Текст книги "Митридат"

Автор книги: Виталий Полупуднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

XIII

Халкедон был оставлен на попечение малых воевод, а неисчислимые полчища, послушные воле властелина, устремились на юг, в направлении Фригии, местности многолюдной и богатой.

По пути были получены известия, что у Лукулла всего тридцать тысяч легионеров. Малочисленность вражеских войск изумила всех и стала мишенью бесчисленных острот и насмешек.

Но римский стратег не проявил смущения или признаков страха. Узнав о приближении Митридата, он построил лагерь на равнине и, не теряя времени, стал занимать перевал через горы, перекрывая единственный путь, ведущий в область, богатую хлебом и тучными стадами.

Марий Одноглазый, Таксил, Менофан и другие стратеги настаивали на немедленном сражении с Лукуллом, чтобы захватить перевал, пока римляне не укрепились на нем.

Увлекающийся, пылкий Митридат не внял голосу здравого смысла. Рассудочные доказательства военачальников всегда казались ему слишком приземленными, будничными. Они связывали крылья его воображения, ограничивали свободу его решений, являлись попыткой подчинить его каким-то внешним обстоятельствам. Тогда как он горел одной страстью – диктовать всем свою волю. Мгновенные побуждения повелителя, его царственные желания – вот главные и определяющие обстоятельства, сообразоваться с которыми должны все!

Сейчас царь воззрился на древний, сказочно богатый город Кизик на южном берегу Пропонтиды. Считалось, что город располагает сокровищами, которые могли бы обогатить даже Креза.

Выйдя из походного шатра, Митридат обвел взором зубчатые стены города и направил послов с предложением городу покориться без боя.

Архонты города устроили совет, принесли в жертву покровительнице Кизика Персефоне черную корову и после жертвенных гаданий ответили царю-завоевателю: «Пока город не покинули его боги, а прекрасная богиня Персефона покровительствует его жителям, – Кизик будет свободен».

Уязвленный Митридат решил начать штурм города незамедлительно, не тратя времени на подготовку. Он воспылал желанием сбить гордыню кизикийцев и заодно наказать их за поддержку, которую они ныне оказывали осажденному Халкедону.

– Падет Кизик – падет и Халкедон! – изрек царь на совете стратегов. К его досаде, противником штурма оказался все тот же Марий Одноглазый.

– Великий царь, – заявил сенатор, – Кизик не уйдет от нас! Он сам сложит оружие, как только ты разобьешь легионы Лукулла!.. Но если ты обратишь острие меча против Кизика, Лукулл будет иметь время на постройку укрепленного лагеря на перевале! И мы потеряем доступ в богатую Фригию!

Мнения разделились. Придворные вельможи-советники в стремлении угодить царю поддерживали его намерение осадить Кизик. Стратеги, включая Таксила и Менофана, хотя и осторожно, но соглашались с неистовым одноглазым римлянином.

– Обратившись к городу лицом, ты подставишь спину под удар Лукулла! – говорили они царю, склоняя головы.

Возможно, царь и согласился бы с мнением военачальников, всем была известна изменчивость его настроений. Но неожиданно вмешался Луций Магий. Он с вкрадчивой усмешкой отвесил поклон в сторону царя и, окинув глазами советников и стратегов, произнес многозначительно:

– Тем, кто боится Лукулла, я напомню сказку о том, как лиса хотела откусить хвост льву! Чем кончила лиса?

– Попала льву на зубы! – весело подхватили царские подголоски.

– Верно! – продолжал Луций. – То же будет и с Лукуллом! Великий царь, как всегда, мудр и видит дальше нашего!.. Осаду Кизика подсказали ему боги!

Марий с удивлением направил на говорившего свой единственный глаз. Он был озадачен и раздосадован. Луций Магий и раньше любил подчеркнуть независимость своих мнений, стараясь показать свое превосходство над Марием в делах государственных, но не вмешивался в решения чисто военные. Его высказывания перед Митридатом всегда носили осторожный и несколько туманный характер. Тем удивительнее было, что он вдруг столь решительно примкнул к тем, кто поддерживал замысел Митридата, противопоставив себя и Марию и стратегам. «Выступает против меня! Хочет выслужиться у варвара и получить в награду горсть золота!» – подумал Марий раздраженно.

В этот час ни Марий, ни другие не знали, что в одну из минувших ночей Луций Магий принял тайного посланца от Лукулла и передал ему письмо, в котором торжественно клялся служить Риму до последнего дыхания. И умолял о помиловании после полного разгрома Митридата и Сертория. Он и ранее колебался, на чью сторону стать, но был увлечен личностью римского бунтаря, и было время, когда верил в его окончательное торжество. Но ошибки Сертория, устойчивость «вечного города», долгие размышления о грядущем охладили мятежные страсти Луция. А его впечатления от нестройных полчищ Митридата и той опрометчивости, с которой понтийский царь принимал боевые решения, окончательно убедили его в том, что у понтийского гиганта глиняные ноги, которые рассыплются от первого сильного удара.

Луций Магий разуверился в действенности антиримского союза, впереди ему мерещилось страшное поражение, в огне которого сгорит и он сам, как ночной мотылек, угодивший в пламень костра. И поспешил установить тайную связь с Лукуллом, заверить его в готовности до конца служить Риму и любой ценой искупить свою ошибку. Сейчас он действовал по указанию Лукулла.

Митридату замечание Луция Магия показалось удачным, он милостиво кивнул головой. Согласие римлянина с его решением утверждало его в правильности намеченных действий. Видно, не одному ему легионы Лукулла представляются горстью безумцев, которые, пытаясь преградить путь великому войску, заранее обрекли себя на уничтожение.

– Смеху подобно, что Лукулл, этот медлительный и трусливый полководец, думает препятствовать мне! – оживился царь, презрительно усмехаясь. – Вы говорите, что он сейчас карабкается на горные кручи, с целью закрыть проход во Фригию?.. Нет, он ищет надежного укрытия от стрел и мечей моих воинов!.. После того, как падет Кизик, воздадим и Лукуллу!

– А может, Лукулл решил бежать на небо и торопится подняться ближе к облакам? Там ведь безопаснее! – наперебой острили приближенные, зная, что Митридат ценит крылатые шутки и не скупится на их оплату.

Но Марий Одноглазый, несмотря на тщедушную внешность, обладал железной настойчивостью. Еще раз он убедился как в варварской надменности Митридата, так и в первобытной простоте его души. Подобно младенцу, царь хватался за блестящие безделушки, какими являлись лживые речи его подручных, а ценные советы опытных стратегов отвергал. Сенатор переждал, когда льстецы утихнут, и снова обратился к Митридату:

– Лукулл будет рад затяжке, ибо знает, что через три дня наши воины начнут жевать ремни своих доспехов! А он, воспользовавшись нашей медлительностью, соорудит неприступные лагеря и не пустит нас в хлебные места! Пока этого не случилось, нужно напасть на римлян и сбросить их с перевала! А потом преследовать до полного разгрома!.. И послать во Фригию фуражиров для заготовки зерна и скота!

Митридат, после уступки Марию под Халкедоном, теперь хотел настоять на своем. И не потому, что не мог понять доводов Мария и других стратегов, но его мучило самолюбивое стремление все делать по-своему. Как это так, он всесильный царь, а идет на поводу у воевод!.. Получается, что войну ведет не он, а какой-то Марий или Таксил! Нет, уступить – значит упасть в глазах всего войска, унизить имя непогрешимого, мудрейшего Митридата!

– Будем штурмовать Кизик! – решительно сказал он, стукнув кулаком по дорожному раскладному столу. – Идите, действуйте!

XIV

Марий Одноглазый при всем его презрении к шумной, многоплеменной орде, возглавленной не всегда дальновидным, запальчивым царем, был честен и искренне желал Митридату победы.

Он знал, что эта победа была бы решающей. Она проложила бы путь к власти его господину и другу Серторию, ожидающему в Испании его донесений. Он разгадал причину медлительности Лукулла, который прекрасно знал и учитывал слабые стороны Митридатовых ратей. Понтийские воины уже съели все припасы, ограбили жителей окрестных селений и стояли на грани голода. Для Лукулла решение Митридата начать осаду Кизика явилось находкой. Царь сам шел навстречу грядущим неудачам.

Встретившись с Луцием Магием наедине, Марий корил его за легкомыслие, обвинял в желании выслужиться перед Митридатом:

– Как мог ты стать подпевалой царской прихоти!.. Ты же видишь, что Митридат поддался соблазну легкой победы! Он хочет разграбить сокровищницу Кизика, раздать голодным воинам по пригоршне золотых и этим поднять их боевой дух! Но он ошибается, полагая, что его осадные машины с одного удара разрушат стены города! Ведь Халкедон и тот стоит доселе, а Кизик будет покрепче, и стены его потолще! И ты, поддерживая царский замысел, рискуешь головой в случае неудачи!

Отмахнувшись от сбивчивых объяснений советника, старик поспешил в расположение своего отряда, который состоял из рослых иберийцев, уроженцев далекой Испании, вооруженных по-римски. Приказал готовиться к бою.

С малыми силами, но полный решимости настоять на своем, старый сенатор выступил из лагеря, послав к Митридату нарочного с уведомлением:

«Иду на Лукулла!»

– Он с ума сошел! – изумился Митридат, озадаченный такой решительностью. Однако задумался. Позвал Таксила и Менофана, с важностью посмотрел на них и погладил бороду.

– Штурм Кизика не отменяю, – сказал он сурово. – Осадные машины готовить!.. Но малым ратям пехоты и конницы повелеваю выступить вслед за Марием и поддержать его ради сохранения нашего союза с Серторием!.. Поможем Марию разгромить Лукулла, а потом разом ударим на Кизик!

– Ты мудр, как всегда, великий государь! – обрадовались стратеги, понимая, что Митридат вновь уступил Марию, но хочет выдержать характер, создать впечатление, что в его намерениях ничего не изменилось.

С душевным подъемом стратеги появились перед войском и объявили волю царя.

Под звуки сигнальных труб войско зашевелилось, пехота на ходу облачалась в доспехи, конники вели коней с пастбищ и поспешно седлали.

Марий двигался к лагерю Лукулла и был уже далеко, когда ему доложили, что позади поднялась страшная пыль, которая застлала половину неба.

Сенатор оглянулся, и его единственный глаз сверкнул торжествующе.

– Что это? – с усмешкой спросил он своих военачальников, указывая назад крючковатым пальцем.

– Может быть, степной вихрь? – предположили они.

– Нет, это боги просветили Митридата! Он движется вслед за нами против Лукулла!

Небывалая суета происходила в это время в стане римлян. Лукулл уже получил тайное известие от Луция Магия о том, что Митридат твердо решил штурмовать Кизик и отказался от немедленного нападения на римский лагерь.

И вдруг вся равнина к северу от горной гряды оказалась занятой войсками, спешно продвигающимися в сторону римского расположения.

Оживление в римском лагере было замечено понтийскими разведчиками и было расценено как начало паники. Узнал об этом и Митридат, приближенные которого хором предрекали царю новую победу, а Лукуллу – бесславный конец. Однако царь своим неучастием в набеге на лагерь врага как бы подчеркивал малозначительность этого предприятия. Он полагал, что Лукулл не примет вызова, не имея достаточно войск для решающей битвы. Постарается отсидеться в хорошо укрепленном лагере, а может, отступит в горы. В том и другом случае Лукулл измотает войско Мария, и тот принужден будет вернуться ни с чем. Ну, а если римляне разгадают, что перед ними малая часть понтийских войск, и примут бой?.. Тогда Митридат сам выступит в поддержку Мария и десятикратным численным превосходством своих ратей обеспечит и закрепит победу.

Между тем отряд Мария, усиленный царской пехотой, конницей и боевыми колесницами, приблизился к расположению римлян и стал развертываться для боя. Предполагаемого бегства Лукулла в горы не произошло. Римляне вышли из лагеря стройными колоннами и без излишней торопливости, но и не теряя времени, начали занимать открытую местность против разномастных рядов противника.

Гиерон оказался на левом крыле, состоящем из конницы, которая должна была нанести врагу боковой удар. Но не сразу, а после того, как смертоносные колесницы ворвутся в гущу римских когорт и расплещут их, как нога скачущей лошади расплескивает лужу на дороге.

Всадники рядом с Гиероном хохотали, глядя на малочисленного врага. Пускали остроты и высказывали сожаление, что поживиться опять будет нечем, ибо от Лукуллова войска останутся лишь грязь да окровавленные тряпки.

Гиерон был развитее и острее большинства сотоварищей. Как зачарованный, смотрел он на дружное развертывание римских ратей, изумленный их единодушием и слаженностью. Казалось, не тридцать тысяч Лукулловых легионеров двигаются по равнине, но шевелится и изгибается сказочный дракон, сверкая на солнце чешуей щитов и шлемов, угрожающе выставляя вперед щетину копий.

Вот и вражеская конница. Сильные, широкогрудые кони и ловкие всадники, похожие один на другого как близнецы. Все в начищенных шлемах, позолоченных кирасах, с копьями, правда не такими длинными, как у понтийцев. Вот они враз поднимают коней в галоп, приближаются стройными рядами и мгновенно останавливаются, достигнув исходного рубежа. Их кони, кажется, тоже думают и сознают важность единения и сплоченности.

– Ну, Гиерон, – послышался сдавленный голос усатого Филона, – это тебе не вифинское ополчение под Халкедоном, где ты впервые окунул копье в кровь врага! Здесь придется поработать! Эй, сынки, довольно зубы скалить, прочтем молитву богам и сплотимся в единую силу, чтобы никакие римляне не разъединили нас! Запомните: пока мы вместе – мы непобедимы!

Что-то грозное прозвучало в этом предупреждении. Воины стали оглядываться и осматривать товарищей, словно желая спросить их: «Вы не кинетесь в стороны, не оставите меня одного среди вражеских мечей и копий?»

И уже не смеялись, взирая на блестящую стену римского войска, продолжающего без шума и суеты готовиться к бою, видимо, уверенного в своих силах.

– Римляне будут драться насмерть! – переговаривались понтийцы, крепче сжимая в руках древки копий.

XV

Однако сражение не состоялось.

В решающий миг, когда обе стороны изготовились к схватке, и сигнальщики уже подняли трубы, готовясь дать сигнал к началу боя, произошло событие, также запечатленное пером историка того времени.

Странное беспокойство вступило в грудь Гиерона, ему показалось, что он задыхается под невидимей тяжестью, вдруг опустившейся ему на плечи. «Что это такое? – спросил он себя. – Неужели предчувствие близкой смерти?» Оглянувшись, заметил, что тревога охватила и его соратников. Они тоже испытывали небывалое душевное томление, как перед страшной грозой, когда воздух становится тяжелым, движение ветра прекращается, солнце меркнет в черных, зловещих тучах. Еще мгновение – и сверкнет первая молния, грянет гром и ураган поднимет ввысь столбы крутящейся пыли.

И… молния действительно сверкнула, ослепительная, сине-зеленая, страшная! Тысячи людей вскинули головы и зажмурились, ослепленные. Они увидели то, что заставило их забыть о предстоящем сражении. Небесный огонь вдруг вспорол непрочную голубизну неба, напоминая собою огненный меч или гигантскую раскаленную стрелу, готовую вонзиться в земную твердь и повергнуть недружных обитателей ее в хаос чудовищного пожара.

С быстротой, немыслимой для смертных, огненное острие приближалось к земле. Теперь все увидели, что это было расплавленное сияющее тело, которое «по виду более походило на бочку, а по цвету – на расплавленное серебро». Смотреть на него прямо никто не мог, оно обжигало глаза. Казалось, кусок солнца оторвался и падал с высоты небес. Он сыпал искрами и тянул за собою огненно-дымный хвост.

Перед взорами ошеломленного воинства страшный небесный пламень вдруг пыхнул, не долетев до земли, и рассыпался на тысячу ярчайших звезд с оглушительным грохотом. Потом все погасло, оставляя на небе лишь фиолетовую, быстро блекнущую полосу.

Пораженные небесным знамением, не зная, что оно означает, воины той и другой стороны, после минуты молчания, словно очнулись, зашевелились, зашумели, убежденные, что боги гневаются и не случайно начали метать огненные стрелы.

Сигнальщики опустили свои трубы, военачальники стояли растерянные, не решаясь что-либо предпринять, пехота смешала ряды, всадники подняли по-походному тяжелые ратища. Послышались громкие голоса, утверждающие, что боги воспротивились намерению смертных начать сражение и разъединили противников небесным огнем. А раз так, то надо покориться, ибо, когда говорят и действуют боги, люди должны молчать и повиноваться!

Митридат с царедворцами выехал заранее на высокий холм, намереваясь издали наблюдать за развертыванием своих и вражеских ратей. Низвержение на землю небесного огня заставило его схватиться за сердце от внезапного испуга, который он попытался подавить, но безуспешно. Приближенные окаменели от ужаса, потрясенные величием и грозным видом небесного явления.

– Что это, что это?.. – шептали побелевшие губы тех, кто только что взирал на поле предстоящего сражения, прищурившись, с глубокомысленным выражением на лице.

– Что означает этот пламень? – обратился взволнованный Митридат к жрецу Гермею.

Но тот стоял, раскрыв рот, и не более других понимал, что произошло.

– Что означает?.. – переспросил растерянно жрец вместо ответа. Встретившись глазами с обеспокоенным взором царя, он постарался овладеть собою, поспешно соображая, как и что ему следует сказать.

– Боги! – изрек он вещим голосом, подняв руку к небу, и замолк, словно прислушиваясь. – Боги!..

– Я понимаю, что всюду боги, – заворчал Митридат недовольно, – но что говорят нам боги этим небесным огнем? Что предрекают?

– Боги… – Гермей продолжал лихорадочно соображать, наконец нашелся: – Боги не одобряют этого боя с Лукуллом! Ибо они уже внушили тебе благую мысль – сначала покорить Кизик! Но дурные советники и горячие головы настояли на своем! Марий, вопреки воле богов, решил выйти на бой с Лукуллом, и вот разгневанный Зевс послал свою стрелу, чтобы разъединить войска!

Все, кто стоял на холме, слышали эти слова, сказанные жрецом по мгновенному наитию. Но лица прояснели, взоры потемнели и обратились в сторону Митридата. Тот сосредоточенно уставился глазами в лицо Гермея и, казалось, пытался проникнуть в суть его толкования.

– Истинно, – вздохнул царь с неожиданным облегчением, – истинно!

– Гермей разгадал замысел Зевса! Он достойный служитель богов, он обладает даром прорицания! – заговорили придворные, видя, насколько удачным оказалось его разъяснение.

– Истинно! – грянули все хором, поймав на лице Митридата удовлетворенную улыбку. Царь выпрямился, обвел всех орлиным взором, расправил грудь и вновь почувствовал себя тем великим и непогрешимым владыкой, мысли и решения которого неоспоримы, единственно правильным, да еще и освящены самим Зевсом через откровение. Самолюбие, уязвленное строптивостью Мария, было удовлетворено.

– Погляди, погляди, великий царь! – воскликнули около. – Римляне начали отходить в лагерь! Они признали превосходство твоего оружия и поняли, что страшный огонь угрожает им, а не тебе!

– Да, да! – подхватили все. – Небесный огонь предупреждает римлян, угрожает им, он напугал их!

Митридат, а за ним вся свита, подняли руки вверх, обращаясь к богам.

Но не только римляне начали покидать поле несостоявшегося сражения. Понтийские войска также смешались в шумную толпу и самовольно отхлынули назад в наивном убеждении, что следуют указаниям богов.

– Моя воля совпала с волею небес! – тряхнул головой Митридат. – Нужно погодить с решительным ударом против римлян… Завтра – на Кизик!

Вечером был собран совет стратегов для обсуждения плана осады города.

Луций Магий, ныне вошедший в большую милость, находился справа от Митридата. Он был оживлен, его лысина блестела от пота при свете глиняных светильников, развешанных под сводами большого шатра. Когда Митридат объявил о завтрашнем приступе на твердыни города, он восхищенно закрыл глаза, потом протянул руки к царю.

– О государь! – проникновенно заговорил он. – Сверши то, что предначертано богами, ибо все приметы и откровения свыше гласят об этом! И великий Серторий, будь он сейчас здесь, одобрил бы твой план! Так направь же свои рати против Кизика, проломи его ворота, захвати его гавань! Через эту гавань ты получишь египетскую пшеницу и фессалийскую баранину для пропитания войск!

Луций хотел еще что-то сказать, видя, как милостиво внемлет его словам понтийский царь. Но его прервал скрипучий голос у самого входа в шатер. Все повернули головы и увидели Мария Одноглазого, который, задыхаясь от гнева, старался протолкаться ближе к царскому месту.

– Великий Митридат! – вскричал он. – Я не знаю, что предрекли тебе жрецы и как они истолковали падение небесного огня!.. Едва ли боги так жестоки, чтобы толкнуть тебя на Кизик, когда сзади стоит вражеский лагерь, а горный перевал в руках Лукулла! Твоему войску угрожает голод, ибо подвоза нет! Луций говорит, что ты получишь хлеб и мясо из-за моря! Подумай, когда это будет!.. Нужны долгие месяцы, пока купцы или пираты привезут провиант на кораблях! А войско что будет есть – камни?.. Ведь в Кизике ты хлеба не найдешь!.. Не слушай Луция, он человек не ратный и мало смыслит в снабжении войск!.. А ты, Луций, не сошел с ума?.. Ведь войско уже начинает голодать!.. Сейчас один путь ведет к победе – это разгром Лукулла и захват горных дорог!

Все зашумели. Трудно было сказать, что означает этот шум. Митридат покраснел, глаза его загорелись недобрым огнем.

– О государь, твоему войску не угрожает голод! – поспешил возразить Луций. – Марий стар, он плохо видит одним глазом. И у него разлита черная желчь. Позволь, я напомню ему о нетронутом запасе боспорского хлеба! Вот завтра мы возьмем Кизик и сразу примем боспорские суда прямо в гавань! Здесь их разгрузим и накормим воинов! А потом, после короткого отдыха, повернем копья против Лукулла!.. И возьмем перевалы!

Напоминание о боспорском хлебе смягчило гнев царя. Он ответил примирительно:

– С богами не спорят, Марий. Ты уже попытался сделать это и потерпел неудачу! А я не хочу искушать долго терпение всесильного Зевса!.. Ты, Луций, прав! После взятия Кизика мы атакуем лагерь Лукулла! И тебя, Марий, я назначу начальствующим над главной колонной войск! Лукулл будет ошеломлен численностью и вооружением наших ратей!.. Его постигнет участь того, кто увидел голову Горгоны!.. Эй, Асандр!..

– Я здесь, государь, жду твоих повелений! – отозвался боспорец, появляясь перед царем с низко опущенной головой.

– Где твои корабли? Стоят под грузом вблизи осажденного Халкедона?

– Как ты повелел, о великий!.. Они охраняются твоими войсками на суше и военными кораблями с моря! Там верный тебе человек – пиратский вожак Евлупор!

– Так вот!.. Поспеши туда и веди корабли в гавань Кизика. Не теряй времени. Пока ты с этим справишься – мы уже будем пировать на площади побежденного города!.. Эй-ла!

– Эй-ла! – подхватили военачальники и советники, за исключением Мария, который стоял, упрямо склонив голову.

Асандр почувствовал, что на его шею опустилось что-то металлическое. Это была золотая цепь – милостивый дар царя.