Текст книги "Караван специального назначения"

Автор книги: Виталий Мельников

Соавторы: Евгений Берестов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

СОВЕЩАНИЕ У МИНИСТРА

Стражники с позолоченными жезлами вытянулись в струнку. Не обращая на них внимания, оба посетителя прошли мимо и направились прямо в кабинет Махмуд-бека Тарзи. Министр уже ждал. Он поднялся навстречу, поздоровался с каждым за руку.

– Вы знаете, зачем я просил вас зайти ко мне? – спросил Тарзи.

– Мы всегда к вашим услугам, – в один голос ответили оба.

– Вы были в караване, доставившем в Кабул самолеты. Почти три месяца вы находились бок о бок с русскими. Вы общались с ними каждый день, беседовали, присматривались. Вы оба люди проницательные и наблюдательные и понимаете, что нам очень важно знать как можно больше о русских и их намерениях. Словом, мне хотелось бы, чтобы вы высказали свое мнение.

Наступило молчание.

– Вам, Фарух, было поручено охранять караван, – обратился Тарзи к офицеру. – Что вы можете сказать?

– Я выполнил поручение так, как следует исполнять приказы эмира, – вытянулся в струнку офицер. Он кивнул в сторону Камала и продолжил: – Вот свидетель того, что меня нельзя обвинить в недостаточном усердии. Но… в отношении русских летчиков… – офицер запнулся.

– Говорите прямо все, что думаете, – подбодрил его Тарзи, – для того я и пригласил вас.

– Хорошо, – сказал офицер, – я буду откровенен, даже рискуя навлечь на себя ваше неудовольствие. Многое мне не понравилось у русских, хотя они и гости эмира.

– Что, например? – оживился министр.

– Мне не нравится, – сказал офицер, – что у русских дженераль-саибы держат себя слишком просто. С обычными крестьянами они говорят как с равными, в караван-сараях вели себя как рядовые постояльцы.

– Может быть, Фарух, – с ноткой иронии спросил Тарзи, – вы не одобряете идеи организовать летную школу?

– Не мне, – ответил офицер, – судить о решениях, принятых эмиром, но русские будут учить наших курсантов, и плохо, если они окажут дурное влияние.

– Боюсь, вы не правы, – вмешался в разговор Камал. – Вы помните – после победы над англичанами генерал Надир-хан вернулся в Кабул как простой солдат. И кажется, никто его за это не упрекал.

– Генералу Надир-хану, – строго сказал офицер, – никогда не пришла бы в голову мысль общаться с хазарейцами как со своими приятелями.

– Но ведь Аманулла-хан объявил о равенстве всех наций! – воскликнул Камал.

– Я не против равенства, – парировал Фарух, – но необходимо сохранять еще и достоинство.

Камал молчал.

– Может быть, мои взгляды устарели, – высокомерно продолжал офицер, – но я всю жизнь провел в армии и не привык к тому, чтобы солдаты были в приятельских отношениях со своим начальством. Мне кажется, это непорядок.

Журналист посмотрел на офицера, потом на внимательно слушавшего Тарзи и сказал:

– А мне русские очень понравились. Когда я увидел, как они вели себя во время песчаной бури, понял, что на них можно положиться. Даже наши ко всему привыкшие погонщики и те еле ноги передвигали, а русские не о себе думали, не о том, как свою жизнь спасти, а о самолетах; о самолетах, которые они не для себя – для нас везли.

– Это правда, – подтвердил офицер, – они смелые люди. И во время землетрясения не испугались. Но что хотите со мной делайте, а я не могу смириться с тем, что они неверующие и что у них женщины ходят без паранджи.

– Среди них лишь одна женщина, – сказал Камал, – и они все относятся к ней с уважением.

– Слишком большое уважение! – подчеркнуто сдержанно ответил офицер. – Я чуть сквозь землю от стыда не провалился, когда первый раз наблюдал, как она беседовала с их дженераль-саибом. Никакого почтения. Как с равным себе.

Камал не сдержал улыбки.

– А улыбаетесь вы напрасно, – холодно сказал офицер. – Неужели вы хотите, – спросил он у Камала, – чтобы ваша жена или сестра ходила у всех на виду с непокрытым лицом, да еще вмешивалась в мужские дела?

– Так происходит во всей Европе, – спокойно возразил журналист.

