Текст книги "Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

«ВСЕ НА ЗАЩИТУ БОРЩИКЛЕНДА!»

Никто не заметил, что мимо каюты проскользнула на цыпочках шустрая дама с длинным принюхивающимся носом и явно вслушивающимся ухом.

ЧУДО! ПРОСТО ЧУДО!

Ночь прошла без происшествий. И как только в каюту заглянуло солнце, Светка выбежала на па-

лубу, чтобы сделать короткую зарядку и как можно скорей отправиться на переговоры с Волосати– ковым. Но едва переступив порог, она вздрогнула.

– Ничего себе! – возмутилась она.

И как этого они не разглядели вечером!

На палубе валялись окурки и огарки, в маслянистой воде возле парохода стайка чумазых мальков шныряла вокруг компании пустых бутылок с наклейками «Волосатовка». Хорошо еще, что обитавший на дне старый осьминог вылавливал из них самые прочные и строил себе подводную хижину...

Внучка старого капитана терпеть не могла беспорядка. И тут же принялась за дело. И хотя вслух не произнесла ни слова, команду «Ведра, тряпку, швабру!» услышали все.

Она заводила и намагничивала всех.

Ветер погнал по воде к борту упрямые масляные пятна, а Мишкин стал вылавливать их ведром. Водолаз Пузырьков, хотя сам никогда не бросал в воду никакой дряни, начал выуживать всю бутылочную компанию в большую сумку. А на палубе шла авральная работа. Светка Туч– кина мыла стены, Облако и Ветер обрызгивали все веселым дождиком, а Мотор Моторыч командовал: «Можно и посильней, еще посильней!» И теплоход «Борщик» молодел прямо на глазах! Будто его не просто хорошо помыли, а побрили, подстригли и даже наодеколонили!

В это время у противоположного берега стояли застрявшие в бухте пароходы, и сердитые капитаны возмущенно ворчали:

– Ни капли горючего! У меня срывается рейс в Америку. Там от наших бананов одни хвостики останутся!

– Что Америка! У меня, Иван Васильевич, в трюме третий месяц торчит груз в Арктику. Полярники последние макарончики доедают, сухарики дожевывают. Никакого порядка!

– А все наш друг Волосатиков!

И вдруг, вскинув подбородки, они замолчали и удивленно переглянулись: на их глазах происходило явное чудо.

Бухта очищалась, а совсем еще недавно ржавый старичок «Кок Борщик» совершенно неожиданно становился молодцеватым бравым красавцем и подмигивал сверкающими иллюминаторами: «Ну, как я? Ничего? Еще могу? И в Японию, и в Америку, и даже в Австралию! Могу!»

С борта махал Мишкин и улыбался: «Мы все можем: и в Америку, и в Японию, и даже в Австралию».

Кувыркались белые чайки, бежали белые облака. И чистая вода пахла такой свежей рыбкой, что хотелось глотать ее на лету.

– Чудо! – сказал капитан Иван Васильевич. – Просто чудо! А вы, Виктор Константинович, не слышали вчера про настоящее чудо? Японцы болтали весь вечер. Вроде серьезный народ, а говорили про какую-то сказочную девицу. На облаке слетела со скалы и так звезданула промеж глаз японскому гарпунеру, что у него сразу вырос второй нос!

– И ты веришь, Иван Васильевич? Это же все равно, что сказать, будто с «Кока Борщика» сле¬

тела на венике какая-нибудь девица и понеслась петлять над бухтой...

Но тут капитанские рты достигли невероятных размеров. Капитаны увидели, как от внезапно помолодевшего «Кока Борщика» отвалило пружинистое, словно катерок, Облако. На него тут же прыгнула крепенькая загорелая девчонка с веником в руках, за ней влетел черный пушистый Мотор Моторыч, и они с ветерком понеслись над кораблями, над памятниками и старинными пушками по знаменитому городу Океанску. И на всем их пути раскрывались самые разные рты.

ОТКРЫТЫЕ РТЫ, СВЕТКА И ВРУЛЯ ПАТРИКЕЕВНА

Рты раскрывались слева и справа, на тротуарах и на балконах. Молоденькие манекенщицы так перегнулись от удивления через подоконники, что едва не вывалились в руки к подгулявшим матросам.

