Текст книги "Солнышкин у динозавра"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

И, подхватив под мышки пару орехов, он буркнул:

– Ну ладно! Я потрёхал. – И, энергично размышляя, что бы такое провернуть, заторопился к высившемуся у берега динозавру.

БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС!

Солнышкин нарубил уже целую гору орехов и дал сигнал, чтобы Мишкин и Петькин топали забирать, а сам съехал вниз и сразу попал в руки весёлого Перчикова. Радист вдруг стал совсем похожим на того, каким изобразили его островитяне.

Он посмотрел на штурмана и сообщил:

– Представляешь, кажется, сейчас есть возможность расколоть артельщика миллионов на пять!

– Нечего мне больше делать! – рассердился Солнышкин, но, что-то вспомнив, остановился: – Как?

– Очень весело! – отозвался Перчиков и, что-то пошептав Солнышкину в ухо, взял за¬

полненную орехами корзину, и друзья согласно пошли берегом океана.

Не дойдя нескольких метров до того места, где задержался встретивший Петькина артельщик, Солнышкин опустил свою корзину и, вытащив из кармана какую-то бумагу, бросил её в воду.

Перчиков тут же бросился за ней в волны и, достав её, схватил Солнышкина за тельняшку!

Стёпка даже приоткрыл от удивления свои золотые! Такого ещё не бывало! Чтобы Солнышкин дрался с Перчиковым из-за какой-то паршивой бумаги? Это было что-то новенькое.

Но то, что он услышал, заставило его открыть рот ещё шире – и его, и Петькина, с которым он только что договаривался насчёт сарделек из артелки. То, что артельщик услышал, заставило его забыть обо всём...

– Ты что, с ума сошёл? – кричал Перчиков.

– С чего бы это вдруг?

– Да эта марка не имеет сейчас цены! Их успели выпустить всего несколько тысяч штук, половину сожгли, а половину сразу расхватали! – кричал Перчиков.

– Ия купил сотню – рассылать письма! – выпалил Солнышкин.

– Так ты миллионер! За каждую такую марку год назад богатенькие коллекционеры давали по сто тысяч!

– Рубликов?

– Да нет, зелёненьких! А сейчас уже, возможно, дают по двести! – воткнулся Перчиков своим носиком в нос Солнышкина.

У артельщика заколыхалось сердце и отвисла челюсть. Это вам не сардельки!

И это, по сути дела, было не только выдумкой.

Старый марочный коллекционер, Перчиков регулярно слушал передачи для коллекционеров: у него самого был десяток альбомов с марками всего мира – из Индии и Америки, Мадагаскара и Новой Зеландии... Чего в них только не было: и зебры, и кенгуру, и надутые паруса на каравеллах Колумба, и дирижабли над Северным полюсом. И уж конечно, все космонавты – даже те, от которых он только что получил известную радиограмму.

А недавно он услышал сообщение об одной марочке, которая вдруг обрела такую цену, что её спрятали в швейцарский банк!

– Вот сейчас опять будет передача об этой марке! – выпалил Перчиков, посмотрев на свои водонепроницаемые космические часы. – Жаль, что негде послушать!

Стёпка быстро завертел колёсико транзистора и уловил последние слова диктора:

«...марку оценили в двести пятьдесят тысяч долларов и для спецхранения поместили в швейцарский банк...»

Стёпка закусил губу.

А Перчиков в пяти шагах азартно продолжал:

– Судно на подходе. Если им предложить по сто тысяч – расхватают!

– Ну нет, я подожду, – возразил Солнышкин. – Пусть подорожает до трёхсот!

– Дело твоё. Хочешь – продавай, хочешь – не продавай.

Петькин от волнения сглотнул слюну. Стёпка напрягся.

У Петькина чеков с подписью Хапкинса не было, а у артельщика они были, и, потихоньку подъюлив к друзьям, он как бы нехотя спросил:

– Что это вы скандалите, чем-то торговать собираетесь?

– А тебе чего? – спросил Перчиков.

– А я, может быть, неплохой покупатель.

– Сказать? – спросил Перчиков.

– Дело твоё, – так же безразлично произнёс Солнышкин.

– Марки! Очень ценные марки, – прошептал Перчиков. – Но ведь тебе они ни к чему.

– Ну, по доллару за штуку, может, возьму! – сказал Стёпка.

– Что?! – возмутился Перчиков. – А ну– ка, вали! Марки бывают дороже любых драгоценностей!

И в этом случае он сказал правду, если речь шла о настоящих коллекционерах.

– Ну уж и пошутить нельзя, – улыбнулся Стёпка.

–А нам шутить некогда! Хочешь, покупай!

– А если по-свойски? Сколько?

– Сто тысяч.

– А по пятьдесят? – спросил быстро Стёпка.

– Ну, если по-свойски... Только марки у меня на судне!

Артельщик испугался, как бы покупку не перехватили, и выпалил:

– Ладно! Я заранее даю чек. Сто марок за вами! – И он вытащил из кармана чек, на котором под словами «Пять миллионов долларов» стояла подпись мистера Хапкинса.

– А я, пожалуй, продешевил... – вздохнул Солнышкин.

– Ну, брат, бизнес есть бизнес! – весело произнес Стёпка. В том, что Солнышкин отдаст ему сотню марок, он ни капельки не сомневался. Но попросил: – А эту марочку с конвертом тоже, пожалуйста, отдайте мне!

– Даром? – спросил Перчиков и махнул рукой. – Ладно, бери!

И артельщик, приплясывая, пустился к шумному городку.

Правда, рядом с памятником Перчикову его вдруг окликнул огромный, пропахший машинным маслом Мишкин.

– Ты, говорят, оторвал классную покупку? – важно спросил он.

– Да нет. Всего одну марочку, – оглядываясь, соврал Стёпка.

– И за сколько?

– За пятьдесят тысяч.

Мишкин повернул набок голову и таинственно попросил:

– Покажи...

Артельщик, положив к ногам орехи, чуть-чуть приоткрыл ладонь и, заглянув в щёлку, Мишкин вздохнул:

– Да-а-а. Серьёзная вещь! Очень серьёзная! Правда, – вдруг резко изменил он тон, – таких на каждой почте – хоть ныряй и топись! По пятаку штука.

– Что? – Стёпка побледнел.

– По пятаку! Не дороже слопанной сардельки! – И он вытащил из кармана робы конверт, на котором был пришлёпан целый десяток таких марок! – Хочешь, возьми по доллару! – засмеялся он.

Но артельщик его уже не слушал.

– Мошенники! – взвыл он.

– Молодцы! – хохотнул Мишкин. – Бизнес есть бизнес!

– Шулеры! Шпана! – крикнул Стёпка и, схватив первую попавшуюся палку, бросился дубасить памятник Перчикову.

Но Мишкин задержал разволновавшегося бизнесмена.

– А при чём тут памятник культуры? Ты же не какой-нибудь дикарь. – И ещё раз развёл руками. – Бизнес есть бизнес!

С замечанием механика артельщик, как это ни было кисло, должен был согласиться. Он пересчитал чеки на оставшиеся пять миллиончиков, завернул в выброшенный волной целлофановый пакет, сунул их поглубже в карман и пошёл туда, откуда доносился умиротворяющий запах зелёного молодого лука.

По дороге, однако, он то и дело думал: «Ну ладно, я вам ещё покажу. Я вас тоже возьму в оборот!»

И нужно сказать, такая возможность через некоторое время захихикала впереди. А связано это было с тем, что к острову Тарио– ра подходил один из самых шустрых увеселительных теплоходов Америки «Джон Хапкинс».

ВЫ ТОЛЬКО ПРИНЮХАЙТЕСЬ!

Пока сам Джон Хапкинс в юбочке из пальмовых листьев приплясывал на берегу, по сияющей палубе теплохода, несущего его имя, в сопровождении нескольких телохранителей радостно прохаживался новый руководитель фирмы холодильных установок его родной племянник мистер Бобби Хапкинс-младший.

Хапкинсу-младшему было отчего радоваться. Вместе с трагическим сообщением, что его дядюшка застрял в антарктической льдине, он получил и весёленькое наследство в банке и всю холодильную фирму.

Бобби был так признателен легендарному дядюшке, что тут же изобрёл несколько совершенно новых видов мороженого.

Теперь одни любители обкусывали со всех сторон пломбир «Джон», другие облизывали шоколадного «Хапкинса», а третьи уписывали прозрачное – фруктовое с ягодкой внутри по названию «Джони в айсберге».

Кроме того, в благодарность за доброе дело племянник назвал именем дяди купленный по дешёвке теплоход и уже в третий раз отправлялся в туристическую экспедицию к южным морям на поиск замечательной льдины.

В честь замёрзшего героя на судне проводили самые разные конкурсы, сочиняли стихи, пели песни, писали картины.

На палубной эстраде сменяли друг друга музыкальные группы «ДРР» и «БРР», прихваченные Бобби Хапкинсом, чтобы создавать у публики самое бодрое настроение. А маленький помощник повара негритёнок Том сновал по палубе с фирменной повозкой, в которой не переводилось фирменное мороженое «Хапкинс» всех сортов.

Все туристы и члены экипажа целыми днями торчали на палубе в шортах. Особенно редакторы детских журналов «Пёсик» и «Котяра» , волосатенькие ножки которых прямо– таки обросли морской солью. От Хапкинса– младшего не отходил известный художник– портретист, украсивший его портретами уже весь пароход. Но и он то и дело бросал взгляды в морскую даль.

Дело в том, что благодарный племянник объявил премию в сто тысяч долларов тому, кто первый заметит среди океана злосчастную льдину, которую он, как вечный памятник мужеству, установит в специальном саркофаге...

Не принимали участие в конкурсе только два человека – капитан Пит Петькинсон и ещё один художник, который рисовал только солнце. Солнце на востоке, солнце в полдень, солнце перед закатом, заходящее солнце... Он уже нарисовал тысячи солнц, истратив все средства, и наконец натянул на раму собственные штаны, на которых тоже заалело заходящее солнце. Даже на плавках на маленькой заплатке у него сияло солнышко.

Так вот этот художник участия в конкурсе не принимал. Кое-кто говорил: зря! Ведь, выпади ему счастливый случай, сколько солнечного света появилось бы на его полотнах!

Но художник почему-то предполагал, что весёлый племянничек не только не надеялся, но и не собирался отыскивать эту льдину. А денежки от его затеи так и текли к

нему в карман. Ведь с каждого участника такого поиска дополнительная плата в сто долларов плюхалась к нему в сейф!

Путешественники над художником посмеивались и смотрели в океанскую даль. Но океан всё катил и катил волны, а айсберг почему-то не появлялся.

У кого-то от ветра уже обозначился насморк, у кого-то от солнца полезла кожа, у кого-то, как известно, кончались штаны. И настроение начало портиться!

Группы «ДРР» и «БРР» надоели. Они дррыгались и бррыгались до того, что у многих туристов началась новая болезнь – «Бырродррычание».

Бырродррычащие возмущались. Небыр– родррычащие ещё больше.

Даже редакторы «Котяры» и «Пёсика» перемяукались и перелаялись.

Нужно было что-то предпринять.

И Бобби Хапкинс со своей охраной, состоящей из четырёх скуластых Джеков и одного Джона, всё чаще запирался в своём палубном офисе, чтобы обдумать положение.

Четыре Джека угрожающе двигали мускулами, а Джон вглядывался в лица пассажиров и команды, вынюхивающе вытягивая нос... Но настроение от этого к лучшему, понятно, не менялось.

И вдруг, как весёленький золотой, перед Хапкинсом запрыгала такая радиограмма,

что он рассмеялся во все зубы – и три золотых клычка сверкнули у него во рту: «Динозавр! Катание на ките! Поездки на черепахах!»

– Охота на бегемотов! – подчеркнул Пит Петькинсон.

– Ну что, идём к острову? – спросил у пассажиров Бобби Хапкинс.

Взрослые раздумывали: за выход на берег– тысяча с носа! Детвора хором кричала:

– На берег!

Среди собравшихся на палубе возникли споры. Но дело, как ни странно, решил проголодавшийся любитель солнца. Он вдруг потянул носом, повернулся на северо-восток и воскликнул:

– Вы принюхайтесь, какие оттуда запахи! Вы только принюхайтесь!

И понятно, что запахи кока Борщика, от которых на берегу качались пальмы и падали в обморок попугаи, сделали своё дело. Нос «Джона Хапкинса» поколебался, развернулся и потянулся к берегам Тариоры.

СТО ТЫСЯЧ, МИСТЕР ХАПКИНС!

Пассажиры «Джона Хапкинса» ждали появления острова. Вдали уже зашумели птицы, закачались верхушки пальм, и все, особенно дети, так и повисли гроздьями на бортах.

И как-то незаметно туристы отвлеклись от главной цели экспедиции.

