Текст книги "Охота на колдунов"

Автор книги: Виталий Крыръ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

  Единственное, чего она теперь боялась, так это встречи с остальными северянами (и северянками) на Холме. Временами в сны Изабеллы вплетались воспоминания об утаенном содержании захваченных храмовых записей вкупе со словами Вызима: 'ее сжечь!'

  * * *

  Два благообразных старца в очередной раз собрались в донжоне огромного замка обсудить дела насущные. Однако в отличие от предыдущих раз сегодня на выражение лица младшего из них наложили свой отпечаток раздражение и гнев:

  – Узнал, что именно было в похищенных свитках?

  – Тайнопись, обработанная волшбой. Наговор уже развеялся, последствия закрепились в мире и потому обезвредить его нельзя, пергамент теперь чувствителен к пребыванию вне храма, он постепенно рассыпется в пыль. А расшифровать ранее наверняка не успеют. И даже если догадаются снять копии, те не послужат доказательством в имперском суде.

  – Хоть это хорошо... Возьми столько 'высших жрецов, сколько посчитаешь нужным, прибавь к ним без счету рыцарей храма и простолюдинов-наемников и привези мне, наконец-то, Клевоца Холмина.

  – Но собрать отряд достаточный для похода на Север можно лишь предварительно спровоцировав объявление войны.

  – Тут я уже за тебя всё сделал, – при этих словах повелителя старший старик встревоженно вскидывается, неужели и впрямь война? – Императору подбросили идею о весеннем смотре северной рати и тому понравилось. Так что Клевоц сам явится. Но собери всех наших, кого можно, не скупись, придумаем отряду какой-нибудь официальный статус. Даже супругу с собой возьми.

  Гриффид молчит в ответ, но и его молчание красноречиво вещает о том, что жену вовлекать в поимку Клевоца нельзя – она его просто убьет. Тем не менее у владетельного тэл'а есть что возразить:

  – Объясни, что пленного Холмина потом позволим подольше помучить. Ей понравится. А до того пускай держит себя в руках.

  Обоим заговорщикам не терпится завершить уничтожение последних представителей рода, ставшего ненавистным в ходе недавних событий. Но преступать волю Похитителя нельзя, следует приложить все усилия, дабы выяснить, в чем она состоит. А если Клевоц в этом не поможет, то убьют его и будут действовать далее по плану: они же попытались познать волю Всеблагого, пускай теперь даст более ясную подсказку.

  Изначальная цель стоила риска – весь план был придуман, когда 'высший жрец Гриффид, перебирая тайные архивы столичных храмов, выяснил: велика вероятность того, что в недрах Холма спрятаны рунные камни, которые хранят утерянный секрет северных оберегов. Тех самых, обессиливающих 'высших волшебников. И нынешние северяне о том не ведают, только у жрецов сохранился намек на знание.

  Следовало в строжайшем секрете воссоздать могущественное оружие, с его помощью планировалось поколебать установившееся издревле равновесие. Дело в том, что жречеству вменялось в обязанность ежегодно выставлять на продажу мирянам определенное количество всех видов напоенных Силой вещей (а старинная система распределения не позволяла упомянутую повинность обойти, лишь сделав вид, будто амулеты поступили в продажу). Эти же самые вещи далее можно было обернуть против самих служителей Похитителя. Потому обереги, поглощающие Силу, пришлись бы очень кстати.

  Глава 9, в которой мы узнаем о том, как встретились слепой дед и четырехпалый внук, непраздная супруга и лишенная волшбы рéнкинэ, а также почему Клевоц с небольшим отрядом возвращается на юг.

  Под опоясанным частоколом Холмом вернувшихся северян встречала пестрая толпа. Кто-то облеченный в традиционные местные одежды (Изабелла уже научилась их распознавать), кто-то в южные, очевидно трофейные, но ренкинэ поразили на общем фоне дети – одетые беднее всех, а не как в столичных дворянских кругах принаряженные во что-нибудь новое, яркое, красивое, будто куколки.

