Текст книги "Караван специального назначения"
Автор книги: Виталий Мельников
Соавторы: Евгений Берестов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Совещание начнется послезавтра ровно в одиннадцать, я буду в девять. Все, – сказал Аманулла-хан и повесил трубку дворцового телефона.
В сопровождении двух офицеров он вышел во двор и направился к своему «нэпиру». На эмире был полосатый френч, бриджи и сапоги с ботфортами. Он сам сел за руль: офицеры расположились на заднем сиденье.
Весна лишь недавно вступила в свои права, но снег уже растаял, и грязные ручьи полностью исчезли с улиц Кабула. Стоял теплый солнечный день. Машина мчалась в Пагман, летнюю резиденцию эмира, расположенную в двадцати восьми километрах от столицы, Чудесное место для отдыха, где Аманулла-хан, будучи еще принцем, любил часами гулять по тенистым аллеям парка.
Королева Сурайя, стройная грациозная женщина с большими карими глазами, бросилась навстречу мужу, обвила руками шею.
– Я ждала тебя!
– Ты встречаешь, как будто я вернулся из дальнего путешествия, – рассмеялся Аманулла.
– Мне кажется, – немного печально ответила Сурайя, – в этот месяц ты действительно удалился от меня. Теперь ты стал эмиром, весь в государственных делах.
– Скоро совсем забудешь обо мне.
– С кем же я тогда буду решать государственные дела? – неуклюже отшутился Аманулла. – Ты – мой главный советник.
Эмир нежно взял жену за руку и направился во дворец.
– Скажи, твой отец уже приехал?
– Он ждет тебя в зале, – ответила Сурайя.
Махмуд-бек Тарзи уже спешил навстречу в сопровождении следовавшего за ним повсюду как тень гиганта телохранителя.
– Ваша дочь жалуется, что ей плохо живется, – первым начал Аманулла-хан. – Скучно ей в нашем захолустье.
– Конечно, мы не в Париже, балов, танцев, европейских развлечений у нас нет. Но придется потерпеть, – сказал Тарзи, строго взглянув на Сурайю.
– Вы оба прекрасно знаете, – вспыхнула Сурайя, – что я никогда не мечтала о развлечении. Меня гнетет бессмысленность моей жизни. Я чувствую себя в заточении, как эти ручные газели в саду. Единственное, чего мне хочется, – быть полезной. Неужели это невозможно? – Она замолчала. Большие карие глаза ее сверкали. Аманулла-хан бросил на жену восхищенный взгляд.
– Повсюду, – с жаром продолжала королева, – только и говорят о речи, которую Аманулла произнес в Верхнем саду. Теперь все народы, населяющие Афганистан, объявлены равноправными, и индусы больше не обязаны носить желтую чалму. А женщины все еще в чадре. Разве это не позор?
– Наберись терпения, Сурайя, – задумчиво произнес Аманулла-хан, – всему свое время. У нас и без того слишком много врагов, противников любых реформ. Но, можешь поверить, настанет время, и женщины выйдут на улицы без паранджи. Уже в этом году мы откроем в Кабуле женскую школу. А теперь, прошу тебя, оставь нас. У меня важный разговор с твоим отцом.
Когда Сурайя удалилась, Аманулла-хан и Тарзи сели в мягкие кресла напротив друг друга. Некоторое время эмир молча посасывал позолоченный мундштук кальяна, потом спросил:
– Может быть, мы и в самом деле заходим слишком далеко? Например, разве не опасно лишать мулл государственного содержания? Они обозлятся, начнут мутить народ.
– Нет, – твердо сказал Тарзи. – Прогресс остановить нельзя. К переменам нужно приступать решительно. Народ пойдет за нами только в том случае, если поверит, что мы последовательны в своих решениях и не намерены от них отступать. Муллы, которые желают блага своему народу, будут с нами, а поддерживать средствами государственной казны тех, кто привык плести заговоры и интриги, бессмысленно.
