Текст книги "Солнышкин у динозавра"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Так теперь-то есть горючее? – глядя на обнаруженные канистры, спросил у Мишкина Моряков.

– Этих подмоченных канистр нам не хватит до ближайшего клочка земли при самой большой фантазии, – вздохнул Мишкин. – Даже при поддержке Верного.

Моряков всё это отлично понимал, но старому капитану не хотелось расставаться хоть с какой-то надеждой и осознавать всю неожиданную безвыходность положения.

– Зачем же вы всё это сделали? – спросил он снова, повернувшись к Петькину.

– На всякий случай! – по-кошачьи огрызнулся Петькин, подтягивая штаны.

– На какой ещё всякий? – с презрением спросил Солнышкин. Он-то и заметил валявшийся в стороне шланг. Петькин и раньше то в Океанске, то в Японии спускал за борт тяжёленькие канистры. – На какой «на всякий»?

– Для одиночного плавания! Если придётся добираться в одиночку. Теперь каждый сам по себе! – крикнул злобно Петькин.

– Ха-ха! – возмутился Солнышкин. – В одиночку, верхом на канистре!

– Хорошо и быстро! – съехидничал Мишкин. – Особенно, если подпалить сзади.

– Конечно! Он на канистре, Перчиков на индивидуальной ракете, Борщик верхом на плите, а мы, оставшиеся, верхом на динозавре. А может, если хотите, на индивидуальные куски порежете палубу! А?! – негодовал Челкашкин.

Но с этим, даже в шутку, Солнышкин был не согласен!

Да и другие вроде бы тоже.

Динозавр приподнимал голову из открытого трюма, прислушивался и качал головой, потому что за свою многомиллионнолетнюю историю впервые принимал участие в таком серьёзном собрании.

– Даже он не хочет в одиночку! – показал пальцем на динозавра доктор. – А вы!

– Дать бы ему как следует! – усмехнулся огромный Мишкин.

– На канистру – и за борт! – сипло прокричал с мостика поднявшийся туда Пионерчиков.

– Кормить с утра до вечера некоторыми витаминчиками, – добавил Челкашкин.

А Федькин отодвинул подальше обломок костыля.

– Да, всё это справедливо! – подтвердил Моряков, поглядывая на огромную луну, будто ждал от неё какого-то ответа.

– А вот куда и как мы будем теперь добираться? – словно проговаривая его мысли, спросил Челкашкин.

– Ума не приложу, куда идти, что делать, – произнёс Моряков. Он похлопал себя ладонью по могучему лбу и зашагал от борта к борту. Пароход зашевелился, как поплавок.

– Давать SOS!

– Ждать кого-нибудь и проситься на буксир!

– Приделать по бокам колёса и заставить Петькина крутить этот велосипед!

Советы сыпались один за другим. Но ни с чем этим штурман Солнышкин не был согласен:

– Давать SOS – так мы не тонем. Просить помощи за «зелёненькие» – так надо столько «зелёненьких», что синеньким станешь.

– Так что же будем делать? – вздохнул Моряков. За бортом тоже раздался вздох, и

было непонятно, кто вздохнул громче – капитан или добрый кит.

– Надо думать! – заключил Солнышкин. – И немедленно дать в пароходство радиограмму. Через спутник. – Он посмотрел на часы и повернулся к Перчикову: – В Океанске уже утро, начальники в кабинетах наверняка думают, что бы такое приятное сделать людям. Так подкинь им работу. Пусть и они повертят колёсиками.

И команда вместе с Моряковым повалила за Перчиковым думать, а сам Перчиков побежал в рубку давать немедленно радиограмму.

НАШЁЛ! КАЖЕТСЯ, НАШЁЛ!

Давно возле рубки радиста не собиралось столько взволнованного и думающего народа.

Перчиков привычно надел наушники, настроил аппарат, носик его сосредоточенно заострился. В аппарате запищало, заверещало – будто где-то в космосе завелись мыши.

Радист выглянул в иллюминатор, увидел среди бледнеющих звёзд приближающийся спутник связи и под диктовку Морякова стал выстукивать ключом:

«Океанск. Океанское пароходство. Начальнику пароходства Бабкину.

Связи отсутствием горючего дрейфуем безжалостном океане с ценнейшим экспона¬

том на борту тчк Запасы продовольствия использованы прошлом году тчк».

– Кончились витамины, – подсказал Челкашкин. – Возможны умственные отклонения у некоторых членов экипажа.

– Особенно у доктора! – крикнул Борщик.

«Ждём срочной помощи. Экипаж парохода «Даёшь!» и капитан Моряков тчк». – Отстукал будущий космический радист и сообщил: «Перехожу на приём!»

На некоторое время в рубке воцарилось гробовое молчание.

Бывалые моряки чувствовали себя почти как в космосе. Тем более что на стенах рубки висели портреты их приятеля в космическом шлеме на фоне ракет и разных космических штучек, а за иллюминатором ярко горели утренние звёзды.

Потом из приёмничка сбоку донеслось объявление Океанского радио, свидетельствовавшего о нормальной жизни на родном берегу:

«Меняем новую кофемолку на старую иномарку».

«В районе Тихой бухты вместе с машиной унесли дипломат с крупной суммой денег. Нашедшего просим положить наместо. Вознаграждение гарантируем».

– Ну Буратино! – прокомментировал Мишкин.

– Нашли страну дураков! – рассмеялся Федькин.

– Ну что там? – вздохнул Моряков.

– Ваши приятели бегают с бумажками по коридору. Сейчас побежали к начальнику, – съязвил доктор.

Вдруг Перчиков поправил наушники, бросил на всех строгий взгляд и, прислушиваясь, стал писать:

«Экипажу парохода «Даёшь!». Капитану Морякову. Связи финансовыми затруднениями течение полугода выслать помощь не имеем возможности. Рекомендуем проявить хладнокровие, выдержку, инициативу. Отсутствием витаминов страдаем сами. Желаем успехов. Бабкин».

– Что это? – прочитав, сказал Моряков.

– Гиф, очередной гиф! – произнёс Перчиков.

– Нет, вы это читали? – вскричал Челкашкин. – Действительно, никаких витаминов. – И он постукал кулаком по сияющему черепу.

– Штанодралы! – высказался Федькин.

– Никакого благородства, даже ни малейшего сочувствия. Никакой морской взаимовыручки! – произнёс потрясённый Моряков. – Что же делать? Пиратствовать?

Но на это никто не был согласен.

– А ну-ка, передавайте! – приказал Челкашкин так, что благородный капитан с изумлением посмотрел на него.

«Начальнику Океанского пароходства.

Связи крайне бедственным положением требуем немедленной высылки пароходу «Даёшь!» горючего. Случае отказа вместе с костями динозавра Океанск доплывут кости несчастного экипажа. Предупреждаю возможности голодной расправы над некоторыми членами команды. Вся ответствен ность ляжет на вашу совесть.

Доктор Челкашкин».

Доктор лихо сверкнул глазами:

– Ну как?

Все засмеялись. Мишкин показал большой палец: во! А Петькин быстренько стал спускаться в каюту, даже не выслушав ответа чуткого руководства:

«Команде парохода «Даёшь!» Челкашкину.

Приложим все силы, чтобы через год направить поддержку. Призываем проявить максимум самоотверженности находчивости изобретательности. Желаем успеха здоровья приятного аппетита. Берегите кости динозавра. Ждём на родном берегу. Любящий всех Бабкин».

– Неслыханно! – воскликнул Моряков. – Они ещё шутят!

– А у нас так: острят и посылают сладенький «гиф». Такова правда! – сердито заметил Перчиков.

– Правда, увы, в том, – упавшим голосом произнёс впервые растерявшийся Моря-

ков, – что мы в безвыходном положении. Вот в чём правда!

Но в мире уже тысячу раз так бывало: то, что пять минут назад было правдой, через пять минут казалось случайной ошибкой.

Вдруг с шумом распахнулась дверь, и с порога раздался радостный крик Солнышкина:

– Нашёл! Кажется, нашёл!

Пока все умничали внутри парохода, ожидая радиопомощи от начальства, Солнышкин стоял на крыле рулевой рубки. От свежего ветра мысли двигались быстрей и радостней. Ветер дул ему в спину, выпрямлял, пружинил. Впереди, наполняясь розовым светом, как паруса, летели облака. Синими парусами вспрыгивали на ветру волны.

Солнышкину даже казалось, будто ветер напевает весёлую, летящую на парусах песню.

Парусили облака, парусили на ветру волны, парусом становился он сам и кричал:

– Нашёл! Нашёл! Надо поднимать паруса!

САМОЕ ПРОСТОЕ И ГЕНИАЛЬНОЕ

– Какие там паруса? – пробурчал выглянувший на крик Петькин.

– Паруса, конечно, паруса! – выбегая на палубу, весело повторял приободрившийся Моряков. – Ведь такое уже случалось!

– Самое простое и гениальное решение! – поводя усиками, усмехнулся Челкашкин.

И, прямо-таки тыча указательным пальцем в Солнышкина, убеждал: – Я всегда говорил, что у этого юноши гениальная голова! – Он удивлялся, как эта мысль сразу не пришла к нему, бывалому члену яхт-клуба, опытному паруснику и почти чемпиону Океанска.

А гениальная голова сияла, потому что наконец и ей привалила удача идти под парусами!

Всё задвигалось, зашумело, заторопилось.

– Простыни на палубу! – командовал Моряков. – Наволочки на палубу! Всё – на палубу!

Он не назвал только полотенец, потому что полотенце, как и зубная щетка, у каждого должно быть своё.

Кок Борщик готов был предложить для паруса даже свой любимый фартук. Но такой жертвы сердобольный капитан принять просто не мог.

Наконец всё лежало у носового трюма, между мачтой и динозавром. Дело оставалось только за нитками и иголками. Нитки нашлись.

– Иголки! – крикнул Солнышкин.

– А все иголки у боцмана, – сказал Борщик.

И все увидели, что Петькин опять старается укрыться за мачтой.

– Тебе же говорят, иголки! – повторил Солнышкин.

И тут он вспомнил, как Петькин что-то показывал японкам у одного швейного магазина...

А Федькин присвистнул и закивал:

– Так-так, и иголочки загнал...

– За борт его! – крикнул Мишкин.

– За борт! – безжалостно указал пальцем в сторону океана Челкашкин.

Моряков пытался остановить команду:

– Подожди, нельзя же так сразу.

Но Федькин закачал головой:

– Нечего ждать! – и заковылял подбирать обломок своего костыля.

И кто знает, какими неприятностями для жадноватого боцмана кончилась бы эта стычка, если бы не крик ходившего по мостику с биноклем в руках Пионерчикова.

Пионерчиков показывал рукой куда-то вправо и что было сил не кричал, а орал:

– Смотрите, вон он! Есть, есть! Самый настоящий, но почему-то двуглавый!

ЕСТЬ, ЕСТЬ! ТОЛЬКО ДВУГЛАВЫЙ!

Основательно возмужавший штурман Пионерчиков на палубе среди команды появлялся теперь довольно редко.

Во-первых, вместо пионерских законов он теперь озабоченно разрабатывал разные проекты, писал одно за другим письма президентам, секретарям и выкладывал им советы за

советами. Как поступать, что делать и чего делать не следует, чтобы жизнь на земле стала если не тра-ля-ля какой весёленькой, то хотя бы просто весёлой! Чтобы продуктов на столе было больше, а шишек на голове меньше, чтобы на всех судах всё время было горючее... И почти от каждого президента или секретаря штурман получал в ответ искреннее «спасибо» и только изредка шишку на голову.

Но когда он приплывал домой, одного президента уже не было, а новый о предложениях Пионерчикова ещё ничего не знал. Всё везде кувыркалось по-прежнему. И озабоченный штурман садился за новое послание новому президенту...

Во-вторых, каждый день он ждал радиограмму от жены, бывшей дневальной парохода «Даёшь!» Марины Пионерчиковой, которая водила похожих на Пионерчикова двойняшек_во второй класс и сообщала через Перчикова об их успехах. Иногда приходили радиограммы, похожие на военные шифровки: «Сегодня три плюс четыре», «пять плюс три», «пять плюс пять».

Изредка, прочитав «пять минус три на двоих», Пионерчиков сжимал узорный ремешок на бангкокских шортах и приговаривал:

– Ничего, ничего! Вот вернёмся – и тогда всё сразу и сплюсуем и сминусуем!

А когда от жены вообще не было радиограммы, он бегал возле рубки так, что Пер-

чинов начинал бросать прямо-таки сокрушительные фразы:

– Не разрушай палубу! Тебя же предупреждали! Нечего было жениться!

И Пионерчиков брал себя в железные руки и снова ждал радиограмм.

Но больше всего времени он отдавал дежурству на мостике. Пионерчиков проводил там дни и ночи, потому что один приятель, старый морской мамонт, как-то вспомнил, что они всей командой видели в Индийском океане гигантского морского змея, который на длинной шее поднимал громадную голову и шлёпал по воде ластами.

– Так это же плейзиозавр, это живой динозавр! – воскликнул впечатлительный Пионерчиков и теперь всё свободное время ходил по мостику с биноклем и Солнышки– ной кинокамерой в руках.

Остальные тоже иногда рассуждали о возможности существования ещё живых динозавров. Кое-кто говорил: «Чушь! Им сейчас кормёжки на один зуб не хватит!» Другие сомневались – и нет-нет, а бросали пристальный взгляд на океан. Не сомневался один Пионерчиков.

Рядом с ним на ветру подсыхали морские звёзды, крабьи клешни, алые раковины. Впереди среди волн парили летучие рыбы, иногда щекотали воздух акульи плавники. Но динозавров – не было.

– Оставь эту ерунду! – советовал снизу Борщик, навещавший пингвинов.

– Брось эту муру! Вон в трюме семидесятимиллионнолетний. Бери тряпочку и натирай, чтоб блестел, как пупсик из магазина! – рекомендовал Федькин и кивал на трюм.

Все умничали.

И вдруг на весь океан разлетелся этот потрясающий крик: «Есть, есть, только двуглавый!»

И точно! Справа по борту «Даёшь!» приближалось нечто двуглавое.

Одна голова более чем спокойно лежала над водой, следя за второй. А вторая быстро наклонялась взад-вперёд, взад-вперёд. По бокам существа над ластами вспыхивали алые брызги, и, трассируя, разлетались быстрые летучие рыбы.

Команда сгрудилась на носу.

Впереди всех, высунув язык, стоял Верный. За'ним с биноклем в руке Моряков, Челкашкин, Солнышкин, и все, отложив парусные заботы, всматривались вдаль.

И старый динозавр, казалось, старался повыше высунуть голову из трюма и удостовериться, что кто-то из его потомков или современников может ещё заживо пересекать океан...

– Да, – произнёс Моряков. – Что-то движется. И бесспорно двуглавое.

– Точно, – подтвердил Федькин, пряча подальше от толчеи больную ногу.

– А ну-ка, дайте бинокль, – скептически попросил Челкашкин, который вообще не терпел ничего двуглавого. Он посмотрел раз, другой и ехидно сказал: – Есть! Только почему-то у этого динозавра, как мне представляется, две женские головы. На байдарке! – И резюмировал: – Именно этого нам и не хватало в создавшейся ситуации, именно этого!

– Как вы можете, доктор! – возмутился Моряков. – Женщины, видимо, терпят бедствие. Готовьте немедленно бот. Спускать трап!

Но доктор всё равно был убеждён, что лучше уж один живой динозавр, чем две загулявшие девицы.

Однако уже через несколько минут он готов был извиняться, так как понял, что, по крайней мере, одной головы именно сейчас им и не хватало.

– Ха-ха! Братцы, это же Матрёшкина! – воскликнул он, потому что перед ним действительно была его юная приятельница и ученица по Океанскому яхтклубу, мастер парусного спорта Матрёшкина!

Солнышкин заволновался и покраснел. Тысячу раз слышал он о ней от Челкашки– на, проверявшего порядок в каюте: «Мат– рёшкиной на вас нет! Она бы вам показала порядок!» – говорил доктор и тут же рассказывал, какая это умная, ловкая и красивая Матрёшкина. И как летит у неё судно, и как играют паруса...

Солнышкину после таких бесед она несколько раз даже снилась, хотя он её ни разу не видел.

Но теперь, привязав к трапу байдарку, юная подтянутая девица быстро взбегала по ступенькам. Ветер обдувал откинутые светлые волосы, крепкие маленькие скулы и курносенький, но очень приятный нос. Голубые глаза весело оглядывали команду, и за улыбающимися губами сверкали белые, прямо-таки антарктические зубы.

Конечно, это была она!

Ладненькие шорты затягивал крепенький новый ремень. Загорелые руки крепко держались за поручни.

А на груди в белой спортивной майке общества «Океан» сверкали так необходимые команде три прекрасные парусные иглы!

Совсем изменивший мнение Челкашкин кричал:

– Привет, Матрёшкина! Ты даёшь, Матрёшкина!

А Матрёшкина удивлённо смотрела на краснеющего Солнышкина и говорила:

– Слушайте, а ведь вы, именно вы мне недавно приснились!

– Интересная ситуация, – заметил Федькин и вдруг взял, как гитару, обломок костыля. – Получится отличная морская песня.

И снится дивный сон Татьяне:

Она кочует в океане...

На палубе снова поднялся оживлённый шумок.

А внизу, за бортом, плеснула в воде байдарка и, всё ещё лёжа в купальнике на матрасе, спутница Матрёшкиной повернула каштановую голову, повела одним глазом и капризно сказала:

– Ну что там за шум? Неужели нельзя потише. Дайте немного отдохнуть!

ЧТО ЭТО С ВАМИ, СОЛНЫШКИН?

Обмен информацией занял несколько минут.

Челкашкин рассказал о некоторых событиях минувшей ночи, об истории с радиограммами, о бедственном положении экипажа и гениальном выходе, который почему– то пришел в голову не ему, а Солнышкину.

Быстренько тараторя и поглядывая на Солнышкина, Матрёшкина рассказала, как её турнули ни за что ни про что из сборной Океанска, как она сама отправилась в одиночный поход, как во время шторма в мачту треснула молния...

– Но как тебя занесло сюда, на наше счастье?! – воскликнул Челкашкин.

– Странный вопрос! – Матрёшкина удивлённо повела головой. – Миллионов

на туристическую поездку у меня не водится, а постоять под пальмой на тропическом острове и покачать на ладони кокосовый орех кому не хочется? А? – И она так покачала крепенькой загорелой рукой, что у Солнышкина захватило дух. Эта Матрёшкина ему явно нравилась. И думала она точно так же, как Солнышкин, – да и все его друзья.

Моряков смотрел на гостью с уважительным интересом, Пионерчиков с некоторым смущением: ничего себе, принять известную спортсменку за древнего ящера! А Челкашкин гордо посматривал то на одного, то на другого: каково? Знай наших!

– А что это? – спросил он вдруг и показал глазами вниз, где на матрасе, положив ногу на ногу, продолжала лежать её спутница.

– Выловила в океане вместе с надувным матрасом. Вот и тяну с собой! Не возвращаться же из-за этого к берегу!

Спутница за бортом, переложив ногу на ногу, снова сверкнула глазом. А Матрёшкина звонко заявила:

– Ну, кажется, пора за дело? – Терять время было не в её правилах.

– Разумеется! – согласился Челкашкин.

– Разумеется! – радостно подтвердил Солнышкин, подтаскивая к спортсменке ворох белья. – Начнём шить.

– Только с моей иголкой, пожалуйста, по* аккуратней, – донёсся голос из-за борта. – Она там у вас на майке третья снизу...

– Ничего себе! Весёлая история, – усмехнулся Челкашкин и специально взял у Матрёшкиной третью снизу иголку.

Через минуту об этом друзья забыли, потому что сразу в шесть рук уже шили для «Даёшь!» спасительный парус.

Он рос и начинал трепетать: ветерок подкатывался под него, нетерпеливо стараясь наполнить парусину.

Знатоки волновались, советовали, гадали:

– Бром-марсель.

– Не марсель, а стаксель...

Но Матрёшкина поправила:

– Ну и ну! Сразу же видно, большой прямой парус!

– Главное, живой! – вставил Федькин, наигрывавший на гитаре возле трюма какую-то весёленькую мелодию.

– Так кто шьёт! – гордо воскликнул Челкашкин и громко подчеркнул: – И какой иглой!

Солнышкин рядом с Матрёшкиной старался изо всех сил. На подбородке повисли капельки, он просто сиял. Казалось, они с Матрёшкиной светились, как два работящих солнышка. Работали они так радостно и так дружно, что ходивший вокруг Борщик растроганно вздохнул:

– Молодцы! А Солнышкин и раньше был молодцом – а тут просто не узнать человека!

Солнышкин покраснел. А Челкашкин вдруг вскинул глаза и сказал:

– А что тут такого? Я уже давно предполагал: каждому Солнышкину нужна своя Матрёшкина!

Солнышкин, притаив дыхание, промолчал, а Матрёшкина, усмехнувшись, заметила:

– А куска-то паруса не хватает.

Борщик с готовностью подскочил:

– Так возьмите мой фартук. Я же предлагал с самого начала!

– Его только и не хватало! – вставил Федькин.

– Ну что вы, – укоризненно посмотрела на него Матрёшкина. – Просто найдётся ещё кое-что.

И, спустившись в байдарку, она принесла свой маленький, видавший виды парусок.

Солнышкин онемел, он засиял от прекрасного поступка, хотя и сам поступил бы точно так, и вдруг неожиданно для самого себя чмокнул в щёку знаменитую воспитанницу знаменитого доктора.

– Что это с вами, Солнышкин? – вскинув твёрденький подбородочек и такие же твёрдые скулки, спросила с усмешкой Матрёшкина.

– Так очень приятно увидеть рядом своего человека! – отозвался Солнышкин.

И в его глазах заплескалось весёлое море, в её – засияло целое небо.

А Челкашкин повторил:

– Я сказал точно! Каждому Солнышкину – своя Матрёшкина!

Петькин стучал молотком, готовил реи. Федькин продёргивал в парус концы. Скоро уже слышалось: «Парус на мачту, реи крепи! Подтягивай выше! Ещё выше! Держи шкот!»

Скрипели канаты. Парус наполнялся лёгким тропическим ветром. И Матрёшкина, вкалывая иголку на место, говорила:

– Ну вот и всё! Попутного вам ветра!

– Как – нам? А вам? А вы? – спросил Моряков.

– А мы уж как-нибудь на вёслах, – к ужасу Солнышкина, откликнулась Матрёшкина.

КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ ВЁСЛА!

– Почему на вёслах? Никаких вёсел! – воскликнул Моряков. Он в недоумении пожал плечами. – Ничего себе придумали, оставить женщин одних посреди бесконечного океана!

– Какие могут быть вёсла? С какой стати?! – удивился Челкашкин.

– Ну не можем же мы вас стеснять, – улыбнулась Матрёшкина.

Снизу раздалось:

– Кхе! Кхе!

– Нас? Стеснять? – удивился Солнышкин. – Да я вообще давно собирался поселиться в трюме, под динозавром. Забирайтесь в мою каюту!

Он просто расплылся от счастья, представив, как Матрёшкина будет разглядывать в его каюте клыкастую полинезийскую маску, брать в руки новозеландский меч, кубинские раковины и расписную кружку с видами Сан-Франциско, рассматривать и вдыхать ветер всех морей, которыми он прошёл.

– Так и я к динозавру. У меня там как-то гораздо лучше сочиняются песни! – весело сообщил обычно не афишировавший своих способностей Федькин.

А Борщик подпрыгнул:

– А почему всё вы да вы! Я тоже хочу к динозавру, в трюм. И по-моему, имею больше права на прохладу после жары. Я что, лысый? – И кругленький кок тут же буквально покатился сворачивать свои манатки.

Все наперебой, к величайшему удовольствию доктора, готовы были услужить мореплавательницам.

– Но ведь я собиралась к какому-нибудь тропическому острову! – сказала задумчиво Матрёшкина.

– Так есть Тариора! – подсказал выглянувший из рубки Перчиков.

Моряков вздохнул:

–Однако с этим мы ещё не определились...

Но его юный штурман Солнышкин с ходу возразил:

– Почему это не определились? – В голове его родилась мысль не только о парусах!

Для покупки горючего валюта нужна? Нужна! А где она водится, на дне какой лагуны растут в раковинах целые жемчужные сокровища? Они с Перчиковым это хорошо знали!

И к радости торчавшего в иллюминаторе приятеля, Солнышкин отчётливо выложил название острова, который к тому же был самым близким к стоянке парохода «Даёшь!»:

– Остров Тариора!

Известная спортсменка застенчиво улыбнулась:

– Ну, если так.

И тут же из-за борта послышалось бодренькое:

– Что, нас, кажется, всё-таки уговаривают остаться? Только пусть мне в этом случае подберут отдельную каюту получше...

Это, понятно, напомнила о себе всё ещё загоравшая на матрасе спутница известной спортсменки.

Матрёшкина смутилась, команда переглянулась. А Челкашкин громко заключил:

– Ничего себе заявочки!

Даже Землячок за бортом вздохнул и выпустил так и прыснувший фонтанчик.

Но Матрёшкина решительно махнула рукой:

– Ладно! Тогда пора навести порядок.

Тут же по судну весело заходили швабры,

полетели из шлангов брызги! И даже Верный хвостом смахивал пылинки. Удивлённому динозавру повязали на голову косынку, чтобы не замусорить пылью. В самое короткое время ни в одном из закоулков не осталось ни единой ниточки. Всё было готово к старту.

Как только байдарку вместе с матрёшкинской спутницей и её матрасом подняли на палубу, раздалась команда:

– Поднять паруса!

И так как парусу уже самому не терпелось глотнуть свежего воздуха и двинуться в путь, он быстро наполнился ветром.

Правда, на минуту-другую всех задержал Челкашкин. Он быстро опустился за борт, осмотрел спину китёнка, наклеил на рану ещё одну полоску пластыря и удовлетворённо махнул:

– Порядок!

И под весёлые всплески Землячка, пароход «Даёшь!» после стольких событий отправился в парусный поход.

ПАРУС КОКА БОРЩИКА

Появление Матрёшкиной явно прибавило энергии всей команде «Даёшь!».

Даже сам пароход выглядел довольно молодцевато. Спасательные круги так и бросали по сторонам озорные взгляды, якорьки задиристо взлетали на волне и по-юному окунались в воду.

С утра по призыву перчиковской радиостанции команда выпрыгивала из постелей и, подцепив пальцами вьетнамки, выкатывалась на утреннюю зарядку.

Мускулы под расписанными в полоску маечками энергично похрустывали, хрящики потрескивали, лица наливались свежестью.

Особенно, как заметили все, старался и без того юный штурман Солнышкин, которому очень хотелось, чтобы в его сторону бросала взгляд руководившая зарядкой Матрёшкина.

А когда в конце зарядки Солнышкин залетал на перекладину и начинал крутить «солнышко», всем казалось, что пароход набирает обороты.

– Интересно, сколько оборотов вы можете сделать? – спрашивала Матрёшкина.

– Да сколько угодно! – отвечал Солнышкин и прибавлял оборотов...

– А быстрей? – весело подзадоривала она.

– Да пожалуйста, – пыхтя, на лету отвечал Солнышкин и начинал такое вращение, что в ушах команды посвистывал ветерок, а Моряков, выставив вверх палец, определял:

– Смотрите! Нет, вы посмотрите! Шли пятнадцать узлов, а теперь даём все семнадцать!

– Ничего себе! – смеялся делавший приседания на одной ноге Федькин. – Так можно дуть и до самого Океанска. И никакого горючего не надо.

Солнышкин только довольно отряхивал крепкие ладони, но дельное замечание принимал к сведению.

Ведь действительно, по наблюдению доктора Челкашкина, не только сердца у всех стали прыгать жизнерадостней, но и поразительно увеличилась мощность лёгких.

В момент полного безветрия, когда парус начал попросту сникать, Солнышкин подул в парусину сам, потом крикнул: «А ну-ка, ребята, дунем!» – И, слегка покраснев, команда дунула в парус так, что пароход снова не пошёл, а побежал по синей-синей воде под весёлое порхание летучих рыб.

Правда, команда не обратила внимания на то, что сзади в корму парохода старательно упирался благородный Землячок и сбоку от него старался помочь уже трудолюбивый китёнок Сынок, которому Челкашкин

каждое утро продолжал менять повязки и делать лёгкий массаж, приговаривая: «Молодец! Умница! Богатырь!»

Был в этом и ещё один, может быть, не очень значительный, но все-таки серьёзный момент, о котором ради справедливости хотя бы коротко нужно рассказать.

Однажды утром, задолго до общей зарядки, Солнышкин вышел на палубу и обратил внимание на то, что при полном отсутствии ветра пароход довольно весело, прямо-таки наперегонки с дельфинами бежал по лиловой от первых лучей воде.

Однако от этого наблюдения его отвлекло кое-что более важное.

Он искал лежавшие в канатном ящике увесистые гантели, которыми они с Перчи– ковым накачивали мускулы.

Но гантелей на месте не оказалось. И Солнышкин отправился к камбузу, так как ими иногда потихоньку пользовался Борщик, чтобы отбить как следует отбивные.

Юный штурман уже думал, как скажет коку несколько хороших слов, но, войдя на корму, забыл все слова и притих от удивления.

Покормив стайку сбившихся вокруг него пингвинов, кок забрался на трюм, отвязал свой фартук и, размахивая им, стал нагонять ветер в парус.

Потом, уловив приближение ветерка, быстро поднял его над собой! И на глазах у Солнышкина фартук превратился в маленький, пропитанный самыми удивительными ароматами парусок, который без лишнего шума помогал общему движению вперёд.

Заметив Солнышкина, Борщик скромно попросил:

– Солнышкин, подержи, пожалуйста! Я переверну отбивные.

С камбуза уже тянуло лёгким дымком.

В общем всё шло как надо. Борщик переворачивал отбивные. Солнышкин держал над головой его замечательное изобретение, Землячок с Сынком упирались в корму снизу, и пароход «Даёшь!» при одном парусе и одном работящем фартуке, летел вперёд, как говорят моряки, на всех парусах!

А НУ-КА ПЕСНЮ НАМ ПРОПОЙ, ВЕСЁЛЫЙ ВЕТЕР

«Даёшь!» летел вперёд на всех парусах с добрым попутным ветром. У всех всё ладилось, всё получалось. У кока отбивные, у Челкашкина медицинские опыты, у Федь– кина песни.

Моряков снова взялся за кисти, и на его полотнах зелёные антарктические волны сменились тёплыми, весёлыми, синими.

Настроение у всех было тропическое, и всем хотелось поскорей добраться до жарких тропических берегов.

У Солнышкина для этого появилась ещё одна особая причина.

До встречи с путешественницами Солнышкин свободное время проводил за, бесспорно, любопытным занятием: с помощью увеличительного стекла он выжигал на отполированных дощечках пейзажи мест, в которых они побывали, и передавал на камбуз. Так что Борщик, кроша лук или морковку, запросто вспоминал пальмы Кубы, пески Африки, вулканы Японии.

Последней Солнышкин повесил ему на стенку фантастическую картину древней Антарктиды, которую кок принял с некоторой опаской, но и особым почтением: среди зелёных пальм и папоротников по знойной когда-то антарктической земле гордо шагал их живой динозавр, над которым, раскинув крылья, летел гигантский птеродактиль...

Но теперь этим занятиям пришёл конец. То и дело выглядывая на палубу, Солнышкин помогал крепенькой загорелой Матрёш– киной подтягивать шкоты, ловить ветер – управлять парусом, и дело шло так хорошо, что Моряков и Челкашкин переглядывались с удовольствием: вот это работа! Есть на что посмотреть.

И понятно: хорошо сделанное общее дело очень сближает людей – особенно такое, как хорошо сшитый сообща парус, который тя¬

нет вперёд целую команду хороших весёлых друзей!

Смотришь, утром ещё говорили они друг другу: «Солнышкин, вы не могли бы подвинуться» или «Извините, уважаемая Матрёшкина», а вечером уже запросто: «Солнышкин, ну-ка подтяни свой край!», «Слушай, Матрёшкина! А ты в океане не пела песню про весёлый ветер?»

Так вот, в какой-то момент, когда парус потянул особенно весело и Матрёшкина, глядя, как резво ныряют дельфины, запела: «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер...» – Солнышкин и спросил:

– Слушай, Матрёшкина! А ты в океане не пела песню про весёлый ветер? – Ведь она ему слышалась задолго до встречи!

– Каждый день!—сказала Матрёшкина. – Я её всегда пою.

– Все уши просквозила, – вставила вдруг загоравшая на своём матрасе спутница.

– А эту песню пела ещё моя бабушка, когда ходила по морям. Очень любила.

– А что, твоя бабушка тоже ходила по морям?

– По всем! Капитаном!

– Так это твоя бабушка – знаменитая Матрёшкина? – изумился Солнышкин. – Та, которая водила караваны судов через все штормы, грозы, бомбёжки?

– Моя! – просто ответила Матрёшкина. И рассмеялась: – А я ей теперь доказываю, что тоже кое-что могу и сумею...

– Так надо ей дать радиограмму, что тебя подобрали на судно! Чтобы она не волновалась, – заявил вдруг Солнышкин.