Только кто-то из редакторов, кажется, редактор «Котяры», мимоходом спросил:

– Мистер Хапкинс, а как же льдина?

– Смотреть во все глаза! – напомнил Хапкинс, спускаясь в бар выпить чего-нибудь прохладительного и отдохнуть перед островом.

Навстречу ему попался негритёнок Том, которого старший повар послал одновременно понюхать и доложить, чем так вкусно пахнет от этого неожиданного острова.

Том и сам несколько раз выбегал с камбуза глотнуть свежего воздуха, посмотреть на летучих рыб и, если повезёт, может быть, кое-что увидеть...

Но теперь всё было напрасно.

Все смотрели, как впереди ярко пылали цветы, играли в воздухе махаоны, качали верхушками пальмы, на одной из которых рубил орехи какой-то туземец. Среди пальм возвышалась, отсвечивая белизной, голова гигантского ящера. А перед островом выпускали фонтанчики два кита, кувыркались дельфины...

Мальчишки кричали:

– Смотрите, смотрите: на ките – человек!

Том втянул крепкий вкусный запах, Том

тоже посмотрел на китов и вдруг на удивление всем и самому себе закричал:

– Вижу! Есть! Вижу айсберг! В нём были люди!

Сидевший в баре Хапкинс, прыгнув через несколько ступенек, вылетел на палубу. Схватив бинокль и наведя на берег, он увидел мерцающий айсберг, наверху которого, бесспорно, просматривалась подтаявшая ниша от двух человек.

– Мистер Хапкинс! Мои сто тысяч долларов! – крикнул Том, протягивая ладошку.

– Что?! – спросил Хапкинс.

– Сто тысяч! – повторил Том. – Я ведь увидел эту льдину.

– Хм! Но я-то увидел её раньше! – хмыкнул Хапкинс.

– Вы отдыхали в баре, – невозмутимо заявил поварёнок.

– Я? Я, ожидая айсберг с родным дядей, спал?! Вы слышали эту наглость? – спросил он четырёх квадратных Джеков.

– Никогда! – вскричал один Джек.

Том хотел возразить, но на глазах у примолкшей от неожиданности толпы, играя мускулами, Джеки схватили мальчугана и потащили вниз по трапам.

А дальше произошло нечто вообще неожиданное.

Хапкинс навёл бинокль на берег и вдруг весь вытянулся, взмахнул руками и, закатив глаза, шлёпнулся на палубу: впереди в пальмовой юбочке совершенно живой и совершенно невредимый стоял его дядюшка,

благодаря чьей трагической смерти он стал президентом холодильной компании.

Хапкинс-младший готов был развернуть судно и скомандовать: «Полный назад!» – но было поздно.

Детвора уже съезжала по поручням на спину примчавшегося к борту Землячка, взрослые садились в боты и шлюпки. Люди торопились на остров. И только откуда-то из глубины теплохода всё ещё раздавался крик:

– Так нечестно, мистер Хапкинс! Мои сто тысяч, мистер Хапкинс! Мои сто тысяч!

ВСЁ ДЕЛО В САРДЕЛЬКАХ...

За какие-нибудь полчаса берег Тариоры уже гудел, как неожиданно вспыхнувший карнавал. Певчие птицы в пальмах обрадованно кричали и что-то высвистывали. Разговорившиеся попугаи выступали с приветственными речами, увидев внизу настоящую родню: «Джон Хапкинс» так и выплёскивал целые фейерверки разодетых туристов в красных, жёлтых, зелёных майках и разноцветных шапочках.

Одна за другой к острову торопились шлюпки, и пассажиры с детьми бежали занимать очередь к Землячку и Сынку. Казалось, все животные: и киты, и дельфины, и черепахи – сами старались изо всех сил угодить детям и радостно подставляли им

спины. Брызги и крики летели во все стороны.

Правда, за детворой внимательно наблюдала Матрёшкина и свободный пока Челкашкин присматривал, чтобы никто не лопнул от смеха и не заработал хороший синяк.

Любители кухни облепили Борщика, так что его колпак еле виднелся из жующей, чмокающей и охающей толпы. Казалось, что там начинают есть самого Борщика.

Многие туристы фотографировались в обнимку с пингвинами, некоторые пробовали взобраться на динозавра или сидели на его хвосте...