Рядом с ними бравый капитан, по прозвищу Плавали-Знаем, проехал пальцем по железным зубам и сказал:

– Что за время? Ничего не поймешь! Будто не плавал и ничего не знаю! На китах – плавали, с дельфинами – пили... А чтобы верхом на облаке? Я еще с ума не сошел.

Вывалили на улицу все повара из ресторана «Золотой кит» с такими ртами, будто собирались на лету хватать пудовые чизбургеры.

На балконе эстрадная певица уронила в чашку с кофе огромные накладные ресницы. Она никогда не пользовалась таким вниманием, как эта неизвестно откуда взявшаяся девчонка в драной тельняшке! А посреди залива вдруг с ходу замер готовый к морскому параду катер адмирала, и молодой адмирал вместе с матросами всех кораблей повернулся к Светке и весело взял под козырек. Рты открывали все! И мальчишки, и девчонки, и даже собаки! Да и что удивительного? Разве вы сами не открыли бы рот на все тридцать два зуба, увидев верхом на облаке стриженную под мальчишку девчонку, да еще огромного черного кота!

Светка плыла над сопками, над большим красивым городом, и Ветер, как опытный экскурсовод, давал ей попутные пояснения. Вон тут вместо кинотеатра когда-то была тайга... Вон на обрыве памятник с орлом на глобусе. Это в честь уважаемого путешественника... А у берега, под куполом, тот самый цирк, в котором работал со своими известными медведями боцман Бурун... Теперь у него, правда, группа дрессированных белых крыс, но зато они на веревочных лестницах и на трапах откалывают такие фокусы – с Облака шлепнешься!

Шлепаться с Облака Светка, понятно, не собиралась. Но кое-кто уже был очень даже не против, чтобы именно это произошло. Немедленно!

Следом за Светкой, положив на руль руки с ярким маникюром в « Тойоте» торопилась остроносая рыжая девица с внимательным ухом. Ее шелестящее платье было разрисовано раскрывшими пасть драконами, которые, казалось, готовы были в любой миг всеми зубами броситься на ее защиту. Это ехала владелица трех колбасных лавок и секретарша Волосатикова, Веруля Пат– рикеевна, которую многие на флоте нежно называли чуть-чуть короче – Врулей. Доверять ей в чем-либо было просто невозможно, а иногда и опасно. Даже колбасы, которыми торговали в ее лавках, были из фальшивого мяса, и все называли их *Врулькиными колбасками».

Она важно поворачивала голову в темных очках то в одну, то в другую сторону, замечая по пути капитанов, которые еще издали махали ей правой рукой, потому что под левой несли солидные свертки, предназначенные, возможно, ей в подарок. Вруля чувствовала себя сверхзначитель– ной персоной, тем более что торопилась сообщить начальнику об очень интересненьком разговоре, подслушанном вечером на «Коке Борщике».

Вдруг она покраснела от негодования и привстала:

– Это что еще такое? Что за кикимора? Кто разрешил? Куда смотрит ГАИ? – по-хозяйски воскликнула она, и нос ее стал краснее клюквы.

Но сотрудники ГАИ открывали рты шире всех. Они показывали друг другу на Облако, на котором, ничего не боясь, плыла голубоглазая внучка Патефоныча. Ее твердый подбородок упрямо смотрел вперед. С крепким веником в руках, уверенная что все дела решит в один миг, она без всякого разрешения секретарши с ходу вплыла в распахнутое окно самого Волосатикова.

КАК ГОРЧИЦА НА КОТЛЕТЕ

Именно в эту пору в кабинете Волосатикова корреспондент Океанского телевидения Репорта– жик брал у начальника интервью по поводу вчерашних событий в Борщикленде и наводил камеру на плутоватую физиономию Волосатикова. Всенародно избранный начальник то и дело ерзал в кресле и, сверкая золотым зубом, выплевывал пухлыми губками злые слова. От гнева он был готов разорваться сразу натрое, чтоб сразу и ругаться, и командовать, и, конечно, хапать!

– Этот Борщик и его так наз-зы-в-ваемый Бор– щикленд – сплошное без-зо-бразие, разбой! – взвизгнул он так, что Репортажик в испуге прикрыл глазок камеры, чтобы не увидели случайно телезрители. – Я заставлю его спустить все до единого кирпича! – Начальник собирался стукнуть кулаком по столу, как вдруг его лицо неожиданно растянулось, глазки в испуге заморгали, а за спиной Репортажика раздался звонкий девчоночий голос:

– Ничего подобного! Борщик – самый прекрасный человек, и Борщик ленд – это прекрасно!

