355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виталий Полупуднев » Митридат » Текст книги (страница 8)
Митридат
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 13:53

Текст книги "Митридат"


Автор книги: Виталий Полупуднев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

III

Асандру предстояло явиться к царю в момент, когда тот стоял у походного жертвенника на холме, окруженном войсками и народом. Митридат готовился принести жертву богам и испросить у них поддержки в предстоящей войне. Тут же сгрудилась пестрая толпа царских друзей, стратегов и жрецов.

Солнце припекало по-южному, куда жарче, чем в Пантикапее. Боспорец обливался потом, стараясь не отстать от Фарнака, которого за резвость ног называли «быстроногим Ахиллом». Фарнак считался вторым по значению царским сыном, первым был Махар, как старший по возрасту и более проявивший себя в делах государственных.

Царевич шагал легко, держался прямо, как тренированный гимнаст. Он не замечал жары, которую испытывал ежедневно. Невольно напрашивалось сравнение его с Махаром, тоже быстрым в движениях, но мешковатым и обремененным преждевременной полнотой. И если глаза Махара всегда поблескивали хитрецой и затаенной подозрительностью, то Фарнак смотрел более простодушно и прямо. Возможно, у Махара было больше способностей к делам государственным, тогда как Фарнак с головы до ног был воином, для которого выше всего являлся закон пролитой крови.

Сзади вполголоса переговаривались Евлупор и Гиерон. Последний испытывал слабость и пошатывался, как пьяный, хотя уже покинул неустойчивую палубу корабля и шагал по каменистой, раскаленной солнцем, земле Анатолии.

– Ты стал большим начальником и, как видно, любимцем царевича? – спросил Гиерон, икая и непрестанно утирая рукавами пот, стекающий по бледным щекам.

– Я служу великому государю, – ответил Евлупор с достоинством, – а это уже счастье! Теперь я не раб, а воин! И это счастье! Ты тоже можешь стать воином Митридата, я найду тебе место на моем корабле. И хозяин не воспротивится, так как здесь законы иные, чем на Боспоре!

– На корабле? – испуганно переспросил Гиерон, испытывая в желудке судорогу, предшествующую началу рвоты. – Я что-то не очень хорошо чувствую себя на море. Уж если воевать, то на суше!

– И то дело! Обратись к Фарнаку, он даст тебе копье, и ты станешь воином подсобной пехоты. Отличишься – получишь место десятника, добудешь богатство, а после войны приобретешь участок земли, а может, и рабов, которые будут на тебя работать! А?

– Я подумаю, друг мой, – ответил Гиерон неуверенно и как бы в раздумье. – Но я рад за тебя, ты нашел свою долю! А главное – обрел свободу!

– Ну, свободу найти труднее, чем поймать белую ворону. Конечно, обратно к Парфеноклу я не пойду! Я ношу оружие и повелеваю людьми. А вот свобода ли это – точно не скажу!.. Одно чувствую – теперь я стал человеком, как другие… Но перед царем – раб!

– Понимаю, царь тот же хозяин!.. Но ты мог остаться пиратом и быть свободным, как ветер моря!

– Ого!.. Ты плохо знаешь пиратов и их обычаи. Там есть один закон – это закон сильного, и одна свобода – убивать и быть убитым!

– Но ты же подружился с киликийцем, который возглавил ваш побег. А с таким дружком можно быть сильным!

– Подружился?.. Как раз нет!.. Мы не поладили, скрестили оружие.

– Из-за добычи?

– Нет… Он хотел выбросить за борт больного Микста, поскольку тот в пираты не годился. Микст лежал и охал, проклиная Парфенокла, который разбил ему печень пинком. Киликийца это бесило, но я вступился за Микста!

– И что же?

– Киликиец оказался на дне моря, а я вот здесь, в войске Митридата.

– А Микст?