А часть серьёзных пассажиров: учёные, журналисты, редакторы «Котяры» и «Пёсика» – толпились возле айсберга, взмахивали руками и перебрасывались умными фразами:

– Десять лет в одной льдине!

– Да... Отличное название для мемуаров!

– Надо подать идею!

Кто-то щёлкал фотоаппаратом, корреспонденты готовились снимать телепередачу!

А главное, все с любопытством наблюдали, как с капитанского катера навстречу к проведшему десять лет в льдине Джону Хапкинсу протягивал руки румяный рыжеватый президент фирмы «Джон Хапкинс» Бобби Хапкинс-младший.

–Дядюшка, дорогой дядюшка! Вы ли это?

– Наверное, я! – иронично вздохнул Хапкинс, прижимая к бедру юбочку.

– Один?!

– Почему один? С мистером Стёпкой. – И Хапкинс-старший показал племяннику на приближающегося Стёпку, который показался Бобби Хапкинсу собственным отражением: такая же рыжая голова, плутоватые глаза. Правда, у мистера Стёпки нос смотрел немного вверх, а у племянника – вниз. Зато три золотых зуба сверкали посреди рта, совсем как его собственные!

– И десять лет там? – вздрогнув, спросил Хапкинс-младший.

– Все десять! – гордо сказал старший и тут, демонстрируя отличную память и острое зрение, спросил: – А это ты, Бобби?

Даже через десять лет трудно было не узнать в бойком молодом человеке маленького когда-то, деловитого Бобби, который наверняка стал уже Бобби Хапкинсом-младшим...

– И конечно, уже президент фирмы? – дополнил вопрос бывший президент.

– А откуда вы это знаете?! – ошарашенный Бобби широко раскрыл глаза, и все вокруг удивлённо примолкли.

Но дядюшка только пожал плечами: хватка племянника, который не упустил бы лакомый кусочек, в семье Хапкинсов вызывала уважение.

– И фирма – твоя?

Хапкинс-младший расцвёл и утвердительно всплеснул руками.

– И теплоход твой? – вздохнув, кивнул Хапкинс Джон в сторону «Джона Хапкинса».

– Мой! И ваш! – крикнул Бобби, чтобы все слышали и знали, что младший Хапкинс старшего не бросил, не вычеркнул, не забыл!

Тут живо защёлкали фотоаппараты, зажужжали телекамеры: все ждали, что дядюшка и племянник бросятся наконец в объятия друг друга.

Но старший Хапкинс глубоко вздохнул, а младший промолвил:

– Вы словно сожалеете о том, что мы с вами стали компаньонами...

– Да, – признался старший, к неудовольствию младшего. – Но, – попробовал объяснить он, – совершенно по иной причине.

– Но какой же? – удивлённо распахнул золотозубый рот Бобби. По какой ещё причине можно было вздыхать при такой прекрасной встрече?

– По такой, – виновато шепнул Хапкинс-старший, чтобы никто не услышал, хотя все вокруг навострили уши. – По такой, что ни фирма, ни пароход, ни компания ... уже не твои и не мои... А я – простой работник... президента острова...

– Как?!! – воскликнул Бобби. И всем показалось, что он – да и все остальные —

разом подпрыгнули и на какой-то миг зависли в воздухе.

– Так! – развёл руками Хапкинс.

– Не может быть! У нас с вами миллионы!

– Миллионы в банке, а чеки на миллионы – у другого, – сказал потихоньку старший Джон.

– У кого же? – белея, прошептал Хапкинс-младший.

– У мистера Стёпки. – И Джон Хапкинс показал глазами на двойника Бобби, который благожелательно улыбался им обоим, не зная, что он уже давным-давно владелец стольких чудес.

– Так в чём же дело? В женщинах, в-кар– тах, разбое? – горестно воскликнул Бобби.

– Ах, дорогой мой, ты не поверишь, но дело в сардельках, – честно признался старый Джон и вздохнул, как при самом лучшем в мире воспоминании.

– И сколько же вы на них просадили?! – подпрыгнул опять Бобби, как маленький разъярённый динозавр, а вместе с ним подпрыгнул динозавр большой, два испуганных редактора и корреспондент.

– Пятнадцать миллионов долларов, – улыбнулся Джон. – Десять чеками и пять в долг!

– Пятнадцать миллионов! Задохлые сардельки? Старый башмак! Да лучше бы вы не вылезали из вашей дурацкой льдины! – воскликнул наконец Бобби.

