355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виталий Крыръ » Охота на колдунов » Текст книги (страница 9)
Охота на колдунов
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:30

Текст книги "Охота на колдунов"


Автор книги: Виталий Крыръ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

  Почему жрицы не предупредили о превосходстве северян в Спорных Землях или не помогли победить, если были в силах? Неужели всё затевалось лишь из-за уничтожения одного из Холминых, а Юрия (дворянина!) и его отца (владетеля!) обманули, использовали и отбросили за ненадобностью? Ведь жрицы не говорили, что ограничатся лишь одним ударом. Да и засадной отряд, не позволивший никому сбежать, прозевали как раз из-за жриц, взявших на себя разведку.

  Но тогда сам Юрий в опасности, он важный свидетель подлого поведения храмовниц. Или его не тронут? Несколько 'высших лгунов не означает греховности всего духовного сословия. Да и доказать всё равно ничего не выйдет – колдуны (Юрий впервые осмелился назвать их так) объяснят случившееся вышедшей из-под контроля волшбой и некому будет их оспорить. Лучше уж промолчать, положившись на то, что Похититель сам разберется со своими служителями, в этом мире или в ином.

  Правда дворянская честь Нижнегорского восставала против подобного. Не из-за себя, а, как это ни странно, из-за Клевоца. Обида Юрия за поражение обратилась на жриц. Что до Клевоца, то с ним еще можно будет при случае скрестить оружие. А сейчас... Да, Клевоц иноверец. Да, южанин низкого мнения о северных варварах. Но Холмин рэл', как и Юрий. Рэл' удерживающий имперский город, который собирались сдать. Тем более что к баронету Холма присоединились храмовые рыцари, причем не без помощи старшей жрицы – словно дабы Юрий окончательно запутался.

  'Высшая жрица свершила своеволие? И на самом деле не пропала, а наказана? Или рыцари предадут Клевоца, подгадав удобный случай? Сделают всё так, чтобы никто не обвинил храмы. А может среди самих жрецов нет согласия? И жрица просто выполняла приказы, отданные разными кураторами? Ну а что делать теперь Юрию?

  Догадки, догадки и никакой уверенности. Можно неуместным вмешательством нарушить непонятные простым смертным планы всеблагого Похитителя, претворять которые в жизнь по идее должны жрецы. А с другой стороны, Юрий поклялся тому же Похитителю служить Клевоцу. Да и дворянскую солидарность нельзя сбрасывать со счетов...

  В определенный момент место на стене рядом с Юрием заняли Клевоц сотоварищи. Нижнегорский так и не узнал, произошло ли это случайно, или Клевоц хотел лишний раз показать южанину, на кого на самом деле тот поднял руку. Но в тот день во время недолгой передышки внимание Юрия привлекло другое – за спинами воинов притаилась хрупкая женская фигурка, не принимающая участия в сражении. Зачем девушку в таком случае туда привели было непонятно, но на это южанин не обратил внимания, и так слишком много странностей произошло вокруг за последнее время. Стройный силуэт, маленькие, нежные кисти рук – вот и всё, что разглядел Юрий. Тем не менее этого оказалось достаточно, дабы в корне изменить его составленное заочно мнение о северянках.

  Но тут вдруг девушка обхватила Клевоца за плечи, указала ему куда-то вглубь города, а затем заговорила.

  Юрий уже опознавал жриц по голосу один раз. Теперь всё усложнилось. Во-первых, вокруг лязг, крики и предсмертное хрипение. Во-вторых, после болезни Изабелла почти утратила свойственный ей ранее высокомерный тон. Вдобавок кто бы мог подумать, встретить 'высшую жрицу одну среди северян. Но что-то знакомое всё же почудилось Юрию. А не отмахнуться от подозрений помогло недавнее удивление – такая аристократически утонченная фигурка среди варваров.

  В то же время уверенности, естественно, не было. И когда на стене возникла суета, а затем группа северян и девушка устремились на улицы Фойерфлаха, Нижнегорский присоединился к ним.

