Текст книги "Разведка была всегда..."

Автор книги: Виталий Шеремет

Соавторы: Владимир Плугин,Андрей Богданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Виталий Шеремет
ЗАБЫТЫЙ РЕЗИДЕНТ

В разведку приходят, как известно, разными путями. Кто по велению души, кто по прихоти судьбы, кто по казённой надобности, то бишь по воле начальства... Но чтобы на должность резидента ссылали инициатора реформ разведслужбы российского императорского флота, да ещё в такое «нецивилизованное местечко», каким представлялся Европе Стамбул в начале XX века, – в этом, право же, было нечто особенное...

С эпохи екатерининских войн и до Первой мировой войны в русской военной разведке на Ближнем Востоке служили люди, получившие блестящее общее образование и военную подготовку. Некоторые из них вошли в историю как крупные исследователи Востока. Например, М. П. Вронченко, П. А. Чихачёв – переводчики Шекспира и античных авторов, а на склоне лет – почтенные сановники Российской империи. К сожалению, целый ряд имён по тем или иным причинам оказался в забвении. Особенно это относится к разведывательной службе военно-морского ведомства. К последним и принадлежал выходец из небогатой дворянской семьи Александр Николаевич Щеглов (1875—1953). Выпускник Кадетского корпуса и Морского корпуса в Санкт-Петербурге, он несколько лет отдал флоту.

Трудно сказать, почему мальчика так потянуло к морю: семья была в основном связана с землёй. Здесь много и честно трудились, мечтали, вместе поднимали детей. Брат отца Сергей посвятил себя почвоведению прибрежной балтийской зоны. Своего дома Сергей Карпович не имел и грел душу у очага старшего брата. Отдавал все силы души племяннику, рассказывал о славных традициях русского флота. Истории привычного и простого быта строителей верфей и портовых сооружений, для которых подбирал подходящие места Сергей Карпович, сплетались с рассказами о первых русских мореходах, обошедших вокруг земного шара, одеяниях героев Чесмы и Синопа. Возможно, рассказы эти были мальчику ближе и понятнее, чем заботы отца – Николая Карповича.

Да и работа отца в финансовом ведомстве складывалась так, что вряд ли у него оставались силы на неспешные домашние беседы. В сохранившемся послужном списке Николая Карповича – вся его жизнь. Вот две записи. За годы службы, то есть с 1864-го по 1881 год в отпуске был 4 раза, два из них – по 28 дней, и только уже в чинах позволил себе два отпуска по два месяца. Как записано в документах, «являлся на службу неизбежно в срок и никогда не подвергался ни одному из тех случаев, которые лишили бы его права на получение Знака Отличия за беспорочную службу». Другая запись: «Имения ни у него самого, ни у родителей, ни у жены, ни родового, ни благоприобретенного у означенного статского советника Щеглова Н. К. – нет». Вот так-то. В Выкупном ведомстве, при закладных, векселях, деньгах, оборотах – всю жизнь. И ничего. Ни имения, ни значительных средств. За время службы он поставил на ноги младшего брата – помог окончить университет да ещё содержал оставшуюся без средств, вдовой при трёх сиротах, сестру. Трудно, но примерно жил человек.

А на вопрос, почему Александр Иванович Щеглов связал себя с морем, ответим просто – судьба.

В 1894 году гардемарин Щеглов в числе лучших воспитанников последнего курса получил свою первую награду – серебряную медаль в память коронования Николая II. К этому времени за плечами у него уже были четыре месяца похода кадетом на корвете «Боярин».

...Станислава 3-й степени он получил в 1901 году, будучи лейтенантом. Экзотический османский орден «Меджидийе» и французский орден кавалерского креста Почётного легиона украсят его мундир в 1902 году – «за особые отличия» в период плавания русской эскадры в Средиземном море. В течение двух последующих лет его работы гидрографического направления будут отмечены прусским орденом Красного Орла, греческим кавалерским крестом Спасителя, тунисским орденом Нишан-и-Ифтихар.

Словом, с орденами, в отличие от «сухопутных» Щегловых, ему, кажется, повезло. А вот богатством он так и не обзавёлся. На последнем его донесении, датированном ноябрём 1917 года, внизу приписка рукой «клером», без шифра: «Средств личных вовсе никаких не имею».

Служил Щеглов и на Балтике, и на Чёрном море, и на Средиземном, в довольно хлопотной должности вахтенного начальника. Большую часть свободного времени Александр Николаевич посвящал самообразованию и размышлениям на довольно неожиданную тему – как организовать в русском флоте службу для получения, систематизации и обработки «благополезных для флота данных»? Речь шла о создании особых органов оперативного управления флотом, в которые и вливалась бы, как он писал, «бодрящая струя живых сведений о противнике».

Семь лет отдал Щеглов разработке этой идеи, и вот 2(15) ноября 1902 года завершил первый вариант предложений по созданию в составе Главного Морского штаба России «особого оперативного отделения». Опираясь на опыт франко-прусской войны 1871 года, он, в частности, убедительно доказал, что Пруссия ещё в 1853 году начала исподволь собирать разведывательную информацию и преуспела... «Наши неудачи в начале войны с Турцией 1877—1878 гг., – писал Александр Николаевич, – проистекали от незнания противника, отсутствия разведданных и оттого неверных оценок даже общей численности турецкой армии». Две проблемы серьёзно мешали России, по справедливой оценке А. Н. Щеглова, в войнах с Турцией (и помешают, добавим мы, в будущей войне с Японией): плохо поставленная разведка и слабо разработанные мобилизационные мероприятия.

Ранее им уже были подготовлены два других проекта. Первый – об организации «воздухоплавательного дела» на флоте. Речь шла об организации постоянного наблюдения за районом плавания с воздушных шаров типа аэростатов, которые базировались бы на кораблях. Подготовлен и доложен начальству. Делу был дан ход, отпущены средства, но, как водится в России, поскольку инициатора создания воздушной разведки перевели на службу в Петербург, шары-разведчики совершили лишь несколько пробных полётов, и всё заглохло.

Второй проект – подготовленный по собственной инициативе и только на личные средства – подробное военно-стратегическое описание Средиземноморья. На это ушло около пяти лет. Все увольнительные на берег молодой лейтенант посвящал изучению портов, газетной и любой другой печатной информации, заводил знакомства, уточнял... Так заложились деловые связи в многочисленных городах Турции, Греции, на Адриатике, принадлежавшей черногорцам, австрийцам, итальянцам.

Две особы царствующего дома, совершившие весной 1913 года на канонерке «Уралец» плавание по Средиземному морю с заходами в Венецию и на остров Корфу, были поражены тем, насколько точными оказались все описания этих мест, сделанные А. Н. Щегловым ещё в 1902—1903 годах.

Великий князь Николай Николаевич (одна из тех особ), наслышанный о Щеглове, к тому времени уже удалённом из Морского Генерального штаба на Ближний Восток, вознамерился проверить наугад выбранную информацию из аналитических материалов Александра Николаевича под рабочим названием «О людях и местах Греции». Попросил, вызвав растерянность свиты и принимавших высокую чету местных властей, найти некоего Захаридиса, указав селение и точное расположение его дома.

Ко всеобщему изумлению (а свита не знала замысла великого князя), Захаридис был немедленно доставлен и предстал перед Николаем Николаевичем. Смущение и робость грека растаяли, как только было названо имя, под которым Щеглов общался с ним. Великий князь и Захаридис удалились в каюту, где беседовали полчаса. О предмете беседы командир канонерки в своём отчёте сообщил коротко – «неизвестно». О поведении великого князя после беседы было отмечено: «Долго пребывал в задумчивости и глядел в сторону восхода».

Супруга великого князя Елизавета Маврикиевна тоже испытала на себе удивительные свойства подробных «описаний» Щеглова. В частности, он рекомендовал небольшим кораблям в этом районе «соблюдать предельную осторожность в период марта – апреля». Великая княгиня, женщина решительная до вздорности, потребовала выхода в открытое море вопреки щегловским предостережениям. Всё обошлось. Однако, как свидетельствует отчёт капитана, Елизавета Маврикиевна «перенесла килевую качку до погружения в воду носового орла тяжело, но стоически, часто крестилась и обещала во всеуслышание своему супругу сведущих людей по морской части впредь слушать».

Команда «Уральца» получила по миновании шторма от имени августейших особ по десять чарок, кондукторы и боцман – ещё по пять рублей серебром, а создателю благополезного описания решили изъявить особую милость. В чём она состояла, однако, узнать не удалось.

– Саня, откуда в тебе столько энергии? – не переставал удивляться его старый добрый товарищ и тёзка Александр Колчак, будущий адмирал флота.

– Во-первых, у меня чернильница и перо – самописки. Они сами строчат. А ещё, как ты помнишь, я орехи люблю – от них в мозгах прочищение делается, – отшучивался Щеглов. И делать он успевал действительно чрезвычайно много.

В тесной каюте корабля, в небольшой, но уютной квартирке на Адмиралтейском канале, дом 5 в Петербурге, где нечасто доводилось проводить свой отпуск, Александр Николаевич готовил и шлифовал главный план своей жизни – проект оперативно действующего Морского Генерального штаба с функциями, неведомыми неповоротливому и застывшему в косности Главному Морскому штабу.

Прирождённый разведчик-аналитик, А. Н. Щеглов готовил свой проект тщательно и, как тогда говорили, «весьма сберегаясь». Впрочем, по крайней мере три человека были изначально посвящены в секрет проекта: Саша – Александр Васильевич Колчак и два адмирала – Зиновий Петрович Рожественский и Александр Фёдорович Гейден. Думаю, их имена также хорошо известны читателю России.

По иронии судьбы, с перепиской А. Н. Щеглова с этими замечательными людьми России, конечно же неполной, автору удалось ознакомиться благодаря... Осведомительному отделу самого Главного Морского штаба – его дотошные умельцы с особым усердием «пасли» нашего героя. Благодаря «отдельцам» сохранилась и значительная часть из того документального наследия Щеглова, что в перебелённом виде отправилась «наверх» и сгинула в болоте канцелярии Морского министра.

Усилиями 3. П. Рожестве некого и А. Ф. Гейдена Щеглов был переведён с флота на берег, чтоб «закончил начатое в тепле и без качки», как изволил пошутить Зиновий Петрович Рожественский, «а то пишете и без того мелко и неудобочитаемо».

Уже осенью 1905 года два друга – лейтенанты A.Н. Щеглов и А. В. Колчак, два капитана 2-го ранга

B.К. Пилкин и М. М. Римский-Корсаков объединились в Санкт-Петербургский морской кружок. В беседах в кружке, в обмене мнениями с маститыми адмиралами получила окончательное оформление пространная записка о коренных преобразованиях в деятельности всего морского ведомства России.

9 (24) января 1906 года в Управление Морского Генерального штаба из стратегической части Военно-морского учёного отдела были откомандированы 14 офицеров, и среди них – Щеглов. В очередную годовщину этого откомандирования в посольство России в Стамбуле, где тогда работал А. Н. Щеглов, 9 января 1912 года пришла телеграмма с признанием его заслуг. На бланке Администрации почт и телеграфа Османской империи латинскими буквами значилось (воспроизводим по подлиннику):

Vas pomnim pervogo iniziatora shtaba i shlem nizkiy poklon Karsakoff Berens Samarine Keller Novikoff Borkovsky Guene Nischenkoff Kallistoff Yakovleff.

Адресат – наш герой – ознакомился с телеграммой друзей по Морскому Генеральному штабу, думаю, с не меньшим удовлетворением, чем с подписанным тогда царским рескриптом о награждении А. Н. Щеглова, капитана 2-го ранга, орденом Станислава 2-й степени «в воздаяние отлично усердной службы Вашей».

Все перипетии и козни морского начальства при обсуждении и проведении в жизнь указа от 25 апреля (по ст. ст.) 1906 года о создании Морского Генерального штаба заслуживают особого рассказа. Достаточно сказать, что безвестный лейтенант добился того, что не слишком благоволивший к флотским император Николай II получил доклад Щеглова в обход морского министра, аккуратно всё прочёл и заявил: «В докладе и законопроекте так ясно и подробно очерчены все обязанности и деятельность органов Морского Генерального штаба, что остаётся только сесть и начать работать». И ещё подчеркнул: «Какие дельные мысли о разведке!»

Не вдаваясь в детали тщательно проработанного проекта, заметим, что он предлагал очень высокий уровень требований к сотрудникам Разведочного бюро и Отделения иностранной статистики, в частности. Достаточно сказать, что начальник отделения подчинялся лично первому заместителю начальника Генмора с обязанностью письменного доклада один раз в два месяца. Все офицеры отделения зачислялись на должность только после полугодовой стажировки под наблюдением упомянутого первого заместителя начальника Генмора и очень суровых экзаменов. Знание трёх-четырёх иностранных языков и длительная зарубежная практика в стране изучения считались само собой разумеющимися факторами наравне с пяти-, семилетней службой после окончания Морского корпуса.

Николай II высоко оценил идеи Щеглова, подчеркнув, что видит в них «залог обновления и скорейшего развития флота».

Лично император и его лучший военно-морской агент, прибывший в Петербург для отчёта, встретились в 12 часов дня 22 февраля (по ст. ст.) 1912 года, когда в Зимнем дворце Николай II принимал группу морских офицеров. Погода была сырая, форма одежды «парадная зимняя» чудовищно давила после лёгких стамбульских одежд. Рука государя показалась Александру Николаевичу вялой и холодной, глаза смотрели куда-то вдаль... В личном деле появилась запись: «Е. И. В. соизволили (капитана 2-го ранга Щеглова) благодарить и пожелать успеха в работе...»

Не всё, однако, так гладко складывалось в личной судьбе, в служебной карьере Щеглова. Как всякому одарённому, новаторски мыслящему человеку, первопроходцу Александру Николаевичу пришлось испить до дна чашу терпения и выдержки. Телефон ему тогда ещё, в 1906 году, поставили быстро – через три месяца, а квартиру не дали. Он читал лекции в Морской академии, подбирал людей на длительную зарубежную службу, писал массу документов научно-организационного характера[30]30
  Многие его мысли и предложения были оценены значительно позже и вошли в кн.: Щеглов А. Н. Значение и работа штаба. М., 1941. Однако тысячи страниц аналитических документов остаются ещё неизвестными читателю и специалистам.


[Закрыть], а в это время за его спиной творилось что-то нехорошее...

2(15) ноября 1907 года в Морском министерстве состоялась очередная аттестация старших офицеров органов управления военно-морскими силами. Среди первоначально поданных на аттестацию штаб-офицера высшего оклада Морского Генерального штаба имени А. Н. Щеглова вообще не оказалось. Он вовремя заметил. Извинились – описка, матросик, дескать, новый, «Ундервуд» ещё не освоил...

Во второй список Щеглова внесли. Однако на заседание, где проходило голосование, «забыли» пригласить шестерых старших штаб-офицеров нового органа – Морского Генерального штаба, ближайших сподвижников Щеглова, и в итоге 23 из 45 членов комиссии проголосовали против его аттестации. Официальная мотивировка постановления звучала так: ленив, нерешителен, неспособен в приобретении новых знаний. И всё это он, Щеглов – создатель Морского Генерального штаба, инициатор организации Военно-морской Академии!

Трое суток телефонные барышни Петербурга тщетно прозванивались в его квартирку на Адмиралтейском канале. Поддерживали друзья. Первым, как всегда, был выдержанный, внешне спокойный Саша Колчак. Негодовал энергичный, под стать Щеглову, помощник начальника Генмора капитан 2-го ранга А. В. Шталь.

6(19) ноября 1907 года морскому министру И. М. Дикову, о котором в 1951 году знавшие его скажут осторожно «немножко самодур», была подана докладная записка (копия её хранится и поныне в личном деле А. Н. Щеглова среди прочих документов в Военно-морском архиве в Санкт-Петербурге). Кратко и достойно перечислив всю свою службу – от плавания вахтенным офицером в Средиземном море до разработки курса лекций по военно-морской истории, – А. Н. Щеглов решительно отмёл как несообразные выводы комиссии, которую назвал хлёстко – тирания толпы». «Порядок, который сложился в Морском ведомстве, – писал Щеглов, – на руку всему бездарному... При его продолжении произойдёт естественный отбор и продвижение ничтожества. Те же люди, которые хоть на один миллиметр выше общего уровня, покинут флот без сожаления, так как нельзя служить случайной власти».

Докладная никого не потрясла, ничего не взорвала. Борьба между чиновными старцами в руководстве Морского министерства и молодёжью в Морском Генеральном штабе затягивалась. Предложения Щеглова о разведслужбе, о координации усилий военно-морской и военной сухопутной разведок канули в недра громадных генеральных столов.

Правда, А. Н. Щеглов, как лично известный государю и «благополезный» офицер, уволен не был. Однако и развернуться ему не давали.

Они ушли, как и пришли в Генмор, вместе: Александр Васильевич Колчак убыл командовать судном в экспедиции Северного Ледовитого океана, Александр Николаевич Щеглов получил возможность на практике реализовать свои идеи о разведке.

Много позже, весной 1918 года в Стокгольме, Щеглов вспоминал работу в Турции как самые счастливые годы жизни. Привычно перебирая любимые янтарные чётки, под серым мартовским небом Швеции Щеглов мысленно видел другую весну и другое море...

Стамбул 1909 года, когда туда попал Щеглов, представился ему калейдоскопом старого и нового.

Уже прошёл год, как по стране прокатилась мощная революция, совершенная в 1908 году младотурками. К власти пришли новые, энергичные люди, хотевшие обновления одряхлевшей Османской империи. Куда они поведут обширную и богатую страну, владычицу черноморских проливов и многих стратегических пунктов на Суэце, в Красном море и Персидском заливе?

Тогда, в 1908—1909 годах, в Петербурге на сей счёт ясности не было. Необходим был свежий взгляд, непредвзятый и острый ум аналитика, требовалось знание всего региона – политики, быта, нравов, идеологии, ситуации на флоте. Нужно было за экзотической империей османов, привычными картинами гаремов, янычар и одалисок, которые бойко рисовала и русская, и европейская рука поспешного наблюдателя, увидеть и описать старого, но по-новому сильного противника.

Выбор пал на Щеглова. Это была идеальная кандидатура. Знание Средиземноморья, языков, обычаев, неординарность взглядов...

Тогда, в 1909 году, прибыв в Стамбул на должность старшего военно-морского агента (то есть атташе) России, А. Н. Щеглов поразился развязности тона и поверхностности оценок, которые давал всем событиям на Ближнем Востоке посол Н. В. Чарыков, гофмейстер двора Николая II. Генерал от паркетной службы, Чарыков заверял царя, беспечно проигравшего войну японцам, что Османская империя после своей революции 1908 года уже «совсем ручная», а младотурки так и «вообще одержимы идеей дружбы с русскими». Что же до создания сильного Черноморского флота, в своё время «зубной боли» царя Николая I, так «они, турки, на то ни средств, ни желания не имеют».

Между тем ситуация здесь была крайне сложная, и Россия, потерпевшая поражение в Крымской войне 1853—1856 годов, не имела права держать и строить военные корабли на Чёрном море. Как, впрочем, и Османская империя. Таково было решение Англии, Франции и Австрии.

Российский канцлер Александр Михайлович Горчаков, вырабатывая новый внешнеполитический курс, не слишком таясь от своего старого друга, османского великого везира Фуад-паши, но втайне от западных держав, подготовил и в 1871 году обнародовал отказ России от унизительного для великой державы запрета иметь собственный флот на море, издавна именуемом Русским.

Отказ России от ограничений на морские вооружения в 1871 году распространялся и на Османскую империю. Турецкие султаны в период 1880—1900-х годов не жалели средств на новый военный флот в Чёрном море. Осознав всё это, Щеглов быстро уяснил свою задачу в сложной ситуации: подружиться с турками, но чётко держать курс на защиту интересов своей страны.

Посла-гофмейстера в Стамбуле мастерски водили за нос. Это прекрасно получалось у расторопных молодых людей из турецкого министерства иностранных дел, отличавшихся великолепным французским языком и отменными манерами, приобретёнными в лучших военных училищах Европы. Они без конца возили Н. В. Чарыкова по пустующим верфям (ещё эпохи Крымской войны), показывали театрализованные учения гребных лодок, где гребцы на потеху послу были наряжены в янычарские тюрбаны, запрещённые ещё в 1826 году, забавляли скачками джигитов и бесконечными пантомимами из жизни старой доброй Османской империи. Благо танцовщицы – француженки и гречанки – отлично демонстрировали танец живота и умело снимали семь покрывал, как истинные дочери гарема, о котором имели представление, пожалуй, столь же сладкое и далёкое от правды, как и сам посол.

К тому же Чарыкову очень нравилась бирюза на старом турецком оружии, которое часто появлялось у почтительного и лукавого Мехмета в роскошной лавке недалеко от посольского особняка... И в донесениях Чарыкова в Петербург звучала успокаивающая мысль: у турок флота не будет, так что и нам, в России, незачем тратиться.

Между тем правители Турции, начиная с 1870 года, не жалели средств на создание нового военного флота в Чёрном море. Щеглов быстро понял, что турки говорят и показывают послу именно то, что тому приятно знать и хочется видеть. И Щеглов начал работать независимо от посла.

Невысокого роста плотный шатен, с небольшими усиками, опущенными по углам губ, Щеглов ничем не выделялся в разноязыкой стамбульской толпе. Он был неотличим в массе бесконечных пассажиров, переправлявшихся в Ускюдар – на азиатский берег Босфора. Частенько он не успевал вернуться с последним пароходом обратно на европейский берег, в Перу, где находилась российская резиденция. Если же нанятая им лодка-кайик оказывалась в редко посещаемом европейцами месте, если вдруг там открывались взору новёхонькие, на английский манер устроенные верфи или виднелись в закатных лучах силуэты снаряжавшихся боевых кораблей, которые были закуплены в Европе, – так это чистая случайность, не более того.

Именно так говаривал продрогший на жестоком босфорском ветру Щеглов, появляясь после таких оказий в доме начальника Русского (Черноморского) управления Морского штаба Турции Али-бека или в доме директора Управления по делам печати Серет-бея. При этом он не выпускал из рук любимые янтарные чётки. Ведь так удобно, перебирая бусины, подсчитать серые громады кораблей на дальнем рейде.

Он знал и уважал обычаи турок, этот «симпатичный петербургский шпион», как его за глаза называли в Стамбуле.

Если послу Чарыкову с насмешливой лёгкостью подсовывали откровенную липу, то трудно было обманывать человека, который, не приняв ислам, всё же постится с тобой в рамазан, освоил зурну и наигрывает турецкие мелодии, берёт уроки старинной, полузабытой османской каллиграфии. И уж тут снова дело случая, что уроки каллиграфии даёт этому удивительному русскому Юсу Али-бей, полковник Генштаба и знаток древностей Востока.

Я не берусь судить в деталях, как было дело, но в июне 1913 года, во время кровавой гражданской междоусобной бойни в Стамбуле, кажется, никто из окружения русского разведчика не пострадал. Все до одного конфиденты Щеглова оказались в это время кто в Египте, кто в Греции, а кто и в Одессе. Об их безопасности позаботились двое – Щеглов и министр внутренних дел Турции Джанбулат-бей.

Всё это шло на пользу обеим империям. Обладание абсолютно достоверной информацией позволило позже военно-морскому командованию России не дать втянуть себя, например, в кровавую бойню на Галлиполийском полуострове в 1915 году, несмотря на отчаянные призывы Лондона. Не бросился русский десант и на самоубийственную операцию по захвату Босфора, как ни нажимали на Петроград и Париж и Лондон.

Влияние Щеглова было столь значительно, что ещё в 1911 году удалось своевременной информацией, переданной в Петербург через голову посла, и полученным оттуда также напрямую ответом для военного министра и для министерства внутренних дел Турции предотвратить разрыв отношений двух держав.

Пожалуй, никто из военных и дипломатов России на Босфоре не обращался к петербургскому начальству с просьбой о финансовом содействии «на цели деликатного свойства» так часто, как Щеглов. И получал его. Игра стоила свеч. После долгих сидений Щеглова с его приятелями за костями, нардами, картами (судя по всему, он часто и помногу проигрывал!) или просто за кальяном в уютных кофейнях Перы и Галаты, кварталов Стамбула, населённых преимущественно европейцами, в Петербурге постоянно появлялись строго секретные документы с пометкой: «получено от Щеглова».

Я не люблю прохладный и терпкий дым кальяна, не выношу карты и нарды, но, кажется, готов стерпеть что угодно, лишь бы узнать, как появился у Щеглова (а теперь у меня на столе) сверхсекретный документ турецкого Морского штаба, озаглавленный «Записка на случай войны с Россией. Составлена Рыза Шакир-беем, 8 отдел Морского Штаба Турции». Здесь была сформулирована стратегическая задача Турции – создать в ближайшие три—пять лет мощный подводный флот, современный скоростной надводный флот и только тогда «начать осуществлять наступательные операции против России», которая, как считали в Стамбуле, «ещё не скоро воспрянет от непонимания роли флота».

Или другой документ «от Щеглова» – сообщение о ежегодных, рассчитанных вплоть до 1925 года приращениях на 50 процентов военных расходов Турции на морские вооружения, которые начались ещё в 1910 году. Это сообщение явилось совершенным откровением для Петербурга.

Судя по архивным документам, Щеглов «проигрывал» своим турецким партнёрам не только казённые суммы. И к концу своей службы, к осени 1917 года, он остался без средств. Кто помог ему? Никто.

О том, как ценили «наверху» поразительную информацию Щеглова, свидетельствует один небольшой документ. Обращение Щеглова напрямую к морскому министру И. К. Григоровичу от 26 июня 1913 года:

«В продолжение 12 месяцев итало-турецкой войны и 8 месяцев балканской нахожусь почти беспрерывно в зоне военных действий. Все чины иностранных посольств и мои коллеги по европейским военным миссиям получили 20 процентов надбавку к жалованию по вздорожанию жизни в Стамбуле. Я же – ничего, не говоря о личных пожертвованиях, от коих нельзя уклониться...» Григорович прочёл, поразмыслил, и прибавку выплатили, правда, в шесть раз меньше той, что ему полагалась.

Щеглов видел, знал и понимал в жизни Турции то, что ускользало от внимания других европейцев. Он, как никто, умел связывать воедино мозаику мелких фактов. Например, до сих пор оставалось загадкой как для современников Щеглова, так и для наших историков, почему вдруг собрался и в двадцать четыре часа покинул Турцию главный советник младотурок по военным вопросам германский генерал Е. Лиман фон Сандерс, окружённый почётом и уважением, причём вполне заслуженно. Тайну его практически бегства прояснил Щеглов в своей очередной депеше на Дворцовую, 6. Жена и дочь генерала неосмотрительно затеяли прогулку на азиатском берегу Босфора. Вдвоём, без сопровождения и охраны... Женщины были изнасилованы туземными солдатами. Эта депеша Щеглова оказалась столь высокого уровня засекречивания, что появилась на свет из хранилища только в 1992 году.

Не работой одной живёт разведчик. Были свои «внеслужебные» увлечения и у Щеглова. Касались они литературных упражнений. Две повести, новеллы, два-три неоконченных фрагмента – наследие А. Н. Щеглова из области беллетристики. И сохранились они самым удивительным образом.

В июле августе 1913 года А. Н. Щеглов был в отпуске дома, в Петербурге. Обратно в Турцию он возвращался через Англию. Почти все вещи, включая книги и рукописи неоконченных трудов (среди них были и те самые художественные труды), запаковал в чемодан и уложил в специальный ящик. По квитанции №5 032 494 Морской транспортной и страховой компании багаж был отправлен в Стамбул, на адрес русского посольства.

Можно представить себе изумление чинов дипломатической канцелярии морского ведомства России в Петербурге, когда через три недели после этого, 19 сентября, к ним пришёл военно-морской атташе Турции в Петербурге Ремзи-бей и вручил сильно попорченный чемодан, объяснив: это от Щеглова, из Стамбула, но пришло на его, Ремзи-бея, имя из стамбульской таможни.

В присутствии Ремзи-бея чемодан вскрыли (ящик где-то пропал). Остальное можно дополнить из рапорта на имя посла М. Н. Гирса, написанного Щегловым, который вернулся в Стамбул 1 (14) октября 1913 года и обнаружил, что, пребывая в Англии, якобы он лично умудрился переслать свой багаж обратно в Петербург, да ещё в атташат Турции.

«Никогда, – писал он, – не верил в чертовщину, но теперь займусь этим всерьёз. Вещи мои и документы в полном порядке. За исключением того, что с парадного мундира спороты две боковые пуговицы, галун расплетён, но на место уложен, а из платья недостаёт пары брюк. Да ещё пропала визитка, вложенная в прорезь чемодана, и кое-какие пустые бумажки...»

Позже на вопрос Гирса, какие именно «бумажки» пропали, он пояснил кратко: «Так, кое-какие литературные опусы...»

Посол дал делу ход; подключилось руководство разведслужбы. Но никакого объяснения этому эпизоду так никто и не дал. Зато литературные опусы Щеглова... перекочевали из турецкого атташата в Осведомительный отдел при российском разведывательном ведомстве.

Сам Щеглов этих бумаг больше не получил. Ему не довелось вернуться в Петербург – война, перевод в Румынию, затем в Стокгольм, Париж... Да и не очень это значительно – его литературные странички. Если в служебных докладах и донесениях – упругий слог, масса острых психологических оценок, чёткий, ясный и образный язык, то в повестях – совсем иное. Эти его труды – живое свидетельство того, что ни Свифта, ни Флеминга, ни Ле Карре из Щеглова не получилось.

Подлинной поэзией творчества можно назвать служебные донесения Александра Николаевича. Как высокое искусство читаются его политические и статистические обзоры о Балканах и Ближнем Востоке. А какой дар предвидения!

Именно Щеглов вычислил рост и качественные параметры морских вооружений Турции в 1910—1914 годах, именно он передал в Петербург ошеломляющее сообщение: ещё в ноябре 1912 года турки были готовы купить у Берлина славу и гордость германского флота – тяжёлый крейсер «Гебен». При оценочной стоимости корабля в 50 миллионов марок Стамбул предлагал за него 75 миллионов! По своим боевым качествам «Гебен» один перевесил бы силы Черноморского флота России!

Историкам известен только тот факт, что два года спустя Германия уступила Турции «Гебен» и крейсер аналогичного типа «Бреслау» за символическую сумму. По данным же Щеглова, сделка вообще была фиктивной – Германия фактически навязала Турции корабли, чтобы заставить её выступить против России. Выход этих крейсеров через проливы в Чёрное море ознаменовал начало войны Турции осенью 1914 года со странами Антанты.