Текст книги "Закрытый перелом"

Автор книги: Виталий Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

 
… ведь много на земле осталось
Несделанных и очень важных дел…
Неудержимо… наступает старость…
И ничего ты толком…
Не успел…
 

Стихи А.А. Гусовского.

Молчание первой нарушила Марина:

– А может счастье именно вот в этом, в чуть пожелтевшем золоте дубрав… – задумчиво повторила она и вздохнула. – Знаешь, Антон, после твоих песен сразу хочется жить и работать.

Было заметно, что Марине непросто говорить эти слова, как будто горьковатые на вкус, да и на остальных песня произвела сильное впечатление.

– Еще, – восторженно попросил Сергей и вместе со стулом пересел ближе к Антону.

Таисия сияла, ну, просто лучилась от гордости за Антона.

Люся с интересом, искоса, разглядывала Антона, так, что Виктор почувствовал даже мгновенный укол ревности.

Антон пел еще, пел много, не скупясь, умело подбирая репертуар и каждый раз находя следующей песне свою интонацию: то лирически грустную, то бесшабашно веселую, то лукаво ироничную, то ласково нежную, то озорно разухабистую…

Потом отложил гитару:

– Как вам это нравится? Народ вовсю эксплуатирует своего диктатора. А ну-ка, Вика, поставь что-нибудь мелодично-ритмичное.

Пока Виктор выбирал кассету, Антон с Сергеем отодвинули столик, а Люся встала и рассматривала маски.

Пространство комнаты мягко заполнила музыка. Виктор подошел к Люсе и пригласил ее на танец. Когда она положила руку ему на плечо, а он обнял ее за талию, то мысленно поблагодарил того неизвестного гения, который придумал возможность этого плавного, легкого, слитного движения двух тел, самой природой предназначенных друг другу.

– Я смотрела на ваши маски и заметила, что если меняется освещение, то меняется и их выражение, – сказала Люся и откинула голову, чтобы удобнее было смотреть на Виктора.

– Также, как и человеческие лица выглядят по-разному в зависимости от освещения, – согласно кивнул головой Виктор. – Ваше, например, сейчас похоже на освещенный изнутри лунный камень, но только не холодным ночным светом, а светом теплого заката, который чуть бледнеет перед наступлением темноты.

– Спасибо за красивое сравнение, – сказала Люся, – мне нравится, как вы говорите, мне хочется смотреть на ваши маски, простите, человеческие лица, и отгадывать, что они хотят сказать, а значит, что хотели сказать вы, мне хочется, чтобы вы говорили еще…

– У меня, – продолжил Виктор, – ощущение, что между нами есть нечто, недоступное другим, то, что только наше и больше ничье, то, что не существует, если мы врозь, если нет кого-то из нас. Я не очень путано говорю?

– Нет, все правильно, – улыбнулась Люся, – я ощущаю то же.

– И я… Я не знаю, как сказать, – Виктор вдруг охрип от волнения, – я хочу, чтобы это чувство оставалось, чтобы так было всегда… И, если вам здесь нравится, приходите сюда и приносите свою радость и свое горе, и это будет горе пополам и это будет радость вдвойне…

– Хорошо, – откинула голову Люся. – Решено. Я предпочитаю решать сразу, по принципу: раз – и все!

И Люся прижалась к Виктору.

Их молчание было настолько наполнено теплом расцветающего чувства, что они не заметили, как Таисия и Антон, Марина и Сергей окружили их, и, взявшись за руки, карнавальным хороводом заключили в свои объятья…

3

Счастье…

Был ли Виктор счастлив прежде, до встречи с Люсей? Да, потому что любил свою первую жену Галину и был счастлив с ней, и сильно страдал, когда они разошлись, но то было иное счастье, счастье слепой влюбленности молодости, слепой еще и потому, что молодость эгоистична и любит больше от желания любви и еще не умеет дарить своих чувств, а хочет, чтобы ее одаривали. После развода, после этого сильного ожога Виктор внутренне очерствел, мыслил трезвее, рассудительнее и, став к тому же хозяином двухкомнатной квартиры после смерти родителей, не допускал в отношениях с женщинами, с которыми его сводила судьба, ни страсти, ни глубины чувств. А может быть ему удавалось так жить еще и потому, что он никого не любил по-настоящему.

Иное дело Люся…

Виктор проводил Люсю, она назвала ему номер своего домашнего телефона, сославшись на то, что на работе трудно ее поймать, но проводить себя разрешила только до перекрестка в квартале новых, прямолинейно стандартных домов и чмокнула его в щеку на прощание.

Вернувшись домой, он тщательно прибрался в квартире, мысленно представляя себе как раздастся звонок и Люся войдет в чистую, ждущую ее прихода комнату. Виктору показалось, что маски сочувственно поглядывают на своего хозяина и лукаво перемигиваются между собой, потому что для них Люсина рука, Люсин взгляд теперь важнее, чем его. "Ах, вы предатели", – беззлобно подумал Виктор и перевесил самую нахальную в дальний угол.

С этого момента Люся вошла в его жизнь, вошла не только желанным подарком, а как спокойная, властная хозяйка его чувств, его мыслей, его времени. Вначале он не понял этого, а если и понял, то не противился, сам желая своего плена.

Виктор полюбил.

Полюбил сильно, по-настоящему, но сам еще не знал ни силы своего чувства, ни истинной цены его.

Окружающий мир поменял для Виктора свою обыденность на праздничный наряд: февральские вьюги побелили город и, выдохнувшись, стихли, светило роскошное солнце на голубом атласном небе, воздух обжигал родниковой свежестью. Ощущая необыкновенный подъем обострившихся чувств, Виктор удивленно и радостно понимал, что он сейчас не такой, как все, что он и своей летящей походкой и взволнованными глазами выделяется из серой, унылой по сравнению с ним толпы, которая буднично вершит свои дела. И Виктору хотелось крикнуть: "Ну, что же вы! Зачем печалиться, зачем страдать? Зачем придавать значение тем пустякам, которые кажутся вам столь важными, когда все, ну, буквально все, прекрасно, вы понимаете, пре-кра-сно! И ведь как просто: раз… и все! Скиньте груз суеты, оглянитесь вокруг, живите, наслаждайтесь!"

Говорят, что люди от счастья глупеют. Это не так. Просто у счастливых людей свои ценности, которые кажутся глупыми только людям, по-житейски трезвым и здравомыслящим.

Виктор позвонил на следующий день Марине и спросил ее, почему Люся дала ему свой домашний телефон, а не служебный. Марина объяснила ему, что Люся работает в дружном женском коллективе, где каждая переводчица заинтересована в том, чтобы отбить у подруги выгодную работу, а иногда просто из зависти могут сделать любую пакость, сказать, где надо, что Люся морально неустойчива. Кроме того, сказала Марина, домой надо звонить днем, так безопаснее – муж всегда на работе. И спросила с оттенком зависти:

– Кейфуешь, Вика?

Виктор позвонил также Антону, но тот спокойно выслушал внешне небрежного, но внутренне ликующего Виктора и предупредил:

– Интересная женщина. Смотри, не споткнись на ней.

Споткнуться?.. На Люсе?.. Что значит споткнуться?.. Виктор не только не понял предостережения Антона, он отмахнулся от него, он не желал его. Виктор был настолько уверен в себе, в Люсе, в своей любви, что Люсе позвонил только через три дня, считая, что она, как и он, должна опомниться, придти в себя после такого чудесного потрясения.

Надо представить себе, как он, еле сдерживая радостную улыбку, набрал ее номер, как услышал ее голос:

– Слушаю вас… Алло!.. Вас не слышно…

– Здравствуй, Люся, – наконец хрипло сказал Виктор и откашлялся. – Здравствуй, это я – Виктор.

– Здравствуйте, Виктор, – приветливо, но вежливо сказала Люся.

Виктор замер от неожиданности, ему не то, что не поверилось, он представить себе не мог, что их разговор – всего лишь светская беседа двух воспитанных, случайно встретившихся в чьем-то доме людей. Но тут же острая догадка осенила его:

– Ты… Ты не можешь говорить? – торопливо и приглушая голос, спросил он. – Ты не одна?

– Почему же? – также ровно ответила Люся. – Михаил на работе. Дениска в садике.

Виктора больно резануло имя человека, имеющего право касаться ее, быть с нею близким, владеть ею – Михаил, но еще сильнее ошарашило ее равнодушие.

– А почему ты так официальна? – переспросил он с иронией, но сам уже чувствуя неотвратимо надвигающуюся беду. И ляпнул несусветную глупость:

– Мы же вроде пили на брудершафт…

– Правда?.. – деланно-удивленно протянула Люся.

Виктора понесло дальше. Тем же шутливым тоном он продолжил:

– И не только пили…

– Что же еще? – со спокойным интересом спросила Люся.

Виктор растерялся и разозлился, руки у него тряслись, он бессмысленно уставился в телефонный диск и на два рычажка, на которые достаточно положить телефонную трубку и весь этот бред прервется, будто его и не было… Разве скажешь человеку: "А помнишь, ты мне говорила, что любишь?.."

– Ну… У нас же есть тайна… Наша тайна… – уже с отчаянием в голосе замялся Виктор. – Мы же договорились, что мой дом – это твой дом, твой угол, где и радость твоя вдвойне, и горе твое пополам…

– А, так вы об этом? – рассмеялась Люся. – Господи, какая ерунда! И вы поверили всерьез во всю эту чепуху? Да, было красиво, хороший, приятный вечер: слайды, песни Антона, ваши маски, музыка… Повеселились от души – и хватит.

Казалось, что Люся была даже удивлена горячностью Виктора, его настойчивостью. Он же, совершенно потеряв себя, стал выговаривать ей, как обиженный мальчик:

– Какая же это чепуха?.. Ты же сама говорила, что веришь в любовь с первого взгляда, что сама предпочитаешь жить по принципу: раз – и все! Что же мне делать, если я тебя увидел – и все?

– Да перестаньте вы, не выдумывайте, пожалуйста. Не знаю я, что вам делать… Вы же отвечаете за свои слова, взрослый человек как никак.

– Я-то отвечаю за свои слова, а вот вы… – обида захлестнула горло Виктору, он задохнулся. – Я хочу тебя видеть, я должен тебе объясниться…

– Да смешно все это, оставьте, – ледяным голосом сказала Люся. – Глупо…

– Как же так? – уже с глухой безнадежностью спросил Виктор. – Вот тебе и раз…

– … и все! – звонко сказала Люся и повесила трубку.

4

Теперь окружающий мир для Виктора поменял свой праздничный наряд на… нет, не на обыденность, а на безысходный траур.

Происходило это постепенно, не сразу. Поначалу Виктор сгоряча решил: нет – и не надо, не больно хотелось…

Но потом оказалось, что хотелось и БОЛЬНО хотелось.

Он, сделав вид, что забыл, что не помнит, что равнодушен к Люсе, неожиданно для себя, в самый неподходящий момент – на работе, в разговоре по телефону, в беседе с кем-то, как в бездонную пропасть, падал в горячий, бурный, мысленный спор с Люсей.

Особенно по ночам.

Споры эти начинались по-разному: он ее убеждал, то ласково-разумно, то иронично-шутливо, то колко-обиженно в том, что она, ничем не связывая себя, может быть просто его хозяйкой, владеть им, как вещью, что он готов беспрекословно исполнять все ее капризы и, наконец, это просто глупо не воспользоваться такой возможностью. Позвонила, раз – и все… Все, что в его силах. Он будет кроток, терпелив, услужлив. Если ей не хочется звонить, он сам будет ежедневно, неназойливо сигналить: я здесь, я готов, я жду…

Эти мысленные споры ничем не кончались. Люся в них загадочно молчала, иногда улыбалась, иногда внимательно поглядывала на Виктора – так ему представлялась ее реакция на те или иные его доводы.

Более того, со временем Люся как бы теряла интерес к спорам, да и Виктор выдохся.

Виктор не сказал ни Марине, ни Антону о своем фиаско. Во-первых, он стеснялся признаться им, что любит по-настоящему, а во-вторых, потому что между ним, Мариной и Антоном были свои отношения, которые можно условно назвать современными. Триумвират их складывался долгое время и, сложившись, стал существовать по неписанным, но строго соблюдаемым законам взаимной выручки без затрагивания душевных глубин. Каждый из них – и Антон, и Марина, и Виктор – свято исполняли первую и единственную заповедь триумвирата: если кто-то из них о чем-то просит, значит, ему этого хочется, он в этом нуждается и просьбу эту надо выполнить, не жалея усилий. И дело было не только в том, чтобы помочь достать где-то импортные джинсы или экспортную водку – не это было главное.

В конце концов, в этом у них даже не было особой нужды – зато каждый из них имел свой круг связей и знакомств, который был в полном распоряжении триумвирата.

Марина работала в бюро по туризму и экскурсиям. Через нее проходило огромное количество самых разнообразных людей, среди которых было немало таких, кто, не стесняясь, предлагал свои услуги Марине, и она, также не стесняясь, но очень выборочно и расчетливо, пользовалась ими. Собственно говоря, Антон познакомился с Мариной, обратившись к ней за путевкой на горнолыжный курорт.

Антон был на своеобразном положении в триумвирате. Он занимал скромную должность инспектора по технике безопасности в отраслевом министерстве, но входил в различные комиссии, которые постоянно разъезжали по стране, проверяя состояние дел с техникой безопасности на том или ином предприятии. Виктор несколько раз пытался проникнуть хотя бы просто из любопытства в систему взаимоотношений руководителей производственных объединений с подобными комиссиями, но Антон просто не отвечал на вопросы Виктора. Во всяком случае, не было города, где по рекомендации Антона не приняли бы его друга или подругу на высшем уровне.

Кроме того, в горах Антон не только получал удовольствие и укреплял свое здоровье. Горные лыжи – престижный и дорогой вид спорта, если им заниматься на уровне западных образцов. Лыжи, крепления, ботинки, палки, костюмы, очки, перчатки, шапочки – любая деталь, действительно имеющая значение при спуске с горы или просто пижонского характера, превратилась в супержеланный предмет и в то же время предмет тайной гордости современного любителя-горнолыжника. С каменными лицами проходят на подъемник мимо длинной очереди страждущих в суперкостюмах, шапочках, очках, в суперботинках, с суперлыжами те, кто может себе это позволить, то есть люди и с деньгами, и со связями…

А разве не приятно, ощущая блаженную усталость после троекратного спуска с горы, сидеть у пылающего камина и слушать песни Антона?.. Антон прочно входил в горнолыжную элиту.

Виктор, или как его звал Антон, Вика, в триумвирате стоял, пожалуй, на нижней ступеньке иерархической лестницы. Нет, он одинаково и безотказно пользовался всеми возможностями, которые имелись у Антона и Марины, просто он был третьим среди равных.

Институт, в котором работал Виктор, имел собственное экспериментальное производство, а значит, умельцев с золотыми руками, которые под собственный интерес оказывали услуги Виктору и его друзьям.

Свою роль играла и квартира Виктора, ключи от которой были и у Антона, и у Марины, как, впрочем, и наоборот.

Главная заповедь – не считайся со временем и затратами, но выполни мою просьбу! – исполнялась пока неукоснительно всеми членами триумвирата. Теорию этой идеи как-то в полушутливой форме изложил Антон: "Наш союз свободен от родственных и брачных уз, никто из нас не имеет права на приказ, кто-то просто просит, потому что знает, что завтра попросят его и он не откажет. Все добровольно, все осознанно. Если я прошу о чем-то кого-то со стороны, то я не уверен, что просьба моя будет выполнена, а если я прошу вас, то знаю, что вы не отделаетесь вежливыми обещаниями помочь, а поможете в меру своих сил и возможностей. Надежность – вот чего нам всем так не хватает. При этом мы достаточно благоразумны, чтобы не напрягать друг друга по пустякам."

В такой же полушутливой форме Виктор попросил Марину познакомить его с какой-нибудь подружкой, чтобы она была без особых каких-то претензий, но и не дурнушкой, в основном для приятного с ней времяпрепровождения. Марина не осталась в долгу, тем более, что в свое время она пожаловалась Антону на одиночество и он познакомил ее с Сергеем.

Подружкой для времяпрепровождения оказалась… Люся.

Вот и получалось, что триумвират выполнил свои обязательства перед Виктором, дальнейшее было его личным, сугубо личным делом. Тем не менее, скрывая свои переживания, Виктор позвонил Марине, вернее не специально позвонил, а при случае вставил в телефонном разговоре:

– Слушай, Марин, что-то я не понял твою подругу. Она, что – как динамо-машина, только крутит и все? В первый вечер наобещала, на все была согласна, а когда я ей позвонил, абсолютный ноль эмоций.

– Я же тебя предупреждала, – ответила, подумав, Марина, – что она ищет кого-то, принца своего, надо понимать. Вроде бы ты на нее произвел впечатление, я потом у нее спрашивала, да видно тут что-то не так. Ну, хорошо, я проведу просветительскую работу с ней, скажу, что ты маешься, места себе не находишь, хоть это и будет маленькая ложь, не так ли, Вика?

– Конечно, так, – подтвердил Виктор. Он не придал значения последней фразе Марины, хотя ложь была двойная. Виктор, действительно, маялся и не находил себе места, и поэтому он лгал и Марине, и себе. Зато после разговора с Мариной в душе у него затеплилась надежда – ведь Марина сказала ему, что он произвел на Люсю впечатление и, кроме того, обещала, как она выразилась, провести просветительскую работу.

И уже совсем по-иному Виктор себя почувствовал после разговора с Антоном. Антон, выслушав Виктора, как всегда сжато и точно сформулировал свое мнение.

– Я тебя предупреждал, что она красивая и что на ней можно споткнуться? Лошадка оказалась темной, да еще с норовом. Но, судя по всему, тебе не терпится ее оседлать, а раз так – добивайся исполнения своего желания любыми приемлемыми для тебя средствами. И запомни, что есть одна верная поговорка про женщин: нет такого замка, который не отпирался бы. Нужно только умело подобрать ключи.

Можно, конечно, добиться своего напором и силой, но в данном случае это будет кража со взломом. С другой стороны, нечего сидеть у запертой двери, как пес, ожидая, когда выйдет хозяйка и почешет тебя за ухом. Действуй. Подумай. Ведь она, кажется, добрая и верит в идеалы?.. И не позволяй ей забывать о себе. С глаз долой – из сердца вон. Докажи ей постоянство своего чувства. А когда она поверит в него…

Виктор воспрял духом. Действительно, что же это он так непозволительно раскис? Хорошо, что у него есть такой умный, такой здравомыслящий Антон, что у него есть своя в доску Марина.

Стало ясно, как дальше жить, стало понятно, как действовать.

Итак – планомерная осада. Аккуратная бомбардировка телефонными звонками, подкоп заманчивыми предложениями, может быть попытка взять крепость приступом, а может ложное отступление с целью заманить в засаду…

А к чему Антон сказал, что она добрая и верит в идеалы?

5

– Люся? Здравствуйте, это – я, Виктор.

– Да, я вас узнала. Что-нибудь случилось?

– Случилось?.. Конечно, случилось, – Виктор рассмеялся.

Так смеются люди, иногда без видимой причины, от переполняющей их радости, от избытка чувства. – Простите, мы в прошлый раз не успели договорить, немного глупо получилось, правда? Не хочу, чтобы у вас сложилось неверное представление обо мне. Дело в том, что хотите верьте, хотите нет – я сейчас счастлив и счастье это подарили мне вы. Тем, что вы есть, тем, что мы встретились, тем, что мы разговариваем. Жаль, конечно, что вы не испытываете то же самое, но я искренне рад. Просто за столько лет одиночества я отчаялся встретить человека, который захватил бы меня всего, целиком. Я даже стал думать, что никогда не встречу такого человека или, что хуже всего, не способен больше на большое чувство, остыл навсегда…

А вы мне его подарили. Мне достаточно знать, что вы есть и надеяться, надеяться, надеяться…

– На что? – усмехнулась Люся.

– А что же мне делать? Отчаяться? Запить? Погибнуть? Из-за чего? Из-за такого подарка судьбы?

– Насчет подарка, это вы переборщили, – запротестовала Люся. – Уж я-то знаю. какой я подарок…

– Посмотрели бы вы на себя моими глазами, – с сожалением в голосе сказал Виктор. – Я все время думаю о вас, вспоминаю вас, вспоминаю ваши глаза, вашу улыбку, ваши чудесные волосы и каждый раз буквально молюсь: "Господи! Лепота-то какая! Как же ты прав, что создал такое, иначе на кого смотреть, кем любоваться?"

Люся рассмеялась. По-доброму, даже немного лукаво. Очевидно, ей понравилась ликующая тирада Виктора, его неподдельный восторг, его открытое, откровенное обожание.

– А вы – опасный человек, – лукаво сказала она. – И коварный льстец…

– Я – не опасный, – искренне и убедительно сказал Виктор. – Я… Я просто… очень-очень… желаю вам счастья.

Виктор звонил Люсе нечасто, раз-два в неделю. Разговаривал легко, непринужденно. Он понимал, что в разговоре не должно быть пустых бессмысленных пауз и поэтому тщательно продумывал план беседы, ее основные вехи, держа наготове смешной анекдот, рассказ о нашумевшем спектакле или один из сенсационный слухов, которые так мгновенно разносятся по городу. Его чувство к Люсе, которое становилось все сильнее по мере того, как он видел, что в их отношениях наметился сдвиг в лучшую сторону, подсказывало ему в разговоре изощренные ловушки для Люси. Она охотно в них попадалась, вроде бы не замечая, какую прочную и искусную сеть плетет Виктор. Признавшись Люсе в любви, Виктор как бы снял запрет с этой темы, получил право открыто говорить ей комплименты, заботиться о ней, восхищаться ею.

Постепенно и Люся стала делиться с ним своими бытовыми радостями и неурядицами. В этих случаях Виктор был благодарным слушателем, всегда был готов придти на помощь делом и советом.

Так прошел остаток февраля, наступил март. С каждым днем солнце все раньше появлялось из-за горизонта, все позже садилось, ослабли морозы.

В очередном разговоре Виктор поделился с Люсей:

– Вы знаете, у меня такое впечатление, что Главкинопрокат боится не выполнить план и поэтому сейчас на экранах масса потрясающих фильмов. Кассовые сборы бьет японский боевик о крысах-мутантах, по ночам оккупирующих города. Идет изящная французская кинокомедия о любви полицейского и проститутки. Для любителей социальных драм демонстрируется итальянская лента о комиссаре полиции, который, наконец-то, проник в глубины мафии. Крепко сделан и очень смотрится американский мюзикл "Отелло". Есть и шедевр отечественного производства об отдельных недостатках и некоторых недочетах в капитальном строительстве.

– Весьма насыщенный репертуар, – без особого интереса сказала Люся.

– А когда вы были последний раз в кино? – спросил Виктор. – Только честно. Вспомните.

– А ведь и правда, давно, – задумалась Люся. – И что смотрела – не помню, хоть убейте.

– Нельзя же жить такой затворницей! Вернитесь в цивилизацию из своего Орехово-Борисово.

– И впрямь иногда надоедает: дом-работа-дом… – вздохнула Люся и капризно добавила: – А потом в кино надо ехать куда-то…

– Зачем ехать? – предупредительно сказал Виктор. – Вас повезут. Мои "Жигули" отныне являются Вашим автомобилем, а я – Вашим личным шофером.

Люсе захотелось продолжить эту игру, где ей была отведена роль полновластной распорядительницы.

– Впрочем, кино я не очень уважаю, – сказала она. – В кино почти всегда все ясно: кто, куда, зачем… Хотя, бывают исключения, но их очень мало.

– В таком случае хотите съездим на выставку в горком графиков? Сейчас там очень интересный художник выставляется. Я его лично знаю. Обещаю, он сам покажет свои работы.

– Так, – довольно сказала Люся. – Значит в нашем распоряжении кино, выставка… И это все?

– Почему же? Все, что пожелает и прикажет королева. Ваш рыцарь всегда к Вашим услугам. Служить Вам – для меня радость. Я уже стою на одном колене. Жаль только, что Вы не видите этой картины… Что еще?.. Выбирайте! Завтра… Завтра можно пойти в компанию, где один юморист будет читать свои миниатюры. Они очень смешные и грустные, а есть просто веселые. Есть и ядовитые… Что еще? В понедельник открываются гастроли австралийского джаза. Они играют традиционный джаз, как Луи Армстронг. Очень заводные ребята, у меня есть записи их концертов… Что еще?..

– Культурная революция – и только! – перебила его Люся. Игра в королеву ей перестала нравиться, потому что воспользоваться этим фейерверком предложений она не могла. – Хочется, конечно, вырваться, но как-нибудь в другой раз… Рыцарь Виктор… До свидания… И не забудьте встать с колена!

Следующий разговор был коротким. Когда Люся сняла трубку, Виктор тихо спросил:

– Люся? Это вы? Здравствуйте…

– Виктор? – откровенно обрадовалась ему Люся. – Что же это вы пропали? Я даже забеспокоилась, не стряслось ли что-нибудь, и ждала вашего звонка. Как ваши дела? Рассказывайте… Молчите?.. Не знаете, с чего начать? Посмотрели, небось, все фильмы, которые вы мне так рекламировали. Конечно, побывали на вернисаже вашего друга-художника, обхохотались на вечере у юмориста, а вчера вернулись с концерта заводного австралийского джаза?.. Скажете, нет?.. Почему вы молчите, рыцарь?.. Не слышу…

– Извините… – медленно и тихо выговорил Виктор. – Я прошу у вас прощения, но поймите меня. Сегодня – годовщина смерти моей мамы… Она умерла три года назад… А отец ее очень любил… очень… и через год тоже… Я не хотел вас беспокоить, но не мог не позвонить вам, потому что… потому что… вам, только вам, больше никому не хочется… Да и некому…Извините… И спасибо, что вы есть.

Виктор повесил трубку.

Он не врал Люсе, что три года назад в марте умерла от рака его мать, он не врал Люсе, что через год умер его отец, но в том, что отец скончался от безысходной любви к матери, была опять ложь. Никто не смог бы уличить Виктора в этой лжи. Более того, даже если бы это случилось, Виктор всегда оправдался бы тем, что он думает именно так и искренне уверен в своей правоте. Хотя в глубине души он знал, что это ложь.

Все мы, конечно, не без греха. Каждый из нас искажал и искажает правду. Потому что правда сурова и горька и требует немалого мужества и крепких духовных устоев, чтобы ее принимать такой, какая она есть, и чтобы ее говорить. Можно простить сознательную ложь во имя того, чтобы уберечь человека от душевной травмы или от безумного поступка. Можно простить безобидную ложь ради красного словца в веселом застольном рассказе, но Виктор, когда лгал Люсе, совершил нравственный проступок.

Двойной. Проступок и перед Люсей, и перед самим собой.

Виктор прекрасно знал, насколько нелюдим и душевно черств был его отец. Он был кадровым военным и на хорошем счету у своего начальства. В заслугу ему всегда ставились требовательность и неукоснительное исполнение устава. Свою властность, свое военное понимание о порядке отец полностью переносил на семейные отношения.

В отличие от отца мать была мягкой, ласковой женщиной, послушной и исполнительной. Лишь перед смертью, сознавая неизбежный исход своей болезни, она поведала Виктору о том, что отец страдал геморроем в тяжелой форме, тайным для остальных недугом, моральные последствия которого он компенсировал на армейской службе и в семье. Мать рассказала Виктору об этом, чтобы он заботился об отце и прощал бы ему его капризы и причуды, хотя трудно назвать капризом реакцию нездорового человека на очередной приступ болезни.

С другой стороны, хроническая болезнь и дурной характер дают такое сочетание, из которого вырастает суперэгоист. Виктор испытал это, как говорится, на собственной шкуре. Он не любил отца. Единственное, что поразило Виктора, что он ничего не знал об этой семейной тайне, настолько скрытен был отец и безропотно послушна мать.

Тогда-то Виктор и задумался над тем, что в каждой семье могут быть такие тайны и они существуют, как существует скрытая горькая и жестокая правда.

Долгими годами привыкнув к беспрекословному подчинению со стороны жены, отец воспринял ее смерть, как смерть солдата на войне. Но то ли от того, что он лишился ее моральной поддержки, то ли от того, что, стесняясь, не мог выполнять без посторонней помощи необходимые процедуры, то ли от того и другого и чего-то еще третьего, но отец махнул на все рукой и так запустил свою болезнь, что после очередной операции из больницы уже не вышел.

В какой-то момент он вспомнил свою жену, но больше с досадой, чем с любовью пробормотал:

– Эх, рано мать ушла…

Виктор лгал Люсе, чтобы растрогать ее, он пытался ей внушить, что склонность к сильному, настоящему чувству у него наследственная, и доказывал это Люсе взаимоотношениями между отцом и матерью.