Текст книги "Караван специального назначения"

Автор книги: Виталий Мельников

Соавторы: Евгений Берестов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Караван специального назначения

…Из реки по имени – «факт»

В жизни боевого летчика бывают случаи настолько невероятные, что в них нелегко поверить. Однако они не вымысел, а реальность самой чистой воды. Однажды – это было в годы гражданской войны – летчик Красной Армии Иван Чучин совершил вынужденную посадку в районе расположения частей белогвардейцев. Чучин не бросил боевую машину. Находясь в смертельной опасности, он, ни на секунду не теряя самообладания, занимался устранением неисправностей. Под самым носом у белых Чучин поднял свой аэроплан в воздух и пересек линию фронта.

Те, кто хорошо знал Ивана Григорьевича, понимают, что такой человек по-другому поступить не мог. Они напомнят вам о том, как он трижды обмораживал ноги и трижды возвращался в строй, или о том, как под Царицыном, больной тифом, в полуобморочном состоянии, спас самолет от деникинцев.

Сила и мужество всегда вызывают уважение, но мне всякий раз хочется узнать, что помогает человеку выдержать, что заставляет его, стиснув зубы, идти вперед, преодолевая, казалось бы, непреодолимые преграды.

В юные годы Чучин решил стать летчиком. С этого момента вся его жизнь была подчинена осуществлению заветной мечты. Он попал в число курсантов, отправленных для совершенствования мастерства в Англию. Требования, предъявлявшиеся к учащимся, оказались под силу не всем. Чучин был в числе тех, увы, лишь пятерых из ста русских курсантов, которым удалось успешно закончить школу высшего пилотажа.

Чучин всегда был там, куда направляла его партия: в начале тридцатых годов руководил строительством таких гигантов индустрии, как Челябинский и Харьковский тракторные заводы, знаменитый Горьковский автомобильный. В годы Великой Отечественной войны Чучин командовал подмосковным аэродромом, с которого советские летчики еще в 1942 году бомбили Берлин. Энергичный, не боящийся ответственности, Чучин заражал всех молодым задором. Его уверенность в себе не имела ничего общего с излишним; самомнением. За каждым его решением стоял огромный жизненный опыт. Каждый поступок был продуман и тщательно взвешен.

В основу повести «Караван специального назначения» легли подлинные события, происходившие в 1921 году вскоре после подписания Русско-афганского договора. В соответствии с этим договором в Кабул специальным караваном были отправлены два самолета; организация летной школы, подготовка афганских летчиков была поручена прекрасному летчику и отважному человеку. Ивану Чучину.

Почему мы симпатизируем герою этой повести? Почему с волнением следим за всеми его поступками? Да потому, что он ничего не делает для себя. Все его помыслы, все желания сосредоточены на одном: покончить с несправедливостью и истребить зло, мешающее людям жить. Именно таким я немало лет знал Ивана Григорьевича Чучина – человека героической судьбы, который всего несколько месяцев не дожил до выхода этой книги.

Алексей ПРОХОРОВ,

дважды Герой Советского Союза,

генерал-майор авиации

Часть первая
ТУРКЕСТАН

Глава первая

Ранним июньским утром 1921 года Иван Чучин спешил в штаб Туркестанского фронта. Яростное ташкентское солнце слепило глаза, горячий сухой ветер хлестал по щекам. То и дело стирая рукавом пот со лба, Чучин быстро шагал по пыльным улицам.

Перед зданием штаба он столкнулся со знакомыми механиками. Один из них, тоже Иван, хотел ему что-то сказать, но Чучин отмахнулся.

– Не сейчас, потом поговорим, – буркнул на ходу. Времени было в обрез, Федор Жаров – комиссар воздушных сил Туркестанского фронта – во всем любил точность. Раз вызвал к 9.00, хоть кровь из носу, но в 9.00 будь как штык.

Когда Иван рванул на себя дверь кабинета, большие часы, висевшие в простенке между окнами как раз напротив двери, били девятый раз. Стоявший около окна Жаров обернулся. Всегда приветливый и веселый, сегодня он был озабочен.

– Садись! – кивнул хмуро на потертый, покрытый паутинкой мелких трещин кожаный диван, над которым помещалась, занимая полстены, карта Азии. Сам уселся в кресло и, словно забыв об Иване, надолго задумался.

Иван огляделся. В кабинете давно пора было делать ремонт. Обои выцвели, побелка осыпалась, потолок пожелтел. И только массивная мебель кабинета хранила на себе отпечаток прошлой, богатой и чужой жизни. В малахитовой пепельнице лежала груда окурков. Видно, комиссар уже давно на месте.

– Ну как, не надоело отдыхать? – словно спохватившись, спросил комиссар.

Чучин усмехнулся:

– Помнишь песенку? «Понапрасну, Ваня, ходишь, понапрасну ножки бьешь»? Так это про меня. Две недели как из госпиталя выписался, а машину не могу выбить, – ответил он и, глубоко вздохнув, добавил с горечью: – Сам знаешь, я без самолета не могу. Мне летать надо.

– Летать пока не придется, а дело тебе поручим действительно серьезное, – поднял указательный палец комиссар, словно пригрозив кому-то. – Отправишься в Афганистан. Будем открывать в Кабуле летную школу.

Слова комиссара были настолько неожиданны, что Иван не сразу осознал их смысл.

– Значит, как боевой летчик я уже не гожусь, списать меня решили! – вырвалось у него. – Но ведь я же совершенно здоров и лет-то мне всего двадцать пять!

Жаров резко поднялся, с коротким прищуром глянул на Чучина.

– Ничего-то ты не понял, Иван, – протянул с укором. – То, что ты в бой рвешься, это хорошо.. Но сейчас новые времена наступают. Ты знаешь, какие у нас отношения с Афганистаном? – вопросительно вздернул он правую бровь.

– Кто ж не знает? – Чучин пожал плечами. – Басмачи там недобитые прячутся. Оттуда налеты совершают на нашу территорию.

– Так было, – уточнил Жаров, – но сейчас все меняется. Мы должны иметь мирную границу. Еще два года назад в Афганистане англичане хозяйничали. Они ведь всегда считали, что голодными и неграмотными управлять легче. Представляешь, какая там бедность, как люди живут? Афганистану помощь требуется. А откуда ее получить? Правительство Амануллы обратилось к Советской России – больше не к кому. Разве мы можем отказать? В феврале подписан договор. Мы им технику дадим. Афганистану своя авиация нужна. Советское правительство решило подарить афганцам самолеты и открыть в Кабуле летную школу. Надо направить туда опытного инструктора, ты профессионал, в Англии школу высшего пилотажа окончил. Кому же ехать, как не тебе?

Федор Жаров говорил спокойно, в голосе его Чучин не мог уловить ни единой командной нотки. И тем не менее лицо комиссара, его цепкие глаза показывали, что он от своего решения не отступится.

– Нам же самим не хватает самолетов, – пытался отбиться Чучин. – Во всем Туркестане, наверное, двух десятков не наберется, и Термез теперь без своего единственного летчика останется.

– Решение об отправке самолетов принято самим Лениным, – давая понять, что спорить тут не о чем и всякие доводы бесполезны, отчеканил Жаров.

– Ты понимаешь, насколько это важно? – спросил комиссар, в упор глядя на Чучина и, не дожидаясь ответа, добавил, чуть понизив голос: – Запомни: мы тебя не на прогулку посылаем.

Жаров подошел к окну, надавил на створки. С улицы пахнуло свежестью, донесся протяжный автомобильный гудок, топот марширующей колонны. Чучин сразу узнал песню, которую пел проходивший мимо красноармейский отряд. Песня была новая. Совсем недавно попала она в Туркестан, кажется, откуда-то с Дальнего Востока.

«По долинам и по взгорьям шли дивизии вперед», – уверенным хором пели бойцы, впечатывая в брусчатку шаг.

– Ладно, когда ехать? – спросил Чучин, поднимаясь с дивана.

Жаров быстро обернулся. Глаза его ожили, в них блеснули веселые искорки.

