Текст книги "Солнышкин у динозавра"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ну, во-первых, не подобрали, а во-вторых, не надо, – сказала Матрёшкина. – Иначе бабушка наверняка решит, что все беды у парохода «Даёшь!» из-за меня! А вот пройду на байдарке по всем местам, где она ходила на пароходах, по всем Камчаткам, по Курилам – тогда другое дело! – заключила Матрёшкина.

– Одна?! – изумился Солнышкин.

– Ну это, пожалуй, легкомысленно, – заметил Челкашкин, спустившийся подравнять паруса.

– А что тут такого, – рассмеялась Матрёшкина так, будто проделать подобное плавание было всё равно что сплясать какую– нибудь летку-енку. Глаза её синели, как два весёлых земных шарика, залитые океаном, и не оставляли никаких сомнений в том, что всё так и будет.

– Но одна! – повторил молодой штурман.

– Так, может, ты хочешь составить компанию? – живо спросила она.

Челкашкин сам себе усмехнулся.

Солнышкин оторопел. Он не поверил своим ушам и почти выкрикнул:

– Конечно, хочу!

При этом заявлении Землячок за бортом так подпрыгнул, будто готов был предложить для этого путешествия свою собственную спину.

– Ну что ж, тогда привыкай держать парус покрепче! – улыбнулась Матрёшкина, и они вдвоём запели: «Весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер...»

Понятно, под такую песню парус загудел ещё сильней, а «Даёшь!» ещё быстрей побежал к лагуне Тариоры, дно которой было усеяно великолепными жемчужинами.

ЛИШЬ ОДИН МАЛЕНЬКИЙ ИНЦИДЕНТ

Плавание проходило без приключений и каких бы то ни было инцидентов. За исключением одного, о котором стоит упомянуть, потому что на какое-то время он малость подпортил весёлой команде хорошее настроение.

Все думали, как выбраться из трудной ситуации. Солнышкин думал даже тогда, когда вертелся на перекладине! Он говорил: «Раковины нас спасут!» И все улыбались:

– Молодец, Солнышкин! Правильным курсом плывём, Солнышкин!

Перчиков почти не выходил из рубки и слушал информацию, не подвернётся ли ещё какой-нибудь удобный вариант для парохода «Даёшь!».

Кок Борщик тоже способствовал движению парохода и творческой мысли экипажа. Каждую свободную минуту между тем, что варил, кормил пингвинов и поднимал фартук, он то подбирал с палубы летучих рыб, то забрасывал в воду усаженную крючками кальмарницу и вытаскивал даже днём одного за другим хрюкавших и плескавшихся чернилами кальмаров.

Одних он опускал в кипящий котёл – подкармливать фосфором команду. Других, хорошенько просолив, вешал на леску и вялил, вялил, вялил...

В каюте у Борщика на полочке стояла открытка с нарисованными на ней тополями, арбузами и надписью «Привет из Мелитополя». Именно для своих друзей из родного южного городка добрый кок заготавливал диковинные океанские закусочки. В камбузе и на корме, как спасательные кружочки, покачивались колбаски и морские окорочка разной величины, чтобы во время отпуска под весёлый разговор можно было угостить всю родную улицу, которую друзья между собой уже называли улицей Борщика.

Так вот в минуту, когда кок вспомнил на палубе о пахучих тополях, арбузах и о родной улице, в его кальмарницу вцепился самый крупный за весь рейс кальмар.

Размечтавшийся кок не заметил, что сзади него на своём матрасе загорала поселившаяся в его каюте спутница Матрёшкиной. Он дёрнул леску, кальмар перелетел через его голову и с хрюканьем заплясал на спине спутницы свой воинственный танец.

Спутница, вскрикнув, подпрыгнула и грохнулась снова. Борщик от испуга поддел головой висевший сбоку спасательный круг, который тут же рухнул на череп вздрогнувшего динозавра.

Матросы опустили шкоты. Ветер погас. Команда собралась у трюма, а Челкашкин, бросившийся к ящеру, стал быстро ощупывать его голову.

– Трещина? – спросил Солнышкин.

– При чём тут трещина? – вскинулся Челкашкин и возмущённо потряс рукой: – Шишка! И качается зуб!

Впервые за семьдесят миллионов лет старый мирный ящер ни за что ни про что схлопотал ядрёную шишку и едва не лишился зуба.

И возмущённый Челкашкин, требуя кусок льда и крепкую нитку для подвязки клыка, спрашивал:

– За что? Ну скажите, из-за чего и из-за кого страдает животное?

В это время над собравшимися прозвучал не менее возмущённый голос капитана:

– О динозавре беспокоитесь, а несчастная женщина лежит!

И, обращаясь к доктору, Моряков спросил:

– Так кому нужно оказывать помощь в первую очередь: женщине или динозавру?

ЧТО ТАКОЕ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ

– Так кому, динозавру или женщине? – спросил снова Моряков.

– Вот вы и помогите женщине, – неожиданно для всех сказал Челкашкин, спрыгивая с трюма. – А по-моему, здесь кое-кого нужно не лечить, а хорошенько воспитывать.

Пострадавшая приоткрыла один глаз и, дёрнув ножкой, раздражённо проскрипела:

– А по-моему, кое с кем надо разобраться, а кое-кого, – она бросила взгляд на Борщика, – может быть, даже отдать под суд.

Добрый Борщик подпрыгнул вместе с кальмаром:

– Меня? Меня судить? За что?

–За то, что натравливаете на женщину морских хищников, – всхлипнула пострадавшая.

Кое-кто посмотрел с недоумением на хрюкавшего кальмарчика, а мгновенно вскипевший Челкашкин подступил к ошарашенному Морякову.

– Все слышали? – спросил он. – Вот вы её спасите, отдайте ей, как Борщик, свою каюту, а она вас в благодарность не только с палубы сгонит, а ещё и под суд упечёт!

Это был уже не первый такой разговор Челкашкина с Моряковым. Доктор терпеть

не мог наплевательского отношения к коллективу с чьей бы то ни было стороны! На тебе! Все стараются, все потеют, а одна подрумянивает на солнце бока!

– Но может быть, человек изнемог в пути! – предположил Моряков.

– Да-да! Кто-то грёб, а кто-то, бедный, посапывая, укладывал ножку на ножку! – парировал доктор.

– Ну зачем же вы так! Ведь мы интеллигентные люди, – вздыхал Моряков.

Но интеллигентная лысинка доктора в подобных случаях накалялась, как спираль электроплитки в 360 ватт.

– Вы что, не видите, что это нравы пирожковой площади: слопать у продавщицы пирожок и ещё требовать, чтобы тебе сказали «спасибо». Со мной такие штучки не пройдут! – резко сказал доктор и вдруг, повернувшись к «пострадавшей», быстро спросил: – Ваша фамилия?

– Ну Сладкоежкина, – слезливо пропела она.

– А почему, позвольте вас спросить, вы не шили со всеми парус? Почему? Матрёшкина шила, Солнышкин шил, а Сладкоежкина не шила?

– А там моя иголочка была!

– В президиум вас за это! – усмехнулся Челкашкин. —А почему, позвольте спросить, вы валяетесь на палубе, когда все-все, – он

обвёл всех пальцем, – драят и моют, скребут, ведут борьбу за жизнь парохода?

– Ну, если бы пароход был мой... – краснея, начала Сладкоежкина.

– А, так, значит, он не ваш? – спросил доктор. Сладкоежкина пожала плечами. – Значит, не ваш? – Он лукаво усмехнулся. И, вдруг подхватив матрас, размахнулся и, пристально посмотрев на неё, ткнул пальцем за борт, где кругами так и погуливали два острых плавника:

– Тогда вот вам ВАШ матрас, берите ваш купальничек и валите на нём к берегу! Живо!

Команда посмотрела на доктора с оторопью. Такой шокотерапии от него никто не ожидал. Сладкоежкина всхлипнула:

– Вы что! С ума сошли?

– Да? – спросил доктор и сказал: – А ну-ка пойдёмте!

И через минуту в своей знаменитой каюте он доставал из шкафа новые аккуратненькие джинсы:

– Держите!

Потом выбрал аккуратную тельняшку:

– Надевайте!

И хотя доктор вправил и пришил всяким красавицам столько рук, ног и даже голов, что мог бы и не отворачиваться, но, встав, отвернулся к иллюминатору, а когда повернулся, перед ним стояла довольно приятная улыбающаяся девица и смущённо спрашивала:

– Что же мне делать?

– Думать! Думать о других. А так ведь это какая-то эпидемия – «Моё! Моё!*. Только распустись – и без палубы останемся. А? – вдруг сказал он. – И помогать. Для начала хотя бы Борщику.