  Обычные люди не могли направлять вовне собственную Силу, ее у них практически не было. Но некоторые из неодаренных ощущали вершимую волшбу. Причем не только мощь амулетов, прикасающихся к собственному телу. Такое могли все. Более того, могли отличить ощущения, вызываемые обычным заряженным амулетом насколько возможно 'покорным' воле хозяина, от напоенной Силой вещи с двойным дном, амулета таящего сюрпризы. Потому жрецам, снабжающим всех напоенными Силой вещами, приходилось потом считаться с наличием собственных творений; к примеру, у императора. Знания о различиях не удалось утаить. Если одни будто пускали мурашки по коже, будто щекотали или легонько не больно покалывали, то другие тяжестью ложились на душу, угнетали нового хозяина заложенной в них неподвластной чужой волей, хоть и пока еще спящей, но готовой пробудиться.

  Изабеллу же удивляло другое: некоторые неодаренные чувствовали сильную волшбу творимую на расстоянии вплоть до полуверсты или даже нескольких верст. Именно о подобных людях вспоминала 'высшая жрица в тот день на стене. Ее лишили волшбы, Силы. Но ведь жрица имела дело с волхвованием с детства, и когда где-то не слишком далеко, в городе начали колдовать, девочкино чувство волшебного, взращенное годами учения, пробудилось, отвлекло от ошеломивших ужасов резни. Вдобавок 'высшая жрица смогла сопоставить свои ощущения с теми, которые испытывала, учась различным наговорам, до лишения способностей: кто-то создавал чрезвычайно мощную 'волну страха'. Волну страха, нацеленную на определенных, предварительно помеченных людей – на гарнизон.

  Когда давным давно колдуны укрепляли от чужого волхвования периметр Фойерфлахских стен, действовали с размахом. И под землей, и в небе город накрыли волшебные невидимые купола, проницаемые для всего, кроме потенциально враждебной волшбы. Чтобы сломить защиту целый сонм 'высших должен себя истощить. А при въезде в город регистрируются ввозимые амулеты, на них реагируют заговоренные арки ворот. Однако всё это при воздействии извне. Что касается предательского удара изнутри, то к нему сопротивляемость значительно ниже, она – побочный эффект внешней защищенности. И казалось бы, кто ударит в спину? Среди местной светской элиты подходящих артефактов не замечено.

  А сегодняшний наговор требовал прорву Силы, сопоставимую с Силой всех амулетов местного храма. И без предварительно наложенных волхвовских печатей, он не сработал бы должным образом. Вдобавок волшебная метка для наложения требует особых условий, иначе человек заметит происходящее, а в подобном нынешнему массовом случае – душа даже отторгнет печать самостоятельно.

  Но чудо свершилось – должным образом предварительно подготовленный ритуал начался.

  Клевоц поверил Изабелле сразу. Позвал Дана.

  – Вахлаки! Балябы! Троглодиты! – знахарь отводил душу, не произнося ни одного богохульства. – Трутни! – последнее, похоже, в его устах являлось самым страшным ругательством – символом чьей-либо полной (для всех и вся) бесполезности.

  И Дан поверил жрице. Но в своих умозаключениях северяне пошли дальше, чем ей бы хотелось, что отразилось на лицах и в словах.

  – Нет, наши не могли, – лепетала девочка, хватая Клевоца за рукав.

  В страхе ей померещилось, будто все северяне покидают стены, дабы штурмовать храм. А в город тем временем врываются кочевники. Если бы кто-то мог прочитать ее мысли, то обнаружил: испугалась не только за себя (будто погибнет в замятне) – но и за Фойерфлах в целом.

  – Показывай где! – Холмин в свою очередь ухватил Изабеллу за руку и потащил спускаться.

  Обнаружить источник волшбы не такое простое мероприятие, но переживания обострили чувствительность, и направление жрица показывала достаточно уверенно. Не к храму.

  Изабель боялась, что северяне усомнятся, не водит ли она их за нос. Но тут и Дан ощутил волшбу, сам уловил направление. Девушка вела их правильно.

