и женишься на сорокалетней молодухе, если с этим делом завяжешь, – я щелкнул пальцем себя по горлу. – Как тебе такой поворот судьбы?

– Это всё случайность, – обиженно пролепетал Харитоныч.

– Ничего случайного в мире не бывает! – с жаром прошептал я. – Если жил ты как свинья, то останешься свиньёю. Значит, было в тебе что-то светлое и хорошее, и судьба дала второй шанс. А ты говоришь, что на том свете темнота. Да на том свете один свет, там всё про нас знают.

– Я тебе, Иван, вот что скажу, – пробубнил Иннокентий Харитонович. – Ты меня своей религиозной пропагандой не возьмёшь! – выкрикнул он. – Не на того напоролся! Залезет сюда в следующий раз какая-нибудь зверюга, убью! Вот этой самой макарыгой черепуху расплющу! – старик замахал кочергой как индеец томагавком. – Убьююю! Расплющ… – Харитоныч вдруг заткнулся на полуслове и, расплывшись в подобострастной улыбке, произнёс куда-то мне за спину, – здравствуйте, гости дорогие! С наступающим! – крикнул он и побежал открывать калитку, на пороге которой стояла заведующая столовой №5 Галина Игоревна и ещё одна барышня внешне чем-то похожая на Галину.

Девушки были одеты в настоящие норковые шубы и из-за невысокого роста и склонности к полноте выглядели сейчас как большие меховые комочки. Из чего я сделал сразу два вывода: наши гостьи родственницы и трудятся в торговле, которая при развитом социализме развивалась быстрее остальных отраслей промышленности, и шубки из норочки позволить себе могла.

* * *

– А мы тут, понимаешь, с Иваном белок кормим, – похвастался Иннокентий Харитонович, когда в доме был разрезан дефицитный торт «Наполеон», который принесли девушки, и разлит по кружкам наш копеечный грузинский чай. – Снег видите, как валит? Поэтому там голодуха, то есть это питание в лесу очень скудное. Вот мы и решили подсобить. Я завтра кормушку сделаю, чтобы всё было по-человечески: прискакали, понюхали, поели и обратно упрыгали.

– Иначе на завтрак зверей загоняем кочергой, – хмыкнул я, стараясь не захохотать. – Галина Игоревна, я так понимаю у вас ко мне какое-то дело? – я бросил короткий взгляд на циферблат часов и тяжело вздохнул, так как погладить надетые на себя джинсы и джинсовую рубашку уже не успевал.

– А вы разве сегодня работаете? – спросила меня двоюродная сестра Галины, которую звали Нелля.

– Да какой там, – вместо меня закряхтел Харитоныч, – у Ивана сегодня три концерта в ДК. Он ведь у нас ещё и Дед Мороз, по совместительству. Хоккеист, начальник цеха и артист, ха-ха-ха.

– Не я такой, жизнь такая, вот и кручусь, как белка в сарае, – ухмыльнулся я. – Галина Игоревна, я вас слушаю.

– Вы, Иван, говорили, что хотите для хоккеистов новые свитера заказать? – опять издалека начала заведующая столовой. – Вот моя двоюродная сестрёнка – начальник производства шерстяных изделий на швейной фабрике в Березниках. Они как раз специалисты по такой работе.

– Нужен только договор с заводским профсоюзом, мы с частниками не работаем, – сказала Нелля. – А ещё потребуется размер свитеров и принт: рисунок, узор и надпись.

– Договор? – пробормотал я и, встав с места, прошёл к маленькому отрывному календарику, который Харитоныч крепил под настенными часами и отрывал от него по листочку, когда прошедший день отправлялся в историю. – В эту субботу и в воскресенье, 4-го и 5-го января, у нас пройдут две домашние календарные игры, а 6-го договор, принт, узор и надпись я обеспечу, – сказал я, отогнув первые четыре листика совершенно нового календаря. – Доставлю прямо на фабрику. Кстати, Галина, пирожки для этих выходных уже в печи или все ещё в виде муки?

– Есть и в печи, есть и в виде муки, – захихикала заведующая. – Если так дело и дальше пойдёт, то моя столовая к концу вашего чемпионата выполнит годовой план.

– Если мы с Иваном что-то задумали, то можно сразу расчищать угол под переходящее красное знамя, – тут же ещё раз похвастался Харитоныч, и я уловил еле заметный запашок самогона, которого старик уже успел где-то тяпнуть. – А когда наши оловянные солдатики повалят на рынок, то там только держись, ух! Я может быть, в Германию поеду для передачи опыта.

– В ГДР, – поправил я хозяина лачуги и, выразительно посмотрев на часы, уже хотел было поблагодарить за трот и попрощаться, как наконец-то Галина Игоревна произнесла:

– Иван, мне нужно с вами по одному делу переговорить, желательно наедине.

– Да-да идите-идите, поворкуйте, я не возражаю, – крякнул Харитоныч.