Репортажик оглянулся и тут же резко перевел камеру назад. И было отчего! Прогноз погоды обещал сегодня совершенную безоблачность, а тут в окно въезжало крутое облако, а на нем сидела смуглая девчонка в тельняшке, знакомой всему флоту, и возле нее перебирал коготками Мотор Моторыч, знакомый всему океанскому побережью. Ничего более фантастического быва-

лый корреспондент не мог предположить! Да, такого репортажа не имело ни одно телевидение в мире! И он снимал для родного океанского телецентра все до мельчайших подробностей.

– Борщик – прекрасный человек, и Борщик– ленд тоже прекрасно! – повторила девочка и, заметив вверху паутинку, взмахнула веником, а Волосатиков испуганно втянул голову в плечи.

– И никаких кирпичиков он спускать не будет, – промяукал кот.

– Я, конечно, не возражаю, – промямлил вдруг Волосатиков, и рыжие волосы на его голове встали дыбом.

– И не надо возражать, – прямо-таки капитанским голосом сказала девчонка, – а надо поддержать.

– И никаких кирпичиков вниз! – нараспев повторил кот, демонстрируя хорошо знакомые Во– лосатикову когти.

– Да-да! Конечно, этот кирпич нужен мне сейчас для других целей, но, пожалуй, я пошлю людей на помощь. Вот видите, я сейчас же даю указание.

И, подняв телефонную трубку, Волосатиков почти пропел:

– Веруля Патрикеевна! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы к Борщику послали группу... Да, да! Ту самую... – Какую группу, он, правда, не сказал.

– А молоко детям? – спросила девочка.

– В ясли, – уточнил кот.

– А горючее флоту, пекарням и маякам? – строго спросила посетительница, постукивая веником по ладони.

– Конечно, выделим! Мы уже собирались, все это сделать... Все! – почти согласно проверещал Волосатиков.

Светке, а это, понятно, была она, хотелось еще сказать про артистов, про детский театр и про детские стихи, но их она решила оставить на потом. И не потому, что забыла, а просто не придала особого значения. Итак, во-первых, уже была почти победа! А во-вторых, в стихах ли дело?

Однако в этом она была не права. Потому что, как мы увидим, стихи во всех дальнейших событиях сыграли очень немаловажную роль.

Но сейчас все вроде бы шло на лад, и повеселевший хозяин кабинета сказал:

– Очень много забот. Вот если бы вы присмотрелись, в чем у нас следует навести порядок, подсказали, что надо поправить, было бы очень полезно! А вообще, – и он приветливо улыбнулся, – залетайте ко мне через пару часов, и вы увидите, что все уже будет по-другому! Будете лучшей гостьей!

«Весьма лестное и даже полезное предложение», – подумала Светка и с довольной улыбкой выплыла из окна.

Все это зафиксировала камера изумленного переменами Репортажика. Он тут же бросился передавать все на экран. И редкие зрители, у которых еще работали телики, увидели Волосатикова с его обещаниями, увидели Облако, Моторыча и Светку с веником в руке. Кто-то даже говорил:

– Геройская, предприимчивая девчонка! Да и тельняшка на ней геройская, целебная.

Репортажик особенно старательно показывал ее тельняшку с тремя очень заметными штопками.

Никто, конечно, не слышал, как в это время Волосатиков кричал в трубку:

– Борщика упаковать! Девчонку выловить! Да хоть сетью! А кота – отстрелить!

Никто не слышал и переговоров, которые вела через некоторое время Вруля, раздавая задания исполнительным работничкам:

– Группу захвата к Борщику! К нам под потолок – сеть! А за кота премию в десятикратном размере!

Она бы надавала еще немало распоряжений, но тут до ее длинного носа донеслись сильные колбасные запахи, мимо окошка пролетела стайка Врулькиных колбасок, и один за другим стали раздаваться телефонные звонки.

– Беда! Деньги вылетают! Улетают колбасы! Настоящий колбасный смерч!

Но обо всем этом мы расскажем чуть-чуть позднее.

