Текст книги "Подозреваемые"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Волосы Стоуна были зачесаны назад, а нос смахивал на крупную луковицу. На этот вопрос ответил он:

– Собралась большая толпа. Мы выскочили из машины и пробились в лавку. Галлахер валялся на полу. Трое ребят кричали, забившись в угол.

Трамвел продолжал:

– Я обыскал мужчину и быстро связался с центром, объяснил ситуацию и попросил прислать людей и дежурную полицейскую машину. Дежурный капитан действовал без промедления.

– Вы не пытались сразу отправить их в больницу?

Стоун сделал протестующий жест.

– Сомнений быть не могло. Они оба были мертвы.

– Это ваш постоянный участок?

– Да, – ответил Трамвел, вновь переводя взгляд на свои ботинки.

– Вы оба знали Галлахера?

– Да. Мы часто видели его у Йетты. Он оставлял машину в запрещенном месте, перед помещением, снимаемым для гражданских панихид, и вешал табличку: полицейский при исполнении. Однажды мы решили проверить. Может быть, это родственник Йетты, пользующийся табличкой? Но он показал свое удостоверение, и тогда мы оба его узнали. Потом мы часто видели его здесь.

Не глядя на полицейских, Скэнлон небрежно спросил:

– Йетта занималась незаконными делишками?

Они нервно переглянулись. Скэнлон понял их. В нью-йоркском полицейском управлении существовали свои неписаные законы борьбы с преступностью. Патрульным запрещалось препятствовать торговле наркотиками и нелегальному приему ставок. Параноики из «дворцовой стражи» испугались, обжегшись на деле Нэппа и Серпико. В итоге рынок сбыта наркотиков расширился, выросло число игорных притонов, с которыми патрульный полицейский не мог ничего поделать. Взяткодатели были ему не по зубам. Но каждый на Службе знал, что, если возникнут сложности, связанные с кем-то из них, расхлебывать кашу будет патрульное отделение, а «дворцовая стража» останется в стороне.

Встрепенувшись, Трамвел сложил руки на груди и уперся подбородком в грудь.

– Я ничего не знаю о незаконной игре, – сказал он.

– И я тоже, – добавил Стоун.

Скэнлон с отвращением поморщился.

– Слушайте, вы, убит лейтенант полиции. Помните, сейчас я на вашей стороне и, чтобы вы мне ни сказали, это останется нашей тайной. Поверьте мне.

Пожав плечами, Стоун взглянул на своего товарища и произнес:

– Мне кажется, он порядочный парень, – и, подняв глаза на Скэнлона, добавил, как бы оправдываясь: – Нам не разрешается хватать приемщиков ставок за шиворот.

– Мне это известно, – сказал Скэнлон.

– Йетта принимала ставки на лошадей и держала спортивную тотошку, – неохотно проговорил Трамвел.

– На кого она работала?

– На Уолтера Тикорнелли, – ответил Стоун.

– Вы не видели его, когда прибыли на место преступления?

– Нет, – ответил Трамвел. – Но потом, когда я пошел звонить дежурному офицеру, то увидел Уолтера. Он стоял на другой стороне улицы, привалившись к церковной ограде.

Слабая улыбка. Воспоминания. Тогда у него еще были обе ноги.

– Я знаю Уолтера.

Инспектор Шмидт по кличке Герман Германец был здоровенным детиной с треугольной физиономией, прозрачными припухшими веками, мощными руками, вооруженными широкими толстыми ногтями. Последние три года Герман Германец работал в Куинсе, в отделе по борьбе с наркотиками. Ему было обещано быстрое продвижение по службе вплоть до поста заместителя начальника. Дела у него шли неплохо. Подразделение задерживало все больше преступников. Его младшая дочь заканчивала юридическую школу в Бруклине. Смерть Галлахера неожиданно все изменила. Сейчас его карьера висела на волоске, и его могли понизить до капитана, отстранить от руководства. В тридцать два года послать обходить ночные посты, разнимать драчунов на улицах, утихомиривая полицейских, находящихся на отдыхе. Его могли разжаловать в капитаны и отправить в северный Манхэттен, этот приют неудачливых инспекторов.

Герман Германец не на шутку встревожился. Ему уже сообщили, что в гибели Галлахера много непонятного. Значит, предстоит широкомасштабное расследование, будут копаться в жизни Галлахера, начнут узнавать, связана ли его смерть с работой. Если обнаружится хоть малейший намек на мздоимство, это отразится на его, Германа, карьере. Все похвалы в его адрес будут сразу же забыты. Он много раз видел такое. От него отвернутся все друзья и знакомые.

Герман Германец уехал с места преступления около шести часов и направился прямо в 114-й участок. Ему ужасно хотелось найти ключ к загадке смерти Галлахера. Надо было тщательно изучить его послужной список на предмет шероховатостей и неувязок. Но таковых не оказалось. В девятом часу он позвонил Скэнлону во временный штаб управления и попросил о встрече в кабинете Галлахера. Он надеялся, что Скэнлон расскажет ему, что же случилось в этой кондитерской.

Семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками размешался в шести кабинетах на четвертом этаже 114-го полицейского участка. Скэнлон приехал почти в девять часов и нашел Германа Германца в кабинете Галлахера.

– Привет, инспектор, – произнес Скэнлон, присаживаясь на старый деревянный стул.

Герман Германец привык с ходу брать быка за рога.

– Я слышал, вы сразу же покинули место преступления, чтобы лично присутствовать при вскрытии шкафчика Галлахера.

– Это входит в мои обязанности. И вы это прекрасно знаете.

– Но командир не обязан покидать место убийства двух человек ради того, чтобы открыть этот чертов шкаф. Это мог сделать кто-нибудь из младших чинов.

– Мы с Джо Галлахером – лейтенанты. Я хотел лично убедиться, что все сделано с максимально возможной деликатностью и члены семьи не найдут в его личных вещах ничего обескураживающего.

Герман Германец нахмурился, подался вперед и положил свой твердый подбородок на сцепленные пальцы.

– Если мне захочется подрочить, Лу, я сам с этим справлюсь и не буду просить тебя.

Воцарилось напряженное молчание. Поскольку Скэнлон не был подчинен Германцу, его так и подмывало подняться и уйти. Но он все-таки решил подождать и выяснить, что же у инспектора на уме. Он видел, как Шмидт внимательно смотрит на него, жуя мундштук сигары. На зубах инспектора был темно-желтый налет.

– Ну-с, и что же вы нашли в его шкафчике? – спросил Герман тихим непринужденным тоном, в котором слышались нотки любопытства.

– Ничего интересного. Несколько рекламных проспектов и старые записные книжки.

– Ворона принесла мне на хвосте, что Галлахера прикончил наемный убийца. – Он уставился на Скэнлона. – Я прав?

Скэнлон почувствовал, что его загоняют в угол.

– Не могу сказать точно, что же все-таки произошло в лавке. Кто знает, это мог быть и налет с целью ограбления. Однако не исключено, что это преднамеренное убийство. Но мы не знаем, кто был намеченной жертвой, Галлахер или Циммерман.

– Я лично заинтересован в исходе дела, Лу.

– Понимаю, инспектор.

– Мне не хотелось бы доживать свои дни на свалке. Джо Галлахер был моим лейтенантом, и я хочу, чтобы его убийца был пойман. Поэтому поймите меня правильно. Но если он занимался тем, чем не следовало заниматься, выдерут меня. В Большом доме скажут: не уследил:

Скэнлон сочувственно кивнул.

– Думал завтра задать вам несколько вопросов о Галлахере. Может, вы ответите на них сейчас?

Герман Германец вытащил сигару изо рта, нарочно стряхнул пепел в чистую пепельницу и принялся развозить его тлеющим концом сигары.

– Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, – сказал он. – На Службе почти все знали Джо Галлахера. Во всяком случае, с той стороны, которую он открывал их взорам.

– Мне необходимо знать, каким он был на самом деле, – проговорил Скэнлон.

Герман Германец в задумчивости елозил окурком по пеплу, потом бросил его в пепельницу, вскочил и принялся мерить шагами комнату.

– Что он был за человек? Наверное, из тех, в чью честь называют улицы, но только с односторонним движением и такие, что ведут в тупик.

Скэнлон следил за ним глазами. На стенах кабинета висели большие карты. Места, где собираются наркоманы, обозначены зеленым цветом, красным помечены рынки, белым – пункты подслушивания телефонных разговоров, синим – зоны наблюдения. На огромной карте Куинса черным были обозначены пять полицейских участков, составлявших семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками. Немного постояв перед картой, Герман Германец потянулся к ней, словно отыскивая какую-то точку.

– Что вам известно об отделе по борьбе с наркотиками? – спросил он Скэнлона.

– Не очень много, инспектор. Я почти все время прослужил в своем управлении.

– Районные команды распределены по местам самой бойкой торговли наркотиками. Там расположено определенное количество патрульных участков. – Его рука застыла. Резко повернувшись, он посмотрел на Скэнлона. – Каждый район получает определенную сумму денег на покупку наркотиков. Для каждого из наших покупателей существует правило: в месте покупки он или она должны иметь прикрытие. Кроме того, каждый районный участок внедряет своих людей в верхние эшелоны дельцов наркобизнеса. При проведении таких операций счет идет на килограммы зелья, а они требуют времени, терпения и больших расходов. Джо Галлахеру поручили возглавить районную бригаду по скупке и уничтожению наркотиков мелкими партиями. Члены этой бригады были преданы ему, но они редко его видели. Галлахер был звездой первой величины на Службе, эдаким неофициальным церемониймейстером. Суперзвездой. Но вот кем он не был, так это руководителем. Стоило мне или еще кому-то внезапно нагрянуть к Джо, его никогда не оказывалось на месте. Все его покрывали, утверждая, будто он проверяет патрульных. Но его никогда не встречали на улице с подчиненными, он никогда их не проверял. Галлахер пустил дело на самотек и никогда не мог сказать, какая операция проводится в то или иное время. Несколько раз я пытался избавиться от него, но у Галлахера было слишком много защитников. Я давал ему отрицательные характеристики, предлагал перевести на менее ответственный участок. Несколько раз мне звонил начальник отдела по борьбе с организованной преступностью и предлагал изменить мое мнение о Галлахере. Я возвысил его в глазах руководства.

Вдруг на шее Шмидта набухли жилы, лицо покраснело. Прислонившись к карте, он ждал следующего вопроса.

– Кто вел бухгалтерию?

– Никто. В документах сплошной кавардак. Никто никогда не записывал, куда пошли деньги. Никаких документов, касающихся сверхурочной работы. Одиннадцатые формуляры чистые. Наблюдение за покупкой не велось. Всюду путаница и беспорядок. – Он сердито топнул ногой. – Примерно два года назад Галлахер попросил, чтобы я дал ему в помощники сержанта. Джорджа Харриса из Восемьдесят второго участка. Они вместе начинали службу в манхэттенском южном отделе по борьбе с разбоями и грабежами. Я заполнил сорок девятый формуляр, и уже через неделю Харрис был у нас. Через неделю! Вы можете себе это представить? Обычно на такой перевод требуется по меньшей мере три месяца. Галлахеру потребовался лишь один телефонный звонок. Вот какой он имел вес.

Харрис значился в записной книжке Галлахера. Его прежний номер с кодом 516 был перечеркнут и заменен кодом 718. Рядом в скобках под номером 212 было написано имя «Луиза».

– Что представлял из себя Харрис?

– Так себе. Довольно-таки серая личность. Но дело знает. Привел всю документацию в порядок.

– А Галлахер?

– Он продолжал оставаться душой общества. То и дело выступал по радио, телевидению. Большой эксперт по наркотикам, так и не поймавший ни одного толкача, хотя жил в лесу из иголок. Галлахеру посчастливилось обрести в лице Харриса отменного управляющего.

– Где живет Харрис? – спросил Скэнлон, доставая сигару «Де Нобили».

– В Стейтен-Айленде. Он недавно переехал в город из Порт-Джефферсона. Для него имеет большое значение расстояние от дома до работы.

– Вы знаете, как зовут его жену?

– Кажется, Энн. А что?

– Я знал одного Харриса. Но его жену звали Джеральдина.

Герман Германец покачал головой.

– Может, это покажется странным, но при всех своих недостатках Галлахер чем-то нравился мне. Он никогда не падал духом и улыбался, даже подкладывая вам свинью.

– Да, такие встречаются, инспектор. – Скэнлон разжег сигару. – Харрису сообщили, что случилось с его начальником?

– Он уже поехал к родным Джо. Они были очень близки. Часто встречались семьями.

– Если вы не возражаете, инспектор, я хотел бы забрать с собой личное дело Галлахера. Может, найду что-нибудь полезное для себя.

На лице Германа Германца появилось подозрительное выражение.

– Я не могу выдать его вам без разрешения заместителя комиссара или старшего офицера.

Не отрывая взгляда от кончика сигары, Скэнлон произнес:

– Но, инспектор, ведь вы – старший офицер.

– Верно, – подтвердил Герман. – Но почему вы не скажете мне, с какой стати я должен давать это разрешение? В конце концов, если в деле найдется какая-нибудь важная улика, а потом оно вдруг исчезнет без следа, в этом буду виноват только я. Так почему же я должен выступать в роли этакого добренького малого?

Стряхнув пепел с колен, Скэнлон ответил:

– Потому, что убит один из ваших людей. И, если во время расследования я найду что-нибудь такое, что бросит тень на отдел по борьбе с наркотиками в Куинсе, я сам отправлю к вам сороку с отяжелевшим от вестей хвостом.

В 10.15 вечера Скэнлон вернулся в 93-й участок с делом Галлахера, перевязанным бечевкой. Сидя перед зеркалом, Гектор Колон подрезал свои густые черные усы, которые он любил облизывать всякий раз, когда Мэгги Хиггинс смотрела в его сторону. Колон был щеголем с милым латинским лицом. В Массапеква-Парк жила его жена-ирландка и двое сыновей, а в Гринпойнт – незамужняя подруга, полька.

Скэнлон положил сверток на шкаф рядом с коробкой, которую они с Хиггинс нашли на квартире Галлахера в Джексон-Хайтс. Вошел Колон и доложил, что временный штаб управления расформирован. Регистрационный журнал, флаг и зеленый фонарь вернулись на склад участка. Хиггинс, Кристофер и Броуди придут утром. Показав на коробку, лежавшую на шкафу, Колон спросил:

– Собираетесь упоминать в рапорте об этом хламе?

– Нет, – ответил Скэнлон, повесив пиджак на вешалку у окна и отвернувшись от стола.

– Синьор teniente, «дворцовая стража» рассердится, если узнает, что вы от нее утаили.

Скэнлону было известно, что рапорт номер 5, в который заносятся дополнительные сведения о расследовании, строго секретен.

– Каждая «пятерка», посланная в вычислительный центр следственного отдела, попадает в задний карман штанов какого-нибудь репортера, а я не имею желания марать доброе имя Галлахера, чтобы поднимать тиражи этим паразитам. У него семья, и наша задача – оберегать их.

– До завтра, – произнес, прощаясь, Колон. – Сегодня ночью я буду у подружки, если понадоблюсь вам.

Оставшись один, Скэнлон пытливо взглянул на коробку.

– Джо, в какое дерьмо ты влип! Клянусь Богом, я сделаю все, чтобы спасти твое жалкое имя, сукин ты сын.

Скэнлон подтянул к себе папку с рапортами отдела по расследованию убийств и начал раскладывать донесения в две стопки. В одну – сведения об уликах, в другую – доклады о розыскных мероприятиях и свидетельские показания. Из дежурки доносились резкие звуки, издаваемые рацией, и стук пишущей машинки. Откинувшись на спинку кресла, он взглянул на обшарпанный потолок. С тех пор как Хиггинс позвонила ему в бар Монта, он действовал в состоянии трудового подъема, а теперь чувствовал себя опустошенным. Ощущение удовлетворения смешивалось с грустью. С того дня, когда его повысили в должности, не случилось ничего эдакого, не было ни одного дела, представлявшего собой по-настоящему крепкий орешек. Все те же квартирные кражи, ночные ограбления прохожих, штук пять наездов со смертельным исходом да десяток драк между мужем и женой или любовником и любовницей. И вот – это загадочное дело. Неизвестный или неизвестные убили двоих. Он почувствовал себя хищником, предвкушающим добычу. Он снова на тропе. Он покинул свое логово.

Подавшись вперед, он включил кассетный магнитофон. Скэнлон уже послал Крошку Биафра за оригиналом записи звонка по 911, сообщавшего об убийстве. Записи всех звонков по 911 хранятся три месяца, прежде чем их сотрут. «Пришлите кого-нибудь на Дриггз-авеню, 311. Только что убит лейтенант полиции». Запоминающийся мужской голос, низкий, надтреснутый. И спокойный профессиональный голос оператора: «Сэр, по какому номеру вас можно найти?» – «Мадам, не говорите ерунды. Приезжайте быстрее. Говорю вам, убит полицейский».

Пленка кончилась, и Скэнлон нажал кнопку. На всякий случай надо бы прослушать ее еще раз. Скэнлон узнал этот голос. Он принадлежал Уолтеру Тикорнелли.

Только за полночь Тони Скэнлон добрался до бара «Монт». Толпа в обеденном зале уже рассеялась, но настоящие пьяницы все еще теснились в баре. Метрдотель Кармайн подошел к нему.

– Перекусите, лейтенант?

– Я пришел сюда не для того, чтобы играть в бочи, – ответил Скэнлон, улыбнувшись.

Кармайн провел его в зал, вдоль стен которого стояли столы. Выбрав небольшой столик под пологом из лоз, Скэнлон углубился в изучение меню, принесенного официантом. Просмотрев цены, выбрал подходящее блюдо. Принесли свежий хлеб, налили воды в бокал.

– Что-нибудь известно об убийцах, лейтенант? Вы их найдете?

Посмотрев на улыбчивое латинское лицо официанта, Скэнлон подмигнул ему.

– Обязательно, Джулио.

Официант расплылся в улыбке.

К столу незаметно подошел Анджело Эспозито, парикмахер с Хесс-стрит.

– Рад видеть вас, лейтенант, – приветствовал он Скэнлона. – Кто бы мог подумать, что такое случится в нашем районе? – Затем он наклонился и доверительно сообщил: – Наверное, это дело рук какого-нибудь черного или шпика с Флэшинг-авеню.

– У нас есть несколько версий, Анджело. Но, сам понимаешь, сейчас я ни о чем не могу рассказать, – дружеским тоном ответил Скэнлон, потом весело подмигнул парикмахеру и с облегчением вздохнул, увидев приближающегося Джулио с долгожданным салатом.

Взглянув на Джулио, парикмахер удалился.

Потягивая кофе и остатки вина, Скэнлон обратил внимание на парочку, которая сидела прямо против него у окна. Мужчине на вид было около шестидесяти. Рядом, держа его под руку, сидела миловидная женщина и ловила каждое его слово. У нее были ярко накрашенные губы и длинные черные волосы. На вид ей было не больше тридцати пяти. «Таких женщин никогда не увидишь в обществе бедняка», – подумал Скэнлон.

Откинувшись на спинку стула, он зажег «Де Нобили» и принялся наслаждаться букетом сигары. Потом сунул руку в нагрудный карман, достал круглый жетон, который Крошка Биафра взял в штабе, и прочитал имя владельца – Джо Галлахер. Отдел внутренней безопасности сообщал, что лейтенант Джо Галлахер не имеет дисциплинарных взысканий.

Через пятнадцать минут Скэнлон направился в бар, где его приветствовал ночной бармен Джо Байт. Он поинтересовался, не желает ли Скэнлон пропустить стаканчик-другой.

– Не откажусь, – ответил тот, поставив ногу на перекладину.

Джо Байт свернул салфетку и поставил стопку.

Выпив бренди, Скэнлон заметил в конце бара официанта и знаком велел принести счет. Подойдя к нему, официант доверительно прошептал, что Анджело Эспозито, парикмахер с Хесс-стрит, уже обо всем позаботился. Скэнлон кивнул, вынул из кармана деньги, зажал в ладони двадцатку и обменялся с официантом рукопожатиями. У полицейских принято так выражать признательность.

Подошел Джо Байт.

– Может, посошок, лейтенант?

«Что за работа! Праздник каждый день», – подумал Скэнлон, протягивая руку к наполовину полному бокалу.

В ночном воздухе слышался далекий шум машин. Над горизонтом низко летел самолет. Скэнлон припарковал машину на Милл-стрит между Геркаймер и Ньютаун-Крик. В северной части улицы построек не было, только пустырь, заваленный хламом и изрытый ямами. Гриль-бар Полкера был расположен в южной части улицы. К бару вплотную примыкал деревянный дом с мансардой. На противоположной стороне улицы, прямо напротив дома, стояло одноэтажное здание фабрики с плоской крышей.

Гретте Полчински принадлежала вся земля на Милл-стрит между Геркаймер и Ньютаун-Крик. Обитатели этой части Гринпойнт никак не могли вспомнить, когда именно Гретта впервые появилась здесь и открыла свое дело. Но все соглашались, что бордель Гретты внешне выглядел очень благопристойно.

Без двадцати два пополудни Скэнлон остановил машину перед железной дверью с глазком, дважды нажал на клаксон и стал ждать. Наконец в глазок кто-то посмотрел, и раздался неожиданно громкий металлический щелчок. Дверь поползла вверх, послышался лязг. Когда дверь открылась полностью, пучеглазый негр знаком велел Скэнлону заезжать.

Остановив машину между двумя колоннами, он вылез. В нос ударила вонь, свойственная любому гаражу, и Скэнлон огляделся в поисках нужной ему машины. Увидев ее, он сунул смотрителю пятерку и спустился по короткой лестнице в коридор, который вел в подвал дома. Вставив пластмассовую карточку в щель стальной двери, он подождал несколько секунд. Наконец раздался щелчок, и дверь открылась. Главным украшением тут была кривая сосна. Над баром – лысый орел, а еще выше – американский и польский флаги крест-накрест. Польский был довоенного образца. Старомодный музыкальный автомат, переливающийся радужными огоньками, стоял у перегородки из дерева и стекла, которая отделяла бар от танцевального пятачка. Протискиваясь сквозь толпу, Скэнлон высматривал Гретту, но ее не было. Он подошел к танцплощадке и вгляделся в полумрак. Гретта сидела одна за маленьким столиком, на ее лицо падал тусклый свет от бара. Она клала в фарфоровую чашку серебряное яичко с заваркой.

– Хочешь хорошо провести время, красавчик? – спросила она, как только он приблизился к ней.

– Как дела, Гретта? – поинтересовался он, усаживаясь в кресло.

Гретта Полчински была маленькой толстухой с высоким плоским лбом, двойным подбородком и похожими на паклю волосами. Она обожала платья с глубоким вырезом, обнажавшие ее увядшую грудь и шею, увешанную золотыми цепочками.

Положив обильно украшенную драгоценностями руку на локоть Скэнлона, она произнесла:

– Тони, у меня есть такое неземное существо, какого ты никогда в жизни не видел. Вьетнамка. А поскольку я тебя очень люблю, то хочу подарить ее тебе на сегодняшнюю ночь.

– Я пришел по делу, Гретта.

Она тотчас же убрала руку и откинулась на спинку кресла. Взяв чашку с чаем обеими руками, принялась пить маленькими глотками, на восточный лад.

– Неужели? – устало произнесла она.

– Мне нужно поговорить с Уолтером Тикорнелли.

– Его здесь нет.

– Но его «форд» стоит у тебя в гараже.

– Я многим разрешаю оставлять у меня машины. Едет человек в путешествие, вот и бросает колымагу здесь.

Скэнлон тяжко вздохнул.

– Гретта, любовь моя, ты знаешь мои правила?

– Нет, любовь моя.

– Когда я спрашиваю о человеке, занятом темными делишками, лучше от меня ничего не скрывать.

Гретта вынырнула из полумрака и вызывающе уставилась на Скэнлона.

– И все-таки Уолтера здесь нет.

Скэнлон принял облик доброго, но разочарованного школьного учителя.

– Гретта, не могу описать словами, как я был потрясен, узнав о существовании заведения с дурной славой в таком благопристойном католическом районе. И вдобавок рядом с церковью.

– Между прочим, священник тут завсегдатай, и тоже не платит.

– Может быть, крошка. Но, боюсь, я должен рассматривать твою деятельность как преступление, а твое заведение поставить на учет как публичный дом, поскольку у тебя работает более одной проститутки.

Злобно грохнув чашкой о стол, Гретта расплескала чай. Она приподнялась на стуле.

– Ну ты, одноногий остолоп, сволочь из сволочей, откуда ты только появился? Осел, каких свет не видел! Чтоб ты сдох!

– Гретта, – обиженно произнес он, – разве так можно разговаривать с хорошими друзьями? Прелесть моя, ты меня удивляешь.

Донесшиеся из бара громкие крики отвлекли Гретту, и лишь когда сердитые голоса сменились смехом, она вновь устроилась на стуле и пытливо взглянула на Скэнлона.

Наступило долгое молчание.

Наконец Скэнлон улыбнулся.

– Ну так как, Гретта? Я хотел только задать Уолтеру несколько пустяковых вопросов. Ну, будь другом.

– Черт с тобой, Скэнлон, – сказала она и натянуто улыбнулась, – Уолтер на четвертом этаже.

Наклонившись, он поцеловал ее в нос, закурил «Де Нобили» и глубоко задумался, выпуская клубы дыма в темноту.

– Что ты знаешь о торговле сексуальными муляжами?

Она вопросительно посмотрела на него.

– Ты что, решил сменить работу?

– Одна моя знакомая попросила меня приобрести для нее вибратор. Похоже, у ее мужа пропал к ней всякий интерес.

Она захохотала.

– Сейчас это встречается сплошь и рядом. Раньше их покупали в клубах «Стэнли» и «Таннеруэар», где хозяйки показывали свой товар, но теперь торговля идет через фирму «Факуэар». Желающие заполняют бланки заказов и запечатывают их. И никто не знает, что ты покупаешь, чтобы потешить себя.

– Это прибыльное дело?

– Секс всегда приносил большой доход.

– Мафия в этом замешана?

– А ты как думал? Они везде кормятся. Почему хобби не может приносить еще и доход?

– Итак, четвертый этаж, – произнес он, вставая.

– Позволь мне пойти с тобой. Не хочу, чтобы ты ошибся дверью.

Она подвела его к лифту на двух пассажиров, установленному четыре года назад для удобства клиентов, которым было трудно подниматься по лестнице.

Выйдя из лифта, они увидели суетливого трансвестита в длинном желтом халате с изображением марабу. Весело щебеча, он жеманно поцеловал Гретту в щечку, прошептав при этом:

– Это для меня?

– Он не в твоем вкусе, – ответила Гретта. – В какой комнате Уолтер?

– С тиковой отделкой, милая, – ответил трансвестит, уставившись на Скэнлона и покусывая нижнюю губу.

Открыв дверь, Скэнлон вошел в комнату.

– Неужели и здесь мне не дадут покоя? – крикнул Уолтер Тикорнелли, Он сидел на огромной кровати с медными спинками, обнимая за плечи чернокожего транссексуала.

– Мне нужно поговорить с тобой, Уолтер, – произнес Скэнлон, знаком велев торговцу плотью удалиться.

Тикорнелли похлопал любовника по ляжке.

– Придешь попозже.

Подражая женщине, тот слез с кровати и взял тонкую белую одежду с соседнего стула. Его женоподобные черты, силиконовые груди и нарочито жеманные движения резко контрастировали с вялым членом и болтающейся мошонкой.

Натянув одежду, он раздраженно посмотрел на Скэнлона и вышел из комнаты.

– У тебя довольно симпатичный друг, – сказал Скэнлон, присаживаясь на край кровати и поднимая глаза на встроенное в полог зеркало.

Тикорнелли сложил руки на груди.

– На следующей неделе она собирается пойти в больницу, чтобы ей сделали дырочку.

При мысли о кастрации Скэнлону стало не по себе. Он заметил на правой руке Тикорнелли перстень с бриллиантом в пять каратов. Поговаривали, что его подарил Тикорнелли Джо Наполи, когда тот присоединился к генуэзской преступной группировке.

Тикорнелли с прищуром уставился на Скэнлона.

– О чем задумался, Энтони?

– Вижу, ты все еще без ума от черных транссексуалов. Интересно, твои жена и дети, которых ты оставил в Манси-Парк, знают о таком необычном образе жизни?

– Что поделаешь, Энтони? У каждого из нас свои загибы. Вот ты, например. Тебе бы хотелось, чтобы весь мир считал тебя итальянцем, хотя имя у тебя ирландское. – Теперь Тикорнелли говорил по-итальянски. – Давай вспомним старые дни, проведенные на Плэзэнт-авеню. Запуганный паренек, живущий с отцом-пьяницей, ирландцем по происхождению, и матерью-итальянкой, разговаривающей с тобой только по-итальянски. А теперь, Энтони, ответь мне, многие ли из твоих друзей-полицейских знают, что ты говоришь по-итальянски? Многие ли из них знают, как люто ненавидишь ты ирландцев? Наверное, немногие? А тебя все еще смущает итальянское происхождение, не правда ли?

Схватив Тикорнелли за пах, Скэнлон произнес:

– Как тебе понравится остаться без яиц?

Тикорнелли побагровел и сморщился от боли.

– Отпусти, – сказал он по-итальянски.

– Волшебное слово? – произнес Скэнлон по-английски.

– Пожалуйста, – прохрипел Уолтер.

Скэнлон разжал кулак. На лбу Тикорнелли выступили капельки пота.

– Не люблю, когда со мной так разговаривают, Уолтер. Ты очень неучтив. Ты никогда не посмел бы разговаривать так ни с одним из твоих главарей, так что попридержи язык. – Он дружески похлопал Тикорнелли по щеке. – Ладно? Итак, ты знаешь много народу в Гринпойнт, и тебе есть что рассказать.

– Может, все-таки перейдем к делу?

– Сегодня я слышал твой голос на пленке, Уолтер, – сказал Скэнлон, поглаживая край простыни.

– Что за пленка?

– Все звонки по 911 записываются.

Тикорнелли просиял.

– Неужели? Это говорит только о том, какая я знаменитость.

Скэнлон утвердительно кивнул.

– Вот именно. Хотелось бы узнать от знаменитости, что же произошло в кондитерской.

Облизав покрытую испариной губу, Тикорнелли протянул руку к пачке сигарет «Кэмел», лежавшей на столе. Вытряхнув одну, закурил и выпустил дым через нос. Потом откинулся назад и расслабился.

Тикорнелли рассказал, что, стоя напротив лавки, он беседовал с отцом Рудницки о трудной жизни в Польше, когда услышал три выстрела, один за другим. Потом заскрипели шины. Он повернулся на звук и увидел синий фургон, стоявший против дверей лавки. Оставив священника, он начал осторожно переходить улицу и заметил, что за рулем сидел белый мужчина в темных очках и коричневой кепке, натянутой на уши. Уолтер видел, как водитель потянулся через сиденье к дверце с правой стороны, чтобы открыть ее. Кто-то нырнул в машину, и фургон умчался. Перебежав дорогу и влетев в лавку, Тикорнелли увидел тела и позвонил в полицию.

Он стряхнул в ладонь пепел с сигареты.

– Ну вот и все. Больше сказать нечего.

– Ты знал Галлахера?

– Мы были соседями.

– Ты видел, как он входил в лавку?

– Я уже сказал, что разговаривал со священником.

Встав с кровати, Скэнлон подошел к стулу, стоявшему возле окна. Одежда на нем была аккуратно разложена. Бросив ее на кровать, Скэнлон произнес:

– Одевайся, Уолтер. Сейчас поедем в участок и побеседуем еще немного.

На лице Тикорнелли было написано недоумение.

– Почему ты так поступаешь, Энтони? Ты не имеешь на это никакого права.

– Галлахера не узнала бы и родная мать. Ему снесло все лицо. Но ты узнал его сразу.

Подпольный собиратель ставок сидел на кровати, зажав одежду между ног и обдумывая положение.

Скэнлон знай себе давил на него.

– Конечно, ты умеешь делать деньги, и твои благопристойные дружки с Мэлберри-стрит смотрят сквозь пальцы на твои плотские причуды, пока ты не выставляешь их напоказ. Интересно, что они скажут, когда я притащу тебя в участок в наручниках? Представляешь заголовок в «Пост»: «Генуэзский солдат пойман в притоне для гомосексуалистов».

Тикорнелли побагровел от гнева.

– Ну и дерьмо же ты, Скэнлон.

– Это уж точно, Уолтер.

Он склонился над кроватью, уперевшись ладонями в матрац.

– Уолтер, мой старый друг с Плэзэнт-авеню. Зачем ты усложняешь жизнь себе и мне? Расскажи мне обо всем, что меня интересует.