Текст книги "Тарутинское сражение"

Автор книги: Виталий Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

А.С. Фигнер (1787–1813).

О том, что в Главной квартире еще до отъезда Кутузова в Тарутино не предполагали уже проводить 17 октября атаку, говорит и тот факт, что приказ, зарегистрированный 16 октября в Журнале исходящих бумаг под № 155, о подготовке войск к наступлению не был отправлен вовремя войскам. В этом приказе говорилось: «По случаю движения, которое неприятель может сего дня противу нас предпринять, людям в лагере варить каши ранее и команд для фуражирования не посылать»[263]263
  ВУА Т. 19. С. 125.


[Закрыть]. Упоминание о предстоящем наступлении в приказе было сделано для сохранения в тайне готовящейся атаки, так как в это время в Главной квартире уже располагали полученными от Фигнера сведениями о положении неприятеля. Важно также отметить, что в штабе Кутузова отдавали себе отчет в том, что если планируется выступление войск, то следует заранее сообщить частям об отмене фуражировок. Но этого накануне выступления сделано не было, и, следовательно, заранее было понятно, что возникнут серьезные препятствия при подготовке войск к движению. Распоряжение под № 155 было препровождено для рассылки корпусным начальникам Ермолову при приказе за № 156, уже после отмены наступления[264]264
  Издатели сборника документов «М.И. Кутузов» посчитали, что при приказе А.П. Ермолову за № 156 был направлен подписанный П.П. Коновницыным приказ, определявший распределение войск и начальников в назначенной на 18 октября атаке. Однако в Журнале исходящих бумаг штаба Кутузова однозначно указывалось, что к приказу № 156 был приложен приказ № 155, ничего общего не имеющий с опубликованным в сборнике документов. Анализ содержания подписанного Коновницыным приказа позволяет констатировать, что он кардинальным образом расходится с принятой диспозицией. В нем говорилось, что боевую линию (кор-де-баталь) составляют 2-й и 6-й корпуса, находящиеся под командованием Дохтурова, резервом им служат 4-й, 5-й, 3-й, 7-й и 8-й корпуса. Егерские полки распределялись по флангам. Указывались командиры кавалерийских соединений и артиллерии. При этом, в тексте упоминаются 1-я и 2-я кавалерийские дивизии, хотя в Тарутинском лагере существовала корпусная система разделение кавалерии, а командиром 1-й кавалерийской дивизии назван И.С. Дорохов. Правый фланг армии должен был находиться в ведении Беннигсена, а резервы и левый фланг – Милорадовича. В целом, положение в боевой линии перечисленных в приказе пехотных корпусов повторяет их расположение в Тарутинском лагере. Следовательно, можно предположить, что подписанный Коновницыным приказ касался организации обороны занятой русскими войсками позиции и никакого отношения не имел к готовящемуся наступлению (ВУА. Т. 19. С. 125; Кутузов. 4.2. С.9, 10; План укрепленного лагеря при Тарутине в октябре 1812 г. // Кутузов. 4.2. Альбом схем).


[Закрыть]. В новом, подписанном Коновницыным, приказе говорилось, что «атака на неприятеля, которая должна была завтра предприняться, отменяется по случаю позднего получения корпусными начальниками приказа, о чем извещая вас, прилагаемый у сего приказ (№ 155 – В.Б.) покорнейше прошу ваше превосходительство завтра в 5 часов утра разослать к г.г. корпусным начальникам»[265]265
  Кутузов. 4.2. С.9.


[Закрыть]. Как видно, только вечером 16 октября Дежурство главнокомандующего смогло заранее дать Ермолову распоряжения о подготовке русских войск к наступлению, которое было уже перенесено на 18 октября.

В тот же день, 16 октября, в Журнале исходящих бумаг был зарегистрирован еще один подписанный Коновницыным приказ Ермолову, под № 157, отправленный к нему 17 числа. В нем конкретизировалось содержание приказа за № 155. От начальника штаба 1-й армии требовалось сообщить корпусным командирам, чтобы они находились у своих войск в 5 часов вечера, а «в 4 часа должна быть каша съедена и все люди налицо находиться имеют»[266]266
  Кутузов. 4.2. С. 12; ВУА. Т. 19. С. 125.


[Закрыть].

Р. Кнётель. Французские конные егеря, 1812 г.

При этом, на посланном Ермолову подлиннике документа сохранилась помета об исполнении: «послано во все корпуса», а в Журнале исходящих бумаг штаба Кутузова – «приказы лично отданы». Такие формулировки показывают, что подготовка назначенного на 18 октября наступления шла параллельно и со стороны Дежурства главнокомандующего и со стороны Дежурства 1-й армии, что позволило, в конечном счете, организовать нападение на авангард Мюрата.

Итак, анализ делопроизводственных документов и воспоминаний участников событий позволяет сделать вывод, что 16 октября Кутузов, как главнокомандующий, не проявил должной активности при подготовке войск к наступлению. Имея противоречивые сведения о положении неприятеля, он затормозил выполнение соответствующих распоряжений до 5 часов вечера. В этом случае предосторожность Кутузова, возможно, была оправдана. Однако опасения о концентрации противника в Воронове не подтвердились, и он возобновил подготовку к атаке, которая из-за потери времени не могла уже быть вовремя организована. Более того, все попытки исправить ситуацию и реализовать, хоть и с опозданием, план нападения на отряд Мюрата, были отклонены главнокомандующим, который лично распорядился об отмене наступления. Важно отметить, что Кутузов, несмотря на созданную им систему управления армией, поручил Ермолову привести войска в готовность и, тем самым, возложил на него вину за несвоевременное получение приказов корпусными командирами. Этим он сумел снять всякую ответственность с себя и дежурного генерала Коновницына, который фактически занимался управлением армии. С этой же целью Кутузов совершил поездку в Тарутино, которая должна была показать его лояльное отношение к идее нападения на неприятельский авангард. Следовательно, Кутузов, не разделявший намерений активизировать боевые действия, своей деятельностью мало способствовал организации нападения, что, в конечном счете, повлияло на перенос наступления, отменить которое совсем без ущерба репутации у него не было возможности.

Несмотря на то, что уже вечером 16 октября были отданы соответствующие распоряжения о подготовке наступления, Кутузов на следующий день еще решал вопрос о целесообразности наступления. По словам Беннигсена, 17 октября он снова сделал представление Кутузову о возобновлении боевых действий, после которого главнокомандующий согласился на наступление[267]267
  Беннигсен. № 9. С.519.


[Закрыть].

Колебания Кутузова в проведении атаки 18 октября могли быть связаны с поступившими 17 числа от командира партизанского отряда А.Н. Сеславина при рапорте от 16 октября данными о переходе неприятельского отряда (4 кавалерийских полка, 2 батальона пехоты, 8 орудий и обоз около 350 «повозок с оружием и разными тряпками») под командованием дивизионного генерала графа Ф.А. Орнано из Вязем на Боровскую дорогу[268]268
  К середине октября 1812 г. Наполеон выдвинул из Вязем на Новую калужскую дорогу части 4-го армейского корпуса – 14-ю пехотную дивизию графа Ж.Б. Бруссье и корпусную дивизию легкой кавалерии графа Ф.А. Орнано. В состав отряда Орнано входили: 12-я бригада легкой кавалерии (9-й и 19-й конно-егерские полки), 21-я бригада легкой кавалерии (3-й и 6-й баварские шеволежерские полки), четыре орудия 1-й баварской конной батареи. 22-я легкая кавалерийская бригада (4-й и 5-й баварские шеволежерские полки) вместе с двумя орудиями 1-й баварской конной батареи остались в Больших Вяземах. (Васильев А.А. Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 г. // Малоярославец: Очерки по истории города. Малоярославец, 1992. С. 18; Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002. С.249, 265, 299).


[Закрыть]. В своем рапорте Коновницыну Сеславин писал, что противник, по его сведениям, двигался в Саксонию на формирование через Фоминское, Верею и Смоленск, а также сообщал об удачной атаке его обоза. «Орнани, – отмечал Сеславин, – в Фоминском получил повеление отправить к армии свою артиллерию и кавалерию»[269]269
  ВУА. Т. 19. С. 14–15.


[Закрыть]. Однако до появления этого документа в Главной квартире уже знали о движении противника к Фоминско-му из рапорта Дорохова от 17 октября. В нем Дорохов уведомил о получении повеления главнокомандующего об отмене атаки на Мюрата и возвращении на Новую калужскую дорогу, «для перехвачения отряда неприятельского, о котором перед самим моим выступлением получил известие от капитана Сеславина, коего записку препровождаю к вашей светлости в оригинале». В этой записке Сеславин сообщил об атаке отряда Орнано и просил Дорохова уведомить его, «ежели угодно будет вашему превосходительству идти вслед за ним, дабы его атаковать»[270]270
  ВУА. Т. 19. С. 13; Кутузов. 4.2. С. 13.


[Закрыть].

После получения в Главной квартире этих данных, в Фоминское для выяснения обстановки была послана сильная партия от казачьих полков Ягодина 2-го и Кутейникова 6-го. Но, как писал Милорадович 17 октября Коновницыну, эта партия «неприятеля в с. Фоминском уже не нашла, но узнала от жителей, что неприятель там был и имел некоторую перепалку с нашей партиею, после которой возвратился назад»[271]271
  ВУА. Т. 19. С. 13.


[Закрыть].

Следовательно, полученные Кутузовым новые сведения свидетельствовали о предпринятом неприятелем перемещении небольшого числа войск. Это движение не могло угрожать главным силам русской армии. Из рапортов Сеславина и Дорохова Кутузов не мог сделать, как считают советские историки[272]272
  См., например: Бескровный. С.495; Гарнич Н.Ф. 1812 год. М., 1952. С.181; Жилин П.А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г. М., 1950. С. 143–144.


[Закрыть], однозначного заключения о том, что Наполеон выдвинул на Новую калужскую дорогу авангард и готовится оставить Москву. Более того, после получения от казаков сведений об оставлении противником Фоминского, вопрос о какой-либо угрозе со стороны Новой калужской дороги терял свою остроту. Поэтому серьезных препятствий для нанесения удара по отряду Мюрата у главнокомандующего не было, и подготовка атаки противника возобновилась.

Дорохову был отправлен приказ, зафиксированный 17 октября в Журнале исходящих бумаг под № 158 (других распоряжений в этот день по Журналу не проходило)[273]273
  ВУА. Т. 19. С. 125.


[Закрыть]. В нем говорилось, что «предполагавшаяся сего дня атака в 5 часов утра отменена была по встретившимся обстоятельствам. Ныне его светлость приказал возобновить оную. Итак, завтра в 6 часов мы атакуем». При этом Дорохову было предложено ударить в тыл неприятеля и тем самым выполнить направленное ему накануне предписание под № 154. Вместе с тем, учитывая представленные Сеславиным сведения, решение о нападении на Вороново было оставлено за Дороховым. По этому поводу в приказе отмечалось, что «ежели же сему предстоит совершенная невозможность, то действуйте по вашему благорассмотрению»[274]274
  Кутузов. 4.2. С. 13.


[Закрыть].

Важным элементом в обосновании положения о предвидении Кутузовым направления движения войск Наполеона выступает допрос рядового 9-го гусарского полка Твитанса, который, по общепринятому мнению, был прислан в Главную квартиру Сеславиным.

В заключении рапорта Коновницину от 16 октября Сеславин писал следующее: «Посылаю к вашему превосходительству одного пленного, которого жизнь я спас единственно для того, чтобы он мог уверить вас в истине моих строк», то есть – подтвердить описание атаки на обоз отряда Орнано. Рапорт Сеславина поступил в Главную квартиру 17 октября и был подшит к входящим бумагам. Вслед за ним был помещен допрос Твитанса[275]275
  ВУА. Т. 19. С. 15.


[Закрыть]. В нем сообщалось, что «третьего дня все бывшие в Москве и в Воронове неприятельские силы подошли к нам. Сам император с гвардией находится при армии, они предполагают нашу армию гораздо сильнее своей». Боеприпасы получены четыре дня назад. Войска ждут подкреплений, но продовольствовать их нечем. Большой парк артиллерии еще не прибыл. Ходят слухи о продолжении переговоров. В конце текста допроса имеется помета: «Доставлено от полковника Толя». То, что показания пленного оказались рядом с рапортом Сеславина, возможно, явилось главной причиной их логического объединения, однако для этого нет веских оснований.

В показаниях Твитанса ничего не сказано о движении частей Орнано и действиях партизан. Этот факт позволяет предположить, что Твитанс и пленный, присланный Сеславиным для подтверждения его слов – это разные лица. На это указывает пометка о доставлении текста допроса Толем. Последний мог либо сам допрашивать пленного (что не входило в его обязанности), либо использовать этот документ для представления Кутузову. Сам текст допроса мог быть составлен раньше, а 17 октября подшит к входящим бумагам. Так, например, показания пленного Фридриха Гинца, снятые 11 октября, были помещены среди документов от 13 октября[276]276
  ВУА. Т. 19. С. 2–3.


[Закрыть]. В пользу того, что Твитанс не мог быть взят в плен Сеславиным, говорит и тот факт, что в отряде Орнано находились 3-й и 6-й баварские легкоконные и 9-й и 19-й французские конно-егерские полки. 9-й же гусарский полк, рядовым которого был Твитанс, состоял во 2-й легкой кавалерийской дивизии 2-го кавалерийского корпуса, расположенного в лагере при Винькове (впереди деревни Тетеринки). Следовательно, показания Твитанса относятся к положению отряда Мюрата и показывают либо полную неосведомленность пленного о состоянии дел, либо являются целенаправленной дезинформацией.

В ряде воспоминаний, написанных русскими офицерами и генералами, встречается упоминание, что в отряде противника были информированы о назначенном на 17 октября нападении. «Известным, – указывал Щербинин, – сделалось по окончании войны, что Мюрат предостережен был шпионами и ожидал нападение, готовившееся на 4 (16) (т. е. 5 (17) – В.Б.) число»[277]277
  Щербинин. С.42.


[Закрыть].

Рядовой егерских полков, 1809 г. из книги «Историческое описание одежды и вооружения…».

Левенштерн свидетельствует, что «неприятель, проведавший о наших планах, простоял под ружьем весь день и всю ночь с 4 (16) на 5 (17) октября»[278]278
  Левенштерн. С. 116.


[Закрыть]. Об этом же Ермолов писал: «За день пред сим неприятель имел сведение о намерении нашем сделать нападение; войска были в готовности и строгая повсюду осторожность в продолжение всей ночи, но ожидание было напрасно»[279]279
  Ермолов. С.218.


[Закрыть]. Однако эти сведения не подтверждают иностранные мемуаристы. Кроме того, подготовка нападения велась под таким покровом тайны, что информированность о ней противника кажется маловероятной. Возможно, слух о готовности противника к нападению был пущен в Главной квартире с целью показать, что срыв назначенной на 17 октября атаки не только не привел к отрицательным последствиям, но еще и был выгоден русским войскам, которых ожидал неприятель. С другой стороны, когда 17 октября шла подготовка к предстоящему нападению, в Главной квартире выражали опасение, что противник может проведать о планах и принять ответные меры. Так, Маевский писал: «День еще прошел в приготовлении, – и все, по ошибочному предрассудку, думали, что не только люди, но и кусты изменяют тайнам нашим»[280]280
  Маевский. С. 156.


[Закрыть].

Вместе с тем, в стоявшем против русской армии неприятельском отряде в эти дни не принимались какие-либо особые меры предосторожности, хотя на случай внезапного ночного нападения в лагере существовал специально заведенный порядок службы. Так, например, во 2-м кавалерийском корпусе войска поднимались за два часа до рассвета и оставались в боевой готовности пока не взойдет солнце. В это время во все стороны посылались разъезды и если вокруг все оставалось спокойным, то солдаты спешивались и приступали к уходу за лошадьми[281]281
  Le Manuscrit des carabiniers. P.536.


[Закрыть]. Подобная система, когда окружавшая лагерь цепь аванпостов имела за собой готовые вступить в бой войска, была, вероятно, характерна для всех частей, стоявших в первой линии неприятельского отряда. Согласно заведенному порядку, ближе к полудню лагерь покидали крупные партии фуражиров. Неслучайно, Роос писал, что «если бы русские вместо рассвета явились часов в 10 или 12, когда основное ядро наших войск отправлялось вооруженное и с пушками на фуражировку, то они могли бы захватить наш лагерь, не прибегая к оружию»[282]282
  Роос. С.76.


[Закрыть]. Существовавший в отряде Мюрата порядок службы, возможно, не был известен русскому командованию, поэтому атаку планировали предпринять на рассвете, ожидая застигнуть противника врасплох.

Выдвижение русских войск на позицию

Приняв окончательное решение об атаке неприятельского отряда, главнокомандующий, не проявивший до этого достаточной активности в подготовке нападения, лично приступил к его реализации. Вечером 17 октября Кутузов произвел рекогносцировку неприятельской позиции. «В этот момент, – пишет адъютант главнокомандующего Левенштерн, – над его головой закружился громадный орел, которого испугала молния, сверкавшая на небе, хотя грома не было слышно; обстоятельство, не мало нас удивившее; никто из нас не был достаточно учен, чтобы объяснить причину этого необыкновенного явления. К тому же, научное его объяснение рассеяло бы, быть может, нашу иллюзию, тогда как мы приняли по своему невежеству орла и молнию за благоприятный признак. Весть об этом случае быстро разнеслась по армии, еще более увеличив ея доверие к своему предводителю»[283]283
  Левенштерн. С.116. А.А. Елисеев, в статье «Орел над Кутузовым. Эпизод из истории Отечественной войны» высказывает сомнения относительно достоверности свидетельства Левенштерна на том основании, что ему не удалось обнаружить подтверждения слов автора воспоминаний у других мемуаристов (Елисеев А.А. Орел над Кутузовым. Эпизод из истории Отечественной войны / / Эпоха наполеоновских воин: люди, события, идеи: Материалы IX международной научной конференции. М., 2006. С. 17–18). Данное обстоятельство не удивительно. Известно, что мемуарные источники отражают действительность через призму авторской индивидуальности и содержат значительное число единичных фактов, но не следует забывать и того, какое положение занимал Левенштерн при Кутузове. Среди мемуаристов, находившихся вблизи главнокомандующего, он один состоял в должности адъютанта. Остальные исполняли различные обязанности при Главном штабе (Маевский, Щербинин, Михайловский-Данилевский) или входили в число бессменных ординарцев (Голицын). Следовательно, Левенштерн по своей должности, в отличии от других мемуаристов, вполне мог сопровождать Кутузова во время рекогносцировки неприятельской позиции и видеть полет орла. Однако следует согласиться с Елисеевым, что этот факт не получил столь широкого распространения в армии, как в случае появления орла над главнокомандующим на Бородинском поле.


[Закрыть].

В.И. Левенштерн (1777–1858).

В ходе проведенной рекогносцировки Кутузов мог составить собственное мнение о предстоящем нападении на отряд Мюрата и, возможно, уже тогда наметил для себя последовательность действий войск в сражении.

«В ночь, – свидетельствует Левенштерн, – с 5 (17) на 6 (18) октября Кутузов оставил свою главную квартиру, находившуюся в Лихачевке (Леташевке – В.Б.), и расположился бивуаком, окруженный войсками»[284]284
  Левенштерн. С. 116.


[Закрыть]. Вероятно, примерно тогда же к месту предстоящего боя отправился и дежурный генерал в сопровождении офицеров штаба, среди которых был и Михайловский-Данилевский. Последний вспоминал, что «в час полуночи в весьма холодное время мы поехали с Коновницыным в Тарутино; пробыв там несколько времени, мы с рассветом переправились на противоположный берег Нары»[285]285
  Михайловский-Данилевский 1. С. 164.


[Закрыть]. Если учесть, что село Тарутино находилось на левом берегу реки Нары, то, возможно, дежурный генерал со своим окружением останавливался в деревне Гранищево, располагавшейся на правом берегу. Можно предположить, что и Кутузов прибыл в эту деревню, так как вблизи Калужской дороги других населенных пунктов не было[286]286
  Описание и алфавиты. С.82; План укрепленного лагеря при Тарутине в октябре 1812 г. // Кутузов. 4.2. Альбом схем.


[Закрыть].

В свою очередь, Беннигсен также готовился к предстоящей атаке. По свидетельству Глинки вечером 16 октября, уже, надо полагать, после отмены наступления войск, «генерал Беннигсен заезжал к генералу Милорадовичу с планами. Они долго наедине советовались»[287]287
  Глинка 1. С.85.


[Закрыть]. 17 октября, возвратившись от Кутузова, Беннигсен объявил своему штабу, чтобы все были готовы сопровождать его к седьмому часу вечера[288]288
  Евреинов. С.451.


[Закрыть]. Проконтролировав выступление из лагеря вверенных ему частей, Беннигсен со своим штабом отправился к месту ночлега, который должен был приготовить Дурново, посланный для этого после обеда к авангарду. В 8 с половиной часов вечера исполнявший должность начальника штаба со своим окружением прибыл в подготовленную квартиру[289]289
  Дурново. С.96.


[Закрыть], располагавшуюся, возможно, в одной из деревень на левом берегу Нары, в районе переправы у села Спасского.

Касаясь событий 17 октября, поручик лейб-гвардии Измайловского полка Л.А. Симанский писал: «Мы с ним (Мессингом – В.Б., по мнению публикатора Журнала Симанского речь идет о А.И. Мессинге – поручике лейб-гвардии Преображенского полка) провели довольно долгое время, и он сказывал, что приготовления эти клонились чтобы его атаковать, но все было откладываемо; наконец опять говорили о походе, под вечер более еще, потом велено скатать шинели и становиться, все это делалось с величайшею тишиною безо всякой гласной команды»[290]290
  Симанский. С. 131.


[Закрыть]. О настроении, царившем в армии накануне наступления, находившийся при 6-м пехотном корпусе артиллерийский офицер Митаревский воспоминал: «Наконец 5 (17) октября приказано было готовиться к выступлению против французов. Сами ли главнокомандующие додумались или до них дошли слухи об общем желании, было не известно, но только все чрезвычайно обрадовались…Большого дела, как под Бородином, не ожидали. Полагали, что у Мюрата тысяч около сорока, а это считали за ничто, и шли как на верную добычу. Взяли для лошадей на лафеты фуража, а людям велели взять сухарей и заготовить говядины. Вечером тронулись в поход»[291]291
  Митаревский. С. 119.


[Закрыть].

Русские войска начали выступать из лагеря 17 октября около 7 часов вечера. Как отмечает Симанский, 5-й корпус начал движение в 10 часов, но «пройдя несколько шагов мы остановились за проходом 3-го корпуса»[292]292
  Симанский. С. 131.


[Закрыть]. Следовательно, в течение нескольких часов части покидали Тарутинский лагерь, двигаясь к назначенным им для атаки местам. Через реку Нару войска правого фланга переправились только в полночь[293]293
  Кутузов. 4.2. С. 17.


[Закрыть].

Выдвижение частей правого фланга, порученных распоряжению Беннигсена, осуществлялось тремя колоннами. Первая, под командованием Орлова-Денисова, состояла из 12 казачьих полков (бригады генерал-майора А.А. Карпова 2-го полки Карпова 2-го, Иловайского 5-го, Чернозубова 4-го, Ягодина 2-го, Мельникова 4-го, Ежова 2-го; бригады полковника В.А. Сысоева 3-го полки Сысоева 3-го, Иловайского 10-го, Кутейникова 6-го, Сучилина 2-го; бригады подполковника Т.Д. Грекова 18-го полки Атаманский, Грекова 18-го), эскадрона лейб-гвардии Казачьего полка, Черноморской сотни[294]294
  В историографии традиционно считается, что в колонне Орлова-Денисова было 10 казачьих полков. Эта цифра находит подтверждение в ряде документов Главного штаба (диспозиции, рапорте Кутузова о сражении Александру I и др.) и воспоминаниях современников. Однако в реальности количество казачьих полков было иным. Впервые на этот факт обратил внимание А.А. Васильев, проанализировавший наградные документы. На их основе он заключил, что в отряде Орлова-Денисова было 13 полков (помимо сборного эскадрона лейб-гвардии Казачьего полка и Черноморской сотни). Но в состав отряда он ошибочно включил Симферопольский конно-татарский полк. В наградных документах было указано только, что при бригаде полковника В.А. Сысоева (Сысоева 3-го) в «охотниках» следовал командир Симферопольского конно-татарского полка подполковник князь К.М. Балатук, остававшийся по болезни в Тарутинском лагере. Сам Симферопольский конно-татарский полк в это время находился в отряде И.Е. Ефремова. (РГВИА, ф. 103, оп.208а, св.0, д.6, л.6 об.; Кутузов. 4.2. С. 11–12, 72; Васильев. С.62).


[Закрыть], 20-го егерского полка, Донской конно-артиллерийской роты № 2, четырех полков 1-го кавалерийского корпуса (лейб-гвардии Гусарский, Уланский, Драгунский и Нежинский драгунский) и шести орудий роты конной артиллерии № 2.

В авангарде второй колонны следовал 48-й егерский полк и 4 орудия легкой роты № 8, за ними двигались пехотные полки 2-го корпуса. 4-й егерский полк присоединился к корпусу на левой стороне р. Нары. За 2-м корпусом шел 3-й пехотный корпус, легкая № 33, батарейные № 4 и № 3, и две конно-артиллерийские роты. Третья колонна состояла из 4-го пехотного корпуса и батарейной роты № 23.

Вслед за колоннами, назначенными для атаки левого фланга противника, следовали войска, определенные для действия в центре и на левом фланге. Центральную колонну составлял 6-й пехотный корпус с легкой и батарейной ротами. Следующую – 7-й и 8-й корпуса, при двух легких и батарейных ротах. Последними двигались части, назначенные в резерв, – 5-й пехотный корпус, 1-я и 2-я кирасирские дивизии, резервная артиллерия. Помимо перечисленных артиллерийских частей при пехотных полках находились артиллерийские дивизионы легких рот (4 орудия, по 2 на батальон), которые были им приданы приказом Кутузова от 18 сентября[295]295
  Кутузов. 4.1. С.242; Радожицкий. С. 177.


[Закрыть]. Авангард под командованием генерала от инфантерии Милорадовича оставался на прежнем месте. Он состоял из нескольких батальонов егерей, 2-го, 3-го и 4-го кавалерийских корпусов, 8 орудий Донской конно-артиллерийской роты № 1 и двух рот конной артиллерии, которые по диспозиции должны были быть приданы кавалерийским корпусам. Кроме того, был сформирован отдельный отряд, находившийся по командованием прикомандированного к авангарду генерал-лейтенанта князя С.Н. Долгорукова, в составе двух гренадерских и трех егерских полков[296]296
  РГВИА, ф. ЮЗ, оп.208а, св.0, д.6, л.4-59; ВУА Т. 19. С.З, 123; Кутузов. 4.2. С.7; Известия. С. 152; Беннигсен. № 9. С. 519–520; Дурново. С. 96–97; Глинка 2. Кн.11. С.34; Бутурлин 2. 4.2. С. 25–27; Толь. С. 201–202; Васильев. С.55, 62.


[Закрыть]. В него, вероятно, были включены егеря, находившиеся при авангарде. Этот отряд предположительно состоял из полков 7-го и 8-го пехотных корпусов: одной бригады 2-й гренадерской дивизии, 5-го, 6-го и 49-го егерских полков. В составе назначенных для действия против неприятеля войск был, возможно, и 1-й конный казачий полк Тульского ополчения. 4 сотни этого полка были направлены в десятых числах октября к авангарду «не на службу, а для навычки с старыми казаками», а остальные 5 сотен оставались в ведении начальника кавалерии Уварова[297]297
  ВУА Т. 19. С.2; Кузнецов О.Ю. Конные полки Тульского ополчения в событиях 1812 г. (Частные иллюстрации общей проблемы) // Калужская губерния на II этапе Отечественной войны 1812 г. Малоярославец, 1998. С.69, 70.


[Закрыть]. Помимо этого, 18 октября на левый фланг русских войск была выдвинута прибывшая в этот день бригада донского ополчения Усть-Медведицкого начальства под командованием генерал-майора Д.Е. Грекова 1-го в составе донских казачьих полков Грекова 1-го, Попова 3-го и Ребрикова 3-го. Из них непосредственно в сражении приняла участие лишь сотня охотников полка Грекова 1-го[298]298
  РГВИА, ф. ЮЗ, оп.208а, св.0, д.6, л.9; Донские казаки в 1812 г.: Сборник документов об участии Донского казачества в Отечественной войне 1812 г. Ростов н/Д. 1954. С. 188–189, 191–192.


[Закрыть].

Можно заметить, что фактическое распределение сил перед атакой не совпадало с утвержденной диспозицией: изменился состав приданной корпусам артиллерии, появился отдельный отряд под командованием Долгорукова. Следовательно, в принятый ранее план были внесены изменения, которые не нашли отражения в документах Главной квартиры. Вероятно, они проводились путем отдания конкретных приказов отдельным начальникам, которые могли производиться и в устной форме[299]299
  М.И. Богданович со ссылкой на Журнал принца Евгения Вюртембергского приводит приказ Беннигсена к войскам правого фланга. Однако, показанное в нем распределение войск и поставленные им задачи противоречат не только диспозиции, рапортам о сражении, запискам Беннигсена, но и воспоминаниям самого Евгения Вюрембергского (Богданович. Т.2. С.476).


[Закрыть]. Необходимо также отметить, что распределение войск и особенно артиллерии не могло происходить без ведома главнокомандующего, который должен был санкционировать все эти отступления от диспозиции. Тогда же, возможно, произошло и изменение стоявших перед войсками задач. Находившийся при 4-м кавалерийском корпусе подпоручик квартирмейстерской части Бутурлин в своих воспоминаниях отмечал: «Мы имели приказание произвести фальшивые атаки в момент, когда начнется настоящая, с целью отвлечь внимание неприятеля, а когда он начнет отступать, то следовать за ним, не завязывая с своей стороны серьезного дела»[300]300
  Бутурлин 1. № 11. С. 199.


[Закрыть]. Это свидетельство позволяет предположить, что по новому плану войскам левого фланга и центра отводилась вспомогательная роль, а основной удар должны были нанести подчиненные Беннигсену части. Тем самым отменялся предусмотренный диспозицией обход левого фланга противника с одновременным нанесением мощного фронтального удара на его центр. Возможно, в свете этих перемен и был создан для поддержки кавалерии отряд Долгорукова. Следовательно, к началу атаки уже произошло отступление от утвержденной главнокомандующим и доставленной к войскам диспозиции, буквальное исполнение которой, как видно, не входило в планы Кутузова.

Войска, назначенные для нападения на отряд Мюрата, следовали к местам своего назначения с соблюдением самых строгих мер предосторожности. Поручик 11-й артиллерийской бригады И.Т. Радожицкий, находившийся при 4-м пехотном корпусе, вспоминал: «Ночь была не очень темная, хотя и с облачным небом; погода сухая, но земля влажная, так что войска шли по ней без всякого стука: даже не слышно было колес под артиллерией. Все шли очень осторожно: никто не смел курить трубки, высекать кремнем огня, кашлять, и ежели надобно было говорить, то говорили шепотом, лошадей удерживали от ржанья, словом, все приняло вид таинственного предприятия. Таким образом шли мы во всю ночь, и сон не смел прикасаться к веждам нашим: все заняты были предстоящим. Небо от бивачных огней неприятеля покрылось светлым заревом и показывало нам места его расположения. Мы оставили огни влево за лесом и к 4-м часам утра обошли неприятеля. 4-й корпус, подошед к лесу до назначенного места, повернул влево, и стал в сомкнутых колоннах; егеря вышли вперед»[301]301
  Радожицкий. С.220.


[Закрыть].

Части, определенные для действия в центре и на левом фланге, согласно диспозиции должны были переправляться через реку Нару у Тарутина по двум мостам. Однако, по свидетельствам находившихся в 6-м и 5-м корпусах офицеров – подпоручика 7-й артиллерийской бригады Митаревского и поручика лейб-гвардии Измайловского полка Симанского – войска переправлялись с большими затруднениями по одному мосту. Так, у Митаревского на нем провалился зарядный ящик, за что он получил выговор от начальника 7-й пехотной дивизии П.М. Капцевича[302]302
  Митаревский. С.119.


[Закрыть]. 5-й корпус, переходивший реку одним из последних, встретил еще большие неудобства. «Один узкий мост, – пишет Симанский, – крутые по обе стороны берега, от дождя сделавшиеся по глинистой земле не всходимыми; но с помощью русских мужиков, пособляющих нашим солдатам, помощью копий и пик всходить на оные мы скоро переправились»[303]303
  Симанский. С. 131.


[Закрыть].

Русская кавалерия. Фрагмент. Н.х. 1-я четверть XIX в.

«Когда, – вспоминает Митаревский, – перешли мост и двинулись вперед, то приказано было соблюдать тишину и не высекать огня из трубок. Приблизившись к своим ведетам, остановились подле леска, находившегося на правой стороне от нас. Лошадям задали корму, люди поели и расположились ночевать. Пехотные составили ружья в козлы, полегли как шли, в колоннах, один подле другого; мы тоже расположились как попало. Погода была хорошая, но холодноватая, особенно к утру, и мы порядочно продрогли»[304]304
  Митаревский. С. 119.


[Закрыть]. Подобную картину движения рисует и Симанский: «Переправясь, мы шли очень скоро, с нами шли также и прочие корпуса и кавалерия также, наконец корпус остановился и оставался долгое время так. Солдаты, составя ружья, лежали. Я спал также вместе с Шамшевым, друг на дружке лежав, потом, уснув немного, я, отошед, взял клочок сена и уснул между взводами покойно»[305]305
  Симанский. С. 131–132.


[Закрыть].

К движению 5-го корпуса на исходную позицию относится, вероятно, рассказ квартирмейстерского офицера А.Н. Муравьева об анекдотическом происшествии, случившемся «с глуховатым командиром гвардейского корпуса» Н.И. Лавровым. «На походе к неприятелю, – пишет Муравьев, – сделан был гвардии привал, и Лавров громко прокричал: „Ложись!“ – Все легли. Вдруг из авангарда скачет маркитантская повозка, и трепещущий в ней маркитант кричал во все горло: „Сторонись! Сторонись!“ – Глухому командиру послышалось: „Становись“, и он прокомандовал: „Становись!“ Весь корпус встал в ружье. Прошло с полчаса, и, видя, что к такой тревоге нет причин, Лавров спросил у адъютанта: „Кто прокричал становись?“ и получил в ответ, что маркитант кричал: „сторонись!“ „Слышу, что адъютант, – да чей адъютант?“. Ему подтвердили, что не адъютант, а маркитант. На это смущенный Лавров воскликнул: „Так бы ты и говорил. Ложись!“, и все опять легли»[306]306
  Муравьев А.Н. С.207.


[Закрыть].

Ночное движение войск позволило скрытно приблизиться к неприятельскому лагерю. В направленных писателю П.П. Свиньину воспоминаниях Коновницын писал: «5 (17) октября представить можно у Тарутина на правом фланге в вечернее время всю почти армию, переходящую через мост, а в позиции весь лагерь был освящен огнями, дабы скрыть движения ея от неприятеля. Войска Беннигсеновой команды, переправясь, расположились в колоннах при самой почти неприятельской цепи и там имели ночлег. Случай сей покажется верно иностранцам, а паче французам, невероятным»[307]307
  Коновницын. С. 129.


[Закрыть]. Однако только центральные и левофланговые колонны, несмотря на встретившиеся во время переправы затруднения, достигли назначенных им мест своевременно и могли спокойно отдыхать, дожидаясь рассвета. Иначе обстояло дело с войсками правого фланга. Они двигались в течение почти всей ночи и не все корпуса сумели заблаговременно прибыть к назначенным местам. Поэтому находившиеся под командованием Беннигсена части должны были практически без передышки вступить в дело.

По диспозиции войскам предписывалось занять свои места к 4 часам утра и на рассвете нанести удар по лагерю противника. 4-й корпус, как свидетельствует Радожицкий, прибыл на исходную позицию к назначенному времени и «тут с час времени стояли мы в нетерпении, покуда правее нас прошли 2-й и 3-й корпуса, опоздавшие по ошибке проводника»[308]308
  Радожицкий. С.220.


[Закрыть]. В свою очередь, командующий 4-й пехотной дивизией 2-го корпуса принц Е. Ф. Вюртембергский в своих воспоминаниях отмечал, что «противоречие в приказах замедлило ночной марш 2-го корпуса, и он только тогда достиг назначенного ему места, когда уже совершенно рассвело. 4-й корпус еще не приходил; надобно было его дожидаться»[309]309
  Вюртембергский. С.57.


[Закрыть]. Принимая во внимание то, что 4-й корпус, располагавшийся на левом фланге отряда Беннигсена, должен был пройти наименьшее, по сравнению с другими колоннами, расстояние и опираясь на свидетельство находившегося при нем офицера, можно предположить реальную возможность своевременного прибытия этого корпуса на исходную позицию. О движении 2-го корпуса подробно говорится в рапорте о сражении генерал-лейтенанта З.Д. Олсуфьева[310]310
  Генерал-лейтенант З.Д. Олсуфьев командовал 17-й пехотной дивизией 2-го корпуса. После получения в ходе Тарутинского сражения смертельной раны командиром 2-го корпуса генерал-лейтенантом К.Ф. Багговутом вступил в командование этим корпусом (Энциклопедия. С.519).


[Закрыть] Беннигсену, составленном в октябре 1812 г. В нем указывается, что 2-й корпус, выступив из Тарутинского лагеря в 6 часов вечера, направился к селу Спасскому, где переправился через р. Нару на другой берег. Здесь корпус простоял в полковых дивизионных колоннах до 2-х часов утра. После этого части начали движение по дороге к деревне Тетеринка, но были вновь остановлены «по случаю, что неприятель был в близком расстоянии, а еще не было света, и для того решили дожидаться следующего дня». С рассветом полки продолжили свое движение и с ходу вступил в бой[311]311
  РГВИА, ф. ЮЗ, оп.208а, св.0, д.6, л.59.


[Закрыть]. Как видно, в рапорте прямо не говорится о позднем выходе корпуса на позицию. Вместе с тем, указание на неоднократные его остановки и ожидание «света» косвенно свидетельствуют в пользу того, что в 4 часа утра (т. е. примерно за 2 часа до рассвета) 2-й корпус еще не занял назначенную ему позицию. Это же может быть отнесено и к 3-му корпусу, который следовал в той же колонне. По крайней мере, непосредственные участники событий подтверждают, что 2-й и 3-й корпуса не сумели вовремя занять свои места.

Согласно «Учреждению для управления большой действующей армией», «переходы и движения войск» относились к ведению 2-го отделения квартирмейстерской части[312]312
  ПСЗ. Т.32. № 24975. С.49.


[Закрыть]. Поэтому еще 16 октября для выдвижения колонн из лагеря были специально назначены квартирмейстерские офицеры.

Колонновожатые свиты Е.И.В. по Квартирмейстерской части, 1810–1811 г. из книги «Историческое описание одежды и вооружения…».

При этом, движение войск к исходной позиции происходило при непосредственном участии полковника Толя, исполнявшего должность генерал-квартирмейстера[313]313
  Кутузов. 4.2. С. 8–9, 25.


[Закрыть]. Следовательно, на него и возглавляемую им квартирмейстерскую часть, в первую очередь, ложится ответственность за несвоевременное прибытие к своим местам корпусов, назначенных для обхода левого фланга противника.

К назначенному в диспозиции времени, по всей видимости, прибыла и кавалерийская колонна под командованием Орлова-Денисова. Она расположилась у опушки леса на тропинке, ведущей из села Стремилова в деревню Дмитровскую. Михайловский-Данилевский, опираясь на полученные от Орлова-Денисова сведения, сообщает, что перед рассветом к казакам явился польский унтер-офицер с предложением «если дадут ему конвой, схватить Мюрата, ночевавшего, по его уверению, в деревне позади лагеря, с незначительным караулом. Сто червонцев при успехе, смерть в случае обмана обещаны переметчику»[314]314
  Михайловский-Данилевский 2. 4.3. С.224.


[Закрыть]. С ним был направлен подполковник Греков с двумя казачьими полками: Грекова 18-го и Атаманским. Однако с началом рассвета, когда Орлов-Денисов, выехав из леса на возвышенность, не обнаружил наступающих русских войск, а напротив, увидел оживление в неприятельском лагере, он отдал приказ вернуть казаков и приготовился к атаке.