– Меня, – сказал Аманулла-хан, – больше беспокоит то, что до сих пор нет никакого ответа на наше письмо вице-королю Индии лорду Челмсфорду.
– Я вас предупреждал, – спокойно возразил Тарзи, – что Челмсфорд не будет торопиться с ответом. Он специально медлит, чтобы проверить нашу решимость.
– Вы всегда все знаете заранее, – испытующе улыбнулся Аманулла-хан. – Скажите, какой же будет ответ?
Тарзи строго посмотрел на него, поправляя ордена на мундире, торжественно произнес:
– Я думаю, лорд Челмсфорд сделает вид, что не понял наших требований. Не может быть, чтобы Британия так просто согласилась с нашей независимостью.
– Значит, – сказал Аманулла-хан, – остается один путь – война.
– Другого выхода нет, – подтвердил министр.
– И вы не боитесь превосходства англичан в численности войск, не говоря уже о качестве вооружения? – спросил эмир.
– У нас нет другого выхода, – повторил Тарзи. – Однако, – тут же добавил он, – не стоит переоценивать и английскую армию. А во-вторых, не следует забывать, что у них нет надежного тыла. В Индии постоянные волнения.
– Мы совершенно одни, – мрачно произнес Аманулла-хан, – помощи ждать неоткуда. Возможно, – испытующе взглянул он на Тарзи, – следует обратиться к Германии? Немцы давно обещали помощь в борьбе с Англией.
– Ни за что на свете, – с жаром возразил министр. – У немцев свои интересы. Их цель – ослабить позиции Англии на Востоке, но сильный Афганистан им тоже не нужен. И тех и других устраивает лишь одно: слабая страна в центре Азии, которую можно эксплуатировать и извлекать свои выгоды. Нет, – продолжал Тарзи уже более спокойно, – англичане на Востоке – явление временное. Рано или поздно их выгонят из Индии, и они потеряют в Азии главную точку опоры. Другое дело – Россия. Она наш сосед навсегда. С ней могут сложиться справедливые и равноправные отношения. К ней мы и должны обратиться. И сделать это немедленно. Я в этом глубоко убежден.
– Как я понимаю, послание уже готово? – спросил эмир.
– Здесь два письма, – Тарзи протянул Аманулле-хану перевязанную алой шелковой лентой папку, – от вашего величества Ленину и мое письмо министру иностранных дел Чичерину.
– Вы уверены, что большевики нас поддержат? – вопросительно поднял бровь эмир.
– Да! – коротко и твердо сказал Тарзи. – Об этом говорит вся их политика. В январе Баркатулла[2]2
Баркатулла – один из лидеров индийской революционной организации «Гадр».
[Закрыть] был в Москве, встречался с Лениным. Он говорит, что Ленин горячо сочувствует нашей борьбе за независимость.
– Что ж, будем надеяться, что Баркатулла не ошибся, – задумчиво произнес Аманулла-хан. – Тем более что это – наша единственная надежда.
Он развязал ленту и раскрыв папку, начал читать:
– «Хотя Афганистан по духу и природе своей со времени своего основания и возникновения всегда был сторонником свободы…»
Глава пятая
– Где же он? – растерянно озираясь, спросил Чучин, остановившись на пороге длинной комнаты, слабо освещенной двумя медными керосиновыми лампами.
– Да вот, перед вами, – офицер кивнул на невысокого рябого человека, который казался совсем карликом рядом с двумя рослыми гвардейцами. Человек испуганно вглядывался в лица вошедших.
Иван лишь устало махнул рукой.
– Эх вы, арестовали какого-то хлюпика, будь он неладен, а рябого опять упустили…
Переводчик перебросился несколькими фразами с офицером и повернулся к Ивану:
– Он говорит, другого рябого в Мазари-Шарифе не видели. Именно этот сегодня был около караван-сарая. Говорит, из любопытства в ворота заглядывал.
