Текст книги "Тарутинское сражение"

Автор книги: Виталий Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Положение противников

Главные силы русской армии стояли в лагере, расположенном за селом Тарутино на правом берегу реки Нары. На левом берегу находился авангард под командованием Милорадовича, занимавший позицию, которую удалось отстоять в ходе боя при Виньково 4 октября. После приезда Лористона исчезла необходимость держать впереди армии значительное количество войск. Первым в Тарутинский лагерь был направлен 7-й пехотный корпус, а через два-три дня – 8-й пехотный и 1-й кавалерийский[108]108
  Бутурлин 1. № 10. С.220.


[Закрыть]. В авангарде были оставлены 2-й, 3-й и 4-й кавалерийские корпуса, несколько батальонов егерей, конная артиллерия и казаки. Впереди были выставлены аванпосты, подчинявшиеся Корфу, командовавшему 2-м и 3-м кавалерийскими корпусами. Боевые действия были приостановлены и на аванпостах начали происходить мирные встречи между противниками, однако тон их изменился.

Неприятельские офицеры и генералы говорили о необходимости заключения мира, в то время как русские указывали, что война для них только начинается. Об одной из таких бесед, состоявшейся 7 октября между Корфом и командиром 3-го корпуса кавалерийского резерва Лагуссе, в своем дневнике оставил запись Вильсон: «У них зашел разговор о мире. Аманд (Лагуссе – В.Б.) заметил: „Нам и впрямь совсем уже надоела эта война, давайте наши паспорты, и мы удалимся“. – „Ну, уж нет, генерал, вы явились без приглашения, так и уходите, не прощаясь“. – „Очень жаль, – ответствовал француз, – что двум уважающим друг друга народам приходится вести истребительную войну. Мы готовы принести извинения за вторжение и обменяться рукопожатиями на границах“. – „Кажется, вы действительно научились за последнее время уважать нас, – согласился русский генерал, – но сохранится ли сие уважение, если мы позволим вам уйти с оружием в руках?“ – Par bleu! (Черт возьми!) – вздохнул месье Аманд, – вижу, сейчас бесполезно говорить с вами о мире, у нас ничего из этого не выйдет»[109]109
  Вильсон. С.71.


[Закрыть]. Подобным образом происходили встречи Милорадовича с командующим авангардным отрядом маршалом Мюратом, на которых русский генерал разговаривал «в той манере и таком тоне, кои в высшей степени соответствовали достоинству и заслуженной гордости армии»[110]110
  Вильсон. С. 162.


[Закрыть].

Следует отметить, что бездействие авангардных войск не было абсолютным. Если днем серьезных столкновений не происходило, то ночью казаки постоянно тревожили неприятельские аванпосты. Так, Вильсон в письме к Воронцову писал, что сразу после визита Лористона казаки захватили не менее 43 кирасир ночью и 53 – утром[111]111
  Вильсон. С. 162.


[Закрыть]. В Журнале военных действий указывалось, что 9 и 10 октября из авангарда были доставлены 4 военнопленных офицера и 346 рядовых. По рапорту Милорадовича 11 октября записано о нападении казаков на неприятельские пикеты и захвате лошадей. 15 октября из авангарда были присланы 1 офицер и 37 рядовых[112]112
  Кутузов. 4.1. С.401, 409, 435.


[Закрыть]. Таким образом, несмотря на прекращение активных боевых действий, положение на передовой линии, в целом, оставалось напряженным.

Даже Мюрат, хорошо известный в стане неприятеля, в эти «мирные» дни не избегнул опасности нападения. В записках подпоручика квартирмейстерской части А.Н. Муравьева, состоявшего при Милорадовиче, описывается случай, имевший место «около конца сентября» (старый стиль). Мюрат, отделившись от сопровождения, начал демонстративно рассматривать расположение русских войск в подзорную трубу. В негодовании полковник Сысоев вскочил на лошадь и с одной нагайкой помчался к Мюрату, который, увидев казака, поскакал назад, к свой свите. «Сысоев, – пишет Муравьев, – на своем резвом горском коне догонял его, подняв вверх нагайку, которою намеревался ударить его. В этом обоюдном скаковом движении находились они около пяти минут. Картина была восхитительная! Два отважных и храбрых витязя, оба на прекрасных борзых конях совершенно различных пород, но оба чрезвычайно резвые: один витязь – король в великолепной одежде на богато убранном коне – во всю лошадиную мочь ускакивает, другой – в простой казачьей куртке – догоняет его, стоя на стременах и держа над его спиной нагайку, которою чуть было не нанес ему удара, но королевская свита, видя опасность своего повелителя, скоро поспешила подскакать к нему на помощь, и Сысоев один, принужден был остановиться и, мало-помалу весьма тихо отступая, грозил королю нагайкою и ругал его как умел казак по-французски». Через полчаса после этого происшествия к русским аванпостам явился французский генерал и требовал объяснений. Муравьев, разыскивая Милорадовича, оказался в Главном штабе, где по просьбе Кутузова рассказал ему о случившемся. В ответ главнокомандующий распорядился передать Мюрату извинения за то, что «казак, невежда, посмел преследовать его и замахнуться на его величество», а Сысоеву сказать: «если в другой раз представится случай захватить короля (Мюрата – В.Б.), пусть берет его!»[113]113
  Муравьев А.Н. Автобиографические записки // Декабристы: Новые материалы. М., 1955. С.205, 206.


[Закрыть].

О нападении на Мюрата пишет и Сегюр, правда, он указывает, что когда тот появился на аванпостах, казак выстрелил в него. После этого покушения Мюрат потерял доверие к казакам и перестал питать иллюзии на счет своей популярности среди донцов. Более того, как пишет Сегюр, «Мюрат рассердился и заявил Милорадовичу, что перемирие, которое постоянно нарушается, не может считаться существующим, и с этих пор каждый должен заботиться о себе сам»[114]114
  Сегюр. С. 156.


[Закрыть]. Возможно, воспоминания Муравьева и Сегюра относятся к одному эпизоду, случившемуся до 13 октября на аванпостах, просто для сохранения престижа маршала угроза от казачьей нагайки была заменена на более благородную – от вражеской пули.

Русские войска, расположившиеся в Тарутинском лагере на правом берегу реки Нары, получили возможность отдохнуть и увеличить свои силы. В армию прибывали пополнения, в том числе казачьи полки, доставлялось продовольствие и фураж, подвозились боеприпасы и медикаменты. В то время, когда боевые действия между главными силами были приостановлены, широкий размах получила «малая война». Армейские партизанские партии и отдельные отряды, местное население и ополченцы вели активную борьбу в окрестностях Москвы, нападая на транспорты и команды фуражиров, уничтожая группы регулярных войск и мародеров.

Современники тех событий единодушно отмечали, что в период пребывания русских войск в Тарутинском лагере их положение значительно улучшилось. Так, состоявший при Милорадовиче поручик Ф.Н. Глинка вспоминал: «На месте, где было село Тарутино Анны Никитишны Нарышкиной и в окрестностях оного явился новый город, которого граждане – солдаты, а дома – шалаши и землянки. В этом городе есть улицы, площади и рынки. На сих последних изобилие русских краев выставляет все дары свои. Здесь сверх необходимых жизненных припасов можно покупать арбузы, виноград и даже ананасы!.. Тогда как французы едят одну пареную рожь и, как говорят, даже конское мясо! На площадях и рынках тарутинских солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами и водкою. Здесь между покупщиками, между продающими и меняющими, в шумной толпе отдохнувших от трудов воинов, среди их песен и музыки забываешь на минуту и военное время, и обстоятельства, и то, что Россия уже за Нарою!»[115]115
  Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1990. С.84.


[Закрыть]

Мирбах. «Фуражировка» конных егерей в 1812 г.

Подобную же картину в своих воспоминаниях рисует и А.Н. Муравьев: «В это время армия наша усиливалась новыми артиллерийскими припасами и казачьими полками; она снабжалась обильным продовольствием и в сравнении с перенесенными трудами пользовалась даже некоторой роскошью во всех отношениях. Всякий день и весь день была в армии ярмарка. Из Калуги и других южных губерний приезжали торговцы, и хотя все продавалось дорого, так что, например, за один белый хлеб платили по 2 руб. ассигнациями, но все-таки можно было пользоваться этим лакомством, конечно, редким для небогатых офицеров. Музыка играла у нас весь день, французы, напротив, страдали от голода, недостатка фуража и от всяких нужд: они видимо слабели, тревожились со всех сторон нашими партизанами, которые отбивали у них транспорты с порохом и оружием, разбивали и уничтожали приходящие к нему подкрепления и выведывали все как в его лагере, так и в самой Москве»[116]116
  Муравьев А.Н. С.202.


[Закрыть].

О беззаботности лагерной жизни говорит в своем дневнике и поручик лейб-гвардии Семеновского полка А.В. Чичерин. «Уже третий день, – пишет он в записи от 8 октября, – в наш лагерь непрерывно прибывают парламентеры. Идут разговоры о мире; орудий более не слышно; в лагере раздаются песни, играет музыка, прогуливаются любопытные; прекрасная погода и желание лучше ознакомиться с позицией побуждают нас разъезжать верхом по окрестностям. Все исполнено оживления, все дышит весельем, я сам отдался хорошему настроению»[117]117
  Чичерин. С.28.


[Закрыть].

Служивший в 7-й артиллерийской бригаде подпоручик Н.Е. Митаревский вспоминал, что в Тарутинском лагере они «варили суп с говядиной, а больше щи с капустой, свеклою и прочей зеленью; имели жаркое из говядины, а часто и из птиц; варили кашу с маслом и жарили картофель; после обеда курили трубки и читали книги, а к вечеру собирались компанией пить чай»[118]118
  Митаревский. С.101.


[Закрыть].

К середине октября русская армия значительно окрепла. Армейские части были укомплектованы за счет расформированных егерских полков, распределения сводных гренадерских батальонов и прибывшего пополнения. Кавалерийские полки пополнились лошадьми, артиллерия – боеприпасами. К армии был присоединен 1-й конный полк Тульского ополчения. Кроме того, численность иррегулярной конницы увеличилась за счет следовавших с Дона 26 казачьих полков.

Тарутинский лагерь. Худ. А.Ю. Аверьянов. Х.м. 2002 г. Малоярославецкий военно-исторический музей 1812 г.

Тарутинский лагерь. Художники А. Соколов и А. Семенов.

Согласно рапорту от 18 октября 1812 г., «состоящих на лицо, могущих быть в строю и действии людей» в армии было 88386 человек[119]119
  Кутузов. 4.1. С.360.


[Закрыть]. В это число входило 255 штаб-офицеров, 2281 обер-офицер, 74671 нижний чин и 11179 распределенных по частям воинов Московского ополчения.

Из нижних чинов в строю находилось 5090 унтер-офицеров, 51046 старослужащих солдат, 16215 рекрут и 2320 музыкантов. При этом, кавалерия насчитывала 10207 человек, пехота – 68202 и артиллерия – 9977. При армии состояло 620 орудий (216 батарейных, 292 легких и 112 конных). Вместе с тем, в рапорт не были включены казачьи полки (примерно 24 тысячи человек), некоторые армейские части, находившиеся в составе партизанских партий и отдельных отрядов (около 7,6 тысяч), а также воины Смоленского ополчения (не менее 8 тысяч)[120]120
  Шведов С.В. Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 г. // История СССР. 1987. № 4. С. 133–134, 136.


[Закрыть]. Следовательно, общая численность русской армии составляла приблизительно 128 тысяч человек. При этом, в Тарутинском лагере и авангарде находилось не более 120 тысяч человек. По крайней мере, при расчете продовольствия в начале октября общую численность армии полагали равной 120 тысячам[121]121
  Кутузов. 4.1. С.440; 4.2. С.81.


[Закрыть].

Противостоящий главным силам русской армии отряд Мюрата состоял из четырех корпусов кавалерийского резерва, 5-го (польского) армейского корпуса, 2-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса и пехотной дивизии, приданной Молодой гвардии – Вислинского легиона. Свои войска Мюрат расположил перпендикулярно Старой калужской дороге, по обоим берегам реки Чернишни от впадения ее в реку Нару до древни Боковинка (Ильино), и далее по берегам впадавшего в Чернишню ручья Десенки до деревни Тетеринка. Река и ручей, протекавшие в глубоких оврагах, разделяли войска Мюрата на две части. Кроме того, река Чернишня, поворачивавшая у Боковинки почти на девяносто градусов, отделяла от основных сил левый фланг. Впереди этого фланга на расстоянии 1,5–2 км находился Дедневский лес, простиравшийся до деревни Дмитровской. От этой деревни до Спас-Купли тянулся другой лесной массив, нависавший над левым флангом авангарда.

На правом фланге отряда Мюрата располагался 4-й корпус кавалерийского резерва под командованием барона М.В. Латур-Мобура, поставленный на правом берегу Чернишни между рекой Нарой и ручьем Каменкой. Рядом находился 3-й корпус кавалерийского резерва Лагуссе, 3-я легкая дивизия которого стояла на левом берегу Чернишни, а 6-я тяжелая – на правом, у деревни Кузовлево. На левом берегу, вблизи калужской дороги, у сельца Виньково были расположены три полка Вислинского легиона под командованием графа М.М. Клапареда. На правой стороне реки, за деревней Кощева находилась 2-я пехотная дивизия Дюфура. Левее нее стояли 1-я и 5-я тяжелые дивизии 1-го корпуса кавалерийского резерва барона А.Л. Сен-Жермена. Старший вахмистр 2-го кирасирского полка 1-й тяжелой кавалерийской дивизии А. Тирион в своих воспоминаниях отмечал: «Не знаю, куда была направлена наша легко-кавалерийская дивизия, но только в течение трех недель, что мы там (в лагере при Виньково – В.Б.) провели, мы ее ни разу не видели»[122]122
  Тирион. С.31.


[Закрыть]. По данным Мишеля, одна дивизия 1-го корпуса прикрывала деревню Петрово. «Спустя несколько дней, – пишет Мишель, – она соединилась с легкой польской кавалерией»[123]123
  Michel. Р.256.


[Закрыть]. По всей видимости, это и была потерянная Тирионом из поля зрения 1-я дивизия легкой кавалерии, которая квартировала на левом берегу реки Чернишни, вблизи деревни Петрово.

На левом берегу Чернишни, на возвышенности между деревнями Петрово (Ходырево) и Тетеринкой, находились 16-я и 18-я пехотные и легкая кавалерийская дивизии из 5-го польского корпуса Понятовского. На левом фланге отряда был расположен 2-й корпус кавалерийского резерва Себастьяни. Его 2-я легкая и 2-я тяжелая дивизии стояли впереди Тетеринки на левой стороне ручья Десенки, а 4-я тяжелая – на правой. По свидетельству Мишеля, Мюрат поместился в селе Рождественном (Рожествено). Этот населенный пункт находится на реке Чернишне вблизи Старой калужской дороги, идущей от Спас-Купли до Виньково. На карте Мишеля Рождественным (Rozestwe) ошибочно назван пункт на правом берегу Чернишни, почти напротив Винькова, который может быть идентифицирован как деревня Кощева. Именно здесь, в центре позиции, надо полагать, и находился штаб Мюрата.

Впереди, на значительном расстоянии от основных сил, тянулась линия аванпостов, занимавших и часть расположенного против Тетеринки леса. Для их усиления был выдвинут 3-й пехотный польский полк 16-й пехотной дивизии под командованием полковника И.А. Блумера. Общая протяженность фронта была более 8 км. При этом, за аванпостами, в первой линии, на левом берегу Чернишни и Десенки находились четыре пехотные, три легкие и одна тяжелая кавалерийские дивизии, а во второй, на правом берегу – одна пехотная, одна легкая и пять тяжелых кавалерийских дивизий[124]124
  Колачковский. С. 58–59; Тирион. С.31; Роос. С.71; Michel. Р.256, Plan de la Bataille de Taroutino; Бутурлин 2. 4.2. С. 23–24; Васильев. С. 53–54.


[Закрыть]. Таким образом, силы Мюрата оказались равномерно распределены по разным сторонам реки и ручья. При этом, на правом берегу была сосредоточена, в основном, тяжелая кавалерия, а пехота и большая часть легкой кавалерии находились в первой линии на левом берегу. Кроме того, на Старой калужской дороге продолжали стоять войска маршала Бессьера в составе 4-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса и сводной бригады гвардейской кавалерии. До 8 октября этот отряд находился на прежнем месте – за лесом, лежащим перед селом Спас-Купля, а затем отошел к Москве, расположившись за рекой Десна[125]125
  Dumonceau. P. 171.


[Закрыть], примерно в 45 км от лагеря Мюрата.

Положение расположенного на биваках, вдали от основных сил Наполеона, отряда Мюрата было достаточно тяжелым. Тирион в своих воспоминаниях назвал это место «голодный лагеры»[126]126
  Тирион. С.31.


[Закрыть]. О недостатке продовольствия и сложности фуражировок можно встретить свидетельства во многих мемуарах тех, кто находился в лагере у реки Чернишни.

А. Адам. Мародеры в окрестностях Москвы, сентябрь 1812 г.

Наиболее яркие картины о положении войск Мюрата оставил в своих воспоминаниях Роос. Он писал: «Рожь, ячмень, гречиху, добытую нами, варили, по большей части, без обработки, до тех пор пока зерна разбухали, лопались и становились мягкими, так что можно было снимать с них шелуху; в зависимости от густоты заварки получалась каша или похлебка. Другую часть ржи мололи каменными или ручными мельницами для приготовления хлеба. Это была тяжелая работа для худых и слабых рук; менялись за ней часто, вместо муки получались лишь мятые зерна, какая-то каша, из которой с таким же трудом приготовляли плотный, тяжелый хлеб… Соли не хватало часто, но в особенности теперь. Поэтому иногда вместо нее употреблялся порох. При варке порох разлагался на свои составные части, так что уголь и сера всплывали черными пятнами и их снимали, селитра же растворялась в похлебке. Посол селитрой бывает острым, едким, неприятным; от него развивается жажда и понос; вот почему пришлось приучаться обходиться совсем без соли. Масла никогда не было; вместо него пускали в ход сало, иногда даже сальные свечи»[127]127
  Роос. С. 72–73.


[Закрыть]. Вместе с тем, питание вюртембергцев и их соседей пруссаков было лучше, чем в других полках. «Когда, – сообщает Роос, – съеден был весь окрестный убойный скот, счастливая случайность представила нам остатки того рогатого скота и овец, которых мы собрали за Неманом. Само собой разумеется, эти медлительные животные, совершившие жарким летом столь длительное путешествие, да еще по странам, где позади нас не осталось никакого пастбища, далеко не представляли собой откормленных на убой быков; это были коровы и овцы, истощенные, словно драные кошки; и все же они пришлись нам очень по вкусу. У нас каждый день резали скотину, тогда как поляки и французы частенько поедали мясо наших дохлых лошадей, валявшихся по лагерю. Даже прислуга короля в конце концов кормилась исключительно кониной. Навар от овечьего и коровьего мяса мы пили, как чай или кофе»[128]128
  Роос. С.73.


[Закрыть].

О положении в лагере у Тетеринки Роос писал: «У нас не было ни шалашей, ни бараков, ни палаток. Несмотря на уже октябрьские ночи все лежали под открытым небом, в конце концов даже на голой земле, ибо соломы не было»[129]129
  Роос. С.77.


[Закрыть]. В лучшем положении были польские части 5-го пехотного корпуса. Находившийся при штабе графа Ш. Лефевра-Денуэтта, командовавшего легкой кавалерийской дивизией 5-го корпуса, капитан К.И.

Колачковский свидетельствовал: «Жили мы в бараках, опущенных фута на два в землю. Крыша из хвороста и дранки обеспечивала нас от дождя. Такой барак был довольно теплым, мы раскладывали в нем огонь, причем дым выходил через отверстие»[130]130
  Колачковский. С.61.


[Закрыть].

Х.В. Фабер дю Фор. Французский карабинер и кирасир. Рисунок с натуры 6 августа 1812 г.

Кроме того, он указывал, что Лефевр-Денуэтт радушно принимал у себя офицеров штаба, поэтому они не имели нужды в пище. Вместе с тем, начальник штаба 16-й пехотной дивизии 5-го корпуса Я. Вейссенгоф свидетельствовал: «Сам князь Иосиф (Понятовский – В.Б.) так бедствовал, что офицеры его штаба искали лучшего стола, где только могли»[131]131
  Вейссенгоф. С.228.


[Закрыть]. Следовательно, при общей для всех войск авангарда неустроенности быта и сложности продовольствования, отдельные части и лица имели возможность жить в лагере с большим комфортом и, в сравнении с другими, лучше питаться.

Не меньшей проблемой было отсутствие в авангарде Мюрата достаточного числа войск. На первом этапе войны полки резервной кавалерии понесли большие боевые и небоевые потери, отчего их состав значительно сократился. Роос, старший врач 3-го вюртембергского конно-егерского полка «Герцог Луис» 2-й легкой кавалерийской дивизии корпуса Себастьяни, свидетельствовал, что в его полку 16 октября было всего 40 человек (34 строевых – 3 штаб-, 6 обер-офицеров, 25 нижних чинов и 6 нестроевых – старший врач, младший врач, лазаретный служитель, 2 полковых кузнеца и денщик)[132]132
  Роос. С.75.


[Закрыть]. В 1-ом сводном уланском прусском полку той же дивизии в строю находилось 54 человека. В каждом из двух карабинерных полков состояло около 200 человек. Из-за малого количества входивших в кавалерийские дивизии частей, их численность сократилась до размера полков. Так, в 1-й легкой кавалерийской дивизии корпуса Сен-Жермена находилось примерно 400 кавалеристов, в 3-й легкой и 6-й тяжелой дивизиях корпуса Лагуссе – всего 700. Из четырех резервных кавалерийских корпусов наибольшее количество людей состояло во 2-м корпусе Себастьяни – примерно 2500, а вся резервная кавалерия в своем составе имела около 6500 человек[133]133
  Васильев. С. 51–52.


[Закрыть]. При этом, как отмечал Колачковский, «французская кавалерия и в особенности кирасиры и карабинеры представляли жалкое зрелище. Их огромные кони облезли, похудели и ослабели, и едва могли возить своих всадников с их тяжелым снаряжением, двигаясь только легкой рысцой». Остальные части авангарда, особенно пехотные, были более многочисленны. Так, в Вислинском легионе было около 3000 человек, во 2-й пехотной дивизии – 2500, в 5-м армейском корпусе – 5500 человек пехоты и 1500 – кавалерии. Следовательно, в авангарде Мюрата было лишь около 19 тысяч человек, и, как заметил Колачковский, занятый «фронт был слишком длинен для наших слабых сил и положение наше на этой позиции было не безопасно». При авангарде находилось 187 орудий, которые, по словам Колачковского, «более отягощали нас на походе, чем помогали нам»[134]134
  Колачковский. С.59, 60.


[Закрыть].

Пересеченная местность, растянутость линии фронта и охватывавший левый фланг лес являлись слабыми местами занятой авангардом позиции. При этом наиболее уязвимым для атаки был левый фланг, на котором располагался корпус Себастьяни. «Все левое крыло, – замечает Колачковский, – как говорится, „висело в воздухе“, то есть не имело никакой верной опоры и было вполне представлено предприимчивости смелого неприятеля»[135]135
  Колачковский. С.58.


[Закрыть].

Опасность расположения своего отряда хорошо сознавал и Мюрат. 10 октября он писал начальнику штаба кавалерийского резерва графу О.Д. Бельяру: «Мое положение ужасно: передо мной – вся неприятельская армия. Части авангарда превращены в ничто: они страдают от голода; нельзя отправлять фуражиров без риска, что их почти наверняка переловят. Не проходит дня, чтобы я не терял таким путем человек 200. Чем все это кончиться? Боюсь сказать императору правду, ибо она огорчит его»[136]136
  Цит. по: Тюлар Ж. Мюрат или пробуждение нации. М., 1993. С.281.


[Закрыть].

П. Бениньи. Карабинер 2-го полка в походной форме Русской кампании 1812 г.

Л.-А. Бертье (1753–1815).

По свидетельству Сегюра, поводом к извещению Наполеона о бедственном положении авангарда стало нападение на Мюрата казака и последовавшее за этим прекращение перемирия[137]137
  Сегюр. С. 156.


[Закрыть].

Коленкур вспоминает, что 14 октября Наполеон сообщил Мюрату о своих планах атаковать войска Кутузова и «в ответ на сообщение короля (Мюрата – В.Б.) о состоянии его кавалерии, о его ежедневных потерях и о трудностях снабжения он (Наполеон – В.Б.) разрешил ежу в ожидании нового маневра расположиться на позициях у Воронова, прикрытых пехотой; но перемирие по молчаливому согласию, которое длилось уже несколько дней, побудило короля… оставаться на своих прежних позициях»[138]138
  Коленкур. С. 180.


[Закрыть].

Действительно, в ответ на представления Мюрата о бедственном положении авангарда начальник Главного штаба Бертье сообщил ему 13 октября, что император признает более выгодной позицию при Вороново. В ней кавалерийский резерв может успешно быть прикрыт пехотой, и если Мюрат согласен с этим, то ему разрешается изменить место расположения авангарда. Вместе с тем, Бертье сообщал, что Наполеон намерен сам в ближайшее время прибыть с армией к Мюрату для возобновления военных действий, поэтому ему необходимо оставаться в занимаемой позиции еще четыре – пять дней. Однако, если он опасается нападения русских или положение вещей не позволит ему избежать значительных потерь, которые он понес в предыдущие дни, то у него есть возможность отойти к Вороново. При этом, Мюрата ставили в известность, что посланный из авангарда в Москву за провиантом транспорт уже завтра, то есть 14 октября, будет отправлен назад[139]139
  Fain. Р.205.


[Закрыть]. 14 октября в 10 часов вечера Бертье снова писал Мюрату. На этот раз он сообщал об эвакуации больных и раненых в Можайск и укреплении Кремля, подчеркивая, что император приступит к действиям только после решения всех вопросов в Москве. Кроме того, Мюрату предлагалось прислать за провиантом в Москву весь имеющийся у него транспорт и высказать свое мнение, насколько занятие войсками авангарда Вороновского дефиле может улучшить его положение[140]140
  Fain. Р. 206–208.


[Закрыть]. Следовательно, Наполеон формально разрешил Мюрату оставить лагерь при Виньково и отойти к Вороново, но, сообщив ему о скором своем прибытии к авангарду и указав на возможность продовольствия войск путем присылки провианта из Москвы, император подталкивал маршала к решению не покидать занятой им позиции. Вероятно поэтому Мюрат, ожидавший со дня на день подхода основных сил и возобновления военных действий, остался в лагере, не подозревая, что в эти самые дни в стане противника началась подготовка к нападению на его отряд. Что касается транспорта с продовольствием, то он прибыл к бедствующему авангарду лишь накануне Тарутинского сражения и, конечно, уже не мог оказать существенной помощи войскам.

Такое положение, когда русская армия с каждым днем набирала силы, а войска Наполеона ослабевали, вполне устраивало главнокомандующего армиями. Михайловский-Данилевский, который, по его словам, в это время «был доверенной особой Кутузова, Коновницына и Толя» и часто «имел счастье находиться при совещаниях их»[141]141
  Михайловский-Данилевский 1. С. 158.


[Закрыть], указывал в своей истории Отечественной войны, что «довольный положением, в какое поставил он французскую армию, князь Кутузов не хотел выводить Наполеона из бездействия, считал полезнее не вызывать на бой, не будить усыпленного в Кремле льва. „Чем долее останется в Москве Наполеон, – говорил князь Кутузов, – тем вернее наша победа“»[142]142
  Михайловский-Данилевский 2. 4.3. С.220.


[Закрыть]. Это мнение главнокомандующего подтверждает в своих записках и бывший при нем с 4 сентября 1812 г. бессменным ординарцем корнет лейб-гвардии Конного полка князь А.Б. Голицын[143]143
  Бородино. С. 76–77.


[Закрыть], который, по словам А.Г. Тартаковского, был в числе офицеров, хорошо ориентировавшихся «в делах русского штаба и боевой обстановке тех лет»[144]144
  Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения. М., 1980. С.222.


[Закрыть]. «Выиграть время, – писал Голицын, – и усыпить, елико можно долее, Наполеона, не тревожа его из Москвы, вот чего добивался Кутузов. Все, что содействовало к цели сей, было им предпочитаемо пустой славе иметь некоторую поверхность над авангардом»[145]145
  Голицын. С.72.


[Закрыть]. Мысль главнокомандующего о том, что поражение неприятельской армии может быть достигнуто простым выигрышем времени, находит подтверждение и в письме от 1 октября его зятя Н.Д. Кудашева к Е.И. Кутузовой. В нем сказано: «Он (Кутузов – В.Б.) твердо уверен в том, что мы весьма скоро увидим, как неприятель не в состоянии будет более драться, потому что дурное время года и недостаток хлеба приводят его в большое уныние»[146]146
  Кутузов. 4.1. С.325.


[Закрыть]. Командовавшему войсками на Санкт-Петербургском направлении П.Х. Витгенштейну сам Кутузов писал 2 октября о своих планах следующее: «Поелику осеннее время наступает, через что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, наиболее с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо разделенные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего, вооружены ополчения Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имеющие все свои направления к поражению неприятеля»[147]147
  Кутузов. 4.1. С. 327–328.


[Закрыть].

В официальной и частной переписке Кутузов неоднократно подчеркивал преимущества своего положения в Тарутинском лагере. Так, в рапорте Александру I от 13 октября 1812 г. он писал: «Вашему императорскому величеству известно, что армия не делает никакого важного движения и что посылают партии для отрезания неприятелю всякого сообщения. Множество пленных и час от часу ослабевающие силы неприятеля суть неоспоримые доказательства, сколь великую пользу таковые отряды производят»[148]148
  Кутузов. 4.1. С.419.


[Закрыть]. Развернутое описание успехов, достигнутых в период пребывания армии в Тарутинском лагере и ведущих к поражению неприятеля, представлено в адресованном жителям России известии из армии от 12 октября 1812 г. Оно начиналось словами: «Армия находится более недели близ села Тарутина на правом берегу реки Нары и, пребывая в совершенном спокойствии, получает от того новые силы», а заканчивалось следующим выводом: «Итак, враги наши везде поражены и они погибают в отдаленных странах Европы в то время, когда, ворвавшись в пределы России, найдут может быть гробы свои в недрах отечества нашего»[149]149
  Кутузов. 4.1. С.405.


[Закрыть]. Этот документ вышел из-под пера Михайловского-Данилевского и был одобрен главнокомандующим[150]150
  Михайловский-Данилевский 1. С. 161–162.


[Закрыть]. В частных письмах к своим родственникам Кутузов также указывал на выгоды «малой войны» при общем бездействии главных сил. Зятю и дочери, М.Ф. и П.М. Толстым, 13 октября 1812 г. он сообщал, что «стоим уже более недели на одном месте и с Наполеоном смотрим друг на друга, – каждый выжидает время. Между тем маленькими частями деремся всякий день и поныне везде удачно»[151]151
  Кутузов. 4.1. С.425.


[Закрыть]. Другой дочери, Е.М. Хитрово, 14 октября Кутузов написал: «Я по-прежнему нахожусь против Наполеона. Мы наблюдаем друг за другом, прощупываем друг друга, но ни один из нас не хочет решительного боя. Между тем, я веду с ним малую войну с большим преимуществом, и не проходит дня без того, чтобы мы не взяли триста человек в плен»[152]152
  Кутузов. 4.1. С.431.


[Закрыть].

Таким образом, свидетельства близких к Кутузову офицеров и его переписка позволяют сделать заключение, что главнокомандующий был вполне удовлетворен сложившимся положением, когда против неприятеля с успехом действовали не главные силы армии, а отдельные отряды и небольшие партии. Поэтому, ожидая пробуждения «усыпленного в Кремле льва», он не стремился самостоятельно возобновлять «большую войну», чтобы его разбудить.

О. Верне. Нападение казаков на французский транспорт в 1812 г.