Текст книги "Тафгай. Том 9 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Я недоумённо пожал плечами и, кивнув головой, пригласил Галину Игоревну в свою персональную спальню. Конечно, можно было воспользоваться для переговоров и баней, где я недавно поменял не только полки, но и пол. Однако тесное помещение парной комнатки для деловой беседы я счёл несколько неуместным.

– Иван, тут дело такое, как бы это сказать? – занервничала заведующая столовой, когда мы остались одни.

– Галя, говори прямо, а то мне уже пора, – буркнул я, ткнув пальцем в наручные часы.

– Завтра начинаются каникулы, и я подумала, что ваш вагончик около хоккейной площадки можно было бы открыть на постоянной основе. Дети прибегут, покатаются на коньках, проголодаются…

– Отличная идея, я только – за, – протараторил я, перебив девушку.

– Да, но мне отдавать 250 рублей за каждый день аренды очень дорого, – виновато пролепетала она.

– Согласен, – кивнул я. – Тогда поступим так: в день, когда проходит домашний матч, аренда останется прежней, а в остальное время от вас потребуется оплатить работу двух пенсионеров, которые обслуживают стадион – чистят лёд, разгребают трибуны и проделывают дорожки.

– Сколько? – Галина резко перешла на деловой тон.

– 330 каждому, – хохотнул я, но увидев округлившиеся глаза девушки, добавил, – шучу. Товарищи пенсионеры у нас зарабатывают по 4 рубля на брата. То бишь аренда в обычный день обойдётся в 8 рублей. По рукам? – я протянул Галине свою лопатообразную ладонь.

– Чудненько, – захихикала заведующая столовой, поджав мою руку. – А Новый год вы, Иван, с кем празднуете?

– С голодранцами он своими празднует, – ответил старик Харитоныч, беспардонно заглянув в мою комнату.

– Не с голодранцами, а с актёрами агитбригады «Фреза», – проворчал я.

– Вот я и говорю, с голодранцами, – упрямо произнёс старик. – Братцы, ну давайте уже что-нибудь выпьем посерьёзнее чая за наступающий год, который будет лучше прежнего! Душа ведь горит!

– Аха, горит синим пламенем, – буркнул я. – Девушки, сразу хочу предупредить: домашнюю настойку пить не советую. Кстати, самогон тоже. Чревато! Я ушёл, спасибо за торт!

– И мы тоже пошли, – уцепилась за меня Галина Игоревна. – Спасибо за чай, Иннокентий Христофорович. С наступающим.

– Я – Харитонович, – обиделся старик, когда я и барышни стали активно собираться.

И в какой-то момент мне стало жаль одинокого хозяина лачуги, которого сейчас ожидало привычное алкогольное забытьё. И вместо праздника души и сердца, вместо пожеланий всех благ под бой новогодних курантов, старику светила перспектива – тупо проваляться на диване, накрывшись газеткой. Поэтому, накинув на себя пальто, я немного потоптался на пороге и произнёс:

– Харитоныч, не хочешь сидеть дома один, приходи в ДК, с голодранцами познакомлю. Там такие парни, что им твой самогон, как слону дробина.

– Я подумаю, – пролепетал он.

* * *

В первоначальный гастрольный график агитбригады «Фреза» два дополнительных праздничных концерта на сцене городского ДК не входили. Планировалось, что мы один раз покажем стандартную программу с 18.00 до 20.00 и разойдёмся по домам. Однако 29-го декабря утренний воскресный прогон для городского начальства прошёл с таким успехом, что в финале первый секретарь местного горкома КПСС, товарищ Николай Мазеин, аплодировал стоя. Особенно его зацепил мой дедморозовский номер, на котором товарищ секретарь хохотал до слёз и икоты, заражая своим смехом остальных членов худсовета. Я, кстати, из-за этого прогона и последующего обсуждения программы чуть не опоздал на хоккей.