– Скажи, чтобы его отпустили, – расстроенно произнес Иван. – Передай афганцам наши извинения и объясни, что произошла ошибка.
Он повернулся и, виновато взглянув на молчавшего все это время Гоппе, вышел из комнаты…
Вновь неопределенность… Вновь тягостное чувство неизвестно где таящейся опасности и беды, незримо, но неотступно следовавшей по пятам, И еще. Недоверие. Раздражающее, досадное недоверие к тем, кто, возможно, его ни в коей мере не заслуживал. Да и не было в натуре Ивана ни способности, ни желания подозревать и сомневаться в своих же, в тех, кто воевал рядом, плечом к плечу… Но сейчас шла война. Война с подлым, незримым врагом, жестоким и последовательным в ударах, наносимых из-за угла. И с таким врагом Чучин столкнулся впервые.
На следующее утро к Чучину зашел Камал, и они вместе отправились прогуляться по городу. С удивлением для себя Иван заметил, что стал сдержаннее с журналистом. Не то чтобы у него закрались сомнения в искренности Камала, скорее он больше стал сомневаться в самом себе. К тому же опять мелькнула тень рябого. Предостережения Тегера тоже сыграли свою роль. Иван вслушивался в каждое слово Камала, однако удивительная откровенность журналиста совершенно обезоруживала его.
Камал рассказывал об обычаях своего народа, о тяжелом труде крестьян, единственным орудием у которых оставался примитивный дедовский кетмень. Они даже зашли на шелкопрядильную фабрику, где вряд ли что-либо менялось в последние двести лет.
– Нравится тебе у нас? – спросил Камал, и, заметив, что Иван медлит с ответом, добавил: – Люди у нас живут, конечно, бедно и убого, но сейчас многое делается для того, чтобы улучшить их положение.
– Мне не нравятся ваши улицы, – откровенно признался Чучин. – Уныло очень. Все жилища одинаковые. Стены глухие, без окон. Не поймешь, где кончается один двор и начинается другой.
– Так уж веками сложилось, – развел руками журналист. – Даже богатые люди не украшают своих домов снаружи. Зато внутри уютно. У нас говорят: «Взгляд разрушает дома».
– Не понял, – глянул на Камала Иван.
– Все просто, – улыбнулся журналист. – Люди хотят избежать чужой зависти и злобы.
– Главное, значит, от своего соседа спрятаться? Нет, такая жизнь не по мне! Я последнюю избу в вологодской деревне на такой дом не променяю. Честному человеку незачем от других таиться.
Шли молча, Иван ощущал неловкость. Он чувствовал, что говорил слишком резко, и не знал, как загладить свою оплошность.
– Смотри! – вдруг остановил его Камал и показал на ребят, веселой гурьбой следовавших за худощавым юношей с коротко подстриженными аккуратными усиками. – Это школьники. Аманулла-хан приказал всех обучать грамоте. А вот этих чиновников видишь? – показал он на молодых людей в европейских спортивных костюмах, проезжавших мимо на лошадях. – Знаешь, куда они направляются?
Чучин пожал плечами.
– Тут недалеко футбольное поле оборудовали, – с довольным видом объяснил Камал. – Нет, что ни говори, а у нас перемен много. Вот, скажем, в учреждениях столы и стулья появились. Тебе это, может быть, покажется смешно, а для нас – целое событие.
Они свернули на шумную базарную улицу и сразу оказались в центре гомонящей толпы. Иван хотел снова повернуть в какой-нибудь тихий переулок, но застыл на месте, пораженный неожиданным зрелищем.
– Что это? – вырвалось у него.
Высокий грузный человек стоял под лучами палящего солнца, прижавшись головой к столбу. Лицо его было белым как полотно, одежда взмокла от пота. Чучин не сразу понял, что означала такая странная поза. И вдруг увидел: ухо человека прибито гвоздем к столбу.