– То в Европе, – раздражаясь, сказал офицер, – но мы, слава аллаху, находимся в своей стране. Зачем же нам дурные обычаи перенимать? Будь моя воля, я бы ни одного европейца в Афганистан не впустил.

– Ладно, – остановил его Махмуд-бек Тарзи, – мы уклонились от темы.

– Вы просили меня высказать свое мнение, – простодушно ответил офицер, – и я высказал все начистоту.

– Тогда, Фарух, скажите мне прямо – существует ли сейчас какая-либо реальная угроза безопасности русских?

Офицер задумался.

– Видите ли, – сказал он после небольшой паузы, – мы еще не выяснили, кто пытался поджечь самолеты. У нас в руках оказались лишь мелкие исполнители, которые мало что знают. Я подозреваю – это происки англичан. И если это действительно так, они не успокоятся.

– Вы считаете, что их цель сорвать работу летной школы? – спросил Тарзи.

– Без всякого сомнения.

– Вам нужна помощь, Фарух?

– Нет, – твердо ответил офицер, – можете не беспокоиться. Мы сами примем все необходимые меры.

– А теперь последнее, – сказал Махмуд-бек Тарзи и положил на стол пачку фотографий. – Вот, – сказал он, – посмотрите внимательно.

Офицер взглянул на открытки и с отвращением закрыл глаза. Камал взял одну в руки и довольно долго изучал ее.

– Эти фотографии, – сказал Тарзи, – появились именно в тех рабатах, где останавливался ваш караван. Я хочу знать ваше мнение, могли ли русские распространить их.

– Кто знает, – уклончиво протянул офицер.

– Ни в коем случае, – твердо ответил журналист.

Махмуд-бек Тарзи посмотрел сначала на одного, потом на другого. Затем встал и, коротко поблагодарив обоих, попрощался.

Глава вторая

Камал давно приглашал Чучина к себе в гости, но тот все никак не мог выкроить время для визита. Наконец они условились, что Иван придет к обеду в среду, как только кончатся занятия в школе.

Иван шел к Камалу по обсаженной серебристыми тополями мостовой, рядом с которой бежали ручейки с прохладной и чистой горной водой. Сначала улица была почти безлюдной. Только изредка появлялись афганки в своих длинных балахонах и с тщательно закрытыми лицами.

С любопытством погружался Чучин в городской лабиринт, за каждым поворотом которого ему открывалась чужая, лишь на первый взгляд понятная жизнь. Новый город был для него, как новый собеседник – со своим характером, темпераментом, привычками. Но особенно он любил всматриваться в лица прохожих, стараясь представить себе, куда человек спешит и чем озабочен.

На перекрестке стоял рослый полицейский в малиновой феске, ярко-красном мундире и стоптанных туфлях, надетых прямо на босу ногу. Он был полон достоинства и сознания важности своей миссии. Бойко жестикулируя, указывал путь автомобилям, переносчикам тяжестей.

– Хаша! Хаша! – кричали погонщики верблюдов.

– Хабардар! Хабардар! – восклицал возница со своей легкой, на двух больших колесах коляски, запряженной тощим иноходцем.

Со звонким топотом кованых сапог проходила через перекресток воинская колонна. Впереди нее торжественно выступал небольшой оркестр из шотландских волынок и оглушительно грохотавшего турецкого барабана.

Недавно попавшему на Восток в погоне за новыми впечатлениями европейцу все это должно было бы показаться крайне занимательным, и он, наверное, мог бы часами, не отрывая глаз, наблюдать за местными обычаями и порядками, восхищаясь их живописностью и колоритом. Вечером, не обращая внимания на неудобства, которые он вынужден терпеть в не слишком комфортабельном номере отеля, путешественник в ярких красках описал бы в своем дневнике увиденное, стараясь не упустить ни единой, даже мелкой детали. Для людей, увлеченных новизной и необычностью окружающего, нет мелочей. Каждая подробность кажется интересной и значительной. Возвратившись домой, такой европеец потом долгие годы гордился бы тем, что прикоснулся к тайнам Востока, уверяя своих друзей и самого себя, что даже лучшие, путеводители не в силах передать магическое очарование азиатских городов.

Но Ивана не интересовала экзотика. Ему хотелось понять, что за жизнь скрывается за серыми фасадами домов. Он пристально вглядывался в чужую жизнь не там, где она была особенно яркой и красочной. Он пытался заглянуть как раз туда, куда не допускались досужие, посторонние люди. В одном переулке он увидел подвалы, в которых находились мастерские, со сводами до того низкими, что работавшим в них ремесленникам приходилось выполнять заказы, стоя на коленях.

Но когда Иван добрел до пестрой суеты восточного базара, он даже слегка растерялся от обилия красок, звуков и запахов. Здесь продавались лекарства, коренья, травы, распространявшие вокруг пряный запах. Выписанные из Парижа вечерние туалеты висели рядом с английскими костюмами. Возле них были разложены индийские платки, галстуки всех видов и расцветок. Граммофон французской фирмы Патэ наигрывал визгливую мелодию, сменившуюся медленным, плавным танго.

Иван остановился около лавки антиквара. Здесь, рядом с чучелом крокодила, были выставлены всевозможные часы, серебряные портсигары, браслеты, кольца. Были здесь и короткие афганские кинжалы, и секиры, и изогнутые турецкие ятаганы.

Среди книжного развала можно было увидеть и толстые фолианты на арабском языке, и какие-то брошюры со столбиками красных иероглифов на обложках; сверкающие золотым тиснением корешки английских и немецких книг. Внимание Ивана привлекла маленькая стопка русских книг в простых картонных переплетах. Иван взял одну из них и начал листать, радуясь, как встрече со старым добрым знакомым. Это было дешевое сытинское издание Гоголя.

На граммофоне опять сменили пластинку. Чучин вздрогнул от неожиданности: над базаром зазвучала русская песня. Шаляпин! Голос мощный и завораживающий, властвующий над людьми. Разом поутихли разговоры. Все, кто стоял поблизости, слушали певца. Иван вслушивался в звуки знакомого голоса, вспоминая, как двенадцатилетним мальчишкой приехал впервые в Петербург. В тот день ему выпало великое счастье слушать Шаляпина в Мариинском театре…

Как из-под земли выросли перед Иваном трое плечистых афганцев в форме солдат королевской гвардии.

– Русский летчик? – спросил один из них по-английски.

Чучин кивнул.

– Приказ эмира. Следуйте за нами, – сказал гвардеец, коверкая английские слова.

– Куда? Что случилось?

– Приказ эмира, – повторил афганец. – Это рядом. Там все объяснят.

– Но… – начал Чучин.

– Никаких «но», – оборвал его собеседник. – Вы в чужой стране и обязаны следовать ее законам и подчиняться властям.

Аргументация была грубоватой, но неоспоримой.

Они прошли не более ста метров, свернули в тихий переулок и остановились перед массивными воротами в глухой серой стене. Иван ничего не понимал, теряясь в догадках. Один из гвардейцев осторожно постучал в дверь, она раскрылась, и в то же мгновение Ивана втолкнули во двор. Оказать сопротивление он не успел – сильный удар в затылок сбил его с ног.

ПОДПОЛКОВНИК ВУЛЛИТ

Подполковник Вуллит был взбешен. Он шагал из одного угла комнаты в другой, на секунду замирал на месте и снова принимался нервно вышагивать. Ахмед Али никогда не видел его в таком состоянии и стоял перед Вуллитом как провинившийся школьник, безуспешно пытаясь оправдаться.

– Напрасно, сэр, – говорил он тихим голосом, – вы вызвали меня из Кабула и сами приехали сюда. Именно сейчас в интересах дела мне следует быть в столице.

– В интересах дела? – взорвался Вуллит. – Да о каком деле вы говорите, если русские преспокойно доставили свои самолеты и не сегодня завтра поднимутся в воздух? Я был вынужден оставить консульство в Кашгаре и тайно пробираться в Афганистан, чтобы самому на месте выяснить обстановку и закончить операцию.

По рябому лицу Ахмеда Али пробежала тень, лоб покрылся испариной.

– Сэр, вы сами допустили ошибку, доверив это дело Энверу-паше. А теперь требуете, чтобы я в считанные дни исправил чужие промахи, – перешел он в наступления, соображая, как выкрутиться, если подполковник знает о его сделке с Алим-ханом.

– Энвер-паша – наш стратегический союзник, – резко обернувшись, сказал Вуллит. – В его руках реальная сила, и не видеть этого – значит потерять умение трезво оценивать ситуацию в целом. Эта старая лиса Алим-хан уже давно представляет собой политический труп. Только глупцы могут рассчитывать, будто он сможет удержать в своих руках Туркестан, когда мы сметем там красных. Нам нужен лидер, в которого народ сможет поверить и который обладал бы твердой рукой. Кроме генерала Энвера, такого человека нет.

– Вам виднее, – уклончиво ответил Ахмед Али. – Но я бы не стал открыто задевать интересы, как вы выразились, «политического трупа». Он хитер и может нарушить наши планы.

– Прекратите, Дональд, – властным голосом прервал его Вуллит. – Вы прекрасно знаете, что не один я определяю нашу политику на Востоке. А в результате все, абсолютно все летит кувырком. В Форин-офисе были уверены, что нам удастся затянуть подписание договора между Афганистаном и Советской Россией. И что же? Договор был подписан в феврале и уже выполняется. С каждым днем Аманулла-хан укрепляет свое положение. Да и кто захочет прислушиваться к нашему мнению, если даже такое простое задание – сорвать организацию летной школы – мы не в состоянии довести до конца.

– Такое простое задание! – вспыхнул Ахмед Али. – Да его не так-то просто выполнить. Караван усиленно охранялся королевской гвардией, афганцы следили за каждым, кто приближался к отряду.

– Можно было сделать это еще в Туркестане, тем более что информацию мы получили вовремя, – недовольно пробурчал подполковник, однако тон, которым это было сказано, свидетельствовал, что его настроение меняется в лучшую сторону.

У Ахмеда Али отлегло от сердца. Вуллит не догадывался ни о старике Тахире, ни о поездке в Туркестан по заданию бухарского эмира. «А если и узнает – всегда можно будет прикрыться гибелью самолета в Термезе», – подумал он. Никто не докажет, что она произошла не умышленно, в то время как Ахмед Али, рискуя разоблачением, не отходил от самолета на случай, если люди Энвера-паши попытаются уничтожить машину.

Ахмед Али достал из кармана по-восточному яркий носовой платок и промокнул пот со лба. Вуллит наблюдал за ним с нескрываемой иронией.

– Дональд, – неожиданно спросил он, доставая сигару, – кем бы вы были, если бы не встретили меня? – И, пустив струйку дыма, ответил сам: – Вы были бы нищим, ничтожеством. Это я сделал из вас человека.

– И что же вы хотите от меня теперь? – не понимая, куда клонит подполковник, спросил Ахмед Али.

– Немного, – спокойно ответил Вуллит, – хотя бы каплю благодарности. Я верил в ваши способности, но вы все чаще разочаровываете меня.

– Не знаю, как сложилась бы моя судьба без вас, – раздраженно, однако с достоинством сказал Ахмед Али. – Для меня ясно одно – я мог бы открыто, не прячась, ходить по улицам, растить детей. А деньги… – он замялся. – Умный человек всегда найдет возможность их заработать. Особенно здесь, на Востоке.

– Ничего, это скоро пройдет. После того как я ушел из авиации, мне пришлось работать и в Европе, и в Америке, и на Ближнем Востоке, и я ни разу не попался. Но если желаете, можете отправляться куда глаза глядят.

Вуллит открыл серебряный портсигар и подчеркнуто вежливо протянул Ахмеду Али.

– Мы-то легко обойдемся без вас. А вам советую не забывать Гильберта. Знаете, о ком я говорю? Так вот, он уехал в Европу и там спился. За три месяца растратил все, что успел накопить, и умер больной и нищий. И мне ничуть не жаль его. Это естественный конец для каждого дурака. – Подполковник помолчал, а затем добавил: – Или для того, кто возомнил себя слишком умным.

Он встал и снова прошелся по комнате. Потом повернулся к Ахмеду Али и в упор посмотрел ему в глаза.

– Хотите, Дональд, я скажу, о чем вы сейчас думаете? О том, как ловко провели старика Вуллита. И о том, как удобно получать деньги сразу от двух хозяев – от меня и Алим-хана. Что, разве не так?

Ахмед Али дернулся, но подполковник жестом дал понять, что не желает выслушивать никаких объяснений.

– Я не буду взывать к совести, – спокойно продолжал он. – Тем более для вас это понятие абстрактное. Что поделаешь, издержки воспитания…

Вуллит зло прищурился и, заложив руки за спину, отошел к столу.

– Страшно другое, Дональд. Вы со своим торгашеским миропониманием спутали карты в большой игре. А этого не прощают. Хотите узнать, чем обернулась ваша жадность? Сегодня Энвер-паша перешел границу. Сейчас все его силы в Туркестане[4]4
  Энвер-паша перешел советско-афганскую границу и прибыл в Бухару в октябре 1921 года. Ему удалось объединить вокруг себя крупные силы басмачей. Убит в сражении с частями Красной Армии 4 августа 1922 года.


[Закрыть]. Но он не получил денег, на которые рассчитывал, после гибели каравана. А эти деньги – сотни, быть может, даже тысячи сабель, способных сыграть решающую роль.

Ахмед Али растерянно провел носовым платком по лицу, молча наблюдая за Вуллитом. Он чувствовал себя растоптанным, мысли путались и рвались в его голове. Опереться было решительно не на что. А это означало только одно – конец…

– Единственное, что может помочь в вашем положении, – насладившись паникой своего агента, прервал молчание подполковник, – скорейшее завершение операции по уничтожению летной школы и дискредитации русских летчиков.

Он помолчал. Продолжил с усмешкой:

– Кстати. Этот Чучин…

– Да, господин подполковник, – с готовностью откликнулся Ахмед Али, хватаясь за эту идею как за спасительную соломинку.

– Этот Чучин мне знаком.

– То есть?

– В прежние времена, когда я был пилотом, доводилось сталкиваться. Я… даже внес определенный вклад в его становление как летчика… Превратности судьбы, не так ли?

– Превратности истории скорее, – отвел взгляд Ахмед Али, в голове которого уже начали вырисовываться пока еще смутные контуры плана.

– Если бы тогда знать… – продолжил Вуллит, щелкнув пальцами. – Какая оригинальная фраза, не правда ли?

Ахмед Али тактично промолчал и после паузы, возвращая разговор в прежнее русло, сказал:

– У меня есть интересный план, как можно покончить не только со школой. Дайте время и…

– Лондон, – перебил его подполковник, – требует немедленных действий. Они не хотят больше ждать. Так что у вас за план?

Глава третья

Пришел в себя Иван в полутемной комнате. Нестерпимо болела голова. Мучила жажда. Связанные за спиной руки затекли. Чучин с трудом поднялся и подошел к крошечному оконцу, которое выходило во двор. Там возле бассейна стояли какие-то люди.

«Рябой дервиш!» – узнал одного из них Чучин, и сердце его обдало холодком.

С дервишем беседовал холеный высокий европеец, лицо которого показалось Ивану знакомым.

Он снова перевел взгляд на рябого. На нем была доходившая почти до колен белая, вышитая тонким узором рубашка, стеганый, обшитый золотой нитью бархатный жилет и шаровары, туго стянутые у пояса и спадавшие узкими складками до лодыжек. На ногах – кожаные сандалии с сильно загнутыми вверх носками.

Лжедервиш повернулся и что-то негромко крикнул. Иван плотнее прижался к окну и заметил двух рослых, вооруженных карабинами и кинжалами афганцев. Они направлялись к дому, и через минуту в двери комнаты, где был заперт Чучин, повернулся ключ. Летчика схватили и выволокли во двор.

– Наконец-то представился случай поближе с вами познакомиться, – сказал рябой по-русски с едва заметным акцептом. – Мой хороший знакомый подполковник Вуллит, у которого вы занимались в Англии, рассказывал о вас как о превосходном пилоте. К сожалению, вы доставили массу неприятностей своему соотечественнику господину Городецкому.

Рябой подчеркнуто вежливо поклонился европейцу, словно представляя его Чучину.

– Так вот, Городецкому пришлось из-за вашего прибытия в Кабул закрыть свою школу, о которой вы, может быть, слышали. Теперь он потерял последнюю надежду раздобыть денег для поездки в Париж.

Чучин не проронил ни звука. Очевидно, поняв, что разговор не получается, замолчал и рябой. Однако взгляд, которым он сверлил Чучина, не предвещал ничего доброго. Но Иван выдержал его спокойно и не отвел глаз. Наконец рябой прервал затянувшуюся паузу.

– Отпустите его и развяжите руки, – приказал он афганцам. – Надеюсь, они не причинили вам боли? – с преувеличенной любезностью спросил он летчика.

Иван промолчал.

– Садитесь, – предложил рябой и сам опустился на расстеленную циновку.

Иван сел.

– Курите? – поинтересовался рябой, раскрывая, портсигар.

Иван отрицательно покачал головой.

– Напрасно, – сочувственно вздохнул рябой. – Хорошая сигара и рюмка шотландского виски после завтрака – единственная отрада в этом захолустье. Особенно при нынешних порядках. Однако пора перейти к нашему делу.

– Разве у нас с вами могут быть какие-то общие дела? – прервал рябого Чучин.

Тот снисходительно похлопал Ивана по плечу.

– Не надо так сразу, даже не выслушав, отвергать деловые предложения. Подумайте хорошенько. У вас свое задание, а у меня свое. Прежде всего разрешите представиться, меня зовут Дональд Джексон.

– Вот как? – удивился Чучин. – Разве вы не афганец?

– Наполовину, – усмехнулся рябой. – Моя мать афганка, а отец англичанин. Но это не имеет никакого отношения к делу. Так вот какое у нас предложение, – продолжал он, рассматривая чеканку на портсигаре, – мы переправим вас в Индию. Захотите – останетесь там, нет – можете ехать в Англию. Летчики такого класса там нужны. Если вас беспокоит вопрос с деньгами, можете не волноваться, платить будут хорошо.

Чучин отвернулся.

– Послушайте, – не унимался рябой. – Вы ведь совсем не знаете Афганистана. Вы здесь не жили, не понимаете местных нравов и обычаев. Афганцам не нужны ваши самолеты. Можете не сомневаться, они их все равно переломают.

Чучин смерил рябого презрительным взглядом.

– Напрасно вы на нас так смотрите, – вмешался в разговор до сих пор молчавший Городецкий. – Мы не разбойники, не людоеды. Если хотите, отпустим вас на все четыре стороны. Только не сегодня, а через пару дней.

– Правда, – вставил рябой, – за это время всякое может случиться.

– Да, – подтвердил Городецкий, – я, например, слышал, что возмущенные афганцы собираются уничтожить аэропланы. Когда вы вернетесь, вас будут спрашивать, где вы провели эти дни. Вразумительно объяснить вы ничего не сумеете. А мы, со своей стороны, поможем властям подыскать для вашего загадочного исчезновения удобную нам версию. И не обессудьте, если она кое-кому придется не по вкусу.

– Даже если меня не будет, останется Гоппе, – твердо ответил Чучин.

Городецкий с пренебрежением махнул рукой.

– Это уже наша забота.

– Я вижу, – презрительно бросил Иван Городецкому, – вы здесь большой человек.

– Не обращайте на него внимания, – поморщился Дональд Джексон. – Поймите, – продолжал он деловым талом, – Россия всегда признавала влияние Британии в Афганистане. Так было раньше, будет и впредь. Мы ничего не имеем ни против вас, ни против Гоппе. Но английское правительство не может допустить существования в Кабуле советской школы.

Вдали раскатисто прогрохотал пушечный выстрел. «Уже десять часов, – подумал Иван. – Быть может, Камал догадался сообщить в летную школу, что я не пришел? Но даже если и так, где они будут меня искать? В любом случае нужно постараться выиграть время».

Иван взглянул на рябого, смотревшего на него выжидательно. «Надо тянуть время. Надо, чтобы хватились», – подумал Иван.

– Зачем вы в Бухаре убили Тахира? – первое, что пришло в голову, сказал Чучин.

От неожиданного вопроса рябой, казалось, на мгновение растерялся. Но тут же взял себя в руки – не спеша раскурил сигару, затянулся, жмурясь от удовольствия.

– Старик потерял чувство меры, – объяснил он, скорчив трагическую мину. – Сначала отказался помочь. Я стерпел и простил, но, когда он решил донести на нас в ЧК, терпение мое лопнуло.

– В чем же Тахир должен был помочь вам? – насмешливо прищурился Иван. – Расправиться со мной?

– Уверяю вас, – ответил рябой, – что это мы могли бы сделать и без Тахира. Тахир…

В этот момент кто-то забарабанил в ворота, и Чучин так никогда и не узнал, что собирался ответить ему Дональд Джексон.

Взглянув на ворота, рябой проронил:

– У нас еще будет время продолжить разговор. А сейчас эти господа проводят вас.

Два охранника взяли Ивана под руки и снова повели к дому.