А уже в понедельник Киру Нестерову вызвал к себе директор Дворца культуры товарищ Юрий Осинников и поставил её в известность, что 31-го числа концертов будет не один, а целых три. И первый должен стартовать в 14.00, второй в 17.00, а третий вообще в 20.00. Возражения Киры, что в агитбригаде собраны любители, что все ребята где-то учатся и где-то работают, и им сложно давать три концерта подряд, были отметены, как оппортунистические и бросающие тень на героический советский комсомол. А чтоб актёры-любители трудились на сцене с особым рвением, товарищ Осинников пообещал выплатить по 5 премиальных рублей каждому.

– Даже на закуску не хватит, – возмущались парни в гримёрке перед первым праздничным концертом.

– Вообще не говори, – ворчал исполнитель злодейских ролей Витёк, – этот сезон доиграю, а потом ищите себе другого дурака.

– А ты, Иван, что скажешь? – спросил меня звукорежиссёр Ярик.

– Я думаю, что нужно было настойчивей торговаться, – пробубнил я, так как мне в этот момент одна из актрис приклеивала белую бороду и усы. – Вот смотрите: в зале 800 мест. Билет на представление стоит 50 копеек. Значит, после трёх концертов в казну ДК вольётся сумма равная одной тысячи двумстам рублям. Нас в агитбригаде всего 15 человек. Следовательно, по двадцатке на творческую единицу можно было бы выбить. Причём дело не в деньгах.

– А в чём? – перебила меня Кира Нестерова, которая ещё в коридоре услышала данный разговор.

– В самоуважении, – буркнул я. – Нельзя позволять вытирать об себя ноги. Мы – любители, заоблачных гонораров не требуем, но 5 рублей – это же просто подачка нищему.

– Если хотите, я вам всем из своей зарплаты доплачу, – обиделась наша самоотверженная режиссёрка.

– Спокойно, – сказал я и, встав с кресла, потряс головой и активно подвигал лицевыми мышцами, так как на вчерашнем концерте в посёлке Луньевка у меня отклеился ус на финальной песне, когда я горланил, что трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал. – Спокойно, товарищи артисты. Кира Владимировна, вы хоть какой-то договор подписали с директором ДК?

– Какой ещё договор? – опешила руководительница агитбригады.

– Значит, не подписали, вот и замечательно, – хохотнул я. – Несите бумагу, сейчас я составлю соглашение в двух экземплярах на оказание творческих услуг и пропишу общую сумму в 300 рублей. И пусть только товарищ Осинников попробует не поставить свой автограф. Сам будет два часа бегать, прыгать, развлекать почтеннейшую публику и петь песенку про ёлочку, и так три раза подряд.

– Вот это я понимаю, – крякнул Витёк, – вот это ход конём по голове, хе-хе.

– Правильно, Ваня, давно пора раскулачить этих буржуев! – выкрикнула из коридора Наташа Сусанина. – А то мы уже дошли до того, что свои деньги тратим на пошив костюмов. Знаете, сколько я отдала за последнее платье? Много!

– Правильно! – закричал разом весь творческий коллектив.

* * *

За полчаса до первого концерта, когда мы на сцене репетировали общий выход и финальную песню, за кулисы прибежал взволнованный директор Дворца культуры. Это был высокий мужчина с очень большой головой и длинными худыми руками. И эти руки товарища Осинникова сжимали, составленные мной деловые бумаги, и судорожно тряслись.

– Кто такую гадость придумал? – высоким тенором пропел он. – Кто надоумил вас на такую каверзу? Хотя можете не отвечать, – товарищ Осинников уверенно уставился на мою белую дедморозовскую бороду.

– А что вас, собственно говоря, смущает, понимаешь ли? – прокрякал я, пародируя позднего Ельцина. – Сумма или порядок в деловой документации, понимаешь?

– Прекратите ломать комедию, товарищ Тафгаев! – завопил директор ДК. – Нам всем известно, за что вас сослали сюда! Вот за эти самые штучки! – Осинников потряс договором, написанным в двух экземплярах.

– Меня в этот городок сослали, товарищ директор, за то, что я подобный договор вовремя не подписал, – произнёс я своим собственным голосом и обратил внимание, что перепуганные актёры постарались, как можно незаметный спрятаться за мою широкую спину. – Ещё раз четко, внятно и по пунктам, что вас в договоре не устраивает?