Трудно сказать, что больше подействовало на человека, морская форма, которая, как известно, подтягивает кого угодно, или какие-то советы доктора, но что-то подействовало! Потому что Борщик подавал обед в таких сверкающих кастрюльках, что их можно было вешать туземцам на шею вместо драгоценностей, а сияющие ложки и вилки сошли бы за очень модные серьги.

И хорошо политый лучок в горшочках сиял и зеленел, как никогда. И Борщик в отглаженном чистом фартуке улыбался довольной команде. А Челкашкин тихо говорил Солнышкину:

– Теперь видите, что такое интеллигентность?

И даже выглядывавший из трюма динозавр, несмотря на хорошую шишку, кажется, был доволен: на судне был мир. Солнышкин и Матрёшкина вместе прокладывали курс. Удивительно приятно напевал свои песни Федькин. Слушал звёзды Перчиков. И «Даёшь!* опять летел вперёд «на всех парусах» по синему морю.

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

День пролетал за днём, ночь за ночью. Старый «Даёшь!» резвился на волнах, как молодой конь, и в обе стороны, как искры, от него отлетали огромные светляки.

Солнышкин по штурманской привычке ходил по рубке из угла в угол. Он поглядывал на мерцающие приборы, отмерял на карте циркулем пройденное расстояние и радостно докладывал стоявшей у рубки Матрёшкиной:

– Всё! Ерунда! До Тариоры с гулькин нос! Вон смотри, уже светятся береговые облака.

И действительно, на горизонте делали стойку белые, как пудели, облачка. А одно, прозрачное, медузкой зависло на месте, будто зацепилось за дерево.

Зашумели и закувыркались в воздухе птицы. По воде рядом с кокосовыми орехами поплыли навстречу такие яркие искорки, будто попугаи повыдёргивали из хвостов самые яркие перья для приветствия дорогих гостей.

Неожиданно в рубку ворвался Перчиков. Ворвался так стремительно, будто его наконец-то пригласили лететь в космос. Но он, показывая на слегка заалевшую воду, закричал:

– Смотрите, смотрите! Наши! Узнали?

Навстречу им неслась стая дельфинов со

своим красноносым вожаком и кричала, будто что-то очень хотела сообщить...

– Они, может быть, и радуются, но чем– то явно встревожены, – заметила Матрёшкина.

Но тревожились не только дельфины.

Странно вёл себя и Верный, словно что-то неприятное вспоминал, а может быть, и предчувствовал. Кончик его хвоста то и дело подёргивался, а в глотке закипало сердитое ворчание.

Следом за Перчиковым в рубку, тряся головой, заглянул сонный Челкашкин и сердито сказал:

– Никак не могу уснуть! Чёрт знает что! Только вздремнул – не сон, а какая-то чертовщина! Представляете, катит нам навстречу какая-то посудина, целит прямо в борт, а с неё голоса: – Борщика в воду! Челкашкина – в спирт! Я понимаю, Борщик, конечно, не сахар...

– Но и вы не мармелад, – заметил Перчиков.

– Да, – развёл доктор руками, – не мармелад, но в спирт!.. – Он усмехнулся: – И самое интересное, чьи бы, вы думали, голоса? Чьи голоса? Не поверите! Артельщика и почему-то мистера Понча! Странное сочетание! И кричат, как пираты! С чего бы это? – Он посмотрел на горизонт, почесал лысину и пошёл к трюму, откуда доносились звуки гитары, куда более приятные, чем пиратские голоса.

– А может, и в самом деле, пираты? – переглянулись Перчиков и Солнышкин. – В этих местах от них кое-кто уже убегал без штанов.

– Конечно, пираты! А кто же ещё! – услышав их разговор, закричал бегавший по палубе и хватавшийся за сердце Борщик. – Пингвинов утащили!

Солнышкин и Матрёшкина поспешили к коку на помощь, но уже через минуту, обняв его с двух сторон, рассмеялись:

– Смотри!

Вся стая пингвинов перебралась подальше от камбуза на спину Землячка, который возил их вдоль судна туда-сюда и посматривал на Солнышкина и Матрёшкину, будто хотел сказать:

«Вот так и вас я бы повозил с удовольствием».

Однако дельфины о чём-то явно предупреждали, а Верный всё продолжал ворчать.

– И чего это они?

– Очевидно, туземцы из-за Перчикова опять кого-нибудь собираются потрошить, – недовольно вставил разбуженный шумом Мишкин.

– Конечно, Борщика! – буркнул Петькин. – Он вкусней всех пахнет.

– А по-моему, того, кто больше всехшро– штрафился! – поправил его Перчиков.

И довольный поддержкой будущего космонавта, кок усмехнулся, вдруг представив,

как Петькина посыпают перцем, а кое-какие места смазывают горчицей.

Беспокойство его улеглось. Он вдруг предположил:

– А не отдохнуть ли нам всем перед островом? – И кивнул в сторону трюма: оттуда вылетали такие звуки, что старый динозавр готов был пуститься в пляс. Кок повесил на дверь камбуза табличку, на которой было крупно написано: «Я под динозавром!» – и оглянулся: – Идёте?

– А почему бы и нет? – не стал возражать Солнышкин. Вахту он только что сдал счастливому Пионерчикову, получившему хорошую шифрограмму «4+5».

– Конечно, пойдём! – согласилась сразу Матрёшкина с Перчиковым.

Даже Мишкин, окончательно разбуженный весело разгоравшимися утренними звёздами, сказал:

– Поехали!

И все отправились к динозавру вслед за Борщиком, волнениям которого – увы! – в эту ночь или, точнее, в это утро так и не суждено было кончиться.

В ДОБРОМ БРЮХЕ ДИНОЗАВРА

С тех пор как Солнышкин и Борщик, уступив свои каюты Матрёшкиной и Сладкоежкиной, поставили в трюме прямо под динозавром раскладушки, а Федькин между рёбрами вместо койки подвесил гамак, чтобы удобней было задирать заживавшую ногу, в трюме забурлила жизнь, которой позавидовал бы любой кочевой ансамбль.

Конечно, здесь каждый вечер начинались такие воспоминания, такие истории и анекдоты, что от борта весёлого парохода отваливались обхохотавшиеся медузы, рыбы, дельфины.

Конечно же, здесь обсуждались самые серьёзные научные проблемы. Отчего так быстро окочурились динозавры, не обкормил ли их Борщик прокисшим борщом, и почему опоздал им на помощь доктор Челкашкин. Конечно, все их споры мог бы разрешить шагавший когда-то по жаркой Антарктиде гигантозавр, но он предпочёл молчать, чтобы не рассыпаться от хохота.

В общем, внутри динозавра с вечера волновалось весёлое море чудес. Но главное всё– таки начиналось немного позже, когда над огромными костяными лапами ящера покачивались рёбра и в такт им раскачивался старый морской гамак, а матрос Федькин, объявив: «Песни старого пирата», затягивал:

«А что такое качка? Уже четыре дня на палубе горячка, в каюте толкотня». Потом быстренько запевал: «На далёком севере эскимосы бегали», и все подхватывали так, что не только медузы и кальмары, но и бывалые акулы отлетали от бортов, переглядываясь: они там что, чокнулись?

И конечно, миллионы лет назад древний хищный ящер и предположить не мог, что в его чреве далёкие потомки устроят такую весёлую и дружную жизнь.

В нынешнее время тем более никто бы не поверил, что в брюхе динозавра могли появиться самые жизнерадостные песни.

А песни появлялись. Потому что у Федькина незаметно прорезался такой голос, что даже Моряков однажды воскликнул:

–Да этого человека ждёт великое будущее!

Но Федькин в великие не собирался. Он даже не думал стать когда-нибудь лауреатом будущей премии, а просто пел про море, про мужество, про друзей. Пел звёздам, пел ветру, пел морю. И на его концерты набивался полный трюм слушателей.

Федькин подождал, пока Солнышкин усадил Матрёшкину на раскладушку, где уже, похрустывая изюмом, сидела Сладкоежкина, пододвинул ногу поближе к Челкашкину, который, не теряя времени, делал перевязку, и, наконец, дождавшись кока, бравый пират подмигнул ему и весело выложил только что сочинённую специально для него песню:

Всё обдумывая завтрак,

Опершись на правый бок,

В добром брюхе динозавра

Отдыхает добрый кок.

Перед штормом или штурмом,

Не сопя и не пыхтя,

Рядом с коком юный штурман

Спит, как малое дитя.

Экипаж, конечно, видел,

Как прекрасен их удел –

Ящер кока не обидел,

Ящер штурмана не съел .

Он им дал по чебуреку,

Принял в гости из кают.

Добрый ящер человеку

В тёплом брюхе дал приют.

Дальше было про то, что «можно дружно верить в завтра, вспоминать в пути родню, мчаться в брюхе динозавра и придумывать меню», и про то, как можно честно вместе жить, если в брюхе динозавра, даже в брюхе динозавра всем заботливо дружить. Но это уже пели все вместе! Даже будущий космонавт Перчиков. Даже Моряков.

И Борщику стало так приятно, что, присев на свою раскладушку, стоявшую под хвостом гигантского ящера, он расчувствовался, оттаял и вздремнул. Не то чтобы совсем уснул, а просто стал аккомпанировать прекрасному баритону Федькина нежным прихрапыванием.

Ему виделась жаркая Антарктида, по которой среди пальм и папоротников прогуливались какие-то симпатичные динозавры.

Они покачивались и пели голосами Федьки– на, Морякова, Матрёшкиной про него, про Борщика, и он им аккомпанировал, пока какой-то молодой динозавр голосом Сол– нышкина не сказал:

– Вы подумайте, его уважает будущий великий певец, про него поют, а он завалился и похрапывает, как бегемотик! Видали?!

Борщик испугался, Борщик юркнул от него в брюхо динозавра. По брюху динозавра он бежал от динозавра. Брюхо урчало, плюхало, бренчало на гитаре! Кок уже слышал позади себя грохот и хохот!

Но вот впереди показался какой-то выход, Борщик бросился к нему, с криком подпрыгнул и врезался головой в трюм. Судно дрогнуло, дёрнулось – и, проснувшись в рубке, вздремнувший от счастья Пионерчиков закричал:

– А-а-а!

– Увидел! Наверное, увидел живого! – решили все и заспешили наверх. Но, выбравшись, услышали, что Пионерчиков изо всех сил кричит:

– Ура! Та-ри-о-ра!

Все бросились к носу, где Верный всё ещё рычал, поскрёбывая лапами палубу, и увидели возникающий впереди такой знакомый остров.

Теперь все, буквально все смотрели на Солнышкина, которому оставалось нырнуть, раскрыть раковину и выложить на стол жемчужину в сотню тысяч долларов!

И только потирающий вторую на судне за сутки огромную корабельную шишку Борщик всхлипнул:

– Какая Тариора?! Впереди – айсберг. Мы с вашими парусами вернулись в Антарктиду!

Солнышкин и Перчиков смотрели вперёд. Там желтели бананы, пылали орхидеи, там среди птиц качали кокосовыми верхушками пальмы.

Но впереди действительно поднимался громадный знакомый айсберг, в котором просматривались ниши от двух фигур. А на берегу бегали такие знакомые команде фигуры, что только ой-ой-ой! Палуба замолкла.

– Но этого не может быть! – поразился Моряков.

– Не может! – чётко подтвердил Челкашкин. – Не может! Ничего подобного науке пока не известно!

Но всё это было. И не только это!

Две знакомые всем фигуры вдруг начали почему-то заносить друг над другом огромные дубины. Дело пахло вооружённым конфликтом, и не терпевший кровопролития Моряков скомандовал:

– Бот на воду!

ПРОТИВ ВСЕХ ЗАКОНОВ НАУКИ!

Через несколько минут бот, в котором сидели Верный, Перчиков, удивлявшийся отсутствию представителей племени, Солнышкин, Челкашкин, Моряков и Матрёшкина с сумкой бинтов, обогнув айсберг, врезался в песок.

Команда вылетела на берег, и навстречу своим старым спутникам выбежали, протягивая руки, загорелый, отощавший Хапкинс и румяный распузырившийся артельщик.

– Солнышкин! Перчиков! – радостно сверкнул своим золотом Стёпка и бросился их обнимать, искренне радуясь тому, что команда цела и невредима. – Живы! А мыто думали, что вы уже тю-тю!

Верный зарычал, а Челкашкин удивился:

– А что значит тю-тю?

– Ну, того! – показал артельщик большим пальцем вниз. – Ушли на дно.

–Ас какой это стати мы – тю-тю на дно? – спросил Перчиков, ещё больше озадаченный тем, что, кроме артельщика и Хапкинса, их никто не встречает.

Но Моряков, потрясённый и обрадованный происшедшим, всплеснув руками, воскликнул:

– Мы-то что! Вот то, что вы живы, – вот это да! Потрясающе, поразительно! Это же против всех законов науки!

И Челкашкин хотел что-то заметить по поводу науки и по поводу того, что сегодня видел во сне, но снова заговорил Стёпка:

– А мы живы, и даже очень! Правда, мистер Хапкинс? – переполненный радостью, сказал он. – Живы и, кажется, неплохо обживаем мой остров!

– Чей? – удивился Перчиков.

– Мой, – гордо повторил Стёпка,

– С какой это стати? – изумился обрадованный было Солнышкин. – Это ещё с какой такой стати твой? По-моему, править островом приглашали Перчикова! Или забыл?

– Конечно, помню, – сказал Стёпка. Он хорошо помнил лодки догонявших их островитян, грохот копий, щиты воинов и особенно обещание вождя скармливать Перчи– кову ежедневно жареного поросёнка. – Конечно, это я помню. Но я здесь, – живо придумал он, – последнее время добровольно замещал Перчикова и ухаживал за памятником ему.

«Каким ещё памятником? » – хотел спросить Перчиков, но Стёпка поторопился радостно сообщить:

– А совсем недавно я даже стал президентом.

– Кем? – спросили все разом.

– Президентом! – выкатив глаза, повторил Стёпка.

Тут вынырнувшие дельфины подняли отчаянный свист, а Челкашкин, прищурясь, сказал:

– Вы что, не видите, что у человека явная эйфория. Эйфория! – повторил он.

–А что это такое?—спросил кто-то, и прежде всего сам встревожившийся артельщик.

– Это когда человека от легкомыслия несёт куда попало и сам он тоже несёт что попало! – Доктор произвёл игривые вальсирующие движения рукой.

– Ну зачем же так, доктор, – укоризненно заметил Моряков. – Надо всё-таки учитывать: люди десять лет провели в льдийе.

– Я вам про это и говорю. Вот результат! Попробуйте просидеть десять лет в льдине вы – и посмотрим, что с вами произойдёт.

Хапкинс только спросил: «Десять?» —И, закатив глаза, хлопнулся в песок! К нему сразу бросилась с каплями Матрёшкина, а ошалелый вдруг артельщик завращал глазами и сказал:

– Вы что, фью-фью? Каких десять лет? Вы же только возвращаетесь из рейса!

– Из какого рейса? Мы сделали уже десять рейсов! Да каких! – уставился носом в артельщика Перчиков. – У Пионерчикова дети уже топают во второй класс и стараются пронырнуть на весёленькие фильмы. Мы весь шарик избегали. А в какую историю мы с Солнышкиным влетели в Гонконге к пиратам! – крикнул начальник рации. Он, однако, промолчал, что за это самое время едва не побывал в космосе.

Стёпка замигал. Он вдруг заметил: загорелые старые приятели и впрямь как-то изменились, посолиднели и даже поседели. А у Верного от седины серебрилась вся шерсть.

Неожиданно для себя Стёпка подпрыгнул так, что рядом подпрыгнули все.

– Ну ты, не бегемотничай, – посоветовал Перчиков. – Остров рухнет! Держи свои ноги в руках...

Стёпка хотел сказать, что сам удивлён случившимся, но вместо этого почему-то снова пропел:

– А я за это время действительно стал президентом. Единогласно! – проговорил он.

Солнышкин вздохнул: вместо того чтобы удивляться невероятному событию, говорить о том, как плавали, где дрейфовали, все втягивались в какую-то глупую ерунду!

Но Верный заворчал. Лично он, по крайней мере, единогласно проголосовал когда– то за Перчикова собственным хвостом!

– Не верите? – спросил Стёпка. – Спросите у Хапкинса. Я уже тут кое-что переименовал и принял несколько указов.

– Каких указов? – удивился Солнышкин.

– Территория острова с бананами, кокосами, черепашьими яйцами принадлежит и подчиняется мне...

Солнышкин подскочил, но Челкашкин его осадил:

– Ну вы что, не видите, его нужно обследовать. – И тут же обратился к Стёпке: – А ну-ка, президент, откройте рот, скажите – а-а-а!

– Покажите доктору рот! Диссертацию о носах он уже защитил, – усмехнулся Перчиков, которого заботило сейчас одно: куда делось население Тариоры?

– Так десять лет во льду! – объясняя ситуацию, поднял вверх палец Челкашкин.

– А в голове всё то же! – безнадёжно вздохнул Перчиков.

Солнышкин тоже махнул на всё это рукой и пошёл к берегу: у него заботы были куда поважней. Тем более, что в стороне от айсберга Матрёшкина уже сидела верхом на красноносом дельфине и кричала:

– Ну где ваши сокровища?

При этих словах стоявший с открытым ртом артельщик едва не клацнул зубами. Он хотел крикнуть, что уже принял указ о сокровищах в своих территориальных водах, но увидел впереди острый плавник и осёкся.

А Солнышкин уверенно махнул рукой: «Сейчас будут! Никаких проблем!». Он разогнался по хрупнувшему коралловому песку, оттолкнулся от берега – и сразу почувствовал себя так же, как десять лет назад.

ВСЁ БЫЛО, БЫЛО, БЫЛО!

Так же навстречу бежали волны, так же, и даже ещё приятней, шелестя спрашивали: «Хорошо, Солнышкин?»

Так же весело бубнил ветерок: «Хорошо?» И Солнышкин, рассекая крепкими руками воду, словно бы отвечал: «Хорошо! Ещё как хорошо! » Тем более что впереди, держась за дельфинью спину, покачивалась Матрёшкина и с улыбкой показывала в глубину: «Пошли?»

«Ещё бы», – кивком согласился Солнышкин и сильным гребком потянул её за руку. Ему давно хотелось показать ей это удивительное место. И не из-за богатств, а просто так. Ведь как приятно открыть близкому человеку то, что понравилось тебе самому.

И если не рассказать (чтобы не глотнуть от восторга хорошую порцию солёной воды), то хотя бы показать жестами: смотри, какой прекрасный коралловый куст. А вон, видишь, стайкой замелькали алые рыбки. Это коралловые рыбки! А сейчас вильнёт хвостом рыба-игла, а за ней, вон, вон – огромная актиния! Видишь, как колышутся её прозрачные пальчики?

А дальше старый рак-отшельник. Ха-ха! Да он поднял клешню и наверняка приветствует давнего знакомого:

– А, явился? Давно пора! Привет, привет, Солнышкин!

Жаль, Перчиков где-то застрял, а то можно было бы хорошо повспоминать, как они здесь весело пускали пузыри и спасались от акулы.

А вот, шелестя плавниками, остановилась и уставилась на них глазастая рыба, будто произнесла:

«Да вы не один, Солнышкин? Интересно– интересно...»

Наконец протянулся и вспыхнул целый коралловый сад, его фантастические ветки.

Матрёшкина, покачав головой, заколдовала рядом, то едва прикасаясь, то поглаживая над ними воду.

Солнышкин сиял, как светлячок, и чуть не захлёбывался от счастья, что смог доставить такую радость хорошему человеку!

– Нравится? – спросил он, когда, отфыркиваясь, они вынырнули, чтобы глотнуть воздуха.

« Вы мне очень нравитесь, Солнышкин », – посмотрела в ответ Матрёшкина. И они снова нырнули туда, где должны были сиять от перламутра целые жемчужные россыпи.

Но что-то сразу же, вдруг незнакомо переменилось.

Коралловый сад рядом исчез, будто куда-то сорвался. Дно быстро покатилось в глубину. И внизу засияла чёрная жутковатая бездна.

Солнышкин оглянулся. Нет, сзади них всё было знакомо, всё по-прежнему. Ошибки не было. Но впереди колебалась тёмная пустота.

Не было ни кораллов, ни водорослей, ни рыб, а снизу стайками вылетали пузыри и навстречу тянулись струи тёплой неприятной воды.

Солнышкин заволновался. Он вдруг увидел, как вырвавшаяся вперед Матрёшкина странно повернулась, закружилась на месте и, тихо расслабив руки, стала опускаться вниз.

«Стой! – почти крикнул Солнышкин. – Стой!» – И, быстро скользнув под Матрешки– ну, он стал грести к плескавшемуся наверху солнцу, но неожиданно и сам почувствовал, как у него слабеет голова, тяжелеют руки...

Только кто-то поднырнувший под него, вытолкнув, понёс их к берегу. И, приходя в себя, Солнышкин заметил рядом знакомый красноватый дельфиний нос и тут же услышал голос Матрёшкиной:

–А вы настоящий мужчина, Солнышкин.

В другое время для него, возможно, не было бы ничего приятнее. Но только не теперь.

Сейчас в его голове было одно: «Всё рухнуло!»

Жемчужной площадки не было! Не было! Она исчезла...

Теперь наверняка кое-кто – хотя бы Челкашкин – скажет:

«Вот вам и Солнышкин! Начитался книжек с благополучным концом. Вот вам и результат!»

А уж Борщик точно заноет:

«Жемчужина! Сокровища! Лучше скажите, из чего мне жарить котлеты!!!»

– Ну что, набрали? – раздался неподалёку голос Перчикова, который рассматривал какую-то скульптурную группу.

– Нет! – почти испуганно воскликнул Солнышкин. – Всё пропало!

– Как нет? Не может быть! – не поверил Перчиков. Он тоже был убеждён, что почти все проблемы уже решены и на берегу их ждёт Тортилла с Золотым ключиком.

– А ты не ошибся? – спросил он. – Пошли проверим!

Они проплыли вдоль всего берега, вспоминая, как Солнышкин ехал верхом на черепахе, как выбрался из воды с распухшей щекой Стёпка, покусанный акулой. Всё это было здесь! Здесь, и нигде больше.

Но сейчас ничего подобного не было. Нет, черепахи были! Они плавали, ползали. Но никаких жемчужин, никакого Золотого ключика.

В какой-нибудь сотне метров от берега начиналась бездонная пугающая глубина – и никаких раковин, никаких жемчужин...

– Может быть, вы оба начитались каких– нибудь благополучненьких историй? – так и спросила вдруг Матрёшкина. – Это ведь бывает...

– Обижаете! – оскорбился Перчиков. – Всё было! Было! Но что-то здесь произошло. Что? – задумался он.

А красноносый дельфин вдруг приблизился к полоскавшей подсохшие ножки Матрёшкиной и опустил ей в ладонь крохотную, но очень красивую жемчужинку, будто тоже сказал:

«Видишь, было!»

– Что-то произошло! – повторил Перчиков и кивком пригласил друзей к собственному монументу, который ему воздвигли его верные соплеменники задолго до космического полёта.

Солнышкин и Матрёшкина с почтительным изумлением смотрели на изваяние. А сердоликовый Перчиков иронично поглядывал на живого и в то же время бросал взгляд куда-то вдаль.

– Так это же вы! – наконец сказала известная яхтсменка.

– То-то и дело, что я. Я, Перчиков, друг и вождь племени, – усмехнулся он. – Но вождь – есть, а племени – нет! Племени, создавшего эту интересную скульптуру, – нет! Я обошёл всю деревню! Дом вождя есть, бунгало жителей есть, кресла из черепашьих панцирей, банановые рощи – вот они! А людей – нет. Загадка. Загадка! Площадки, усеянной жемчужными раковинами, нет. Загадка? Загадка! Странное поведение дельфинов, их крики – загадка.

– И как нам добраться домой, – вздохнул Солнышкин, – загадка!

Дельфин стал бросаться от берега в сторону. Возвращаться и бросаться! Возвращаться и бросаться!

А Матрёшкина подвела итог:

– Надо думать. И делать кое-какие выводы. Это главное. – Она положила руку Солнышкину на плечо, потому что вывод был один: надо надеяться только на себя. Никакого Золотого ключика ни одна Тор– тилла здесь больше не подкинет.

Качались лианы, кричали попугаи, шумел океан, но никто сейчас на это не обращал внимания.

СНЫ, КОТОРЫЕ НЕ СНЯТСЯ ЗРЯ

Сообщением Солнышкина и Перчикова капитан и доктор были просто огорошены!

Моряков из-за того, что поддался таким ненадёжным некапитанским надеждам, а Челкашкин – всему сразу. Во-первых, частичным совпадением сна и действительности. Его и в самом деле будто макнули головой в спирт! Ведь это же артельщик – во сне – кричал: «Челкашкина в спирт!»

Во-вторых, для определения состояния двух пациентов из айсберга нужна была целая лаборатория, а у доктора, кроме градусника, клизмы и ланцета, ничего никогда не было!

А в-третьих, возможно, именно в айсберге этот бегемот Стёпка накопил такую энергию, что от его прыжка рухнула драгоценнейшая часть острова!

Услышав эти рассуждения, Стёпка хотел было возмутиться, но при одном слове «бегемот», оглядываясь, прикусил язык. Тем более что всех снова подбросило.

– Ну что я вам говорил? – воскликнул доктор. – Он только пошевелится – и вот вам результат: земля вздрагивает! Надо немедленно проверить айсберг, а насчёт жемчужин – проверить и его самого.