Текст книги "Охота на колдунов"

Автор книги: Виталий Крыръ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

  Дан между тем начал приходить в себя. Изабелла в недоумении смотрела на этого человека, грозное оружие Севера, которое следует беречь как зеницу ока, использовать только по назначению, а не позволять рисковать жизнью там, где достаточно обычного воина. Почему Клевоц полез в самую сечу, она еще могла понять – варвары не подчиняются вождю, забывающему предоставлять доказательства собственной храбрости. Но знахарь...

  Дан едва открыл глаза, а уже понял невысказанный вопрос Изабеллы и через силу ответил:

  – Если я не буду рисковать собой наравне с остальными, то и способность превозмогать высшее колдовство исчезнет.

  Коневодов тем временем сумели выбить с двух верхних этажей башни, а затем подожгли сооружение. Буквально из пламени выпрыгивали люди Холмина обратно на стену – задержались, ждали, пока огонь как следует разгорится.

  А бой продолжался. Осадные башни отвлекли на себя большую часть защитников стен, позволив карабкающимся по лестницам преуспеть чуть более, чем обычно. На стене, посреди обломков, остатков деревянных галерей Клевоц вновь сцепился с коневодами. Союзные и вражеские удары сыпались со всех сторон, не понятно было, где свои, где чужие, кто прикрывает спину. Он боялся (да и времени не было) думать о том, что такое может происходить по всему периметру и город вот-вот падет. Несколько достигших головы, но не разрубивших шлем ударов не так ошеломили, как пробудили в северянине бешенство. Время продуманных движений, экономии сил кончилось – он лупил наотмашь, как перед этим Дан, бил, зачастую не глядя, и, как это ни странно, попадал. Подставлялся под удары, дабы и самому попасть – пластинчатые доспехи Холмина покрылись вмятинами и трещинами, северянину отрубили мизинец левой руки, в которой он держал клевец, заменивший разбитый вдребезги щит: потерял палец в результате чьего-то выпада, не достигшего в общем-то изначальной цели. Лишения куска плоти в пылу схватки даже не заметил.

  Изабель, несколько притерпевшаяся к ужасам резни еще во время первого штурма, притаилась, скрючившись возле самого спуска в город. Раненого Дана уже переправили в госпиталь, а вот для нее дело складывалось плохо: с одной стороны, не решалась без разрешения бежать вниз, а с другой – первый же кочевник, который обратит внимание, может запросто убить. Утерянный кем-то небольшой нож, который подобрала и спрятала в рукав получасом ранее, здесь спасти не мог.

  Однако, спасать пришлось не ее, а Клевоца. Замахнувшегося на него с тыла кочевника она остановила буквально в последнее мгновение, неожиданно даже для самой себя, бездумно – сознание оказалось совершенно пустым, лишь что-то будто толкнуло вперед – рванувшись и вонзив нож в тонкую полоску неприкрытой шеи, показавшуюся между кожаным доспехом и шлемом. Изабелла выдернула нож, и человек осел вниз безвольным мешком. Девушка ужаснулась собственной храбрости: она убила, находясь едва ли не в центре вихря из сражающихся воинов, переправила за грань не волшбой, а собственными руками, почти прикоснувшись к намного более опасному (из-за отсутствия у нее Силы) врагу. А Клевоц заметил угрозу поздно, если бы не Изабелла. Но теперь северянин развернулся к ней.

  Он на миг – дольше не позволило появление меж каменных зубцов новых голов в кожаных шлемах – залюбовался девушкой: огонь в глазах, развевающиеся на ветру длинные волосы, окровавленный нож в руке в сочетании с хрупкой фигуркой неожиданно пробудили в нем не просто нежность, но нечто более глубокое и объемлющее.

  – Ты думал, лишенная волшбы я без тебя ничего не стою? – с вызовом прокричала Изабелла, возвращая северянина из мечтательного состояния на бренную землю. После происшедшего к рэл'ли внезапно вернулся жреческий гонор, который было подрастеряла за последнее время.

  Но тут очередной взобравшийся на стену и ввязавшийся в схватку кочевник ударом щита опрокинул ее на камни, расчищая себе путь. Клевоц рванул вперед, раз за разом обрушивая секиру сверху вниз. Ему пришлось изувечить двух или трех коневодов, прежде чем смог вытащить девочку из-под ног сражающихся и отнести к ведущей в город лестнице.

  Не успел он привести Изабеллу в чувство, как появился Дан и потянул за плечо:

  – Отступают.

  То, что казалось преддверием поражения обороняющихся, на самом деле было последним рывком, запредельным усилием кочевников. Коневоды не выдержали гибели стольких храбрецов и откатились от городских укреплений. Уцелевшие защитники потрясали оружием и нестройно, но радостно кричали. Холмин мог теперь перепоручить все дела старшим, воспользоваться наконец-то так сказать преимуществами своего начальственного статуса. Всё равно ведь, если нечто потребует его присутствия, позовут не медля.

  Разгоряченный боем, со всё еще учащенным дыханием Клевоц повел, даже скорее потащил свою рéнкинэ прочь со стены и по улицам к их постоянному пристанищу, попутно пересказывая то, что когда-то объяснил покойный отец. Девчонку следовало еще учить и учить, как полагал Холмин, вот сегодня отвлеклась на южные капризы и едва не погибла. Сам же северянин на ее фоне ощущал себя не просто взрослым – умудренным опытом. Он не сознавал, что его 'умудренность' во многом проистекает из доверия к опыту других как своему собственному, а ее бестолковость – из следования в неподходящей обстановке иным ценностям, чем принято на Холме.

  В то же время Клевоц не забывал о взаимном спасении жизни на стене, о том, какой пленительной красавицей запечатлелась в его памяти в те мгновения юная жрица. Потому то, что именно Изабелла с ним, впервые осозналось не как случайность, а как единственно правильный выбор.

  – У вас почему-то полагают, – начал Клевоц, – будто женщина может быть только либо серой домашней мышкой, пугливо прячущейся в норке, либо хитрой длинноносой лисицей, покусывающей и собственного мужа. Но вот не понимают, что ей следует быть рысью, в семье надежной прячущей когти, но раздирающей посторонних на части.

  Изабелла хотела что-то возразить, но тут и она, и Клевоц наконец заметили, что на его левой руке вместо мизинца теперь чуть сочащийся кровью обрубок. Жрица ахнула, она лишь однажды в жизни видела не просто ранения, а увечья вблизи на близких людях и без возможности что-либо изменить (это когда убили тетю) – сейчас же выбивало из колеи отсутствие целительской 'волшбы. Оставалось только перевязать, чем она и занялась, не позволив Клевоцу сделать то же самое уцелевшими пальцами, другой рукой и зубами.

  Строго говоря, баронет не сопротивлялся. Отчего-то только с утерей части тела он по настоящему осознал себя признанным вождем северян и разномастного фойерфлахского воинства – для этого сыну известного упрямца Волика и внуку неистового Раажа Холмина понадобилось 'всего лишь' отбить два штурма города, выиграть две стычки с превосходящим числом врагов, пленить 'высшую жрицу, а теперь еще и оставить на память о себе немножко собственных костей и мяса на фойерфлахской стене. Но теперь он наконец-то воспринимал как должное, что опытные, проверенные поколениями Холминых подчиненные Дан, Вызим и Зырь присмотрят за происходящим, а сам Клевоц может отвлечься и впервые за последние дни настроиться на возвышенный лад:

  – Знаешь, твои волосы мягкие как лисий мех, – сопровожденный прикосновением комплимент для Изабеллы не нес в себе ничего особенного, но принудил отвлечься от перевязки.

  – А пушистые ресницы приятно щекочут язык, – в другой обстановке ей могло бы даже не понравиться, но кровавый антураж сделал слова и действия более весомыми.

  – Мне нравятся маленькие и изящные ушки, – с этими словами Клевоц поцеловал девушку, но почему-то не в ухо, а в губы. И Изабель отстранилась далеко не сразу.

  Станислав старался не попадаться людям Холмина на глаза, но подробности стычки на стене и того, что последовало далее, увидел. В прошлом ему не раз приходилось наблюдать за находящимися на императорской службе северянами и их женщинами. Потому вывод был однозначен: Изабелла не из них. Особенно развеяло сомнения то, как Клевоц обращался с ней после боя, 'они еще не сплетали ног, а без этого северяне никогда не берут своих женщин на юг'.

  Дознаватель жадно всматривался в девушку. Запоминал походку, рост, фигуру, манеру держаться, подбородок и кисти рук в конце концов. Пока что убивать 'постигающую нельзя, нужно проследить, куда она отправится из города. Вдруг там растят еще таких же. Ну а в будущем, кто знает, возможно и представится возможность уничтожить столь привлекательное зло. Жреческие дознаватели давно уж привыкли выходить за рамки своих полномочий, предусмотренных законами Изначальной империи. Если представлялась возможность уничтожить врага Похитителя – уничтожали.

  Когда всё закончилось, Вызим впервые за долгое время засыпал исполненный умиротворяющего самодовольства. Он постепенно погружался в приятный сон – о собственной достойной смерти. Сам момент гибели происходил в соответствии с северным укладом, а затем, за гранью, душе становилось ни много ни мало мягко, уютно и тепло. Сила Вышнего уносила северянина ввысь, в край неизбывного счастья.

  Завернувшись в медвежью шкуру, Вызим пригрелся и уже не просыпался до самого утра. На его лице то и дело возникала радостная полуулыбка – накануне северянин уверился, что Вышний более не винит его в происходившем давным-давно, раз позволил первым увидеть доброе знамение.

  Ночью же загорелись городские склады. Дюжина храмовых рыцарей, поставленных присматривать за ними еще после первого штурма, будто бы отвлеклись в то время, когда кочевники в последний раз приступили к стенам. И вот складов не стало, еле отстояли у огня близлежащие дома.

  Но, к удивлению Изабеллы, северяне не унывали. Даже обвинений в адрес храмовников почти не звучало. Лишь Дан и Клевоц хитро улыбались. А с утра люди Холмина и вовсе занялись странным делом: пустые подвалы торговцев сырым мясом, рыбой и другими скоропортящимися продуктами, используемые летом под ледники, взяли в бесплатную добровольно-принудительную аренду от имени фойерфлахских властей и стали зачем-то заполнять телами убитых кочевников. Более того, из запасников достали соль, оставшуюся из заготовленной перед самой осадой.

  За завтраком недоумевающая ренкинэ не удержалась от язвительного замечания:

  – Вы бы еще их есть стали, – в изысканном обществе она бы посчитала такие речи недопустимыми, но здесь, после вчерашнего зрелища ратников с аппетитом обедающих среди трупов – в перерыве между штурмами... Саму Изабеллу тогда чуть не стошнило.

  Однако Вызим не промедлил с достойным ответом:

  – Мы? А ты, думаешь, что ешь?

  Изабелл резко побледнела и закашлялась. На столе как раз было сервировано жаркое. Клевоц поспешил заботливо хлопнуть по спине – по мнению девушки делать это следовало в несколько раз слабее – и напомнить, что не только она умеет язвить.

  – Вообще-то мы такого не делаем, – вздохнул Дан. Он хоть и изранен, но за столом со всеми. – Но тут же, видишь, большинство запасов сгорело. Если не принять мер, крепость простоит в осаде недолго. Но мы сделаем всё по обычаю – Клевоцу раскаленным железом наложим на руку искупительное клеймо.

  Девочка поежилась. Мало им увечья, случившегося с молодым Холминым вчера, так хотят продолжить издевательства. Человечину будут есть все (ну, кроме нее; узнав секрет, ни за что не согласится), а страдать Клевоцу. И Изабелла рассказала про запасы еды в храме.

  Вот тут-то северяне и возликовали:

  – Вот чего нам не хватало! – от полноты чувств Дан дернулся и скривился, потревожив раненую ногу. – Пока люди будут требовать пищу, можно заглянуть в храмовый архив... – Северяне ранее рассчитывали настроить толпу на погром прежде всего тем, что именно храмовники не уберегли склады. Но теперь всё выглядело гораздо проще.

  – Но ведь храм отдаст еду и за деньги, сейчас достаточно лишь пригрозить, – перебила жрица. – Воров же частью перебьют прямо на месте, а частью поймают и после допроса казнят. – От неожиданно нахлынувшего волнения за жизнь Клевоца даже ненадолго позабыла, что в результате ее саму могут освободить. Да и если баронет уцелеет, то на него как пленника были же виды...

  Но никто не обратил внимания на возражения.

  – Ты пойдешь с нами, – подытожил Клевоц. – Дан ранен, а нужен кто-то, способный побегать в случае надобности и, что кроме него можешь только ты, чувствующий волшебные ловушки на расстоянии. А обезвредим их с помощью оберега.

  – Но я... – жрица собиралась было отказаться, сказать, что не будет участвовать в святотатстве даже под угрозой пыток.

  – А взамен обещаю в храме жрецов не пленить и не убивать.

  Куда ж деваться, она согласилась и наутро уже стояла закутанная в плащ у открытых храмовых врат. Вокруг бушевала толпа, разогретая слухами обо всех подозрительных колдовских событиях этой осады. И весть о содержащихся в храмах запасах продовольствия послужила последней каплей. Мужчины из простолюдинов, но и разъяренные женщины тут как тут, среди безоружных (всё-таки никто из местных не поднимет железо на жрецов) могут быть даже опаснее мужчин, того и гляди выцарапают кому-нибудь глаза.

  – Жрать! Жрать дай! – никто из местных пока еще не столкнулся с голодом, но северяне уже успели как следует напугать грядущим.

  Толпа надавила на привратников, стремясь ворваться внутрь. Обычно вход в храмовый молельный зал из которого можно попасть в помещения, предназначенные только для посвященных, открыт круглосуточно. Но сегодня исключение – жрецы поняли, что пахнет жареным.

  Появился сам настоятель. Но тщетно в попытке усмирить толпу грозил отлучением – все знают, что по древнему канону отлучение должен еще утвердить император, а после всего случившегося в городе – наверняка не утвердит. Жрецы тоже сознавали своё двусмысленное положение и потому не сдержали напор, не применили оружие, запустили в только что закрытый храм мирян. Те тут же рванули к внутренним дверям – в поисках прохода к складам. Но здесь ожидала на скорую руку организованная обманка.

  Второстепенные двери закрыли наглухо, выставили перед ними дебелую охрану, которую мирянам преодолеть оказалось не так просто. Позади в комнаты перенесли немного запасов, надеясь убедить людей, что это – всё. В то же время нужный проход остался открытым, дабы уверить, будто он не ведет ни к чему ценному. Жрецы понадеялись, что те немногие, кто пойдет в распахнутые двери, не углубятся достаточно далеко в хитросплетение коридоров и этажей, не дойдут до катакомб под храмом, где собственно и хранится запас. А там запал у толпы иссякнет и не солоно хлебавши, люди уберутся восвояси.

  Но настоятелю не повезло. Во-первых, в толпе находились те, кто точно знал, где искать – Клевоц постарался организовать отдельный отряд, предназначенный проследить за судьбой продуктовых запасов. А во-вторых, людям, ведомым самим баронетом, не нужны были ни первый вход, ни второй. Они пошли по третьему коридору – к архиву. Незаметно отперли потайную, сливающуюся со стеной дверцу и проскользнули туда за спинами своих, из числа тех, кто остается и позаботится о продовольствии.

  Этот путь остался свободен неспроста – много жизней пришлось бы положить, чтобы здесь пройти, достигнуть не каких-то там складов, а идти ходом, откуда можно попасть в любую из келий храмового руководства. Но поворот за поворотом, коридор за коридором, ловушка за ловушкой – устройство храма полностью соответствовало девушкиным рассказам, ответам на вопросы Клевоца. Ну а большинство вопросов северянин составил исходя из сказания о Реще-низкорослом. Замок высокомерного отца его дамы сердца содержал достаточное количество приспособлений против чужаков, желающих тайно проникнуть туда. Старшие северяне, правда, тоже подсказывали Клевоцу на что обратить особое внимание.

  Открыв потайную дверь, проникли в запасной коридор. Паутина свисает с потолка, пыль под ногами – но это кратчайший путь в нужную келью, определенную сравнением рассказа пленного наемника со сведениями от Изабеллы о том, кто из иерархов чем руководит и в каких помещениях размещается. Механические приспособления (прежде всего плиты в кладке пола, с грохотом проваливающиеся, заставляя наступившего человека упасть в волчью яму, и дверные ручки, служащие рычагами, обрушивающими с потолка тяжелые камни), волшебные ловушки – северяне всего избежали, так как знали расположение наперед. Без знания Изабелла (как и Дан) не всегда почувствовала бы ловушку вовремя, до того, как волшба высвободит потолочные каменные плиты и те обрушатся на пришельцев. От такого оберег не защитит – ведь сами по себе плиты с волшбой не взаимодействуют.

  Но даже зная расположение всего, ограбить храмовников сложно: если обезвреживать ловушки заклинаниями, то немедленно поднимется общая тревога. Однако северный оберег действует иначе, как и сами 'постигающие он исподволь истощает Силу образующих волшебные ловушки амулетов, а не преодолевает, ломает ее. В этом и усматривался шанс на успех. К тому же у амулетов часть Силы была ранее изъята для неудачной 'волны страха'. Потому сочли возможным пройти даже без помощи Дана.

  Именно знахарь объяснил, почему амулеты не поднимут тревогу: Изабелла, раскрывая тайны храма, не знала этого, не думала, что можно так просто преодолеть защиту. Борьбе с 'постигающими ее не учили. Также северяне недаром запустили в храм недовольных горожан – нужный коридор (если не считать ловушек) был на время оставлен без присмотра, жрецам понадобились свои люди в другом месте, тут, как казалось, никто и так не пройдет.

  Однако такие дела обычно не обходятся без случайностей. И не обязательно благоприятствующих взломщикам. Вот внезапно вынырнувший из-за поворота 'рэл Станислав, следующий по своим надобностям тайным ходом из-за вторжения в храм горожан, едва не застал людей Холмина врасплох. Однако дознаватель удивился еще больше посторонним людям с закрытыми лицами в святая святых, и Клевоц успел оглушить его короткой цельнодеревянной палицей, с навершием замотанным в ткань. Правда, на этом неприятности не закончились.

  Обезвреживание очередной хитроумной колдовской ловушки, настроенной пропускать беспрепятственно только местных жрецов, требовало времени. А позади, совсем недалеко, послышался топот ног – судя по звуку, целой группы храмовников. Выход из строя амулетов не остался совсем уж незамеченным. Обычно их здесь не поверяют годами, для оценки боеготовности замурованных в стенах напоённых Силой вещей нужно задействовать особый амулет, но в общей тревожной обстановке кому-то из охраны пришло в голову не толкаться с горожанами, а таки обследовать состояние волхвовской защиты. И он угадал. Теперь группа вооруженных жрецов направилась проверить судьбу остальных амулетов, обнаружив один выведенный из строя. Затем наткнулись на следы, но кому они принадлежат, еще не знали. До поднятия общей тревоги оставалось недолго.

  Драться в храме оружием – в таком действе горожане северян не поддержат. Из недр храма, где служителям Похитителя, как говорится, и стены помогают, по поднятии общей тревоги северяне если и вырвутся, то не все. По тем, кто падет, опознают остальных. Сдаваться – тоже не выход, с ними Изабелла. В любом случае последствия для Холма обеспечены, в то время как все подозрительные события, связанные со жрецами, в Империи враз забудутся. А скорее всего из тайного хода даже приняв бой не выйдет вообще никто, слишком маленький отряд ради скрытности взял с собой баронет.

  'Нас настигнут, – пронеслось у Клевоца в голове. – Только не попасть в плен, – плен по-настоящему пугает северянина. – Старики говорили, если обездвижат, следует перекусить язык. На него и челюсти почему-то колдовство обычно не сразу распространяется'.

  Но тут вдруг громко хлопают крылья и ворон появляется будто ниоткуда. Птица, повернувшись к Клевоцу, укоризненно качает головой, а затем разворачивается и направляется навстречу погоне, вприпрыжку заворачивает за угол. Звуки человеческих шагов внезапно стихают, будто и не было никого. Похоже, люди Холмина увидели того самого ворона, который ранее привел к Клевоцу Юрия в последний момент. Или собрата таинственной птицы, способного сверхъестественным образом беззвучно вывести из строя сразу целый жреческий отряд.

  Северян не понадобилось дважды просить продолжить путь. А возвращаться оказалось проще – толпа как раз дорвалась до основного храмового склада, чем отвлекла тех, кто мог бы помешать Клевоцу сотоварищи.

  Добыча была велика, тяжелый мешок пергаментных свитков унесли люди Холмина в тот день из храма. Когда о происшедшем узнал настоятель, то его охватил неописуемый гнев. 'Следует покончить с Холминым как можно быстрее, – нервно вздыхал его благочестивость. – И один неиспробованный способ у нас остался, подземный ход'. Действительно, существование подземного хода из храма за пределы городских стен содержалось в тайне, а значит – открывало интересные перспективы.

  Именно настоятель планировал неудавшееся покушение на Клевоца с помощью кавалеристов. Одно такое на неугодного дворянина он уже провел через посредников два года назад и тогда преуспел. Настоятель же отказался от засады из лучников, предложенной после советником – многие в Изначальной полагали, что переоценивать лучников не следует, особенно против полного пластинчатого доспеха, в котором, отбившись от наемников, стал ходить Клевоц. Движущийся человек, а если еще и со щитом, это тебе не твердо стоящая мишень: лучники не только промахиваются, но и, попав, стрела зачастую срывается, соскальзывает, не пробивает доспех. А нырнуть в переулок, уходя из-под обстрела, в городе проще простого. Если же в засаде участвуют и воины ближнего боя, то следует всего лишь сойтись с ними, по сути спрятаться за врагами от стрел. Также настоятель нес ответственность за провал 'волны страха'. Вкупе с кражей свитков неудач набиралось достаточно, чтобы лишиться места в иерархии.

  Расправиться с Холмиными следовало исподволь. Открытое использование без подходящего повода грубой воинской и волхвовской мощи привело бы, во-первых, к столкновению со всем Севером, а, во-вторых, и к конфликту с южным дворянством меча и императором, которые не потерпят такого самоуправства даже от жрецов. Жречество чувствовало себя связанным законами и интригами Изначальной намного сильнее, чем думали северяне.

  Тем не менее, среди людей Клевоца прочитать украденные записи оказалось некому, что бы там не воображал себе от испуга настоятель. На самом деле Изабелла знала содержащуюся в свитках тайнопись. Но помня о всех происшедших невероятных – если рассказать ей о них до пленения – событиях, в которых так или иначе усматривали связь с храмами, девушка предчувствовала нечто страшное, а потому внутренне старалась приготовиться к любым неожиданностям. И на этот раз ей удалось сдержать эмоции, не выдать себя, несмотря на то, что прочитанное поразило до глубины души. С учетом того, сколько ценного жрица уже поведала северянам, ей поверили, никто ничего не заподозрил.

  Знание записанного в храмовых свитках буквально мучало Изабеллу, но ведь она может чего-то не понимать, чего-то важного, что делает трудные, жестокие решения для жрецов неизбежными, меньшим злом. Чем же здесь и сейчас подтвердить пребывание 'высших на стороне добра? А тут еще вечером от нечего делать северяне вновь подняли привычную тему:

  – Интересно, так всё-таки жрецы хотят падения города из-за того, что его защищаем мы, северяне, или здесь речь совсем о другом, о заговоре против самой Империи? – спрашивая одно и то же на разный лад, Клевоц интуитивно уподобляется дознавателю Станиславу.

  – Мы не можем быть злом, – Изабелла лихорадочно припоминала, что же такого безусловно доброго, даже в глазах северян, делает жречество. – Мы изгоняем разную нечисть: русалок, леших...

  – Русалок? – услышал Зырь. – И куда же вы их изгоняете? Я бы там себе парочку прихватил.

  Но Изабель с Клевоцем игнорируют его слова.

  – Хорошо, сдается жрица, – не знаю, почему город хотят сдать, но я помогу тебе, а не своим. Кроме подземного хода за пределы городских стен, берущего начало во дворце, есть такой же подземный ход из храма, – неожиданно 'обрадовала' она северянина.

  В этот раз девушка не проговорилась, не была вынуждена признаться, но сама захотела помочь, отлично понимая, что поступает наперекор своим.

  – Это же запрещено! – Дан полагал, будто хорошо знает имперские порядки. – Все ходы должны быть в ведении императорских чиновников.

  – На то была воля Похитителя, втайне копать подземные ходы от крупных храмов, а Всеблагой превыше императоров.

  – И как его перекрыть? – теряется Клевоц.

  – Я не знаю, – пожимает плечами Изабелла. – Вы же тут великие воины. А мой удел – детей рожать.

  – Не паясничай, – хмурится Клевоц и на несколько мгновений все погружаются в раздумья.

  – Они не позволят кочевникам воспользоваться ходом, – наконец решает Дан, – если поставим присматривать за храмом местных рэл'ов. Ведь, буде столь явное предательство свершится, достаточно будет лишь одному из дворян спастись, чтобы засвидетельствовать перед императором. Только вот как уговорить местных принять пост?

  Но тут уже очередь Клевоца подбросить интересную идею:

  – Провозгласим – ставим отряд для защиты храма от бунтующей черни. А дворян во главе.

  И жрецы не осмелились впустить ханских воинов на глазах у местных дворян. А других способов измыслить не успели, до того как произошла одна неожиданная для многих битва.

  В поход с возвратившимися в Империю по договоренности лесовиками короля Пенча Вислоухого отправился только рэл' Гринь, не взяв с собой даже оруженосца. Отправился тайком. В итоге удалось превзойти самые смелые надежды императора. Ведь известно, что если планов много, Похититель никогда не попускает исполниться всему, дабы человека не обуяла гордыня. Но в этот раз последовало исключение.

  Во-первых, получение дочери короля Пенча до самой битвы при Фойерфлахе удавалось сохранить в тайне. Можно бы и еще немного дольше потянуть, но в том не оказалось больше смысла. Во-вторых, несмотря на императорский приказ избегать сражений с пересекающими Изначальную лесовиками Каета, об истинном смысле договоренностей с Вислоухим никто до той же битвы не догадался. А некоторым и битвы оказалось мало, чтобы сообразить. Предполагали самое разное, вплоть до раздела провинции между коневодами и лесовиками для грабежа, но не правду. А в-третьих, сама битва...

  Важно было не просто 'пощипать' кочевников, но нанести такой урон, который сделает дальнейшую осаду бесперспективной. Для этого необходимо согласовать действия людей из Каета и горожан. И тут, не обладавшему нужным амулетом, в отличие от дознавателя Станислава, Гриню пришлось тяжело. Но он с младых лет вел рисковый образ жизни: и донесения вызывался доставить туда, куда никто не решался, и дочерей соблазнял под носом у бдительных родителей-мещан. Потому 'рэл не просто оказался в городе, но еще и так, что об этом не узнали жрецы. Там же не составило труда найти дворян, готовых подтвердить его личность.

  А через два дня с войском подошел король Пенч. Последовала ночь, в которую лесовики отдыхали, а к кочевникам подходили последние отряды из числа тех, что разбрелись ранее по округе в поисках легкой добычи. Наутро же обе армии выстроились друг напротив друга на расстоянии чуть большем, чем полет стрелы. И настала очередь старого доброго волшебства.

  Жрецы Каета размолотили колдовством в фарш первые ряды. В этот раз уклониться от участия в походе жрецам не удалось – следовало поддержать свой авторитет в глазах простого люда. Чтобы не было столь невыгодным сравнение с королем, который – оставшись один-одинешенек! – выкрал принцессу Изначальной империи и освободил своих уцелевших воевод.

  В ответ ханские шаманы вмиг иссушили колдовством, превращая в подобие мумий, первые ряды лесовиков.

  Обладатели высшей волшбы (что с той, что с другой стороны) могли бы, конечно, ударить по сотникам и тысячникам, превозмочь их защитные амулеты, убить военачальников, дабы подчиненные, оставшись без руководства, разбежались. Но кто же из опытных 'высших станет такое делать, какому монарху или правителю он бы не служил? Ведь тогда не удастся уничтожить столь многих обычных людей за раз, людишек, которых всегда слишком много. Которые уже одной своей многочисленностью мешают избранным. Что уж говорить об их строптивости и непокорности. О том, что во главе держав должны встать одаренные Силой, а не императоры, короли, ханы и подобные персоны. В этом все одаренные – как бы не называли своих богов, какие бы склоки не лелеяли между собой – были едины. Разве кроме самых юных, наивных, но последнее быстро проходит.

  Действительно, молодым волшебникам во время начального обучения прививают и постулаты, не делающие разницы между ними и обычными людьми (вроде, 'ничто не стоит слезинки ребенка'). Для чего? Дабы в зрелые годы легче было не выдать своё истинное отношение к окружающим низшим, сохранить внешние приличия, не смущая паству уж чересчур сильно – то есть с той же целью, что и целомудрие будущих 'высших жрецов и жриц в подростковом возрасте.

  Откуда же берется противоположное отношение к обычным людям? Сначала в молодых укрепляют ощущение уникальности собственной касты, причастности к добродетели, высшему служению божеству. Потом исподволь прививают тщательно скрываемое презрение к неодаренным, при этом – важный нюанс! – 'высший должен помнить о своей принадлежности к силам добра. Последнее одухотворяет собственную жизнь, наполняет возвышенным смыслом. Ну а зрелый посвященный с готовностью при случае сокращает число путающихся под ногами носителей примитивного 'железного' насилия, при этом умело оправдывая происходящее в глазах непосвященных. Тем более что фразы, вроде повествующей о 'слезинке ребенка', подбираются так, дабы можно было потом использовать для критики нравов, царящих среди обычных людей. Последнее и пыталась сделать 'высшая жрица Изабелла, когда впервые спорила с рэл'ом Клевоцем.

  Плох тот избранный, который не убежден, будто можно путем передачи всё новых полномочий 'высшим жрецам построить царство небесное на земле своими руками! Ведь боги, бог не говорили своим служителям хранить изначальный порядок разделения властей вечно. Клевоц же перехватил Изабеллу, когда подобный цикл воспитания, исподволь проводимый ее родственниками и учителями, еще был далек от завершения.

  Исполненный возвышенного вдохновения великий жрец вобрал Силу колдовского круга и среди кочевников начали задыхаться люди – их легкие превращались в труху.