  'Волна страха, – мысленно рычал Дан. – Здесь ничто не поможет: я еще не достаточно восстановился, чтобы погасить заклинание на расстоянии, а убить колдуна, до того как гарнизон разбежится, не успеем. Барабаны же и северная песня предназначены не для того, они лишь против обычного испуга, земного. Кто бы что не думал'.

  Около трех десятков человек пробежало по пустынным улицам, а позади них, на башне, Жеб остался махать флажками, сигналя. И вот неподалеку со стен тоже спустились группки вооруженных людей, срезая через проулки бросились догонять.

  Непонятно, на что они рассчитывали. Разве на некую оплошность, заминку со стороны колдующих врагов. Дабы потом не жалеть, будто не использовали последний шанс.

  Рэл' Альберт Белов, глава императорской стражи не знал о том, что барабаны и песня бессильны против волшбы. Он хоть и чуть позже чем Дан и уж тем более Изабелла, но всё же понял – надвигается нечто страшное. А именно на Белова, вдобавок к обороне отрезка стены, возложили ответственность за 'северную волшбу'.

  'Песня, – вспомнил он слова седого северянина, – на крайний случай. Возможно, придет приказ. Но ты знаешь своих людей лучше нас. Если поймешь, что так надо, действуй сам'.

  И Альберт решил, что понял.

  Барабаны ударили, оглушающе рокоча. Как казалось – вовремя. Ветеран стражи с самодовольной улыбкой встретил 'волну страха'. Увешанный амулетами он не мог ощутить в полной мере надвигающийся на остальных животный ужас.

  'Волна' ударила навстречу людям Клевоца и... ничего не произошло, на них не оказалось волшебных печатей. Лишь легкий укол страха, позволяющий всем понять, что волшба свершилась. Метки не было также на Изабелле, а вот на Юрии всё же до времени почивала печать Силы.

  Сверхъестественный ужас охватил Нижнегорского, побуждая бежать, роняя оружие, куда глаза глядят. Но дворянский гонор насмерть сцепился с паникой в душе южанина. Страх волхвовской встретился со страхом показать окружающим, насколько испугался. И Юрий остался стоять на месте. Некоторое время Нижнегорский судорожно хватал ртом воздух. А затем вконец побледнел и упал без чувств.

  Однако никто не остановился посмотреть, что с ним. Теперь для северян важной оставалась лишь месть. А до дома, в глазах посвященных буквально пышущего волшебством, оставалось всего ничего. Да и Изабелла с Даном еще до падения южного дворянина осознали, что на них и на Клевоце меток нет.

  Дверь не устояла перед ударами топоров. Сапоги и пара деревянных туфель загрохотали по дощатым полам. В центральном помещении с окнами, наглухо закрытыми толстыми ставнями, непрошеные гости не нашли никого (как и во всех остальных). Лишь горстку быстро остывающего пепла на массивном железном жертвеннике. Колдун, как ощутил Дан, тут не творил заклятий. Но инициированный выгоревшим амулетом наговор определенно свершился здесь. Простыми смертными.

  Если бы город устоял, можно было бы попытаться разыскать владельцев строения, однако сейчас мстить оказалось некому, разве что метаться по мостовой, расспрашивая укрывающихся в соседних домах женщин, детей и дряхлых стариков, в поисках воспользовавшихся черным ходом и уже исчезнувших в хитросплетениях улиц злоумышленников.

  Клевоц всё же вознамерился пуститься в погоню. На стену возвращаться, как все понимали, теперь бесполезно. В эти мгновения коневоды наверняка уже занимают ее. Да и не кочевники оказались повинны в поражении, отплатить сторицей следовало не им.

  Дюжину северян Холмин отправил вперед, а остальные в поисках следов быстро перевернули вверх дном небогатую обстановку комнат и без лишних слов бросились вдогонку. Все, кроме Изабеллы. 'Высшая узнала жертвенник.

  В первый день по перемещении в Фойерфлах девушка молилась Похитителю в малом, жреческом зале храма, вмещавшем не только большой каменный жертвенник, но и несколько переносных. Тогда Изабелла Полеон преклонила колени и ей бросился в глаза причудливый рисунок из царапин на одном из них.

  Вне сомнений узор снова перед ней. К тому же, судя по эманациям волшебства, которые почувствовала еще на стене, но полностью осознала только сейчас, необходимые для наговора страха печати Силы предварительно наложили только на тех мужчин, кто со времени последнего неудачного покушения на Клевоца, успел побывать в храме. Вдобавок она слышала краем уха, что Юрий сотоварищи раз в седмицу посещал службу Похитителю.

  А таких посетителей – всё взрослое население города. Для этого не строили множества храмов – в единственном большом людям вменялось побывать на одной службе за семь дней, а каждый день был разбит на две дюжины таковых, служение велось круглосуточно.

  И когда Клевоц позвал Изабель за собой, она просто не услышала северянина. Было не до варвара – рушился ее мир. Самое меньшее группа иерархов одного из главных храмов Всеблагого оказалась задействована в войне против Империи.

  Да, среди 'высших муссировались разговоры о недалекости обычных людишек. Да, вполголоса мечтали даже о временах, когда будут править лишь одаренные. Весть о том, что сестра императора восприимчива к Силе принималась как манна небесная. Но не воевать же против светских властей! Ведь у истоков нынешнего устройства Изначальной – сам Похититель.

  Обнаружив, что Изабель не идет за ним, Клевоц вернулся и вознамерился потащить девушку за руку. Но не тут то было:

  – Что ты делаешь?! – она неожиданно сильным рывком высвободилась. – Не прикасайся ко мне!

  Молодой северянин опешил. Неожиданный переход от покорности к своеволию выбил его из колеи.

  – Я хочу побыть одна! Оставь меня в покое! – девочка еле сдерживала слезы, требовала дать ей прийти в себя в одиночестве, но Холмин усмотрел в ее словах иное.

  По большому счету он уже воспринимал Изабеллу как свою, отдельно от храмовников, но иногда ненависть к убийцам отца просыпалась в нем невовремя. Ненависть – пока бесплодная из-за невозможности выместить ее на жрецах – прорывалась злой раздраженностью поведением бывшей жрицы.

  Баронет нарочито медленно отошел к дверям, дал знак ожидать находящимся снаружи, а затем закрыл комнату изнутри, использовав вместо засова рукоять топора, и повернулся к Изабелле. Клевоц правильно угадал, что девушка винит в произошедшем жрецов, но не понял, насколько большим ударом это для нее послужило. По его мнению, Изабелла просто, распереживавшись, поскольку всё указывает на ее собратьев, не сумела удержать в узде свой норов; разволновавшись, показывает свой настоящий облик. А значит, девочку следует повоспитывать.

  Воины подчиняются вождям, знати, женщины подчиняются воинам, дети – женщинам, а затем, вырастая, сами начинают кем-либо руководить. В естественной иерархии каждый сможет реализовать свою волю к власти. Нарушение данного порядка неугодно Вышнему.

  Клевоц мог, конечно, настоять на своем, не теряя времени. Поволочь девушку куда надобно или вообще понести на руках. Но всё это означало унизить себя в глазах остальных. Потерял город, а теперь даже женщина дерзает ослушаться его.

  Можно попытаться воспользоваться словами, но для женщины в истерике, пускай и истерике молчаливой, слов, особенно если время не ждет, мало.

  Можно попробовать обнять, но награждать объятиями за, как он полагал, извращенный каприз Клевоцу даже в голову не пришло. Девушке сейчас следует каяться за своих собратьев, а не пререкаться с северянином.

  Кто-то из неискушенных молодых на его месте возможно отвесил бы Изабелле оплеуху – по примеру обычного способа быстро привести в чувство растерявшегося в первом бою новичка. Однако кто может поручиться в том, что вздорная дворянка воспримет происходящее правильно. Как помощь. Может быть в знак протеста вообще откажется двигаться.

  Но тот, кто почтительно внимает старшим, всегда найдет лучший способ. И северянин вспомнил слова деда.

  Ныне слепой владетель, рэл' Рааж Холмин (приобретший взрослое имя от слов 'раж', 'исступление', 'неистовство'), за свою жизнь многих переправивший за грань, иногда бывал неожиданно мягок. Да, однажды он слегка повоспитывал восемнадцатилетнего сына оглоблей (и ничего, только на пользу пошло!), но с женщинами так не обращался. И Клевоц поступил по-дедовски.

  Он решил, что немного времени волен уделить воспитанию: для обороны города уже сделано всё возможное, северяне невиновны в падении Фойерфлаха; погоня за колдовавшими выслана. Ну и, честно говоря, у Клевоца перед лицом неожиданного поражения опустились руки, к тому же неизвестно, когда лучше прорываться из города – на четверть часа раньше или позже. А тут еще эта избалованная девчонка воду мутит!

  Не обращая внимания на сопротивление, северянин привлек к себе Изабель, а затем (о святотатство!) уселся на алтарь и уложил девушку на колени поперек, с одной стороны голова и руки, а с другой – ноги. Плащ сбился жрице на голову, спутал предплечья. Девочка вырывалась, но в меру, еще не поняла, что ее ждет. К тому же, лежа животом на чужих коленях, не сильно посопротивляешься, удерживать женщину в таком положении можно с минимальным усилием.

  Клевоц рывком задрал как можно выше подол длинного платья. А затем, пока Изабелла не опомнилась, спустил ей до колен штаники из беленого льна, обнажая нежную кожу. Жрица яростно забилась, засучила ногами, она подумала совсем не о том, что Клевоц собирался сделать на самом деле.

  И тут северянин шлепнул ее в первый раз. Шлепок вышел резкий, звонкий, всё так, как рассказывал дед. Не бить, но отшлепать неразумную девочку.

  Правда, дед говорил не только это. Наказывать шлепками следует только свою женщину, ту, которой успел доставить удовольствие сплетением ног, с которой в постели предался всем известным утехам.

  Но Клевоц решил, что его случай особый.

  – Не смей меня бить! – взвизгнула жрица, и Холмин искренне удивился. При нем еще никто и никогда не называл шлепки по ягодицам битьем.

  Клевоц с размаху еще раз приложился ладонью к молочно-белой коже, заставляя ее покраснеть. Обнаженная женская плоть манила, дразнила своей близостью.

  Изабелла попыталась закрыться согнутыми ногами, но тут северянин оставил ее туловище покоиться на одном колене, и изогнулся чтобы выдернуть из-под нее другую свою ногу и отжать ею голени девушки.

  Третий шлепок заставил никогда не подвергавшуюся телесным наказаниям девочку расплакаться. Возможно, не проиграй сегодня северяне битву, Клевоц не вкладывал бы в наказание столько сил.

  А после четвертого шлепка Изабель запросила пощады. Да, рука у Холмина была тяжелая. Особенно, как для хрупкой наследницы многих поколений 'высших жрецов.

  Клевоц едва удержался от того, чтобы проклясть Дана с его горьким растением, но взял себя в руки и поправил на жрица белье, одернул платье. Он уже собирался уходить (с тем чтобы жрица бежала следом), но тут вдруг девочка вцепилась в наследника Холма мертвой хваткой.

  Поначалу ничего нельзя было разобрать сквозь рыдания, но затем меж судорожных всхлипываний всё же стало возможно различить отдельные слова. Девочка требовала, дабы ее теперь, во-первых, обняли и утешили. А во-вторых, для покрытия урона ее чести, -

  – После того, что сделал, тебе придется на мне жениться, – наличие супруги-северянки Изабеллу в тот момент вообще не волновало. Для заплаканной девочки также оказалось естественным не подумать о последствиях добровольной свадьбы (если бы 'небеса разверзлись' и таковая вообще случилась) 'высшей жрицы Похитителя и одного из дворян Вышнего.

  – Полагаю, – задумчиво произнес Холмин, гладя Изабель по голове, – убил сегодня даже больше, чем десятерых. – От столь внезапного перехода к совершенно не интересующей ее в этот момент теме Изабелла оторопела и начала приходить в себя. – Покинем негостеприимный город, и ты сможешь научить меня читать.


Глава 7, в которой служители божества строят планы, богохульники злоумышляют, а степняки и лесовики идут на поводу у неприятеля.

  Колдовство колдовством, но и обычный человек без способностей к волшебству тоже чего-то стоил в этом мире. Иначе императора и дворян меча уже давным давно оттеснили бы от управления государством 'высшие жрецы. Северяне недооценили южан. К тому же какие там из здешних южане! Отсель до настоящих южан недели пути.

  Защитники стен стояли плечом к плечу, плотной массой, что, как известно, делает смелее даже изнеженную любимицу манерных аристократок, маленькую длинношерстную белую собачку – мальтийскую болонку. Вдобавок большинству оказалось некуда бежать – спуски вниз, в город перекрывали именитые горожане, защищенные амулетами. А самое главное – гарнизон успел попробовать вражеской крови, пролив минимум своей – то ли ханы поторопились со штурмом, то ли изменники задержались с наговором. Всё это вместе взятое уже само по себе помогло местным исполниться воинственности.

  Барабаны ударили, и фойерфлахцы, прерываясь на обмен ударами, затянули тайное могущественное заклинание. Ну, это они были уверены, что заклинание.

  Кто-то, преисполненный по жизни излишнего скепсиса, всё же поверил в заклинание не до конца и в панике попытался прорваться в город. Кто-то, безразличный к осуждению окружающих, трусливый даже на миру, то есть в окружении однополчан, в обессиливающем испуге бросил оружие. Там где первых и вторых оказывалось побольше, коневоды закреплялись на стене.

  Но вот для большинства местных... Для большинства фойерфлахцев вера в Вышнего (исповеданная, в глазах северян, слугами Зла) в тот день не сдвигала гор, но сделала едва ли не большее – рассеяла страх. И они устояли. Ведь продержаться следовало совсем недолго – длительность вражьего заклинания предусматривалась лишь достаточной, дабы степняки успели в большом числе попасть на стены. Кто из местных после этого, скажите на милость, вдруг прервал бы бегство да еще и сумел отбросить врага обратно?

  В довершение всего без 'волны ужаса' столь бешеный натиск коневодов, заставляющий их нести невиданные доселе потери, как оказалось не мог продолжаться бесконечно. Они-то рвались наверх в расчете на обещанную панику (перед самой атакой ханы раскрыли секрет, поднимая боевой дух), но время шло, а массового бегства защитников не происходило.

  * * *

  Ночью пришла новость о провале штурма. Штурма, идеально спланированного. Штурма, отбить который помогла трагическая случайность. Трагическая для фойерфлахских заговорщиков, конечно. Которые, тем не менее, в этот раз верно истолковали волхвовскую составляющую происшедшего – поняли, почему заклинание не сработало должным образом.

  Почтенный рэл', 'высший жрец Гриффид поспешно поднимался по винтовой лестнице донжона. Раз уж встретил эту ночь под кровом своего патрона, то известие следовало обсудить немедленно. И не просто обсудить – даже смерть дочери не извиняла череды провалов. На этот раз у Гриффида оказалось гораздо больше оснований для волнения, чем после неудачной попытки напустить чуму на Север. Но жрец оказался встречен на удивление спокойно.

  – Испытание от Всеблагого... – толстые восковые свечи, вставленные в фигурные бронзовые подсвечники, тусклым светом выхватывали из полумрака лицо рассуждающего повелителя. – Важно точно определить, чем именно в наших поступках оно вызвано. На что намекает Всемилостивый?

  У Гриффида вертелся на языке ответ, не слишком лестный для него самого. Потому жрец начал издалека – вдруг, пока он будет рассуждать, его визави не выдержит и озвучит иную версию, не столь разгромную для подчиненного:

  – Думаю, сначала следует отбросить всё то, что уж точно не может быть причиной, – и Гриффид зачастил как по писанному. – Кто-либо из профанов мог бы посчитать, что мы, желающие блага и возвышения жречеству, страдаем за грехи оного. За нарастающие с каждым прожитым годом скабрезности и бесстыдство стареющих 'высших. Непристойности, которые становится всё труднее скрывать от простолюдинов. Призвать к покаянию и исправлению нравов. Но мы-то понимаем, Похититель наоборот жалеет, что не решился в самом начале, после путешествия между мирами отбросить соответствующие лицемерные косные обычаи призванных. Ведь Средоточие Света есть любовь, а она должна принимать самые разные формы, дабы охватить всё многообразие возможного, наиболее полно прославлять Похитителя, чье воображение не знает границ.

  Глава заговора был абсолютно согласен со стариком-жрецом. 'Из последних новшеств здесь можно припомнить подсказанную дочерьми Всеблагого и вызвавшую немало пересудов моду на открытое декольте на императорских и дворянских балáх. Моду, даже по прошествии нескольких лет всё еще полагаемую большинством рэл'ли для себя слишком смелой или даже непристойной. Плоды маловерия, роптать на советы непорочных дочерей!'

  Но так ведь можно перечислять банальности до утра! И разглагольствования Гриффида оказались прерваны:

  – А может Похитителю неугоден твой план?

  – Но ведь столько лет прошло, сколько уже сделано. Он бы остановил нас раньше, – Гриффид как раз сам в последнее время засомневался в собственном прожекте, господин будто прочитал его мысли, но раз уж обвинение прозвучало, жрец решил озвучить и контраргумент.

  Однако собеседник жреца, похоже, был даже лучшего мнения о плане, чем автор.

  – Может, ты напротив слишком медлишь с доведением плана до логического конца?

  – Но зачем тогда Всеблагой своим вмешательством застопорил всё дело? Мы явно чего-то не знаем.

  – А каким образом восполнить недостающее знание? – хитро улыбнулся хозяин донжона (и всего замка). У него уже появилась соответствующая мысль.

  – Пленить и допросить с пристрастием и волшбой 'постигающего?

  – Но таким образом восстановится статус кво – один 'постигающий появился среди северян, один исчез. Похититель явно желает иного.

  – Тогда – пленить того дворянина, в чьем случае нашла коса на камень. Пленить баронета Клевоца Холмина. И собрать для этого настолько мощный отряд, чтобы не оставить северянину никаких шансов.

  – Мне нравится сама идея, – вздохнул господин Гриффида (тут его мнение и мнение жреца совпали), – но заниматься ее реализацией ты не будешь.

  Гриффид открыл было рот возразить, попросить дать еще один шанс, но не успел вымолвить ни слова.

  – Две 'высшие жрицы погибли. Неудача с 'волной страха' – долго же придется отмываться от подозрений. А я уже не говорю про перебитых наемников и их плененного командира.

  – Но я мог бы, – наконец сумел вклиниться 'высший жрец, – повести отряд и, когда город падет, подловить убегающих дьяволопоклонников по дороге на Север.

  – Это если Холмин не попадется ранее степнякам. Кстати, пусть так и будет. Возложим задание на коневодов. Негласно, конечно. И за пристойное вознаграждение. Надеюсь, справятся получше тебя.

  Они оба знали, что поставлено на кон. Пока еще для 'высшего жреца всё затмевала смерть дочери, но дочку можно завести новую, а вот сокровища лежащие в Холме – не какое-нибудь банальное золото или драгоценные камни. Нужный человек, как и предполагал Дан, получит власть над обезглавленным родом Холминых. А если все просто перебегут в другие рода – неважно, заговорщикам нужно было всего лишь заполучить ненадолго сам Холм на законных основаниях.

  * * *

  С ханскими воинами, закрепившимися на стенах в ряде мест, окончательно расправились только глубокой ночью. И нажми тогда коневоды чуть посильней – Фойерфлах бы не устоял. Но провал с заклинанием застал ханов врасплох, потому те не направили вовремя подмогу, наоборот позволили даже стоявшим у подножия откатиться назад.