– Вот это другой разговор, – добродушно пробасил комиссар и направился к висевшей над диваном карте. – Смотри, – провел ногтем по красной извилистой линии, соединившей Термез с Кабулом. – Это маршрут каравана. Дорога долгая – около трех месяцев займет. Афганцы обещали надежную охрану. Сопровождать вас будет королевская гвардия. Но и сами должны держать ухо востро!

Он положил руку на плечо Ивана и, помолчав, продолжил:

– Времени у тебя на сборы мало. Утром садишься на поезд и прямым ходом в Новый Чарджуй. Два самолета, запасные части, горючее уже там, в порту. Проследи, чтобы все аккуратнейшим образом погрузили на баржи. По Амударье доставите самолеты в Термез. И еще, – Жаров сделал короткую паузу. – В Чарджуе первым делом свяжись с местными чекистами. Они уже предупреждены, и охрана порта усилена. Вот, пожалуй, и все… – Комиссар задумчиво взглянул на Ивана, по-дружески обнял его за плечи: – Удачи тебе!

Ташкентский вокзал напоминал муравейник. Пестрая толпа галдела так, что заглушала рев проходивших неподалеку верблюдов. Вокруг торговали, ели, обсуждали дела. Мальчишки с кипами газет в руках выкрикивали последние новости.

– Не проходите мимо. Чайники большие и маленькие. Самые лучшие для заварки, – во всю глотку орал широкоплечий детина с раскосыми глазами, призывая прохожих взглянуть на выставленные перед ним пузатые фаянсовые чайники. И хотя голос детины был полон зазывающих интонаций, лоснящееся от пота отечное лицо имело совершенно безучастное выражение.

Около билетной кассы отчаянно голосил замурзанный карапуз в остроконечной шапочке с огромным малиновым помпоном. Невысокая пышногрудая женщина напрасно пыталась унять его.

Неподалеку от Чучина молоденькая цыганка задорно плясала перед небольшой группкой зевак, подбадривавших ее хлопками и криками. Бренча бубном и монистами, она трепетала всем телом, выгибалась, кружилась и приседала. Ее движения – то медленно-плавные, то резкие и стремительные – приводили зрителей в восторг. На мгновение лицо цыганки повернулось к летчику, и Иван увидел раздутые ноздри, красиво очерченный рот, ослепительную улыбку.

Вдруг цыганка остановилась, посмотрела на своих зрителей с полнейшим безразличием и пошла мимо них к Ивану. Запрокинув голову, бесцеремонно уставилась на летчика. Потом обошла вокруг, спросила:

– Молодой, красивый, что такой печальный стоишь?

Иван не шелохнулся, как будто вопрос относился не к нему. Девушка подошла ближе.

– Дай руку, погадаю. Узнаешь, что тебе в жизни предстоит.

– Что предстоит, то предстоит, – усмехнулся Иван, – тебе это все равно неизвестно.

– Ай-ай, говоришь, не веришь мне, а я по глазам вижу: хочешь судьбу узнать. Вдруг правду скажу? Потом жалеть будешь. Ведь в дальний путь собираешься.

Иван невольно поморщился. Разговор не нравился ему.

– Он не хочет знать, что с ним будет, так ты нам расскажи, – расхохотался рябой толстяк, сидевший на войлочной подстилке в нескольких шагах от них прямо на солнцепеке.

– Уж больно ты любопытен, – поправляя волосы, полуобернулась к толстяку цыганка. – Зачем тебе чужая судьба? Твоя тоже интересная. Хочешь, расскажу, что с тобой будет?

– Не стоит. Свою судьбу я и сам знаю, – смеялся рябой, однако от Ивана не ускользнуло его мгновенное смущение.

Неожиданно Чучин заметил, как стоявшие рядом с ним и без умолку болтавшие узбеки внезапно смолкли и смотрят в одну сторону. Иван повернулся и увидел высокого худощавого старика в зеленой чалме. На вид ему было лет семьдесят. Одет аккуратно и просто. Старик выделялся из всеобщей суеты удивительным спокойствием и горделивой наружностью.

«Наверное, чиновник бывший», – мелькнуло у Чучина.

Старик внимательно осмотрел площадь и степенно прошел под навес, где раньше велась торговля лучшими текинскими коврами. Над навесом было обозначено имя владельца лавки, однако прочесть его было невозможно из-за огромного красочного плаката, призывавшего всех безотлагательно посетить кинотеатр «Континенталь» и посмотреть там бесподобный боевик «Необычные приключения брюнетки», затмивший все, что до сих пор демонстрировалось на экранах Европы и Азии. Иван взглянул на часы. Поезд должен был отправиться десять минут назад, а между тем состав до сих пор не подан и неизвестно, сколько еще придется ждать.

Старик в зеленой чалме, расположившийся было под навесом, внезапно поднялся и зашагал к платформе.

НАЗНАЧЕНИЕ

Если бы Генри Доббса разбудили среди ночи и попросили объяснить, как пройти от восточных ворот Кабула Дарваза-и-Лахури до расположенного на западной окраине города крупнейшего афганского завода «Машин-хане», английский дипломат без малейших раздумий самым подробнейшим образом описал бы весь путь, не забыв при этом перечислить наиболее примечательные караван-сараи и базары, встречающиеся по дороге. И дело тут не в особой любви Доббса к прогулкам по афганской столице: он считал своим профессиональным долгом досконально знать каждый город, в котором приходилось работать. В Кабул он приезжал еще при покойном властителе страны Хабибулле-хане, когда нынешний эмир Аманулла был тринадцатилетним мальчишкой – живым и любопытным, но порой чересчур настороженным и даже неприязненным по отношению к иностранцам, наполнявшим королевский дворец.

Теперь Генри Доббс получил новое назначение. Ему предстояло оставить пост секретаря по иностранным делам британского правительства Индии и перебраться в Афганистан. Подобная перспектива не радовала. И не только потому, что жизнь в неухоженном мусульманском Кабуле представлялась английскому дипломату слишком мрачной и унылой. В конце концов, он мог бы и потерпеть пару лет, мирясь с неудобствами. Но ради чего?

Что мог он сделать в афганской столице? Заставить афганцев поверить в хорошее к ним отношение англичан? Безнадежно. Запугать? Не удастся. Что же еще? Помешать зарождающимся контактам с Советской Россией? И в это Доббс не верил, однако понимал, что вся его дальнейшая карьера зависит от успеха миссии в Кабуле тем более что правительство придавало ей большое значение. Сам лорд Керзон пожелал еще раз принять Доббса и дать ему последние наставления.

Доббс вошел в кабинет не торопясь, стараясь угадать по выражению лица министра его настроение.

– Итак, – начал Керзон, – вам придется на некоторое время забыть о спокойной жизни и изучении индийской керамики. Займетесь не менее важным делом. – Министр позволил себе улыбнуться. – Вы должны четко определить свои задачи. Старые отношения между Британией и Афганистаном разрушены, новые пока еще не сформировались. Какими они будут – во многом зависит от того, как вы поведете переговоры.

Керзон замолчал, и Доббс понял: министр ожидает его ответа.

– Аманулла-хан, – начал Доббс бесстрастно, – чувствует себя слишком уверенно. Он не считается даже с духовенством, и муллы ему этого не простят. Им надо помочь, это одна из первоочередных задач.

– Британия богатая страна, – перебил Керзон, – но раздавать деньги и оружие кому попало было бы непростительным расточительством. Учтите, и то и другое должно попасть только к тем, кто может ими правильно распорядиться.

Десять лет назад Доббс едва ли не с восторгом смотрел на этого человека. Он знал, что со студенческих лет, проведенных в Оксфорде, Керзон страдал от искривления позвоночника, но ежедневными упражнениями сумел победить физический недуг. Работоспособность министра была фантастической. Но теперь его энергия и настойчивость в достижении цели оставляли Доббса совершенно равнодушным. Юношескую восторженность Доббс утратил давным-давно. Министру он не завидовал, хорошо сознавая разницу в их общественном положении, но с годами его все больше раздражали удачливость Керзона, искусство, с которым этот человек обращал в свою пользу самый неблагоприятный ход событий и, наконец, женитьба на дочери миллионера.

– Мне кажется, – сказал Доббс, – Аманулла-хан должен почувствовать решимость Лондона не отказываться от своих интересов в Центральной Азии.

– Аманулла-хан это почувствовал и даже слишком остро, – холодно ответил Керзон. – Эмир начал искать себе союзников в Советской России. Вы должны, – продолжал министр менторским тоном, – сделать все, чтобы помешать контактам Афганистана с Советами. Аманулла-хан хочет ввести в стране образование, он посылает детей учиться в Европу. Ему нужно развивать промышленность, транспорт, строить дороги. Он мечтает о новом Афганистане. Пусть мечтает. Ваше дело внушить ему, что без помощи Британии не будет и сильного Афганистана.

– Вы же знаете, что афганцы недолюбливают англичан.

– Мы не на дипломатическом приеме, Генри, – поморщился министр. – Говорите прямо то, что думаете, – они ненавидят нас! Что поделаешь, такова жизнь. Всем не угодишь. Главное – служить своей державе. Ах, дорогой Доббс, наша с вами задача заключается вовсе не в том, чтобы искать людей, которым нравится британская политика. Нам нужны люди, которые могут быть полезны. И тут вас учить не надо. Вы прошли хорошую школу в Индии и научились там, судя по результатам вашей работы, заставлять людей выполнять наши желания.

«Неужели этот человек и в самом деле может своей железной волей если не повернуть ход истории, то, во всяком случае, слегка подправить его?» – подумал Доббс, а вслух произнес:

– В Индии все проще. Но афганцы… они очень упрямый народ.

– Так воспользуйтесь этим, – неожиданно оживился Керзон. – Найдите человека, который мог бы их возглавить, которому они поверили бы, за которым пошли.

– К сожалению, – мягко возразил Доббс, – такой человек уже нашелся.

Керзон понял иронию, но отнесся к ней благосклонно.

– Оцениваю ваш сарказм, Генри, – кивнул он. – Да, признаю: Аманулла пользуется влиянием. Значит, нужен человек, который мог бы, стать для него серьезным соперником.

– Не бухарский же эмир Сейид Алим-хан? – пожал плечами Доббс.

– Разумеется, нет, – согласился Керзон. – Я имею в виду Энвера-пашу.

Доббс не сумел скрыть своего секундного замешательства.

– Конечно, – сказал он, кашлянув и покраснев, – генерал Энвер тщеславен, честолюбив. Ему хочется быть лидером. Но…

– Вас что-то смущает? – осведомился министр.

– Но ведь во время войны Энвер-паша сражался против англичан на стороне Германии. А вспомните резню армян, которую он устроил в четырнадцатом году! Об этом же знает вся Европа. Неужели человек с подобной репутацией…

Керзон с любопытством взглянул на Доббса, словно удивленный такими словами.

– Мы политики. Так не будем об этом забывать. Энвер, Алим-хан, Аманулла… кто они для нас? Инструменты, которыми мы можем пользоваться. Если плотник берет топор, разве он выясняет, что делали этим топором раньше? Возможно, он побывал в руках убийцы, но это не повод, чтобы выбросить его на свалку. Что нам за дело до того, какой человек Энвер-паша? Мы обязаны заставить его делать то, что нужно Британии. Вот и все.

Какой-то молодой человек без стука вошел в кабинет и, положив перед Керзоном конверт, направился к выходу.

– Мой зять Освальд Мосли, – пояснил Керзон, когда дверь за молодым человеком закрылась. – Новое поколение. Уверяю, они намного решительнее нас с вами и не обременены излишними сомнениями. Однако вернемся к генералу Энверу. Да, он был союзником Германии. Это всем известно. И прекрасно. Все его кровавые дела будут отнесены на счет Германии. Об этом позаботятся газетчики. Нам надо, чтобы он возглавил борьбу с большевиками в Туркестане. Мы установим связь с генералом, и афишировать ее мы не будем.

– Но если он действительно получит власть в Туркестане, то станет опасен. Такие люди, как Энвер-паша, способны…

– Такие люди, – резко парировал Керзон, – долго не живут. Они чересчур нетерпеливы и идут к цели напролом. К тому же у генерала слишком много врагов. Имейте в виду, контакты с ними нам тоже крайне полезны. Не забывайте и об Алим-хане.