И конечно же никто не слышал короткого разговора, который произошел у выплывшей из окна команды.

– Ты ему не очень доверяй! – сказал Моторыч.

– Как же не доверять?! – возражала Светка. – Человек обещал! Просил помочь! – радостно сказала она.

– Побольше верь! – усмехнулся кот, которому

обещания Волосатикова показались такими же сладкими, как горчица на известной котлете.

– Отстань! – резко сказала Светка. Она очень не любила, когда людям так не доверяли. Ведь люди меняются! – Иди проветрись, прогуляйся! – посоветовала она коту.

– Ну, как знаешь, – вздохнул Мотор Моторыч. У него в этом городе было немало знакомых, и появился хороший повод походить по знакомым местам.

ЖИЛ ОТВАЖНЫЙ ПРУЖИНЯН

На высокой сопке, совсем рядом с будущим Борщиклендом, жил известный на всех морях и океанах боевой поэт Пружинян. Бго фамилия совершенно соответствовала его виду. Он был крепким, пружинистым, его рубашку распирали мускулы, потому что всю жизнь он занимался гантелями. И стихи он писал сильные, пружинистые, про море, морские волны и морскую вечную дружбу.

Про него ходили веселые, но верные строчки:

С друзьями я – одна дружина.

Я весь спружинен, как пружина.

А кое-кто напевал: «Жил отважный Пружинян...»

Казалось, что от него все время так и разливаются волны силы и доброты.

Накануне вечером Пружинян сел за стол писать воспоминания о дружбе на войне. Про то, как ходил с друзьями в разведку, как отбивал танковую атаку. Он приготовился рассказать, как встал из окопа с гранатой в руке его друг, и сам он приготовил гранату. Поэт почти прикоснулся пером к бумаге – и вдруг, уже в который раз! – мигнул и погас свет.

Пружинян сжал кулаки. Он выглянул в окно – света не было нигде. Во мраке молчало море, среди мрака темнели корабли... И весь город молчал, окутанный темнотой.

Только в ресторане, где гуляли Волосатиков и его дружки, слышался хохот, крик и визги.

– Негодяи! “ сказал Пружинян и сжал кулаки. – Негодяи! – крикнул он и отпустил пару таких слов, что от них закачалось длинное десятиэтажное здание. Не светился флот, не закипало у поэта в электрокофейнике кофе, зато сам Пружинян весь кипел, будто враги и дураки сорвали сейчас контратаку, за которую он когда-то подучил прекрасный боевой орден.

Всю ночь руки его тяжелели, наливались, Превращаясь в настоящий бронзовый кулак. И с утра, ни на что не обращая внимания, он отправился прямо к Волосатикову, чтобы сказать этому проходимцу все что положено, и только потом за рабочим столом продолжать предательски прерванную контратаку.

Пружинян обладал еще одним серьезным качеством: он был очень неравнодушным человеком. И если на пути видел, что кого-то обижают

или с кем-то поступают несправедливо, пройти мимо просто не мог. Он должен был вмешаться! Если радость была у него – он должен был обрадовать других, если у него был свет – он должен был быть у всех:

Если радость на всех одна,

На всех и беда одна.

Он уже сошел с сопки и готов был переступить порог волосатиковского офиса, как навстречу ему, отирая платком лоб, спустился высокий, в морской фуражке, пожилой детский поэт Корабликов. Он вздыхал и едва не всхлипывал.

– Что с тобой? – спросил Пружинян. – Тебя что, обидели? – За старого приятеля он готов был броситься в самый крутой кипяток.

– Еще как... – честно сказал бывший моряк, который никогда в жизни не жаловался.

– И как же?

– Написал я стихи. Хорошие, по-моему, стихи. А меня не только не печатают, а еще и выталкивают!

Когда у Корабликова получались хорошие стихи, ему казалось, что он посылает на помощь всей детворе полные радости корабли. А здесь их не хотели выпускать в плавание.

– Выталкивают? – спросил боевой разведчик.

Вчера, защищая Борщикленд, он видел уже

подобные штучки. Вот за плохие стихи кое-кого он мог вытолкать сам. Но Корабликов писал только хорошие. И Пружинян почти приказал:

– А ну, читай!

– Вот, про грамотея, – сказал седой поэт и прочитал:

Один ужасный Леопард Ошибок делал Миллиард.

А стал пограмотнее он И сделал только

– Миллион! – радостно закончил Пружинян и засмеялся: – Да они и не печатают потому, что сами делают по миллиону ошибок! Такое напечатать – и пол-Океанска станет вдвое грамотней. А ну-ка еще!

– Еще? – Бывший капитан Корабликов на миг задумался: что бы прочитать новенького?

И вдруг вспомнил, что полчаса назад ему явилось удивительное видение: будто над ним, сияя, проплыла девчонка в тельняшке. Она все так наполнила светом и добротой, что у него сразу сложился стишок, который он и прочитал Пружиняну.

Светлячок себе сказал:

– Я, конечно, очень мал.

Но подумал:

«Ну и что ж?

Я на солнышко похож!»

– Отлично1 – сказал Пружинян. – И такое не печатать?!

– Нет, говорят: печатная машина занята, – и Корабликов показал подобранный только что листок бумаги, на котором было одно слово «Воло– сатовка»...

– А стихи, говорят, никому не нужны! – вздохнул Корабликов.

– Очень нужны! Необходимы! Только надо бы побольше боевитости! – воскликнул Пружинян.

Ему на пути тоже явилось Облако с прямо-таки солнечной девчонкой, и ее воинственное настроение намагнитило и без того боевого поэта. Казалось, ее появление наэлектризовало всех.

– А есть и боевое! – сказал Корабликов и прочитал*

– Не светите, светлячок,

Схватит вас морской бычок!

– Все равно хочу светить.

Пусть попробует схватить!

Отлично! Молодец! Так и надо! – крикнул Пружинян, и рубашка йа нем хрустнула от вздувшейся мускулатуры. – Шакал!

– ¦ Так и про шакала есть! – сказал детский поэт.

– А ну?

Он с пеленок Шакаленок! -

прочитал немедленно Корабликов.

Стихи из него так и сыпались навстречу понимающему слушателю.

– Прекрасно! Что еще, какой дьявол нм нужен?!

– Ну-ка, – прервал его Пружинян, – давай стихи! Пошли! Я им сейчас покажу!

И, схватив листки со. стихами, он бросился наверх, к Волосатикову.

ВЕСЕЛЫЙ ФОКУС ПРУЖИНЯНА

– Ты что это делаешь? – спросил Пружинян, шагнув в кабинет и наступая на Волосатикова, который почему-то вдруг схватился за лоб, будто на нем выросла шишка.

– Как что? Управляю! – ершисто выкрикнул гот и втянул голову в плечи.

– Дрянным катером управлять не мог, а взялся править всеми нами? – сказал Пружинян. – Кирпичики – в пузо, Борщика – в камеру?

– По закону! – огрызнулся Волосатиков.

– А то, что корабли без горючего, а боевой разведчик без света не может дописать книгу о подвигах друзей? А прекрасный детский поэт оказывает тебе честь: приносит тебе замечательные стихи, а ты его еще выталкиваешь?! Хорош закон!

– Подумаешь, Корабликов! Что он, Пушкин? Вон и Пушкина нет, а живем без стихов! – почти хрюкнул Волосатиков. – Да и зачем они нужны?

– А затем, чтобы люди не превращались в хрюкающих поросят! – выкрикнул Пружинян. – Вот я сейчас приведу сюда целую демонстрацию школьников! Они знают, кто вырастет из сына,

если сын свиненок, они тебе объяснят, и зачем стихи, и что такое поэзия, и что такое морской закон!

– Так нет лишней бумаги, – залебезил Волосатиков.

– Нет бумаги?! – И старый морской разведчик потащил Волосатикова вниз по ступеням в типографию, где вместо детских стихов печатали этикетки с надписью «Волосатовка». Шедший за ними смущенный Корабликов вздыхал:

– Ах, вся эта затея напрасна. Все на ветер...

И тут вся компания столкнулась с ворвавшимся в коридор старым приятелем, которого все сразу же узнали по свежему напористому дыханию. Конечно, это был Ветер. С ним они штормовали, ходили под парусами... И поэтому Пружинян с ходу обратился к нему:

– Ветер, Ветер, ты могуч?

–А что? – спросил возбужденный Ветер, от которого почему-то пахло копченой колбасой. – Что еще?

И едва Пружинян прочитал старому другу стихи Корабликова, Ветер весело свистнул. Он выхватил из рук поэта рукопись, подлетел к печатной машине и, выдернув из нее лист с «Волоса– товкой», вставил стихи.

Через минуту Пружинян читал с листовки то, что запомнил наизусть даже без листка:

Все равно хочу светить,

Пусть попробует схватить!

Машина вовсю печатала стихи, а Волосатиков верещал, что нет бумаги.

– Значит, нет? А это что? – крикнул Пружинян и с маху налепил на лоб озадаченному начальнику этикетку от «Волосатовки».

Вбежавшая следом Вруля Патрикеевна воинственно выскочила вперед с криком:

– Что это вы себе позволяете? Сейчас, кажется, не то время, когда вы ходили на руках и на голове! – Всему флоту была известна история, как молодой Пружинян прошелся на руках перед зазнавшимся туповатым капитаном.

Расхрабрившийся от такой поддержки Волосатиков выкатил грудь колесом и троекратно взвизгнул:

– Вон! Вон! Вон! Кончились ваши фокусы.

– Что? – засмеялся Пружинян. – Что? Какая: то корабельная крыса, шакал, смеет так разговаривать с морским разведчиком! Да я тебе сейчас покажу «кончились фокусы».

И сделав, как в молодости, кульбит, он встал на крепкие руки и уверенно пошел к выходу.

Волосатиков бросился за ним. Но Пружинян уже выходил и так хлопнул дверью, что она отскочила – раз, другой, третий! – и трижды угодила Волосатикову в лоб.

В тот же миг Пружинян оторопело откинулся назад. От тройного удара вместо одного Волоса– тикова возникли сразу три! Все трое с одинаково красными лбами, показав на дверь: «Вон!» – вдруг бросились в кабинет занимать одно-едйн– ственное главное кресло.

– Не может быть! – оглянулся Пружинян. – Вот это фокус! Трехглавый волосан Волосатиков!

Такое, чтобы в глазах двоилось, он видел не раз. Но чтобы троилось – никогда! Вот наделал так наделал! Вместо одного – сразу три! Три! Тут-то с одним столько дел, а что же будет с тремя?

И он, как торпедный катерок, бросился на сопку, на помощь к коку Борщику. Корабликов посмотрел вслед Волосатиковым, грустно усмехнулся и поспешил за Пружиняном.

По дороге к ним присоединился еще один человек, в спортивном костюме, с бородкой и тетрадью в руках. Он поджидал Пружиняна, который охотно помогал молодым поэтам. И хотя бородач был не очень молод, Пружинян, посмотрев в протянутую ему тетрадь, сказал:

– А знаешь, получится хорошая песня! Только обязательно добавь побольше про Гречухина и, главное, про комаров.

– Спасибо! – радостно сказал человек. – Я сам чувствовал, что про комаров нужно побольше. Их там тьма! Обязательно добавлю!

Но при чем здесь этот бородач и какой-то Гречухин, а тем более какие-то комары, мы узнаем чуть-чуть позднее. Пока же всем им было некогда.

А оставшийся внизу. Ветер запустил в собравшуюся у подъезда толпу пачкой листовок со стихами Корабликова, и люди стали повторять их хором. Одни – «Все равно хочу светить...», другие – «Он с пеленок – шакаленок...».

А Ветер все бросал листовки. Правда, через какое-то время люди кинулись ловить и кое-что другое. В воздухе вдруг запахло копченостями, и

над ошарашенной толпой понеслась стая колбасных изделий. Стихи смешались с колбасами и кто-то ловил стихи, а кто-то – колбасу. Но все друг друга спрашивали; « Что это? Откуда этот смерч? *

И только Ветер мог ответить на этот серьезный вопрос.

УЖАСНОЕ, ПРЕКРАСНОЕ!

Дело в том, что два часа, которые Волосатиков выделил доверчивой Светке для прогулки, она решила посвятить знакомству с положением дед в городе, и Ветер потащил ее туда, где можно было послушать, что говорит народ.

– Первым делом на рынок! – посоветовал отправлявшийся гулять Моторыч. – Там можно не только что-то послушать, а кое-что и понюхать. А запахи могут сообщить многое.

В самом деле, за квартал до рынка послышалось дружное посапывание покупателей, и Облако начало слегка покачивать.

По рынку, от палатки к палатке, вздыхая, прохаживались старики и говорили:

– Разве здесь можно что-нибудь купить?

А шустрые старушки, продираясь к прилавкам, вдруг отскакивали от них, как от клеток с хищными зверями, и вращая глазами, поучали:

– А вы не покупайте! Вы – нюхайте!

Дорогие колбасы гипнотизировали прохожих,

как питоны. Сыры пренебрежительно смотрели на всех огромными дырками. Даже фальшивые

Врулькины колбаски покачивались» будто усмехались: «Ну что, может быть, купите?»

Казалось, люди совершали сюда походы, чтобы только вздохнуть: «Какая вкуснота и как дорого пахнет!»

Забегали моряки, заглядывали доктора, навещали рынок милиционеры... И ежедневно приходила целая экскурсия из клуба проголодавшихся артистов театра «Буратино».Онидаже репетировали свои пьесы прямо под открытым небом. Репетировали и вздыхали, вздыхали и репетировали! Карлсон и Чип– полино, Иван-царевич и Мальвина... Буратино дырявил носом витрины, а бедный артист Карабас так тянул в себя колбасный воздух, что торговцы в испуге прижимали к себе колбасы и размахивали перед его огромным носом пальцами: Но-но!

– Ужас! – сказала громко Светка.

– Дети без конфет! – тут же подскочила нянечка из детсада.

– Нашим на таблетки не хватает, – вздохнула сестричка из больницы. – Выдали б деньги, я на свои б купила!

– Все из карманов, будто ветром, выдуло! – хлопали себя по пустым карманам и вздыхали одни.

– Будто ветром надуло! – похлопывали себя по пухлым карманам дружки Волосатикова.

Ветру, понятно, слушать все это было не только неприятно, но и обидно! Надуло, выдуло! Но, как ни странно, эти разговоры наводили его на одну очень интересную мысль... И скоро случилось то, отчего Ветер просто взорвался.

У кондитерской лавки, от которой пахло теплыми булочками и кофе, он заметил старого доброго певца. Песни его когда-то любил весь морской город, и сам Ветер замирал по вечерам, когда удавалось услышать его голос...

Теперь старик вдыхал у стойки вкусные знакомые запахи, но не имел ни гроша, чтоб прогреть свое старое горло теплым стаканчиком кофе.

И он, как папа Карло, предлагал прохожим попусту свою старую концертную куртку.

А тут еще кто-то сказал:

– Какие вкусные запахи разносит ветер! Но запахами сыт не будешь. Неплохо бы еще и кружок колбаски.

В.этот момент и случилось то, что одни потом называли ужасным, а другие прекрасным событием.

В воздухе раздался сердитый свист. Налетевший откуда-то Ветер пошел гулять по ларькам и на глазах у всех стал выдувать и выбрасывать из-под прилавков пухлые пачки денег. Он весело бросал их во все стороны, словно какой-то озорной энергичный магнитик все подталкивал и заводил его.

Несколько пачек улетели в сторону детской больницы. Целая стая – в форточку детского сада! Пачка – в карман Чиполлино, стопка бумажек – Мальвине и целый дождь в руки Буратино, который тут же крикнул:

– Братцы, живем! А еще говорят, что не бывает сказок! А ну, пошли браться за дело!

И, схватив по несколько чизбургеров, радостно перекусившие артисты припустили в ТЮЗ,

раздавая детворе налево и направо билеты на любимый спектакль «Золотой ключик»...

Пачки денег появились в карманах удивленных пенсионеров и старушек, которые тут же стали подсчитывать, на какие вкусности их можно потратить.

А любимый всеми певец отшатнулся в радостном изумлении: к нему на столик налетело столько банкнот, что можно было купить тысячу чашек кофе, тысячу пирожных, напоить и накормить весь базар, а после целым хором петь для тысячи, для ста тысяч, для миллионов человек любимые морские песни!

Вдруг старик испуганно оглянулся: почти рядом с ним загудел и взвинтился самый настоящий смерч с веселым человеческим лицом. Он закружил среди лавок – и в небе взорвался необыкновенный фейерверк из колбас, сосисок, сарделек, апельсинов и бананов! Над Облаком носились конфеты «Мишка», «Белочка», «Чебурашка» -и сыпались в детские коляски, в сумки старушек, на головы защитников Борщйкленда. Пролетели даже несколько жареных кур и просто окорочков...

Ветер – а это, понятно, было его рук дело, – прихватил на лету и бросил на Облако вязанку вяленой воблы – и Светка тут же сердито прошептала:

– Прекрати! Ничего для себя не тащить!

На что Ветер огрызнулся:

– А я не для себя, а для друга. И не утащил, а просто поймал в воздухе обыкновенную летучую воблу!..

Внизу, сталкиваясь лбами, бегали хозяева лавок, а вверху все летели и летели куры, окорока, колбасы.

Наконец Светка сказала:

– Кажется, нам пора!» И Ветер бросился расчищать дорогу к резиденции Волосатикова, где, как известно, и столкнулся с Корабликовым и разгневанным Пружиняном.

Пока Ветер разбрасывал над хватающей колбасу толпой стихи Корабликова, Светка влетела в уже известное окно, и Вруля Патрикеевна с улыбочкой пропела:

– Вы уже вернулись? Как раз вовремя. Вас очень ждут! – И снова чему-то улыбнулась: не зря, выполняя задание Волосатикова, она повторяла по телефону одни и те же слова насчет прочной сети для очень крупной рыбки.

РАЗ, ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ!

Светка хотела спуститься с Облака, но Вруля, улыбаясь, почему-то торопливо сказала:

– Нет-нет! Можете сидеть, как сидите!

В это время в кабинет вбежали три совершенно одинаковых человека и сразу бросились занимать за столом единственное кресло! Первым плюхнулся в него тот, у которого на пиджаке появилась табличка с фамилией « Волосатиков », а два других с фамилиями «Волосанов» и «Волосюк», зло покраснев, вцепились в спинку кресла, будто боялись, что их кто-нибудь от него оторвет.

– Ну так что? – спросила Светка, глядя сразу на всех троих.

И тут Волосатиков хитровато сказал:

– Знаете, мы тут обсудили ваш вопрос и решили сделать вам, по-моему, неплохое предложение...

Стоящие по бокам согласно кивнули.

– Неплохое! – быстро поддержал Волосанов.

– Весьма неплохое! – согласился живо Воло– сюк. Так быстро, будто все они думали одной головой. Светка удивилась. Ни о каких предложениях она речи не вела. Главным было одно: людям – свет, кораблям – горючее, детям – молоко.

– Какие еще предложения? – спросила она.

Но близнецы одинаково усмехнулись, и Волосатиков сказал:

– Ни о каком горючем, разумеется, речи быть не может. Вот горючее! Вот оно. – И он подбросил в руке связку железных ключей от всех бензо– и нефтехранилищ! – Это вам не какой-нибудь золотой ключик – это все! – улыбнулся он и сверкнул золотым зубом.

– Все! Все! – воскликнули разом его близнецы и крепче вцепились в кресло.

– Вот и отдайте все! – решительно сказала Светка.

– Кому?

– Всем!

– Борщику? Мишкину? Патефонычу? А почему?

– А потому что это наше! – сказала Светка.

– Было ваше, стало наше! – разом хохотнули близнецы.

– Хапалы, жулики, пролазы! – возмущенно крикнула Светка.

– Слышали? – проверещала Вруля Патрике– евна. – Как будто у нее нет недостатков! А у самой в дневнике наверняка сплошь двойки да тройки!

«Ну, насчет двоек и троек – ерунда», – подумала Светка. Двойки иногда, правда, случались. А тройки – ни разу в жизни! И относительно недостатков можно поспорить. Зазнайкой не была, хвастунишкой и врулей – тем более. Друзей не обижала. Один недостаток, конечно, был. Общий, как говорила мама, семейный: всегда и везде резать правду в глаза. Где надо и где не надо, а за это порой получать синяки и шишки. И все же не юлить, не финтить, не подличать. Но этот недостаток Светка очень даже уважала. Поэтому, зажав в ладони солнышкинский талисман, она повторила:

– Хапалы, жулики, финтилы!

– Ладно, ладно! – язвительно хмыкнул Волосатиков и заключил:

– Так вот наше предложение: заключаем мир и союз! А главное, мы вас берем на работу.