Текст книги "Караван специального назначения"

Автор книги: Виталий Мельников

Соавторы: Евгений Берестов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

АНГЛИЙСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Махмуд-бек Тарзи выглядел встревоженным и уставшим. На красивом лице Амануллы-хана не было заметно Никаких следов волнений.

– Вы знаете о предложениях Доббса? – спросил эмир.

– Подробности не знаю, – ответил министр, – но мне нетрудно представить, чего добивается эта хитрая лиса.

– Он обещает нам много денег и много оружия.

– Что же взамен?

– Англичане хотят, чтобы мы порвали наш договор с Россией.

– Этот договор не дает им покоя, – усмехнулся Тарзи.

– Верно, – кивнул эмир.

– Они хотят лишить нас связей с единственной страной, которая сразу признала Афганистан и предложила поддержку, – продолжал министр. – А как только мы останемся одни, Британия снова попытается нас поработить.

– Вы не очень-то любите англичан, – улыбнулся Аманулла-хан, – а ведь это ваша идея – посылать молодежь учиться в Европу.

– Я и сейчас считаю, что мы можем многое позаимствовать у тех же англичан, но только не их лицемерие.

– У них первоклассная техника, – заметил эмир.

– Но они никогда не дадут ее нам, – возразил Тарзи. – Может быть, они помогли Индии или Бирме? Всюду, куда вторглись британцы, люди стали жить еще хуже. Что мы для них? Дешевая рабочая сила. И все. Когда азиатские народы получат доступ к знаниям, когда у них появятся собственные специалисты, они сбросят с себя английское ярмо.

Тарзи замолчал, угрюмо глядя перед собой.

– Доббс утверждает, что он наш сторонник, – сказал Аманулла-хан, – и что скоро Англия изменит свое отношение к нам.

– Конечно, изменит! – воскликнул Тарзи. – Только не по своей воле. Сама жизнь заставит их смотреть на вещи реально, считаться не только со своими интересами. И такие люди, как Доббс, помогают этому процессу. Но пока… Я слишком хорошо знаю и Доббса, и английскую дипломатию, чтобы не доверять ни ему, ни ей. Море улыбок, океан показной доброжелательности. Только пускаться в плавание по этому океану опасно. Того и гляди наткнешься на подводный риф лжи и коварства. Не верю я в английское бескорыстие. Когда кто-нибудь отказывается принять британские благодеяния, Лондон переходит от щедрот к угрозам.

– Пока еще до угроз не дошло, – спокойно произнес Аманулла-хан, – на нас они и не подействуют. Мы будем тверды.

– Увы, мир меняется быстрее британских традиций и британской политики, – развел руками Тарзи. – Разделяй и властвуй. Так было и будет еще многие годы. Неужели это и есть вершина европейской дипломатической мудрости?

– Однако, – перебил его эмир, – мы не можем позволить себе окончательно испортить отношения с Британией.

– До этого не дойдет, – покачал головой министр. – Англичане – люди осторожные и практичные. Они всегда оставляют возможность отойти на старые позиции. – Тарзи помедлил. – Я ведь уверен, что они предложили оружие не только нам.

– Что вы имеете в виду?

– Во-первых, англичане давно ведут переговоры с Энвером-пашой и Алим-ханом. Они хотят их использовать как инструмент в борьбе с Советской Россией. Но это пока…

– Пока? – удивился эмир. – Что же будет потом?

– Потом, – сказал Тарзи, – они убедятся, что их попытки свергнуть Советскую власть в Туркестане обречены на провал. И тогда Энвер-паша и Алим-хан останутся не у дел, потеряют последние остатки своей самостоятельности, станут бессловесными марионетками в руках Лондона и будут делать все, что им прикажут.

– Вы считаете, Лондон направит их против нас? – уловил его мысль Аманулла. – Я убежден, что Англия на это не решится.

– Сегодня, – спокойно произнес министр, – я получил достоверные известия: англичане ввезли в Афганистан оружие.

– Для кого? – воскликнул эмир.

– Для шинварийских племен.

Аманулла-хан вскочил и зашагал по комнате.

– У Британии оружия много, – продолжал Тарзи. – Они дадут его и нам, и Энверу-паше, и Алим-хану. Всем дадут. Условие одно – воюйте друг с другом. Да так, чтобы крови побольше пролилось. А они придут позже как миротворцы, чтобы обуздать кровожадных варваров и навести свой порядок.

– Англичане дорого заплатят за свои интриги, – сжал кулак Аманулла-хан.

– Я уверен, – сказал Тарзи, – недалеко время, когда Британии придется оставить Азию в покое. Они и сами это понимают. Поэтому и цепляются за любую возможность хоть немного продлить свое господство. Однако, – продолжал министр, – похоже, что Доббс не очень верил в то, что ему удастся вас убедить.

Аманулла-хан вопросительно взглянул на него.

– Были сделаны попытки уничтожить русский караван с самолетами, – продолжал министр. – Теперь я уверен, что это дело рук англичан и тех, кто им служит в нашей стране.

– Надеюсь, – сказал Аманулла-хан, – самолеты не пострадали?

– Охране удалось предотвратить поджог.

– Кого-нибудь задержали?

– Конечно, – кивнул министр, – но ведь задержанные мелкие пешки. От них немного добьешься. И все-таки мы доберемся до организаторов.

– Хорошо, – сказал Аманулла-хан, – прикажите усилить охрану каравана. А что касается Британии, то, мне кажется, новые отношения с ней у нас установятся значительно раньше, чем полагает мистер Доббс.

Глава седьмая

Пора было отправляться в путь. Несколько кочевников выехали вместе с Иваном – то ли для того, чтобы охранять от нападений, то ли для того, чтобы показать дорогу.

Верблюд и лошади, хорошо отдохнувшие за ночь, двигались легко и быстро. Дорога оказалась не такой изнурительной, как накануне, и ехать пришлось недолго. Вскоре перед путниками выросли зубчатые стены рабата.

У Ивана сердце захолонуло от волнения, когда он въезжал в ворота. Какие новости ждут его здесь?

Отряд был на дворе рабата. Гоппе, Аркадий Баратов и Камал бежали навстречу.

– Все в порядке? – первым делом спросил Чучин, освобождаясь из объятий Гоппе. – Все целы?

Гоппе помрачнел.

– Нет Сергея Кузнецова, офицера охраны, двух погонщиков с верблюдами и Логинова.

– Думаешь, погибли?

– Неизвестно, – ответил Гоппе. – Может быть, сорвались в пропасть во время землетрясения.

– Так есть надежда?

– Если честно… – отвернулся Гоппе, – то слабая…

– Эх! – рубанул Иван воздух. – Какой груз несли пропавшие верблюды?

Гоппе расстроенно посмотрел на Ивана.

– Приборы для «ньюпора». Если они погибли, мы останемся с одним действующим самолетом. Пока…

– А у меня тоже новости, – доложил Чучин. – Да еще какие… – И рассказал о Мухтаре, о неожиданной встрече с ним в горах.

Кочевники, провожавшие Чучина до караван-сарая, вскочили на лошадей, сделали круг по двору рабата и галопом ускакали прочь. Но едва ворота закрылись за кочевниками, в них снова громко и требовательно постучали.

– Это же наши, – забыв обычную сдержанность, крикнул Ивану Камал, первым разглядевший прибывших.

Во двор караван-сарая медленно входил нагруженный сверх всякой меры верблюд. Вид у животного был жалкий и измученный, морда покрыта пеной. За верблюдом следовали запыленные всадники: Сергей Кузнецов и двое афганцев.

«А где же Валерка?» – защемило в груди у Ивана. Он повернулся к Гоппе, но того уже не было рядом. Уронив фуражку, Гоппе поочередно целовал то Кузнецова, то афганцев, восхищенно повторяя:

– Ну, герои! Ну, молодцы! А мы-то, признаться, уже всякую надежду потеряли…

Иван рассеянно наблюдал эту сцену, чувствуя, как страшная усталость и непонятная тоска вдруг навалились на него разом, сотрясая тело внутренней дрожью, и ему безудержно захотелось лишь одного – лечь, забыться в глубоком сне, который, как когда-то в детстве, вернет силы, снимет все тревоги и сомнения перед днем грядущим.

– А где Валерка? – тронул он за плечо Кузнецова, когда тому наконец удалось вырваться из объятий Гоппе.

– Погиб… – помрачнел Кузнецов. – На глазах… В пропасть… Груз пытался спасти… Перекинул узду за валун, поскользнулся, и тут… – Он замолчал, виновато опустив голову.

Переход через Гиндукуш был нелегким. Несколько раз путь отряду преграждали оползни и обвалы, шли ливневые дожди. Но ненастные дни сменились солнечными, и тогда хотелось забыть обо всех невзгодах.

Отличная погода выдалась, когда караван спускался в долину Бамиана. По ярко-голубому небу проплывали, как снег на вершинах окрестных гор, белые облака. Тишину нарушало лишь журчание маленьких речушек, петлявших среди известковых скал. На темно-красном утесе покоились руины крепости, воспетой еще Фирдоуси.

Перед сном Иван вышел на свежий воздух. Серебряный свет повисшего над Гиндукушем месяца прозрачным покрывалом укрыл усеявшие долину развалины башен, гробниц, мечетей. Меняя очертания в капризной игре светотеней, они казались фантастическими и таинственными.

Наутро русских гостей повели осматривать знаменитые бамианские пещеры. Местные жители уверяли, что пещер здесь, в почти отвесных голых скалах, более десяти тысяч. Когда-то эта долина считалась священной. В украшенных искусной резьбой гротах находились статуи Будды. Индийские мастера высекли в известковом холме две глубокие ниши, а в них колоссальных размеров статуи – мужскую, высотой в пятьдесят три метра, и тридцатисемиметровую – женскую. Стены ниш были украшены изображениями древних правителей и множеством загадочных символов. Полуразрушенная винтовая лестница внутри большой статуи Будды вела к голове, откуда открывался вид на долину.

– Ну и могущественный же царь был, наверное, этот Будда, если ему такие памятники сооружали, – не выдержал один из красноармейцев. Баратов, смущенно покашляв, все же перевел его слова проводнику.

– О, нет, – вежливо возразил одетый в овечью шкуру проводник, – вы ошибаетесь. Будда отказался от всего, что имел. Мы – афганцы – мусульмане, мы молимся создателю мира, а буддисты – тому, кто ушел от мира. Наш народ не принял эту веру.

– Создатели мира не те, кому храмы и дворцы возводят, а те, кто эти дворцы своими руками строит, – строго заметил Чучин, едва дождавшись, пока договорит проводник и закончит переводить Аркадий. – И вон те крестьяне, что на поле целыми днями трудятся.

– Если они создатели мира, – с достоинством ответил проводник, все время вежливо кивавший, пока ему переводили слова Чучина, – то, значит, сами виновны в его несовершенстве.

– Виновны, – подтвердил Иван, – в том, что позволили себя эксплуатировать. Вот когда они освободятся от предрассудков, а их жены откроют свои лица, тогда и мир переменится.

– Может быть, так и будет, – вежливо согласился проводник. – Но сколько еще лет пройдет до той поры? Когда-то у нас были великие ученые и поэты, а сейчас-сейчас почти никто ни читать, ни писать не умеет. Слава аллаху, эмир Аманулла-хан человек просвещенный, он хочет дать народу образование…

Когда они спустились в долину, Гоппе мечтательно взглянул на остатки гигантской стены, некогда окружавшей замок Зогак, и сказал Чучину:

– Хорошо здесь, красиво!

– Красиво, – рассеянно подтвердил Чучин и неожиданно произнес: – Я хотел с тобой поговорить о Кузнецове.

– Ну? – настороженно отозвался Гоппе.

– Не нравится мне Сергей, – коротко сказал Чучин.

– Почему? – пытливо взглянул ему в глаза Гоппе.

Чучин задумался.

– Я к нему стал приглядываться еще в Мазари-Шарифе. Странно он себя вел. Куда я ни пойду, он всюду за мной увязывался. И Валерка… покоя мне его гибель не дает…

Гоппе только отмахнулся.

– Тоже мне, сыщик нашелся. Да ты вроде Фатьмы.

Иван молчал, но на его скулах вздулись и заходили желваки.

– Интересно, – продолжал Гоппе, – кто тебе этой чепухой голову забил?

– Если бы речь шла о моей жизни, я бы не завел этого разговора, – отрезал Иван, уже сам жалея, что начал его, – но сейчас речь идет о самолетах и чужих жизнях, а это другое дело. Неужели тебя не насторожили слова Мухтара о том, что в отряде может оказаться предатель?!

ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ АХМЕДА АЛИ

– Мерзавцы, льют помои прямо на голову! – завопил невысокий согбенный человек, обернулся и угрожающе поднял палку.

Но поскольку женщина, выплеснувшая с балкона ведро с грязной водой, уже скрылась, а на не очень чистую одежду путника попали лишь отдельные брызги, он только громко выругался и пошел дальше той же тяжелой походкой, выдававшей в нем человека немолодого и изрядно уставшего.

Путник остановился у серого покосившегося дома, ничем не отличавшегося от окрестных домов, и постучал кулаком в ворота.

– Что нужно? – донесся со двора хриплый гортанный голос.

Путник ничего не ответил, только забарабанил еще громче.

Наконец ворота слегка приоткрылись, и в образовавшейся щели показалось землистое лицо прислужника.

– Что нужно? – неприязненно повторил свой вопрос прислужник, свысока окинув, взглядом невзрачную фигуру непрошеного посетителя.

– Хозяин дома? – глухо спросил путник и сделал шаг вперед.

– Нет хозяина, в отъезде, – отрезал тот и хотел закрыть ворота, но путник опередил его, с неожиданным проворством отодвинул прислужника в сторону и протиснулся во двор.

– Закрой ворота, – приказал он.

Прислужник хотел было вышвырнуть на улицу непрошеного посетителя, но, едва шевельнувшись, увидел прямо перед собой дуло карабина. Путник быстро сбросил с головы капюшон.

– Ахмед Али! Хозяин! – ошарашенно завопил прислужник.

– Что же ты до сих пор не научился узнавать меня? – усмехнулся Ахмед Али.

– Да как же узнаешь, если у вас не только голос, но и рост меняется, – радостно затараторил прислужник. – Просто чудеса какие-то, да и только.

– Ладно, хватит болтать, – сурово прервал его Ахмед Али, – скажи лучше, все ли в порядке. Никаких происшествий не было в мое отсутствие?

– Что вы, хозяин! – воскликнул слуга. – Все в полном порядке.

– И гостей не было?

– Нет, никто вас не спрашивал.

– А как Шафика-ханум?

– Госпожа у себя. У нее тоже все благополучно.

– Хорошо, принеси мне в комнату воды, – сказал Ахмед Али и пошел к себе.

Он переоделся, умылся, взглянул в зеркало и, довольный, отправился на женскую половину дома. Шафика, едва заслышав звук шагов, бросилась навстречу мужу.

– Ах, Дональд, как я ждала тебя, – воскликнула она с чувством.

Ахмед Али смерил ее взглядом, от которого она вздрогнула, как от пощечины, съежилась и виновато посмотрела на мужа.

– Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не называла меня Дональдом, – раздраженно сказал Ахмед Али.

– Но ведь нас никто не слышит, – тихо оправдывалась Шафика.

Хозяин дома смягчился, сел рядом с женой и привлек к себе. Отведя рукой прядь ее мягких каштановых волос, он стал целовать опущенные веки Шафики.

– Если ты всегда будешь такой грустной, как сегодня, я разлюблю тебя и возьму себе еще одну жену, – неуклюже пошутил он.

– Я ее отравлю, – прошептала Шафика, – и тебя тоже.

Она прильнула к мужу всем телом и подняла на него глаза.

– Мне здесь так тяжело. Хуже, чем в тюрьме. Если бы ты только знал, Ахмед, как мне надоело в Кабуле. Мне надоел этот мрачный город, надоела эта дурацкая паранджа. Мне все здесь противно.

Пальцы Шафики судорожно сжали руку мужа.

Ахмед Али снова поцеловал Шафику и смахнул с ее щеки слезу.

– Дорогая, – сказал он, – потерпи еще немного. Скоро твои мучения кончатся и я отвезу тебя в Европу.

– Нет, – грустно вымолвила Шафика, – я уже не верю, что когда-нибудь наступит это счастливое время. Я умру, так и не увидев ни Лондона, ни Парижа.

– Ты же знаешь, – вздохнул Ахмед Али, – что я не принадлежу себе.

– Ахмед, дорогой мой, брось все, – говорила Шафика, устремив на мужа полный глубокого отчаяния взгляд, – пусть сами разбираются в своих делах. Уедем отсюда куда угодно. Только поскорее.

– Неужели ты не понимаешь, – ответил Ахмед Али, – что и мне не терпится уехать? Но что мы будем делать в Европе?

– Для такого человека, как ты, занятие найдется всюду, – убежденно сказала Шафика.

Ахмед Али покачал головой.

– Здесь я нужен англичанам. Им без меня не обойтись; никто не может сделать того, что удается мне. А в Европе? – Ахмед Али грустно посмотрел на Шафику. – Кто я? Сын английского купца и простой афганки. Последний английский клерк, ни к чему не способный, кроме тупого сидения в конторе, будет относиться ко мне с пренебрежением.

– Тогда оставь англичан, – решительным тоном произнесла Шафика, – и иди к немцам. Они давно предлагали тебе начать работать на них.

– Немцам, – усмехнулся Ахмед Али, – я тоже нужен только здесь, а не в Европе.

Шафика подошла к стоявшей в углу комнаты синей, разрисованной драконами китайской вазе, вынула из нее одну из роз и поднесла к губам.

– Я боюсь, – тихо сказала она, – боюсь всего. Боюсь стука в ворота. Боюсь выходить на улицу и дома оставаться тоже боюсь.

Несколько лепестков упали на ковер. Минуту длилось напряженное молчание. Ахмед Али смотрел на жену серьезно и сосредоточенно. Затем спросил:

– Послушай, Шафика, ты можешь вспомнить, когда я тебя обманывал?

– Никогда, дорогой, – ответила она.

– И ты хорошо знаешь, я не из тех, кто привык подчиняться судьбе, – продолжал Ахмед Али. – И пешкой в чьих-либо руках я никогда не буду.

Шафика кивнула..

– Ну, тогда поверь мне и на этот раз. Я должен довести дело до конца. Мне надо будет принять одного важного, – тут Ахмед Али саркастически улыбнулся, – гостя, и мы сможем отправиться в Европу. А теперь давай не будем говорить об этом. Расскажи лучше о своих делах. Я надеюсь, ты не теряла времени даром. Ходила к Фариде-ханум?

– Да, – подтвердила Шафика, – и мы провели с ней чудесный вечер.

– Она все так же мила и глупа?

– И так же болтлива, – рассмеялась Шафика. – Она, конечно, не общается с женами важных сановников, зато дружит с женами мелких служащих и сама чрезвычайно наблюдательна. У нее просто талант – знает множество придворных сплетен, запоминает, во что был одет Аманулла-хан, когда он прибыл во дворец и когда его покинул. И кто сопровождал эмира, тоже помнит. А уж о королеве Сурайе и ее привычках может рассказывать часами.

– Узнай, что она слышала об организации летной школы, выясни все детали, – сухо, по-деловому сказал Ахмед Али и устало откинулся на мягкие подушки. – Бог мой, как трудно изо дня в день иметь дело с полными идиотами.

– Не волнуйся, все будет в порядке. Теперь мы с тобой снова вместе, – прошептала Шафика, и лицо ее осветила ангельская улыбка.

Часть четвертая
КАБУЛ

Глава первая

Восемьдесят пять дней – почти три месяца – добирался караван до столицы Афганистана. И всякий раз, ложась спать, никто из участников экспедиции не знал, что готовит следующее утро.

Когда наконец показались вершины пяти высоких холмов, господствующих над всеми дорогами, ведущими в Кабул, каждый приветствовал их облегченным вздохом.

Отряд разместили за городом в летней резиденции эмира – двухэтажном европейского типа здании, окруженном роскошным садом. Неподалеку, за оградой сада, находилось обширное ровное поле, которое было решено использовать как летное. На нем спешно сооружались два ангара.

Вечером Иван вышел из своей комнаты и спустился в просторный светлый холл. На журнальном столике он заметил подшивку газет, сел в кресло и начал листать ее. Газеты были из Индии, на английском языке.

– Ну, что пишет зарубежная пресса? – спросил подошедший Гоппе.

Иван отложил газеты:

– Все одно и то же – пророчат нам скорую гибель, смакуют количество жертв в Поволжье. Пишут, это, мол, бич божий, карающий вероотступников. Об Афганистане – ни слова, будто и нет такой страны.

– Ничего, завтра утром поедем в наше посольство, – сказал Гоппе. – У них там есть советские газеты.

– Даже не верится в это, – улыбнулся Чучин. – Подумать только, почти три месяца ни одной весточки с родины!

Однако в советском посольстве летчиков ждало разочарование. Оказалось, свежих газет нет, из-за трудностей доставки газеты приходили сюда лишь спустя семь недель.

– Но мы в курсе всех новостей, – поспешил успокоить их молодой сотрудник посольства – тот самый, которому Чучин на днях вручил привезенный из Термеза пакет. – Хотите сюрприз? Тогда пошли – как раз время.

Он взглянул на часы и распахнул дверь в соседнюю комнату, жестом приглашая летчиков следовать за ним. В комнате уже сидело несколько человек. Все они с нетерпением поглядывали на стоявший у окна радиоприемник с круглым черным репродуктором.

У Ивана замерло сердце, как при виде чуда.

Сотрудник посольства покрутил ручку, и вскоре через хрипы и многоязычный гул отчетливо прорезался женский голос:

– Говорит Москва. Передаем последние известия.

Научить курсантов летному делу оказалось непросто. Они не имели ни малейшего понятия о самых простых вещах. Первые занятия просто обескуражили Ивана. Пришлось запастись терпением и начинать обучение действительно с азов, объяснять курсантам элементарные основы физики и школьной математики, так что и переводчикам братьям Баратовым пришлось изрядно попотеть. Не скоро удалось приступить к разъяснению принципов, на которых основаны полеты аэропланов.

– Зачем нам все это знать? – спросил как-то после занятий Хусейн, самый молодой и нетерпеливый из курсантов. – Мы теряем столько времени совершенно напрасно!

– Но без этого вам никогда не стать хорошими летчиками, – ответил ему Чучин.

– А мне кажется, – с той же напористостью продолжал Хусейн, – всю эту школьную премудрость все равно никто не в силах запомнить. Может быть, механику все это и нужно, но я-то хочу стать летчиком.

– Летчик должен знать каждый прибор, установленный на самолете, каждую деталь, – возразил ему Чучин. – Вы должны уметь по шуму двигателя определять, исправен мотор или нет. Настоящий пилот, – внушал Иван курсантам, – обязан владеть машиной не хуже, чем хороший танцор владеет своим телом.

Курсанты интересовались не только авиацией. Они хотели больше узнать и о Советской России. После занятий Иван часами рассказывал им о жизни в его родных северных краях, о Петербурге, о гражданской войне, о зверствах басмачей, многие из которых еще укрывались на территории Афганистана.

– Скоро с басмачами будет покончено, – горячо уверяли Чучина курсанты. – Они теперь в открытую действовать не могут, а скрываться им становится все сложнее.

Несколько раз в школу приходил Камал. Он присутствовал на занятиях, внимательно слушал все, о чем говорил Иван, и делал записи в своем блокноте.

– Может быть, ты тоже решил стать летчиком? – как-то спросил у него Чучин.

– У меня пока на земле дел хватает, – отшутился журналист, – но ты помни свое обещание: когда тренировочные полеты начнутся, меня первого поднимешь в воздух.