Я сделал решительный шаг навстречу к директору и тот моментально струсил, по крайней мере, чуть «сдулся» и потерял былую уверенность. Кричать на зашуганных артистов самодеятельности и на хоккейного тафгая – это не совсем одно и тоже. Во втором случае может что-то большое и тяжёлое незаметно прилететь в челюсть.

– Это так не делается за полчаса до концерта, – промямлил Осинников.

– А за день ставить в известность творческий коллектив, что будет не один концерт, а целых три – это нормально? – прошипел я. – Подписывайте бумаги и дайте нам спокойно подготовиться. Иначе мы за конечный результат не отвечаем.

– Вы меня режете без ножа, – неизвестно кому пожаловался директор ДК.

Затем он подошёл к столу, на котором лежал звуковой пульт и магнитофон, хлопнул нашим договором о столешницу и, тихо про себя выругавшись, поставил свою размашистую подпись под обоими экземплярами.

– Только попробуйте мне завалить представление, – Осинников погрозил пальцем всей агитбригаде, – тогда поговорим с вами в другом месте.

– Только попробуйте не расплатиться с артистами, тогда встретимся в ОБХСС, – пригрозил я, чем напугал директора ДК ещё сильнее.

Товарищ Осинников нервно хохотнул, поискал глазами поддержки в лице этих самых артистов, но быстро сообразив, что с таким дураком как я связываться себе дороже, очень шустро покинул зал, выскочив через боковой выход на сцену.

– Ну, Иван, ты даешь! – выкрикнул Витёк. – Встретимся в ОБХСС! Хе-хе-хе, – заразительно загоготал исполнитель ролей бездельников и пьяниц.

Из-за чего нервным смехом прыснула вся агитбригада. И даже режиссёрка Кира Нестерова тихо захихикала, ибо оказался не так страшен чёрт, как его малюют. А я подумал, что в деловой сфере советской неповоротливой экономики творится такой адский бардак, что оторопь берёт. Предпринимательская деятельность и частная собственность на средства производства официально запрещена, а шабашники, которые катаются по всему Союзу и строят коровники и элеваторы, разрешены. Студбригады, работающие по договору, товарищи грузины, торгующие цветами, и колхозники, продающие на колхозном рынке мясо и молоко, тоже в законе. И со всей этой предпринимательской деятельности государство почти ничего не имеет. Фантастика.

– Ванечка, ты такой у меня молодец, можно я тебя поцелую? – зашептала Наташа Сусанина, повиснув на моих плечах.

– Нельзя, – буркнул я. – Запачкаешь помадой белую бороду и усы, как мы их потом ототрём?

– Тогда, я тебя поцелую под бой курантов, – защебетала девушка. – Это обязательное условие, чтоб правильно загадать новогоднее желание. А оно у меня большое и светлое.

– Чтоб загадать новогоднее желание? – задумчиво пролепетал я и тут же выкрикнул, – люди! Народ! Товарищи! Послушайте меня! Помните вчера после концерта в Луньевке мы говорили, кому что не понравилось? – спросил я у притихших артистов. – Так вот меня смущает и мне не нравится финальная песня «В лесу родилась ёлочка».

– Иван, не чуди! – раздражённо выпалила Кира Нестерова.

– Я хочу показать одну вещь, которую слышал, когда играл на маленьком турнире в Череповце, – соврал я. – Можно сказать дворовая вещица, но для финала она годится лучше «Ёлочки».

– Хорошо, – сквозь зубы процедила режиссёрка, – даю две минуты.

– Правда, я не Шаляпин, а ещё мне в детстве какой-то мамонт ухо отдавил, – стал оправдываться я, но поймав гневный взгляд Нестеровой, быстро пробормотал, – всё-всё, пою-пою. Кхе-кхе. Начало такое:

Когда в дом входит год младой,

А старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,

Желание загадай, – завыл я белугой песню из кинофильма «Чародеи», который смотрел, наверное, полсотни раз, поэтому мотив и слова вспомнились сами собой.

Смотри с надеждой в ночную синь,

Некрепко ладонь сжимай,

И все, о чем мечталось, проси,

Загадывай и желай.

И Новый год, что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою.

Если снежинка не растает,

В твоей ладони не растает,

Пока часы двенадцать бьют,

Пока часы двенадцать бьют.

– Ну как? – спросил я режиссёрку, которая, как и другие ребята, стояла, открыв рот. – Вроде это лучше «Ёлочки».

– Володенька, сможешь подобрать аккорды? – спросила Нестерова нашего гитариста.

– Да я «Deep Purple» подбирал, – обидевшись, буркнул Вовка-гитарист. – «Дым над водой», «Смог он зе ватер».

– Тогда быстро подбирай музыку! – рявкнула Кира Нестерова. – Всем остальным писать текст, петь будем со сцены прямо с листков. А в конце все эти листочки подбросим вверх, изобразив новогодний салют. Быстрей-быстрей! Шевелитесь! Иначе пулей вылетите у меня из самодеятельности!

* * *

Третий и последний концерт за день, по моим личным ощущениям, наша агитбригада отыграла выше всяких похвал. Но чтоб прийти к такому результату Кира Нестерова, по ходу пьесы, перелопатила порядок выхода артистов, а мой дедморозовский финальный номер сначала разбила на две части, а затем и на три. И третье новогоднее представление начиналось с того, что я в костюме Деда Мороза, неся за плечами мешок с подарками, выходил на полностью затемнённую сцену в луче одного единственного прожектора, а следом за мной осторожно ступала Снегурочка Сусанина.

– Кто здесь? – были мои первые слова, когда я, прищурившись, попытался разглядеть хоть кого-то в таком же тёмном зрительном зале.

– Да кто здесь может быть, когда все нормальные люди в этот час сидят дома и готовят салат оливье? – капризно произнесла Наташа Сусанина, одетая в коротенькую шубку Снегурочки.

– Если все нормальные, понимаешь ли, сидят дома, то где тогда все ненормальные? – проскрипел я, передразнивая Ельцина.

– Мы здесь! – крикнул из зала один из наших актёров и раздался дружный хохот нескольких сотен человек.

– Слуховая галлюцинация! – вскрикнула Снегурочка, когда смех немного поутих. – Бежим! – рявкнула Сусанина и принялась бегать по сцене, громко стуча каблуками коротеньких красных сапог.

– Дед Морозы не бегают! – пророкотал я в зал. – Дед Морозы, понимаешь ли, исчезают волшебным способом. Трах-тибидох! – крикнул я и саданул черенком клюшки по дощатому покрытию.

И в этот момент единственный прожектор потух. А когда включился полный сценический свет, вместо меня и Наташи Сусаниной на сцене оказалась сама Кира Нестерова и объявила начало праздничного концерта. Затем своим чередом пошли разные производственные сценки, в которых перевоспитывали лентяя и прогульщика Витька. Потом ребята под живой аккомпанемент сбацали песню «Мой адрес Советский союз», которая плавно перетекла в литературно-музыкальную композицию про битву за урожай:

И каждый, в ком сердце честное,

Кто хочет, чтоб край наш креп,

Сейчас уезжает с песнями

Туда, где борьба за хлеб…

А в конце первого отделения я и хулиган Витёк разыграли миниатюру с париком. И я ещё раз убедился в том, что чем обширней зрительская аудитория, тем более простой и примитивный юмор ей требуется. И если на моих диалоговых шутках народ одобрительно посмеивался, то после фирменного заклинания «трах-тибидох» когда женский парик с длинной косой слетел с головы Витька и усвистел за кулисы, весь зал впал в какой-то ненормальный гомерический хохот. Люди почти две минуты не могли успокоиться, хохоча до истерики. Даже сцена дворца культуры в какой-то момент подозрительно завибрировала. А Наташа Сусанина, которая в образе Снегурочки выскочила раздавать передовикам производства почётные грамоты, ожидая хоть какой-то тишины, то растерянно улыбалась, то недовольно хмурилась.

– Порвали зал, – важно произнёс Витёк за сценой, когда второе отделение концерта стремительно продвигалось к своей финальной точке.

– Эх, если бы было можно убрать все эти нудные сценки про урожай, то было бы ещё лучше, – приговаривала Наташа Сусанина, расхаживая около гримёрки взад и вперёд.

– Тогда это будет не агитбригада «Фреза», а агитбригада «Весёлые ребята», – усмехнулся я. – Мужчины женитесь, женщины мужайтесь, ха-ха. И я думаю, что с такой программой вы далеко не уедете.

– Это ещё почему? – Сусанина от возмущения уперла руки в бока.

– Прикроют за недостаточный уровень идейной и воспитательной работы, – хмыкнул наш прожжённый сценический хулиган.

Наташа сделала глубокий вдох и уже собралась выпалить одним длинным предложением всё своё возмущение на формализм и идеологические клише, как к гримерке подбежала Кира Нестерова и, округлив глаза, громко прошептала:

– Все на сцену! Финальная песня! Слова! Не забудьте слова!

– Спасай слова, кто может, – усмехнулся я, схватив с собой волшебную дедморозовскую клюшку.

А тем временем на сцене закончился последний номер художественной самодеятельности, в котором ребята и девчата в танцевальной форме под русские народные мотивы изобразили, как лихо они трудятся в цеху, перевыполняя пятилетний план. И тут осветитель с галёрки направил прожектор на зеркальный шар и по сценическому заднику побежали световые блики, словно на дискотеке. Музыканты заиграли первые аккорды финальной песни, и уже тогда из правой кулисы, переодетым в Деда Мороза, вышел я и моя внучка – Снегурочка, которой шубку можно было бы сделать и подлиннее.

– Все артисты молодцы, – пророкотал я. – Будут вам и ананасы, понимаешь ли, будут вам и огурцы. Правильно я говорю, внученька?

– Не знаю, дедушка, – вредным голосом произнесла Снегурочка-Сусанина. – Посевная покажет, что вырастит на местных грядках.

– Это что ж такое, понимаешь, получается? – я стукнул черенком клюшки в пол. – Нам из Гренландии ещё и на посевную сюда лететь? Как вы считаете, товарищи александровцы? – обратился я к народу.

– Даааа! – дружно закричал почти весь зал.

– Тогда, понимаешь, по хорошему дедморозовскому обычаю споём на посошок, – проскрипел я голосом Ельцина.

– Споём, дедушка! – радостно согласилась Снегурочка.

И так как среди артистов агитбригады Наташа пела лучше всех, она сделала небольшой шажок вперёд и словно прима прекрасным эстрадным голосом в одиночестве затянула первые слова куплета:

Когда в дом входит год младой,

А старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,

Желание загадай.

И уже со второго четверостишия вступил и наш разношёрстный агитбригадовский хор. Кстати, иначе мы бы просто не смогли начать эту песню красиво и дружно. Сколько не репетировали, замечательные строчки про волшебную снежинку исполнялись кто в лес, кто по дрова.

Смотри с надеждой в ночную синь,

Некрепко ладонь сжимай,

И все, о чем мечталось, проси,

Загадывай и желай, – лихо горланили мы все вместе, а по погрузившийся в полумрак зал, по которому бежали световые блики чем-то смутно напомнил звёздное небо.

И Новый год, что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою…

И вдруг в моей голове слово «твою» прозвучало так, как будто на магнитофоне заело плёнку, а потом наступила абсолютная тишина. И я в доли секунды оказался героем фантастического фильма, в коем время остановилось, а люди застыли как памятники. Я увидел Сусанину, которая развела руки в стороны, как оперная певица. Заметил смешное выражение Витька, который не то пел, не то привычно кривлялся. Поразился множеству удивлённых и вытянутых лиц людей на зрительских местах. И обратил внимание на режиссёрку Киру Нестерову, на щеке которой замерла маленькая слезинка.

– Всё, допелся до Кащенко, Дед Мороз – красный нос, – зло прошипел я и обернулся назад.

И в это самое мгновенье «картинка» резко ожила. Только теперь передо мной был не актовый зальчик уездного ДК, а огромный зал для бальных танцев, в котором большущие люстры висели прямо в воздухе, так как вместо потолка на сотни и может быть тысячи танцующих пар, смотрело самое настоящее звёздное небо. Отовсюду звучала музыка Чайковского, которую исполнял большой симфонический оркестр. Танцующие мужчины поголовно было во фраках, а женщины просто поражали воображение разнообразием бальных платьев. Я заметил здесь наряды Викторианской эпохи, платья Эпохи Возрождения и конечно, то тут, то там мелькали барышни в малюсеньких блестящих обрезках ткани характерных для эпохи ночных клубов и дискотек. А от золотых украшений и бриллиантов, которыми буквально были усыпаны местные женщины, просто рябило в глазах. Поэтому я среди этого богатого праздника жизни в своей грошовой дедморозовской шубе из плюша выглядел как инородное тело.

– Шампанское, месье? – подскочил ко мне официант в чёрной жилетке и белой рубашке, который ловко удерживал одной рукой поднос с десятком полных бокалов.

– Безалкогольное пиво есть? – крякнул я, решив делать вид, что всё идёт путём, всё по плану и если меня что-то выдернуло из одного зала и перенесло в другой, то это кому-нибудь нужно.

– Ну, как не быть! – захихикал странный официант. – Баварское, свежее, сегодняшнее!

Официант сунул мне один фужер и резво бросился в толпу танцующих людей. «Трах-тибидох, – пробубнил я про себя, – сдаётся мне, что если это не бал у Сатаны, то что-то очень на него похожее. Ладно, пью пиво, жду хозяина этого вертепа для богачей. На крайний случай у меня в руках клюшка, и если не вернут обратно, то я тут такого наворочу, чертям станет тошно».

Я отхлебнул содержимое бокала и по горлу разлился давно позабытый горьковатый напиток с привкусом солода. «Безалкогольное пиво в моём теперешнем времени появится года через два или три, – отметил я про себя. – А тут оно, пожалуйста, в наличии. И мне почему-то кажется, что здесь вообще всё что захочешь в наличии. А вдруг это и есть бал у Сатаны? Мало ли что Булгаков сочинил про голых баб на том срамном мероприятии? Он ведь его воочию не видел! Вот попал, так попал». И вдруг подтверждая мои невесёлые мысли, мимо пробежали две женщины в одном нижнем кружевном белье розового цвета. А музыканты, как назло, покончили с Чайковским и заиграли вальс Штрауса.

– А я давно хотел с вами познакомиться, – прозвучал чуть-чуть скрипучий мужской голос за моей спиной. – Надеюсь, мне представляться не надо? – ухмыльнулся высокий худощавый мужчина, у которого один глаз был зелёный, а второй чёрный.

Кроме того незнакомца, который походил по описанию на Воланда, сопровождала красивая черноволосая женщина в длинном белом платье с разрезом до середины бедра. А ещё с правой стороны стоял низенький толстенький мужчина с лицом похожим на кошачью мордочку и ушами как у кота.

– Да, можно не представляться, – буркнул я, поёжившись, так как с детства недолюбливал нечистую силу. – Скажите, как я могу к вам обращаться?

– Мессир, – мяукающим голосом произнёс коротышка.

– Ну что ж, товарищ Мессир, я от лица всех советских Дед Морозов поздравляю вас с наступающим годом, желаю всех благ. И вам, гражданочка, всех благ, – кивнул я предполагаемой Маргарите. – Молодцы, хорошую поревели работу для встречи Нового года и Рождества. Музыка, танцы, люстры в воздухе. Впечатлён. Могу выслать почётную грамоту от заводского профсоюза, когда буду возвращён по месту своей теперешней прописки.

– Придуривается, – снова промяукал коротышка. – Давай, дурья башка, загадывай желание, и мы за секунду забросим тебя в Чикаго.

– Да, только придётся кое-что подписать, – проскрежетал Воланд. – Так, одна простая формальность.

– Если формальность, то зачем подписывать? – хмыкнул я. – Даю честное комсомольское слово. Давайте по рукам, и я полетел, – я протянул ладонь Воланду, улыбнувшись простоватой и даже немного дебильноватой улыбкой.

– Мессир, кажется, нас кто-то держит за дураков, – мяукнул низкорослый толстяк. – Нам твоё честное комсомольское слово, как мертвецу горчичник на поясницу. Вот читай, расписывайся и лети, – коротышка протянул мне появившийся из воздуха пергаментный свиток с текстом.

– Ну, хорошо, – я взял бумагу и одним глазом пробежал её содержимое, в котором чёрным по белому значилось, что на одно своё желание, от меня потребуют выполнение одной просьбы товарища Мессира. – Хорошо, – прокашлялся я, – не хотите честного комсомольского слова, могу дать честнейшее слово достойного строителя коммунизма.

– А что вас, Иван, не устраивает в договоре? – криво усмехнулся Воланд. – Там вроде все честь по чести.

– Просьба, которая не ограничена ничем, может слишком дорого обойтись в будущем, – я вернул бумагу толстому коротышке. – И вообще, давайте прощаться, мне на концерт пора, у меня там финальная песня сейчас закончится. У вас свой праздник, у меня свой.

– Интересный вы человек, хоккеист Иван Тафгаев, – проскрежетал Воланд. – Многие бы на вашем месте подписали всё что угодно за своё заветное желание. А вы вместо НХЛ играете в хоккей с простыми заводскими любителями, ещё и кочевряжитесь.

– Многие вольны поступать, как им заблагорассудится, а я что угодно не подписываю, – пророкотал я, сжав словно боевую алебарду клюшку в руках.

– Похвально, – по слогам произнёс Мессир. – Бегемот, дай нашему гостю небольшой новогодний подарок и проводи его в этот самый ДэКа.

– Не извольте беспокоиться, – коротышка галантно поклонился Воланду, а тот, взяв под руку Маргариту, которая вела себя как лишённая воли кукла, пошёл к остальным гостям.

– Дурья башка, – тут же заворчал Бегемот, – мы услугу, ты услугу, ты мне, я тебе, чё ты затупил? Весь мир так живёт. Все дела вокруг так делаются. Теперь локти кусать будешь.

– Я до локтей зубами не достаю, – буркнул я.

– Иди за мной, шутник, – хохотнул коротышка и очень резво побежал прямо через толпу танцующих женщин и мужчин.

Странно, но люди, которые кружились под очередной вальс Штрауса, как-то сами собой незаметно расступались перед котом Бегемотом и вообще в такой толчее никто никого не задевал и не касался. А музыка струилась буквально со всех сторон, что создавало полное ощущение объёмности звука. К тому же люстры, волшебным образом попадая в ритм вальса, стали переливаться разными световыми огнями. Но больше всего меня поразило ночное звездное небо. Пока мы с Бегемотом куда-то бежали небосвод очень медленно, но заметно глазу, поворачивался против часовой стрелки.

– Весело тут, – пробубнил я себе под нос, когда коротышка остановился на небольшом пятачке, где никто не танцевал.

– Это тебе, – протараторил кот Бегемот, сунув мне в руки голубую картонную коробочку размером десять на десять сантиметров. – Значит так: загадываешь желание, открываешь футляр, вылетает мыльный шарик, лопается и считай, что загаданное в наступающем году сбудется. Сразу хочу предупредить: фантазируй в пределах разумного, небольшое чудо, не более. И от меня можешь половинку крохотного желания загадать, хе-хе-хе. И вот ещё что! Грамоту от заводского профсоюза, как и обещал, пошлёшь мне ценной бандеролью. У меня ни одной грамоты дома нет, – жалобно замяукал кот Бегемот.

Из-за чего я не удержался и почесал толстенького коротышку за кошачьим ухом, как это иногда делал своему коту Фоксу. Бегемот блаженно заурчал, затем уставился на меня большими удивлёнными глазами и возмущённо шлёпнул по моей руке.

– Благодарственную грамоту с большой круглой печатью я гарантирую, – смущенно произнёс я.

– Смотри! Салют! – громко мяукнул он.

«Что я салютов не видел?» – подумал я, улыбнувшись и подняв глаза к небу, где захлопали большие гроздья разрывающихся фейерверков. И в ту же самую секунду эти разноцветные брызги огней превратились в обычные бумажные листочки, а звёздное небо стало простым потолком уездного ДК. И до моего уха долетели аплодисменты зрителей и их же дружные скандирования:

– Молодцы! Молодцы!

– Поклонились! – скомандовала режиссёрка Кира Нестерова.

И я вместе с артистами агитбригады автоматически согнулся в пояснице. И только мне подумалось, что я пережил пусть необычный, но кратковременный сон, как в правой руке обнаружил небольшую голубую коробочку.

* * *

– Ванечка, ты, что будешь пить? – спросила меня Наташа Сусанина, накрывая стол, который мы с ребятами из агитбригады вынесли на сцену.

– Безалкогольное пиво, – брякнул я, затем прокашлялся и добавил, – в том смысле, что берёзовый сок.

– Кто ж, твою дивизию, в Новый год пьёт безалкогольный сок⁈ – прокрякал старик Харитоныч, обнимая как новорожденного ребёнка пятилитровую бутыль самогонки.

– Мужики, принимай подарок от благодарных зрителей! – захохотал я, видя, как в зрительно зале переминается с ноги на ногу хозяин моего временного дома.

– Вот это презент! – радостно рявкнул Вовка-гитарист и первым спрыгнул со сцены, по которой артисты бегали туда и сюда перетаскивая стулья и угощения.

– У меня тама в санках ещё одна такая «красотка», – важно заметил Харитоныч, передавая бутыль нашему музыканту. – Впускаете меня в свою молодую компартию, али как?

– Проходите-проходите, Иннокентий Харитонович, – кивнула Кира Нестерова. – Товарищи, давайте побыстрее остался час до Нового года.

«Ещё вагон времени, чтобы расслабиться, – усмехнулся я про себя, разглядывая загадочный картонный подарок. – Как так меня куда-то перенесли, если я, по утверждению ребят, всё время был на сцене и даже вроде как пел. Либо я исчез всего на мгновенье, а потом просто-напросто долго не мог прийти в себя? Хотя какая разница, что да как? Есть вполне осязаемый подарок, нужно не мудрствуя загадать желание и открыть коробочку. А что я хочу? Хочу летом вернуться в Высшую лигу. Однако она от меня и так не убежит, тем более это пообещали парни из конторы Юрия Андропова. Но в „Вышку“ мало вернуться, там надо ещё и заиграть. А для этого нужно здоровье и ещё раз здоровье. Старые и больные ветераны советскому хоккею не нужны. Кстати, Тихонов не взял Харламова на Кубок Канады 1981 года ещё и потому, что у Валеры после первой автоаварии плохо сгибались голеностопы. Значит, к первой предсезонной игре у меня должны зажить все ушибы, переломы и растяжения. Ну вот, достойное и вполне реальное желание».

– Что это у тебя в руках? – заинтересовалась коробочкой Наташа Сусанина.

– Подарил какой-то зритель, – приврал я. – Представляешь, сказал, что там внутри мыльный пузырь.

– Дай я посмотрю, – буром полез исполнитель ролей пьяниц и хулиганов Витёк.

– Спокойно, товарищи, – я поднял рукой свой подарок высоко вверх. – Сейчас все вместе её откроем. Будет там мыльный пузырь или нет, как вы считает? – обратился я ко всем, кто был сейчас на сцене.

– Иван, открывай свою коробчонку с лягушонкой, и садимся за стол, – проворчала Кира Нестерова.

– Хорошо, открываю на счёт три, – хохотнул я и тут же загадал одно большое и одно половинчатое желание, чтобы к первому предсезонному матчу прошли все болячки, и чтобы в следующем сезоне хоть иногда мне сопутствовала спортивная удача.

– Раз, два, три! – загоготал Витёк.

Я осторожно приподнял крышку, так как мне теперь и самому стало интересно, есть там волшебный мыльный пузырь или нет. И вдруг из приоткрытой коробочки выскочил крошечный мыльный пузырёк, а потом он медленно стал раздуваться и расти в размерах, при этом всё выше и выше поднимаясь в воздух. Артисты агитбригады, все как один взрослые дети, приоткрыв рты, уставились на это небольшое мыльное чудо. А пузырь тем временем всё рос и рос и, поднявшись на высоту в четыре метра, достиг размеров баскетбольного мяча.

– Обалдеть, – пролепетал Витёк и в тот же самый момент мыльный шар, глухо хлопнув, прекратил своё короткое существование.