Текст книги "Караван специального назначения"

Автор книги: Виталий Мельников

Соавторы: Евгений Берестов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Перед ним стоял черноволосый парнишка в холщовой курточке без рукавов.

– Дяденька, вам сапоги, нужны? Хорошие. Из мягкой кожи. Выделка отличная. Загляденье.

Иван рассеянно покачал головой.

– Но ведь ваши-то совсем стоптались. У моего дяди лавка здесь рядом, два шага пройти, – не унимался мальчишка. – Совсем дешево отдаст – почти задаром.

Назойливость мальчишки вывела Ивана из задумчивости.

– Говорят тебе – не нужны мне сапоги. Отстань, – повысил он голос.

– Мне чего, я как лучше хотел, – обиженно засопел мальчишка и исчез.

Иван поискал глазами Тахира и наконец заметил его – старик подходил к минарету Мирхараб. Отсюда муэдзины пять раз в день созывали мусульман на молитву в мечеть Калян. Сложенный из обожженного кирпича, этот минарет был самым высоким и красивым во всем Туркестане. Иван прочитал недавно, что в средние века с этого минарета сбрасывали на каменную мостовую приговоренных к смерти.

Сцена, которую Чучин наблюдал на площади Регистан, насторожила его. Почему в вагоне Тахир притворился, что не знаком с толстяком? Почему он советовал Ивану остерегаться рябого? И кто этот странный толстяк? Зачем ему понадобилась комедия с переодеванием?

Чем больше Иван размышлял, тем больше склонялся к мысли, что все это неспроста. Он попытался припомнить детали разговора со стариком в поезде, но и они не помогали найти ответ. И теперь уже даже словоохотливость старика стала вызывать у Ивана подозрения.

Посоветоваться с командиром гарнизона? Но какими фактами Иван располагает? Чего доброго, засмеют… А может, рассказать обо всем как бы невзначай? А уж там видно будет…

Иван колебался до самого вечера, все никак не мог ни на что решиться. За ужином зашел разговор о последней крупной боевой операции – разгроме банды Усман-бека, остатки которой скрылись в Афганистане.

– Если бы не ребята Плетнева, всем нам была бы крышка, – окая, рассказывал худой долговязый красноармеец, для убедительности пристукивая по столу кулаком.

Услышав знакомую фамилию, Иван прислушался. А долговязый тем временем продолжал:

– Расположились мы на ночь в кишлаке. Ну, кишлак как кишлак, тихий такой… Да и встретили нас нормально – в дома пустили на ночь, накормили. Выставили часовых, собираемся уже спать ложиться. Вдруг вижу, Плетнев со своими ребятами о чем-то шушукается, – а их всего четверо было, чекистов-то. Пошептались – и быстро по домам разбрелись. Один заходит к нам – слово за слово, хозяина к столу приглашает, какие-то байки рассказывает, а сам, вижу, во все углы заглядывает. Потом шепчет мне: «Не спускай с хозяина глаз, я мигом». И пропал.

Красноармеец выдержал паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием, зачерпнул из своей миски небольшую картофелину, целиком отправил ее в рот и, тщательно прожевав, продолжил:

– Гляжу, возвращается он с Плетневым – и сразу к хозяину: признавайся, мол, куда настоящего хозяина подевал. Тот бормочет, что, мол, не понимаю, о чем речь, а Плетнев раз – и маузер у него из-под халата вытаскивает. «Хозяин» было рванулся, да куда там, скрутили мы его – тихо, без шума, а потом и остальных «хозяев» прибрали. А Плетнев объясняет – мне, говорит, сразу в глаза бросилось, что во всем кишлаке ни одного пацана или пацанки не видать. Ведь они – ночь-полночь – а обязательно бы сбежались, любопытные чертенята.

Красноармеец помрачнел и, отложив ложку, добавил:

– Мы потом всех в колодце нашли, за кишлаком – их там человек тридцать было, настоящих-то жителей. И стар и мал – все в одном колодце… Так и похоронили всех вместе…

Он достал кисет и, скрутив козью ножку, повернулся к Чучину:

– Дай, друг, огоньку.

– Извини, не курю, – развел руками Чучин, вдруг словно устыдившись, что в кармане спичек не оказалось.

– Ну а дальше-то что? – протягивая красноармейцу тлеющую самокрутку, нетерпеливо спросил сидящий напротив Ивана белобрысый парнишка с легким пушком над верхней губой.

– Дальше все просто, – прикурив, ответил долговязый. – Подняли мы над кишлаком зеленый флаг – условный знак, что с нами, мол, все покончено (это нам удалось у наших «хозяев» выведать), и утром, когда подошли основные силы басмачей, обложили их со всех сторон…

– А что, Плетнев сейчас в Бухаре? – поинтересовался Чучин, дослушав рассказ долговязого.

– Кто его знает, – пожал тот плечами. – Он мне не докладывает.

С комиссаром Бухарской ЧК Василием Плетневым Чучину приходилось встречаться не раз. Сын ссыльного народовольца, он в свое время не захотел возвращаться в Петербург, вступил в партию и посвятил себя подпольной борьбе в Туркестане. Опыт у Плетнева был огромный, все крупные среднеазиатские города знал как свой пять пальцев, а в Бухаре, вероятно, каждый дом.

Иван решил, что если кто-то и может дать ему совет в нынешней ситуации, то лучше Плетнева это никто не сделает.

БЫВШИЙ ЛЕТЧИК

– Вот, прочтите. Нашему человеку удалось получить это во дворце, – британский посланник в Афганистане Генри Доббс протянул подполковнику Вуллиту небольшой сложенный вдвое листок.

«Исходя из нашего желания по мере возможности способствовать развитию и процветанию дружественного Афганского государства, мы готовы оказывать ему на этом мирном поприще все содействие, какое в наших силах, – читал Вуллит. – Вы должны изучить нужды и потребности Афганистана и выяснить желания его правительства с тем, чтобы в развитие и в исполнение Русско-афганского договора мы могли оказывать ему посильное содействие в целях способствования его развитию и благосостоянию».

– Это инструкция министра Чичерина советскому послу в Кабуле, – пояснил Доббс – Для нас наступают не лучшие времена. И заметьте: чем ближе будут связи между Советами и Афганистаном, тем хуже придется нам с вами. В Лондоне успехов Москвы нам не простят. Они ведь не понимают всей сложности нашего положения, – добавил он и, откинувшись на подушки, устало закрыл глаза.

Они сидели в маленькой темной комнатушке захудалого караван-сарая на окраине афганской столицы. Стены помещения покрывали ветхие плетенки, на полу валялись циновки и пара грубошерстных, далеко не чистых ковриков.

– А вам, – неожиданно спросил Доббс, – не снятся по ночам самолеты? Или вы уже привыкли к жизни в этой дыре и не жалеете, что согласились на такую работу? Вам ведь и в авиации тоже неплохо платили.

– О нет, – усмехнулся Вуллит, – в этой, как вы выражаетесь, дыре, на самом краю земли, я узнал другую сторону жизни. Я даже не представляю теперь, что могу вернуться в Англию и снова преподавать в летной школе. – Подполковник аккуратно поправил чалму, взглянул на засаленные рукава своего халата и продолжал: – Я пошел в авиацию не из-за денег. Мне всегда нравилось рисковать. Мне надо знать, что моя судьба в моих руках, что все зависит от моего искусства и немного от удачи.

– Ну что ж, – улыбнулся Доббс, – очень скоро понадобится и ваше искусство, и ваша удачливость. Скажите, что удалось выяснить насчет самолетов.

Вуллит с довольным видом посмотрел на посланника.

– Мои люди поработали отлично. Ситуация следующая: Советы решили подарить Аманулле-хану три самолета.

– Как их доставят в Афганистан? – осведомился посланник.

– Сначала, – пояснил Вуллит, – отправят на баржах по Амударье из Чарджуя в Термез, а затем специальный караван под охраной королевской гвардии повезет их в Кабул.

– Зачем понадобились баржи и караван? Разве самолеты не могут совершить перелет в Кабул?

– Разумеется, могут, – подтвердил разведчик. – Однако перелет через Гиндукуш тяжелый, а ремонтировать самолеты в Кабуле было бы сложно. К тому же русские должны захватить с собой много всякого оборудования, запасные части, бензин. Так что все равно без каравана не обойтись.

– Здесь невыносимый запах, – вдруг поморщился Доббс. – Как вам удалось отыскать такое паршивое местечко?

– Я ищу не удобств, а безопасности, – рассмеялся Вуллит. – До сих пор я, кажется, не ошибался, но работать, замечу, становится все труднее.

– Боюсь, – кивнул Доббс, – когда самолеты прибудут в Кабул, станет еще хуже.

– Вы правы, – подтвердил разведчик. – Сейчас многие из тех, кто ненавидит англичан, все-таки уверены, что их помощь необходима Афганистану. Но если помощь начнет поступать от русских, это подорвет наши позиции. Так что дело принимает дурной оборот.

– А мне, – возразил посланник, – кажется, что с этими самолетами нам на редкость повезло.

Вуллит удивленно поднял на него глаза.

– Еще бы, – подтвердил Доббс. – Мы здесь из кожи вон лезем, чтобы доказать, что дружба с русскими Афганистан до добра не доведет, а тут нам и карты в руки. Афганцы ведь люди осторожные. Русские обещали им самолеты, а самолетов не будет…

– Вы хотите сказать…

– Самое лучшее, если самолеты не попадут в Термез. Например, авария на Амударье, пожар в порту или еще что-нибудь – вам виднее. У Советов положение тяжелое. Вряд ли они смогут выделить для афганцев еще пару аэропланов.

– Трудная задача, – произнес Вуллит. – Самолеты находятся под тщательным наблюдением.

– Вы узнали, кто из русских возглавит караван? – спросил Доббс, не обращая внимания на слова разведчика.

– Начальником каравана назначен некто Гоппе. О нем мало что известно, а вот другой летчик – Иван Чучин. Этого я хорошо знаю. Он из тех русских курсантов, которых я обучал летать в Англии.

– Старый знакомый? Хороший летчик?

– Классный пилот, – кивнул Вуллит.

– Может быть, – сказал посланник, – вам удастся договориться с русским летчиком?

– Исключено, – покачал головой Вуллит. – Чучин не тот человек.

– Что значит «тот», «не тот»?..

– Мне приходилось с ним сталкиваться, что называется, вплотную. Он патриот в абсолютной, что называется, величине этого слова. У нас с ним были разного рода беседы – в том числе по поводу возвращения в Россию… И знаете, что он сказал? Я здесь, дескать, лишь для того, чтобы с большей пользой затем служить Отечеству. Этакий подвижник времен Петра Первого… – он хохотнул, потом посерьезнел. – Нет, – произнес раздумчиво. – С Чучиным ничего не получится. В людях я ошибаюсь редко, а это, извините за каламбур, тоже весьма редкий тип…

– Тем хуже для него, – сказал Доббс. – Нет так нет. А вы уже знаете, кто мог бы вам помочь провести операцию?

– Есть один человек в Бухаре. Он уже глубокий старик, но полон сил и энергии. Очень умен и опытен…

– Я догадываюсь, о ком идет речь, – заметил посланник. – Я познакомился с ним в Кабуле еще пятнадцать лет назад. Но помните: он натура сложная и иногда становится совершенно неуправляемым. Вздорный, капризный старик. Будьте с ним поосторожнее.

– Я подумал, – сказал Вуллит, – что стоит подключить и нашего друга Ахмеда Али. Но как только намекнул, что от него-потребуется, он сразу запросил английский паспорт и такую сумму, на которую можно нанять целый отряд…

– Это было, вашей большой ошибкой, – Доббс смерил Вуллита долгим колючим взглядом и, помолчав, уточнил: – Ахмед Али тут же донесет обо всем Алим-хану.

– Я думаю, ему русские самолеты в Афганистане нужны не больше, чем нам. Алим-хан нам не помеха.

– Как знать… – протянул посланник. – Алим-хан подчас оказывается намного хитрее, чем можно было предположить заранее… Ну да ладно. То, что не удастся старику, сделают люди Энвера-паши.

Глава третья

– Вот те раз, – Плетнев быстро поднялся навстречу летчику. – На ловца, как говорится, и зверь бежит. Я как раз собирался за тобой послать. Да ты садись. Рассказывай, как добрался до Бухары? Надеюсь, без приключений?

Плетнев – плотно сбитый человек среднего роста с широкими скулами, массивным подбородком и большими навыкате глазами, нравился Ивану своей неиссякаемой энергией и решительностью. Вчера, собираясь к Плетневу, он размышлял, как лучше начать разговор, но комиссар, казалось, сам угадал его мысли.

– Добрался нормально, – ответил Чучин, осторожно присаживаясь на колченогий стул. – Вот только попутчики подобрались, мягко говоря, странные.

– Что так? – прищурился комиссар, занимая свое место за дубовым двухтумбовым столом с порезанным сукном на крышке.

Иван начал излагать все по порядку, стараясь не упустить ни одной детали. Он рассказал о том, как еще на ташкентском вокзале впервые увидел рябого толстяка. Вспомнил и о разговоре с цыганкой, и о том, как в поезде Тахир обратил внимание на рябого. Плетнев вроде и не слушал, перебирал исписанные листки на столе. Чучин сбился, понимая, что комиссар занят более важными делами.

«Явился неизвестно с чем, только мешаю занятому человеку», – подосадовал на себя Иван.

В дверь постучали. Высокий человек вошел в комнату, осторожно положил перед комиссаром какие-то бумаги. Тот молча их подписал. Человек бесшумно вышел.

– Сдается мне, – закончил Чучин, – толстяк неспроста по вагону шастал.

– Займемся мы твоим толстяком, будь уверен. – Плетнев наконец убрал в папку лежавшие перед ним листки и исподлобья взглянул на Ивана. – Значит, к старику решил не ходить?

– А вы как посоветуете?

Комиссар нахмурился, после небольшой паузы сказал:

– Не придется тебе уже увидеть Тахира.

– Что с ним? – встрепенулся Иван.

– Старика убили вчера вечером. Зарезали в собственном доме.

– Кто?

– Кто? – усмехнулся комиссар. – Так ведь убийца свой адрес обычно не оставляет.

– Значит, никаких следов?

– Внук у него остался, – сказал Плетнев. – Мальчонка двенадцати лет. Рассказывает, старик вернулся домой сам не свой. Угрюмый был, все молчал, а потом говорит внуку: «Пойдешь в город в гарнизон. Разыщешь летчика и передашь ему письмо». Сел писать, мальчонка пошел во двор лошадь кормить. Минут через двадцать вернулся – старик на ковре лежит. Мертвый.

– А письмо?

– Письма не было.

– Дервиши? – спросил Чучин.

– Кто знает? – пожал плечами Плетнев. – Мальчишка говорит, старик ждал в гости какого-то племянника из Нового Чарджуя, хотя никогда прежде про него не говорил…

– Значит, – рассудил Чучин, – Тахир хотел меня предупредить…

– Или завлечь в ловушку, – возразил комиссар.

– Скажите, – спросил Иван, – эти его рассказы о путешествиях, о Мекке – я так понимаю, он мне арапа заправлял?

– Ну почему же, – улыбнулся Плетнев. – Старику действительно пришлось скитаться по свету. Что правда, то правда. Но кто знает, куда его могло прибить, к какому берегу, во время тех скитаний…

– И эмира бухарского действительно лечил? – продолжал расспрашивать Чучин.

– Факт! – подтвердил комиссар. – И эмира, и его приближенных. При дворе Тахира ценили, но мне рассказывали, что однажды за какую-то провинность кто-то из приближенных эмира, приказал высечь Тахира на площади, у всех на глазах.

– Ну, коли Тахир от эмира пострадал, вряд ли он с басмачами связан, – предположил Чучин, в глубине души надеясь, что Плетнев выскажется определеннее. В словах комиссара ему слышалась недоговоренность.

Комиссар задумчиво пожевал губами и наконец произнес:

– Я опасаюсь, что все эти обстоятельства возникли неспроста и что они как-то связаны с твоим заданием. Обязан опасаться. – Он хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен. – Завтра пойдет поезд в Новый Чарджуй. Туда отправляется наш сотрудник. Поезжайте вместе. Мало ли что может случиться в дороге…

– Андрей Казначеев, – четко, по-военному представился молодой нескладный парень с худым облупленным лицом и крепко пожал Чучину руку. – Плетнев поручил мне сопровождать вас. Машина ждет.

На вокзал прибыли вовремя. Поезд в Новый Чарджуй был уже подан, но посадка еще не начиналась. Андрей, забрав у Чучина мандат, отправился к коменданту оформлять документы, а Иван, прислонившись плечом к вагону, лениво разглядывал галдящую вокруг разноликую толпу. Желающих ехать было явно больше, чем мог вместить поезд.

– А все-таки, что ни говори, – жаловался кто-то, – эмир бухарский, хотя и паразит, а порядка при нем было поболе, чем теперь.

– Вот и катился бы за своим эмиром, – насмешливо посоветовал хрипловатый голос их толпы.

– Где теперь эмир – в Гиссаре прячется? – спросил щеголевато одетый мужчина, только что энергично проложивший себе путь локтями к самой двери вагона.

– Выгнали его давно из Гиссара. Он к своим дружкам в Афганистан сбежал, – пояснил тот же хрипловатый голос.

«Ну и дела! – подумал Иван. – Мы в Афганистан самолеты везем в подарок, а они эмира бухарского у себя укрывают». Он вспомнил слова комиссара Жарова о том, что теперь у Советской России будет мирная граница с Афганистаном, и попытался сообразить, как связать их с обстановкой, складывающейся сейчас.

«Ладно, – мысленно сказал он себе. – Скоро все увижу на месте. Воочию».

Вскоре вернулся Казначеев, и, предъявив кондуктору бумаги, они с Иваном в числе первых заняли свои места. Андрей молча достал из кармана кожанки блокнот и целиком погрузился в изучение цветной диаграммы, внося в нее исправления и делая на полях понятные лишь ему одному пометки.

Душный, насквозь прокуренный махоркой вагон, равномерно покачиваясь, медленно полз по раскаленной степи. Ивана клонило ко сну. Он рассеянно глядел по сторонам. Через проход от Ивана на боковой полке были сложены пыльные холщовые мешки, которые почему-то постоянно притягивали его взгляд. Вдруг под лавкой напротив Иван заметил небольшой листок плотной желтоватой бумаги.

Чучин нагнулся и поднял его. Глаза пробежали по строчкам, написанным крупным, хотя и небрежным почерком:

«Настоящим объявляю всем гражданам-мусульманам, находящимся на службе у русских: вам нельзя оставаться в бездействии. В течение этой недели идите на защиту своего народа и переходите на нашу сторону, так как немного осталось до того времени, когда нашему мусульманскому войску придет помощь из большого государства.

Если в эту неделю не придете к нам на помощь, то не будет больше поводов для прощения вашей вины. Поэтому письменно и с доверием я обращаюсь к вам: не слушая всех обольщений, своей собственной охотой переходите на услужение своему народу – мы возвеличим вас», —

прочитал Чучин. Ниже стояла подпись Гази Мухамет-Розы – курбаши, слухи о жестокости которого распространились далеко за пределами Туркестана.

– Вот, ознакомьтесь, – прищурившись устало, протянул Чучин листовку своему молчаливому соседу.

– М-да-а-а, – только и произнес чекист, – разглаживая смятую бумажку.

Чучину этого неопределенного «м-да» было недостаточно.

– Наверняка ведь находятся те, кто клюет на эти призывы, – сказал он.

Чекист ответил не зразу. Что-то обдумывая про себя, он некоторое время теребил листовку худыми пальцами. Наконец сказал:

– Басмачи не так глупы, чтобы надеяться на то, что им поверят. Они ж этого и не добиваются. Просто запугивают население. Страх – вот что им нужно. Чтобы люди боялись вечером лишний раз на улицу высунуться и чтобы каждый только о своей собственной шкуре думал. – Андрей Казначеев вытер со лба мелкие капли пота и, снова надолго замолчав, углубился в свою разноцветную схему, а Чучин опять стал внимательно присматриваться к пассажирам, однако ничего подозрительного в их поведении обнаружить не сумел.

Мысли Ивана вернулись к убийству Тахира, и чем больше он думал об этом загадочном преступлении, тем больше укреплялся в убеждении, что дервиши просто свели счеты со стариком. Даже будь они связаны с басмачами, откуда им знать о предстоящей экспедиции в Афганистан, если и сам Чучин всего несколько дней назад не имел о ней ни малейшего понятия?

В Новом Чарджуе Чучина уже ждали. На вокзале его встретил сухонький юркий старичок в белом, тщательно отутюженном парусиновом костюме.

– Петр Петрович Степной, – отрекомендовался он, поправляя пенсне в золоченой оправе, – мне поручено руководить погрузкой барж.

Иван взглянул на морщинистое пожелтевшее лицо Степного, на впалые щеки и не удержался от вопроса:

– Вы здесь давно служите?

– Да вот как Амударьинская флотилия появилась, с самого первого дня и служу, – расправляя полы расстегнутого пиджака, ответил Степной и лукаво рассмеялся. – Вы хотите сказать, что я слишком стар для своего ремесла? Мне семьдесят, – продолжал старик, заметив смущение Чучина. – Беда в том, что специалистов не хватает, а работы невпроворот. Так что пока я нужен и пока еще силы есть, буду служить. А вам, разрешите вопрос, уже доводилось по Амударье плавать?

– Было дело. Два года назад, – подтвердил Иван. – Мы тогда с механиком самолет переправляли. Только баржа на мель села. Пришлось самолет на берегу собирать и дальше лететь. Но на этот раз…

– Что вы! Что вы! – замахал руками Степной. – У нас речники опытные. Доставят ваши самолеты в Термез в лучшем виде.

– Груз уже в порту? – поинтересовался Чучин.

Степной кивнул.

– Все готово. Можно начинать погрузку. Она займет у нас два дня. Кстати, – старик помедлил, – лучше будет, если и вы проведете это время в порту. Мы уже приготовили для вас хорошее помещение.

– А что, в городе волнения? – насторожился Чучин и переглянулся с Казначеевым.

– Нет, все тихо, – успокоил его Степной, – но нас уведомили, что вы выполняете задание особой важности. Мы подумали и решили, что так будет безопаснее.

– Тебе не в порту работать, а дома на печке лапти плести! – услышал Иван грозный окрик за спиной и обернулся. Человек, которого распекали, молчал понурив голову. Он был немаленького роста, но казался карликом по сравнению со стоявшим рядом белокурым гигантом. Белокурый производил странное впечатление – непропорционально короткие толстые ноги, нависающий над низко опущенным ремнем огромный живот, маленькая голова с по-рысьи узкими глазками-колючками – не человек, а какая-то гора мяса.

– Это наш начальник порта товарищ Погребальный, – чуть слышно прошептал Степной.

Человек со столь мрачной фамилией, не поворачиваясь в сторону Чучина, сказал:

– Я сейчас занят. Идите располагайтесь в своей комнате. Степной вам покажет.

– Сначала я хотел бы осмотреть баржи и груз, – возразил Иван.

– Можете не спешить.

– Что вы хотите сказать? – спросил Чучин.

– Я только что распорядился задержать погрузку на пару дней, – невозмутимо сообщил начальник.

Иван сначала на секунду опешил. Но в нем тут же вскипела злость:

– Как задержать на пару дней? Да вы с ума сошли!

– Только что пришел приказ немедленно отправить груз в Керки, – важно произнес Погребальный.

– А приказ из Ташкента вы не получали?!

– Получал, – неохотно признал Погребальный. – Но сразу все приказы я выполнить не смогу. Даже если разорвусь на части.

У Ивана застучало в висках, он уже едва сдерживался.

– Значит, вы отказываетесь грузить самолеты? Да ведь это саботаж!

– Выбирайте выражения. Вам за них отвечать придется, – процедил сквозь зубы начальник порта и тоном, которым привык ставить на место подчиненных, добавил: – Я вам все объяснил. Идите и ждите, пока не получите разрешения грузиться.

– Послушайте, – произнес Чучин с угрозой. – Я никуда не уйду. Вы сейчас же распорядитесь о погрузке, иначе пойдете под трибунал!

– Не пугайте… Я не из пугливых, – примирительно буркнул Погребальный. – Подождите, я уточню…

Долго ждать Чучину не пришлось. Через несколько минут начальник порта вызвал к себе Степного и разрешил приступить к работе.

Задача оказалась непростой. Ящики с двигателями самолетов, крылья, пуды запасных частей, цистерны с бензином, бочонки со смазкой предстояло разместить на двух стареньких, видавших виды баржах.

Ворчливый, но добродушный Петр Степной за свою долгую жизнь отправлял и принимал всякие грузы: и хлопок, и зерно, и оружие. Его нисколько не смущало то обстоятельство, что иметь дело с самолетами еще не приходилось. Распоряжался он уверенно, отдавал приказания пронзительно высоким голосом.

Помогали Степному команды обоих буксиров. Особенно усердствовал капитан одного из них – Мухтар. Расторопный, веселый, отлично знающий свое дело, он сновал повсюду. Его советы, всегда уместные и дельные, свидетельствовали об опыте и сообразительности. Мухтар приглянулся летчику.

Все, что касалось речной навигации, Мухтар, судя по всему, изучил досконально, на вопросы отвечал охотно, обстоятельно и сам вслушивался в каждое слово собеседника.

Беседуя у причала с Мухтаром вечером накануне отплытия, Чучин вдруг заметил, как на палубе баржи стремительно промелькнула какая-то фигура…

– Кто это? – встревоженно спросил он.

– Почудилось, наверное, – передернул плечами Мухтар, всматриваясь в тень, отбрасываемую рубкой. Но, взглянув на встревоженное лицо летчика, с готовностью предложил: – Хочешь, пойдем вместе посмотрим…

Он первым поднялся на борт баржи. Чучин молча следовал за ним.

Тихо пробрались на корму, где в три ряда тянулись сложенные в человеческий рост ящики. Между ними виднелись лишь узкие проходы. Чучин нырнул в правый, Мухтар – в левый.

Иван шел вперед осторожно, то и дело оглядываясь, жалея, что не взял у караульного фонарь – надо было бы проверить и трюм, а без фонаря там делать нечего. Внезапно нога зацепилась за какой-то выступ, и Иван с грохотом растянулся на гулкой стальной палубе. Он оперся на локоть, пытаясь встать, и в это мгновение над ним выросла высокая худая фигура с ломом в руках. Иван рванулся в сторону, пытаясь избежать удара, и лом с силой вмял сталь возле самого уха, взметнув фонтанчик белых искр. Человек замахнулся снова, но тут из прохода громыхнул выстрел, он покачнулся и, привалившись к ящикам, медленно сполз на палубу.

– Убит?! – Мухтар рывком приподнял человека за ворот, исподлобья глядя на Чучина. – Надо быть осторожнее, – добавил сквозь стиснутые зубы. – Это тебе не в облаках витать.

Он вновь склонился над убитым и, повернув его лицом вверх, брезгливо поморщился:

– Грузчик это, Шариф… А я ведь думал… он свой… Э, Иван, ты-то как? Что молчишь?

По трапу громыхали сапоги караульных. Хлопали двери бараков в порту, повсюду слышались возбужденные голоса. Вскоре на причале рядом с баржей собралась целая толпа.

– Я бы эту гниду своими руками задушил, – говорил пожилой портовик с фонарем в руках.

– Откуда только они берутся? – возмущался другой.

– Что он все-таки хотел сделать? – недоумевал третий.

– Да все ясно, – начал объяснять курчавый рыжеволосый парнишка. – Хотел двигатель испортить. Соберут самолет, полетят – и кранты. Поминай как звали.

– Надо чекистов вызвать, – решительно произнес Иван.

– Они уже здесь, – ответил знакомый голос за спиной. Чучин обернулся и узнал Казначеева. Вместе с ним и Мухтаром они тщательно проверили сохранность самолетов. Осмотр несколько успокоил Ивана. На баржах царил идеальный порядок. И ящики с запасными частями, и баки с горючим и смазочными веществами – все стояло на своих местах. Видимо, злоумышленник ничего не успел сделать.

– Надо бы усилить охрану, – задумчиво сказал Казначеев. – Еще целую ночь стоять в порту…

– Давайте патруль выставим, – предложил рабочий.

– Это дело, – согласился чекист. – Отберите троих ребят, и наш человек подежурит с ними ночью…

Когда люди начали расходиться, Иван подошел к Мухтару и крепко сжал твердую ладонь капитана.

– Не знаю, что надлежит говорить в таких случаях… Благодарить – смешно, да и глупо. Ты спас мне жизнь. В общем… – Чучин замялся, в упор глядя в лицо капитану, – я этого не забуду.

Мухтар молча улыбнулся в ответ – смущенно и, как показалось Ивану, немножко грустно. Во взгляде его карих глаз Чучин почувствовал какую-то необъяснимую тоску.

– Ты… что? – спросил Чучин.

– Да-да? – встрепенулся тот.

– Что… такой?..

– Не приходилось еще… убивать… – Собеседник махнул рукой и прошагал по палубе к трапу. Вскочил на него упругим прыжком, скрипнули перила, и он исчез во тьме.

Утром Чучина разбудил осторожный стук в дверь.

– Кого это несет в такую рань? – взглянув на часы, пробормотал он недовольно.

Открыл дверь. Перед ним стоял Андрей Казначеев.

– Еще что-нибудь стряслось? – обеспокоенно спросил Чучин – ранний визит чекиста не предвещал ничего хорошего.

– Не волнуйся, – усаживаясь на единственный стул, сказал тот, – просто я хотел поговорить с тобой до отправления. С Шарифом нам еще не все ясно. Вчера и позавчера его видели с какими-то подозрительными лицами, но кто они, мы пока не знаем. Охрана на баржах будет надежная. Все люди проверенные, но и ты будь осторожнее. Кстати… Погребальный на тебя повсюду жалуется.

– Пусть жалуется, – коротко бросил Иван.

– Говорит, ты ему трибуналом угрожал.

– Чем эти кляузы выслушивать, лучше бы разобрались, почему он хотел баржи задержать, – отрезал Чучин и повернулся к окну.

Андрей помолчал.

– Ладно, – сказал наконец сухо, – ты давай занимайся своим делом, а мы займемся своим.

– Эх ты, – запальчиво отреагировал Иван, – своим делом! Да пойми же – нет у нас теперь своих дел. Есть одно общее. Читал, что Ленин на съезде сказал? – спросил он, смягчившись.

– Я эту речь слово в слово помню. Товарищ Ленин… – начал было Андрей, но Иван остановил его:

– Товарищ Ленин сказал: «Проверять людей и проверять фактическое исполнение дела – в этом, еще раз в этом, только в этом теперь гвоздь всей работы, всей политики», – медленно произнес он, чеканя каждое слово. – Вот так-то, – не глядя на Андрея, задумчиво заключил он, – а ты говоришь: «своим делом».

– Да ведь я это оттого, – широко улыбнулся Казначеев, – что обидно стало. Не за себя – за наших ребят. Зря ты упрекаешь. Конечно, много еще гадов здесь засело, но подожди, мы их всех выловим. А на Погребального ты тоже не очень-то серчай. У него месяц назад басмачи жену и дочку зарезали.