355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виталий Коржиков » Солнышкин у динозавра » Текст книги (страница 1)
Солнышкин у динозавра
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:40

Текст книги "Солнышкин у динозавра"


Автор книги: Виталий Коржиков


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Дорогой друг, ты знаком из прежних книг с приключениями Алёши Солнышкина и его спутников – Перчикова, Челкашкина, Борщика... тебе знаком капитан Плавали—Знаем и Стёпка-артельщик, который застрял с миллионером Хапкинсоном в арктическом айсберге. Эта книга – продолжение их самых курьёзных невероятностей.

Вперёд, дружок!

СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ НА ТРОПИЧЕСКОМ ОСТРОВЕ

Если бы на песчаном берегу крохотного тропического островка в тот летний день находился хоть один живой человек, он с изумлением, а может быть, и долей суеверного страха наблюдал бы поразительную, а точней даже, фантастическую картину.

Над островом поводили плавными листьями томные пальмы, среди лиан и орхидей, почёсываясь и небрежно швыряясь изумрудными перьями, переругивались ошалелые от жары попугаи. Рисуясь друг перед другом, вдоль берега сновали умницы– дельфины и вспыхивали стайки летучих рыб.

А от горизонта, подталкиваемая лёгким ветром и широкими океанскими волнами, медленно приближалась к берегу фантастическая ледяная глыба.

Пошевеливаясь в воде и излучая сияние, как огромный ледяной мамонт, она продви-

галась и продвигалась, потом тихо развернулась вокруг себя, качнулась и грузно ткнулась в дно.

В тропическую жару плеснуло приятной прохладой, и навстречу ей метнулись одурелые от зноя чайки, но тут же испуганно споткнулись и шарахнулись во все стороны.

Верхушка льдины натужилась, треснула, и из неё, то сжимая, то расправляя пальцы, появилась самая настоящая человеческая рука! За ней высунулась другая. Потом, по– собачьи отряхиваясь, возникли две меховые шапки,.а следом и две головы. Они захлопали заиндевелыми ресницами, подтянулись вверх и неожиданно ткнулись друг в друга удивлёнными носами. От шапок клубами поднимался пар, топорщился мех. И по мере того, как подтаивал лёд, фигуры начинали двигаться, вертеть шеями, а из их глоток стали выле тать какие-то клокочущие звуки. Цепляясь друг за друга, они уселись на края льдины и наконец, освободив ноги, съехали вниз.

Казалось, из огромного мамонта вывалились два мохнатых сонных мамонтёнка средней величины и стали изумлённо всматриваться в окрестности.

Один из них попытался сбросить с себя куртку, и на шее у него брякнула целая гирлянда из заиндевелых сарделек. Повертев глазами, а потом и головой, он прокашлялся и проговорил:

– Кхе-кхе... хотел бы я знать, для чего вы меня так трясёте и зачем сюда затащили?

На что второй ответил вопросом:

– Я вас? Но, кажется, мистер Стёпка, это вы трясёте меня! И вообще, по-моему, мы оба держим и трясём друг друга...

– Да, странно... Так мы что, дерёмся или братаемся, будто родные?..

– Не знаю! – сказал маленький в очках с крючковатым носом. – Точней, не помню!

Видно, промёрзшие мозги у обоих ещё не совсем оттаяли и мысли никак не хотели трогаться с места ни в ту, ни в другую сторону.

– Хе-хе... – вздохнул рыжий пришелец, которого назвали Стёпкой. Потом, повертев глазами так, что из них сыпанули искорки льда, и стащив с ног унты, он собрался было сбросить с шеи сардельки, но, подумав, оставил их и, пошатываясь, пошёл по берегу.

Пройдя по горячему коралловому песку сотню метров, он остановился перед каким– то странным каменным изваянием... Изваянный из прозрачного алого сердолика невысокий щуплый человек с остреньким носом обнимал одной рукой красноносого дельфина, а в другой держал что-то вроде молнии или гарпуна.

Потихоньку отогреваясь, мамонт по имени Стёпка подвинулся к нему, обошёл кругом, ощупал и, потирая потихоньку лоб, вдруг сам себе сказал:

– Кхе-кхе... Не знаю, отчего я был ледяным.. . Но вот отчего Перчиков стал каменным? Отчего же? Не пойму!

Конечно, если не самый серьёзный, то просто внимательный читатель уже сообразил, что к весёлым берегам тропического острова прибило льдину с вмёрзшими когда-то в неё известными Стёпкой-артельщиком и директором фирмы холодильных установок доктором Джоном Хапкинсом. Ничего удивительного в том, что они вмёрзли, не было, но в том, что они размораживались живыми, присутствовала, конечно, если не тайна, то какой-то секрет, неизвестный даже самому главе фирмы холодильных установок.

А то, что они размораживались почти благополучно, было бесспорным фактом.

Ханкинс вертелся в волчьей шкуре, ощупывая себя с ног до головы, и всё ещё дрожал. Это бывает при резком переходе из одной температуры в другую, но слух его уже отходил и начинал различать шелест пальм и даже весёлые переговоры любопытных волн.

Он видел, как ярко горят цветы, отсвечивают изумрудные листья и мелькают цветные махаоны. А уж как ярко вспыхивают три золотых зуба во рту его хихикающего компаньона, он различал отлично.

Только память у того и другого приходила в порядок гораздо трудней. Они никак не могли вспомнить, по какой причине так долго сидели в льдине, вцепившись друг в друга или друг друга обняв. Возможно, через какое-то время получше прогретая память вернула бы их к подлинной причине схватки, если бы не одна маленькая случайность.

Отряхивая мокрую шубу, Хапкинс запустил руку в карман и, к собственному удивлению, вытащил из него маленький транзисторный приёмничек! Он повернул регулятор – и вдруг к шуму океанского прибоя прибавились тихий шелест, осторожное потрескивание и дал ёкая-далёкая, но прямо– таки постукивающая каблучками самба, на которую тут же обернулся млеющий под солнцем артельщик.

Он уже разделся до плавок и, подтянув несколько отощавший живот, ходил рядом по песку и вспоминал, вспоминал, вспоминал...

Вспоминал глазами, ушами, носом!

Казалось, даже пятки, ступавшие по горячему песку, тоже кое-что вспоминали. Им вспоминалось, что они когда-то уже бегали от кого-то по этому жаркому песку и шлёпали по этой чмокающей воде... И этот остров, вздрагивающий, будто под ногами бегемота, – хе-хе! – был ему, бесспорно, знаком! Но одна мысль – как он оказался в льдине?! – перебивала Стёпке все воспоминания.

Он уже открыл рот и собирался подступиться с этим вопросом к директору фирмы.

Но тут звук в транзисторе усилился, и вдруг откуда-то сквозь шум волн и ор попугаев донёсся голос диктора Океанского радио и телевидения Нелли Маркедонтовой... – Стёпка готов был дать на вышиб любой золотой зуб! – это была она! Совсем чётко, будто был рядом-рядом, голос проговорил: «Всё более широкое распространение в Океанске получают так называемые СП, совместные предприятия. В союз вступают представители деловых кругов американского побережья и нашего города, объединяют капиталы; делятся опытом, и кое-кто получает отличный общий доход...»

Потом голос отдалился, исчез. Заколебалась какая-то японская мелодия...

Но и этого было достаточно, чтобы стронуть с места Стёпкины размышления.

– Нашёл! Нашёл!

Он бросился к своему приятелю и с криком заграбастал его в объятия:

– Мистер Хапкинс! Мистер Хапкинс! – Он даже вспомнил эту фамилию! – Ведь мы же, кажется, собирались с вами создать какое-то совместное предприятие! А? Хе-хе! И именно совместное предприятие! Честное слово!

Хапкинс отстранился: объятия надоели ему во время сидения в льдине. Остренькие глазки сверкнули прежним блеском, на миг вцепились в гирлянду сарделек, вдумались, и он вспомнил:

– Да-да... Кажется, какое-то общее дело у нас было. Однако для СП нужен общий капитал!

Но Стёпка этого не слышал. С криком «СП! Хе-хе! СП!» – он подхватил Хапкинса и крутил его в восторге до тех пор, пока оба в изнеможении не свалились на берегу, издавая отчаянный храп.

Шелестели волны, качались пальмы, рядом с сердоликовым памятничком журчал ручей... Поодаль, у берега, сверкал громадный айсберг. А недавно вывалившиеся из него странники после долгого ледяного плена спали настоящим, живым сном. Они вздыхали, покрякивали, вскрикивали и под потрескивание транзистора, подставив солнцу носы, издавали такой дружный совместный храп, какого ещё никогда не слышало это побережье.

ПЕРВОЕ СОВМЕСТНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

Наверное, оба приятеля спали бы ещё очень и очень долго. Шелест волн, покачивание пальм, уютное бормотание ветерка действовали лучше самого сильного снотворного.

Но ещё сильней оказались нахлынувшие со всех сторон волнующие живые запахи... Они подкрадывались к двум оттаявшим носам, забивались в подёргивающиеся ноздри,

тревожили, щекотали, будили. И среди них был один особенно возбуждающий – соло* новатый запах сарделек.

Артельщик повернулся во сне раз, другой, вдруг выкрикнул давно забытое: «Колбасные! Сосисочные! Небоскрёбы!», рывком сел и огляделся.

Солнце подвалило к закату, но припекало ещё основательно.

Оттаявшие сардельки на груди артельщика набрякли, разбухли, как дирижабли, и распространяли ужасно съедобные запахи.

Наконец они добрались и до президента фирмы холодильных установок. Доктор Хапкинс схватил цепкой пятернёй солоноватый сарделечный воздух, клацнул зубами и сел.

Правда, в ту же минуту он правой рукой судорожно схватился за левый бок и быстро ощупал его, так что даже Стёпка тревожно спросил:

– Что? Сердце?

– О нет! – успокаиваясь, ответил Хапкинс. – Чековая книжка!

Сказав ото, он испуганно оглянулся, но тут же снова втянул в себя носом исходившие от артельщика сарделечные ароматы.

На этот раз сердце чуть не выпрыгнуло у самого артельщика.

– Чековая книжка? – быстро спросил он. В хорошо прогретой голове теперь наяву

вспыхнуло: «Колбасные! Сосисочные! Небоскрёбы!» Хе-хе! Так вот отчего его так тянуло к мистеру Ханкинсу! Вот почему они в обнимку сидели в льдине, как закадычные друзья! Конечно же, речь шла о каком-то вкусненьком совместном предприятии!

Между тем солнце вовсе покатилось к морю и, хотя запахи продолжали дурманить мозги и пощипывать ноздри, Хапкинс заметил:

– Наступает ночь, а мы, кажется, без огня! – И быстро плеснул острыми тревожными глазками. Он-то понимал, что с чековой книжкой на несколько миллионов долларов небезопасно даже в Сан-Франциско, не то что на незнакомом острове!

– Нет проблем! – радостно блеснул глазами артельщик. —Всё в наших руках!

При этих словах Хапкинс вздрогнул, но тут же успокоился, потому что артельщик сказал:

– Дайте ваши очки!

Потом наскрёб горстку пожелтевших пальмовых листьев, направил на них сквозь стеклянные очки луч, и через минуту, вслед за дымком, бодренький огонёк начал пожёвывать кучку хрустящего хвороста.

– Вот так! – сказал артельщик. – Очки ваши, а хворост и огонь мои... Вот вам– хе– хе! —и настоящее совместное предприятие! – Золото у него во рту сверкало радостно, как

несколько лет назад около Жюлькипура. Казалось, он снова приближается к какой– то давней заманчивой цели.

И чтобы сделать к ней ещё один шаг, Стёпка выдернул из гирлянды самую толстую, самую аппетитную сардельку, разломил её пополам и, словно кусок собственного сердца, щедро протянул половину Хапкинсу.

НОЧНЫЕ УРОКИ ДОКТОРА ХАПКИНСА

В ту же минуту оба компаньона впились зубами в упругую сарделечную мякоть, из неё брызнул сок, и все опасения опытного мистера Хапкинса сдуло горячим гастрономическим духом.

Что там какая-то тёмная ночь и необитаемый остров, когда у тебя во рту впервые за десять ледяных лет хрустит сочный кусок сардельки!

Подумаешь, ночь! Да и сама ночь, и тёмные пальмы, и притихшие волны собрались на этот весёлый хруст.

Даже звёзды, громадные звёзды нависли прямо над головой и принюхивались к этому запаху!

Хапкинс отхватывал мясо маленькими крохотными кусочками, а вот артельщик перекатывал от щеки к щеке один и тот же здоровенный кусок, причмокивая, приохивая, приахивая, и, наконец, снова воскликнул:

– Вот это совместное предприятие! А?!

– О да! – согласно вздохнул Хапкинс и кивнул так, что, казалось, звёзды, облизнувшись, кивнули вместе с ним.

– Правда, – добавил он, осторожно откусывая очередной кусочек, – кроме сарделек, для совместного предприятия нужно ещё кое-что. – И он со значением похлопал себя по сердцу.

– Что же? – быстро спросил артельщик. Уж очень ему хотелось заиметь дело с таким компаньоном, как Хапкинс. – Что же? – быстро повторил он.

– Чековую книжку. Совместный капитал. У вас есть чековая книжка?

Артельщик быстро передвинул во рту кусок и сказал:

– Пока нет.

– Нужно заработать! – поучительно сказал Хапкинс.

– Как? Не зарывать же – хе-хе! – денежки на поле чудес! – простодушно проговорил Стёпка, забирая в рот очередной кусок. – Поделитесь опытом!

– О, это очень просто! – откликнулся Хапкинс.

– Ну да! – растроганно изумился Стёпка. – Так тебе й посыплются на голову миллиончики? Как?

– А так! Нужно, правда, иметь условия, которых здесь нет... А для этого годится всё,

решительно всё! – Хапкинс повёл крючковатым носом и пояснил: – Нужно только, чтобы у тебя что-то было, а у других этого чего-то не было.

– Что же? – вкрадчиво спросил Стёпка.

– Ну хотя бы кот! – весело сверкнул глазами Хапкинс.

– Конечно, в сапогах? – хихикнул артельщик.

– Обыкновенный кот! Даже без штанов, – что-то вспоминая, весело сострил Хапкинс. – Жадный голодный кот!

– И что же?

– Надо сделать, чтобы в округе котов было поменьше, а мышей в торговых и мясных лавках побольше. Тогда с каждой пойманной мышки можно получить доллар, два, три! – весело рассмеялся Хапкинс.

– Но всё-таки есть и затраты...

– Ну, нужно быть похозяйственней.

Кое-что соображая, Стёпка мигнул своими рыжими ресницами:

– Но ведь другие тоже – как ни старайся – могут завести голодных котов.

– Нужно сделать, чтобы ваш был самый голодный! – улыбнулся Хапкинс. Он живо представил родной солнечный квартал, небоскрёбы, мосты над заливом, маленькую улочку и себя с огромным рыжим котом... – У меня был самый жадный кот на весь Сан– Франциско! Моя милая мамаша боялась, что однажды он и её сожрёт вместе с нашим коттеджем. А результат – первая тысяча долларов! – И глазки Хапкинса сверкнули зеленоватым блеском.

– А вторая?

– Совсем пустяки! – Хапкинс всплеснул руками. – Покупаете пепси или воду по дешёвке в одном месте и везёте туда, где все дохнут от жажды и она нарасхват! – беззаботно разоткровенничался доктор. – Нарасхват. И уже не по три, а по пять долларов!

– Но ведь могут – хе-хе! – привезти и другие?

– Но ведь есть брёвна, чтобы за собой бросить по дороге, и – хе-хе! – есть гвозди, чтобы пшикнули шины! – хихикнул по– стёпкински Хапкинс. Он азартно делился опытом, так что и ночь, и костёр, и айсберг, казалось, вникали в его советы, а уж Стёпка, выкатив от восторга глаза, подавно!

– Но ведь всё равно доберутся...

– Пусть ваша вода будет такой газированной, чтоб другие бутылки чуть не лопались от газа, а конкуренты от зависти!

Потом подбираете в аренду хороший кусок земли, заводите лавочку, потом заводик, а потом – завод. И гоняйте конкурентов, как чужих котов, и давите, как мышей! До миллиона, до десяти, до ста! Главное, чтоб у тебя было, а у других не было! У тебя было, а у других не было!

Хапкинс весело доглатывал последний лакомый кусочек и явно рассчитывал на новый...

Но Стёпка хитровато жевал и катал от щеки к щеке всё тот же огрызок сардельки и явно не торопился отрывать новую.

Он то вздыхал от огорчения, то чуть не захлёбывался от радости.

Вздыхал, понятно, потому, что он не имел чековой книжки.

А радовался – хе-хе! – оттого, что у него сардельки были, а у Хапкинса их не было!

ВЕРНЫЙ УЧЕНИК МИСТЕРА ХАПКИНСА

Весь остаток ночи артельщик с нетерпением посматривал то на угасающие звёзды, то на похрапывающего у костра Хапкинса и ждал момента, когда – по судовому времени – наступит момент флотского завтрака. Но вот захлопали крыльями и начали выяснять отношения первые попугаи, вздохнули пальмы, сквозь горизонт протолкнулось упитанное молодое солнце, и привяд– шие было за ночь сардельки снова стали издавать свои носораздирающие запахи.

Хапкинс повёл носом и завертел головой. Вскочив, он сделал несколько приседаний и, плеснув в лицо горсть воды из залива, вдохнул полной грудью просторный воздух всего океана – от Антарктиды до Сан-Франциско.

Но конечно же, прежде всего он глотнул донёсшийся до него солоноватый аромат копчёных сарделек: навстречу ему приближался прогуливавшийся вдоль берега артельщик.

– Доброе утро, мистер Хапкинс! – расплылся тот в приветливой улыбке.

– Гуд монинг! – ответил Хапкинс и, отводя глаза от проклятых сарделек, непринуждённо забормотал старую песенку:

В далёком порту Сан-Франциско,

В далёком порту Сан-Франциско,

В далёком порту Сан-Франциско,

– В кастрюльке вздыхает сосиска! – добавил вдруг артельщик и рассмеялся своей удачной находке: Хапкинс жадно сглотнул слюну!

Но доктор сделал вид, что эта вставка его совершенно не тронула и продолжал:

А вот от неё за недельку,

А вот от неё за недельку,

А вот от неё за недельку,

– Жуют молодую сардельку! – добавил артельщик в тот момент, когда одна из сарделек неожиданно взорвалась, как бомбочка, и сок брызнул прямо на губы Хапкинсу.

Хапкинс бешено взглянул на артельщика, облизнулся коротким язычком и достал из бокового кармана сигарету, однако тут

же отбросил её в сторону, так как она оказалась подмокшей, вынул следующую и собирался идти дальше.

Но запахи продолжали делать своё дело. Они всё ползли, ползли, дурманили голову, нос и окружали миллионера, как разведчики, которым было поручено взять «языка»! И, вынув из костра щепочку, чтобы прикурить, Хапкинс непринуждённо заметил:

– Мистер Стёпка, а почему бы вам не пустить сардельки в продажу? А? Тут ведь можно сделать неплохой бизнес!

Прятавший в кулак подобранную сигарету артельщик чуть не проглотил от радостного волнения собственный язык. Зрение и слух у него так обострились, что он услышал, как плюхают в воду капли с тающего айсберга. Но, взяв себя в руки, Стёпка невинно воскликнул:

– Да что вы, что вы, мистер Хапкинс!

– А почему бы нет? Что тут такого? – продолжал Хапкинс и, словно делая щедрое одолжение, предложил: – Ну хотите, по– свойски, хоть я куплю!

Как будто тут было ещё кому что-нибудь покупать!

– Так ведь и самому же надо, – набивая цену, вздохнул Стёпка.

– Ну так не все же! – вспыхнул раздражаемый запахами президент холодильной компании.

– Ну если по-свойски, то так уж и быть, – согласился его сосед по айсбергу.—Сколько же с вас по-свойски взять? – задумался он и прикинул: – По тысяче «зелёненьких» пойдёт?

– Что?! – вздрогнул Хапкинс так, что зрачки его окончательно превратились в иголочки.

– Тысячу!

– За штуку?!

– Нет, зачем же... За половину! – щедро уточнил Стёпка.

Хапкинс подпрыгнул. Такой наглости не знал даже Дикий Запад. Да и он, Хапкинс, не позволял себе ничего подобного!

Но что было делать?! Запахи перешли в атаку! Они донимали до последних сил. Сарделек хотелось невыносимо. Но у Хапкинса их не было, а у артельщика они были.

И, тихо подвывая, Хапкинс выдернул из бокового кармана пропотевшую чековую книжку, сверкнул по первому чеку золотым пером, написал «Две тысячи долларов», сунул его Стёпке и, сдёрнув с шеи артельщика лопнувшую сардельку, как самый голодный сан-францисский кот, запустил в неё острые зубки.

Остров притих. Притихли плескавшиеся волны. Свесившись с веток, замолчали попугаи. Такими суммами здесь ещё никто и никогда не бросался!

А Стёпка, подобрав очередную выброшенную сигарету, аккуратненько сложил вдвое

чек и, хихикая, опустил его в кармашек солидных плавок. И это было только начало!

ТОЛЬКО РАДИ ДРУЖБЫ

Конечно, если бы президент фирмы холодильных установок вовремя сдержался и не позволил себе мелкого жадного обжорства, возможно, его аппетит не дошёл бы до такого зверского состояния.

Но теперь съеденная сарделька разбередила спавший десять лет аппетит, и, казалось, внутри Хапкинса бесилась целая свора голодных котов и собак. И все они рычали, урчали и лаяли: «Сарделек!» Тем более что несколько пришедший в себя артельщик то и дело причмокивал и приговаривал:

– Вкусно? А вы сердились! Несправедливо. Да за такую сардельку не жалко отдать и все десять тысяч!

Он и сам бы, конечно, ухрумкал заживо не одну такую порцию, но когда-то хорошо усвоил урок доктора Челкашкина: «Не хапай. Особенно после длительного голодания» – и теперь аппетитно ворочал языком во рту и посасывал всё один и тот же кусок, а оставшиеся сардельки потихоньку резал на всё меньшие и меньшие ломтики осколком раковины: на половинки, четвертинки и, наконец, совсем крохотные кружки, заламывая за них всё большую и большую цену...

– Что вы делаете? – возмущённо кричал Хапкинс. – Что вы себе позволяете?

Но что поделаешь? Сардельки подходили к концу и издавали совсем уже умопомрачительный запах, потому что Стёпка, насадив на прутик, поджаривал их у костра. Он то подвигал их к пламени боком, то вертел над язычками огня, они пузырились, выгибались друг перед другом и потому издавали совсем сумасшедший запах. Такой, что удержаться не хватало никаких сил.

– Вы только понюхайте! – изощрялся Стёпка. – Вы только вглотните! – стонал он и подносил поджарку к самому и без того загнутому носу Хапкинса. – Да таких кусков не найдёшь на целую тысячу миль вокруг. – И тут он был, конечно, прав. – Каждый такой кусок тянет на десять тысяч!

Ошалелый Хапкинс отрывал листок за листком, подписывал чек за чеком и, обжигаясь, хватал кусок за куском.

А Стёпка охал и приговаривал:

– Вот вы скупитесь, а товар подходит к концу. Да имей я денежки, я бы сам за такой кусок отвалил всю сотню тысяч! Смотрите, смотрите, вон акула на запах пришла – того и гляди, схапает, – сверкнул он своим испуганным золотом.

Хапкинс оглянулся: между берегом и айсбергом и в самом деле двигался острый тугой плавник.

И Хапкинс – кроме всего, была задета его профессиональная честь – взвизгнул:

– Кто, я – жалею?

И, затолкав в рот с прутьев последние обжигающие куски, так и пырнул золотым пером по чековой бумаге: «Один миллион долларов» – и швырнул чек Стёпке.

Половины чековой книжки как не бывало!

Хапкинс хотел прихватить ещё и последние две сардельки, болтавшиеся на груди у Стёпки, как амулеты, но Стёпка выдохнул:

– Нет, мистер Хапкинс! Я ведь и так только ради дружбы отдал вам всё, что мог! Мне ведь тоже – кхе-кхе! – что-нибудь надо оставить. Я ведь тоже человек... Человек?

Хапкинс промолчал. А Стёпка весело засвистал про Сан-Франциско, про сосиски и про сардельки так весело, будто сдал первый, ужасно трудный экзамен.

СТРАННО, БОЛЕЕ ЧЕМ СТРАННО

От неожиданного успеха у талантливого ученика мистера Хапкинса слегка кружилась голова, сами по себе, как верёвочка у воздушного шарика, начинали подпрыгивать ноги... И не будь у артельщика кое-каких твёрдых планов, его так и понесло бы куда-нибудь за океан. Но кое-какие планы у Стёпки всё-таки намечались.

Хотя какие-то неясные воспоминания и радужные мысли проворачивались в его голове, но и при головокружении главные Стёпкины мысли были цепко нацелены на точное выполнение уроков мистера Хапкинса, который разомлел и лежал уже в плавках возле невысокого камушка на видавшей виды шубе из волчьих шкур.

После аппетитной закуски, опираясь локтем на невысокий закруглённый камень, он вслушивался в плеск волн, и смотрел на лёгкий дымок костра, как вдруг почувствовал, что ему очень хочется закурить.

Он встал, обшарил джинсы, но ни одной сигареты в них не было. Он встряхнул шубу, вывернул карманы. Но и там ни одной завалящей сигареты не отыскалось!

Хапкинс прошёл по пляжу, высматривая брошенные им вчера сигареты и окурки, но пляж был безукоризненно чист! Поблёскивал и хрустел белый коралловый песок, вздыхали синие волны, всё сияло чистотой – и нигде ни одного окурка, ни единого самого жалкого, самого паршивого «бычка»!

Он удивился, хотел окликнуть артельщика, но Стёпкина спина уже исчезла среди качавшихся лиан тропического леса.

«Только бы не отправился берегом, иначе какая-нибудь акула вместе с ним проглотит и последние сардельки!» – подумал

Хапкинс, прислонился щекой к облюбованному камню и уснул...

А его приятель отправился дальше.

Если бы операция по выуживанию миллионов Хапкинса захватила артельщика не так сильно, он бы гораздо раньше снова наведался туда, где, обнимая дельфина, стоял непонятно как окаменевший Перчиков. И не просто Перчиков, а прямо-таки драгоценный Перчиков. Он алел, прозрачно светился, сиял!

Стёпка хотел его потрогать, ощупать. Но и каменный Перчиков смотрел на артельщика с такой усмешкой, что Стёпка предпочёл обойти его за добрый десяток шагов, не забыв, однако, на всякий случай сказать: «Привет, Перчиков!»

Обойдя Перчикова стороной, он чуть ли не на четвереньках подобрался сзади, щёлкнул пальцем по сердоликовой ноге и восхищённо причмокнул:

– Здорово сработано! А если расколоть – миллиард захапаешь!

Аппетиты артельщика разгорались.

Он сказал «хе-хе» и, взяв камень, попробовал отколоть кусок.

И вдруг рядом так и взорвались попугаи, а у берега вынырнула со свистом какая-то красноносая акула!

Но главное – это не понравилось Перчико– ву. Горячий осколок от его ноги так взвизгнул и впился артельщику в глаз, что тот испуган¬

но отскочил с воплем: «Ну, ты!» – И бросился к журчавшему рядом ручью отмачивать болячку. Он наклонился, протянул руку к воде и тут же удивлённо приоткрыл рот.

У ручья стояла банка! И главное – это была его банка. Из-под лекарств. В ней он когда-то вынес на берег с парохода удивительных светлячков.

Стёпка огляделся. Среди качавшихся лиан распускались орхидеи, что-то жужжало. И пахло мёдом. И вдруг он увидел знакомую шкатулку. Да-да, ту самую – в этом не может быть сомнений, – в которой ему когда-то подсунули драгоценных пчёл!

Он всё вспомнил и тревожно вскочил. Хе– хе! Это же тот ручей, вдоль которого он бежал от взбесившегося гиппопотама! Конечно, он! Сбоку и сейчас что-то хрустнуло, хрюкнуло, фыркнуло, и, сорвавшись с места, Стёпка бросился бежать! Это же остров погибших светлячков! Роща взбесившихся пчёл! Болото бешеных бегемотов!

Конечно, правды в этом не было ни на грош. Светлячки горели и не собирались гаснуть. Нужно было только зачерпнуть ладонью ночную воду... Пчёлы всё гудели и наполняли глубину леса удивительным медовым запахом. В нём можно было увязнуть – прямо-таки глотать и откусывать сладость! А из бешеных бегемотов, как помнится, на острове оказался когда-то один-единствен-

ный, и тот в собственном Стёпкином обличье.

Но жуткие воспоминания так подгоняли его, что Стёпка улепётывал чуть ли не на четвереньках от гнавшегося за ним единственного маленького поросёнка, который принял артельщика за своего родного папашу...

«Хрю-хрю!» – визжал поросёнок.

«Хр-хр!» – огрызался Стёпка, пока наконец не избавился от грозного преследователя.

Да это был остров Перчикова!

Перед глазами Стёпки вдруг закачались копья. Запрыгали среди волн пироги, застучали в руках островитян огромные щиты – он вспомнил, как все они провожали своего драгоценного Перчикова... Конечно, это дикари соорудили ему памятник. Да если они узнают, что кто-то собирался отломить кусок от пятки их драгоценного вождя, распотрошат, посадят на колья, изжарят на костре, как сардельку. Он вздрогнул.

Но вокруг была тишина. Только кричали поцугаи да на поскрипывающих пальмах качались высоко в небе увесистые кокосовые орехи. А в стороне среди широких листьев висели грозди бананов. На поляне, где когда-то в гирляндах цветов приплясывал и распевал объевшийся омарами праздник, стояли опустевшие – совершенно пустые! – бунгало и пустые забытые столы. А поближе к берегу возвышались вместо кресел врытые в землю черепашьи панцири, в которых посвистывал скучавший ветерок...

«Странно, – подумал наконец Стёпка. – Странно. Более чем странно». И, что-то сообразив, хихикнул:

– Перчиков есть, а народа нет!

Но тут сзади него грохнуло. Сверху сорвался громадный кокосовый орех – крак!

Стёпка на что-то шлёпнулся с перепугу и, схватив ближний столик, тут же поехал к берегу. Да-да! Он ехал к берегу на только что отложившей яйца черепахе. На той самой, на которой когда-то так весело катались его приятели Перчиков и Солнышкин!

Нужно сказать, что какой-то приятный ветерок словно бы коснулся Стёпки и, честное слово, он вспомнил и Солнышкина, и Пер– чикова, и всю команду «Даёшь!» с добротой и даже с нежностью! Он даже вздохнул.

Но тут срочные заботы и дела потеснили всякие глупые воспоминания, и он стал хватать всё, что попадалось по пути. Прихватил кокосовый орех, умудрился выломать целую гроздь бананов, хапнуть горсть черепашьих яиц...

Потом набрал полную банку воды и вдруг, похихикивая, стал обкладывать с обеих сторон сучьями и палками журчащий за спиной Перчикова маленький бодрый ручеёк.

Он так старательно сооружал заграждение, что ни на что не обращал внимания.

Ни на то, что взгляд каменного Перчикова был явно устремлён туда, где, прислонясь головой к камушку, отдыхал мистер Хапкинс.

Ни на то, что из воды то и дело выскакивал плавник красноносого дельфина, которого они с Хапкинсом приняли за акулу.

Старый дельфин то резко отплывал, то возвращался к берегу и верещал, и покрикивал, будто хотел сообщить что-то важное, а может быть, и очень важное.

Но артельщик ничего этого не видел. В голове его разыгрывались невероятные программы, которые верному ученику мистера Хапкинса не терпелось привести в действие.

КАК ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?

Хапкинс лежал на берегу океана. Под плеск волн он видел наконец настоящий – не ледяной, а живой, оттаявший сон.

Ему снилось, будто он стоял на тёплом калифорнийском песке, а перед ним с берега на берег перекидывался почти прозрачный, лучший в мире мост Голден Гейд Бридж. Под ним шли теплоходы, прогуливались яхты, а вдали так и рвались навстречу небу небоскрёбы Сан-Франциско, и среди них не самый высокий, но самый волнующий, потому что в нём – на двадцатом этаже, рядом с которым повисло беленькое симпатичное облако, – как раз и находилась контора фирмы холодильных установок «Хапкинс и К°»...

Сан-Франциско был рядом... Казалось, и ветер напевал: «В прекрасном порту Сан– Франциско, в прекрасном порту Сан-Франциско. ..» И Хапкинсу так захотелось домой, что он крикнул:

– Машину!

Но её не было.

Тогда он позвал:

– Такси! Такси!

Но тут ветерок нахальным голосом пропел:

В далёком порту Сан-Франциско Живёт молодая сосиска...

Хапкинс вскочил.

Сан-Франциско пропал. Впереди, весь в звонких капельках, тихо светился айсберг. Плескался бесконечный океан. А у берега, где что-то полоскал поющий про его Сан– Франциско плутоватый Стёпка, дымил костерок.

Хапкинсу тотчас опять захотелось курить.

Он прошёлся около артельщика и быстро спросил:

– Мистер Стёпка, закурить не найдётся?

– Почему не найдётся... Кое-что, кхе-хе, кажется, есть. Вон сзади вас, – небрежно кивнул Стёпка.

Хапкинс оглянулся. Сзади него стоял настоящий стол, на котором расположились пухлые бананы, огромный кокосовый орех, а рядом с ним – сигареты, его вчерашние сигареты, его собственные окурки и даже крохотные «бычки»!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю