Текст книги "Без имени (СИ)"

Автор книги: Виталина Кулишева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9.

Будто воздух выбили из лёгких. Внутри так сильно бьётся сердце, не знаю, от радости или страха. Правда в том, что я боюсь Дмитрия, меня пугает его заявление. На протяжении нескольких лет я старалась быть сильной. Изматывающие тренировки и бессонные ночи закалили меня. Если тебя бьют, ты должен бить в ответ. Я не боюсь, что Дмитрий навредит мне физически, меня пугает, что я могу привыкнуть к нему. Сейчас он единственный из Безлицых, к кому у меня нет отвращения или ненависти. Это заставляет задуматься, права ли я в своих намерениях.

После долгого молчания, я собираюсь с мыслями и осторожно целую его в щеку.

– Эта девушка, похоже, не хочет оставлять тебя в покое, – легкий флирт еще никому не вредил.

Дмитрий ухмыляется, он чуть наклоняется в сторону и берет лист, оставленный прислугой на краю кровати.

– Здесь сказано, что после завтрака Элеонора собирает всех у себя в кабинете.

Я начинаю нервничать, вдруг, она как-то узнала, что я связалась с Мятежниками, и теперь заставит рассказать все, что мне известно.

– Думаешь, это насчёт вчерашнего мятежа? – осторожно говорю, пытаясь не вызвать подозрений.

– Иного объяснения не вижу, – он поднимается с кровати, наклоняясь за своей рубашкой. – Нам придётся много работать, чтобы схватить всех. Мы много лет боремся с Мятежниками, но до сих пор не можем дать отпор, тем временем они становятся сильнее.

Дмитрий надевает рубашку, я не могу отвести глаз от его тела.

– Народ недоволен властью Безлицых. Люди боятся, мне кажется, понятно, почему в рядах Мятежниках постоянно пополняется число людей. Они ищут союзников.

– Я тоже во многом не согласен с Советом, а точнее с решениями Элеоноры, но для того, чтобы восстановить земли после войны, нужны средства и люди, которые будут этим заниматься, но если на них не надавить, то никто пальцем не шевельнет, чтобы сделать что-то полезное, – Дмитрий подбирает мою футболку и подает ее мне. – Как бы мне не хотелось и дальше смотреть на тебя в таком виде, вынужден попросить тебя одеться. Я хочу показать тебе кое-что.

Я быстро натягиваю футболку, игнорируя учащенное сердцебиение, вызванное словами Дмитрия. Он смотрит на трость, лежащую в углу, но не поднимает ее. Дмитрий берет меня за запястье и тянет за собой. От его прикосновения кожу приятно покалывает.

– Но ведь необязательно всех скидывать на территорию Чистилища. Эти земли можно использовать иначе.

Мы направляемся в соседнюю комнату, которая является кабинетом Безлицего. От удивления я открываю рот. Высокие шкафы забиты сотнями книг разных размеров и цветов, на многих написано что-то на другом языке. Я подхожу к полкам и вожу пальцами по корешкам.

– Ты все это прочитал? – в моём вопросе скептицизма столько же, сколько жестокости в Марго.

Я достаю одну из ветхих книг в темно-зеленой обложке. Золотыми буквами посередине написаны слова на другом языке, название которого мне неизвестно. Dante Alighieri "La Divina Commedia".

Дмитрий запускает руку в волосы и закатывает глаза.

– О, Боже, конечно, нет. Боюсь, мне жизни не хватит, чтобы прочитать половину всего, что здесь есть.

Я открываю книгу, любуясь незнакомыми буквами и словами.

– Книгу, которую ты держишь в руках, я читал, – мои глаза взметаются к нему.

– Врешь. Здесь все на другом языке. Уверена, что ты не знаешь даже названия и автора.

На лице Дмитрия появляется его характерная ухмылка, в этот момент я понимаю, что ошиблась. После войны у других резерваций, кроме Севера, не осталось своего наследия. Даже язык постепенно вытеснили из употребления.

– Данте Алигьери "ла дивина коммедиа", – от удивления у меня отвисает челюсть. Слова, которые он произносит своим грубым голосом, сейчас звучат как пение, его ухмылка становится ещё заметнее, когда он видит, как сильно округлились мои глаза. – Я учил языки по старым учебникам, которые сохранились здесь.

Я не могу собрать с мыслями. Дмитрий знает другой язык? Один из мёртвых языков, на котором больше никто не говорит? На самом деле таких существуют тысячи, но мне все равно не даёт это покоя. Не в силах сдержать улыбку, с каждым днем Дмитрий удивляет меня все сильнее.

– Это, – начинаю я, – то, что ты только что сказал, звучит красиво.

Безлицый пристально смотрит на меня.

– No, – шепчет он, – sei veramente bella.

Я не знаю, что он сказал, но звучит приятно. От его взгляда у меня краснеют щеки, поэтому я снова обращаю своё внимание на книгу.

– Научишь меня?

Закрываю ее и возвращаю на полку.

– Только если будешь хорошей девочкой, – насмешливо отвечает он. – Подойди, я хочу кое-что показать тебе.

Посередине комнаты находится рабочий стол Дмитрия. Сейчас он абсолютно пуст, за исключением одной детали.

– Смотри, – Дмитрий показывает на карту мира. Она старая, выцветшая, местами рванная. – Это все, что осталось, – Дмитрий указывает на часть территории. – Земли Чистилища заражены. Сейчас уровень радиации там в норме, но мы все равно считаем, что опасно заселять людей туда людей.

– А как же преступники? Они разве не люди?

– На обеспечение тюрем нужны средства, которых у нас нет. Мы даем второй шанс преступникам. Либо отправляем в шахты, либо в поля, все зависит от случая. Только самых опасных отпускаем в Чистилище. Это все миф, будто бы Совет отправляет туда даже тех, кто не платит налоги.

– Но это не отменяет того, что существуют Содержательные дома, где девушки занимаются проституцией.

– Тут ты права, но это лучше, чем умереть на улице. Девушки, которые оказываются там, далеко не невинны, более того Содержательные дома приносят хороший доход.

– Сомневаюсь, я прожила там целый год, знаю, какие могут быть девушки, они вряд ли смогли бы кому-нибудь навредить.

На лице Дмитрия играют желваки, он прикусывает нижнюю губу, размышляя о чем-то.

– Хоть кто-нибудь рассказывал тебе, почему они попали туда? – я задумываюсь, пытаясь вспомнить кого-нибудь, но понимаю, что мне не приходит в голову ни один адекватный ответ.

Спрашивать о том, почему ты оказался в Содержательном доме, было непринято.

– Но ведь ни моя сестра, ни я никого не убивали. Мы не нарушали законов, но тем не менее оказались там, – говорю я

Глаза Дмитрия встречаются с моими, ком в горле перерастает в камень, когда я понимаю, о чем говорит его взгляд.

– Это сделала Элеонора, верно? Она отправила нас Содержательный дом.

Дмитрий молчит в течение нескольких минут. Он садится на край стола, размышляя рассказывать то, что ему известно или нет.

– Изначально, моей женой должна была стать твоя сестра.

Колени подгибаются, я хватаюсь за спинку стула, стараясь удержаться на ногах. Элеонора и раньше говорила, что у нее были планы на Рейчел, но сейчас все, что происходило, обретает смысл.

Моего отца обвинили в том, чего он не совершал. Его взяли под стражу, а нас отправили в Содержательный дом, хотя мы должны были остаться на свободе. Элеонора проверяла нас, она выжидала.

У меня появляется подозрение, что это мама натравила комиссаров на отца, единственное, что я не могу понять, в чем была причина. Мой отец был хорошим человеком, даже, несмотря на то, что лишал нас возможности распоряжаться своими жизнями самостоятельно. Все же он любил нас и никогда не ставил под удар.

– Зачем же тогда Элеонора велела убить Рейчел?

Я поднимаю глаза на Дмитрия в поисках ответа. Он напряжен, вероятно, обдумывает каждую деталь, что ему известна. Дмитрий проводит рукой по волосам, и я ловлю себя на мысли, что мне нравятся какие они мягкие на ощупь. Наконец он подает голос.

– Я неуверен на этот счёт, но, насколько мне известно, твоя сестра была беременна, – в знак подтверждения я киваю, – знаешь, почему девушкам в Содержательных домах это запрещено?

– Они не смогут работать и станут бесполезными, можно сделать аборт, но это довольно тяжёлая процедура.

– Это так, но ещё дело в том, что девушка может родить ребенка с отклонениями из-за того, что Содержательные дома находятся на зараженной земле.

– Ты же сказал, что там относительно безопасно.

– Иногда лучше перестраховаться.

– А как же те девушки, которых выкупают мужчины?

– Скольких девушек при тебе было выкуплено из Содержательного дома?

Ни одной, думаю я.

Дмитрий понимающе качает головой. Несколько минут мы стоим друг напротив друга в полной тишине. Я обдумываю все, что успела узнать за сегодняшнее утро. Информация, о которой я даже не подозревала, отдается эхом у меня в голове. Оказывается, все это время я жила во лжи, только что понимание мира перевернулось и усложнилось. Мне следует узнать, что случилось с отцом, виноват он или его подставили, но Дмитрия об этом спрашивать бессмысленно. Вряд ли Элеонора делилась с ним своими планами.

– Когда ты узнал о Рейчел?

– Прямо перед тем, как мы приехали в Содержательный дом. Представь моё удивление, когда вместо твоей сестры, я увидел тебя, веляющей бедрами на стойке.

Мои щеки вспыхивают, я отвожу взгляд, думая о том, что до сих пор чувствую вкус его губ.

– Мне показалось, что ты тогда расстроился.

Улыбка Дмитрия моментально сползает с его лица, из-за чего мне вдруг становится грустно. Безлицый берет меня за плечи, разворачивает лицом к выходу и подталкивает вперед.

– Да, – рассеянно отвечает он, – идём, нам пора к Элеоноре.

Кабинет Безлицей полностью соответствует своей хозяйке, он пустой. Несмотря на всю красоту архитектуры, комната выглядит скудно. У окна стоит стол с компьютером на нем. Шкафы со стеклянными дверцами, сквозь которые видны стопки книг, папок и бумаг. У окна кресло, в котором удобно устроилась Элеонора, словно королева на троне. Перед ней крепко вцепившись в спинку стула, стоит Марго, а рядом Алекс бьётся в попытках успокоить свою девушку.

Все это кажется мне привычным, я бы даже сказала родным. Каждый раз, когда я нахожусь в одной комнате с этими людьми, происходит одно и то же: Элеонора приказывает делать что-то неприятное для Марго, та с ней препирается, а Алекс мельтишит на заднем плане, пытаясь их успокоить. Мне становится смешно, оттого насколько я была глупа, когда думала, что он тот самый человек, которому можно верить. Сейчас я понимаю, что Алекс ничем не лучше девушек из Содержательного дома. Разница лишь в том, что вторых презирают за их занятия.

Дмитрий молчаливо стоит рядом, на лице у него скучающее выражение. Наши руки соприкасаются, и, несмотря на одежду, между нами будто проходит разряд электрического тока.

– Ты нужна мне здесь, – Элеонора встает с кресла, ударяя руками по столу, отчего клавиатура подпрыгивает.

Марго выпрямляется и замолкает, мне кажется, что из напряжения, повисшего в воздухе, можно натянуть струны. Девушка отводит взгляд от Элеоноры. Она отходит в сторону вместе с Алексом, кидая на нас предостерегающий взгляд. Когда она становится рядом, а на ее лице появляется улыбка, я понимаю, что сейчас она скажет очередную мерзость.

– Выглядите, как два подростка, которых застали за непристойным занятием.

Ответная реакция не заставляет себя ждать, мои щеки вспыхивают.

– Нас за этим занятием застукала прислуга, – невозмутимо отвечает Дмитрий.

Элеонора прочищает горло, в попытке обратить на себя внимание. Я с трудом перевожу взгляд на нее. После разговора с Дмитрием, моя ненависть к ней возросла в несколько раз. Женщина выглядит помятой: под глазами залегли тени, на лице появились новые морщины, а в волосах пролегла седина. Кажется, будто за одну ночь Элеонора постарела на несколько лет.

Она садится, но не говорит до тех пор, пока поочередно не посмотрит на нас. Мне до сих пор не по себе от взгляда ее, – настоящего и вставного, – глаз.

– Вчера был непростой день, – начинает она, – мы все знаем, чьих рук это дело, поэтому не вижу смысла все затягивать. В следующие несколько дней будет проходить расследование, нам удалось схватить несколько людей, которые, вероятно, – слово вероятно она произносит как стопроцентно, – организовали забастовку и связаны с группировкой Мятежников. Посмотрим, что нам удастся выяснить. После мы проведем суд над теми, кто причастен ко вчерашним буйствам.

Элеонора переводит дыхание.

– Евгения, и, Дмитрий, – она по очереди смотрит на нас. Выглядит так, словно может видеть нас насквозь, из-за этого внутри разрастается огромная дыра, высасывающая все положительные эмоции. Мне хочется взять Дмитрия за руку, но все же я не решаюсь этого сделать. – На время расследования вы поедете в Чистилище за сбором средств.

Наверное, это первый раз, когда мне не хочется ей возразить. В этой поездке я нахожу привлекательную перспективу забыть о существовании этих людей.

– Когда нам выезжать? – спрашивает Дмитрий, я перевожу взгляд на него, чувствуя нарастающее напряжение с его стороны.

– Завтра с утра. Доберетесь до Пограничного пункта на поезде, а оттуда отправитесь на машине. Так будет безопаснее, мне бы не хотелось, чтобы на вас напали Мятежники, как во время прошлого визита в Чистилище, – у меня сосёт под ложечкой от воспоминаний, меня по сей день преследуют мертвецы в кошмарах.

Немного поразмыслив, я прихожу к выводу, что сегодня мне нужно встретиться с Мятежниками.

– Могу я выйти в город сегодня?

Элеонора поджимает губы и сощуривает глаза. Проходит несколько минут, прежде чем она отвечает.

– Не думаю, что это хорошая идея. Если тебе что-то нужно, можешь попросить Софью, она регулярно выходит на рынок, – мне становится интересно, женщина не отпускает меня, потому что беспокоится обо мне или, попросту, не доверяет.

Несмотря на ее отказ, у меня появляется идея. Пока Элеонора вводит Дмитрия в курс дела, я начинаю обдумывать полученную информацию. За такой короткий промежуток времени, мне удалось многое узнать, не только детали негласной войны за власть между Мятежниками и Безлицыми, но кое-что, касающееся лично меня.

Когда, наконец, Элеонора заканчивает, мы покидаем кабинет вместе с Дмитрием. Я чувствую исходящее от него беспокойство, но ничего не могу с собой поделать. Улыбка появляется на моих губах, и я не уверена, это из-за хороших новостей или Безлицего, идущего рядом.

Глава 10.

Дмитрий говорит, что ему нужно отдохнуть после бессонной ночи, затем целует меня, едва касаясь губами, и уходит в свою комнату. Дух захватывает от его прикосновений, но я мотаю головой, чтобы прогнать это чувство.

Я направляюсь в свою комнату, где надеваю верхнюю одежду, а затем спускаюсь в кухню. Найти Софью не составляет труда. Женщина сидит на стуле за стойкой, потягивая чай. Она и ещё несколько прислуг о чем-то шепчутся, вполне вероятно, что о Безлицых. Женщины так увлечены разговором, что не замечают меня, стоящую в дверном проеме.

– Все мы совершали ошибки в молодости, – говорит Софья, – но, прежде чем что-то делать, нужно думать головой. Надя должна была понимать, что ее интрижка с Дмитрием ничем хорошим не кончится.

Другая женщина, скрестив ноги, пожимает плечами.

– Кто же знал, что у него есть невеста.

– Свалилась, как снег на голову, – недовольно фыркает третья.

Я непроизвольно закатываю глаза, а затем, пока не успела услышать про себя что-нибудь неприятное, прочищаю горло, чтобы привлечь внимание.

Женщины одновременно поворачиваются ко мне, читаю испуг в их глазах. Наверняка прикидывают, могла ли я их слышать. Софья первая нарушает молчание.

– Госпожа Гриневская, – ее голос теряет прежнюю уверенность, с которой она перемывала людям косточки, – вам что-то нужно?

Женщины нервно переглядываются, ненужно читать мысли, чтобы понять, о чем они думают. Я подзываю Софью к себе, не хочу, чтобы другие подслушивали, хотя уверена, что после моего ухода женщины вернутся к сплетням. По правде говоря, их болтовня меня мало волнует, сейчас я лишь волнуюсь, что не смогу встретиться с Мятежниками до своего отъезда.

Я натягиваю беспечную улыбку, надеясь, что сегодня у меня все получится.

– Софья, я пришла по личному вопросу, – женщина прищуривается. – Мне нужно выйти в город, у меня назначена встреча с молодым человеком, – в глазах Софьи вспыхивает интерес, – я бы не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом, – я делаю небольшую паузу, давая ей возможность обдумать полученную информацию. – Могу я рассчитывать на тебя?

Женщина подозрительно косится на меня, ее пристальный взгляд меня смешит, и я с трудом сдерживаюсь.

– Что от меня требуется? – наконец, кивает Софья в знак согласия.

Я облегченно вздыхаю, наклоняюсь вперёд и, заговорчески, шепчу:

– Мне нужен твой электронный пропуск.

– Вы хотите пройти под моим именем, верно? Так никто не заметит, что вы покинули здание, – она отстраняется и, понимающе, качает головой.

– Именно, – за исключением камер, но, не думаю, что Элеонора целыми днями сидит и пялится в монитор, дабы увидеть, кто и что делает во дворце.

Женщина хмурится.

– Хорошо, – она вытаскивает пластиковую карту из передника и протягивает ее мне, но прежде чем я успеваю ее взять, Софья ставит условие, – за это я хочу взять отгул.

Поскольку мы с Дмитрием уедем завтра, мне не понадобится Софья еще несколько дней.

– Можешь взять три, – говорю я, чем застаю ее врасплох.

Я забираю карту, разворачиваюсь спиной и слышу, как прислуга презрительно фыркает.

– Должно быть, это очень хороший молодой человек, – я чувствую, как ее взгляд прожигает дыру в моей спине. Похоже, сейчас прислуга будет мысленно воображать моего любовника. Он высокий, крепкий, но неприятен на вид, любит делать больно всем вокруг, а имя его Месть.

– Ты не представляешь насколько, – отвечаю беззаботно.

Я натягиваю капюшон и покидаю кухню.

Выйти в город оказывается совсем несложно. Когда я прохожу через задние ворота, у меня никто не спрашивает мое имя или заглядывает в лицо, я просто провожу картой по электронному замку, и ворота открываются. Все время, что я иду по тротуару, отдаляясь от здания, борюсь с желанием оглянуться. Вдруг охрана следует за мной.

Я жду, что меня схватят и потащат обратно, а Элеонора скажет, что знает о моей связи с Мятежниками, но ничего не происходит, поэтому я просто иду, постепенно ускоряя шаг. Люди держатся в стороне от резиденции Безлицых после вчерашнего бунта. На асфальте до сих пор видны следы борьбы. От вида крови, смешанной с грязью, тошнота подкатывает к горлу. Я делаю глубокий вдох, заставляя себя отвлечься.

До ближайшей остановки дохожу быстро. Люди стоят в ожидании автобуса, этому я запросто теряюсь в этой толпе. Через несколько минут подходит нужный. Двери открываются, и народ, расталкивая друг друга, пробирается внутрь. Я захожу последняя, меня практически прижимает дверьми.

В последний раз, когда я ездила на автобусе, училась в одиннадцатом классе. Я так добиралась до школы каждое утро. Это было до того, как мой мир перевернулся с ног на голову. Я чувствую приятную пульсирующую боль в области сердца. Ностальгия разливается по телу вместе со светлой грустью. Скучаю по тем беззаботным дням, когда приходилось переживать из-за домашней работы. Сейчас мне кажется, словно моя жизнь непросто осталась в прошлом, а будто ее не было вовсе.

Автобус медленно едет, лавируя между машинами. Людям еле удаётся стоять на месте, все так тесно прижаты друг к другу, что нечем вздохнуть. Приятный женский голос объявляет остановку, двери открываются, и я быстро выбегаю наружу.

Я дохожу до пешеходного перехода как раз, когда светофор загорается зелёным, и машины вновь возобновляют движение. В это мгновение я думаю о том, чтобы не переходить дорогу, не встречаться с Мятежниками и забыть о Безлицых. Я не хочу возвращаться обратно и не желаю двигаться вперёд. Если бы можно было взять и свернуть с этого пути, по которому я иду непременно бы так и сделала, но чувство вины перед сестрой так глубоко засело у меня внутри, что, зачастую, я чувствую, как оно растекается по моим венам вместе с кровью.

Для машин загорается красный, для меня – зелёный. Прежде чем успеваю передумать, делаю шаг вперёд.

Рынок нахожу быстро, что приятно удивляет. Здесь много людей, поэтому я не беспокоюсь, что могу неожиданно наткнуться на кого-нибудь. То и дело продавцы хватают меня за руку, дабы привлечь внимание к своим товарам, чтобы протиснуться через гущу людей, приходится толкаться. Если бы Ева была на моём месте, она бормотала бы извинения и подходила к каждой палатке, в которую приставучие продавцы смогли ее втянуть. Евгения внутри меня прокладывает дорогу вперёд, расталкивая всех вокруг, с невозмутимым выражением лица.

Я прохожу целый ряд палаток с одеждой. Вид многочисленных вешалок, свитеров и брюк начинает надоедать. Я заворачиваю направо, проходя мимо десятков других точно таких же палаток. От мысли, что я могу потеряться в этом вещевом хаосе, становится не по себе.

Спустя несколько рядов, я начинаю нервничать. Мои поиски не приводят к находке. Среди лиц продавцов я не узнаю ни одного. Решив, что нужно вернуться обратно, я поворачиваюсь, готовая идти. Кто-то проносится мимо с такой силой, что мне с трудом удаётся устоять на ногах.

– Эй! – мой крик теряется в шуме так же хорошо, как маленький воришка с моей сумкой.

Подобно урагану кидаюсь вперёд, разметая толпу у себя на пути, в то время как мальчишка с лёгкостью пробегает мимо людей. Видимо, ему это не в первой.

Глупо ожидать от него повиновения, но я все равно выкрикиваю:

– Стой!

Женщина рядом взвизгивает, когда я отталкиваю ее с дороги. Она начинает махать сумкой, пытаясь ударить меня, но я удаляюсь достаточно, чтобы только слышать ругательства в свой адрес. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не преследует ли меня женщина, из-за чего врезаюсь в манекены и продавца.

Он падает на манекены, хватаясь руками за воздух. Одежда испорчена, грязь повсюду. Мужчина смотрит на меня, как на врага народа. У меня вспыхивают щеки, я понимаю, что должна помочь ему подняться, но я делаю то, чего сама от себя не ожидаю.

Сбегаю.

Я срываюсь с места, ища в толпе вора. Поначалу те, кто находится рядом, расступаются, но затем, я скрываюсь среди людей, надеясь, что продавец не погнался за мной. Мальчишка заворачивает за угол, я теряю его на несколько мгновений из виду, но, когда добегаю до конца ряда, меня ударяет что-то тяжелое. Удар выбивает воздух из легких, мне с трудом удается устоять на ногах.

– Не нужно наводить панику, – шипит знакомый голос мне на ухо.

Никита дергает меня за рукав, чтобы я выпрямилась. Черные пятна маячат перед глазами, я делаю глубокий вдох и закрываю глаза на пару секунд, чтобы успокоиться и прийти в себя.

– Комиссары патрулируют территорию рынка, – отвращение в его голосе дает понять, насколько ему было сложно сдержаться, чтобы не ударить меня снова. – Нам не нужны проблемы.

Злость во мне кипит, как вода при ста градусах. Мы союзники, но то, как Мятежники обращаются со мной, заставляет меня задуматься о моих действиях. Они ненавидят Безлицых, и, несмотря на мои заверения, считают одной из них. Глупо это отрицать, но все внутри меня кричит отказаться от сотрудничества с ними, вот только обратного пути нет. Мне не нравится, что я слишком часто сомневаюсь в решениях, которые принимаю. Я теряю ту уверенность, с которой приехала в Столицу.

Поднимаю глаза на молодого человека, Никита в своей грязной, наполовину порванной одежде напоминает мне каннибалов из Чистилища. Различия лишь в том, что Мятежник не питается человечиной, хотя я не уверена в этом на сто процентов.

Он кидает мне сумку с такой силой, что мне хочется его ударить.

– Зачем пришла?

Отвечаю не сразу. Не потому, что мне тяжело дышать после бега или удара, а скорее из вредности. Никита сощуривает глаза, посылая в меня молнии. Я медленно расправляю ремешок, а затем закидываю сумку через плечо.

– Дела плохи, Элеонора отправляет меня и Дмитрия в Чистилище за сбором денег, в то время здесь, в Столице, будет идти следствие. Были схвачены люди, не знаю, имеют ли они к вам отношение или им просто не повезло попасться, но скорее всего их будут пытать, чтобы узнать правду о вас, – лицо Никиты ничего не выражает, словно я говорю ему какую-то устоявшую истину, вроде того, что Земля вертится вокруг Солнца, или, что снег не выпадает летом. По крайней мере, не в Южной резервации.

Он скрещивает руки на уровне груди, вместо ответа, до меня доносится лишь фырканье.

– Это все? – повышаю голос, не думая о том, что могу привлечь нежеланное внимание посетителей. – Я проделала такой путь, рискуя быть пойманной военными и комиссарами, чтобы в ответ на мои новости ты просто фыркнул?

Никита не сводит с меня пристального взгляда. Его обеспокоенность выдают поджатые губы.

– Ты в курсе, как Безлицые добиваются поставленных целей? – он не отвечает, и я нахожу в себе смелость подойти ближе. – Умереть проще, чем вытерпеть то, что они будут делать с ними. Я не уверена, что хоть кто-то из пойманных людей, виновных или нет, доживет до суда, – я выплевываю ему в лицо правду именно такой, какой она и является.

Жестокой – да.

Болезненной – да.

Но не приукрашенной. Это я поняла, когда увидела, как Марго нажала на курок. Когда услышала звук выстрела, смешанный с собственным криком. Когда тело маленькой девочки обмякло, а кровь растеклась по бетонному полу.

Я разворачиваюсь на каблуках, готовая уйти, но как только выхожу из-за угла, до меня доносятся крики:

– Вон она! – в центре ряда, между палатками стоит мужчина, по колено измазанный грязью, он указывает перепачканным пальцем дрожащей руки прямо на меня. – Это она испортила мой товар!

Несколько мужчин в форме поворачивают головы в мою сторону. Комиссары. Я чувствую, как у меня немеют конечности. Попалась. Кажется, словно время останавливается, а я наблюдаю за происходящим со стороны.

Комиссары на долю секунды замирают, оценивая ситуацию. У меня расширяются глаза, и перехватывает дыхание от напряжения, скопившегося в воздухе.

Никита дергает меня за руку, тем самым вновь заставляя меня оживиться.

– За мной, – его слова эхом отдаются у меня в голове.

Ему не приходится повторять дважды, я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бросаюсь вслед за Мятежником. Он скрывается за углом, ныряя вглубь соседнего ряда. Двигается быстро и плавно, как маленький воришка, разница лишь в том, что он совсем непохож на ребёнка, а поэтому затеряться в толпе, гораздо сложнее. В памяти всплывают воспоминания нашей первой встречи с ним, мне кажется, будто я вновь могу почувствовать удары, которые он мне нанес. Техника боя, порой, подводит его, но скорость и сила все с лихвой восполняют.

– Прочь! – выкрикивают комиссары, отталкивая покупателей в стороны.

Один из них достаёт пистолет и среди людей поднимается больший шум. Одни женщины хватаются за свои сумки, прижимая ценности к груди, другие находят укрытие за спинами мужчин. Приказы комиссаров теряются в коллективном, испуганном вздохе. Никита, в отличие от меня, предпочитает не оборачиваться, я бегу за ним, разглядывая каждую деталь в его одежде, и отмечают все, что в дальнейшем сможет мне помочь противостоять ему, если это понадобится. Мы можем не знать, что нас ждёт, поэтому, никогда нельзя терять бдительность и забывать об осторожности. К сожалению, грань между другом и врагом такая же прозрачная, как между ненавистью и любовью. Невозможно определить точно, стоит ли перед тобой возлюбленный или соперник, готовый в любой подходящий момент воткнуть тебе нож в спину. Лучше полагаться только на себя.

Впереди людей становится меньше, только приглядевшись, я понимаю из-за чего. Ряд заканчивается стеной, а прохода между палатками нет. Мы в тупике.

Я борюсь с желанием вступить в схватку с комиссарами, понимая, что это принесёт мне неприятности. Я могу справиться с двумя, но к тому моменту, как покончу с ними, прибудут другие. Никита уверенно ускоряется, я следую его примеру, надеясь, что не пожалею об этом. До стены остаётся меньше пятнадцати метров, я только молюсь о том, чтобы не слиться с выпячивающими кирпичами в болезненном поцелуе.

Мятежник сокращает расстояние между ним и стеной в считанные секунды. Он подпрыгивает, цепляясь за край стены, помогает себе ногами, отталкиваясь от торчащих кирпичей. Мне кажется, будто я слышу, как крошатся красные камни под его ботинками. Никита взбирается на стену, и, не оборачиваясь, прыгает.

Я предпочитаю не задумываться и проделываю тоже самое. Благодаря подготовке, действую быстро и слаженно, словно всю жизнь только эти и занимаюсь.

– Я буду стрелять, – доносится голос комиссара за спиной.

Я замираю на месте.

– Подними руки вверх и повернись лицом.

Я медленно поднимаю руки вверх.

– У меня нет оружия, – кидаю предупреждение через плечо.

– Разворачивайся медленно, – в его голосе я разбираю нотки неуверенности.

Он боится, что я могу быть опасна, решаю воспользоваться этим. Я чуть сгибаю ноги, и прежде, чем комиссары понимают, что я собираюсь сделать, я лечу вниз.

Чувство полёта пропадает так же быстро, как в нос ударяет отвратительный запах отходов. Я приземляюсь прямо в мусорный бак.

– Пригнись, – приказывает Никита.

Он толкает меня вниз. Я лишь успеваю сделать глубокий вдох, как крышка бака закрывается надо мной, и все погружается во тьму.

Слышу, как шаги Никиты отдаляются, а затем прямо у моей головы раздаётся оглушительный удар. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. Закрываю уши руками, скрючившись от ужасного металлического скрежета. Кажется, словно я нахожусь в огромном барабане, по которому бьют несколько десятков рук.

– Куда они делись? – один из комиссаров спрыгивает с бака на землю, другой прыгает со стены и приземляется прямо над моим животом.

Металлическая крышка еле заметно прогибается.

– Туда, – скорее всего он указывает пальцем куда-то в сторону или кивает головой.

Стоящий на баке спускается вниз, следуя за напарником. Звуки хлюпающих луж и грязи дают знать, что они отдаляются. Я не тороплюсь покидать бак, потому как комиссары могут вернуться в любой момент, а незнание местности не позволит мне скрыться от них. Я зажимаю нос рукой, заставляя себя дышать через рот, вследствие чего появляется привкус картонных коробок и пропавшей пищи. К такому нас не готовили. В лагере проводили уроки по мусорологии, но там приходилось копаться в мусоре, а не скрываться в нем.

Спустя вечность среди отходов, а на деле – триста двадцать семь секунд личного ада, я прислушиваюсь. Приближающиеся шаги и сбивчивое дыхание. Один человек.

Либо это комиссар, либо Мятежник, взявший на себя ответственность за моё времяпровождение внутри мусорного бака.

Крышка поднимается, сквозь дыру свет бьёт в глаза, несмотря на то, что на улице пасмурно, я чувствую, солнечные лучи, растекающиеся под кожей. Чужая рука ложится мне на плечо и сжимает его, вытаскивая наружу. Я отталкиваю его от себя, задыхаясь в безудержном кашле.

– Ты позеленела, – ухмыляется Никита, он подходит ко мне, вытаскивая из моих волос картофельные очистки. Должно быть, мой ужасный вид приносит ему удовольствие. Ублюдок. – Мои поздравления, ты только что прошла обряд посвящения в Мятежники.