– Умер, бедняга. Я похоронил его на острове Левка, там, где когда-то, по преданию, пребывал Ахилл после смерти… Боги воскресили Ахилла, а Микста не захотели. Да и едва ли смогли бы. Крепко бьет Парфенокл, лягается, как жеребец! Хотел бы я воткнуть ему копье в брюхо!

– Эй, потише! – сурово окликнул их Фарнак. – Мы приближаемся к великому государю! Готовьтесь пасть ниц!

Асандр невольно поправил на плече фибулу, скрепляющую края хламиды, и широко раскрыл глаза, рассматривая в волнении величайшего из царей, поднявшего руку на римское владычество.

– Вот он, повелитель Востока, сам Митридат Евпатор Дионис, – прошептал боспорец, испытывая неожиданную робость.

И тут же ему пришло в голову, что это не тот Митридат, которого он представлял себе по изображениям на монетах. Тот был моложавый человек с бритым лицом и выглядел культурным греком. Этот, с его крашеной бородой, одетый в негнущиеся ризы, избыточно затканные золотом и драгоценными камнями, да еще увенчанный большой китарой – башенной золотой шапкой, казался настоящим персом или вавилонянином. Спустя короткое время Асандр узнал, что Митридат был артистом в жизни и умел перевоплощаться в зависимости от поставленных целей, государственных или военных. Сейчас подчеркнуто персидская внешность как бы символизировала его враждебность к западному миру эллинов и римлян.

– Падай ниц, – подсказал Фарнак.

Асандр, как подкошенный, упал на пыльную каменистую землю, упершись носом в пучок верблюжьей колючки.

Заметив своего сына-воина и наварха боспорской флотилии, Митридат повелел им встать. Асандр поднялся, запачканный белесой пылью, но отряхнуться не посмел, сетуя в душе на царский обычай, повергающий людей в прах. Встретившись глазами с огненным взором Митридата, невольно потупился. Однако почувствовал, что царь милостив и ничего страшного не предвидится.

Царь снял с пальца золотой перстень с изумрудом и одарил боспорца.

– Ты прибыл в самый раз, – произнес он неожиданно простым, как бы дружеским голосом, без подавляющей надменности и напыщенности. – Будь при мне, наблюдай и запоминай, что увидишь. После поведаешь обо всем там, на Боспоре!

Митридат прищурил восточные выпуклые глаза с какой-то обжигающе острой и вместе подкупающей усмешкой, словно встретил старого товарища, готовый поболтать с ним за чашей вина. Асандра это поразило. Ему показалось, что среди всех этих варварских спесивых и властных на вид людей Митридат проще, понятнее других и, возможно, тяготится тяжеловесной, режущей глаз, роскошью царских облачений и многолюдством окружающей его свиты. Он ли это?.. И если это он, всесильный Митридат, то слава ему, он велик и недосягаем в своей внутренней простоте, он прост, как воин, и, наверное, поймет воина! За таким хочется пойти на смерть не раздумывая, лишь бы получить в награду один вот такой взгляд, каким он сейчас встретил маленького незнакомого человека!

Тут Асандр заметил, что Фарнак уставился на отца влажным взором, исполненным страстной преданности и благоговения. Да, царевич походил на отца, но его облик был грубее, ему недоставало той строгости и правильности внешних черт, которые отличали Митридата. Нос, губы, глаза казались искаженной и опрощенной копией царского лица. И только пылкое преклонение перед гением отца-государя одухотворяло внешность царевича, придавало его усатой физиономии выражение более возвышенное, чем у простого воина.

Боспорец, утомленный палящими лучами южного солнца, переполненный новыми чувствами и необычными впечатлениями, ощутил внезапную слабость. Ноги сами подкосились, он вторично пал ниц перед понтийским властелином.

– Встань, – сказал тот негромко. – Умелому кораблеводителю зачтутся его преданность и послушание, но не робость! Подойди!

Асандр сделал шаг вперед и передал царю письмо-свиток от его лучшего сына Махара. Свиток взял не царь, а благообразный грек с близорукими глазами и приятно тонким лицом. Царь назвал его Каллистратом. Асандр догадался, что это и был тот выходец из Афин, который прославился умом и ученостью. Он служил у Митридата и являлся царским секретарем, поверенным во всех тайных делах государства.

Каллистрат сломал печать и пробежал глазами свиток. Царь пытливо взглянул на него и, видимо, понял, что на Боспоре все в порядке.

– Потом, – коротко сказал он, делая жест рукой.

Каллистрат с поклоном спрятал письмо в складки широкого плаща.

IV

С холма виднелось море, усеянное разноцветными парусами.

С другой стороны расстилалась равнина, занятая разноплеменным воинством. Войско на море, войско на суше!.. Это выглядело внушительно, захватывало дух своим размахом не только у Асандра, но и у многих, кто оказался на холме. Ближе других стояли стройные квадратные колонны тяжеловооруженной пехоты, «несгибаемых», медные начищенные щиты которых сверкали, как золотые.

В прошлые войны тяжелая пехота являлась эллинизированным войском. Она создавалась под руководством выходцев из Эллады и напоминала фалангу греческих гоплитов. Тогда и сам царь любил играть роль просвещенного «филэллина». Он насаждал греческую культуру в своем окружении и греческие порядки в войсках. Он дерзко бросил вызов римскому гиганту, полагая, что обретет великую победу, соединив боевую страсть восточных народов с греческой военной наукой. Но легионы Суллы оказались более сплоченными, лучше вооруженными и обученными. Они нанесли тягчайшие поражения разноплеменным ратям Митридата, принудили гордого царя к малопочетному миру.

Испив чашу горького опыта, Митридат уже не видел образца для подражания во всем греческом. Он отказался от наигранного «филэллинства», однако не превратился и в «филоромея», преобразовав свой двор на староперсидский лад. И сам стал охотно облачаться в мишурно-цветистые одежды, какие носили в прошлом персидские цари – Кир или Дарий. Зато лучшую часть войска переустроил и вооружил по-римски, потратив на это половину государственной казны. Он создал боевые силы, внешне подобные римским легионам, и полагал с успехом использовать их для сокрушительного удара против Рима.

Эти преобразования очень мало коснулись выучки и вооружения легкой пехоты и других вспомогательных войск, расположенных сейчас за «медными щитами» в виде нестройных скоплений, вооруженных и снаряженных по старинке. А дальше волновалось неспокойное море конницы, пестреющее яркими одеждами. Это было ополчение племенных царьков и князей, выглядело оно красочно и дико, а вооружено было так же, как и во времена Александра Македонского. Самобытные рати воинственных племен не знали иной тактики, кроме одновременного натиска, сопровождаемого неистовыми воплями, свистом, грохотом некованых копыт и дребезжанием бесчисленных побрякушек на седлах и доспехах всадников.

Отдельно располагались в живописном развороте сотни боевых колесниц, запряженных самыми ретивыми конями. Митридат с горделивой миной говорил друзьям и стратегам, что римские копьеносцы дрогнут от одного вида этого страшного воинства.

Асандр загляделся на сказочную панораму, открывавшуюся его взору. Фарнак толкнул его в бок, прошептав:

– Смотри сюда, не зевай по сторонам! Сейчас наступит час молитв и жертвоприношений!

Толстый подвижный человек с накладной бородой, одетый в расписной балахон персидских магов, подошел к жертвеннику.

– Ну, Гермей, – обратился к нему царь, – совпал ли ход времени со звездными приметами? Готов ли ты принести жертву?

– Приметы вошли в круг времени, пора принести жертву, – ответил жрец, причем стало видно, что его зубы покрыты позолотой.

Боспорец оказался свидетелем обряда принесения жертв богам как греческим, так и восточным, включая и таинственного Митру, бога света правды.

С обрыва в море были сброшены белые кони с путами на ногах – в дар Посейдону.

