Текст книги "Солнышкин у динозавра"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

В это время наверху послышались встревоженные рыки, и на палубу, потрясая мускулатурой, вывалились четыре Джека. Солнышкин тихо скомандовал:

– Борщик, на правый борт!

И, распахнув свои кастрюльки, Борщик бросил в атаку все свои запахи, отвлекая на себя носы, а значит, и мускулы противника.

Тем временем Землячок прижался боком к борту, Солнышкин забросил в иллюминатор конец верёвки, которую держал в руках, и шепнул:

– Лезь!

Но из карцера, к общему удивлению, раздалось:

– Сначала его!

И сквозь иллюминатор просунулась курчавая весёлая голова* а там и сам маленький поварёнок вывалился прямо на руки Федькину и Петькину.

Впервые Стёпка раньше подумал о ком– то другом!

– Быстрей, – торопился Солнышкин, понимая, что Борщику приходится нелегко.

– Лезу, стар-раюсь... – запыхтел Стёпка, но, едва выбрался наполовину, застрял и замахал руками:

– Тащи, Солнышкин!

Солнышкин потянул – но ничего не вышло. Он дернул ещё и ещё раз, но Стёпка застрял ещё прочней.

– Держись, сейчас! – сказал Солнышкин и, развернув Землячка, помчался к другому борту.

Бывалому киту не нужно было отдавать команды и приказы. Он отодвинул носом Сынка и приложился к борту боком: р-раз! Все на судне подпрыгнули. Он приложился – два! И все четыре Джека, Петькинсон и художник взлетели вверх. А Стёпка сквозь лопнувший обруч иллюминатора ринулся в загудевшую воду.

Через минуту Солнышкин втаскивал Стёпку на спину Землячка, а артельщик виновато вскрикивал:

– А всё я, всё я! Нет на меня хорошей палки!

– Почему нет? Есть! – сказал Федькин и показал артельщику обломок уже ненужного костыля.

– Тогда бей! Бей! – всхлипнул Стёпка. – Я ведь всех продал, я подписал такую дрянную бумагу! А всё из-за этой эйфории, из-за этого бырродррычания!

– Из-за чего?

– Из-за брр-дрр! Из-за этой музыки кругом пошла голова. – И Стёпка изобразил пальцем настоящий водоворот.

– Ну я им сегодня устрою, я им устрою! – решительно воскликнул Федькин, которого давно не видели в таком воинственном настроении. Он и без этого собирался сегодня спеть для всех на карнавале и не за «зелёненькие», а так, от всего сердца! Но ему тоже портило нервы это настырное дырроб– ррычание! И он взял гитару наперевес, словно готовился к атаке.

Землячок развернулся вокруг «Хапкинса», проскочил мимо «Даёшь!», с которого Пионерчиков энергично показывал три поднятых вверх пальца, но ему махали: «Некогда! Сообразим потом!» – и радостный кит пошёл к берегу с целой командой на борту.

За ним летел молодой Сынок, на котором, как победитель, распахнув халат, стоял Борщик, а за ними следом, вспарывая воду, неслась лодка с четырьмя Джеками, которые таращились от злости и, странно жестикулируя, бубнили: «Сбежал!»

Солнышкин был доволен. К нему прижимался маленький поварёнок Том. А неожиданно вытянувшийся и похудевший от броска сквозь иллюминатор Стёпка хватался за голову и причитал:

– Я делал гадость, я делал такую глупость! И ни одна собака не остановила, ни одна собака не помогла!

Но вдруг он замолчал, присмотрелся к берегу и, сияя от счастья, приоткрыл рот.

Рядом с Матрёшкиной на берегу сидела собака, а точнее, сидел Верный и держал в зубах знакомую бумагу. И сияющий артельщик стал тут же яростно рвать её на клочки. Но и это было не всё. Через несколько минут участники спасательной экспедиции попросту остолбенели: на глазах у всех Стёпка целовал пса. А пёс, который избавил от рабства целую команду, всю палубу, весь остров, вовсе не чувствовал себя героем. Он махнул хвостом, подёргал лапой и тут же куда-то побежал.

– Товарищу некогда, – усмехнулся Федькин. – Видно, ждут не менее важные дела.

– Какие на этом острове могут быть важные дела, – хмыкнула презрительно Сладкоежкина, пересчитывая пухленькую выручку.

На что Стёпка возразил:

– Хе-хе! Ещё какие важные, – и вдруг понюхал торчавшие из кармана Борщика луковинки.

А Солнышкин смотрел на артельщика и думал:

«Нет, что-то вокруг меняется. И надо же просидеть десять лет в льдине, чтобы почувствовать, что запах родного зелёного лучка бывает куда дороже шелеста любых «зелёненьких».

НОЧЬ ПОВАЛЬНОГО ОБУРРЕНИЯ

А в том, что даже на самом маленьком острове могло произойти множество самых неожиданных и удивительных вещей, скоро присутствующих убедили события быстро наступающего тропического вечера.

Уже по тому, как весело чувствовал себя вырвавшийся на волю Стёпка и как бесновались в боте четыре разъярённых Джека, очухавшийся на берегу Хапкинс-младший понял, что и это его предприятие сорвалось.

Но Бобби не привык сдаваться попросту, и крепкая хватка не раз спасала его денежки.

Поэтому, принимаясь за последний вариант своего плана, он отдал команду горланящим вовсю музыкёрам: «Бррычать, чтобы все одурели!» – и занял столик в кафе «Под динозавром» у самого входа, под головой ящера, чтобы в любой момент усадить к себе любого нужного человека.

Увидев Морякова, щедро раздающего доставленные с «Даёшь!» тельняшки, он объяснил ему свой музыкальный приказ: «Это я для большего веселья!» – И сам просунул шишкастую голову и руки в протянутую ему тельняшку.

– Отлично, – сказал восторженный Моряков. – Прекрасно!

Правда, сидевший за лапой динозавра Верный совсем не разделял этого мнения. Он уже видел, что бывает от излишних восторгов и одурения, и представлял, что будет, если неожиданно одуреет весь остров!

Поэтому он и пробирался к устроенной под хвостом динозавра, в конце зала, эстраде, где нагромоздили свои грохочущие звукоусилители, барабаны и тарелки парни из «ДРР» и «БРР».

Уже над пальмами загорелись звёзды, и матросы с «Хапкинса» запустили затрещавшие в воздухе ракеты карнавального фейерверка, когда к Хапкинсу приблизился тоже одетый в тельняшку Джон для особых поручений и показал глазами в сторону Солнышкина: вот с кем надо иметь дело!

Мимо пробежал к кастрюлям Борщик, за ним какой-то зелёный шустрый динозаврик, протопала целая команда пингвинов с полотенцами на крылышках.

На них Хапкинс почти не обратил внимания. Он хотел одёрнуть Федькина, занявшего без разрешения место напротив и опустившего на колени гитару.

Но тут вошёл Солнышкин, и Хапкинс, раскланиваясь, подвинул стул:

– Садитесь, мистер Солнышкин!

Солнышкин удивлённо присел, а Хапкинс придвинул к нему тарелку, полную только что отваренных креветок:

– Угощайтесь, господин капитан!

Солнышкин удивился ещё больше. Но тут

появился Стёпка, и Бобби Хапкинс, как ни в чём не бывало сверкнув жадноватым глазом; подвинул табуреточку и ему:

– Садитесь, господин президент!

– Кто, я – президент? – хитровато спросил Стёпка.

– Нуда! – радостно вскрикнул Хапкинс.

– Не знаю, не знаю... Вы, хе-хе, что-то путаете... – изобразил недоумение Стёпка.

– Как же! Мы же с вами, хе-хе, только недавно заключили кое-какой договор...

– Мы с вами? Договор? Не помню! Ей-ей не помню! А можно посмотреть? – спросил Стёпка.

Хапкинс зло завертелся.

– Как же, господин президент?!

– Да нет. Я простой матрос парохода «Даёшь!», – вдруг сам себе и всем сказал Стёпка. – Спросите у Солнышкина.

Солнышкин развёл руками:

– О чём речь!

И тут же изворотливый президент фирмы холодильных установок, что-то сообразив, хлопнул себя по торчавшей на голове шишке:

– Господин Солнышкин, а я ведь хотел именно по этому поводу с вами говорить. Мне на «Джоне Хапкинсе» как раз очень не хватает одного опытного матроса. Уступите! – И он по-свойски опустил руку Стёпке на плечо, хотя очень хотелось запустить её туда, где, по предположению Хапкинса, лежали его миллиончики.

– Как это уступить?! – воскликнул Федькин, задев струны.

– Действительно, как это уступить? – спросил подсевший Моряков, тут же принимаясь за крупную розовую креветку.

– Ну продайте, как, скажем, хоккеиста. За сто тысяч долларов! – щедро сказал младший Хапкинс, бросая взгляды на Стёпкин карман.

Тут на сцене так задррычало и забррыча– ло, что у всех поехала голова. Среди переполненного зала забегали пингвинчики, от стола к столу какой-то знакомой Хапкинсу походкой закружился зелёный динозаврик.

Заколебались гирлянды. За ними в чёрном небе зашатались звёзды и громко рассыпался огромный букет фейерверка. Участники ансамблей весело закричали и затянули что-то изо всех сил.

– Ну как, продаёте?

Стёпка оглянулся на айсберг и повернулся к Солнышкину: теперь-то и он кое-что знал!

Моряков тоже смотрел на Солнышкина. Солнышкин усмехнулся. Солнышкин вроде бы сомневался.

И Степка в ужасе вскочил:

– Солнышкин, не продавай! Не отдавай, Солнышкин!

Солнышкин закивал и, скосив глаз, спросил:

– Значит, тебя не продавать. А вот ты, задурревши, карандашик в руки – и всех нас., хе-хе...

– Хе-хе! – весело подтвердил Хапкинс.

– Никогда! – крикнул артельщик. – Честное слово! – И вдруг совершенно искренне выпалил: – Никогда и никаких хе-хе!

– Ну, раз никаких хе-хе, – заметил Солнышкин и хотел продолжить, но в этот миг что-то случилось.

Громыхание и дррычание оборвалось. Звёзды остановились. Луна осветила зал. Послышался шум моря. А на эстраду, забыв про боль в ноге, взбежал Федькин.

Он живо посмотрел в зал, подмигнул:

– Ну, раз никаких хе-хе, значит, никаких. – И тут же, ударив по струнам, запел мгновенно пришедшую на ум песню:

Ещё на свете столько лжи –

Как хвостиков в ухе, –

И жадность правит кутежи

И затевает грабежи,

И всякие хе-хе.

И глупой грязи полон свет –

Но этакой трухе

В матросском сердце места нет,

В матросском сердце места нет –

И никаких хе-хе!

Торгаш богат, торгаш горласт,

Но жадной требухе

Моряк товарища не сдаст

Ни за какие не продаст –

И никаких хе-хе!

Пусть будет шквал, пусть будет бой,

Но в песне и в стихе

Нам светят дружба и любовь,

Нам светят дружба и любовь –

И никаких хе-хе!

Палубный матрос Федькин запел это так, что присутствующие в кафе «Под динозавром» повально заразились. Будто перед ними на самодельной сцене стоял не какой– то Федькин, а Лемешев, Карузо или сама Алла Пугачёва! Как только он заканчивал куплет, все дружно подхватывали это самое «и никаких хе-хе!». Подхватывали все: и Моряков, и Солнышкин, и Борщик, и громче всех – Стёпка. Кричал даже Бобби Хапкинс. Хотя его «хе-хе!» означали и нечто иное. Во-первых, какой – хе-хе! – дьявол оборвал его затеи? Кто – хе-хе! – вмешался в выступление его ансамбля?

А морской дьявол по имени Верный неподалёку от Борщика удовлетворённо вилял хвостом, потому что это он, а никто другой, выдернул из розетки шнур усилителя брры– кодррычащей аппаратуры и дал возможность пробиться на сцену настоящему таланту приятеля, от которого столько раз получал самые вкусные косточки и слышал песни, трогающие даже собачье сердце.

Хапкинс поглядывал: откуда, хе-хе, взялся этот Федькин? С таким удивительным голосом, что многие уже настроили магнитофоны и стали записывать его песни. Да и сам Хапкинс не прочь был заполучить такого певца к себе в ансамбль. На таком голосе можно было сделать хорошие миллионы!

Но Федькин об этом не знал и не думал. Он просто сам удивился собственным возможностям и думал: а нельзя ли ещё лучше? Затягивал лучше, сильней и чувствовал, что получается ещё лучше, ещё выше, ещё сильней!

Он пел и про качку, и про кока Борщика, и про эскимосов, и про прекрасное лесное солнышко. И лица всех, кто сидел в этом зале под динозавром, становились ясней, добрей и светлей. Замерли на месте даже пингвинчики, а маленький зелёный динозавр распахнул большие чёрные глаза и открыл большой белозубый рот.

– Тенор, – вздыхал в углу возле задней лапы динозавра редактор «Пёсика».

– Тихо! Не тенор, а баритон! – одёргивал его соперник из «Котяры».

– Да перестаньте вы! Не слышите, что здесь и тенор, и баритон, и колоратурное сопрано сразу, – заёрзал сидевший впереди портретист.

Участники обеих групп тоже приоткрыли в удивлении рты.

И казалось, от удивления начали раскачиваться волны, остров и сама земля.

Солнышкин тоже пришёл в восторг, и ещё ему нравилось, что его друг, хотя и был мужественным человеком, не хрипел, не раскачивался и не подражал никаким знаменитостям, а пел своим собственным голосом.

Но наконец Федькин раскланялся, спрыгнул с эстрады. Забушевали аплодисменты, раздались крики. Кто-то снова включил аппаратуру. Всё зашумело, загудело. Голова динозавра закачалась от восторга: в своё время он такого не слышал!

И Моряков крикнул:

– Какой успех, какой успех! Борщик, подай сюда бочонок боцмана Буруна!

Скоро из лапок помогавшего Борщику зелёного динозавра бочонок перекочевал на стол. И разлив его содержимое по бокалам, капитан воскликнул:

– За успех!

– За успех! – сказал Хапкинс-младший и, выпив, тут же приступил к делу:

– Мистер Федькин! Мы приглашаем вас к себе на теплоход и в компанию.

– Но у вас «БРР» и «ДРР»! – сказал Федькин.

– «БРР» и «ДРР» побоку. Побоку «БРР» и «ДРР»! – крикнул Хапкинс.

В ответ на это всё вокруг так забррыгалось и задррыгалось, что у динозавра затряслись рёбра и у сидевшего на его шее учёного слетел с ноги башмак.

– Сто тысяч долларов за концерт! – прошептал Хапкинс.

И тут стоявший рядом маленький динозавр расстегнул капюшон и, тряхнув головой поварёнка Тома, крикнул:

– Мистер Хапкинс, это мои сто тысяч! Я первый увидел айсберг!

Но Хапкинс, хлебнувший из бочонка Буруна, его не заметил, а крикнул: «Миллион!» – обещая Федькину миллион, которого у него лично уже не было.

– Не пойдёт! Я матрос. Я человек из команды, – сказал Федькин.

И, выпив ещё, Хапкинс крикнул:

– Беру всех! Всех! Всю команду! Контракт – хе-хе! – на гастроли по всему миру, десять миллионов. Хе-хе!

– Но было же сказано: никаких хе-хе! – напомнил Солнышкин.

– Никаких хе-хе! – добавил Стёпка, на которого крепко подействовали и бырродрры– ганье, и напиток Буруна, и песни Федькина.

И он так врезал по столу огромным кулаком, что дрогнула земля, закачались гирлянды и рёбра. Гигантозавр тряхнул головой, сбросив на толпу сидевшего там учёного.

Но хуже того: из пасти ящера вылетел плохо сидевший клык и стукнул сидевшего внизу Хапкинса по голове справа!

Хапкинс откинулся, пробормотал «хе– хе!» . Ему показалось, что зуб застрял в голове, одна половина головы летит в одну, другая – в другую сторону. И его снова хотели тащить прикладывать головой к айсбергу.

Но тут началось нечто необъяснимое. И трудно было понять – отчего. От бырродр-

рычанья? От невероятного удара кулаком по столу? От падения зуба?

Кто-то уверял, что это всё из-за того, что динозавр не привык к подобным скандалам внутри себя.

Кто-то уверял, что ему семьдесят миллионов лет назад наступили на хвост, а дошло только сейчас.

А некоторые вообще уверяли, что всё это из-за доктора Челкашкина и его неуместных высказываний.

Но так или иначе – судите сами – то, что потом произошло, было невероятно.

НЕВЕРОЯТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ ДОКТОРА ЧЕЛКАШКИНА

Всё это время доктор Челкашкин, которому тоже хотелось прокатиться на Землячке, влипнуть со всеми в какую-нибудь весёлую историю или хотя бы просто искупаться, добросовестно лечил, читал лекции и проводил сеансы телепатии.

Он вытащил добрый десяток заноз из определённых мест у мальцов, лазавших по пальмам и кустарникам, перевязал две головы – учёному и фотокорреспонденту, свалившимся с динозавра. Провел уникальный одновременный сеанс обратного действия: несколько умников и несколько явных дураков менял местами до тех пор, пока не привёл их в полное равновесие.

Правда, один из пациентов весь вечер бегал по берегу и, пожимая плечами, сообщал то одному, то другому:

– Доктор утверждает и даёт честное слово, что я уже умный, но сам-то я чувствую, что я полный дурак!

А в тот момент, когда рядом, «Под динозавром», разгулялись брычащие и дрычащие звуки, доктор как раз приводил одним взглядом в нормальное состояние нескольких людей младшего школьного возраста, которые недавно дёргались чуть ли не на головах у своих дёргающихся родителей.

И по мере того как они затихали, один из дёргавшихся папаш, глядя Челкашкину в самые глаза, спросил:

– Доктор, а вы сами когда-нибудь смогли бы заболеть этим или хотя бы запрыгать под эту музыку?

– Я? Я? – воскликнул доктор. – Чтобы я когда-нибудь зарылся в эту музпомойку?! Да скорей это безмозглое чудище, – он показал в сторону динозавра, – скорей оно снова пустится шагать по земле, чем я...

Доктор не договорил, он не смог договорить, потому что вдруг оторвался от земли вместе со своими пациентами и, широко раскрыв глаза, повис в воздухе.

А гигантский ящер дрогнул, заскрипел и, подпрыгивая, всей своей жутковатой мощью двинулся к зашумевшему и закипевшему под вспышки фейерверка ночному океану.

Прыгало всё: прыгал динозавр, прыгали пальмы, сталкивались и орали в воздухе испуганные попугаи. Рождались слухи, наваливались страхи. Все толпились, все кричали, все куда-то бежали.

САМЫЕ НЕВЕРОЯТНЫЕ НОВОСТИ

Эта неожиданная встряска разом перетряхнула буквально все затеи, все личные планы. А они кое у кого были.

Кое-кто собирался всхрапнуть прямо у ног динозавра. Петькин был не против прихватить у Борщика десяток-другой сарделек и где-нибудь за углом выдать их за ледниковые, антарктические по сотне-другой за штуку.

Сладкоежкина – не терять же возможности! – уже сдала за «зелёненькие» своё бунгало одной весёлой парочке и собралась в гости к Матрёшкиной.

Но теперь они вместе со всеми куда-то бежали, летели, скакали...

И даже Верный, чуть не кувыркаясь, запрыгал с целлофановым пакетиком в зубах к дёргающемуся памятнику Перчикову и стал быстро зарывать под ним свою секретную ношу.

Солнышкин, понятно, оказался у берега. Ведь днём с Матрёшкиной договорились искупаться? Договорились! И хотя сейчас было не до купания, встретиться было бы можно.

Океан пылал от развеселившихся светлячков и лунного жёлтого света. Солнышкин зачерпнул горсть огней и протянул запыхавшимся Петькину, Федькину и Стёпке: «Держите! Светите!»

Но тут прямо перед его носом в песок ткнулась лодка, из которой выпрыгнул Перчиков и крикнул:

– Всё забавляетесь? Где вас столько времени носило? Что вы делали?

Солнышкин – да и остальные – пожали плечами:

– Как это? Зарабатывали на горючее – раз, спасали человека – два!

Сказать про концерт Перчиков ему не дал.

– Какого человека?

– Стёпку!

– Хе-хе! – съязвил Перчиков. Но согласился: – Ладно, раз человека, тогда дело другое. – Он не сомневался: если Солнышкин сказал «человека», значит, человека. Но спросил: – А почему вы не обратили внимание на сигналы Пионерчикова?

– Какие? – переглянулись друзья.

– Три пальца!

– На троих? – спросил Петькин. – Так было некогда!

– Петькину бы только на троих! – рассердился радист.

– Ну а что же ещё?

– Забыли! А договаривались, если динозавр – палец вверх. Три пальца – три динозавра. Три головы динозавра! – выложил Петькин невероятную информацию.

– Не может быть! – вырвалось у Федь– кина. – Неужто правда? Невозможно! – Хотя своим собственным голосом соврем недавно он доказывал всем, что на свете невозможного не бывает.

Перчиков кивнул в сторону парохода: там на фоне огромной жёлто-золотой луны Пи– онерчиков и сейчас то опускал, то подбрасывал к самым звёздам три пальца.

– Так идём! – почти крикнул Солнышкин.

Но не это было главное.

– Кажется, не до динозавров, – заметил Перчиков. – Прочитайте вот это! – И будущий космонавт протянул друзьям радиограмму, которую они при лунном свете одолели в один миг.

«Пароход Даёшь Перчикову Будьте предельно внимательны Прыгайте потише В вашем районе замечено кувыркание земной поверхности и усиленное пузырение океана Возможны катаклизмы Ждём на орбите С космическим приветом Друзья»

Солнышкин и Стёпка разом выдохнули: «Ничего себе!» – А Петькин задумался. Он не знал, что такое «катаклизмы», но вторая половина этого слова обещала мало приятного.

Перчикову некогда было всматриваться, какое впечатление произвела радиограмма на его приятелей. Он только быстро произнёс:

– Кажется, теперь есть повод задуматься над всеми загадками Тариоры. И главное, – он повернулся к Стёпке, – куда и почему, господин президент, делось население нашего с вами острова.

ТРЕВОГИ РАДИСТА ПЕРЧИКОВА

Этот вопрос волновал Перчикова всё время. Пока Солнышкин с компанией спасал человека, свободу команды и отбивался от туповатых Джеков, пока Федькин удивлял и волновал публику своими неожиданными руладами. Перчиков думал.

И пока кое-кто размышлял, как переложить «зелёненькие» из чужого кармана в свой, Перчиков перекладывал в уме, да и в руках, нечто совсем иное.

На столе у радиста рядом с аппаратурой катался похожий на маленький глобус сборный шарик. В свободные минуты, когда не нужно было ждать тревожных сигналов SOS или передавать радиограммы, Перчиков вынимал из шарика то одну, то другую часть, смотрел, как шарик от этого начинает вращаться, перекатываться, – и делал записи в блокнот.

«А ведь это же самое может происходить с землёй! – думал радист. – Из неё вынимают уголь, руду, нефть – каждый как хочет! А надо бы думать, надо советоваться, как это делать. А то одни берут, а кувыркаются другие!» Он даже подумал, что надо для этого создать Всемирный совет, пока вся земля не кувыркнулась вверх тормашками, как шарик на столе!..

Поэтому Перчикова очень встревожила пропажа тариорского населения. Он несколько раз обежал вокруг острова и потихоньку, чтобы не собирать любопытных репортёров, подходил к своему полудрагоценному изваянию, всматривался ему в глаза, будто спрашивал ответа: что случилось? Ведь не мог же такой жизнерадостный добрый народ беспричинно покинуть родной остров, не оставив никакого знака, никакого сообщения. Это было на тариорцев не похоже.

Он осматривал пьедестал, ощупывал дельфина, и тут ему показалось, что его сердоликовый двойник с усмешкой смотрит не на него, а куда-то вдаль, словно на что-то безмолвно указывает.

Перчиков оглянулся. Да, зрачки показывали туда, где сейчас поднимал голову динозавр и рядом с ним качалась пальма, на которой среди попугаев столько часов напевал про родной Сан-Франциско мистер Хапкинс.

Перчиков пошёл к пальме. Казалось, взгляд статуи просто-таки подталкивал его. Он чувствовал, что вот-вот нечто увидит, обнаружит.

Но тут подбежала Матрёшкина, уводившая детей от берега, и с тревогой показала на вспузырившуюся воду. В то же время сверху стал кричать Хапкинс и показывать пальцем вглубь. А с мостика «Даёшь!» сделал знак штурман Пионерчиков: в радиорубке заработал смонтированный Перчико– вым специальный сигнал: «вызов!» И радист отправился принимать известную нам радиограмму. Поэтому он и не присутствовал на выступлении Федькина.

Но то, как затрясся остров, как поехал к берегу динозавр и бросились врассыпную его друзья, он видел.

Теперь у него не было сомнения: эта неизвестная земля, эта терра инкогнита имеет свою разгадку. Нужно было осматривать каждую пальму, вглядываться в любую раковину, любой камень. Благородные тариорцы должны были оставить хоть какое-то объяснение своему исчезновению!

«НАДО КОПАТЬ!»—ГОВОРИТ ЧЕЛКАШКИН

Привычная ко всем таинственным историям луна наполняла золотистым сумраком

океан, листву пальм, высвечивала любую выпуклость, каждую ямку. И почти вся команда «Даёшь!» включилась в срочный научный поиск.

Моряки, кто на цыпочках, а кто на четвереньках, разглядывали очищенный от туристов берег. Ощупывали и выстукивали стволы пальм, тыкались носами в любой более-менее приличный валун. Но ничего не находили.

Они обошли все бунгало, заглянули на место, где только что стоял подъехавший к берегу динозавр, но ничего не нашли. И наконец опустились передохнуть в коралловый песок на том самом участке, который старина Хапкинс не так уж давно арендовал у своего верного ученика.

А сам ученик, пыхтя, грузно опустился на бугорок, к которому, бывало, прислонял свою усталую голову щедрый учитель.

Но едва он устроился, с пальмы, на которой так и проводил время опасающийся козней племянника Хапкинс, раздался весёлый крик:

– Мистер Стёпка, это моя подушка!

– Да что вы, какая подушка! – воскликнул Стёпа. – Это же камень. – И вдруг он оглянулся: – Камень! Камень!

И Перчиков понял: именно сюда показывал глазами его сердоликовый двойник.

– Надо копать! Всё как обычно! – заметил Челкашкин. – Всегда самое гениальное

открытие приходится вытаскивать из-под чьего-нибудь тяжёлого зада!

Перчиков бросился на колени и стал руками разгребать песок. За ним к камню опустились Солнышкин и Стёпка. А сбоку пристроился Верный. Из-под рук и лап песок летел во все стороны. И очень быстро из-под него стал появляться самый настоящий обелиск трёхгранной формы. Чем больше он обнажался, тем видней становились на его гранях какие-то удивительные изображения.

Наконец Перчиков скомандовал: «Стоп!» Он выпрыгнул из ямы, набрал в скорлупу кокосового ореха воды и, смочив носовой платок, прошёлся по освещённой грани.

Носы так и прильнули к камню.

Вверху грани было изображено солнце, под которым среди пальм стоял какой-то город, а посреди города, на площади, у моря, высился обелиск. Этот самый обелиск!

У берега выглядывало из воды животное с ластами и длинной шеей, на которой сидели ребятишки.

– Динозавр! – прошептал Солнышкин. – Они дружили не только с дельфинами, но и с динозаврами.

На рисунке пониже берег был прихвачен водой. С берега в воду уходили черепахи, уносились рыбы и дельфины, улетали птицы.

Это было похоже на то, что друзья наблюдали вчера и сегодня в воде.

Более того: на рисунке из воды поднимались пузыри, а поверху на лодках стремительно уплывали люди. Это была прямая подсказка всем, кто находился на берегу!

На третьем, нижнем, рисунке острова уже не было. Из воды торчал только кончик пальмы, вроде той, на которой упорствовал мистер Хапкинс.

С одной стороны от пальмы было солнце, с другой стороны – полная луна.

– Потоп! – заключил Перчиков. – Вы видите, они нас предупреждали. Это уже повторялось не раз, и, кажется, со времён динозавров. Остров то опускался, то поднимался!

На второй грани был изображён остров Тариора, от которого к трём другим островкам уносились стрелочки – дельфины. А на третьей были какие-то деления, уже уходившие в песок.

Команда притихла. А Перчиков продолжал:

– Видите, всё совпадает. Всё! Появившиеся динозавры, пузыри, убегающие животные. Теперь всё понятно? Остров уходит под воду. Утром, когда луна и солнце окажутся возле пальмы на одной линии, остров будет под водой.

– Мистер Хапкинс! Кажется, пора покидать ваш пост! – сказал Солнышкин.

Но Хапкинс уже спускался сам. Однако, задержавшись на минуту, он крикнул:

– Смотрите!

Со стороны моря, сопровождаемый дельфинами, к острову спешил плотик, на котором стоял их общий знакомый. А по берегу навстречу ему бежал Моряков и кричал:

– Мистер Понч, почему вы вернулись, что случилось?

Но мистер Понч с плотика, облепленного крабами и медузами, к мачте которого прилип испуганный осьминожек, махал в ответ рукой.

– Ещё не случилось! Но, кажется, может случиться. Надо торопиться!

ПРЕЗИДЕНТОВ ТЫСЯЧИ,

А «ДАЁШЬ!» ОДИН

На долгие истории времени у старого мореплавателя не было. Но кое-что он всё-таки передал в нескольких словах.

Не успел Понч расстаться с пароходом «Даешь!», как океан стал подкидывать ему всякие замысловатые чудеса. Летучие рыбы пролетали мимо него целыми свистящими косяками. То, выскочив из воды, делала настоящее сальто дикая стая касаток, то, испуганно бормоча, пытался взобраться на палубу ошалелый краб. Испуганный осьминог взбирался на край плота и, стоя на всех восьми ногах, со страхом заглядывал вниз: из глубины вскипали шальные горячие пузыри, громко лопались, и вверх вылетало сумасшедшее облачко пара.

А как только вдали наметилось местечко, в которое он десять лет назад подзалетел с мистером Робинзоном, всё угрожающе вспучилось, забурлило, завулканило. Вверх ударили целые гейзеры варёной рыбы! И хотя впереди варилась такая грандиозная уха, он не зачерпнул на этот раз ни котелка, ни капли, а развернул плот, чтобы предупредить друзей об опасности, а если нужно, помочь.

– Мой плот к вашим услугам! – раскланиваясь, предложил он.

– Вот это пример морского братства, вот это пример благородства! – сразу же отреагировал Челкашкин. Усики его гордо блеснули. – Это не то что некоторые, – глядя почему-то на Петькина, продолжал он. – А то – «не забудем, не оставим», а чуть что – гиф! Плавали, знаем...

И вдруг доктор осёкся, потому что в крик попугаев, оравших среди ночи по выучке Хапкинса с перепугу «гуд монинг!», ворвался знакомый старый ор: «Загоню дурака, доведёт до милиции!» – А от пролетавшей к острову растрёпанной птицы закружились пропахшие рыбой перья. Недалеко от берега затарахтело, на лунной воде возник силуэт рыбацкого судна и вскоре раздался знакомый крик:

– Борщик, готовь компот! Солнышкин, принимай горючее и собирай вещички, пора сматываться!

Это на маленьком сейнере спешил приятелям на выручку большой любитель большого компота.

– А как же вы узнали, где мы? – крикнул тут же вылезший на берег с бачком Борщик.

– Так плаваем – знаем! – раздался голос из рубки, а Васька, принюхиваясь к ароматному духу, рассмеялся:

– По запаху, Борщик, по запаху! Наловили рыбки, торганули палтусом – и к вам! А одного, самого выдающегося, привезли! – И он кивнул на мачту, где золотился под луной вяленый палтус величиной с хороший парус.

Вдруг Васька весь вытянулся и, выкатив глаза, открыл рот. Рядом с Солнышкиным на берегу он увидел живого и невредимого Стёпку! И не одного! За первым, потирая две огромные шишки на голове, стоял второй, и у обоих от луны сияло во рту золото.

– Стёпа, это ты? – с радостным испугом спросил Васька. – А я думал, ты – хе-хе! – примёрз хвостиком к льдине.

– А я отмёрз! – крикнул Стёпка. – Отмёрз – и никаких хе-хе!

– Стёпа, а это кто? – Васька показал на второго Стёпку.

– А, – махнул Стёпка. – Это один президент!

– И это тоже президент! – вдруг крикнул взорвавшийся Бобби Хапкинс, которого тут же потащили к мерцавшему под луной айсбергу четыре плечистых парня. – Это тоже президент! Президент! Президент!

Васька потёр лоб, махнул рукой и произнёс придавшую всем энергии фразу:

– Ладно! Президентов тысячи, а «Даёшь!» один. Пора.

СТЕПА, ДУЙ! ДУЙ!

Действительно, команде «Даёшь!» было сейчас не до разговоров.

Вода в глубине светилась и вспыхивала всё ярче, бурлила всё сильней, будто кто-то внизу грел и грел эту громадную кастрюлю.

Как в рисованном предсказании, двинулись к воде черепахи. Отчаянно запрыгали и зашумели дельфины. Вода стала наступать на берег. А там, где стоял трёхгранный обелиск, вдруг со свистом прорвалась струя воздуха – будто остров проткнули, как футбольную камеру.

– Спускает! – крикнул Стёпка. – Сейчас потонем! Воздух выходит!

– Надо вогнать его обратно и продержаться, пока всё и всех вывезем! – распорядился Моряков. – Нужны помпы!

Но помпы и насосы были на судах.