Текст книги "Изумруды для (не)любимого (СИ)"

Автор книги: Виорика Громова

Соавторы: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

22 глава. Перипетии чувств

– Тебе легче? – спросила я, приложив к его лбу ладонь, чтобы проверить, есть ли жар.

Ладонь моя тут же была схвачена и перемещена на его губы.

Ну, этого мне еще не хватало!

Я, конечно же, мгновенно выхватила руку.

В его взгляде мелькнуло непонимание. Брендон попытался привстать, но, видимо, амулет еще не сделал свое дело до конца. Сил у него не хватило. Голова вновь упала на подушку.

– Эсми, – начал он. – Я не понимаю...

Но я перебила:

– Так, давай я спрошу тебя, а ты мне честно ответишь? Согласен?

– Для тебя, что угодно, – тут же заулыбался он, видимо, думая, что это такие игры двух влюбленных у нас.

– Прекрасно. Так вот, вопрос такой. У нас с тобой было что-то?

– Что? – зеленые глаза непонимающе уставились на меня, лоб нахмурился. – Что такое "что-то"? Не понимаю!

Та-а-ак, легким путем пойти не получится, да? Ладно, попытаюсь объяснить иначе.

– Мы с тобой... э-э... проводили вместе время... в... э-ээ-э постели?

Если бы кто-то сказал мне пару недель назад, что я буду дико краснеть, задавая подобный вопрос незнакомому очень молодому мужчине, я бы хохотала, как сумасшедшая. Никогда в своей жизни я не была слишком уж стеснительной или скромной. Могла завернуть так откровенно, что в эротичных романах такое днем с огнем не найдешь! А тут... Это точно на меня так этот странный мир влияет... Я скоро монашкой стану... Есть у них тут монашки вообще?

Впрочем, несколько недель назад я бы не поверила и в то, что могу не помнить, было ли у меня с мужчиной или нет... А сейчас вот задаю такие вопросы.

Но когда я посмотрела на него, то поняла, что он, кажется, смущен еще больше меня.

– Так. Я поняла, – я заставила себя отбросить ложную скромность и четко и ясно формулировать свои мысли. – Отвечай немедленно, мы с тобой переспали? Был у нас секс? Близость? Или как там это у вас называется?

У Брендона красным стало не только лицо, но и уши – на белой подушке они очень ярко выделялись. Он сначала отвел глаза, и я уж было подумала, что да, было. Но потом вдруг резко перевел взгляд на меня. И ответил с жаром:

– Нет, что ты, конечно же, нет! Разве я поступил бы так с тобой? Я не смел... Пока ты являешься женой моего брата... Но потом, когда король даст нам разрешение отринуть путы ненужного брака и создать брак истинный, то я буду счастлив... близость... ты...

Фух! Ну, хотя бы радует, что нравы у Эсми были не так уж распущенны. До крайности дело доведено не было.

Теперь бы зафиналить как-то эту историю без потерь для всех сторон.

Ой, не могу, смешно! Даже не спросил, почему я сама всего этого не помню!

Этот Брендон – мальчишка же совсем! И да, красивый, молодой. Возможно, Эсми он, действительно, подошел бы больше, чем суровый молчаливый непонятный Дэймон, но... Я вдруг, впервые за те дни, которые провела здесь, в этом непонятном мире, подумала, что ведь может так случиться, что я не вернуть обратно! Так и буду жить здесь всегда, в этом молодом теле... А может, может... В голову неожиданно пришла потрясающая мысль, что, вполне вероятно, после смерти со всеми нами, со всеми людьми происходит нечто подобное – наши души вселяются в тела других людей в каком-нибудь ином, чудесном мире! И тогда получается, что смерти нет? От этого неожиданного открытия по коже побежали мурашки! Боже, кто бы мог подумать!

Так вот... Продолжая развивать свою мысль, я собралась и додумала. Так вот, если так, то я бы предпочла быть женой Дэймона.

От понимания этого, а еще от понимания того, что Дэймона мне, действительно, нравится, внутри словно что-то перевернулось, и мне захотелось бежать к нему в кабинет, вышвырнуть оттуда противную Пэрис, и сказать то, что я думаю! И будь, что будет...

– Какая ты красивая, Эсми, когда вот так задумываешься... Такой взгляд чудесный... – напомнил о своем существовании Брендон.

Так. Пора!

– Брендон, – решительно начала я. – В общем ситуация такова. У меня, похоже, некая потеря памяти случилась. Я не помню того, что мы там с тобой наобещали друг другу. Ты же видишь, – я дотронулась ладонью до своего живота. – У меня ребенок будет от твоего брата. Тебя самого не напрягает... э-э, не расстраивает мысль так поступить с ним? Разве Дэймон заслужил предательства со строны жены и брата? Я считаю, нет...

– Ты говорила, что он обижал тебя, – расстроенно проговорил Брендон.

Мне было очень жаль мальчишку. Очень! Я видела, как он комкает пальцами одеяло, я видела боль в красивые глазах, я всё понимала, но...

– Мне очень жаль, Брендон. Очень жаль. Но я хочу всё оставить так, как есть.

– Это всё из-за камней, да! – вдруг закричал он. – Из-за того, что именно он, как хозяин Смарагда, распоряжается ими? А ты теперь, когда дар открылся, можешь вертеть и Дэймом, и графством, и даже самим королем, как пожелаешь? О, не думал, что ты такая! Не думал, что ты корыстная и жалкая!

А вот об этом я даже не подумала. То есть, вероятно, и Дэймон так думает? Что я не сбежала к матушке Ахинее и осталась здесь только потому, что у меня неожиданно появился дар, а доступ к камням есть только по его индульгенции?

Да-а-а, ситуация...

23 глава. Смысл жизни

Орки на камни реагировала иначе, чем люди.

Надев амулет на первого, я жутко испугалась! Потому что огромный мужчина (можно его так называть, или для обозначения пола у этих существ используются какие-то другие слова?), который до этого был без сознания, вдруг замер, а потом задергался в страшных судорогах!

Испугавшись, я немедленно сняла амулет в надежде, что ему станет легче.

Но вдруг за руку меня схватила женщина-орк, одна из тех, кто ухаживал за раненными:

– Госпожа, не нужно, не снимайте, – с мольбой проговорила она. – Энергия камня слишком сильна для нашего народа, нам нужно пропустить ее через себя, сродниться с нею, и тогда наступит либо облегчение, либо...

– Смерть? – испугалась, догадавшись, я. – Я вовсе не желаю, чтобы кто-то умер из-за меня!

– Гвен умрет так или иначе, ранения слишком серьезны... Но с вашим амулетом у него хотя бы шанс появится, – вздохнула женщина. – Для орков агаты слишком... тяжелые камни.

С помощью этой женщины я надела Гвену амулет снова.

Чтобы не смотреть на его мучения, пошла дальше по конюшне. У остальных, тех, кто мог ответить, спрашивала, готовы ли они надеть амулет. Отказался только один старик, лишившийся глаза. Объяснил, что глаз ему уже не вернуть, да и возраст слишком почтенный, чтобы зря тратить камни.

Некоторые переживали момент "привыкания" к камню легче – слегка морщились от боли, но немного потерпев, испытывали облегчение. Других било в судорогах не меньше, чем Гвена. Но, к счастью, на моих глазах не умер никто.

Уже на выходе рядом со мной снова очутилась та же женщина-орк.

– Госпожа, благодарю вас ото всех нас. Вы очень добры и великодушны! Мы будем до конца дней молиться богине Ириде за ваше здоровье! И за здоровье господина Дэймона, – понизив голос, она прошептала так, чтобы, видимо, не слышали остальные. – Много столетий назад и среди орков рождались маги камней, но давно уже наш народ утратил свою силу. И теперь только люди иногда удостаиваются такой милости от богов. Орки же, утратив возможность управлять камнями, лишись к ним всякого доступа, потому как люди не желают делиться силой камней с низким, презренным народом.

Она вдруг резко наклонилась до самого пола, коснувшись его кончиками пальцев.

– Мы вовек не забудем вашей милости!

За моей спиной эту фразу повторили десятки голосов. А я, растроганная, со слезами на глазах, не нашла, что им ответить, просто кивнула и, шмыгая носом, вышла из конюшни.

Ну, вот что за люди такие? Какая разница им – кого лечить? Все же страдают одинаково сильно от боли – и орк, и человек...

К вечеру я жутко устала, но еще предстоял ужин "в кругу семьи", который теперь, когда центральная зала в замке практически опустела, было решено провести там.

Войдя в залу, я огляделась. Служанки суетились вокруг большого стола, выдвинутого на середину комнаты. Помещение было чисто выметено и пол его был устлан травами, отчего пахло лугом, солнцем, медом... счастьем!

Я остановилась и закрыла глаза, вспоминая свое детство, проведенное в далекой курской деревушке у бабушки. Как с дедом после покоса ходили с вилами "ворошить" сено – переворачивать, чтобы оно равномерно просушилось. Как прыткие ящерицы разбегались в стороны, порой касаясь своими длинными хвостами ног, стоило только поднять вилами охапку душистого сена. Как нас, внуков, утомившихся, дед усаживал где-нибудь под кустом и кормил салом с хлебом и луком, а потом поил молоком. Как зудели ноги, наколотые острыми стебельками скошенных трав... Как бежали по небу похожие на медведей и слонов белые облака... Как же давно это было! И деда уже в живых нет, и бабушки... Но вот память все равно жива!

Ты, Даша, что-то слишком сентементальна стала! Второй раз за последние десять минут готова расплакаться! Ну, что за дела? Я сто лет о детстве не вспоминала! А тут вот...

Я даже не собиралась этого делать! Просто вот машинально моя рука легла на живот, и ребенок внутри меня вдруг отозвался движением. Словно бы ручкой или пяточкой ударил в ответ!

И я замерла, затаив дыхание и зажмурившись!

Я такого никогда чувствовала! Никогда в своей жизни!

Внутри меня, внутри моего тела развивалась маленькая жизнь! Я раньше маленьких детей считала орущими и противными созданиями, я раньше считала, что если появление одного из них может закончиться моей смертью, то нет смысла рисковать! А сейчас неожиданно вдруг подумалось...

Этот малыш будет так же, как и я когда-то бегать по траве, смотреть на облака, ловить ящериц. Этот малыш будет помнить обо мне, когда... или если меня не станет!

А не это ли самое важное?

Открыв глаза, я встретилась взглядом с Дэймоном. Он снова наблюдал за мной – стоял в дверях и не сводил глаз с моей руки, поглаживавшей живот.

Интересно, он знает, кто отец этого ребенка?

24 глава. Самое ценное – жизнь

Приняв ванну, я уже собиралась улечься спать.

Дэймон так и не вернулся после ужина. Остался за столом с моими притихшими, словно что-то замышляющими, родственниками. И, по-моему, вместе с "отцом" налегал на спиртное – ну, или что там подавали в больших глиняных кувшинах с ручкой? Эх, мужчины во всех мирах склонны к выпивке! И это ужасно...

Вымывшись, я подошла к окну.

Я уже знала, как снять ту, напомнившую мне слюду, пленку, которой окно было затянуто – Пиппа показала. Она же пояснила, из чего и как эта пленка делалась, удивившись тому, что я даже таких "элементарных" вещей не помню. На деревянную рамку натягивался бычий или рыбий пузырь, который на зиму менялся на кожу с брюшины того же быка или коровы. Такое "стекло" не выпускало тепло, правда, с трудом пропускало и солнечные лучи, не позволяя им летом слишком уж нагревать помещение.

Аккуратно нажав на рамку с одной стороны, я повернула ее вбок, открывая вид на двор.

Ночь была звездной. И я в восторге уставилась на небо!

Боже, какая удивительная красота! Далекие горы, словно ватой, были обложены по верху шапками тяжелых облаков, подсвечиваемых то ли звездами, то ли каким-то ночным светилом, невидимым сейчас, скрытым в тех же облаках. А звезды! Казалось, их миллиарды! Ну, не сосчитать, это уж точно! Небо было усеяно ими полностью! И они казались такими близкими, что вот просто залезай на крышу замка, протягивай руку и трогай!

Я так залюбовалась красотой неба, что не сразу обратила внимание на движение во дворе.

Поэтому для меня и стало неожиданностью, когда вдруг снизу закричала Пиппа:

– Госпожа! На помощь!

Посмотрев вниз, я поняла, что Пиппа в длинном широком светлом платье, видимо, служившем ей ночной рубахой, стояла в дверях сарая, в котором хранили сено для животных, и махала мне одной рукой. Во второй у нее была зажата зажженная лампадка.

Видимо, она увидела меня в окне.

– Госпожа, прошу вас, быстрее! – поторопила меня она.

Мне показалось, что в голосе ее было что-то такое – жуткое, пугающее, страшное. Случилось что-то, действительно, из ряда вон! Развернувшись, я босиком побежала к ней – чтобы натянуть башмаки, нужно было немало времени с моим-то животом.

Летела, не разбирая дороги, иногда наступая на что-то, остро впивающееся в подошвы ног, но, сцепив зубы, все равно продолжала путь.

В зале все еще продолжалось гулянье – взрослые, в том числе и оба брата Коннорса сидели за столами. Мои "батюшка" и "матушка", еще какие-то знакомые на лицо, но неизвестные мне по имени мужчины и женщины. Пэрис суетилась, убирая опустевшие тарелки и унося их на кухню.

Я пронеслась мимо них в сторону выхода, не отреагировав на обращенные ко мне вопросы.

Вместе с Пиппой мы забежали в сарай.

Это было огромное помещение, на наш современный язык я бы сказала – двухэтажное внутри. Под самую крышу оно набивалось сеном. Отсюда потом, видимо, в холодное время года сено бралось на корм скоту. По периметру его на высоте второго этажа шли небольшие выступы из досок с перилами. И по обе стороны от входа к этим выступам наверх вели лестницы.

На противоположной от входа стороне, переступив через перила и держась единственной рукой за них, стоял тот самый раненый юноша.

Я смерила глазами расстояние от того места, где он находился до пола. Ну, упасть со второго этажа, конечно, вещь неприятная, но находящееся внизу сено, вряд ли позволило бы ему убиться насмерть.

– Он убиться хочет! Внизу вилы! – запричитала рядом Пиппа, подтверждая мою догадку. – Грех-то какой! Да разве ж можно?

– Как его зовут? – прошептала я.

– Джексон, госпожа, – подсказала Пиппа.

Я зашагала внутрь, гипнотизируя парня глазами.

Пиппа подняла лампаду так, чтобы мне было его хорошо видно.

Я встала внизу, ровно под ним.

– Джексон, и что ты придумал, негодник такой? – стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно, проговорила я. – Разве ж можно себя жизни лишать?

– Мне ни к чему такая жизнь, – убито проговорил он. – Лучше уж так... Чем мучиться долгие годы!

И меня понесло... Я как-то вдруг упустила из виду, где нахожусь, и стала рассказывать историю из своей реальной жизни, которая однажды произвела на меня, железную Дарью Снегову, потрясающее впечатление.

– Однажды я узнала, что моя знакомая, приятельница даже, серьезно заболела. Решила ее навестить. Когда пришла в гости, поняла, что дела идут хуже, чем я думала до этого. У подруги был рак, онкология. Она лежала в постели и не имела сил, чтобы даже просто встать мне навстречу. Было видно, что ей очень больно – сухие бескровные губы, лихорадочно блестящие глаза, пальцы рук, вцепившиеся в простыню. Я помнила ее цветущей молодой женщиной, а теперь передо мной лежала... лежал буквально живой труп, обтянутый желтой кожей, лысый, с тонкими ручками-прутиками. Я не знала, как подобрать слова! Не знала, что говорить ей, чтобы поддержать! Она начала спрашивать сама. О работе, об общих знакомых, о книгах, которые я читала... Мы проговорили часа полтора не меньше, а потом, когда я уже собралась уходить, она сказала... Она сказала: "Как жить хочется! Любой – больной, некрасивой, старой, беззубой... Просто жить! Просыпаться каждое утро. Видеть солнышко. Чувствовать тепло и холод... Просто БЫТЬ! Потому что никто не знает, что там после смерти".

Я так увлеклась своими воспоминаниями, что не заметила даже, как Джексон вновь перелез через перила, оказавшись на безопасном помосте...

А обернувшись, увидела, что слушает меня не только Пиппа, но и...

25 глава. Мудрый муж

Чуть позади Пиппы, упираясь ладонью в дверной косяк, стоял Дэймон. А за его спиной в свете откуда-то взявшихся факелов, которые держали набежавшие слуги, маячила моя матушка, а также Брендон и, наверное, все гости. Рука Дэймона, который явно делал вид, что пьян и просто держится, чтобы не упасть, с успехом преграждала всем остальным проход.

Почему я была уверена, что он вовсе не так пьян, как хочет казаться?

Да просто Пиппа посветила назад, на всех них. И я первым делом посмотрела в его глаза. А они были абсолютно трезвы, как мне показалось. Более того, они были подозрительно прищурены, лоб нахмурен, а зубы сжаты так сильно, что на скулах выступили желваки.

Он всё слышал?

Или что? Или как?

– Все расходимся по комнатам, – сказал он таким тоном и таким голосом, что мне очень захотелось броситься мимо него к выходу, чтобы немедленно выполнить приказ в точности. Но его рука всё еще была на том же месте, а наклониться и юркнуть под нее, я не решилась – вовремя вспомнила про свой неуклюжий огромный живот.

Все, толпящиеся у входа, видимо, ощутили такое же желание, как и я. Даже слуги с факелами немедленно двинулись к замку.

Пиппа подвела к нам с мужем Джека. Одной рукой она обнимала парня за плечи, а второй все также держала факел.

Плечи мальчишки дрожали, а единственная ладонь закрывала лицо.

Дэймон сделал шаг в его сторону. Он поднял вверх руку, сжав кулак и потрясая им в воздухе. И мне показалось, что он жутко зол на Джека и вот сейчас ударит несчастного и без того страдающего парня.

Мне очень сильно захотелось защитить мальчика, и я, обмерев от страха, шагнула между ним и Дэймоном.

– Эсми, – буквально выплюнул он. – А ну, прочь с дороги!

Потом обвел взглядом мою фигуру и вдруг уставился на ноги.

И только тут, словно чье-то внимание было способно заставить меня это сделать, я ощутила боль в ступнях! Подошвы закололо, а левая пятка, казалось, загорелась огнем так, словно там была рана или, на худой конец, глубокий порез.

Видимо, в том моем эмоциональном состоянии, когда я бежала сюда, когда пыталась спасти Джека, когда наговорила ему не пойми чего, когда увидела всех, я от шока ничего не ощущала, а теперь вот... На глаза навернулись непрошеные слезы, и я всхлипнула, так же, как Джек, закрывая ладонями лицо.

Что теперь будет? Дэйм понял, что я – это не Эсми? Что если они все всё поняли? Что теперь со мной будет? Он выгонит меня? И куда я пойду, беременная, с пораненными ногами, ночью?

Я слышала, как Пиппа что-то успокаивающее говорит мне сзади.

Слышала, как плачет Джек.

Но я не успела уловить ни движения, ни шороха со стороны Дэймона. Просто вдруг поняла, что он рядом. А потом, не успев даже открыть глаза, вдруг взлетела в воздух, испуганно ахнув. Рука сама, словно делала это сотни раз, обвила его шею. А нос вжался в крепкую шею, с упоением вдыхая его запах.

– Ты знаешь, Джек, что сегодня пытался совершить преступление? Ты знаешь, КАК боги карают тех, кто желает самолично расстаться с жизнью? Души заложных покойников вечно скитаются в темной нави и не знают упокоения. Вечное страдание – ты этого хочешь?

– Я и без из кары не жилец, – всхлипывая, ответил парень. – Что я могу делать одной рукой? Что? Я даже рубаху сам надеть не в состоянии!

– Разве я прогонял тебя из замка? Разве я лишил тебя крова и еды? – говорил мой муж, а я, притихшая и восторженная, забывшая напрочь про боль в ногах и недавние слезы, словно пересыхающий родник от внезапного дождя, напитывалась ощущением близости этого мужчины! И, если честно, мне было всё равно, что он там говорит. Почти всё равно. По его голосу я слышала и понимала, что он вовсе не злится на Джека! Да, ругает! Но не злится! Скорее, он расстроен тем, что произошло. А значит, ничего Дэймон мальчишке не сделает!

– Нет, но я не могу пользоваться вашей добротой вечно! – воскликнул парень.

– Значит, слушай мое решение! Через два дня мы с женой отъезжаем в столицу. Ты едешь с нами. Я отправлю тебя учиться в академию магии. Чтобы читать старинные фолианты, я думаю, достаточно и одной руки...

Со мной на руках Дэймон развернулся и пошел прочь из сарая, легко пригнувшись на выходе.

Пиппа восторженно ахнула. Джек, захлебываясь словами, кричал вслед слова благодарности, а я...

Ах, как я гордилась таким решением мужа! Словами не передать! Значит, так можно, да? Отправить парня учиться? Да это же просто замечательно – и ему дело, и потом специалистом к нам вернется (на кого тут, в этом мире, учатся-то? На орковедов? Или магичек? А вдруг и про камни где-то можно что-то узнать?)

Но радостные мысли покинули голову, как только мы оказались в комнате...

26 глава. Что видят твои глаза во мне...

– Я слушаю, – сказал Дэймон, усаживая меня на край постели.

Я страдальчески обвела взглядом комнату, пытаясь интуитивно найти хоть какую-то подсказку – о чем он там желает услышать. А точнее, ЧТО мне ему сказать? Но ни мебель, ни каменные стены, ни гуляющий по комнате сквозняк от открытого мной окна, подсказывать мне были не расположены.

В комнату постучали, давая мне передышку.

– Кто?

– Кто там?

Спросили мы одновременно, бросая взгляды друг на друга.

– Пиппа это, – раздалось снаружи. – Принесла госпоже воду, чтобы ноги обмыть.

Ох, Пиппа, я тебя обожаю!

– Входи! – скомандовали мы снова в один голос. Причем он, издав команду, так удивленно на меня посмотрел, словно я сказала что-то странное.

Я чувствовала себя такой уставшей, такой измотанной, при этом ступни горели и болел порез. Ко всему прочему дискомфорту ребенок в животе устроил настоящее шоу – крутился, вертелся и лупил изо всех сил всеми своими конечностями.

Пока Пиппа заносила небольшой деревянный ушат, пока помогала мне обмыть и вытереть ноги, пока перевязывала чистой тряпкой кровоточащую пятку, Дэймон молча стоял у окна и задумчиво смотрел в темноту.

Мне казалось, он совсем на нас не обращает внимания. Поэтому я и рискнула спросить у служанки, заговорщически поманив ее пальцами.

– Пиппа, – прошептала ей прямо в ухо. – Он слышал, что я там говорила?

Она отодвинулась и сделала жест, практически такой же, какой делают и в нашем мире, когда хотят показать, что "ни туда – ни сюда", "более-менее", как бы обрисовала растопыренной ладонью полушар. Ага, значит, слышал не всё. Теперь бы вспомнить конец моей пламенной речи...

– О чем шепчешься с госпожой, Пиппа? – игнорируя меня, ледяным тоном спросил Дэймон.

Пиппа испуганно вытянулась по струнке, плеснув водой из ушата на пол. И застыла, уставившись на него, явно не зная, что сказать.

– Я попросила Пиппу принести мне что-нибудь поесть, – я, конечно же, пришла ей на помощь, ведь в неловкую ситуацию поставила ее все-таки я сама. И добавила, вдруг вспомнив, что он вообще-то имеет непосредственное отношение к моему ночному голоду, к этому буйству ребенка в животе, и в принципе, к самому ребенку. – Такое ощущение, что твой ребенок к ночи превращается в герольта и готов меня сожрать изнутри.

– Пиппа принеси, – произносит Дэймон.

А когда служанка вышла, произошло нечто невероятное!

Мой суровый выдержанный муж, которого здесь все побаивались, который еще недавно вел в бой отряды людей и орков, вдруг подошел ко мне и встал на колени совсем-совсем рядом. И мы оказались практически лицом к лицу в считанных сантиметрах друг от друга!

Мое сердце пропустило удар, а потом начало стучать в груди с такой бешеной силой, что, казалось, стук его должен был быть слышен и Дэймону, а может быть, даже и в коридоре!

Факел, закрепленный на стене всполохами освещал комнату, бросая тени на суровые черты его лица, углубляя и делая более заметным шрам, хмурые брови. И да-да, так он казался, может быть, немного менее привлекательным, чем было на самом деле, но...

Я не думала сейчас о красоте.

Я думала сейчас о том, что наверное... наверное, если прикоснуться к его коже, то она будет горячей. А вот эта короткая его борода? Она мягкая или жесткая? А губы? Какие они на вкус? И от этих странных мыслей у меня перехватывало дыхание! А рука вдруг поднялась и сама, без связи с мозгом, потянулась к его щеке...

Но его ладонь первой легла на мой живот.

И я застыла, прислушиваясь к ощущениям.

Ребенок, дернувшись внутри, вдруг замер. А потом... Во мне словно всё расслабилось – телу стало легко, низ живота прекратило сводить от постоянного напряжения, даже чувство голода, кажется, притупилось. Это было так приятно, что у меня от удовольствия захлопнулись глаза, а рука, так и не добравшись до его лица, упала на колени.

– Я не узнаю тебя... Нет, ты всё такая же... красивая. Но другая совсем...

В тишине комнаты его тихий голос звучал так волнующе, словно он сейчас говорил не о своих подозрениях (а ведь он именно это сейчас говорил!), а о чувствах ко мне, о любви, о нежности...

– Я уезжал от одной женщины, а вернулся к другой. Прежняя Эсми никогда не озаботилась бы ранами моих солдат. Прежняя Эсми считала служанок-орков недостойными доброго слова, не то уж дружбы. Прежняя Эсми смотрела на меня с ненавистью и считала, что достойна жить в столице, а вынуждена прозябать в деревне... Но ты...

Если признаться честно самой себе, то в эту минуту мое сердце рвалось к нему – к этому сильному человеку. Моему глупому сердцу хотелось всё-всё рассказать сейчас, чтобы потом он меня пожалел. Взял на руки, как маленькую девочку и сказал, что вот такая Эсми, новая... А хотя нет! Конечно же нет! Что Даша ему нравится больше, чем Эсми! Что вот именно сейчас он любит свою жену, а раньше не любил! Чтобы...

– Рассказывай. И без утайки. Всё по порядку. Что произошло, когда я уехал? – отстраняясь и совершенно другим, не терпящим возражений, властным тоном господина вдруг сказал он, вставая.

И я, рухнувшая с небес на землю, расстроенно оглянулась на входную дверь – Пиппа, ну где же ты там?