Иван почувствовал, как кровь ударила в виски и пересохло во рту. Первым желанием было броситься на помощь, что-то предпринять, но что?
Он в растерянности повернулся к Камалу, который разговаривал со стоявшим рядом полицейским.
– Эх, вы! – сквозь зубы процедил Иван. – А ты говоришь – эмир, революция, реформы…
– Этот человек нарушил приказ наместника края, и тот его наказал, – смущенно объяснил журналист. – Мне и самому стыдно, когда я вижу такое. Трудно поверить, но мы живем еще в век феодализма. Нельзя изменить все разом. Однако я верю, что школьники, которых мы сегодня видели, не захотят терпеть такие порядки… Мне, – добавил он после легкой заминки, – хочется, чтобы поверил и ты!
Когда Чучин вернулся в караван-сарай, то заметил, что дверь в его комнату приоткрыта.
«Странно», – насторожился Иван. Он подошел к двери и прислушался. Из комнаты доносился легкий шорох. Рука Ивана потянулась к маузеру. Он рывком распахнул дверь и увидел лопавшегося в его вещах худого парнишку в залатанном халате. «Помощник повара Файзулла», – сразу признал его Чучин.
Он схватил поваренка за шиворот. Файзулла не кричал и не пытался вырваться. Чучин потащил его в соседнюю комнату, где сидели Гоппе и Баратов.
В ответ на все вопросы Файзулла только хлопал глазами:
– Нечего с ним цацкаться, – наконец не выдержал Гоппе. – Отведем его к начальнику конвоя. Пусть сам решает, что с ним делать.
– Пошли! – скомандовал Чучин.
– Пожалуйста, не выдавайте меня! – испуганно захныкал мальчишка. – Делайте со мной, что хотите, лучше убейте, только не выдавайте…
– Зачем ты копался в моих вещах? – в сотый раз повторил Иван.
– Я искал деньги, – глотая слезы, всхлипывал Файзулла. – Если об этом узнает охрана, мне отрубят правую руку. Тогда, – жалобно молил поваренок, – я больше не смету помотать семье. Семья у нас большая, а отец старый и не может ее один прокормить.
Файзулла, громко плача, бросился на землю к ногам Гоппе, умоляя простить его.
Ивану стало жаль парнишку. Он хорошо знал, что такое нужда и до чего она может довести человека. Сколько вот таких мальчишек, оборванных и голодных, похожих на загнанных зверенышей, встречал он в Ташкенте, куда они добирались в поисках куска хлеба невесть каким образом, порою – через всю страну.
– Что будем делать с ним? – резко спросил Чучин, пристально глядя в глаза Гоппе.
Гоппе был непреклонен.
– Его надо отдать охране, – ответил он, не задумываясь.
– Они же отрубят ему руку, – возразил Чучин, – здесь такой закон.
– Значит, заслужил, – настаивал на своем Гоппе. – Мы не имеем права вмешиваться в их порядки.
– Но мы погубим его семью, – не сдавался Чучин.
– Почему мы? – раздраженно парировал Гоппе. – Может быть, он все врет? Откуда мы знаем, что у него на уме и что он искал на самом деле?
Гоппе посмотрел на Ивана, но, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону и махнул рукой Файзулле:
– Ладно. Иди. И чтобы больше я тебя не видел.
МИССИЯ В МОСКВЕСмеркалось. Мухаммед Вали-хан отрешенно смотрел в окно вагона, хотя разглядеть там что-либо было уже невозможно. Силуэты медленно проплывавших мимо строений сливались в один темный непроницаемый фон.
– Знаете, Султан Ахмед, – блеснув золотом генеральских погон, повернулся наконец Вали-хан к сидевшему напротив секретарю – совсем еще молодому человеку в офицерской форме, – честно говоря, меня тоже не покидает ощущение, что мы не вовремя едем к русским. Да-да, не вовремя, – заметив его удивленный взгляд, повторил генерал. – Русским теперь не до нас. Идет война, повсюду разруха, голод. Разве могут они сейчас заниматься еще и нашими проблемами?
– Боюсь, что вы правы, – вступил в разговор сидевший в углу человек в мундире казия[3]3
Казий – судья.
[Закрыть] афганской армии – Мовлеви Сейфуррахман-хан. – Русским сейчас очень трудно. Мне сегодня сообщили, что их главная газета «Правда» вышла на одном листке, потому что не хватает бумаги. Да что там бумага – у них нет ни продовольствия, ни оружия, ни медикаментов. Антанта готовит новое наступление…
– Все это так, – задумчиво произнес Вали-хан. – Но в то же время Ленин и в прошлом году говорил о поддержке борьбы порабощенных народов Востока. Разве тогда большевикам было легче?
Генерал снова бросил долгий взгляд в окно, а затем продолжал:
– Мы проделали нелегкий путь, и это даже хорошо, что пришлось проехать через всю страну и увидеть их жизнь своими глазами. Людям, которые так мужественно борются за свои идеи, можно верить.
Дверь в купе открылась, пропуская четвертого члена миссии – секретаря Феиз Мухаммед-хана.
– Господа, – мягко улыбнулся он, – вы так увлеклись разговором, что не заметили, как мы прибыли в Москву.
За окнами вагона ярко горели вокзальные огни, освещая большую группу встречающих. Их шляпы-котелки и строгие темные костюмы резко контрастировали с внешним видом остальной публики, заполнившей перрон. Через минуту заведующий ближневосточным отделом Народного комиссариата иностранных дел Нариман Нариманов вошел в вагон. Вали-хан поднялся Навстречу.
– Добро пожаловать! – протянул руку Нариманов. – От имени Советской власти и Народного комиссариата иностранных дел я приветствую в вашем лице дружественный нам Афганистан и его первого посла в нашей столице.
Члены афганской миссии во главе с генералом Мухаммедом Вали-ханом вышли на перрон. За ним следовали шесть телохранителей в ярко-красных, расшитых золотыми позументами бешметах и черных каракулевых шапках. Под звуки «Интернационала» афганцы прошли перед строем почетного караула.
Через два дня после прибытия в Москву, 12 октября 1919 года, афганская миссия была принята народным комиссаром иностранных дел Георгием Чичериным, а еще через два дня ровно в 19.00 генерал Мухаммед Вали-хан вошел в рабочий кабинет Ленина.
Владимир Ильич вышел из-за стола.
– Я очень рад видеть в столице нашего рабоче-крестьянского государства представителя дружественного нам афганского народа, народа, который страдает и борется против империалистического ига.
– Я надеюсь, – ответил посол, – что вы поможете освободиться от гнета европейского империализма всему Востоку. Мы тяжело страдали от английских захватчиков и готовы биться с ними до последней капли крови. Они не только ваши враги, они враги всех народов, которые стремятся к свободе.
– Вы правы, – сказал Ленин. – Империалисты – наши общие враги. Им нужен Афганистан как опорный пункт для расширения своих колоний и для нападения на Советскую Россию. Но им не удастся повернуть историю вспять.
– Скажите, – после паузы неожиданно спросил Владимир Ильич, – а какие у вас остались впечатления от поездки через нашу страну? Наверное, очень устали?
– Путь был долгим, но дал нам возможность многое увидеть и понять, – дипломатично ответил Вали-хан. – Но, откровенно говоря, увиденное заронило и сомнения – вовремя ли мы приехали.
Владимир Ильич прошелся по кабинету.
– Вам в пути приходилось беседовать с нашими людьми? – спросил он.
– Да, конечно, и очень со многими, – подтвердил Вали-хан. – Хотелось разобраться во всем, что у вас происходит. И знаете, лично на меня увиденное произвело огромное впечатление. Когда мы вернемся в Афганистан, расскажем о мужестве и стойкости ваших людей.
– А ведь они и стойкие и мужественные, – живо откликнулся Владимир Ильич, – потому, что поняли, будущее в их собственных руках. Они осознали свою ответственность, и в них пробудился настоящий интерес к жизни. Ваш народ теперь тоже почувствовал в себе достаточно силы, чтобы прогнать англичан, и я уверен – он добьется своего. А насчет того, что вы приехали не вовремя, – продолжал Ленин, – ошибаетесь. Я хотел бы просить вас выступить в Большом театре, рассказать о борьбе афганского народа. Сами увидите, с каким вниманием вас будут слушать.
Мухаммед Вали-хан протянул Ленину пакет.
– Имею честь вручить главе свободного русского пролетарского правительства послание от моего повелителя и надеюсь, что то, о чем говорит афганское правительство, обратит на себя внимание Советской власти.
– Самым внимательнейшим образом и в ближайшее время изучим письмо Амануллы-хана, – ответил Владимир Ильич, – и непременно сразу же дадим ответ.
МИССИЯ В ЛОНДОНЕВ комнату негромко постучали, и на пороге появился лощеный английский чиновник.
– Надеюсь, у вашего превосходительства нет претензий к гостинице? – вежливо осведомился он. – Здесь останавливается только избранная публика.
Генерал Мухаммед Вали-хан ответил легким кивком и сдержанно поблагодарил.
– Ваше превосходительство, – продолжал чиновник, – сэр Эдвин Монтегю с нетерпением ждет вас.
– Сэр Монтегю? – удивленно поднял глаза Вали-хан. – А при чем тут министр по делам Индии?
– Сэр Монтегю, – почтительно парировал чиновник, – в курсе всего, что происходит в Азии.
– Передайте сэру Монтегю, – решительно произнес Вали-хан, – что у меня нет проблем, на обсуждение которых стоило бы отнимать его время. Кроме того, я попросил бы выяснить, когда меня сможет принять министр иностранных дел лорд Керзон.
Чиновник поклонился и молча вышел.
– Как вы думаете, лорд Керзон примет нас? – обратился Вали-хан к Феиз Мухаммед-хану.
– Я думаю, особой радости такая встреча ему бы не доставила, – ответил тот, – он все еще относится к Афганистану как к британской колонии. Уверен, что лорд Керзон постарается избежать встречи.
– В таком случае, – сказал Вали-хан, – я немедленно покину Лондон. С сэром Монтегю нам обсуждать нечего.
Через час чиновник снова был в отеле.
– Мне поручено проводить вас, – сухо сказал он генералу.
Машина мягко затормозила перед особняком на Даунинг-стрит. Чиновник предупредительно распахнул дверцу перед Вали-ханом.
– Это министерство по делам Индии, – шепнул генералу сидевший рядом переводчик. – Форин-офис находится напротив.
Чиновник попытался что-то объяснить, но Вали-хан рывком дернул дверцу на себя.
– В гостиницу! – коротко бросил он шоферу, и, обернувшись к секретарю, распорядился: – Немедленно готовьтесь к отъезду.
В отеле его ждало сообщение, что лорд Керзон назначил афганскому посланнику аудиенцию на утро следующего дня.
Прием начался по всем правилам дипломатического протокола. Лорд Керзон встретил Вали-хана как старого друга и, горячо пожимая руку, поспешил принести свои извинения.
– К сожалению, не смог принять вас сразу. Увы, безумно много дел. Как здоровье Амануллы-хана? Как чувствует себя Махмуд-бек Тарзи? Я его очень уважаю. Это прекрасный дипломат.
– Слава аллаху, наш эмир чувствует себя хорошо, и у сардара Тарзи тоже все благополучно, – скупо ответил Вали-хан.
Лорд Керзон изучающе посмотрел на дипломата:
– Надеюсь, то, что было в прошлом и о чем давно уже пора забыть, не помешает установить дружеские отношения между нашими народами. Прямой долг нашего правительства помочь Афганистану стать сильным и независимым государством, которое сможет играть важную роль в Азии и во всем мире.
– Аманулла-хан обращался к его высочеству лорду Челмсфорду сразу после того, как стал эмиром, но лорд пренебрег его посланием, – сухо напомнил Вали-хан.
– Ну вот, вы опять за старое, – снисходительно улыбаясь, парировал лорд Керзон. – Политики должны смотреть в будущее, а не оглядываться назад. Именно поэтому мы желаем установить между нашими странами нормальные, я бы даже сказал – теплые отношения.
– Прекрасные слова, – согласился Вали-хан. – Афганистану действительно нужны нормальные отношения со всеми странами. Такие отношения, например, – продолжал он, взглянув в лицо Керзону, – какие у нас сразу установились с Советской Россией.
– У меня нет ни права, ни желания вмешиваться в дела вашего независимого правительства, – с благодушным видом произнес лорд Керзон. – Ваше дело решать, какую проводить политику, однако, поверьте моему опыту, вы еще пожалеете об этом договоре с Советской Россией.
– Я должен понимать ваши слова как угрозу? – повел бровью Вали-хан.
– Ни в коем случае, – с едва заметной иронией в голосе ответил министр, – но боюсь, вас накажет сама жизнь. Уверяю, большевики – не самые надежные союзники. Пройдет год-два, и их власть рухнет сама собой. И как тогда вы будете выглядеть в глазах всего мира? К тому же Россия – нищая страна, которая не смогла оказать вам никакой конкретной помощи и поддержки. Не знаю, можно ли быть такими неосторожными…
– Вы только что сами сказали, что задача политиков смотреть в будущее, – мягко прервал министра Вали-хан. – Готово ли ваше правительство признать независимость Афганистана и установить дипломатические отношения между нашими странами?
Лорд Керзон задумайся.
– Вы должны понять, – холодно сказал он. – На фоне политики, проводимой вашим правительством, не все верят в искренность намерений нового эмира. Мне стоило больших усилий убедить моих коллег по кабинету и нашего премьера сэра Ллойда Джорджа в том, что вы действительно стремитесь к установлению с нами добрых отношений.
– Очень рад, – с подчеркнутой вежливостью произнес Вали-хан, – если нашел в вашем лице союзника афганского народа. Мой повелитель эмир Аманулла-хан поручил мне приветствовать от его имени его величества короля Георга V. Надеюсь, вы будете содействовать моей встрече с королем.
– Постараюсь сделать все, что в моих силах, – встал министр, давая понять, что аудиенция окончена. – Прошу вас немного подождать, пока я уточню время.
Лорд нажал кнопку звонка. В кабинет вошел чиновник, который проводил Вали-хана в просторную светлую комнату. Генерал сел в мягкое кресло у окна и начал листать английские газеты. Через час ему сообщили, что сэр Монтегю направляется сейчас в Букингемский дворец и будет счастлив, если генерал Вали-хан присоединится к нему.
– Опять сэр Монтегю? Мне бы не хотелось утруждать министра, – ответил Вали-хан, сдерживая ярость, – лорд Керзон обещал проводить меня лично.
– К сожалению, лорда Керзона вызвали по неотложному делу. Боюсь, сегодня он не вернется, – подчеркнуто вежливо сообщил секретарь министра. – Помощники уехали вместе с лордом.
– В таком случае, – не сдержался генерал, – я бы предпочел отправиться к королю в сопровождении швейцара министерства иностранных дел – надеюсь, он не уехал вместе с лордом Керзоном?
Генерал Мухаммед Вали-хан круто повернулся и вышел из комнаты.
На следующий день афганская миссия отбыла на континент.