  С наступлением темноты пошел дождь и лил, не прекращаясь, до утра. Собравшиеся тучи не позволяли луне осветить схлестнувшихся у парапетов людей. А по городу сломя голову носились вестовые, искали воевод, требовали подмогу то к одной, то к другой башне. Под стенами истекали кровью раненые кочевники, а их не могли отыскать в мешанине тел. Или попросту бросили.

  Изабелла шлепала по лужам за Клевоцем от одной нуждающейся в умертвлении группки сопротивляющихся степняков к другой. Там ждала, а затем вновь шагала дальше. Промокшая до нитки, с гудящими от усталости ногами, то и дело норовящими разъехаться на скользких камнях, замерзшая.

  – Им хорошо, тепло, они... рубятся, – бормотала себе под нос жрица о Холмине и сопровождающих его северянах.

  Девушка старалась не обращать внимания на неподвижные либо еще шевелящиеся тела. Получалось плохо: то и дело на кого-нибудь наступала, а один раз так и вовсе упала, чуть не приложилась губами к лицу мертвеца. Одежда теперь пропиталась не только дождевой водой.

  Ей всё же пояснили, почему продрогшая девушка не может остаться где-нибудь под кровом. В отражении штурма участвовали все воины Холма, и все перемещались с места на место, туда, где горожане могли не устоять. В Фойерфлахе не осталось ни одного укрепления, наделенного хотя бы миниатюрным постоянным северным гарнизоном, с наступлением ночи даже донжон был покинут. Негде содержать пленников в безопасности. И ныне не только Изабелл, но и бывший воевода наемников (он – с секирщиками Зыря и в оковах) перемещались от стычки к стычке.

  Измотанная настолько, что уже не ощущается голод, окончательно потерявшись во времени, Изабелла наконец-то оказалась приведена Клевоцем в башню, к их закутку, такому родному после уличного ненастья. Пока наследник Холма что-то обсуждал со старшими, девушка скрылась за пологом из шкур и поспешно переодевалась, даже не постаравшись растереть замерзшее тело. Боялась – появится Клевоц и вновь увидит ее наготу. Со времени пленения уже привыкла менять одежду под одеялами, но не полезешь же на спальное место, пока с тебя ручьями течет вода.

  А снаружи бодрым голосом, будто и не после такого насыщенного событиями дня, говорил Дан:

  – Я уж было начал разочаровываться в храмовых сыскарях. Но наши вещи таки прошерстили и притом ничего не украли. Ничего сверхценного здесь не оставалось, но всё же. Так что не даром завязки оставляли, которые только разрезáть. Жрецы здесь точно побывали. Уверен, утром узнаем, что и в остальных местах тоже.

  'Конспираторы! – мысленно воскликнула девушка. – Мою старую одежду и вовсе сожгли!'

  – Вот так запросто себя выдали? – Изабель узнала голос Клевоца.

  – Ну, не запросто. Новые такие же завязали. Но это если не присматриваться. А я что коноплянки, изготовленные собственной женой, от чужих не отличу?

  Затем некоторое время голоса звучат приглушенно, неразборчиво, но возмущенную реплику Дана жрица всё же расслышала:

  – Каждому мыслящему здраво человеку понятно, что это дело рук жрецов. Но прямых улик-то у нас нет. И потому всё пока останется как есть.

  – Всех сбивают с толку храмовые рыцари, сражающиеся на стенах. Если бы удалось обоснованно обвинить в чем-то не жрецов вообще, а именно храмовых рыцарей. Поставить им в вину нечто, перевешивающее помощь. Подставить их, в конце-концов. Тогда можно было бы подбить местных – простолюдинов или знать, а лучше тех и других – забросать храм камнями, избить привратников, но лучше, конечно, выказать негодование помасштабней. А мы бы тем временем, пока внимание жрецов отвлечено, попробовали проникнуть в храм, – а это уже говорит Клевоц.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю