Текст книги "Закрытый перелом"

Автор книги: Виталий Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

И Марина рассказала Люсе, как Антон помог ей, спас ее от Пижона, когда она потеряла голову, превратившись в рабыню этого ничтожества, как она в благодарность за это помогала, в свою очередь, выкарабкаться из беды другу Антона – Вике, как они уже много лет поддерживают друг друга по принципу: "Не считайся ни с чем, но выручи друга, если он просит." И что, собственно говоря, и ее знакомство с Сергеем, и знакомство Люси с Виктором – результат действия этого принципа, добровольно принятого ими и неукоснительно исполняемого.

– Этого не может быть! – не выдержала Люся. – Это же гадко, как ты не понимаешь? Я не верю тебе, ты лжешь, ты ревнуешь, Марина…

Извини, я не хотела тебя обидеть, может быть что-то и было между тобой и Антоном, а потом между тобой и… Но чтобы Вика… чтобы он… Я не верю…

– А он предлагал тебе жениться? – с иронией в голосе спросила Марина. – Раз уж у вас такое всепоглощающее чувство…

– Нет, – торопливо ответила Люся. – Да разве дело в этом… Мы просто не говорили на эту тему…

И тут Люся осеклась.

Марина поняла это по-своему и продолжала убеждать Люсю в своей правоте, приводя новые примеры из своей жизни и из жизни триумвирата, стараясь постепенно доказать подруге, что в общем-то здесь нет ничего странного и предосудительного, наоборот, Люсе повезло, что в нее влюбился именно Виктор и что хорошо бы ей стать четвертой в их тройственном союзе.

Люся молчала, иногда даже согласно кивала головой, потом позволила увести себя на кухню, где они с Мариной поужинали аппетитно приготовленным мясом с "Мукузани".

Затем Люся поехала домой.

Марина, справедливо со своей точки зрения считая, что дело сделано и что Люсе просто надо усвоить сказанное, не стала ее задерживать.

Весь остаток вечера и всю длинную бессонную ночь Люся напряженно вспоминала день за днем, час за часом все с самого начала…

… И как она пришла в дом Виктора, не зная, что за столом сидят трое, чей союз так расчетливо вершил ее судьбу и судьбу Сергея…

… И как настойчиво, последовательно Виктор вел двойную игру, добиваясь встречи с ней…

… И как ей позвонила Марина и сказала с тревогой в голосе, что Виктор болен, серьезно болен…

… И свою последнюю встречу с Виктором Люся тоже вспоминала, но уже совсем по-иному, чем прежде, и уже совсем иначе понимала его исповедь опустошенной души, не верящей в смысл работы, а значит, жизни, разочаровавшейся в бывших друзьях и не обретшей новых…

… И вспомнила Люся предложение Виктора встречаться регулярно, еженедельно, по принципу: раз – и все!

С удивительной ясностью и высокой болью поняла Люся, что пришла к ней настоящая любовь и что счастье свое она разделила с двойственным по натуре человеком, под красивой оболочкой которого оказались пустота и прах.

И вместе с рассветом нового дня Виктор для Люси как любимый, как личность, как человек умер.

22

Виктор жил.

Но он не был жив в полном смысле этого слова.

Время, сложенное из мгновений, как поток из капель, имеет свойство не только сжиматься и бежать или растягиваться и еле ползти.

Время может быть не только пустым, как бессмысленность, или наполненным, как квант энергии. Время может быть светлым и мрачным.

Механизм отсчета времени у Виктора замедлил свой ход почти до полной остановки. Нет, Виктор спал без сновидений, просыпался, делал энергичную зарядку, был активен, многое успевал сделать, и все у него получалось, выходило, достигалось почти без напряжения, как легкое дыхание.

Виктор ощущал высокий, как весенний паводок, эмоциональный подъем, и для него каждое мгновение достигало необычайной плотности.

Но при этом в глубине души у Виктора росла, ширилась, чернела трещина духовного раскола. Из нее веяло могильным холодом, она грозила погубить жар его полнокровной любви, грозила превратить нирвану его счастья в мертвое, обыденное существование. Поэтому Виктор не был жив в полном смысле этого понятия.

И как неверным светом сдваиваются тени во время солнечного затмения, так Виктор все острее ощущал двойственность своего бытия…

… Шел четвертый день после последней его встречи с Люсей.

Виктор не знал о том, что Люся побывала у Марины, не знал об их разговоре, но необъяснимо для себя суеверно боялся звонить ей.

Виктор пришел в свой кабинет, как всегда, за полчаса до начала работы. Давно миновали те времена, когда он демонстративно являлся в лабораторию со звонком. Его рабочий день, день начальника лаборатории, начинался с составления плана дня. В принципе каркас дня складывался заранее, в процессе предыдущей работы, но уточнялся Виктором именно в эти полчаса до трудового старта. Виктор продумывал, к кому из начальства и влиятельных в институте людей ему надо зайти с утра. Такой ежедневный ритуал таил в себе необходимость постоянного напоминания о себе, о своих проблемах. Кроме того, в этих, чаще коротких, а иногда и весьма длинных беседах Виктор получал отрывочную информацию о состоянии дел в других лабораториях, о котировке своих и чужих акций, точнее понимал, чем надо заниматься в первую очередь, чтобы не отстать от заклятых друзей и закадычных врагов по службе.

Ровно в девять в кабинет заглянул Иван Сергеевич, бывший начальник Виктора, бывший начальник лаборатории, бывший хозяин этого кабинета. Он продолжал работать в лаборатории, руководимой Виктором, после того, как расформировали его собственную, по-прежнему педантично и безропотно исполняя свои обязанности.

– Здравствуйте, Виктор Григорьевич! Вы мне вчера назначили на девять.

– Здравствуй, Иван Сергеевич! – Виктор употреблял в общении с подчиненными добродушно-доверительную форму обращения на "ты", подчеркивая этим, что они вместе делают одно дело. – Да, назначал. Точно. Только я прошу прощения, мне надо один звонок сделать. Я тебя, Иван Сергеевич, вызову через минут пятнадцать. Договорились?

– Хорошо, через пятнадцать минут, Виктор Григорьевич, – сказал Иван Сергеевич и вышел из кабинета.

Виктор посмотрел на телефон. Люсе звонить рановато, подумал он, но успею сделать это попозже, а вот Антону… И Виктор набрал служебный номер Антона.

– Слушаю, – поднял трубку Антон.

– Привет, старина, это я, Вика. Как настроение?.. Слушай, Антон, у меня к тебе просьба. Во-первых, извини, что я не смог предупредить тебя заранее… Как у тебя со временем завтра вечером?.. Выручи, пожалуйста… Понимаешь, ко мне один высокий гость в дом придет. Он очень нужный человек, от него моя очередная командировка в ГДР зависит… Надо бы его приласкать… Нет, ты его не знаешь… Он очень занятой, но когда узнал, что у меня двухкомнатная квартира пустует, заинтересовался, понимаешь?.. Я ему уже ключи обещал. К сожалению, он только вчера вечером сказал мне, что у него единственный свободный вечер на этой неделе только завтра… Нет, ты ни о чем не беспокойся, я все обеспечу, естественно, только Таисия пусть немного поможет… Да… Ну, и Люсю попрошу… Да… Все в порядке… Он в общем-то демократ, мужик свойский, коньячку попьем, посидим в теплоте да не в обиде. Ему человеческое общение необходимо, одиноко ему. Значит, договорились? Спасибо тебе большое, из ГДР вернусь, отомщу тебе сувениром, заказывай… Ну, хорошо, до встречи, завтра часиков в семь, в полвосьмого… Да, созваниваться больше не будем…

Виктор повесил трубку, взглянул на часы, хотел набрать номер Люсиного телефона, но, помедлив, вместо этого нажал на кнопку селектора:

– Иван Сергеевич, заходите, пожалуйста!

Кабинет у Виктора был небольшой, в нем помещались два стола, составленные перпендикулярно, один был рабочим столом Виктора, другой, подлиннее, для посетителей. Ко второму столу и подсел Иван Сергеевич. Виктор не остался на своем месте, он всегда садился за один стол с подчиненными.

– Как у нас дела, Иван Сергеевич?

– Я и сам хотел доложить, Виктор Григорьевич. Разрешите напомнить вам, что нашей лаборатории надо закрыть тему по разработке режимов прокатки для Новосеровского комбината. Иначе без премии останемся.

– Премия? – задумчиво улыбнулся Виктор. – Премия – это хорошо, это всегда кстати, а, Иван Сергеевич?! Так закрывайте тему, что вам мешает?

– Не успеваем, Виктор Григорьевич. У нас и так график работы был очень напряженный, так мы еще соцобязательство приняли: закончить эту тему досрочно.

– Взяли… А что делать?.. Вспомни, Иван Сергеевич, как это было, – вздохнул Виктор. – Собрали всех начальников лабораторий, сказали, что институту надо принять соцобязательства к знаменательной дате. От каждой лаборатории по пункту. Вот мы и решили с тобой сдать эту тему досрочно. Тем более, что Новосеровский комбинат стройка пятилетки…

– На что же это вы рассчитывали, Виктор Григорьевич?

– Мы, Иван Сергеевич… Не я, не вы, а мы, мы вместе рассчитывали на заграничное оборудование, не так ли? Недаром же за него японцам на бочку столько золота выложили?

– Так-то оно так. Выложили, это точно, – согласился Иван Сергеевич и тут же добавил. – А оно у нас во дворе института два месяца пролежало под снегом, потому что фундаменты не были готовы. Наконец, смонтировали, да что толку – не работает.

– Не наладите никак? Что-то ты, действительно, затянул с этим делом, – пожурил Виктор Григорьевич Ивана Сергеевича. – Так его же обслуживать надо. Спе-ци-а-ли-ста-ми! Мы оборудование купили, а от обслуживания отказались – экономили на спичках. Думаете, наши горе-лаборанты, наши умельцы доморощенные смогут? Они же все мальчики со средненьким образованием. Им не то, что уникальный прибор, им молотка с гвоздями доверить нельзя – все погнут, ни один тольком не вобьют. Да они уже растащили половину… На запчасти.

Чем дольше говорил Иван Сергеевич, тем многозначительно озабоченнее становился Виктор. Он прекрасно знал о всех трудностях, связанных с освоением этой темы, но играл двойную роль перед Иваном Сергеевичем – внешне проявлял озабоченность состоянием дел, а на самом деле, искал веские причины для оправдания перед начальством и повода для наказания Ивана Сергеевича в случае срыва работ.

– Иван Сергеевич, я тебя не понимаю, ты же на этом месте, в этом кабинете столько лет проработал. Тебе же скоро на пенсию, извини, на заслуженный отдых, человек ты опытный, а простых вопросов решить не можешь. Или не хочешь? Поздновато ты ставишь меня в известность о том, что тема горит, поздновато… Тебе бы встать на собрании, когда соцобязательства брали, и честно сказать, что так, мол, и так, может быть не стоит этот пункт включать, а следует поискать что-то другое?

Виктор великолепно понимал, что Иван Сергеевич никогда не встанет, не выступит без команды, без указания.

– И потом, разве ты не знал, что специалистов нет и не будет? Что они не предусмотрены.

– Я вам доложил, Виктор Григорьевич, – забубнил Иван Сергеевич. – Вы – начальник, вы и решайте.

– Что же это получается? – опять перешел на доверительно-вкрадчивый тон Виктор. – Тебе, Иван Сергеевич, поручили, ты взялся за это дело, а теперь в кусты?.. Нехорошо, Иван Сергеевич, нехорошо… Ну, откуда я тебе возьму специалиста?.. Рожу?.. Что ж нам с тобой делать?.. Ума не приложу…

Виктор дотянулся до своего стола, полистал настольный календарь.

– Что там у нас на следующей неделе?.. Посмотрим… На этой-то точно не выйдет, а вот на следующей… Так, понедельник… С утра летучка часа на три-четыре у Чернова, после обеда летучка у нас в лаборатории… Во вторник мы все работаем на строительстве нового здания института, а трое – на овощной базе… Среда?.. В среду я в главке на совещании… В четверг – партийное собрание, я его готовлю, как член партбюро… Кстати, тебе надо бы выступить от нашей лаборатории, Иван Сергеевич, текст выступления мы с тобой подготовим и согласуем… Значит, остается пятница… Попробую-ка я в пятницу к Евграфу Анатольевичу попасть.

– Он что, родит вам специалиста? Или выпишет его из-за границы? – неожиданно для Виктора язвительно спросил Иван Сергеевич.

– Конечно, нет, – покосился на него Виктор. – Валюту надо экономить. Я ему доложу, что объект не можем сдать вовремя из-за опоздания строителей, но что делаем все возможное. Есть трудности с наладкой сложного оборудования, но во главе группы поставили опытного человека, бывшего начальника лаборатории, и что есть уверенность – объект пустим в срок, но с небольшим опозданием.

Однако рапортовать о его сдаче можем, тем более, что пуск Новосеровского комбината тоже задерживается и он не готов к внедрению разрабатываемой нами технологии. Про выполнение соцобязательств тоже упомяну – этот пункт для них также важен. Вот и получается, что соцобязательства мы выполнили и премию получили. Но с наладкой тебе придется подналечь, Иван Сергеевич, сам знаешь-понимаешь…

Иван Сергеевич знал, что хоть подналегай, хоть не подналегай, а необходимой точности на купленном за границей оборудовании он добиться не сможет, и что ему придется выдавать желаемое за действительное, что это желаемое будет принято и выдано Новосеровскому комбинату, который уже сам, в процессе пуска, освоения и доводки добьется приблизительно того же – премия им также всегда кстати.

Виктор и Иван Сергеевич еще некоторое время гнули каждый свою линию, потом Иван Сергеевич ушел, получив от Виктора задание составить справку-докладную о ходе разработки темы.

"Все-таки будет у меня какой-то документ", – подумал Виктор.

Виктор после ухода Ивана Сергеевича пересел за свой стол, опять задумчиво посмотрел на телефонный аппарат и отправился в свой обычный обход чужих кабинетов. Это заняло у него часа полтора, потом он все-таки позвонил Люсе, но никто не взял трубку.

Тогда Виктор позвонил Марине.

– Привет, подруга, это я – Вика. Как жизнь?.. Молодая, говоришь?.. Моя-то?.. Спасибо, не жалуюсь… Ты куда Люсю дела? Что-то я ей звоню, никто не подходит… Не знаешь, значит, не видела… Ну, ладно… Да, у меня завтра мероприятие, я хотел ее пригласить… Ты передай ей, если она тебе вдруг позвонит, что я интересовался… Да… Думаешь, муж вернулся?.. Может быть, может быть… Слушай, сделали мои мужики то, что ты просила… Да, отковали… Ну, да… Три… В лучшем виде…В багажнике валяются… Я тебе на днях заброшу… Ну, целую…

Марина заказала Виктору на экспериментальном заводе его института изготовить ручки для дверей по понравившемуся ей образцу.

Про Люсю Марина высказала предположение, что она поехала встречать мужа. Кроме того, Марина сказала Виктору, что с Люсей она не виделась и по телефону не говорила.

В обеденный перерыв Виктор съездил на своей машине в расположенный неподалеку ресторан, где кормили в дневное время комплексными обедами. По качеству эти обеды мало чем отличались от дежурных блюд институтской столовой, но зато посетителей обслуживали официанты и при случае можно было заказать вина и что-нибудь из холодных закусок. Виктор также пользовался этой возможностью и подбирал каждый день свой "экипаж" опять-таки из числа нужных ему людей.

После обеда неожиданно объявили учения по гражданской обороне, и Виктор просидел на них в кабинете заместителя директора института почти до конца рабочего дня. Вернувшись в свой кабинет, он безо всякой надежды набрал Люсин телефон и вдруг услышал в трубке ее голос:

– Слушаю вас.

– Люся?! – Виктор растерялся от неожиданности, его бросило в жар. – Люся, это я – Вика.

– Да, я узнала, – спокойно сказала Люся. – Что-нибудь случилось, Виктор?

– Случилось?.. – Виктор пришел в себя. – Конечно, случилось… Я с каждым днем, с каждой ночью, с каждым часом осознаю, насколько сильно тебя люблю… Так, что даже трудно объяснить, подыскать слова…

– Да? – веселым голосом спросила Люся. – Может быть, стихами попробовать? Или их запас уже кончился?

Виктор не почуял подвоха, он подумал, что Люся дуется на него за то, что он исчез на три дня, не звонил ей.

– Я с тобой серьезно, – вздохнул он, – а ты… Слушай, Люсь, я истосковался по тебе, жить без тебя не могу… Когда мы с тобой увидимся? Хочешь, сегодня, а можно и завтра – ко мне один интересный человек придет, Антон будет… А?..

– А зачем? – спросила Люся.

– Как зачем? – не понял Виктор и опять по-своему истолковал ее слова. – Ты не можешь? Муж вернулся?

– Нет, Михаил еще в командировке. Звонил, обещал приехать. Может быть даже сегодня… Но какое это имеет значение?

– Правильно, никакого! – обрадовался Виктор. – Так как?..

– Что как? – переспросила Люся.

– По принципу: раз – и все! Сегодня?.. Или завтра?.. Или и завтра, и сегодня?..

– Никогда, – ответила Люся. – Неужели, Виктор, вы не поняли, что между нами больше ничего не может быть? Поиграли в любовь – и хватит. Я вела себя глупо, неосторожно, доверчиво, наивно. Как девчонка. Извините меня. Правда, кое-что из этой истории я для себя вынесла. Да, Виктор, вы были совершенно правы, когда говорили, что надо быть сильным, независимым и превыше всего ценить свою свободу, свои желания. Вы все так целесообразно, так удобно и так взаимополезно подходите друг к другу… Элита: вы, Марина, Антон… Позавчера Марина рассказала мне о вашей святой троице и даже предложила превратить ее из треугольника в квадрат. Не каждому оказывается такая высокая честь. Но я из числа недостойных. Мне еще поучиться у вас надо, жаль только, что я обременена семьей – мужем, ребенком. Одним словом, не гожусь я для вашего свободного союза. Но, заметьте, поступаю я в полном соответствии с вашей логикой, вашей философией: я настолько полюбила вас, Виктор, что это оказалось просто опасным для меня, для моей внутренней свободы…

Виктор слушал Люсю, как завороженный. Каждое ее слово било, как пощечина. Он то внутренне протестовал, то пытался бессильно возражать, но потом, вздрагивая, замирал, словно слеп от вспышек горькой правды, которую, не щадя ни его, ни себя, говорила Люся.

– Подожди, я прошу тебя, будь добра, – выкрикнул он наконец. – Подожди, я хочу сказать…

– А что вы мне можете сказать нового? – спокойно осведомилась Люся.

– Давай поженимся… – хрипло выговорил Виктор.

Люся расхохоталась. Громко, заливисто.

– Серьезно?! Вот оно – решение всех проблем! По принципу: раз – и все! Да?

И тут же резко сменила тон:

– Опомнитесь! Образумьтесь!

Люся замолкла на мгновение. Потом с горечью, с мукой в голосе заговорила:

– Плохо тебе живется, любимый, ох, тяжело тебе, родной. И за что тебя жизнь так покорежила, так обидела? Ты оглянись на себя, радость моя, ты подумай, как ты живешь и зачем живешь? Работа тебе в тягость, изворачиваешься весь, чтобы не обошли тебя, не бросили в грязи, на обочине. И друзей у тебя настоящих нет, и здесь не дано тебе счастья. Ты подумай, что же ты делаешь? Жену от мужа отбиваешь, станешь отчимом чужому ребенку. Как приду я к тебе со своим сыном, родной ты мой? Что скажу? Вот твой новый отец, люби его, он человек достойный. А ведь это будет ложь, Вика. Где же ты так испоганился, так измарался? Как же я тебе поверила-то? Я же тебя ждала, может быть, всю жизнь ждала, как судьбу свою, как мечту мою. Я ведь люблю тебя, Виктор, так за что же ты меня так?

Все боялась я поверить своему счастью и вышло не зря. У тебя, мой ласковый, перелом души. Закрытый перелом. Снаружи-то не видно, а внутри одни осколки. И прошу тебя, не томи меня, не терзай, мне и так больно, не тревожь ты меня, ради бога… Прощай, звонят, я иду открывать дверь.

И она повесила трубку.

23

Рабочий день закончился, сотрудники разошлись, где-то в конце коридора уборщица громыхала щеткой, звякала ведром и что-то ворчала себе под нос, а Виктор все еще сидел и тяжело смотрел на телефонный аппарат. Потом нерешительно снял трубку, подержал ее в руках, глядя в окно, и положил на место.

Сквозняк, вздохнув, прихлопнул дверь кабинета. Виктор вздрогнул, встал, щелкнул замками "дипломата", вышел из кабинета и запер за собой дверь собственным ключом.

Пустые учреждения всегда наводят уныние – легли на свои полки бумаги, с которыми весь день бегали из комнаты в комнату озабоченные люди, утихли телефоны, смолкло радио. Виктору, когда он проходил по коридору, вяло представилась бессмысленность этой дневной суеты, показались равнодушно-пустыми, как канцелярские комнаты, все дела, которые еще несколько часов назад казались крайне важными и неотложными.

Впрочем, это ощущение пустоты и бессмысленности быстро прошло, потому что в душе у Виктора постепенно зрела черная тоска. Она еще не тревожила его, пока он садился в свою машину, грел мотор, ехал домой, ни даже, когда он вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Виктор снял пиджак, переобулся в домашние тапочки, прошел в большую комнату и опустился в кресло. Перед ним, на стене, были развешаны гипсовые маски. Они удивлялись, тревожились, корчились от нестерпимой боли каждая по-своему, а все вместе они составляли огромное, белое, пустоглазое лицо страдания.

Может быть в такой момент лучше двигаться, действовать, колоть дрова или бездумно бежать до изнеможения, но стоило Виктору расслабиться, как все внутри у него окаменело, исчезло обычное восприятие звуков, вкуса, цвета, запахов – так ему стало БОЛЬНО.

Боль, наливаясь до звона в ушах, сдавила горло, гулко застучало сердце и онемели руки. Виктор никогда не думал, что боль духовная может быть равноценна или сильнее боли физической. У Виктора даже мелькнула мысль, что у него началось психическое расстройство, хотя через какое-то время болезненная, катастрофическая острота прошла, осталось лишь постоянное ощущение каменной тяжести, надорванности, открытого перелома…

Виктор попытался расслабиться, осознать случившееся, увидеть хоть какой-то просвет в черном провале, в котором разрослась маленькая трещинка, возникшая в зените его счастья, но тщетно, ничего не получалось.

У Виктора было ощущение, будто его разрезали надвое – в нем теперь самостоятельно существовали два человека. Один – холодный, расчетливый, циничный эгоист, другой – искренний, доверчивый, благородный человек. Кому-то из них суждено было погибнуть, иначе должен погибнуть хозяин.

В беспрерывных мучениях, в бесконечном, антагонистическом споре этих двух противоположностей, становятся то на сторону эгоиста, то возражая ему, Виктор провел бессонную ночь. Наверное, эта ночь была сродни той ночи, которая сутками раньше выпала на долю Люси. Но если Люся прошла через огонь своего страдания и вышла из него очищенной, потому что у нее хватило сил открыто посмотреть правде в глаза, то двойственность Виктора настолько глубоко въелась в существо его натуры, что маска приросла к лицу и содрать ее можно было только по живому.

Следующий день для Виктора был из числа тех, о которых хочется скорее позабыть. Нет, на Виктора обрушилась не глыба крупных драматических событий, а град противных, мелких, изматывающих неприятностей. По пути на работу машину Виктора остановил инспектор госавтоинспекции и сделал прокол в техническом талоне за несущественное с точки зрения Виктора нарушение – небольшое превышение скорости. Уже одного этого было достаточно, чтобы испортить настроение на весь день, но на этом дело не кончилось.

Если Виктор звонил кому-то по телефону, то обязательно было занято. На рабочем столе Виктор опрокинул стакан горячего чая и залил важные бумаги, которые пришлось перепечатывать, и это в условиях полного дефицита времени у машинисток. Подчиненные раздражали Виктора своей тупостью упрямством, начальство придиралось, давало нагоняи и грозило. В ресторане, куда поехал Виктор обедать, объявили санитарный день – пришлось извиняться перед "экипажем" нужных людей.

И в заключение всех злоключений высокий гость не соизволил осчастливить своим посещением дом Виктора, известив его об этом в самый последний момент, когда уже было поздно давать отбой Антону. Правда, высокий гость намекнул, что ключи от квартиры Виктора ему вскоре понадобятся.

Виктор вернулся домой усталым и измотанным до полного равнодушия. Его уже не волновало, что он скажет Антону.

Но Антон явился один, без Таисии.

– Ну, что ж, бывает, – спокойно воспринял Антон известие о том, что мероприятие по услаждению высокого и одинокого гостя отменяется. – Но предупреждать надо. Хотя я тоже до тебя дозвониться не смог, хотел сказать тебе, чтобы на Таисию ты не рассчитывал… Ты что такой потерянный?

И тут Виктора словно прорвало.

Он вскочил с места, забегал по комнате, не зная, с чего начать, волнуясь, размахивая руками, бесцельно переставлял стулья, поправлял скатерть на столе…

– Сядь, не мельтеши, – понаблюдав за ним, сказал стоящий у стены с масками Антон. – Говори…

Виктор послушно сел в кресло и начал сбивчиво, замирая в мучительном поиске нужных слов, рассказывать Антону о том, как ему невыносимо больно, потому что его будто разрезали надвое…

На двоих… Что один из этих двоих является олицетворением всего темного. Он не то, чтобы законченный злостный мерзавец, а такой иезуитски изворотливый, способный оправдать любую подлость, а вот другой – полная ему противоположность.

– Тоже мне удивил, – усмехнулся Антон. – Так всегда было. Все такие.

– Нет, ты меня не понял, – опять заговорил Виктор. – Я и сам знаю, что в каждом есть и темное, и светлое, и плохое, и хорошее.

Но у всех эти антиподы уживаются, мирно сосуществуют… Вместе…

Может быть потому, что человек не придает особого значения своему дурному поступку, оправдывая его различными обстоятельствами и веря, что в иных условиях он поступил бы иначе или поступит иначе в будущем и что он, значит, не такой уж пропащий. А для меня сейчас все, абсолютно все, любая потаенная мысль, любая беседа, любое действие воспринимается настолько остро, непримиримо, что я уже отчаялся…

– Говори проще, – посоветовал Антон. – И конкретнее. Что?..

Где?.. Когда?.. И запомни: если копаться в себе, то обязательно доберешься до мерзости.

– Ну, например… – не сразу справился с волнением Виктор. – Например, еду я с Люсей в метро…

– Тогда ясно, откуда все это растет, – кивнул головой Антон. – Когда же это ты с ней ездил в метро?

– В первый день нашего знакомства… Подожди, – продолжил Виктор, – сейчас объясню. Представь себе, там в метро я на эскалаторе встал на ступеньку ниже, повернулся к ней и получилось, что мы стоим с ней глаза в глаза… Близко, близко… Словно я смотрю в нее, а она – в меня… И мы вместе, мы едины… А потом кончился эскалатор – и мы врозь…

– Так. Дальше, – сказал Антон.

– А что дальше? Я без нее жить не могу дальше. И как мне кажется, эти двое, что во мне, звереют от ненависти друг к другу именно тогда, когда мы врозь, а когда мы с Люсей вместе, то мне так спокойно, так счастливо…

– Влюбился? – вздохнул Антон.

– Нет, – коротко, но с силой ответил Виктор. – Люблю.

– А вот это уже хуже, – Антон скрестил руки на груди. – Любовь зла, не зря в народе говорят. Я имею ввиду настоящее чувство. Любовь слепа. Любовь всесильна. Любовь безрассудна… Или ты Лефортовский госпиталь позабыл?.. И Галину?.. У нее – кривая душа, у тебя – кривое лицо. Как маска.

– Нет, не забыл, такое не забывается…

Виктор напряженно думал над словами Антона о сути любви, о своей любви к Галине и о том, как она растоптала его чувство.

– Понимаешь, Антон, здесь есть большая разница… Очень большая… Перед Лефортовским госпиталем я столкнулся с грязью измены, с духовной черствостью, с предательством близкого человека, но это было все во вне меня… Не прилипло к моей душе… А сейчас… А сейчас все внутри меня, вот в чем дело.

Антон внимательно, очень внимательно и серьезно посмотрел на Виктора и спросил в упор:

– Готов жениться?

– Все, что угодно, – безрадостно, но твердо ответил Виктор.

Антон вдруг рассмеялся. Негромко, добродушно, тепло:

– Кхе! Кхе! Кхе! – нарочито откашлялся он. – Запутался мальчик… Ну, конечно, все позабыл, чему учили. Да-а-а, раскололи старичка. На пополам. И запахло серой – черный, похотливый, порочный дьявол проснулся на дне светлого царства твоей души и встал во весь рост и заслонил солнышко добра…

Антон вздохнул:

– Ну, что ж, ладно…Давай побеседуем. Ты же знаешь Антона. Антон кто? Антон – массажист мозга. А массаж мозга – занятие сложное, требующее ювелирной работы, ведь необходимо решить непростую задачу: отыскать в потемках твоей души источник, причину боли и успокоить тебя.

Антон сознательно набивал себе цену, подготавливая Виктора к тяжелому разговору.

– При этом пациент… В данном случае пациентом являешься ты, Вика, так вот, пациент должен быть абсолютно правдив. Договорились? Сможешь?

Виктор молча кивнул головой. Он ждал, он жаждал получить ответы на свои вопросы. Однако отвечать пришлось ему самому.

– Значит, побеседуем, как говорил Сократ… – Антон выдержал паузу. – Любишь, говоришь?.. И всерьез?..

– Да.

– А она? – задал свой первый вопрос Антон.

И тут Виктор, действительно, впервые задумался над тем, насколько сильны и искренни Люсины чувства к нему. Но вспомнив ее исполненные искренней горечи слова, что она ждала его всю жизнь, как судьбу, как мечту, ответил:

– Да, думаю, что тоже любит.

– Значит, с этим все в порядке, – улыбнулся Антон. – Потому что в ином случае разговор просто теряет всякий смысл. Любовь – обязательное условие вашего счастья… Или несчастья. Однако, мы разберем именно вариант счастья, потому что любой другой вас, очевидно, не устраивает. Итак, вы любите друг друга. Если вы вместе, то это, как чудо, как сказка… Если врозь, то… то как у Пушкина… Я знаю: век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я… Не так ли?

– Да… Я должен быть уверен… – как эхо, повторил Виктор. – Но, чтобы быть счастливым не только в течение целого медового месяца, а хотя бы всю оставшуюся жизнь, надо быть уверенным в главном, причем твердо уверенным – в человеке.

– Что ты имеешь ввиду? – спросил Виктор.

– Ты теперь пойми необходимость моего следующего вопроса… – начал Антон. – Мне и самому неприятно задавать его, но надо. Понимаешь, надо, чтобы ты ответил на него.

– Спрашивай, – внутренне напрягся Виктор.

Антон помедлил:

– Ну, хорошо… Подумай вот о чем: она пришла к тебе от живого мужа и сына, легла с тобой в постель, где гарантия, что она потом не изменит тебе, не поступит также с тобой?

Виктора скрутило от цинизма Антона. И сразу же черный эгоист в нем возликовал, хитро посмеиваясь: "Я же говорил тебе…" Но Виктор не поддался, справился:

– Нет, я верю Люсе. Я хотел, чтобы мы были вместе, я желал этого, я благодарен ей за все… И потом, разве это не естественно быть вместе, если мы полюбили друг друга? Как же ей следовало поступить?

– Наверное, также, как она и поступила, но не обманывая мужа.

– Он был в командировке, а она… Она все время говорила, что ей стыдно… И что она боится за своего сына…

– Вы же не один день знакомы, – возразил Антон. – Если ей стало ясно, что она без тебя жить не может, то пришла бы к тебе, вы бы вместе решили, серьезно это или нет, честно сказали бы об этом мужу – что же делать, если так случилось? Я понимаю, что это нелегко, да и совершать такой ответственный шаг надо тщательно все взвесив, убедиться, что вы правы, но полгода, наверное, для этого срок достаточный? И муж, наверное, вас понял бы… А так…