Текст книги ""Сезам, откройся!""

Автор книги: Виталий Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Оба эти примера, естественно, не исчерпывают всего объема взаимодействия советской и польской разведок. Но они свидетельствуют о той взаимной выгоде, пользе, которые совместные операции приносили нашим обеим службам, расширяя их разведывательные возможности, повышая их эффективность. Такое взаимодействие было в интересах не только наших двух стран, но и всего содружества, объединенного в оборонную Организацию Варшавского Договора.

Возвращаясь к вопросу о взаимной договоренности избегать, вернее, строго исключать попытки выяснения данных об имеющихся в службах агентурных возможностях в конкретной форме сведений об агентах или источниках разведывательной информации, хочу отметить, что поляки не всегда вели себя последовательно, когда дело касалось других спецслужб.

Вспоминаю, как польские коллеги возмущались действиями разведки ГДР. Полякам стало известно из западной прессы, что последняя работала с агентом – западногерманской немкой, служащей западногерманского посольства в Варшаве. «Почему, – спрашивали поляки, – немцы ничего нам не говорили, ведь они вели разведку на польской территории?»

Припомнил я и другой случай аналогичной работы разведки ГДР в Польше. Как писала уже в 1980 году западная пресса, западногерманская контрразведка в мае 1976 года арестовала Хельду Бергер, которая была завербована разведкой ГДР от имени британской разведки. Бергер с 1966 по 1970 год работала в торговой миссии ФРГ в Варшаве, когда эта миссия фактически выполняла функции и дипломатического представительства.

Агент снабжала разведку ГДР ценной разведывательной информацией о планах и действиях ФРГ в отношении ОВД и Польши. Позже Бергер два года проработала в МИДе ФРГ и снова выехала для работы в посольстве, но на этот раз во Франции. Все это время агент считала, что сотрудничает с англичанами.

Конечно же, претензия поляков к немецким коллегам была не совсем обоснованной. Ведь немецкие разведчики только встречались со своим агентом на польской территории, а агент действовала в пределах западногерманского учреждения. В то же время поляки могли быть правы в той части, что шумная кампания, проводившаяся на Западе в связи с разоблачением шпионажа ГДР в Варшаве, вредила престижу Польши.

Очевидно, немцам следовало бы в достаточно общей форме сказать о своих действиях по представительству ФРГ (как, кстати, делали мы, и это вполне удовлетворяло поляков). Тем более что в этом случае поляки могли бы попросить немецких коллег о добыче каких-либо разведывательных сведений по этому немецкому учреждению.

ОБЛАСТИ И ВИДЫ СОТРУДНИЧЕСТВА

Как указывалось, сотрудничество специальных служб в бывшем социалистическом содружестве строилось на основе двусторонних соглашений КГБ СССР с каждой спецслужбой в отдельности. Инструментом проверки хода исполнения соглашений являлись протоколы, составлявшиеся в результате встреч делегаций, обсуждения хода взаимодействия по отдельным конкретным направлениям оперативной деятельности и выработки новых принципиальных планов на последующий период времени, обычно на четыре-пять лет.

В соответствии с протоколом каждое подразделение спецслужб проводило свои встречи и обсуждения, намечая конкретный план взаимных действий во исполнение принципиальных положений протокола.

В планах оперативных подразделении обеих спецслужб намечались основные мероприятия по получению разведывательной информации в соответствии с целями, определенными в протоколе, намечались конкретные разведывательные оперативные мероприятия с целью противодействия подрывной деятельности противника, разоблачения шпионско-диверсионных действий иностранных разведок и их агентуры и защиты интересов во всех областях жизни обоих государств. В этих целях намечались совместные операции ТФП в разведывательные органы противника, центры враждебных организаций. При этом имелись в виду и безагентурные операции ТФП, однако они не фигурировали в таких планах и являлись объектом особых договоренностей в строго определенном узком кругу руководителей служб, которые принимали участие в таких акциях.

Для примера могу указать, что в совместных планах советской внешней разведки с польской службой, помимо пунктов чисто польской заинтересованности, фигурировали операции по проникновению в западные разведки – ЦРУ, БНД и другие; внедрение агентов в антисоветские закордонные центры украинских националистов – ОУН, подрывной антисоветской организации НТС; проникновение в центральные органы Ватикана и его разведывательную службу.

Такие планы совместных мероприятий ежегодно обсуждались при встречах представителей соответствующих служб. Контроль за их исполнением со стороны КГБ лежал на представительстве, которое в случае каких-либо задержек сигнализировало об этом как в свой центр, так и руководству польской спецслужбы.

В целом могу отметить, что это взаимодействие было плодотворным для обеих сторон, что видно и из приведенных примеров с двумя польскими агентами по линии ГП нашего общего с поляками в то время главного противника – США.

О сотрудничестве советской внешней разведки с союзными спецслужбами бывших социалистических стран написано много небылиц, вымыслов и неприкрытой грубой лжи.

Когда ложь исходит от всевозможных предателей и изменников, для всех ясно, что их изречения вложены в их уста хозяевами из иностранных спецслужб, в услужение которых они поступили. Таковы изменники Ю. Носенко, О. Гордиевский, А. Голицын и другие. Например, бывший сотрудник 8-го Главного управления КГБ Шеймов, неоднократно в силу служебного положения выезжавший в социалистические страны, нагло лжет о положении, которое он якобы лично наблюдал в Польше. По его словам, польские спецслужбы в 1979 году являлись простыми марионетками в руках КГБ. Завравшись, он утверждал, что встречался с генералом – руководителем представительства КГБ в Варшаве и долго с ним (то есть со мной!) беседовал. Чушь несусветная, которая лишь свидетельствовала, чего стоят все другие разоблачения этого мелкого мошенника.

Такие же примерно измышления высказывают походя публицисты, пишущие на разведывательные темы, Д. Баррон, К. Эндрю и многие другие.

Можно только удивляться, как такой маститый ученый, как К. Эндрю, согласился своей авторитетной подписью придавать видимость достоверности измышлениям изменника О. Гордиевского, в соавторы которого он был привлечен. Или француз Т. Вольтон, обстоятельно и как будто достоверно исследующий деятельность КГБ в своей книге, соскальзывает на абсурдные сентенции вроде «спецслужбы стран Восточной Европы были простыми филиалами КГБ», «их разведки выполняли поручения КГБ по вербовке агентов, которых затем КГБ забирал у них» и тому подобные нелепости (Вольтон Т. КГБ во Франции. М.: Гамма, 1993). Как могли серьезные исследователи так унижать себя, присоединяясь к хору дезинформаторов из западных спецслужб?

Например, Д. Баррон в своей книге «КГБ», описывая 11-й отдел ПГУ (отдел внешних сношений разведки), в основном давая правильную информацию об отделе, извращает его функции, приписывая представительствам КГБ в социалистических странах обязанности руководить агентами, завербованными КГБ в этих странах. Искажается также весь характер взаимоотношений КГБ со спецслужбами союзных стран. Последние представляются автором как вспомогательные для КГБ не только внутри стран, но и вовне (Баррон Д. «КГБ». Ридерз дайджест Пресс. 1974, № 4).

Особенно широкий размах дезинформационная кампания о деятельности разведок стран Восточной Европы получила после кардинальных изменений в СССР, распада Союза и смены социалистических режимов в бывших социалистических государствах. В эту кампанию включились и отдельные бывшие руководители бывших режимов. Так, даже Эрих Хонеккер, в попытке снять с себя ответственность за прошлые дела, пытался представить себя «безвольной и послушной марионеткой в руках Кремля» (Интервью с бывшим послом СССР в ГДР П. Абросимовым. 24 часа. 1992, 2 ноября, № 40).

Развернулась охота на сотрудников органов безопасности в бывших социалистических государствах и прежде всего на агентов их внешних разведок в западных странах. Особенно сенсационными были сообщения об агентуре бывшей разведки ГДР. Одним из примеров таких сенсаций явился начавшийся в Германии в начале августа 1993 года процесс над «самым важным» агентом «Топазом» и его женой – англичанкой под псевдонимом «Турчанка». Кстати, эти два агента и их деятельность на Западе представили наглядный пример успешной операции ТФП разведки ГДР в НАТО.

На примере судебной расправы над бывшим министром госбезопасности Милке и бывшим многолетним руководителем внешней разведки ГДР М. Вольфом в Германии проявилось все лицемерие западной юрисдикции. На вопрос Вольфа:

«Какую же страну я предал?», его германские судьи не могли ответить. «Нельзя же считать, – говорил Вольф, – что я предал ГДР, гражданином которой был».

Он дал достойный ответ и измышлениям о том, что органы безопасности и, в частности, внешняя разведка якобы были орудиями в руках КГБ. «Мы считались, понятно, – говорил он, – младшими партнерами. Но работали мы совершенно независимо, в основном в ФРГ. И на этом направлении русские во многом зависели от нас» (Интервью с М. Вольфом шведского писателя Яна Гиллоу. Фолкет и бильд. 1993, октябрь).

В связи с охотой за агентами ГДР западные спецслужбы распускали слухи о якобы исчезновении 2000 досье на таких агентов, с явными намеками на изъятие их КГБ. «Теперь, – писала западная пресса, – многие сотни бывших агентов ГДР будут служить русской разведке». Однако вскоре немецкие власти признали, что информацию о таких агентах они получали от ЦРУ, сумевшего добыть многие архивные материалы бывшей разведки ГДР, в том числе на ее сотрудников, допросы которых явились источником сведений о многих агентах.

В связи с настоящим террористическим преследованием бывших сотрудников госбезопасности в Германии, Чехословакии и других странах, бывших наших союзниках, мне представляется необходимым высказать свою оценку происшедшего с нашими бывшими коллегами в этих странах.

На мой взгляд, события вокруг бывших специальных служб в этих странах, а также, хотя и в меньшей мере, в бывших прибалтийских республиках, представляются частью постыдной истории предательства нашим руководством левых сил в странах – бывших членах социалистического содружества. Всему миру ясно, что государства, которым Советский Союз навязывал свои императивы, для безопасности которого, прежде всего, работали сотни и тысячи сотрудников их специальных служб и многие тысячи агентов этих служб в капиталистических странах, были беспардонно выданы на расправу их бывшим противникам.

Преданы спецслужбы ГДР, ЧССР, ВНР. Акт передачи чешскому президенту компрометирующих секретных материалов на бывшее чехословацкое руководство компартии в нужный момент в виде «документов комиссии Суслова» для разжигания кампании против левых сил перед выборами 18 сентября 1992 года, приурочивание передачи документов Политбюро ЦК КПСС полякам в аналогичный предвыборный момент нельзя рассматривать иначе как нарочитый ущерб, наносимый российским руководством левым силам в этих странах.

Можно многое было бы сказать по этому поводу, но ограничусь замечанием, что, разворачивая кампанию по разоблачению восточноевропейских разведок, западные дезинформаторы наносили удар по своим прежним домыслам о якобы слабости этих разведывательных служб, неспособности их решать самостоятельно сложные разведывательные проблемы.

В то же время западным спецслужбам трудно опровергнуть такие выдающиеся достижения, как ТФП чехословацкого агента Френцеля в Оборонный Комитет Бундестага ФРГ в 50-е годы, позволившие чехословацкой разведке получить доступ ко всем секретам военного характера Западной Германии; проникновение агентуры ГДР во все важнейшие правительственные органы Западной Германии, а также НАТО. Они существенно пополняли информационную корзину ОВД. В этом плане Запад хорошо запомнил ТФП агента ГДР Гийома в ближайшее окружение канцлера Брандта.

Активно действовала польская разведка, как я уже показал, по США, а также в ФРГ и во Франции. При этом можно упомянуть, что количество разоблаченных дел восточноевропейских агентов в известной мере характеризует активность этих служб. Так, Т. Вольтон в своей книге приводит интересные сведения. За весь послевоенный период начиная с 1945 года из 74 выявленных случаев разведывательных операций во Франции 28 приходились на чехословацкую разведку, 17 – на польскую и 14 – на разведку ГДР. Если учесть, что, по признанию самого автора, французская контрразведка не отличалась высокой эффективностью, можно предположить, что за этими цифрами неудач скрывается значительно большее число успешных дел.

Возвращаюсь к полякам.

НАШЕ СОТРУДНИЧЕСТВО

Сотрудничество КГБ и, в частности, внешней разведки и контрразведки с польскими коллегами из таких же служб развивалось и углублялось по мере выявления новых оперативных возможностей, представлявших взаимный интерес. Поляки и мы, со своей стороны, вносили предложения по совместному проведению все более сложных операций, требовавших полного доверия друг к другу.

Мы отмечали, что все больше сотрудников польских служб разведки и контрразведки проникались действительно искренними дружескими чувствами к нам, отмечая нашу искренность и откровенность с ними. Это нас радовало и увеличивало не только наше доверие к ним, но и доверие к польским спецслужбам в целом со стороны нашего Центра.

Соответственно центральные подразделения нашей разведки и контрразведки стали охотнее откликаться на просьбы поляков по оказанию им содействия в решении отдельных сложных проблем, с которыми они порою встречались в оперативной работе. Это чаще всего случалось в связи с операциями ТФП.

Несмотря на то что в наших взаимоотношениях с польскими коллегами мы действовали строго в рамках, согласованных в протоколе о сотрудничестве и взаимодействии, далеко не всегда легко удавалось найти готовность отдельных польских руководителей подразделений спецслужбы к осуществлению совместных операций.

Я отмечал у ряда польских коллег стремление прежде всего решать задачи личной заинтересованности, то есть такие, которые могли бы создать им престиж и повысить авторитет в глазах польского политического руководства. Соответственно главные, можно сказать, фундаментальные задачи, связанные с обеспечением общих для всего соцсодружества интересов, которые были и главными задачами внешней разведки, не всегда интересовали польскую сторону. Не все поляки видели в них свои национальные интересы, что порою и определяло нежелание таких руководителей вкладывать в разрешение разведывательных проблем собственные ресурсы.

Чаще всего я ощущал такую позицию со стороны директора второго департамента МВД – контрразведки Владислава Пожоги, в дальнейшем, в 1980 году, ставшего заместителем министра, взявшего под свою опеку также и разведку.

В. Пожогу отличала постоянная подозрительность и недоверие не только к нам, но и к своим коллегам – другим полякам, позиции которых не совпадали с его мнением и не соответствовали его убеждениям.

Меня интересовал этот польский руководитель в связи с тем, что он был поставлен на один из ключевых постов в МВД, был хорошо знаком с С. Каней, ставшим в 1980 г. Первым секретарем ЦК ПОРП.

Исходя из того что я знал о действительно искреннем дружественном отношении С. Кани к нашей стране и постоянно чувствовал это в моих взаимоотношениях с ним, долгое время я так же воспринимал и его протеже В. Пожогу. Но все чаще у меня стали возникать вопросы, так ли это на самом деле, и сомнение в его искренности, его действительных настроениях.

Еще до того как С. Каня выдвинул его в заместители министра, я понял, что в лице этого польского руководителя в МВД мы имеем не совсем того человека, которым он стремится представлять себя нам.

Он был не столько патриотом своей страны, сколько националистом со своеобразным представлением о себе как о почти единственном «правильном» поляке, подозревающем всех и вся в каких-то неблаговидных, с его точки зрения, делах.

Первый сигнал о его неискренности я получил, когда во время одной из ответственных операций ТФП потребовалось применение сложного аппарата нашего специального технического отдела. Аппарат этот был уникальной новинкой, специально предназначенной для использования в операциях ТФП, и усиленно охранялся сотрудниками нашего спецотдела.

По указанию Пожоги была предпринята тайная попытка скопировать устройство этого аппарата с целью его изготовления для своих нужд. Перед этим Пожога обращался в КГБ с просьбой передать им этот аппарат. Ему откровенно сказали, что он имелся у нас только в единственном экземпляре, но наш спецотдел изъявил готовность в любое время прибывать с ним в Польшу при возникновении в нем надобности у поляков.

Как видно, это разъяснение не удовлетворило Пожогу. Но он не знал, что аппарат был настолько сложен в своем устройстве и принципах действия, что полякам просто технически было бы не по силам изготовить его самостоятельно, какие бы схемы они ни приобрели тайком от нас. Кроме того, аппарат был опасно радиоактивен и пользование им требовало большой осторожности и знания его особенностей.

Пожога ошибочно полагал, что мы не узнаем о его поползновениях в отношении нашего прибора, но среди тех, кому он отдавал тайные указания, оказались много наших искренних друзей, не одобрявших лицемерия своего начальника.

Что касается его подозрительности, то мне стало ясно происхождение этой нехорошей черты его характера. Оказывается, он в прошлом долго работал в Управлении инспекции польской Беспеки, то есть в министерстве безопасности. Это управление вело наблюдение за своими собственными сотрудниками. С тех пор он перестал верить кому-либо, научившись подозревать всех своих коллег.

Как-то в беседе с Пожогой, с которым мы внешне были в хороших отношениях, я спросил его: «Владислав, веришь ли ты себе-то? Ведь кого ни возьми, ты выражаешь недоверие – и к Ярузельскому, и к Кане, хотя последний верил тебе и выдвинул, доверяя тебе полностью, на такой важный пост, как контрразведка?» Владислав лишь ухмыльнулся. Он не верил М. Милевскому, своему непосредственному начальнику в МВД. И конечно же, не верил нам, представительству КГБ, о чем я прекрасно знал.

Глядя на него, его довольно ограниченный общекультурный кругозор, я размышлял, откуда у него такое самомнение, питавшее его уверенность, что только он ведет правильную линию, знает, что и как нужно делать в МВД, лучше и Милевского, и министра Ковальчика, не говоря уже о Е. Гереке, которого он ни во что не ставил. Помню, как он возмущался «обманом» со стороны Первого секретаря ЦК ПОРП С. Кани, который не дал ему возможности быть избранным членом ЦК на IX съезде партии. Ругал он его последними словами, не стесняясь меня.

Но пример Пожоги был исключением. Большинство сотрудников польских служб безопасности были искренними с нами, начиная от руководителей министерства и кончая рядовым составом. Нам было легко сотрудничать с ними, и часто мы сообща радовались их успехам, так же, как их радовали наши достижения. На этом фоне совершенно по-другому представляется сотрудничество и взаимодействие между собой западных специальных служб.

Если в нашем случае, после смерти Сталина и разоблачения Берии, Советский Союз и его органы безопасности стали, как выразился М. Вольф, «старшими» партнерами и КГБ строил свое сотрудничество прежде всего на оказании содействия братским органам безопасности, то система взаимодействия спецслужб Запада, как правило, определялась, да и определяется в большинстве случаев до сих пор единолично американскими спецслужбами в лице ЦРУ и ФБР.

Именно эти спецслужбы идут на сотрудничество там и тогда, где и когда это обещает им выгоду. Они, пожалуй, не менее пренебрежительно и свысока относятся к британским, французским, немецким спецслужбам, правда, при любом благоприятном для себя случае не отказываются от использования их услуг и возможностей.

Особенно активно и беспардонно ЦРУ действовало на территории ФРГ, полагая, что раз западногерманские спецслужбы были воссозданы ими, не следует особенно считаться с ними и соблюдать хотя бы правила внешнего приличия. О таком далеко не союзническом отношении немцы хорошо знают, но вынуждены подчиняться.

Время от времени они все же предают гласности отдельные эпизоды своевольной деятельности ЦРУ на их территории. Так, журнал «Шпигель» в октябре 1986 года поместил большую обзорную статью с описанием отдельных «художеств» агентов ЦРУ. В ней описывается «подготовка» в созданном ЦРУ под Мюнхеном лагере агента-боевика Махмуда, снабжение его фальшивыми западногерманскими документами без ведома БНД и т. д. При этом подчеркивается, что таких махмудов ЦРУ готовит в ФРГ много и направляет их со своими подручными с заданиями в другие государства, нисколько не беспокоясь о том, что они компрометируют союзников – западных немцев, действуя под видом граждан ФРГ.

При этом ЦРУ создало в ФРГ разветвленную сеть своих пунктов, которые вели там без согласования с немецкими властями подслушивание служебных телефонов, вскрывали почтовую корреспонденцию, поступавшую в эту страну с Американского континента, проводили операции ТФП в иностранные объекты.

Очевидно, в качестве иллюстрации «благодарности» со стороны ЦРУ немецким спецслужбам в статье не без сарказма приводится эпизод встречи, организованной директором ЦРУ Уильямом Кейси в сентябре 1984 года с руководителями западногерманских спецслужб. Угостив их обедом в боннском ресторане «Цур Лезе», Кейси вручил им по серебряному «олимпийскому» доллару за «тесное партнерское сотрудничество».

Итак, я должен был изменить характер своей работы во внешней разведке весьма кардинально. Из разведчика, думал я, превратиться в администратора ее бюрократического аппарата.

Для того чтобы представить меня польским коллегам и получить их согласие на «аккредитацию», меня в качестве представителя КГБ, вскоре после состоявшегося разговора у председателя, начальник внешней разведки генерал Мортин лично сопроводил меня в Варшаву. Министром МВД ПНР тогда еще был Очепка, который вскоре погиб в авиакатастрофе. Мне запомнилась эта поездка не столько впечатлениями от руководителей польских спецслужб, с которыми я познакомился, сколько не очень благоприятным впечатлением, оставшимся у меня от самого Мортина. Он уже год являлся начальником внешней разведки, сменив на этом посту ушедшего в отставку Сахаровского, при котором он был первым заместителем в течение нескольких лет.

До этого Мортин долгое время был рядовым сотрудником военной контрразведки, откуда был взят в аппарат ЦК КПСС.

Несмотря на то что он был простым чиновником партаппарата, он был возвращен в органы КГБ теперь уже на высокую должность заместителя начальника внешней разведки. Таким образом, его знания и опыт в области разведывательной деятельности ограничивались опытом руководящей работы в центральном аппарате. Это был один из примеров практики «усиления» органов госбезопасности партийными кадрами, которая мало способствовала действительному усилению их эффективности. Хотя должен признать, что другой руководитель разведки – Крючков В. А., также пришедший в КГБ из аппарата ЦК КПСС, оказался более подготовленным к новой работе, показал исключительную восприимчивость к новому для него делу.

Итак, впервые мне довелось находиться в непосредственной близости с начальником разведки – мы ехали в одном купе.

Еще во время моего нахождения в загранкомандировке до меня доходили не особенно лестные отзывы о новом в то время заместителе, затем первом заместителе начальника разведки. Эти отзывы подкрепились личным впечатлением о нем, о его стиле руководства в период моей бытности начальником КИ. Кстати, Мортин также был около полугода начальником этого института, не оставив, однако, там заметного следа. Но это было понятно, ибо как мог он руководить подготовкой разведчиков, ничего сам не зная о разведывательной профессии.

За время поездки до Варшавы меня поразила излишняя словоохотливость нового начальника, который в своих высказываниях не ограничивался общими темами, часто переходя на служебные вопросы, чему я был несказанно удивлен. Хотя мы ехали в отдельном купе, но двери часто были открыты, и другие пассажиры, в том числе иностранцы, могли уловить весьма интересные для них изречения начальника разведки. Поэтому я старался так реагировать на беседу, чтобы она носила больше бытовой характер. Не знаю, может быть, я излишне остро реагировал в силу привычки конспирации, воспитанной всей практикой работы за границей и ставшей второй натурой, но у меня остался нехороший осадок.

Но главное мое неудовольствие от действий моего начальника возникло от самого процесса представления меня как представителя КГБ министру МВД Польши.

Министр Очепка собрал всех своих заместителей и нескольких начальников главных департаментов, и Мортин представил им меня. При этом, говоря обо мне как генерале КГБ, он совершенно без нужды, а по моему убеждению, и ко вреду для моей будущей работы, назвал меня многоопытным разведчиком. Начиная с этого момента, Очепка обращался ко мне только как к разведчику, давая недвусмысленно понять, что он понимает, с какими целями я приехал в Польшу. Из представления Мортина получалось, что КГБ специально направляет в Польшу не опытного специалиста по вопросам обеспечения государственной безопасности, а разведчика, только разведчика.

Позже я убедился, что у некоторых руководителей польских спецслужб, присутствовавших при моем представлении, создалось именно такое предвзятое впечатление о моей деятельности.

На обратном пути я тактично, но ясно высказал свое неодобрение такой формой моего представления. Однако Мортин не понял моих выводов.