– Алим-ханом, – сказал Доббс, – управлять несложно. Он сделает все, что потребуется.

Лорд Керзон поднялся, подошел к окну и несколько минут стоял молча, как будто что-то вспоминая, потом произнес:

– Двадцать лет назад, когда я был вице-королем Индии, мы могли запугать население колоний. Теперь у нас есть пулеметы, танки, самолеты. И что же? Наше положение в Азии нисколько не укрепилось. Я уверен, еще через несколько десятилетий люди придумают такое оружие, о котором мы не можем и мечтать, а управлять колониями станет еще сложнее. Для нас значительно нужнее, чем оружие, новые методы в политике. И создать их должны мы с вами. Это, если хотите, наш вклад в день завтрашний…

Через два дня после этой беседы Генри Доббс выехал в Кабул.

Глава вторая

Состав подкатил почти бесшумно. Оглушительный свист покрыл площадь, приглашая пассажиров занимать свои места. Ошалелая толпа устремилась к путям. Люди будто боялись, что им не хватит места, хотя в конце концов поезд отошел от станции наполовину пустым.

Иван занял место в середине вагона у окна. И тут, к немалому удивлению, обнаружил, что странный старик, четверть часа назад привлекший к себе внимание, оказался соседом по купе. Старик опустился на скамейку рядом с ним, а напротив расположились двое парнишек в простых ситцевых халатах, достали шахматы и, не обращая внимания на невообразимый гвалт, стоящий вокруг, начали игру.

Поезд тронулся так же неожиданно, как появился у платформы, и, оставив позади сады и виноградники, вскоре вырвался в пустыню.

Некоторое время старик сосредоточенно молчал и не проявлял ни малейшего желания вступать в какие-либо разговоры. Лишь изредка он бросал беглые взгляды на шахматистов. Но вот, заметив, что Чучин с любопытством смотрит в окно, старик неожиданно подал голос:

– Недавно в Туркестане? – спросил он с едва уловимым акцентом.

– Почти два года, – не поворачивая головы, рассеянно ответил Иван.

– И вам еще не надоели наши сухие земли? Вы… военный? – кивнул старик на петлицы попутчика.

– Да, летчик, – коротко бросил Иван, соображая про себя, как бы повежливее отделаться от лишних объяснений.

Однако ничего объяснять не потребовалось. За весь путь до Бухары сосед больше не задал ни одного вопроса, зато сам охотно рассказывал о себе и своих странствиях по Востоку.

Звали странного старика Тахиром. Родился он, судя по его словам, в Бухаре.

– С детства, – рассказывал старик, – я тянулся к учению, но был беден. Мой отец всю жизнь от зари до зари работал, но так и не смог скопить денег к закату дней своих. Поэтому я использовал любую возможность овладеть знаниями. К сыну богатого человека, у которого я был слугой, приходил учитель. Я ловил каждое его слово – выучился грамоте, математике. Мне достаточно было лишь раз услышать какой-либо стих или изречение, чтобы запомнить его наизусть…

Тахир пожевал губами, глядя в окно, где проплывали безжизненные желтые дюны, затем продолжил:

– Сын богатея позавидовал моим способностям. Он обвинил меня в краже серебряной безделушки. Если бы меня схватили, могли казнить или же, помиловав, отрубить руку. Но аллах снисходителен – мне удалось бежать… – Тахир замолчал. Взгляд его сделался печальным. Чучин подумал, что старика и сейчас донимает боль от нанесенной ему в детстве обиды.

Один из сидевших напротив шахматистов, напряженно дожидавшийся хода соперника, вскочил и от радости захлопал в ладоши:

– Мат! – воскликнул он и победоносно взглянул на Чучина.

Иван улыбнулся.

– Я бродяжничал, изучал ремесла, торговал, – продолжал свой рассказ Тахир. – Много пришлось перетерпеть. Оставаться на одном месте я не любил. Из Афганистана перебрался в Персию, оттуда в Турцию. Жил и в Сирии, и в Египте. В вашем возрасте старался ничего в жизни не пропустить. С годами это проходит. – Он поднял руку к голове, спросил: – Вы, конечно, знаете, что означает зеленая чалма?