  Изабель не знала, что одежду детям и подросткам на Севере перешивают из старых запасов, от убитых, из трофеев, с плеча разбогатевших родичей, но стараются никогда не делать новьё. Хочешь новое – заслужи, выделись среди сверстников или просто заработай сверхурочным трудом. И если все девочки лет с пятнадцати (за год до предстоящего замужества) всё же получают возможность начать одеваться покрасивее, то для мальчишек правило остается в силе вплоть до совершеннолетия – пускай привлекают внимание иным, молодецкой удалью, сообразительностью, силой и ловкостью.

  К Клевоцу один за другим подходили родственники, друзья, соседи; хлопали друг друга по плечам, обнимались так, что у обоих трещали ребра, в двух-трех предложениях обменивались новостями – больше разговоров еще успеется.

  Кто-то с интересом посматривает на притаившуюся за баронетом Изабеллу. Клевоцу приходится представлять ее как урожденную дворянку, но не как жрицу – о последнем знают не все, многие лишь наслышаны о том, что с девушкой связана какая-то тайна.

  Кто-то, как Свáреп, не скрывает зависти; правда, по другому поводу:

  – Пока я тут молодую жену мял, ты уже себе боевое увечье заполучил, да еще и не мешающее сражаться...

  Клевоц как мог утешил друга, выделяющегося личными качествами даже на Севере – шутка ли, получить детское имя, образованное от слова 'свирепый':

  – Там на тебя еще врагов хватит. Вечером, во время общего застолья, садись рядом – подробности расскажу.

  Подходит и другой закадычный друг-одногодок – Мёлчун. Жмет руки (обе сразу, так уж принято на Севере), улыбается и молчит, невольно оправдывая собственное имя. Хотя говорить-то как раз может, не немой. Клевоц тоже молчит и улыбается в ответ: им всё понятно без слов. Мёлчун присядет вечером по другую руку от Холмина, будет слушать, а потом непременно засобирается в следующий поход на юг вместе с остальными.

  – Подожди меня тут, – когда поток мужчин и подростков иссяк, шепнул Клевоц Изабелле, – мы скоро. – Жрица быстро догадалась, кто эти 'мы', по тому, куда направился северянин. Чуть в стороне от общей суеты неподвижно стояла стройная высокая девушка в простом домотканом платье, а поверх – пышной короткой шубке нараспашку. Изабель сразу почувствовала, что это – Чеслава.

  Правильные черты лица, прямой, будто вычерченный под линейку нос, пышные волосы цвета спелой пшеницы, заплетенные в длинную косу. Женственная линия бедер.

  Большой, показавшийся Изабелле просто огромным – будто носит тройню – живот, размеры которого одежда не могла скрыть.

  Но горделиво выпрямленная спина, уверенное выражение лица делали живот не таким бросающимся в глаза.

  Чеслава, по обычаю дожидающаяся, пока друг друга поприветствуют мужчины, на самом деле в глубине души чувствовала некоторое неудобство перед Клевоцем. И если бы тот взялся за плеть, она, в четырнадцать лет в одиночку убившая матерого волка, не решилась бы возразить. Тем не менее полагала, что не обманывала Холмина, не старалась забеременеть. Девушка ведь и впрямь высчитывала дни, делала всё как следует. Просто иногда под влиянием чувств чуть рисковала, продлевала срок, который без исключений безопасен, буквально на ночь-другую. Но она же северянка, разве сам Клевоц никогда не надеялся на удачу в походе? Вот и Чеслава рисковала, просто по-иному.

  Но тут она наконец как следует рассмотрела, оценила внешность 'высшей жрицы, скрывавшейся до того за широкой спиной молодого Холмина. О южанке Чеславу успели известить с голубиной почтой еще из Фойерфлаха. И вот наконец они друг друга увидели.

  'Обзавелся ренкинэ в первом же походе!' Плененные южанки не были редкостью на Севере, но далеко не все местные женщины так просто смирялись с появлением у своих любимых новых сожительниц. Вместе с тем наряду с ревностью Чеслава испытывала и легкое опасение – а вдруг волшба вернется к жрице в неподходящий момент? Например, если снова и снова повергать ту в сильное волнение? Мало ли какие силы могут стать доступными женщине в такой обстановке.

  Добавляла переживаний мать молодого Холмина – ей-то как раз всегда хотелось женить сына на дворянке, на рэл'ли, коей и была Изабелла.

  Тут подошел Клевоц и прервал раздумье Чеславы объятиями и долгим поцелуем.

  – Рышка моя, – неизвестное на юге слово обозначало маленькую игривую рысь, – видишь как всё у нас хорошо получилось, – оторвавшись от ее уст произнес северянин и морщинка меж бровей Чеславы враз разгладилась.

  'Он меня ни в чем не винит. А свекровь пусть угомонит сам, – успокоилась Чеслава. – Южанке же я смогу дать окорот'.

  А когда Клевоц пошел здороваться с матерью, бабушкой, тетями, племянницами, двоюродными тетями и прочими, Чеслава подошла к Изабелле, с нажимом прошептала:

  – Не мешай мне и я тебя не трону, – с этими словами развернулась и пошла к мужу.

  Изабелла вдруг почувствовала себя так одиноко, как ей еще никогда не было. Вокруг все радуются, веселятся – ну пускай не все, у многих кормильцы, мужья, сыновья, братья не вернулись из похода. Но южанка этого не замечала. В любом случае стоит она здесь никому не нужная, никому нет до нее дела.

  Но долго грустить девушке не дали. Подошел Клевоц и повел... Нет, не представлять женщинам, матери и прочим. Потом перезнакомятся. И еще даже не обустраиваться, хотя место для Изабеллы уже приготовили. Повел в большой дом к деду.

  – Можно я сначала отдохну с дороги? – Изабель чуть ли не повисла у Клевоца на руке. Ей представился страшный крючконосый слепец, который (поскольку не может увидеть) при первом знакомстве щупает лица новеньких узловатыми пальцами.

  – Нельзя, – отрезал Клевоц и наставительно разъяснил, пересказывая услышанное ранее от старших. – Измотанный дорогой человек выкажет то, что в других обстоятельствах, возможно, придержал бы при себе из почтения либо тайного умысла. Потому тем более деду интересно с нами переговорить сейчас.

  – Я ничего такого не злоумышляю, – Изабель еще плотнее прижалась к северянину.

  – А он, скорее всего ничего такого и не попытается выведать. Просто традиция такая. Сложит о тебе первое впечатление от личной встречи.

  Большой деревянный дом встретил скрипучей дверью, тесными сенями и просторным залом на противоположном конце которого на высоком кресле восседал старец с холщовой повязкой через оба глаза и снабженной массивным металлическим наконечником клюкой у подлокотника. Рядом – высокая стройная женщина средних лет с ножом в длинных узких ножнах и связкой ключей на поясе.

  Клевоц выступил вперед, а ему на встречу, медленно и осторожно, но всё же уверенно передвигаясь без помощи клюки, поднялся дед и заключил в объятия. Потом отстранил на длину вытянутых рук:

  – Жаль, не могу тебя увидеть. Говорят, настоящий Холмин вырос. Но ничего, уже недолго осталось, оттуда посмотрю, – старик указал пальцем вверх, но, естественно, имел ввиду не чердак.

  Незрячий владетель Холма отпустил Клевоца и всё так же ни на пядь не промахнувшись вернулся на место:

  – Ну здравствуй, внучка, – старик улыбнулся и у него обнаружилось неожиданно много целых зубов во рту. – Чего озираешься? Раз ты его ренкинэ, – слепой Рааж Холмин безошибочно ткнул пальцем в сторону Клевоца, – то моя внучка.

  Только сейчас Изабелла сообразила, что владетель Холма обращается к ней:

  – Добрый день, – несмело проговорила. Она уже знала, кого рэл' Рааж винит в своем увечье.