Других слов от своего кровного племянника улыбнувшийся старый башмак и не ожидал!

– Пятнадцать! – повторил Бобби и второй раз за день плюхнулся на затылок, будто получил увесистой сарделькой по голове.

Хорошо, что рядом оказался Челкашкин, штрафовавший нерях за разбросанные обёртки от конфет и жевательной резинки. Он приложил ухо к груди Бобби, пару раз шлёпнул его по щекам и крикнул:

– Борщик, компоту!

Компот подействовал. Дядя наклонился к племяннику, и открывший глаза Бобби, с ненавистью взглянув на артельщика, спросил:

– А Стёпка всё это понимает?

– Не думаю, не думаю! – поднял брови Хапкинс.

– Тогда тсс! – И Бобби приложил к своим золотым большой толстый палец.

Оказавшиеся в толпе Солнышкин и Перчиков, хотя и были озабочены обдумыванием своих проблем и загадок, уловили, однако, некоторые слова по поводу артельщика и чеков, но не придали им пока что серьёзного значения...

Они только обратили внимание на то, как энергично вскочивший Бобби Хапкинс осмотрел айсберг, постукал по нему пальцем, что– то соображая, сощурил глаз на дядюшку и в сопровождении четырёх скуластых Джеков

запрыгал на катерке к сияющему в зеркальной голубой воде «Джону Хапкинсу».

ИСТИНЫ КОКА БОРЩИКА

Солнышкин и Перчиков выбрались из толпы озадаченных корреспондентов и, удивляясь тому, как быстро наворачивается клубок всяких неприятностей и загадок, шагали мимо прилавков с кокосами и бананами к Борщику, чтобы прихватить хотя бы по паре поджаристых блинов, которыми уже хрумкал весь пляж, когда их догнал возмущённый Челкашкин.

– Вы видели? – спросил он. – Все видели? Так как вы думаете, из-за чего чокнулся этот деятель? – Он ткнул пальцем в сторону «Джона Хапкинса». – Не знаете! А я вам скажу! Из-за вашего любимого Борщика!

Друзья улыбнулись.

–Да-да!—согласно кивнул Челкашкин. – Я его предупреждал, чтобы он не очень увлекался запахами! От них ведь не только у людей, но даже у птиц случаются повальные обмороки!

С качавшейся у головы динозавра пальмы в это время действительно шлёпнулся одуревший то ли от запахов, то ли от собственных выступлений попугай.

– Мои запахи?! – воскликнул услышавший этот разговор даже сквозь толпу Борщик. – Да без моих запахов на этом острове, может, не было бы ни одного человека! – И в этом он, как известно, был близок к истине. – Ни одного человека и ни одного доллара! – И он потряс над толпой пачкой так необходимых команде бумажек.

Это было убедительно. Да и Перчиков с Солнышкиным вступились за старого приятеля. Они-то видели, что Бобби Хапкинс рухнул не из-за каких-то запахов или даже солнечного удара.

Гораздо сильней оказались слова о миллионах, о мистере Стёпке... И по взглядам, которые Бобби недавно бросал в сторону артельщика, они могли предположить, что их бывшего члена экипажа, хотя он и «президент острова», могут ждать кое-какие неприятности.

С этим доктор согласился, потому что сам знал силу взгляда и силу внушения. Он тут же вспомнил, что его могут ждать пациенты и слушатели, так как на ноге динозавра висело объявление со стрелкой, указывающей направо: «Лечебные сеансы доктора Челкашкина» – и заторопился.

А Перчиков и Солнышкин, так и не пробившись к Борщику, прихватили по пухлому банану и отправились в ближнее к пальмовой роще бунгало, чтобы хоть немного вздремнуть после бессонной ночи.

Под крики детворы, ездившей на старых черепахах и плескавшейся под наблюдением Матрёшкиной возле китов, они быстро засопели. И казалось, а, может, так и было, сам остров потихоньку их покачивал и укачивал. Солнышкину даже приснилось, что напротив него, прижимаясь щекой к голубому глобусу, дремлет за столом старый Робинзон. К нему подходит бабушка и вздыхает:

– А где там наш Алёша?

– А вон, видите, они плавают с Матрёшкиной.

– Славная девушка, – сказала бабушка и вдруг всплеснула руками: – Плавать-то он плавает, а деньги Маше Парусковой отправить забыл.

– Пусть поплавают, – сказал Робинзон.

– Нет! – крикнула бабушка. – Пора его будить!

Робинзон так стукнул пальцем в глобус, что раздался грохот и где-то около Солнышкина огромный попугай Стёпкиным голосом истошно завопил: «А-а-а-а!»

Солнышкин открыл глаза и вскочил.

Рядом, возле бунгало, кружась на одном месте, истошно вопил артельщик и хватался за брюхо, из которого вываливались горячие блины.

«Я ПРЕДУПРЕЖДАЮ», – ГОВОРИТ СОЛНЫШКИН

В то самое время, когда Перчиков и Солнышкин отправились отдыхать, ликующий

артельщик покатился совсем в другую сторону. Его несло в действительно радостной эйфории: ему – хе-хе! – кивнул головой сам Хапкинс-младший, он вроде бы назвал его президентом! Корреспонденты набросали тысячу таких мыслей, что у Стёпки заранее перед глазами так и сыпались доллары, доллары, доллары! За мемуары – доллары, за вещички зимовщиков – доллары! За штаны Хапкинса – миллион, за шубу – миллион, за унты – миллион. Да если просто организовать выставку – штаны и шубы, шубы и штаны – и то миллион!

Миллионы летали в воздухе, и он приплясывал и хихикал, пока не влетел в то самое бегемотье болото, в котором сейчас дремал единственный оставшийся на острове поросёнок.

В радости Стёпка опустил на него пятку и тут же испуганно подпрыгнул: поросёнок издал отчаянный хрюк и поддал обидчику в одно весёлое место так, что тот взвыл и, вытаращив глаза, бросился от гип-по-по– там-ма. Гиппопотам бежал аа Стёпкой, Стёпка за гиппопотамом. Оба они, визжа и хрюкая, мчались по кругу, когда вдруг сзади среди ясного неба грохнул грохочущий гром, и артельщика каким-то толчком вынесло к спокойному океану, к бунгало, где вблизи от своего изваяния спал, задрав носик, Перчиков и его друг Солнышкин.

Они, покачиваясь, спали, а прямо возле них на двух тарелочках, покачиваясь и дымясь, пузырились от масла горячие стопки блинов, которые только что «втихаря», как говорят моряки, оставил своим приятелям и защитникам внимательный Борщик, потому что он был из породы людей, которые любят устроить незаметно хорошим людям какой– нибудь маленький праздник.

Стёпка, понятно, относился к совсем другой породе. Поэтому, хапнув так и шипящие блины, сунул их под рубаху и тут же завертелся и завопил, будто под ним дёргался сразу десяток поджаренных гиппопотамчиков.

– Чего орёшь? – спросил, продирая глаза, Перчиков.

– Чего вертишься? – спросил, оглядываясь, Солнышкин.

– Печёт! – крикнул артельщик, прижимая шипящие блины к животу.

– А зачем хапал, – усмехнулся Солнышкин, увидев пустые тарелки и сообразив, в чём дело.

– Греюсь, после десяти лет в льдине греюсь! – соврал артельщик первое, что плюхнулось в голову.

–Ладно, грейся... – сказал Солнышкин. – Только не дури. И будь повнимательней со всеми этими Боббиками и Джеками. Как бы не было неприятностей.

– Ладно-ладно, знаем! – вспыхнул артельщик, вспомнив про пять миллионов. – Знаем, от кого беречься.

– Я предупреждаю серьёзно, – сказал Солнышкин. – А там дело хозяйское.

Кажется, самое близкое будущее готовило артельщику неприятности, куда большие, чем потеря каких-нибудь пяти миллионов «зелёненьких».

Одно из доказательств этого подоспело очень скоро.

ПОРЯДОЧНОСТЬ – ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!

Едва куда-то отчалил артельщик, из тех же пальмовых зарослей к бунгало выбежал с ружьём длинноногий человек в капитанской форме, в котором друзья тут же узнали капитана теплохода «Джон Хапкинс».

Он тяжело дышал, оглядывался и нервно покусывал рыжие, как и бакенбарды, усы. Видно было, что у него из-под ружья только что ушла очень крупная дичь.

– Что с вами? – спросил Солнышкин.

Но в ответ от него услышали:

– А нет ли здесь поблизости почтовой конторы?

Правда, разглядев двух моряков, он, вздохнув, сказал:

– Разрешите представиться: Пит Петькинсон, капитан «Джона Хапкинса».

Капитан был хорошим моряком. Но кроме любви к морю, им владели ещё две страсти – охота на крокодилов, бегемотов и любовь к почтовым маркам. Все его альбомы с детства были забиты зубчатыми треугольничками, квадратиками, ромбиками. Собственно, и коллекционировал он марки дальних земель, на которых были корабли, паруса и самые дикие звери: львы, тигры, зебры, утконосы, жирафы, страусы...

Море он любил, марки он очень любил.

А вот чего он не любил, так это невероятного группового дырробррычанья, от которого рушилось всё прекрасное, дрыгалась луна, брыкались звёзды и разваливались мозги!

И, ворча: «Ещё один такой бырр, и я откину свои длинные дррыги», – он сбегал куда подальше на своих длинных ногах в поисках дичи и почтовых марок.

Вот и теперь он бросился в чащу тропического леса за каким-то огромным животным и даже дал вслед ему хороший, но неудачный залп.

Однако по его полному презрения и негодования лицу было видно, что не одно только музыкальное возмущение переполняло его сейчас.

– Что с вами? – в один голос с участием спросили Солнышкин и Перчиков.

– Ах, молодые люди, – вздохнул вдруг Петькинсон. – Знаете, очень плохо, если

люди не понимают, что, кроме хорошего судна, капитану в жизни ещё нужней хорошая репутация. Кое-кто этого совершенно не понимает и не желает понимать! – огорчённо воскликнул он и тут же твёрдо заявил: – А я не желаю участвовать ни в каких сомнительных делах. Ни в каких! – потряс он огромным пальцем. – Я им так и заявил. А они просто вышвырнули меня, капитана, с совещания...

– А что за дело? – полюбопытствовали друзья.

– А как по-вашему, – доверительно спросил капитан, – упрятать живых людей, недавно вырвавшихся из льдины, снова в ту же льдину, это как, а?

– Снова в льдину?

У Солнышкина сквозь загар пробились веснушки, а Перчиков заранее покрылся гусиной кожей.

– Именно! Именно! – воскликнул Петькинсон. – Это порядочно? А удалять капитана, выразившего несогласие, справедливо?

– Совершенно несправедливо! – возмутился Солнышкин.

– Да просто непорядочно! – согласился Перчиков.

– Вот и я так думаю! – гордо вскинув продолговатую рыжую голову, изрёк капитан и вздохнул: – А я считаю, порядочность – превыше всего!

Солнышкин и Перчиков считали точно так же. И, увидев это, Пит Петькинсон продолжил:

– А что поделаешь? Вот мы тут считаем так, а они там, говорю это вам как порядочный моряк порядочным морякам, разрабатывают какой-то очень непорядочный план.

Солнышкин насторожился. Он хотел, он должен был выяснить, что это за план! Но Петькинсон, вздохнув, поискал что-то глазами и снова спросил:

– А где здесь почтовая контора?

«НАМ НЕ ПРИВЫКАТЬ!» —ГОВОРИТ ПЕРЧИКОВ

Вождь племени Тариоры, понятно, не успел открыть на острове почту, но, однако, спросил:

– А что бы вы там хотели?

– Марки! – бросил Петькинсон. Он даже удивился вопросу.

– Марки?! – воскликнул Перчиков. – Вы тоже собираете марки?

Можно себе представить, что значит для коллекционера встретить собрата, да ещё на почти необитаемом острове!

В несколько минут они подружились и стали так счастливо вспоминать все эти треугольнички, квадратики, ромбики, что Перчиков пообещал обязательно выпустить

хотя бы несколько экземпляров марки острова Тариора, а Солнышкин хотел предложить изобразить на марке Матрёшкину, которая неподалеку возила ребят на Землячке и его весёлом питомце.

Но вдруг Петькинсон насторожился. С борта «Хапкинса» донеслись ужасно сверлящие звуки: «Дррр! Бррр! Дррр! Бррр!» – и ещё один попугай грохнулся с пальмы на берег.

– Вы слышали? Вот это и есть часть их плана, – зашептал Петькинсон. – Забивать людям самые умные мозги этой дррузыкой и бррузыкой, а в момент дурмана творить свои самые тёмные дела!

– Так что же это за план? – насторожился Солнышкин, которому не хотелось верить, что в таком солнечном мире под шелест волн и пение птиц могут замышляться какие-то чёрные дела.