Курились жертвенники, невнятно бормотали жрецы, царь воздевал руки к небу. Тысячи воинов, обступивших холм, молчаливо взирали на его моление о победе.

Царевич Фарнак шепотом называл имена тех, кто окружал царя. Асандру стало известно, что со стороны моря стоял иаварх Гермократ, человек с черным лицом и горбатым носом. Он походил на ассирийца. Предводительствующий сухопутными ратями Таксил занимал место по другую сторону от Митридата. Выделялся высоким ростом, имел гордо посаженную голову и вызывающе дерзкие глаза. Эти два военачальника как бы олицетворяли собою две могучих руки царя Митридата, которыми он готовился внезапно схватить за горло римского великана.

– Великие воеводы, храбрейшие витязи и знатоки военного дела! – восхищенно шептал Фарнак, видимо упоенный отцовскими приготовлениями к победоносной войне, уверенный в грядущей победе.

«Молод еще царевич, – заключил мысленно Асандр, – много ел сладкого и еще не морщился от горькой пищи».

Но и сам ощутил необычный подъем духа, внутреннюю готовность вместе с Фарнаком устремиться туда, куда укажет царь, желание стать участником и свидетелем великих событий.

Гордые и чопорные стояли представители испанского бунтаря Квинта Сертория, того, который бросил вызов Риму, хотя сам был римлянином. Будучи римским наместником в завоеванной стране, он поднял против завоевателей народы всей Испании – иберов и кельтиберов, – рассчитывая с их помощью подчинить себе «вечный город». Он уже провозгласил начало новой эпохи в истории Рима – эпохи торжества своего собственного военного и государственного гения. После удачных сражений в минувшие два года, выигранных у таких выдающихся полководцев, как Метелл и Гней Помпей, он настолько уверился в окончательной победе, что заключал союзы с государствами и давал обещания народам так, словно уже восседал на Палатинском холме.

Испросив совета у волшебной лани, с которой он появлялся перед войском и народом, Серторий вошел в союз с Митридатом, надеясь этим облегчить себе вступление в ворота Рима и сокрушение всех, кто этому препятствовал. Вот его представители – сенатор Марий Одноглазый и легаты Луций Фанний и Луций Магий. Первые двое в гребнистых римских шлемах с золотыми орлами и панцирях, украшенных затейливыми фибулами и пряжками. Их доспехи выглядят ново и как-то особенно, по-римски, добротно. Эти люди являлись не просто послами, но военными советниками, воеводами, которые должны были преподать варварам искусство вождения войск, всемерно способствовать успеху войны. Марий Одноглазый даже носил звание «верховного стратега» и на совете говорил вторым после Митридата. На их каменных лицах не отражалось ни восхищения парадом Митридатова воинства, ни душевного возбуждения. Они были уравновешенны и бесстрастны. Смотрели на всех свысока, как бы вскользь, словно не считали окружающих людей достойными более пристального внимания. Асандр вгляделся сначала в мужественный облик Луция Фанния, моложавого красавца, решил, что это воин, человек действия, прямой и смелый. Рядом с ним странно выглядел Марий – морщинистый, безбородый. Несмотря на воинский наряд, в нем было что-то старушечье. Даже черная повязка на левой стороне лица и властные огоньки, что поблескивали в уцелевшем глазу, не снимали этого впечатления.

«Стар и, видимо, тщедушен, – подумал Асандр, – а попади ему в костлявые лапы – не пощадит!»

Луций Магий, который ранее вел с Митридатом переговоры и склонил великого царя к союзу с Серторием, ныне оставался советником как для Мария, так и для Митридата в делах государственных. Одетый в мягкую тогу, лысый и преждевременно располневший, этот человек чем-то напоминал сатира. Однако держался с величием римского патриция. Его водянистые глаза не имели металлического блеска, свойственного людям военным, в них вспыхивали искры лукавства и фальшивого благодушия, той наигранной мягкости, которая чаще встречается у жрецов и дипломатов. Пухлое, румяное лицо свидетельствовало о привычке к житейским удобствам, чувственные губы кривились усмешкой.

«А это хитрая лиса, – определил Асандр, – ему пальца в рот не клади – откусит!»

Особо, в стороне от этих людей, держался Гай, предводитель немалого отряда римских перебежчиков, которые по разным причинам порвали со своей родиной и оказались в стане ее врагов. Гай возглавлял дело обучения понтийской пехоты, проявил себя в прошлых войнах как мужественный и способный военачальник. Был известен как человек, навсегда связавший свою судьбу с антиримской борьбой Митридата, пользовался доверием последнего. Он уже в летах, его правильное, гордое лицо окаймляют кудри, тронутые сединой. В блестящих доспехах и шлеме с оранжевыми перьями, он выглядит в сравнении с Марием подлинным Фебом и Марсом одновременно, красивый и воинственный.

Сейчас Гай беседовал с невысоким, уже немолодым, но ловким в движениях кавказцем, увенчанным малой диадемой, что свидетельствовало о его царственной принадлежности.

Асандр с любопытством вгляделся в благообразный и по-восточному лукавый лик этого человека. Перед ним был царь дандариев Олтак, который спас боспорскую царицу от руки повстанцев в ту роковую ночь, когда Савмак отсек голову Перисаду. Изгнанный из своей столицы соперниками, он нашел приют у Митридата, служил ему верой и правдой.

Митридат обратился к угрюмому мужу в багряной мантии, подозвав его жестом руки.

– Не успеет солнце трижды совершить свой путь по зодиаку, – сказал он с торжественностью, – как ты по воле богов, переданной нам в откровении, взойдешь на трон Вифинии!

– Кто это? – не удержался Асандр, повернув лицо к Фарнаку.

– Сократ, брат царя Никомеда Вифинского, по прозвищу Благой! Никомед завещал царство Риму, ибо много задолжал римским трапезам. Расплатиться было нечем!.. А Сократ – враг Рима, наш друг, хочет сам управлять Вифинией, стать ее царем!.. Государь помогает ему в этом!

После слов царя потухший взор Благого на миг зажегся внутренним огнем и тотчас погас. Казалось, человек этот намного старше своих лет и никакие события и войны не в состоянии воспламенить его охладевшей души.

«Не трон тебе нужен, а мягкое ложе, как больному! – подумал Асандр. – Ты моложе Митридата, но он юноша перед тобой!»

Боспорец почувствовал, что его мозг как бы отрезвляется после мгновенного опьянения. Окружающее предстало перед ним в более будничной окраске.

«Вот те люди, которые хотят повергнуть Рим, – продолжал он свои мысленные рассуждения. – Их не так много. Где знаменитый воевода Архелай, который, наверное, не уступал в уме и доблести Таксилу? Его нет, он побежден Суллой, изменил своему царю и бежал в стан врагов… Нет и брата его Неоптолема, он стареет на Боспоре, ибо неприятен царю, как кровный родственник изменника!.. Нет и многих других прославленных соратников Митридата! Новая война – новые люди! А впереди боевые дела, что они сулят Митридату?.. Новые победы или старые поражения?»

Асандр встряхнулся, отгоняя предательские мысли.

V

Морской орел на дельфине – таков герб древней Синопы, лучшего и богатейшего города на южном берегу Понта Эвксинского. Синопцы гордятся своим прошлым, когда их город, как корабль, управляемый опытным кормчим, оставался целым и невредимым, пройдя сквозь бури войн и кровавых нашествий. Они считают Гомера своим земляком, а о синопце Диогене говорят так, словно он жил вчера. Даже показывают приезжим черепки той глиняной бочки – пифоса, – что служила убежищем для мудреца и около которой застал его великий Александр.

Дед Митридата Фарнак, а затем сам Митридат не случайно избрали Синопу своей столицей. Город был богато обстроен, обладал мощным рабовладельческим хозяйством, отливал сталь, славился первосортным корабельным лесом, оливковым маслом и рыбой, а также рынком, где продавались рабы и скот. Здесь было все, что требовалось для царского двора и царского войска. И хотя в минувшие войны все эти богатства значительно отощали, город и ныне продолжал жить деятельно и шумно.

В эти дни Синопа кишела войсками. Можно было подумать, что коренных горожан вокруг стало мало, их вытеснили или заслонили вооруженные пришельцы из разных углов царства. Отовсюду доносилась тяжелая поступь пехотинцев, обремененных доспехами, грохотала копытами царская конница, слышался рев верблюдов и надсадные крики погонщиков.

Оказавшись в обществе Фарнака, всесильного царского сына, Асандр лишь с его помощью смог познакомиться с городом, в котором все – высокие храмы и частные дома, многолюдство и кипение жизни – превосходило своими масштабами Пантикапей. Они пробирались по улицам на добрых конях. Впереди бежали смуглолицые воины и криками, подкрепляемыми ударами ясеневых палок, разгоняли толпу, расчищая путь высокопоставленным царским людям.

– Ты обливаешься потом, – смеялся Фарнак, лицо которого блестело, как полированное сандаловое дерево, – ибо ты гипербореец и привык к снегам Скифии! Ты и храбрость показал на льду пролива!

– Тебе известно это, преславный царевич? – не удержался от удивления Асандр.

– А ты думал, что мы не знаем, кто живет на том берегу моря и в чем его доблесть?

– Нет, я просто полагал, что я слишком ничтожный человек, чтобы мною мог интересоваться ты или твой богоравный отец!

– Ты не так ничтожен, как говоришь. Ты смелый военачальник, создал фиас евпатористов и к тому же находишься в родстве с бывшими царями боспорскими – Спартокидами!

– Так, но все это лишь вспышки тлеющего угля, они еле видны, когда сияет солнце славы и могущества великого Митридата!

– Ты хорошо говоришь и заслуженно удостоен милостивого внимания государя!.. А вино ты пьешь, женщин любишь? Судя по рассказам – да!

– Разве есть боспорец, который не пьет вина и не любит женщин?

Оба рассмеялись. Почувствовали взаимную приязнь, дружеское расположение. Возможно, это чувство и предопределило их будущую дружбу, рожденную в круговороте необыкновенных событий, выпавших на долю этих незаурядных мужей. Но тогда они не знали, да и не могли знать о тех испытаниях, которые ожидали их в грядущем, настолько же ярком, насколько и трагическом.

После посещения прохладного погребка настроение улучшилось. Продолжая осмотр города, Асандр побывал в храме Автолика, покровителя Синопы. С достоинством вручил его жрецам посильные дары. Был поражен совершенством изваяния Автолика, созданного рукой знаменитого Стенида.

А вечером, после бани и переодевания, они прибыли во дворец Митридата, где готовился богатый пир, посвященный началу великого похода. Асандр заранее отослал Гиерона на корабль с вощеной дощечкой, на которой было нацарапано приказание Панталеону. Расторопный слуга вернулся вовремя с душком вина и в хорошем настроении.

– Все выполнил? – спросил хозяин.

– Все, господин! – ответил раб.

Войдя в пиршественный зал, боспорец изумился при виде его величины и роскошного убранства. Ничего подобного он доселе не встречал. Казалось, мраморные своды и ряды рубчатых колонн уходили куда-то вдаль и терялись в голубой полутьме, чему способствовал синий дым, струящийся из курильниц, расставленных тут и там. Столов еще не вносили, но в зал вливались толпы разряженных людей. Полководцы, телохранители, сатрапы, евнухи, племенные царьки, слуги и господа, скоморохи в дурацких колпаках и певцы с арфами – все смешались в пестром круговороте.

Асандр подумал, что появился сам царь, увидев позолоченные носилки, на которых возлежал мужчина в золотом головном уборе. Но это оказался один из сатрапов, тоже царских кровей, пользующийся старинной привилегией – появляться в царской трапезной на плечах десятка черных рабов-носильщиков.

– Тирибаз!.. Тирибаз! – послышались возгласы вокруг. – Он богат, как Крез, и знатен, как сам Митридат!

С носилок сошел вялый отпрыск древнего рода, поддерживаемый приближенными. Лицо его было неподвижно, а глаза пустые, как у статуи. Он проследовал вперед и стал в один ряд с теми, кто имел право первым приветствовать царя.

С появлением Митридата все заняли подобающие места. Знатные и богатые оказались впереди, они приветствовали царя, подняв руки. Слуги исчезли в коридорах, готовясь вернуться с накрытыми столами и пиршественными ложами. Развлекатели отхлынули в сторону и ждали сигнала, чтобы показать свое искусство, когда царь этого пожелает. Во время пира Митридату прислуживали малые цари, такие, как Олтак и Благой или женоподобный Феникс, впоследствии изменивший ему. И Тирибаз имел почетную должность царского виночерпия.

Ораторы взахлеб произносили длинные хвалебные речи-тосты. Все в один голос предрекали Риму близкую гибель, а Митридату – трон владыки вселенной.

– С запада Риму грозит меч Сертория, этого Ганнибала наших дней! А с востока твои непобедимые рати! Рим угодил в тиски, как орех между зубами! Риму – конец!.. – возглашали одни.

– А орех-то с гнильцой!.. В Капуе взбунтовались гладиаторы и рабы, но римские стратеги не могут разгромить их, как ты разгромил боспорских рабов! Позор! Бунт ширится, он, подобно гнилой горячке, разъедает и сжигает внутренности римского чудовища. Рим слаб и болен, ему не по силам одолеть даже собственных рабов!.. Так добей же его! – вторили им другие, поймав благосклонный взгляд царя.

Льстивые ораторы знали, что, по мнению Митридата, рабский бунт, поднятый фракийцем-гладиатором Спартаком, произошел кстати. Это удар по Риму изнутри! Он поможет понтийским ратям скорее закончить победоносную войну. Упоминание же о разгроме боспорского царства рабов сейчас вдвойне приятно царю, как подтверждение его превосходства над римлянами.

Многим памятно, как привезли в Синопу закованного в цепи рабского вожака Савмака, царя рабов! Гордый рабский царь отказался стать воином Митридата, как ему было предложено и принял смерть…

Обсуждая ныне рабское восстание Спартака, придворные мудрецы полагали, что оно в ходе войны выдохнется само собою, рабы разбегутся. Если же продлится, то будет подавлено железной рукой Митридата, когда он станет хозяином Рима. И Спартак разделит участь Савмака.

Пир продолжался. Поэты обращались к царю с хвалебными стихами, соревнуясь с ораторами в грубейшей лести. Сравнивали Митридата с Александром Македонским. Предлагали собрать всех носильщиков царства, чтобы те смогли унести добычу, которая ожидает Митридата в ближайшем будущем.

Ораторов и поэтов одаривали по-царски, как бы в счет неслыханных трофеев предстоящей войны.

Пытаясь разглядеть царя, возлежавшего на пиршественном ложе, Асандр заметил, что лик Митридата суров и исполнен надменного высокомерия, совсем не такой, как утром на холме. Выждав, когда водопад льстивых слов, обращенных к царю, несколько приутих, боспорец мигнул Гиерону. Тот мгновенно исчез и вскоре возвратился во главе процессии боспорских евпатористов. Они были одеты в белые накидки и размахивали зелеными ветвями, высоко вздымая щиты с изображением Митридата. По знаку Гиерона фиаситы запели гимн, восхваляющий Митридата как «бога живого и милостивого».

Появление боспорских евпатористов произвело впечатление. На лице Митридата появилось нечто напоминающее улыбку. Весь зал принял это за одобрение и подхватил его неистовыми криками и звоном посуды.

– Велик ты, государь, – говорили Митридату окружающие его высокопоставленные льстецы, – если преклонение перед твоим величием и божественностью нашло благодарную почву в стране грубых скифов и диких сарматов! Ясно, что боги не случайно приняли тебя в свой круг и распространяют веру в тебя! Они решили вознести тебя на вершину мировой славы и власти! Ты – победишь!

Потом выступил Гиерон с только что составленным дифирамбом, обращенным к Митридату. Он стал в позу римского оратора и, картинно подняв руку, произнес нараспев:

 
Я хотел ступить ногой на землю, но не нашел где!
Ибо вся обозримая земля занята твоими воинами!..
Им тесно на просторах от Понта до Средиземного моря!
Я хотел услышать гром во время грозы, но его заглушили
боевые крики твоего войска!
Я не смог увидеть молнию – ее затмили отблески
на оружии и доспехах твоих воинов!
Я думал, что тысячи лун упали на землю, но это были
медные щиты твоих «несгибаемых»!
Где та сила, которая могла бы противостоять тебе?..
Ее нет, о великий!
 

Митридат, признанный знаток и покровитель искусств, одобрительно кивнул головой и молвил:

– Не очень изысканно, но напоминает песни воинов перед боем!.. Кто этот человек?

Узнав, что Гиерон раб и слуга Асандра, царь повелел:

– Отныне да будет он свободным человеком и воином нашей конницы.

Все участники процессии вышли из зала с дорогими подарками в руках. Асандр шлепнул Гиерона по плечу и сказал, усмехаясь:

– Твой язык – твое счастье! Теперь ты удостоился стать в ряды войска великого царя и будешь иметь случай умереть за его дело!

– Умереть? – вскинул брови Гиерон, еще не зная, как воспринять царскую милость. – Но я же отличился не в сражении, а в поэзии!

– Видно, царю сейчас нужны воины, а не поэты. Поэтов у него много, хоть пруд пруди!

– Так ведь и воинов много!

– А вот болтунов таких, как ты, еще не было!.. Раз великий царь повелел, то какие еще могут быть разговоры… Готовься стать в строй!

– Что ж, пойду получать коня и копье!

– Вот это разговор мужчины.

Асандр повернулся к Гиерону спиной, и тот вместо радости ощутил невольный страх. Усилием воли он стряхнул это чувство, пытаясь весело взглянуть на будущее. Пусть впереди война, зато он теперь свободен, как бог!.. Все говорят, что поход будет легким, вроде большой воинской прогулки. А добычу сулят большую! Выпадет удача и на его долю! После войны он вернется на Боспор богатым и независимым человеком!

Появился жрец Гермей с накладной бородой, испачканной соусом. Он был под хмельком и что-то жевал. С улыбкой обнял Асандра и увел его. Они прошли в особый покой, вроде внутренней дворцовой молельни. Здесь, в полумраке, под расписными сводами, оба в благоговении остановились перед восьмифутовой золотой статуей Митридата – Обожествленного Повелителя!..

– Ты, как жрец боспорских евпатористов, удостоился великой милости, – промолвил Гермей вполголоса, дыша винным паром. – Государь утверждает тебя в этом жреческом звании на всю жизнь! Молись!

Утром Асандр проснулся с тяжелой головой. Ему сообщили, что Митридат повелел ему следовать за царской ставкой во время похода. Он уже знал – царь хочет, чтобы он стал свидетелем великих событий и мог по возвращении на Боспор рассказать о величии и непобедимости понтийских войск. Это входило в расчеты Митридата. И не вызвало в душе Асандра ни удивления, ни возражений. Он сам испытывал любопытство и был доволен, что станет очевидцем решающей схватки двух гигантов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю