Текст книги "Охота на колдунов"

Автор книги: Виталий Крыръ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

  Они могли бы еще поспорить, но раздались тяжелые, не совсем уверенные шаги. И, тем же способом, что и Вызим, в закутке оказался Дан. Еще более бледный, чем обычно. Изабелле, по книгам знакомой со всеми видами волшбы, он показался восставшим из мертвых.

  Северяне, не знавшие еще, что Дан очнулся, хотели было – в особенности Клевоц – обрушить на него град вопросов, но...

  – Потом, все потом, – отмел их Дан. – Что до меня – я уже все знаю.

  Он пристально посмотрел на Клевоца, потом на Изабеллу (причем та не выдержала и отвела глаза), снова на Клевоца. Взял руки Холмина в свои, подержал, что-то шепча, и резко дернул на последнем слове. Клевоц чуть не упал от неожиданности.

  – Все, – выдохнул Дан. – В тебе была волшба и принял колдунью в ренкинэ ты под влиянием волшбы. Теперь следует...

  – Ее сжечь! – с готовностью продолжил за Дана Вызим.

  У Изабеллы перед глазами все поплыло, она покачнулась и, не удержавшись на ногах, обрушилась на пол. Дан присел рядом и положил руку на лоб:

  – А у девочки и без костра уже горячка.

  * * *

  Гриффида больше не радовало вино, его теперь раздражали собратья и не возбуждала любовница – крайне симпатичная послушница-сиротка из мещанок. А привычная рутина, обычно позволявшая собраться и приободриться, ныне лишь повергала в уныние необходимостью вникать в бессчетное число вопросов. Можно было, конечно, попросить жену-жрицу воздействовать на его разум волшбой – никому другому ʼвысший жрец не доверился бы в столь деликатном вопросе. Но супруга Мюриель сама повергнута в отчаяние да еще и винит Гриффида в произошедшем, ведь его идеей было отправить Изабеллу с тетей. Она безусловно только пуще разгневается: 'как можешь желать отвлечься от мыслей о нашей ненаглядной девочке'.

  Прошло несколько дней с тех пор как пропала дочь и старый жрец совсем отчаялся: 'она мертва! Почему? За что?'

  Эфемерная надежда, будто тетушка загуляла и потянула с собой племянницу, истаяла как дым. Анна никогда бы не позволила себе исчезнуть на столь продолжительный срок в подобной ситуации.

  Шаманы коневодов не могли напасть на жриц. Здесь существовала отдельная тайная договоренность.

  Если Анна и Изабель зачем-то на время покинули город и их стоптала орда, многочисленные соглядатаи уже уведомили бы о чрезвычайном происшествии.

  Ежели бы кто собрал достаточно напоенных Силой вещей для успешного нападения на двух ʼвысших жриц... Но Анна опытная волхвовательница, нужное количество вещей Силы почувствовала бы издалека. Да и в любом случае столкновение такой мощи оставляет по себе страшные разрушения.

  Остается одно – происки Севера.

  Жрец верил Всеблагому, а значит, северяне ныне не способны управиться с двумя волшебницами, не положив в бою десятки воев и не перевернув весь город вверх дном. Но одна возможность всё же существовала. Похититель мог приготовить жречеству испытание.

  Такого не бывало вот уже несколько сот лет, но в молодости жрец читывал старинные, многократно переписанные свитки. В древности Всемилостивый несколько раз испытывал жречество, даруя врагам неожиданное могущество, всякий раз состоящее в возрождении части их былых возможностей, утраченных ранее. Потому вполне вероятно появление лишнего ʼпостигающего, позволяющего (в паре с уже имеющимся, по сведениям жрецов, адептом Зла) переправить за грань сразу двух жриц – об обереге вместо ʼпостигающего жрец и не вспомнил. Теперь следовало разгадать загадку, узнать, за что северяне обрели попущение, и лишь затем убивать. По завершении Похититель всегда даровал достойную награду.

  Пожалуй, рассуждал жрец, именно его девочку так не вовремя забрал Похититель исключительно случайно. Или наоборот, пока еще невинная и чистая сердцем она зачем-то понадобилась на небесах именно в таком состоянии души. Жрец постепенно смирялся с утратой. Мысль, будто одна из жриц могла остаться в живых в плену, он не допускал как заведомо абсурдную, опровергающую весь исторический опыт войн с северянами.

  Но не иметь даже возможности немедленно предаться изощренной мести! Уничтожить виновных, не разгадав предварительно божественную головоломку, не позволит сам Всеблагой, даже если для этого ему придется вмешиваться напрямую. ʼВысший жрец Гриффид знал условия испытания и впервые в жизни роптал...

  * * *

  Первыми весть принесли вечером местные, но ночью прискакал и северянин, отправленный ранее к кочевникам. 'Воды', – прохрипел он и обессилено сполз с коня в дорожную пыль. На второй из запасных лошадей, приведенных воином, через попону был перекинут и туго привязан тканевый сверток, в котором угадывались очертания человеческого тела. Дан, оказавшийся в то время у ворот, приотвернул ткань и тотчас укрыл увиденное от любопытных глаз. Соглядатая отправлял Вызим, но знахарь знал о задумке сотника. Разведчик-северянин мог и не спешить так с известием о выдвижении ханов к Фойерфлаху. Но он убил одного из 'коневодов', как и просил Вызим, а для нужного воздействия на горожан труп следовало доставить более-менее свежим.

  А к рассвету с высоты донжона разбираемого дворца на город уже взирала мертвыми глазами голова, посаженная на кол. Рядом болтались на крючьях по отдельности руки, ноги и туловище. По остаткам одеяний находящимся внизу горожанам было видно, что тело принадлежит одному из ханских всадников, но что тот был расчленен только после смерти, никому даже не пришло в голову.

  На торговой площади, переодевшись местным бродячим бардом и замотав лицо в тряпки, чтобы спрятать узнаваемые шрамы, Вызим вещал местным:

  – Нельзя было так поступать! В Бутнеме владетель сначала тоже четвертовал одного 'коневода', а потом передумал, решил сдаться. Они ему обещали милость, и жен не трогать, и дочерей, и много чего еще.

  Четвертованием называли расчленение тела как на четыре, так и на шесть частей.

  – И? – выдохнула толпа.

  Народу здесь было – не протолкнуться. Когда-то торговали и за пределами города, там даже большее торжище под открытым небом находилось, но с приближением врага оно как-то увяло, всё сместилось сюда.

  – Колесовали сто человек, а остальных милосердно зарезали, и стариков, и младенцев. Кто-нибудь видел, как колесуют?

  – Ну я видел, – отзывается крупный, краснорожий мясник.

  – Вот, он не даст мне соврать. Они... – и долго объясняет, как правильно колесовать, а как – неправильно, все время в подкрепление своих слов показывая на горожанина.

  Теперь мясник будет ощущать себя чуть ли не важным свидетелем произошедшего в Бутнеме. А остальные – в подтверждение слов Вызима – приводить и имя своего 'очевидца'.

  Многие обозлены на то, что выбор между войной и миром теперь утерян. Но даже не думают сорвать зло на северянах. Кому-то хватило науки, преподанной у ворот. Кого-то пугает заступничество жрецов. Другие хвалят северян за давно напрашивавшиеся распоряжения по обороне города. И все в толпе теперь ждут от холминских воев защиты.

  – А где это, Бутнем? – чуть в стороне от толпы дернул Клевоц Дана за рукав.

  – Нигде, – прошептал Дан, озираясь, никто ли не подслушивает. – Это то поднятие боевого духа местных на случай предложения сдаться, которое тебе обещал Вызим.

  Клевоц замолчал. Ему обещали сюрприз и вот он его получил. Теперь горожане не сдадутся до штурма. Разве что кто-нибудь выяснит – никакого Бутнема не существует. Но поди докажи. Вдруг Бутнем вообще на Севере! Вот если бы ссылались на реальный городок или замок – тогда да, можно опасаться разоблачения.

  Ложь сурово наказывается на Севере, запросто можно лишиться головы. Но это по отношению к тем, кто честен с тобой. А жители Фойерфлаха, кто напав, а кто допустив нападение на пришедших им на помощь северян, поступили бесчестно. Теперь можно им отплатить той же монетой.

  – Кстати, – Клевоц достал и расшнуровал кошель, – вот камешек оставшийся от оберега. – Он протянул Дану пористое нечто.

  – От оберега? – знахарь осторожно, двумя пальцами взял грязно-белый минерал, похожий на пемзу, поднес к самым глазам, повертел и принюхался. – Ты уверен?

  Клевоц пожал плечами – если бы он был неуверен, так бы и сказал.

  Дан зачем-то потер 'пемзу' пальцем, поскреб ногтем.

  – Странно, он должен был превратиться в кучку бесполезного песка, – и, забывшись, добавил шепотом, – когда вернемся, нужно будет собрать остальных и...

  – Остальных знахарей, – поспешно пояснил Дан, обнаружив, что Клевоц внимательно слушает, – и посоветоваться.

  Седой Дан не знает ни про обещание Похитителя, что ʼпостигающий останется только один, ни про 'испытание', позволяющее от этого обещания отступить, ни про якобы уничтожение всех оберегов еще столетие назад. У 'знахаря' свое знание о мире, не совпадающее со знанием жрецов.

  Клевоц знает еще меньше, но понимающе кивает. Ему ясно одно: слово 'знахарь' далеко не точно передает то, кем являются старик и 'остальные'. Но, наравне с неприятием лжи, на Севере считается невместным уточнять некоторые вещи. Хочет человек казаться чем-то меньшим, чем он есть на самом деле, пускай, его дело. Это не ложь, это скромность. А возможно и не скромность, а тайна, которую для самого вопрошающего лучше не знать. Тем более, Дан уже намекал, что Клевоц скорее всего и так узнает ее раньше, чем следовало бы.

  Вот если бы северянин захотел казаться чем-то большим, чем в жизни – тогда можно и язык отрезать. Не взирая на прошлые заслуги.

  – Такой оберег должен был рассеять все заклинания, – смутившись, поясняет Дан. – То, что жрица все же зацепила тебя тогда, меня тревожит. Я не слышал, чтобы такое случалось раньше. Но и обереги рассыпáлись в прах. А сейчас он выглядит, если в свое время я правильно понял учивших меня, будто заготовка для нового.

  Группа из полудюжины северян покидала площадь, втягиваясь в узкую улочку. Трехэтажные дома вздымались ввысь двумя сплошными рядами: оштукатуренный кирпич и камень стен, деревянные балки, слюдяные или затянутые бычьим пузырем небольшие окна, а кое-где снабженные лишь ставнями пустые проемы.

  Клевоц в открытом шлеме и обложенных железными пластинами кожаных перчатках неспешно шествует, настроившись на благодушный лад. Город быстро изготавливается к штурму и осаде. Там, где возможны халатность или злоупотребление, присматривают северяне. Теперь можно и расслабиться. Сначала поупражняться с луком и стрелами – всерьез заниматься стрельбой на Севере начинают лишь по достижении шестнадцатой весны. К совершеннолетию следует подготовить непревзойденных бойцов первого ряда, лишь затем – из уцелевших – набирают лучников.

  После стрел Клевоц собирался...

  Но тут его размышления были бестактно прерваны группой всадников, вылетевшей навстречу северянам из-за поворота. Как стало вскоре очевидно, спешили, откуда-то узнав про держателя, оказавшегося в городе совсем уж с малым сопровождением. Южане, не разводя политесов, с ходу атаковали. Всё больше в коже, а не в железе, пожалуй – наемники из простонародья или обедневших дворян. Они могли, конечно, проехать спокойно, будто бы мимо, и неожиданно взять холминцев в мечи. Но выбрали копейный удар.

  – Перед копытами к стене! – заорал Клевоц. Правда, ветераны и так знали, что делать.

  Копий двое из отряда несли полный запас для всех, и северяне смогли достойно встретить первый таранный удар с которым не промедлили враги, недооценив выучку крохотной группки пехотинцев. Сначала, правда, люди Клевоца сделали вид, будто собираются перекрыть улицу поперек в один ряд копейщиков. Но перед самым столкновением, почти 'перед копытами', вмиг перестроились, становясь в два ряда, упираясь с одной стороны флангом в стену, а с другой смещаясь уступом назад, дабы когда копья сломаются, споро отскочить и прижаться спинами к дому, не позволяя опрокинуть себя лошадьми.

  Клощ ссаживает одного из всадников стрелой с бронебойным граненым наконечником.

  Вражеское копье едва не вырывает из руки косо выставленный щит Клевоца, чуть соскальзывает к краю, прежде чем глубоко вонзиться в дерево. А упертое пяткой в булыжную мостовую копье северянина прогнулось, воткнувшись в грудь коня. Прогнулось и с громким внезапным треском переломилось. Но конь не удержался на копытах, падая, чуть не придавил Клевоца. Северянин отшатнулся, благо сзади тоже отскочили, высвобождая место для маневра.

  Мыслей в голове нет, они мгновенно воплощаются в движения, 'живут' в руках и ногах.

  Всадник в толстой кожаной куртке и кожаной же круглой шапке заваливается вперед. Прямо под удар топора, вминающий в череп венчавшую шапку железную бляху. Вражье копье теперь валяется под ногами.

  Рядом тоже трещат копья и в сумятице схватки люди переходят от длинных пик к мечам и топорам.

  Плечом к плечу с Холминым Ждан сноровисто машет секирой.

  Меч следующего всадника Клевоц принял на поврежденный щит. Кавалерист ожидал ответной попытки, наверняка успешно бы ее отбил, но Клевоц ударил не человека, а лошадь. В не прикрытых шорами глазах коня отразились почти человеческие эмоции, жеребец дернулся, но все равно заполучил глубокую уродливую рану шеи, окропив северянина кровью. Заржав, конь встает на дыбы и лупит перед собой копытами, но попадает не по северянину, а по другому коню.

  Краем глаза Клевоц успевает заметить не только убиваемых северянами южан, но и Клоща-лучника, с болтающимся на ошметках кожи левым предплечьем, и рябого Ждана с копьем, глубоко вошедшим в живот. Казалось, баронет Холма со Жданом пройдут бок о бок еще много схваток, но во время первой же друг уходит к Вышнему.

  Однако кавалеристам всё никак не удается в полной мере реализовать численное превосходство.

  Клевоц яростно бросается вперед, мечется между врагами, строя нет ни с той, ни с другой стороны. Северянин старается, чтобы его не стоптали лошадьми, и в то же время при малейшей возможности – как волк из голодной стаи на зазевавшегося лося – бросается на врагов, старается достать лезвием. Бьет не так по людям, как по жеребцам.

  Обмен ударами, еще, еще раз. Все время в движении, большей частью вдоль домов, но не только. Щит вверх – прикрыть голову. Южане не привычны к избиению коней, это принято лишь встречая кавалерию копьями, но не в поединках на мечах и топорах.

  Рядом Дан проскальзывает под лошадиным крупом, вспарывает брюхо, тотчас выныривает с другой стороны обляпанный кровью.

  Клевоц остается без разбитого вдребезги щита, выхватывает левой рукой клевец, но и тот вскоре оказывается сломан. А враги все никак не заканчиваются.

  'Всегда хотел узнать, как обустроил Вышний свои чертоги', – проскальзывает первая с начала схватки посторонняя мысль, когда северянин извлекает левой рукой засапожный нож – в отличие от клевца нож ну никак не может заменить щит.

  К тому времени на ногах из северян оставались только Клевоц и Дан.

  * * *

  Юрий обернулся на внезапно раздавшееся совсем рядом хлопанье крыльев и пребольно получил клювом по носу.

  Нижнегорский отмахнулся рукой, поименовал птицу порождением ехидны и демонстративно потянулся за мечом.

  А ворон, посмевший столь немилосердно нарушить покой бредущего в корчму рыцаря, приземлился на мостовую саженях в трех. Черный вран то ли не понял намек, то ли проигнорировал, но вприпрыжку устремился к южанину.

  Соратники Нижнегорского по мытарствам, все сплошь янтарноглазые молодые люди – тоже не удержавшиеся от клятвы Похитителю – рассмеялись:

  – Дуэль! Это будет дуэль!

  Юрий осторожно дотронулся до носа – птица умудрилась не пробить толком клювом кожу, а потому опухшая синяя слива на лице была обеспечена. Рэл' оглянулся в поисках чего-нибудь потяжелее для броска. Ничего не нашлось, и южанин извлек из деревянных, обтянутых кожей ножен кинжал-мизерикордию, чем вызвал новую волну острот. На этот раз о перьевых доспехах, которые ничем не пробить кроме алебарды.

  Ворон же подобрался совсем близко, но в последний момент отлетел назад и даже будто подался прочь. Затем вновь немного вернулся и опять ретировался в прежнем направлении.

  Людям, совсем недавно сталкивавшимся с проявлением сверхъестественного, трижды повторять не пришлось и дюжина южан устремилась вслед за птицей через хитросплетение улочек из которых без посторонней помощи им самим было не выбраться.

  Они успели буквально в последний миг, будто хозяин ворона предвидел все: и упорство северян, и настырность наемников, и груженую репой телегу, преградившую сотоварищам Юрия путь в одном из переулков. С Клевоца уже сбили шлем и загнали в нишу одного из каменных купеческих домов. Дан не мог пробиться на помощь – ему бы самому кто помог. За исключением сражающихся улица превратилась в пустыню – даже в окнах не было видно любопытных.

  Но первое, что бросилось Юрию в глаза, это изрубленные, хрипящие скакуны на мостовой.

  'Вандалы! Но что с варваров возьмешь?' – пронеслось в голове, а Нижнегорский уже врубался в неплотный ряд врагов. И тоже не по благородному, с тыла. Если бы речь шла о нем одном, Юрий бы, конечно, прокричал вызов или фамильный девиз. Но следовало беречь остатки своих людей.

  Напавших на северян наемников уцелело едва с десяток да и те в основном вынужденно спешенные. О наблюдении за улицей в пылу схватки забыли, а потому с вмешательством Юрия бой закончился быстро. В первые же мгновения пало трое врагов, Клевоц и Дан из последних сил поднажали, и вот уже двое уцелевших всадников ударили шпорами в виде простых металлических шипов, посылая коней прочь.

  Самый богато снаряженный наемник – обладатель закрытого шлема и длиннополой кольчуги, украшенной по краям серебряными кольцами – оказался не самым трусливым. Он лишился лошади еще в середине схватки, а теперь на равных отбивался сразу от двух людей Нижнегорского. Человек даже не подумал о бегстве, еще надеялся переломить ход боя личным фехтовальным мастерством.

  Однако тут, пользуясь затрудненным для врага в глухом шлеме обзором, крадучись подбежал Клевоц и ошеломил наемника ударом по затылку секиры плашмя (обухом секиры северянина можно было только убивать, ведь там толстый шип для особо прочных доспехов или стаскивания с коня). Человек, сделав еще лишь один неуверенный шаг, повалился ржаным снопом.

  А тем временем уже добивали раненых – толку оставлять в живых, за нападение на держателя готовящегося к осаде города все равно положена виселица. Может быть люди Юрия и поторопились, но Клевоц с Даном ничего не успели сказать, а Нижнегорский решил, что оглушенный и есть главарь, остальные же для допроса не нужны.

  – Мы расслабились! – не стесняясь южан, возмущался Дан, вытирая седые волосы от крови. – Я расслабился! Чтоб меня наказало в этой жизни, а не в последующей! – говорил старик Клевоцу. – Больше тебя с малым отрядом не отпустим.

  Это позднее знахарь осознает гордость за наследника Холма, который не просто выжил там, где пало четыре ветерана, а убил трех противников. Но сейчас думает о том, что, стараясь предугадать будущее, допускал возможность гибели баронета в городе, но не желал же ему смерти!

  У Клевоца же в мыслях другое. Перечень тех, за кого он отомстит, растет, но 'теперь есть и через кого искать врагов рода! Как там учил Вызим?'

  – Найти надежный подвал, – прошептал Дану Клевоц, – положить соломы для ночлега и подбросить в нее несколько пальцев, срезанных с рук колесованного тела. Так, чтобы пленник точно наткнулся.

  Дан понимающе улыбнулся – заключенный должен проникнуться обстановкой. А Холмин добавил:

  – И к нему не спускаться – пускай в полной темноте подумает о своем будущем. Дадим на это время. И подольше.

  Подумав, Клевоц продолжил:

  – Понятно, что лишь подвалом мы не возьмем матерого волка, но это ведь только начало.

  Напоследок появляется стража и первые зеваки. Поручив горожанам мертвых, отряд Клевоца уходит, забирая Клоща, умудрившегося сразу же после ранения самостоятельно, правой рукой и зубами, забинтовать культю, остановить кровь. Его единственного из раненых северян наемники в суматохе не добили.

  – Кстати, поверите или нет, – бросил Юрий, когда они покидали негостеприимную улочку, – но нас к вам привел ворон. Правда, куда он теперь пропал, я не проследил. Не до того было.

  Юрию дворянский гонор не позволяет прямо говорить о спасении варваров. Да и если бы не ворон, не было бы никакого спасения. По мнению же Дана и Клевоца Юрий сегодня изрядно обелил свое прошлое.

  В башне Зырь огорошил Клевоца новостью:

  – Ты знаешь, что недавно женился? – сказано это было предельно серьезным тоном, так как у Холмина только что погиб друг. Но улыбка всё же пряталась в уголках губ, ведь если придираться к словам, то гибнут колдуны, а Ждан просто перешёл в иной мир. И сделал это достойно.

  – И нас на свадьбу не пригласил, как ты мог? – не удержался Вызим.

  Лишь Дан промолчал. Они вчетвером – не считая нескольких часовых на верху и внизу – задержались на втором этаже надвратной башни после обеда.

  – Собственно, все женятся после первого испытания боем, – осторожно начал Клевоц, обоснованно предчувствуя ловушку, кому как не ему было лучше знать собственные огрехи. – Я единственный из новиков не вернулся домой сразу после Спорных земель для свадьбы...

  – И твою свадьбу сыграли без тебя.

  Клевоц оторопел.

  – Думаешь, мы не знали, что ты испортил Чеславу? – спокойным, обыденным голосом проговорил Вызим. – Не ведаю, кто кого уговорил, мы не бабы, за своими не подслушиваем. Но неужели ты считаешь нас настолько плохими следопытами? Никто ведь за вами не следил, случайно наткнулись по утру на следы в стогах.

  – Ну... – Клевоц и сам не знал, кто кого уговорил. Как-то само получилось. Таились же и впрямь от женщин и детей, а стариков вообще упустили из виду.

  – И Вызим поначалу возвел напраслину на свою рéнкинэ. А тебя вообще было не заподозрил, – встрял Зырь. – Но правда выплыла наружу. Я-то оказался не причем.

  Вызим нахмурился, но промолчал. Зырь – смолоду известный дамский угодник. Потому, когда Клевоц запутал следы возле подворья старика, мудрено было не заподозрить, что тот в преклонных летах совсем обнаглел.

  Дан устало оперся о стол и присел:

  – Голубь принес письмо. Чеслава думала, якобы вам не разрешат пожениться, слишком ближняя родня. Но её бабка – приёмная дочь, а не родная у её прабабки, хотя и родная у прадеда. Понятно, что раз речь не о сыне, это было никому не интересно и подзабылось. Но нужно было не полениться, расспросить старших. А Чеслава вместо этого понесла от тебя. Думала так запреты дальнего родства отменить. Однако сама признаться в позоре постеснялась, ждала, пока и так заметят.

  – Я не женат и могу покрыть позор.

  – Вот-вот, – принялся разжевывать тонкости Дан, – а если бы мы, не зная что к чему, после Спорных земель заскочили в гости к кому-нибудь из живущих поблизости северных дворянских родов и там тебя женили? Что тогда?

  – Он взял бы ее в рéнкинэ и вся недолга, – Зырь, обладатель четырех 'помощниц' (если переводить с древнего языка) в этом не увидел ничего противоестественного.

  – Ага, вместо законной жены – в рéнкинэ, – у Дана рéнкинэ никогда не было, и у всех остальных знахарей, о которых припомнил теперь Клевоц, тоже. Сегодня это впервые натолкнуло Холмина на размышления, здесь явно прослеживалось некое правило. Пожалуй, самоограничение из тех, о которых упоминал Дан, превозмогая волшбу.

  – Возможно, она не только Клевоцу задурила голову, но и сама точно не знала, – солнечный луч проник в узкую бойницу, скользнул по лицу Дана. Тот поморщился и продолжил, – в какие дни может забрюхатеть, а в какие нет. Ведь всё это объясняют молодым только перед самой свадьбой.

  – Если баба дура – то это навсегда! – высказался Вызим в свойственной ему резкой манере.

  – А если Клевоц вызовет тебя на поединок? Что делать будешь? – Дан спешил этими словами погасить возможный конфликт, пока остальные ещё сами не вдумались в произнесенное Вызимом. – Ведь Чеслава теперь законная жена в роду Холминых, а не как раньше – ничем не проявившая себя девчонка.

  – Извини, с языка сорвалось, – Вызим смутился.

  Интересно смотреть, как пожилой воин извиняется перед малолеткой. Но обычай есть обычай. Естественно, Вызим уклонился от поединка не из боязни (хотя, если бы Холмин проиграл, то заступников, желающих подхватить вызов, нашлось бы несколько сот), но из нежелания нарушать уклад, без дела вносить раздор. Ну и, конечно же, Клевоц рос на его глазах, оскорблять 'малыша' он вовсе не хотел. Вызим в случае нужды без колебаний закрыл бы молодого Холмина от удара собственным телом.

  А Клевоц всё никак не мог понять, почему его уже величают женатым, и вопросительно посмотрел на Дана.

  – Ну, это древний обычай, в таких случаях разрешают женить заочно. Так что прими наши поздравления. А как вернешься на Холм, будут и подарки.

  – Жаль, что колдуньи без дорогих украшений пришли, – Зырь расположился на лавке, придерживая новые ножны с полуторным мечом, видать роман с дворянкой-вдовой продолжался – еще вчера ножны при нем Клевоц видел потертые и поцарапанные. – Можно было бы в качестве подарка при дележе трофеев отдать тебе, чтобы дома новоиспеченную жену одарил.

  – С подарками потом, – Дан достал из котомки металлическое клеймо с изображением кошачьей головы. – А сейчас следует поступить согласно укладу. За то, что с твоим участием была опозорена до того честнáя северянка, тебе на предплечье надлежит возложить клеймо. Но брак отчасти искупает вину, потому у тебя есть выбор – можешь вместо нанесения клейма съесть корень ртокрúва, – и знахарь извлек белесый покрученный корешок.

  – Дан, – поджал губы Зырь, – подумай о последствиях. Отстань от него со своим корнем.

  – А какие-такие последствия? В любом случае не дольше полугода.

  – А какие последствия? – повторил вслед за ними Клевоц.

  – А вот в принятии их по незнанию и состоит существенная часть наказания, – Дан загадочно улыбнулся. – Но в ущерб войне не пойдет, пройдет само и даже следов не оставит.

  С одной стороны, Клевоцу не хотелось расхаживать с клеймом. Клейма всегда на Севере означали какую-либо провинность. А с другой стороны, стало любопытно: что же это за корень такой. И он согласился.

  Дан тотчас вручил корешок:

  – Ты можешь употребить его прямо сейчас. Свидетельства нас троих будет вполне достаточно. Вовсе не обязательно устраивать из этого балаган.

  Корень оправдал свое название: лицо Клевоца перекосило как никогда в жизни. Рот наполнился горькой, даже жгучей слюной. Но всё проходит – прошло и это. А тогда Дан шепнул на ухо молодому северянину:

  – Суть древнего наказания проста – ты не сможешь овладеть женщиной в течение нескольких месяцев.

  Дан увидел, как изменился Клевоц в лице, и поспешно добавил громче:

  – Когда мы вернемся на Холм, не вздумай выпороть Чеславу, до того как она разрешится от бремени. Иначе ребенок может пострадать... Ладно, засиделись мы тут, а город нужно дальше к осаде готовить, – и знахарь поспешно удалился.

  – А дрался сегодня, говорят, хорошо. Молодец! – похвалил Вызим и тоже вышел.

  Зырь, покидая помещение, подмигнул Клевоцу и задрал рукав – на предплечье красовалось такое же 'кошачье' клеймо, как предлагали молодому северянину.

  Клевоц впервые затаил на Дана обиду. В детстве всякое бывало. Воспитывали Холмина, в том числе и Дан, по-северному. Но раньше Клевоц воспринимал всё как должное, а сегодня впервые ощутил себя игрушкой в недобрых руках.

  Отобьют кочевников, вернется он на Холм к молодой жене – на Севере не разделяют предрассудка, будто бы непраздную трогать нельзя, уж один способ в любом случае остается. А тут последствия наказания... Хорошо хоть молодежь не будет посмеиваться. Клевоц раз или два слышал в детстве, что того или другого наказали ртокривом, но в чем собственно состоит наказание старшие не признавались. И вот дома молодая жена, не говоря уже об Изабелле здесь, за пологом... Он не поддался на уговоры Вызима и сохранил за жрицей статус ренкинэ, ведь одну жизнь за отца уже взяли, а дальнейшая месть пусть падет на тех, кто Изабеллу направлял – баронет Холма оказался щепетилен в вопросах данного слова, а также неравнодушен к женской красоте и беспомощности. И неизвестно, что из перечисленного сыграло бóльшую роль.

  Клевоц приподнял воловью шкуру и пробрался к Изабелле. Прилег рядом, приобнял одной рукой, а другой провел по бедру, дотронулся до груди. Его плоть не откликнулась, знахарь не балясничал, впереди действительно было несколько месяцев вынужденного воздержания.

  Нахлынули воспоминания казалось бы не связанные с этим, но еще более неприятные. Сразу после боя смерть друга не так ощущалась, как сейчас. Ведь Ждан, хотя и бывал угрюм чаще других, никогда не позволил бы себе так подшутить над Клевоцем! А ранее не стало отца, деда, дяди, старших братьев разной степени родства, многих других, на кого наследник Холма мог положиться. 'Вернусь – попрошу у деда какие-нибудь выселки в держание. Чтобы были люди, которые подчиняются мне не только как наследнику', – сгоряча решил Клевоц. Впервые он не был готов ждать, пока старики сочтут нужным рассказать всё про Дана и про многое другое. Захотелось собрать вокруг себя людей, обязанных тем или иным лично ему. Собрать вокруг себя тех, кто без всяких скидок на возраст поможет разобраться в подвохах этого мира и избежать их. Причем не только нескольких друзей-одногодков, которые остались в живых после Спорных земель и пока вернулись на Холм.

  В общем, пускай и таким необычным способом, однако Дану удалось пробудить в Клевоце приличествующую дворянину волю к власти.

  Но, возможно, не только к достижению этой цели стремился тогда знахарь...

  Южанка многое успела продумать за время болезни. В том числе, можно ли ей сдаться в плен кочевникам, когда город возьмут штурмом. И решила – нельзя, ей не поверят, что 'высшая жрица, и поступят как с простолюдинкой, отдадут в наложницы или даже изнасилуют прямо на месте, полусотней. Следует отметить, что вокруг бесчестья, возможно претерпеваемого в тех или иных обстоятельствах в будущем, её мысли крутились в последний день постоянно.

  Если бы Изабелле кто-то сказал об этом раньше, не поверила бы: она не хотела выздоравливать! Но наступил день, когда жар отступил, осталась лишь слабость. Последняя, как боялась юная жрица, не удержит Клевоца от насилия. 'Да отстаньте вы со своим костром от моей женщины', – запомнились ей слова, брошенные в пылу спора северянином.

  Изабелла всё еще надеялась на храмовых сыскарей. Но раз не нашли по гарячим следам, значить полагаться на них в решении её повседневных проблем не приходится. А текущая проблема была одна: Клевоц вот-вот сочтет, будто она готова стать 'его женщиной'.