  – Удивляешься, как я тут ориентируюсь? Что слышу, что помню, что угадываю, а где и милая подправляет. – он показал на женщину, по прежнему безмолвно стоявшую рядом, и продолжил. – Ты, внучка, нас не бойся. У тебя теперь новая жизнь, кем была и что делала ранее не важно.

  Рааж спросил девушку что-то по мелочи, показывая, что она здесь не отверженная, что ее приняли в свой круг, но что в то же время не собираются устраивать длительный допрос о повседневной жизни жрецов. Старика явно больше интересовал рассказ Клевоца: про отношение городской знати и настрой простолюдинов, про привезенных женщин и про людей Юрия, про впечатление от рэл'а Гриня и лесовиков, неожиданно защищающих Империю, про возродившийся оберег. Напоследок обсуждали странного ворона, уже дважды выручавшего северян – Вышний, насколько известно, не использует воронов для исполнения своих замыслов. Тут и Изабелла смогла проявить себя: предположила, не является ли ворон посланцем кого-то из 'высших жрецов, не одобряющих происходящее с северянами. Но такая птица не может удалиться далеко от заклявшего, потому идею поставили под сомнение. Однако и ничего лучше придумано не было.

  Мать Клевоца против обычая – первую жену следует брать из северянок – была взята отцом в одном из юго-восточных королевств. В знак этого рэл' Волик Холмин с шестнадцати лет носил соответствующее клеймо на предплечье. Подобно сыну теперь, отец оказался во внезапном походе, а там вытащил местную дворянку из горящей усадьбы. Так она стала Рéлой (горелой) вместо труднопроизносимого южного имени. Отец провозгласил ее супругой, в отличие от сына, ограничившегося для своей пленницы статусом ренкинэ.

  Даже Волику Холмину порой бывало сложно дать окорот урожденной южной дворянке. Например, когда она начинала рассказывать детям о загробной жизни нечто отличающееся и от северного знания, и от учения о Похитителе.

  – Бабьи россказни, – рявкал тогда отец, если слышал. – Ни Вышний, ни предки еще никогда перед нами не отчитывались в том, что именно там, за гранью.

  Мать поджимала губы. Поначалу она пробовала рассказывать о великих пророках своего народа, но отец умел читать и ранее в религиозных сварах вспоминал других пророков, все они видели свое и их провидения не хотели совпадать. Однако главное – никто из известных пророков не жил по законам Севера или хотя бы по чему-нибудь схожему, а значит, по мнению уважаемых стариков всех родóв, все пророки были открыты злу. Возможно, в том мире, откуда людей забрал Похититель, были иные пророки. Но знаний о том не сохранилось.

  К счастью, Волик захватил Релу когда та была еще младше его (пусть и совсем чуть-чуть), а потому знала не слишком много, да и то с годами стало забываться. Потому Клевоц и его братья выросли полагающимися даже касательно знаний про юг более на северные сказания, чем поведанное матерью.

  Как полагал молодой Холмин, Рела (хотя и скрывала это, дабы не позорить близких) скептически относилась к северному укладу. А потому Клевоц, хоть и привез желаемую когда-то матерью дворянку, не был уверен, что договориться о 'хорошем' мире между Релой и Чеславой: ведь дворянку привез как ренкинэ. Но рэл'ли Рела Холмина не оправдала его ожиданий, всё же она не одно десятилетие прожила на Севере:

  – Привези при случае еще пару дворяночек, – и не поймешь, шутит мать или всерьез, – а Чеславе своей передай, пускай расслабится.

  Рела ныне при малейшей возможности хвасталась сыном – никто из северян никогда не овладевал 'высшей жрицей. Мать, уязвленная было появлением в семье простолюдинки Чеславы (грань между дворянством и рядовыми ратниками на Севере тонка как нигде, но только не в голове у Релы Холминой), теперь могла всласть потешить самолюбие и успокоилась. Даже у нее на родине неодаренный дворянин женящийся на обученной одаренной был страшной редкостью.

  Вечером бывшую жрицу разместили в маленькой комнате; так же как и когда-то в башне – за пологом из шкур. Помещение было разделено на три части: отгорожено два закутка – для южанки и для северянки. Ренкинэ не знала о том, что ее, как изнеженную пришелицу с юга, решили разместить у 'лучшей' по зимнему времени стенки – внутренней, более теплой, отдав находящийся там край общей для всех комнат дома печи (в летнее время, правда, из-за окошек привилегированной считалась уже наружная стена). В холодных землях нет возможности как следует отапливать просторные, многокомнатные строения, если поселить там немногих. Потому, как правило, живут в тесноте.

  Клевоц пробрался к Чеславе, оставив Изабеллу засыпать в одиночестве. Тем не менее незримое присутствие супружеской пары оказалось слишком звучным: Чеслава в этот раз не просто отдавалась Холмину, но чувственными стонами давала понять ренкинэ, кого тот любит сильнее.

  В целом стыдливости северянкам было не занимать. К примеру, если задрать чужой женщине платье выше щиколоток, такое приравнивалось к попытке изнасиловать. Но когда дело не касалось возможности увидеть или прикоснуться, то о подобных строгостях никто не помышлял, что Чеслава и доказала за ночь сполна.

  Однако под утро Клевоц – будто не случилось накануне дневного перехода до Холма – перебрался к Изабелле. Ее первым порывом было оттолкнуть северянина. Только что занимался этим с другой, да еще и с непраздной! Пускай убирается к своей... жене. И в глазах части северян она не оказалась бы неправа. Тот же Дан не одобрял подобное. Правда, знахарь и иже с ним не настаивали на своем – идеальный уклад возможен только в потустороннем мире.

  Но на самом деле внутренне жрица вот уже некоторое время как смирилась с происходящим рядом. Убедила себя, что любит северянина, а любовь, по ее мнению, превращала унижение в самопожертвование. Вдобавок жизнь неодаренных коротка, без волшбы они так легко умирают от болезней, родов, несчастных случаев (Изабелла совсем упустила из виду своё собственное пребывание отныне в рядах тех же самых неодаренных). 'Может, – грезилось ей, – пройдет год, месяц, неделя – и Чеслава упокоится с миром, а я останусь у Клевоца одна-единственная'.

  Последняя мысль изрядно успокоила Изабеллу, и она не стала ни препираться с Клевоцем, ни пытаться разбудить Чеславу в ответ. Да и мало ли, ученица жреческой школы не могла быть уверена, что северянка не ведет себя так обычно.

  Со следующего утра началась повседневная жизнь. Присмотр за маленькими детьми (пока чужими, естественно). Скот – пара полных молока деревянных ведер на коромысле 'высшей жрице пока так и не покорилась. Прядение, ткачество, вышивание и много другое. Ее обучала Чеслава, и неожиданно большинство занятий оказалось гораздо интересней, чем представлялось на первый взгляд.

  Ведь северянка еще сама себя не считала образцовой мастерицей во всем, а оттого учила тщательно, отложив распри. Вспоминала, как учили ее саму, ходила выспрашивать старших. Девочки здесь с младых ногтей постигают тысячи мелочей, о которых, как оказалось, южанка не имеет представления. А учить должно так, чтобы работа не превращалась в изнуряющую обязанность, а оставалась тем, чем и должна быть: совместным времяпрепровождением на благо семьи и Холма в целом.

  Что бы там ни думала мать Клевоца, мечтой Чеславы вовсе не было дворянство, скорее наоборот досадным недоразумением, испортившим отношения со свекровью. Ей с детства не давала покоя иная мечта – стать полноправной хозяйкой отдельного подворья, для чего дворянство вовсе не обязательно. А если Чеславе не суметь организовать совместный труд с традиционной долей общего веселья, в некотором роде развлечения, то и не видать ей в ближайшие годы собственного подворья, старики не попустят.

  Но не только в работе пролетало время. О тайне – жречестве Изабеллы (целиком согласно со словами Раажа о новой жизни) – и впрямь считалось невместным расспрашивать, и сверстницы приняли Изабеллу в свой круг, не углубляясь в ее прошлое, – им было не в диковинку принимать новеньких. Снежки, лыжи, сказания были еще во время похода, но сейчас добавились смешные снежные изваяния, сани с бубенчиками, где девчат сопровождал Клевоц и другие молодые воины. С Клевоцем же катались на коньках по речному льду, что требовало виртуозного мастерства по сравнению со столичным катком. Находились, естественно, и многие другие забавы.

  К удивлению ренкинэ развлечением считалась даже резьба по дереву и камню, в то время как в Изначальной этим зарабатывали на жизнь целые ремесленные кварталы. А когда Чеслава и Изабелла первый раз совместно готовили краски, их пальцы и лица приобрели крикливую расцветку южных птиц, изображения которых жрица видела лишь в библиотеке столичной школы. Так проходили неделя за неделей и однажды Изабелла поймала себя на том, что с самого отъезда из города ни разу не предприняла тайной попытки вернуть себе волшбу, хотя возможности уединиться были. А если вспомнить о тайне свитков, то та не принадлежит ей и пускай остается в прошлом, расшифровать их северяне наверняка не смогут.

  Но в этом мире, к сожалению, всё хорошее, взятое по отдельности, когда-нибудь заканчивается. Закончилась и зима. Вернулся от Болотиных дед – там собирались владетели Севера, обсуждали предстоящий императорский смотр.

  – Когда дороги просохнут, – поздним вечером Рааж Холмин созвал ближний круг и в свете свечей поделился планами, – северные сотни пойдут через Спорные к Изначальным землям. Там, на окраине, у Четырех Елей, и пройдет смотр. Но Клевоц поведет вас раньше. На Холм возложена задача проверить место встречи, осмотреться, нет ли подвоха.

  – Жрецы теперь имеют представление о наших возможностях, – подает голос Вызим. – Подумал ли об этом владетель Заболотья, распределяя поручения?

  – Подумал, – кряхтит дед. – И сегодня настала пора посвятить в наши дела Клевоца. Болотины дают своего 'постигающего.

  ''Постигающего!' – для Клевоца тени по углам оживают, превращаясь в персонажей легенд.

  – Хочешь что-то спросить? – улыбается Дан и по его выражению лица баронету ясно – знахарь тоже 'постигающий.

  – Сколько вас сейчас всего? – Клевоца теперь еще сложнее сбить с толку, заставить растеряться, чем полгода назад.

  – Трое, и новый появится нескоро. А оберег всего один, – Дан предупреждает следующий ожидаемый вопрос. – И могло оберегов вовсе не остаться, никто не знает, почему последний возродился.

  – А как же остальные знахари, о которых я знаю?

  – Они – просто знахари. Стать 'постигающим непросто. Часть древних знаний, облегчавших преображение, утеряна.

  – Так что двое 'постигающих не так помощь, как лишняя ответственность, – вздыхает баронет.

  – Это я должен был сказать, – улыбается дед. – А ты легкомысленный шестнадцатилетний мальчишка. Вот и веди себя соответственно, – улыбка становится еще шире, но затем Рааж уже всерьез завершает напутствие: – Вышний не оставит вас.

  'Клевоц и впрямь поответственней многих его возраста, – думал дед. – Титул баронета, осада Фойерфлаха и приобретение собственной малой семьи еще более заострили данную черту характера. Между тем он в последнее время всё свободнее отходит от буквального следования предписанным сказаниями образцам поведения, умудряясь всё же в целом поступать целиком в духе древних воинов. И не избегает советов старших, не выказывает упрямства, где не нужно. Ну, разве что кроме ренкинэ, но это, пожалуй, от отца передалось. Да и окупить себя успело – а чутье на правильный поступок, поначалу кажущийся безумным, дорогого стóит'.

  Потому дед, смущенный прежде необходимостью направить за главного в Фойерфлах неподготовленного должным образом внука, теперь полагал на Клевоца большие надежды.

  – Будем надеяться и вóроны не оставят нас. Знать бы только, чьи они, – Зырь полон тревожных предчувствий. Ведь свитки из-за когда-то оказанного на них колдовского воздействия к этому дню уже некоторое время как рассыпались в прах, а ни разгадать их не успели, ни снять вовремя копии не догадались. – Клевоц, тебе следует прихватить с собой Изабеллу, по ходу дела она может к месту вспомнить что-нибудь полезное о колдовских делах.

  – А третий 'постигающий пойдет на юг отдельно с малым сопровождением, – Дан решается посвятить наследника Холма еще в одну тайну. – Пока мы, а потом и большинство северян будем отвлекать внимание жрецов, 'постигающий, лучший из нас в этом деле, постарается продвинуться в расследовании покушений на род Холминых. То, что род привлек неожиданно повышенное внимание, теперь признано всеми владетелями Севера.

  Напоследок Клевоц спрашивает про хутор в держание, но дед его разочаровывает, велит не торопиться:

  – Чеславе рановато становиться полноправной хозяйкой; ты уедешь, а ей там тогда за главную оставаться. Мать твоя на хутор вместе с вами переезжать не захочет, ведь сколько лет прошло, а до сих пор даже наш Холм втайне варварским захолустьем считает. Ключницы же толковой, которую Чеслава раньше времени под себя не подомнет, у меня пока для тебя нет. Подожди, как что переменится, скажу.

  Конечно, часть уклада, на которую по сути ссылается дед, нарушается достаточно часто. Но для того следует придумать причину, не скажешь же Раажу, почему в действительности держания захотел. Хотя, вероятно, дед и так всё понял.

  А через несколько дней они уже уходят и куда большим отрядом, чем когда-то на Фойерфлах. Груженые телеги, расстающиеся люди. Рядом с Клевоцем прощаются с провожатыми Дан, Вызим, Зырь, Свареп, Мёлчун и без счету других.

  Чеслава в последнее время была очень довольна жизнью: они со свекровью поделили обязанности (и полномочия) по хозяйству, причем рэл'ли Рела неожиданно уступила по ряду вопросов. Тем не менее, Чеславе и этого казалось мало, хотя достаточно, чтобы не выяснять отношения. Ведь исполнение ее мечты о собственном подворье всё еще оставалось очень далеко. Его Чеслава могла требовать (независимо простолюдинкой или дворянкой) лишь родив полдюжины детей, не ранее. Значит, ждать годами. Однако есть и другой путь: увеличивать число членов малой Клевоцевой семьи можно не только за счет ее детей, здесь учитывается и ренкинэ Изабелла сама по себе, и Изабелла как роженица.

  – Счастливо вернуться, – Чеслава, с мыслями о новых маленьких Холминых в голове, внезапно улыбнулась Изабелле, уходящей в поход вместе с Клевоцем. – Я не держу на тебя зла.

  Глава 10, где старые и новые действующие лица оказываются бок о бок у селения Четыре Ели.

  Четыре Ели представляли из себя небольшое село. Глядя на него с пригорка, Клевоц внутренне готовился к засаде, 'высшим жрецам в избах, наемникам в сараях. Но действительность оказалось куда обыденнее. Кроме местных жителей северян встретил только небольшой отряд стражи из близлежащего городка, получивший ту же задачу – проверить окрестности будущего смотра. И 'постигающие не выявили ничего подозрительного, даже при подробном обследовании села, окрестных полей и перелесков. Осмотр Четырех Елей и окрестностей лишь позволил Холмину поближе познакомиться с южным житьём-бытьём.

  В центре селения стоял храм, из которого негромко доносился напев полнолунной службы – ночь еще далеко, но службы распределены по суточным циклам, отсюда и название. Чей-то одинокий могучий бас вытягивал:

  Всеблагой извлек лучших людей из мира скорби,

  Многие народы удостоились чести исторгнуть призванных из своего числа;

  Но и в новом мире люди стали на путь насилия,

  И тогда Всеблагой дал им жрецов, дабы наставляли и вразумляли.

  Затем вступил хор:

  Да будут прокляты именующие милостивых жрецов колдунами!

  Изабелла, услышав своих (как полагал Клевоц, бывших своих) неожиданно потащила северянина к храму:

  – Сейчас будет проповедь, я хочу, чтобы ты послушал.

  Клевоц не воспротивился. И впрямь интересно узнать, чему храмовники учат паству. В северных сказаниях о том говорилось очень коротко.

  Внутри, в неровном свете лучин и нескольких свечей, важный жрец в желтых длиннополых одеждах как раз провозглашал:

  – Тот, кто желает после смерти вырваться из череды перерождений и слиться с божеством, может достигнуть этого воздержанием от греха. Прежде всего не проливайте ничью кровь. А если не можете того избежать, принесите в искупление достойную жертву Всеблагому, – присутствующие понимали, жертву следует приносить через посредников – жрецов.

  – Похититель милостив, – продолжал проповедник, покосившись на нескольких вошедших северян. – Он не возлагает непосильной ноши. Деревья и кусты тоже живые, но за них ведь каяться не следует. А вот воинская стезя – второе греховное занятие после богохульства, даже наши храмовые рыцари приносят покаяние после каждого боя, хотя их служба – уже сама по себе жертва.

  Изабелла победно посмотрела на Клевоца: видишь мол, на самом деле мы учим народ добру. А случившееся в Фойерфлахе выглядит позорно лишь от незнания какого-то тайного замысла. Правда, достойного оправдания для попытки сдать город она пока так для себя и не придумала.

  Клевоц лишь нахмурился, внимательно слушая дальше, но более ничего нового произнесено не было, только то же самое на разный лад. Однако северянин всё равно успел заинтересоваться. Покинув храм, он оставил бóльшую часть отряда стеречь место для будущего северного лагеря, а также наблюдать за окрестностями. Сам Холмин с двумя дюжинами сопровождающих отправился искать другой храм, послушать еще одну проповедь.

  Они таки услышали искомое в селении Узкий брод в небольшом сумрачном деревянном храме, построенном из сосновых бревен и снабженном крохотными оконцами. Посреди молельного зала возвышалась вырезанная из мореного дуба темноликая статуя Похитителя. Говорил худой, маленький старичок в мятой хламиде:

  – Заслуга жречества – не просто отмена рабства в Империи, но сохранение такой ситуации веками, несмотря на развращающие примеры соседних государств.

  Присутствие северян осталось незамеченным – те предусмотрительно еще в Четырех Елях переоделись в местную крестьянскую одежду.

  И здесь Клевоц с удивлением заметил, что слушают жреца внимательно, похоже тут были не просто искренне верующие в благость Похитителя (в его существование само по себе верили даже на Севере), но верные прихожане, доверяющие суждениям своих храмовников. Ранее, в провинции Запад, северянин замечал гораздо меньше веры в жречество. Похоже, популярность жрецов в разных землях Империи весомо отличалась. Видимо, разнилась даже от прихода к приходу в зависимости от поведения местных служителей Похитителя. Противостоять жрецам оказалось еще сложней, чем Клевоц представлял себе до сих пор.

  Еще одно село, просторный кирпичный храм с крытой черепицей двускатной крышей. Глиняные статуэтки Похитителя, среди которых на лавках рассаживаются прихожане. Тучный, круглолицый, пухлощекий аж лоснящийся жрец в бесформенных фиолетовых одеяниях вещал:

  – Женщина не свиноматка, чтобы постоянно ждать от нее рождения всё новых поросят. Она способна на большее. Дайте ей отдохнуть год, другой, третий, а лучше – четвертый и пятый. Жена – не тягловая лошадь, чтобы ухаживать за вашими всё новыми отпрысками. Помните, постоянным жертвователям храма мы бесплатно раздаем средства против зачатия. Они, кстати, предохраняют и против болезней, передающихся срамным путем. Если же супруг насильно сделал женщине ребенка, мы всегда сможем бесплатно прервать беременность.