Текст книги "Рудимент"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

30. АРМИЯ ЗАБЫТЫХ ИКРИНОК

– Петька, это Крис, из второй смены… – Барков шмыгнул носом, не отваживаясь прикоснуться к лежащему ничком охраннику. – Петька, он дышит…

Мне стало немного смешно. Готовый материал для психоаналитиков – самоубийца в тревоге за свою жизнь!

– Он тебе ничего не сделает, – обнадежил я. – Переверни его и достань на поясе ключи. А затем сними с руки браслет.

– Это глухой номер, – потерянно произнес Барков. – Да и куда мы пойдем, если выберемся отсюда?

– Например, в российское посольство. – Я посветил сквозь дальнюю решетку поста. Двери на лестничную клетку были раздвинуты, очень хорошо, просто замечательно.

– Вот еще! – усомнился Владислав. – Кто нас там будет слушать?

– Им придется нас выслушать, – сказал я. – Потому что у нас есть дискеты!

– И что потом? – уныло осведомился Владислав. В темноте я не видел его лица, один лишь смутный силуэт на фоне окна. Мне пришло в голову, что я первый раз побывал у него в гостях и даже не могу как следует оценить уют. – Это же одна мафия, неужто не просекаешь? Они замнут дело, будто ничего и не было, лишь бы не раздувать скандал…

– Скажи мне, Владислав… – Кажется, мне кто-то говорил, что Барков не любит, когда его называют по имени, но как раз сейчас мне необходимо было его поддеть. – Скажи мне, а почему, по-твоему, российское посольство не захочет скандала?

– Как «почему»? Ты, будто, первый день живешь. Да кто же захочет Штатам подлянку кинуть? Ведь если все, что ты надыбал, правдой окажется, надо рвать дипломатию к едрене фене, втыкаешься?

– Ну, и?.. – весело поддакнул я.

– Что «ну»?

– Рвать дипломатию. И что тут такого страшного?

– Как это, что страшного? – разволновался Барков. – Петя, мне на политику накласть и растереть, сам понимаешь, но они обосрутся перед Штатами понты кидать, я тебе зуб даю! Ты что, по телеку не смотришь, как наши им зад лижут?

– Так почему бы не помочь нашим перестать лизать американский зад? – Внезапно мне почудилось какое-то движение в коридоре.

Я подал назад, поводил лучом фонарика. Все двери по левую руку стояли открытыми. Лаборатории, две пустые палаты, комнаты Роби и Тани. В торце коридора, свернувшись калачиком, лежал кто-то в белом, один из дежурных врачей. С такого расстояния я не мог разобрать. Правое крыло тонуло в непроницаемом мраке. Если проехать метров десять к лифту, то путь преградит решетка. Возле нее, совсем недалеко, валялся охранник со спасительной магнитной картой и связкой ключей. Но чтобы открыть путь наружу, я нуждался в человеке с исправными ногами и руками. Я не продумал важный момент. Засовы постов не подчинялись общей схеме безопасности. В случае аварии они потребовали ручного управления.

Косые прямоугольники вечернего света падали из открытых настежь дверей на отполированный пол коридора. Ни малыш, ни Таня не решились выбраться наружу. Вероятнее всего, они даже не проснулись.

На случай, если тут кто-то остался невредим, у меня имелось последнее средство, хотя я его очень не хотел бы пускать в ход. Еще накануне Барков, под моим мудрым руководством, пропустил мне в рукаве провода и закрепил пластырем на ладони пластины самодельного шокера. Если мне встретится кто-то живой и злобный, достаточно протянуть слабую, трепещущую руку. Никто не откажет в помощи несчастному, заплаканному мальчишке-инвалиду.

Я просто могу не успеть прочесть заклинания. Или могу нарваться на наркомана; достаточно даже пары затяжек марихуаны, чтобы действие моих слов резко снизилось. Но руку инвалиду подаст каждый.

Вот только жаль заряда батарей. Мне ведь еще ехать надо.

– Петька, ты это всерьез? А вдруг наши погонят из страны все иностранные фонды? Могут ведь и посольские отношения разорвать. Что тогда будет? Война начнется? Ты чего, Третью мировую затеять собрался?

– А почему ты говоришь о Третьей мировой? – Я еще раз обвел фонариком коридор и двинулся в сторону поста. Барков нехотя поплелся следом. Парню очень не хотелось притрагиваться к телу парализованного Криса, но еще больше он стеснялся опозориться передо мной. Мне вдруг пришло в голову, что я не имею права больше думать только о себе. Я подговорил его на акцию и теперь, как командир, отвечал за подчиненного… – С чего ты взял, Барков, что начнется всеобщая бойня?

– Так арабы, и вообще… – неуверенно протянул он. – Многим только повод дай, начнут линчевать американцев по всему миру. Тихо, слышишь?! Стреляли, вроде…

Мне тоже послышалось несколько приглушенных щелчков, но я никогда не участвовал в военных стрельбах. Только не хватало, чтобы паника Баркова начала передаваться мне!

– Но войны-то не будет, – успокоил я. Луч фонарика уперся в белое лицо Криса. Глаза бывшего морского пехотинца закатились, над впалыми щеками жутко поблескивали синие белки. – Кто попрет против ядерного оружия? Ты за Америку не беспокойся, лучше сними с него браслет и расстегни ремень. – Я не беспокоюсь… – Барков встал на колени и вдруг сделал удивительную вещь. Перекрестился. Я ему не мешал и не подсмеивался. Если у парня сдадут нервы, весь мой план провалится, мы останемся запертыми до подхода свежих сил «противника».

Наконец, замок на решетке щелкнул, и осталось единственное препятствие. Последний непростой маневр – спуск по лестнице, и наружная, двойная дверь. Я уже продумал вариант на случай, если она окажется запертой. Последнюю неделю я тщательно, насколько позволяло присутствие камер слежения, изучил оба выхода и пришел к выводу, что парадный защищен хуже. Пара-тройка хороших ударов углом металлической кухонной вешалки, на которой обычно сохли поварешки и кастрюли… – Барков, кого ты называешь нашими? – Нашими? – удивился мой подельщик. – Ну, я под тебя подлаживаюсь. Ты здесь недавно, для тебя русские – пока что наши. А поживешь подольше, так американцы своими станут. И вообще! – обиделся он. – Чего ты к словам цепляешься?

– Барков, ты ведь не подлаживался, не ври. – Я чувствовал, что первый шок у него проходит, и стремился закрепить моральную победу. Если он снова начнет колебаться в самый ответственный момент, мы погибли. Я понимал, что слишком многого добиваюсь от больного человека, но тупое зомбирование меня тоже не устраивало.

– Ну, не подлаживался… – насупился он. – И что тут такого? Все равно мне наплевать.

– А если наплевать, то чего бояться? Один я не смогу добраться до ближайшего консульства. Мы же договаривались, что пойдем вместе. Кроме того, перед консульством мы должны заскочить на почту и слить информацию хотя бы в парочку крупных газет.

Барков колебался.

– Так на фига в газеты, если можно через Интернет? И с консульством тоже…

– Барков, в Крепости нет напряжения. И не будет, как минимум, до завтра. Я даже не успел подзарядить свои батареи.

– А надолго тебе хватит? – почти в деловитом тоне осведомился он.

– Часа на полтора. Так ты идешь со мной?

– Ну… иду. А ты уверен, что там все… Ну, ты понял.

– Да, все отключились, Кроме больных в палатах и охраны внешнего периметра. Так что, если мы проторчим тут еще час, они вызовут аварийную бригаду, и мы не вырвемся. А возможно, что уже вызвали. Надо торопиться.

– А что делать-то? Как выходить?

– Ты возьмешь меня на руки и отнесешь на крыльцо. Затем поднимешься за креслом. Придется ходить пешком, лифты стоят. После кресла вернешься в третий раз, за мешками. Там компьютер, еда и лекарства. Неизвестно, сколько времени уйдет на дорогу. После чего возьмешь у меня устройство для вскрытия электронных замков и проникнешь во внутреннюю караулку тоннеля. Изнутри отодвинешь ворота, чтобы я мог проехать.

– А там, в караульной?..

– Наверняка там кто-то есть. Но вреда не причинят.

– Ты рехнулся, Петя! Ты хочешь пешком до Вашингтона струячить?

– Есть консульства и поближе. Барков, ты же должен уметь водить машину?

–Когда-то все умел… – пригорюнился он, но тут же ожил. – А чо? Классно. Стырим тачку, а если за нами припустят, разгонимся – и с обрыва…

– С обрыва – ищи себе другого компаньона! – сухо оборвал я.

– Погоди! – Он подошел ко мне вплотную. Я подумал, что если он споткнется и уронит меня на неосвещенной лестнице, не спасет никакой массаж. – Петька, а как же Леви? А в других корпусах?

– Ничего с ними не случится. Утром, я уверен, прибудут люди из Клиники, это южный филиал «НРР», и все восстановят. Одну ночь перебьются без света. – А Таня? Нельзя ее здесь бросать! Представляешь, что будет, если она случайно выйдет в коридор и увидит Криса! Мрак и тишина. Посвист ветерка в отключенных кондерах. На границе восприятия пронесся какой-то неясный шум, словно упала большая корзина, заполненная яблоками. Яблоки раскатились, и снова все стихло… Владислав поставил меня в неловкое положение. Не то чтобы он оказался человечнее, или, там, милосерднее меня. Просто, я бы не отважился похищать невменяемых соседей. И куда мы их денем, когда выберемся на шоссе?

Десять вечера. Корпус и парк непреодолимо заволакивал мрак. И снова непонятный звук, возможно, это мое перевозбужденное воображение. Мне почудилось, что кто-то вскрикнул. Но не за окнами барковской палаты, трехслойные стеклопакеты не пропускали шум. Крик донесся откуда-то снизу…

– Ты слышал? – Владислав вздрогнул. – Это оттуда, из перехода в корпус «В», там, где дурики живут! Петька, ведь они же не пройдут сюда?

С минуту я лихорадочно соображал. С одной стороны, лишние люди, абсолютно беспомощные во внешнем мире, превращаются в колоссальную обузу. И в то же время, если нам удастся захватить автомобиль, прорваться к русскому представительству и собрать пресс-конференцию, то шансы на успех резко возрастают. Я добьюсь независимой медицинской экспертизы, я знаю, откуда пригласить врачей, никаким боком не связанных с Пентагоном…

– Буди ее! – скомандовал я и помчал назад. Левое колесо подпрыгнуло, в темноте я переехал запястье Курта. Барков, радуясь, что не придется делить опасность на двоих, трусил следом.

– Буди Таню! – Я взглянул на подсвеченный циферблат часов. – Она тебя лучше знает, не испугается. Скажи ей, чтобы оделась потеплее, ночью прохладно. Тебе придется нести ее на руках и закрывать ей голову, чтобы она не видела небо…

– Дотащу. Она весит, как воробей… – Барков храбрился, но я слышал, как стучат его зубы. Наверняка у него, вдобавок, дергались обе щеки и ходуном ходили конечности. К счастью, мрак избавлял меня от этого милого зрелища. – А Леви?

– Я разбужу Руди. Думаю, он не откажется прокатиться…

– Руди? – нервно хихикнул Барков. – Нет, этот с радостью пойдет, хоть куда. Скажи только слово, что идем гулять. Как быть с Леви?

– Мы предложим ему. – Я разрубил узел одним махом. – Предложим и скажем обо всем честно. Либо он пойдет с нами добровольно, либо ты запрешь его в палате.

– Честно?! – остолбенел Барков. – Ты хочешь его принудить к заявлению об участии в создании сект? Кто ему поверит? Да он и не согласится…

– Здесь вся его история болезни. – Я постучал по нагрудному кармашку. – Нам останется представить живое доказательство.

– Чем черт не шутит, – Барков отчаянно махнул рукой. – Леви самолюбив, ему доставит удовольствие поболтать с газетчиками. А на великого патриота он не шибко смахивает… Петька, слышь, а ты уверен, что на первом решетки не открылись?

– Уверен! – твердо сказал я. – На решетках автономные замки. Никто из второго корпуса сюда не проникнет… Но уходить надо как можно быстрее! Я изо всех сил изображал внешнее спокойствие, втихую радуясь, что Барков не видит моего лица. Мне не хотелось верить в буйнопомешанных, но оставить беззащитного малыша и Таню теперь не представлялось возможным. Я не стал доводить Баркова до истерики, но из «В» и «А» непременно должны были существовать отдельные выходы.

Вот только куда они выводят?

Руди спал, как и бодрствовал, точь-в-точь, пятилетнее дитя. Подложив кулачок под щеку, пуская слюни и подтянув коленки к подбородку. Свободной рукой он обнимал плюшевого утенка. Хотя времени было в обрез, я не удержался и покрутился немножко по палате, высвечивая фонарем его развешенные на стенах поделки. Надо напомнить Баркову, чтобы забрал их с собой…

– Малыш! – позвал я. – Руди едет с ребятами кататься на машине!

Четверть часа спустя мы мерзли перед входом в подземный тоннель. Парадная дверь корпуса отворилась неожиданно легко. Нам не пришлось ничего крушить, оказалось достаточно сорвать кожухи с направляющих и отсоединить заклинивший моторчик. После этого Барков вытолкал дверь плечом. Руди капельку похныкал, отказываясь переодеваться в спортивный костюм. Он упорно хотел кататься в пижаме. Затем ему срочно понадобилось на горшок, а Барков наотрез отказался выполнять роль нянечки.

Совершенно неожиданно на помощь пришла Таня. Вот от кого я не ожидал никаких активных действий, но маленькая девушка приняла живейшее участие в сборах малыша. Несмотря на полуметровую разницу в росте. Кое-как мы его собрали, и Барков отконвоировал сонного альбиноса в парк. Кроме катания, основным стимулом к ночной вылазке послужили кисточки и краски. Руди было обещано, что поедем рисовать настоящий город и настоящих дельфинов.

К нашему появлению апостол еще не планировал отбой. Он успел выяснить, что сигнализация и дверной запор не действуют. Затем, в потемках, включил ноутбук, работающий от батарей, и, освещая себе путь светом с экрана, отважился на вылазку в коридор. Ни фонарика, ни свечки у Леви, понятное дело, не было.

Через три метра Леви напоролся на разбитый нос доктора Сью. Видимо, падая, она расшибла свою квадратную физиономию. Вообще непонятно, какого черта ее понесло на наш этаж. Сидела бы себе в мед-блоке и разгадывала кроссворды. А может быть, она как раз направлялась вставить апостолу пистон, чтобы отключал игрушки и ложился спать? Все произошло точно по сценарию, в двадцать один тридцать.

Если начальники не произвели замены среди дежурных, если никто не заболел и не ушел в отпуск! Короче, если все, с кем я пообщался надлежащим образом четыре дня назад и восемь дней назад, заступили сегодня в девять вечера, то ни одного бодрствующего сотрудника нам повстречаться не должно. За исключением тех, что патрулируют снаружи.

За исключением неизвестных мне постов в корпусе «А», о которых могло быть неизвестно и санитару Томми.

Наступив на спящую миссис Сью, Леви благоразумно отступил в палату, забаррикадировался и списал проблемы на происки бесов. В отличие от меня, его лишали самостоятельного виртуального общения по вечерам. Позже он нам сказал, что сразу кинулся в Интернет, но пока путался в клавишах, вспомнил, что даже не знает, где находится Крепость.

После чего Леви начертил вокруг себя парочку пентаграмм, рассыпал чудодейственные порошки и принялся творить молитвы. Он не смог уверенно сказать, к каким божествам обращался, но поклоны возымели свое действие.

Приперлись мы с Барковым и направили на философа прожектора. Отважный адепт буддизма слегка описался, но в целом встреча прошла в конструктивной обстановке.

– Меня передадут русским? – Леви заранее настраивался на героическую смерть. – Меня будут пытать током и водой? Я знаю, в русских тюрьмах пытают…

– Братан! – задушевно обратился Барков, – Если ты не заткнешься, я затолкаю тебе в задницу фонарик, так, чтобы светило через рот. Все равно у тебя пасть постоянно нараспашку…

– Я никуда не пойду! – обиделся Леви и гордо отвернулся, сидя с мокрым задом в центре своей напольной каббалистики.

– Как угодно! – сказал я. – Пошли, Барков. Пусть остается тут один.

– Как один? – не выдержал Леви. – Почему один?

– Потому что Таня и Руди идут с нами. А ты посторожишь корпус. Кстати, советую спрятаться. Если кто-нибудь из охраны очнется, всякое может быть…

– Эй, постойте! – Леви догнал нас на площадке лестницы. – Не оставляйте меня! – Резонанс от его визга проскакал теннисным мячиком по перилам, отразился от стен и замер в глубине уснувшего здания.

Мы предложили ему подождать восхода солнца в парке. Но Леви, когда хотел, был совсем не дурак.

– Вы сбежите, – заявил он, – а мне за вас отдуваться. А если приедет посланник Папы, или Лама, что со мной сделает Сикорски? Меня задушат подушкой, вот и все… Не выйдет от меня отделаться!

Самые интересные события поджидали меня с Таней. При всем своем аутизме девочка не страдала ранним маразмом и немедленно просекла ситуацию. Она поняла, что в Крепости произошло нечто неординарное, и начала нажимать все кнопки, встречавшиеся на пути. Хорошо, что Барков не успел унести меня вниз. Я дожидался его в кресле малыша и с каждой секундой все больше переживал, что пошел у Влада на поводу. С возрастающей тревогой я прикидывал, не взялся ли я за непосильную ношу… И, как ни странно, Таня беспокоила меня больше, чем все остальные.

Потому что она несла реальную угрозу окружающим.

Первым делом, пока Руди копался, выбирая в дорогу трех самых надежных плюшевых попутчиков, Владислав спустил в холл тяжелое кресло. Леви, пыхтя, при свете Таниного ночника сражался с компьютерами, соединяя между собой мой и свой ноутбуки. Напоследок я решил еще разок продублировать информацию. Шесть дискет, до предела забитых архивными данными. Таня уговаривала Руди ограничиться в пути одним слоном и оставить в больнице утиное семейство.

Дальше произошло следующее. Барков отнес меня в холл. Почувствовав задом любимое сиденье, я воспрял, даже позволил себе конфетку. Леви за руку привел малыша и разрешил ему рисовать на мраморном полу. Это оказалось очень умным решением, Руди тотчас плюхнулся на пузо и, напевая детскую песенку, принялся водить мелком. Как ни парадоксально, ему хватило ума не использовать акварель по мрамору. Леви оставил малыша на мое попечение и вприпрыжку понесся за Барковым.

Предстояло забрать сумку и помочь тому с Таней. Среди светлых мраморных колонн Леви издалека удивительно напоминал яйцеголового пришельца потерявшегося на нашей сумбурной планете.

Я смотрел сквозь огромные окна нижнего холла на притихший ночной парк и гадал, что происходит в других корпусах. Я даже с Барковым не хотел делиться своими подозрениями относительно корпуса «А». Поскольку нас до сих пор не задержали, значит, офицер на подземной перемычке тоже получил «дозу». Хорошо, если решетки заперты.

А если нет?

Если все двери корпуса, как и здесь, сработали по противопожарной схеме, и палаты стоят открытые? Возможно, там нет палат, в обычном смысле. Судя по тому, что мне удалось выдавить из Томми, обитатели корпуса «А» не нуждались в журнальных столиках и торшерах.

Кого я выпустил гулять?

Как много непредвиденных сложностей возникает! Я так ловко обдумал стратегию, но споткнулся на первых же практических шагах.

Где же Барков? Ему давно пора вернуться!

Танино поведение меня серьезно беспокоило, но тут я впервые серьезно подумал об оружии. Я запретил Баркову прикасаться к пистолетам охранников. Защищаться мы все равно не умеем, а с оружием в руках Владислава пристрелит первый же коп и будет прав.

Вероятно, следует изменить правилам.

Я вглядывался во тьму. В этих краях солнечная погода стоит триста дней в году, но, как назло, сегодняшней ночью низкие дождевые тучи царапались о верхушки пальм. Наверху бушевал ветер, однако внутри крепостных стен царил полный покой. Ни единый огонек не прорывался сквозь кусты, отключение энергии прошло без задоринки, только на радиомачтах внешнего периметра перемигивались лампы, и на севере, над черной крышей административного корпуса, колыхалось неясное зарево. Это с той стороны спаренного здания, где со светом был полный порядок, за рукотворной пропастью, работал прожектор. Освещал автостоянку и вход в тоннель, где нам предстояло выйти.

Там, как минимум, двое вооруженных мужчин. Хотя иногда заступает женщина. Я не был с ними знаком лично, но прекрасно знал их всех в лицо. Внешняя охрана Крепости не менялась годами. По поводу охраны гаража я разработал четыре варианта поведения.

Не прошло и двадцати минут, как все мои прогнозы полетели к чертовой матери…

По лестнице застучали шаги. Достаточно было услышать сорванное дыхание Леви, чтобы понять, как он боится передвигаться в темноте один. Даже Руди не трусит, вон, лежит себе и водит мелком, и я, беспомощный, по сравнению с ходячими. И с чего апостол такой паникер? Ему в любом случае не грозит ничего хуже, чем есть…

– Таня… Таня боится! – прохрипел он. – Барков несет ее, но она не отвечает…

Первым моим позывом было ответить, чтобы оставили ее в покое, пока девчонка не затянула нас всех в воронку безумия.

– Барков сказал, что, может быть, ты попробуешь ее успокоить. Он сказал, что, коли ты успокоил санитаров…

Владислав подбежал, шлепая по мрамору босыми пятками, прижимая к груди сверток из одеял. Из свертка снизу торчали Танины смуглые лодыжки.

– Петька, она совсем расклеилась! Я слышу, какой у ней сквозняк в башке раздувается!

– И что ты предлагаешь? Чтобы я за три минуты ее форточки заткнул?! Врачи с ней четырнадцать лет не могли справиться, а я кто такой, чтобы лезть в ее извилины?

Привлеченный шумом, Роби оторвал глаза от пола. На нетренированных предплечьях Баркова вздулись вены, но он продолжал удерживать девушку. Леви трясся, обхватив себя руками. Я чувствовал, что сам нахожусь на грани истерики.

Внезапно матовый диск луны выскользнул из дымной прорехи, и всю нашу могучую кучку словно окатило жидким серебром. С необычайной остротой я ощутил окружавшую нас бездну враждебности. Враждебностью проросла не только уснувшая Крепость, но и мир за ее пределами. Все трое смотрели на меня, свет луны отразил блеск зрачков. Слюнявый малыш Руди, бледный как смерть апостол и шатающийся от усталости Барков. Три забытых, никому не нужных выкидыша равнодушного спрута, три икринки, унесенные сквозняками. А спрут, шевеля асфальтовыми щупальцами, уплывает все дальше, он плевать хотел на детишек…

Те пару секунд, пока ночное светило опять не спряталось за тучи, вестибюль просвечивал насквозь. На оба крыльца накатывались волны угрюмой тропической растительности, а далекая решетка спасительного тоннеля сверкнула сквозь кусты, как ухмылка кашалота. Нам предстояло выломать стекло и пройти, как минимум, тридцать метров по ночному лесу, а затем спуститься в безжизненный тоннель… – Посади ее ко мне на колени! – сказал я. – Сажай, не бойся. Леви, приоткрой ей лицо и подержи сзади, чтобы не упала. Барков, не стой, как жираф, посмотри, что с дверью. Если не сумеешь освободить ролики, отправляйся в кухню, за инструментом…

Потом я постарался отключиться от всего и сосредоточился на Тане. Я не телепат, как Барков. Я не врач. Я добивался только одного: чтобы она уснула и позволила себя нести…

Я говорил и говорил, не повышая голоса, поглаживая ее головку, уткнувшуюся мне в грудь. Я не делал попыток размотать одеяло, чтобы, не дай Бог, не усугубить наше, и без того шаткое, равновесие. Девочка дышала все ровнее, прекратила подергивать плечиками; у меня в глотке давно пересохло, и вообще, первый раз в жизни на меня столь надолго навалили порядочную тяжесть. Я намеревался подать знак Леви, чтобы он прекратил ее поддерживать и вместо этого потянул бы чуток на себя, чтобы освободить мою диафрагму, но…

Оказалось, что мерзавец Леви уснул. Мои потуги, направленные на Танюху, усыпили неблагодарного апостола. А я-то психовал, от чего так тяжко дышится! Сидя у меня в ногах, Леви навалился плечами и своей баклажановой башкой на Танюху, и вместе они припечатали меня к спинке кресла.

Танюхе было вообще не место в нашем корпусе. По всей логике, она не имела никакого отношения к «русскому отделу» и должна была, скорее, содержаться в корпусе «В», там же, где «прописана» Куколка. Ее лечащим врачом была мама Дженны.

Очень может быть, что Танины родители, навещавшие девочку на белом лимузине, еще в южной Клинике, многого не знали о своем ребенке. Но, как и Куколку, ее жалели и перевели на этаж к Леви. Для укрепления коммуникаций…

– Готово! – прохрипел из темноты Барков. – Как она?

В вестибюль ворвались ночные заклинания ветра. Ветер говорил, что нам не следует никуда идти, что мы не прорвемся через парк, что нам никто не рад снаружи…

– Она спит. – Я размотал одеяло, потрогал спутавшиеся, потные волосы японки. На меня дохнуло ее горячим, доверчивым запахом, и на мгновение вспомнилась Куколка, как она сидела на мне верхом…

Нет, нет, только не сейчас!

Я растолкал Леви, Барков поднял девчонку. Апостол запихал в сумку причиндалы малыша, недовольного тем, что его опять оторвали от творческого процесса.

И наша армия выкатилась под дождь.

Впереди блестели зубы кашалота.