Вопрос был задан таким тоном, что Иван был вынужден неуверенно кивнуть. Но старик, видимо, почувствовал смущение собеседника, деликатно исправил свою ошибку.

– Такую чалму носят те, кто совершил паломничество в Мекку. Когда я устал от суеты, поселился на родине пророка. Много читал. У нас ведь не каждый мулла хорошо Коран знает, а я выучил его наизусть. Когда в Бухару вернулся, встретили меня как святого.

– Приятно, наверное, когда на тебя чуть ли не молятся? – поинтересовался Иван с единственной целью – польстить самолюбию старого человека.

Но старик не принял лести.

– Это только в молодости тешат тщеславие, а сейчас мне хочется одного – покоя, – безразлично отмахнулся он и, потеребив бороду, вздохнул: – К тому же: быть у всех на виду, может быть, и почетно, но иногда опасно.

– Опасно быть уважаемым человеком? – не понял Чучин.

– А вы как думаете? Люди не прощают тех, кто не оправдывает их надежд. Я лечу травами, от многих болезней средства знаю. Лечил и бухарского эмира. Он о своем здоровье очень заботился. Если бы ему показалось, что я плохие советы даю, приказал бы живым в песок закопать. Сейид Алим-хан человек жестокий…

Заметив, что Тахир снова пристально смотрит на шахматистов, Иван спросил:

– Любите шахматы?

– В молодости увлекался, а сейчас все позабыл, зато теперь человеческие лица говорят мне больше, чем шахматные фигуры, Смотрите, как они переживают, и радуются, когда одному удается обыграть другого, – тихо продолжал старик и, улыбнувшись, добавил: – Иногда довольно любопытно следить за игрой, смысла которой не понимаешь.

Иван удивленно взглянул на своего спутника, но ничего не сказал.

Старик замолчал, повернувшись к проходу. Подозрительно щурясь, он с явным неодобрением разглядывал полного коренастого узбека с рябым одутловатым лицом, медленно пробиравшегося в другой конец вагона.

– Шатается тут всякий сброд, того и гляди что-нибудь пропадет, – проворчал старик.

– Вроде бы не похож на жулика, – сказал Чучин, еще раньше приметивший толстяка.

Тахир не ответил, лишь брезгливо скривил тонкие губы.

Рябой споткнулся о какой-то тюк, зло выругался и исчез в тамбуре.

В Бухару прибыли поздно вечером. Как только поезд сбавил ход, в вагон влетел усатый бритоголовый красноармеец и, стараясь перекрыть царивший там гомон, что есть мочи завопил:

– Все, приехали! Дальше поезд не пойдет! Всем выходить!

От этих слов гомон в вагоне стал еще громче, и бритоголовый, безуспешно отбиваясь от наседавшей на него толпы, сменил тон:

– Граждане, будьте настолько сознательны! Не заставляйте вас упрашивать!

– Что случилось? – недоуменно спросил Чучин у Тахира, но тот лишь устало развел руками и закрыл тяжелые морщинистые веки.

Чучин протиснулся к выходу, соскочил с подножки и остановил проходившего мимо железнодорожника с рупором.

– Что происходит?

Железнодорожник устало махнул рукой в сторону вокзального здания, где на стене белело какое-то объявление.

– Читать умеешь? – ответил он вопросом на вопрос.

Объявление, освещенное двумя закопченными керосиновыми лампами, извещало, что сообщение с Новым Чарджуем временно прервано.

– Когда пойдут поезда? – раздраженно, будто железнодорожник был в чем-то виноват, спросил Чучин.

– Кто знает? Басмачи опять орудуют. Завтра-то точно придется по Бухаре гулять. Небось и послезавтра тоже.

Иван растерянно огляделся, соображая, как теперь быть. И в это мгновение услышал за спиной знакомый голос с едва заметным акцентом.

– Вам, наверное, и переночевать негде? Пойдемте ко мне, – любезно улыбаясь, предложил Ивану старик попутчик. Он глубоко вдохнул влажный воздух и добавил:

– Недавно прошел дождь, это добрый знак. Дожди в наших краях бывают нечасто. Пошли?

– Нет, – твердо ответил Чучин, – я переночую в гарнизоне.

– Ну тогда, – не отступал Тахир, – может быть, навестите меня завтра? Поговорим. Отведаете настоящего бухарского плова. Не того, что подают сейчас в чайхане. Там уже давно разучились как следует готовить. Мне, старику, интересно поговорить с человеком, иным не только по национальности. В вас – будущее… Трудно все объяснить… Но всю жизнь я старался понять новых, необыкновенных людей… Истина – в них.

– Спасибо, – смутился Чучин.

Ему не хотелось обижать симпатичного старика, и, в конце концов, он пообещал навестить его, если, конечно, выкроит время.

– Представляю, как обрадуется мой внук, если вы придете, – снова заговорил Тахир. – Он никогда не видел живого летчика. Потом год вспоминать будет. Приходите. Пожалуйста. И ради аллаха – не думайте, будто кто-то будет выпытывать у вас ваши военные тайны. Уясните: мы, на Востоке, прежде всего ценим в человеке личность. Надеюсь, я в вас не ошибся.

На следующее утро Чучин, изнывая от вынужденного безделья, бесцельно бродил по Бухаре. Пыльные лабиринты узких улочек старого города были выбелены солнцем настолько, что приходилось невольно щуриться даже в тени, чтобы защитить глаза от муторного и едкого, как дым, однообразия глинобитных стен и дувалов.

Ближе к центру стало оживленнее. Навстречу Ивану ушастый сонный ишак медленно тянул арбу, лениво поскрипывающую большими колесами, на которой восседал такой же сонный хозяин в выцветшей чалме и пестром стеганом халате. Женщина в черной парандже, легко придерживая на голове тяжелую корзину со снедью, вышла из-за угла дома, но, завидев Чучина, быстро повернула в другую сторону. Двое обнаженных по пояс юношей в шароварах, судя по тону о чем-то громко споря, толкали перед собой тяжелую тележку с глиняными горшками и блюдами.

За поворотом Ивана оглушило разноголосье толпы. Здесь, на центральной площади Регистан, не осталось и следа от того сонного оцепенения, в котором пребывал город. Чучин остановился перед лавкой, вдоль которой на длинной печи дымились, распространяя вокруг аромат горячих специй, котлы с пловом и шурпой. Иван только что плотно позавтракал в гарнизоне, но дразнящий запах зры[1]1
  Зра – одна из специй для приготовления плова.


[Закрыть] заставил его невольно проглотить слюну. И тут, неожиданно для себя, он увидел вчерашнего попутчика. Старик выглядел, свежим и бодрым – гордо подняв голову и не обращая внимания на окружающих, он неспешно шествовал через толпу.

Иван уже хотел было окликнуть Тахира, но в это время тот шагнул под натянутый на ивовые жерди навес из камышовой плетенки.

Два человека в одежде дервишей – остроконечных шапках с меховой оторочкой и сшитых из цветных лоскутков халатах, видимо, ждали старика. Они пили чай и по очереди курили чилим. Тахир кивнул им и сел рядом. Лицо одного из дервишей показалось Чучину знакомым.. Он внимательно присмотрелся к нему и узнал. Рябой крепыш, ехавший с ним в одном вагоне!

Явно чем-то обеспокоенный, рябой нервно вертел в руках чашку, сделанную из скорлупы кокосового ореха. Затем швырнул ее на землю и, энергично жестикулируя, начал что-то говорить Тахиру. Чучину показалось, что толстяк сейчас ударит старика. Но Тахир бросил на дервиша властный, полный презрения взгляд и, обронив какую-то фразу, не спеша поднялся. Рябой вдруг как-то сник, а Тахир, не оборачиваясь, вышел из-под навеса и, как и прежде, не спеша направился в сторону мечети, голубой с изумрудным отливом купол которой величественно вырисовывался на фоне безоблачного неба. Рябой толстяк дервиш растерянно смотрел вслед медленно удалявшейся фигуре старика. Затем повернулся к своему спутнику.

И тут кто-то потянул Чучина за рукав.