Текст книги "Подозреваемые"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

Шторы в квартире Тони Скэнлона были задернуты. Темная челка хлестала его по лбу в такт прыжкам. Он снова занимался аэробикой. Уже почти час, и пот, струившийся по телу, был верным признаком того, что пора заканчивать.

«Раз, два, три, четыре» – он скрещивал ноги и хлопал в ладоши. «Раз, два, три, четыре». Вчера он уже уверовал в то, что раскрыл дело, но утренняя встреча с Милтоном Тэблином доказывала, что это не так. «Раз, два, три, четыре – вытяни руки над головой».

Он стоял, пыхтя и отдуваясь, держа руки на поясе и слегка склонив голову, чувствуя, как струйки пота щекочут подмышки. Сняв эластичные лосины, пошел в ванную, открыл дверцу душа, взял складной стул, раскрыл его и поставил внутрь кабинки. Снял протез, положил на унитаз, доскакал до душа и уселся на стул. Открыл сперва горячую воду, едва не ошпарился, открыл холодную… Задрал голову, подставляя лицо под струи. В десять вечера у него свидание с Салли де Несто. Эти свидания, во время которых он занимался любовью и принимал сеанс психотерапии, стали интриговать его. Каким-то странным образом все, что она говорила ему о нем самом, оказалось верно. На последнем свидании он рассказал ей о своем детстве, о том, как пьяный отец избивал мать. Увидев, как расширились ее зрачки, как на лице появилось выражение понимания, он спросил:

– Ну и что?

– Ты и впрямь не понимаешь, Тони? – отвечала она, откинувшись на подушки.

Сложив кончики трех пальцев на итальянский манер, он помахал рукой у нее перед носом.

– Чего не понимаю?

– Но это же так просто, – заявила она. – Твой пьяный отец издевался над твоей матерью, и ты не делал ничего, чтобы остановить его. И тебе гадко из-за того, что ты не пришел ей на помощь. Много лет спустя ты знакомишься с Джейн Стомер. Она, как и мать, отдает тебе всю свою любовь. А потом, когда ты теряешь ногу и у тебя начинаются осложнения, ты чувствуешь, что не способен воздать ей за любовь, защитить ее. Ты словно опять разочаровал свою мать. И что же? Ты начинаешь заниматься самокопанием и внушать себе, будто способен заниматься любовью только с такими женщинами, как я.

– Где ты научилась всей этой психологической чепухе? – с усмешкой спросил он. – Знаю, знаю. От своего слепого психиатра.

Он вытер лицо. Какого черта Салли тратит столько времени, пытаясь помочь ему преодолеть трудности? У нее, наверное, куча своих собственных, но она прячет их глубоко в тайниках души.

Был восьмой час вечера, когда Скэнлон покинул свое жилище через парадную дверь. Ему не хотелось спускаться по пожарной лестнице. Толпы людей запрудили улицы, машины еле ползли, и пешеходы протискивались между ними. Уличные кафе были набиты битком, в Гринвич-Виллидж кипела и бурлила жизнь. Спустя тридцать шесть минут, проезжая по сонным улицам Гринпойнт, он увидел одинокую женщину с колли на поводке. Въехав на тротуар, Скэнлон нажал на клаксон. В окошечке на створке ворот появилась пара настороженных глаз, потом ворота открылись, и Скэнлон въехал в гараж Гретты Полчински.

Он увидел «форд» Уолтера Тикорнелли, стоявший на первой же площадке. Скэнлон вылез из машины, отдал сторожу два доллара и быстро пошел по коридору, который вел в бордель Гретты.

Мужчины толкались у стойки, болтая с размалеванными женщинами, облаченными в платья с неприлично глубокими вырезами. Громко орал музыкальный автомат. Пары кружились в танце. Скэнлон проталкивался сквозь толпу, неторопливо рассматривая лица. Официант за стойкой увидел его и произнес одними губами:

– Что-нибудь выпить, лейтенант?

Скэнлон покачал головой и тоже беззвучно спросил:

– Где Гретта?

Бармен указал большим пальцем на помост.

Она сидела одна в тени, с чашкой чая в руках, рассматривая танцоров. Скэнлон подошел к ней и без приглашения уселся напротив. Она посмотрела на него, поставила чашку на стол и спросила:

– Ты пришел получить удовольствие или по работе?

– Я увидел машину Уолтера в гараже, – сказал Скэнлон И жестом отослал официантку.

– Он наверху. Утешает свою любовь. Хочешь увидеть его?

– Вообще-то я пришел повидать тебя.

Поигрывая своим ожерельем, она сказала:

– Только не говори, что решил потрахаться со мной.

Переливающиеся золотом цепочки сверкали на ее белоснежной шее.

Скэнлон состроил серьезную мину.

– Я пришел поговорить о «Лавджой компани», потому что ты единственная, у кого есть ее акции.

– Мои деловые интересы тебя не касаются. – Она начала подниматься из-за стола.

Он прижал ее запястье к столу.

– Осторожно. Я уже сказал, что не в настроении забавляться с тобой.

– Пошел к черту! – закричала она, пытаясь высвободиться.

Несколько танцоров обернулись в их сторону. Он продолжал прижимать руку Гретты к столу.

– Рассказывай, я слушаю. Иначе я не только закрою это заведение, но и наведу на тебя налоговую инспекцию. Вспомни о своих тайных махинациях, о доходах, которые ты не декларировала и которые лежат в банках. Парням из налоговой полиции придется с этим повозиться.

Он отпустил ее запястье.

– Зачем ты изгадил мне праздник, Скэнлон? Я никого не убила. Иди и арестовывай убийц и продавцов наркотиков, вместо того чтобы ломать мне суставы.

– Вы причинили мне лишние хлопоты, мадам. Надо было рассказать мне о своей связи с Галлахером.

– Ты делаешь из мухи слона. Мне нужны были деньги для расширения дела. Джо хотел помочь мне, уговорить одного парня финансировать меня. Это не удалось. Я кое-что заплатила Джо за его услуги, вот и все, конец истории.

– Не совсем. Ты одолжила ему полторы тысячи, чтобы он расплатился с Уолтером Тикорнелли. Деньги, которые нашли в багажнике машины Галлахера, были твоими.

– И почему, мать твою, ты так уверен, будто именно я дала деньги?

– Уличная мудрость. Только у тебя есть достаточно денег, и только ты можешь, не моргнув глазом, одолжить их полицейскому.

Она протянула руку и похлопала его по щеке.

– Ты знаешь, что я всегда была помешана на легавых.

– Каким образом Галлахер был связан с твоей компанией?

– Никаким. Он иногда приходил и бесплатно получал услуги. Ты знаешь, как легавые любят брать бесплатно.

– Джордж Харрис все еще работает на тебя?

– Нет. Он работал на старого Стивенса, парня, у которого я купила компанию. Когда я загребла ее, то решила сократить штат. Я назначила своего человека управляющим и отпустила всех полицейских и пожарников. Мне хотелось, чтобы люди, работающие на меня, зависели только от меня, а не получали зарплату еще и на стороне.

– Ты собрала необходимую сумму?

– Когда Милтон Тэблин отказался, я решила забыть о расширении, пока не появятся деньги.

– Почему не пробовала занять в банке?

– А что производит моя компания? Шлюх? Банки не ссужают «мадам». Эти сволочи и шовинисты отмывают только деньги наркомафии.

– А Уолтер? Его деньги не хуже банковских.

– Каждый, кто занимает у них деньги, в конце концов продает душу.

– Ты знакома с миссис Галлахер?

– Никогда ее не видела. Знаю только, что прежде она работала учительницей в одном лицее. Там они с Галлахером и познакомились. Он однажды пошел на школьное собрание читать лекцию об опасности наркотиков.

– Ты, наверное, была хорошо знакома с Галлахером и Харрисом?

– Что гражданские вообще знают о легавых? Галлахер заходил время от времени. Иногда он выбирал какую-нибудь из девочек. – Она нахмурилась. – Никогда не платил. Харрис? Он приходил только с Галлахером и никогда – один. Он был тихий парень, всегда выглядел чем-то озабоченным. Каждый раз, когда они были здесь, говорил только Галлахер. Один раз я спросила Харриса, есть ли у него язык. Галлахер сказал, что он говорит за обоих. А Харрис ответил ему: «Но не думаешь». Галлахер всерьез обозлился на Харриса из-за этих слов. И еще Харрис был жадным. Когда он приходил с Галлахером, они пили у стойки. Харрис платил лишь однажды и долго прикидывал, сколько оставить бармену на чай.

– Как получилось, что Гарольд Хант стал твоим бухгалтером?

– Ты знаешь о Гарольде? – удивленно спросила она. – Его Джо рекомендовал. Сказал, что чем-то обязан ему и что Гарольд – отличный парень и хороший бухгалтер. И он был прав. Гарольд хороший бухгалтер. Иногда я даю ему бесплатно побаловаться с девочками. И, скажу тебе, Скэнлон, при всей моей щедрости остается лишь удивляться, как это я до сих пор не вылетела в трубу.

Скэнлон устало вздохнул. Он потратил много времени и сил, следя за Эдди Хэмилом и «Лавджой компании». Такова суровая действительность Службы. Никогда не знаешь, где найдешь зацепку. Большинство версий приводит в тупик, а некоторые сразу помогают раскрыть дело.

Пришло время поблагодарить Гретту. Проститутки – один из самых лучших источников сведений для полицейских. Ни один легавый не хочет терять его. Теплая улыбка сверкнула на его лице.

– Могу ли я угостить тебя выпивкой?

Она погрозила ему кулаком.

– Иногда ты так меня злишь, что хочется дать тебе по шее.

Он расхохотался.

– Как я тебе уже говорил, некоторые люди именно так меня и воспринимают.

– Что будет с деньгами, которые ты нашел в машине Галлахера, моими деньгами?

– Я постараюсь, чтобы тебе их вернули.

– И ты угостишь меня, здесь и сейчас?

– Я буду очень рад.

– Это надо видеть. Легавый, который запустил руку в свой карман. – Она махнула черной официантке. – Шаврон, бутылку шампанского. А счет отдай моему приятелю.

Йорквилл изменился. «Фон Вестернфоген Брау Холла» больше не существовало. Немецкие шпионы сороковых годов переселились на страницы романов. Было около десяти вечера, когда Скэнлон выехал на своей машине на Восемьдесят шестую улицу. Бездомные спали на картонных подстилках у домов и в подъездах. Сутенеры высматривали в темноте своих женщин, проверяя, ходят ли те по панели. Какой-то пьяница мочился между припаркованными машинами. Кафе «Гайгер» и кондитерская были открыты, внутри сидели прилично одетые люди, наслаждались немецким пивом и яствами.

Салли де Несто жила в доме с навесными балконами на Восемьдесят шестой улице, между Первой авеню и Ист-Энд-авеню. Скэнлон остановил машину, взглянул на щиты с надписями. «Остановка запрещена», «Стоянка запрещена с 8 утра до 6 вечера» и «Не занимать проезжую часть с семи утра до часу ночи».

Несколько минут он пытался как-то истолковать все эти знаки и решил, что можно остановиться. Он поставил машину на противоугонку, снял магнитофон и спрятал его под сиденье.

Наркоман, сидевший у дверей обувного магазина, усмехнулся, глядя на его страховочные манипуляции. Скэнлон увидел его и, сложив пальцы в виде пистолета, сделал три «пиф-паф». Наркоман медленно пожал плечами и ушел. Скэнлон чувствовал себя Бронсоном из фильма «Жажда смерти». Что за город!

Салли де Несто открыла дверь и с радостным возгласом бросилась ему на шею, оторвав ноги от пола.

– Что с тобой? – удивился он, внося ее в квартиру и захлопывая дверь ногой.

– Я в прекрасном настроении, и я рада видеть тебя. Я люблю тихие субботние вечера. Но не слишком тихие. – Ее руки соскользнули с его шеи. – Что будешь пить?

– Ничего, спасибо.

– В таком случае давай займемся делом.

Она развязала пояс синего махрового халата.

Ночное безмолвие пронзил рев сирены. Мягко жужжал кондиционер, создавая в темной комнате ощущение безопасности. Скэнлон и Салли лежали на мятой простыне. Салли скрестила ноги и откинулась на подушку. Оба были голые, усталые, ленивые. Они приходили в себя после восхождения на вершину страсти.

– Ты думал о том, о чем мы говорили в прошлый раз? – нежно спросила она.

– О Джейн Стомер и обо мне?

– Да.

– Салли, я сказал тебе, что с этим покончено. У нее есть кто-то другой.

– Как сказал один человек, все кончается, когда приходит конец.

Скэнлон искоса посмотрел на нее.

– И что это, черт побери, означает?

– Это значит, что иногда женщины, которые считают себя униженными, лгут, чтобы причинить боль.

Он покраснел.

– Джейн Стомер не относится к такому типу женщин.

Темнота скрыла улыбку Салли.

Он повернулся к ней.

– А теперь я буду задавать тебе вопросы.

– Какие? – спросила она, глядя в потолок.

– Откуда этот интерес к моим делам?

– Я ко всем своим клиентам отношусь с участием, – как бы оправдываясь, сказала она.

– Но почему? Скажи мне, почему, Салли?

Она отвернулась и погрузилась в размышления. Наконец она спросила:

– Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему я не пью?

– Я никогда не думал об этом.

– Мне нельзя пить, потому что я принимаю фенобарбитал. У меня эпилепсия.

– Что? – Скэнлон растерялся.

– А знаешь ли ты, что я была помолвлена?

– Нет, не знаю, – ответил он, чувствуя, что положение становится щекотливым.

– Мне было двадцать два года, когда я влюбилась. Его звали Карло. Мы хотели жить в Парсипени и иметь четверых детей, двух мальчиков и двух девочек. Венчание должно было состояться в июне. Карло поручил своему свидетелю передать мне прощальное письмо за три дня до свадьбы. Оно до сих пор у меня. Я время от времени перечитываю его. Оно напоминает мне о том, каков мир на самом деле, если я иногда это забываю.

Скэнлон заключил ее в объятия.

– Мне жаль.

– Три месяца спустя у меня случился первый приступ. А через год я оказалась в Манхэттене. Очень одинокая. Я знала, что с моей болезнью мужа мне не найти, а о том, чтобы родить четверых детей, и вовсе не могло быть речи, верно? Так или иначе, однажды ночью я пошла в бар, где встречаются одинокие люди. Там я познакомилась с моим слепым психиатром. Он выглядел таким беспомощным и одиноким, когда стоял у стойки, переминаясь с ноги на ногу и теребя свою рубашку. В черных очках, с понурой головой. Я только один раз взглянула на него, и мое сердце сжалось от жалости. «Жить одному, в полной темноте – вот что такое настоящее одиночество», – подумала я. Я подошла к нему и познакомилась. Мы пошли домой вместе. – На ее лице появилась широкая улыбка. – Он был вторым мужчиной, с которым я легла в постель. Я была почти девственницей.

Он прижал ее голову к своей груди.

– Наутро он дал мне денег, и я их взяла. Он всегда платил за это и думал, что для него не может быть иначе. Я чувствовала себя по-своему любимой и нужной кому-то. После этого меня затянуло. Он присылал ко мне своих больных, и я давала им то лечение, в котором они нуждались. – Она высвободилась из его объятий и потянулась. – Мои клиенты любят меня, Тони. И я их люблю. Мы нуждаемся друг в друге. Они стали моей большой семьей и, странное дело, придали смысл моей жизни.

– Наверное, все мы должны играть теми картами, которые сдала нам судьба.

– Я как раз и хочу сказать, что ты не должен, Тони, ты способен переступить через свою ущербность. Нельзя тебе проводить жизнь в сексуальном подполье.

– Послушать тебя, так все чертовски просто, – удрученно сказал он.

– Это и правда просто. Тебе только надо понять, что все мы – продукт воспитания. Проследить связь между твоим детством, родителями и твоей нынешней жизнью.

– Ты так и не сказала, почему такое участие в моей судьбе.

Она взяла его за руку.

– Потому, что я люблю тебя и хочу видеть, что ты больше не зависишь от меня. Разве ты не знаешь, что получить любовь можно, лишь сперва научившись любить? Когда ты свою жизнь делишь с кем-нибудь, то делишь все – и хорошее, и плохое. Одно без другого невозможно, Тони. Отказавшись разделить свое горе с Джейн, ты изгнал ее из своей жизни. Ты отгородился от мира. И вот тебе наказание: ты спишь только с проститутками. Телом-то ты здоров. Если можешь со мной, сможешь и с любой другой женщиной.

Она покрутила пальцем у виска.

– Все здесь, детка. Тебе надо только уразуметь это.

Глава 20

Было 8.40 утра. Понедельник. После убийства Галлахера и Йетты Циммерман прошло одиннадцать дней. Скэнлон сидел в дежурке участка, перед ним на откидной доске конторки лежала коричневая салфетка, а на ней – чашка кофе и булочка. Гектор Колон подметал кабинет Скэнлона длинной щеткой. Сегодня он был дневальным. Лью Броуди принял телефонный рапорт Кристофера и Крошки Биафра, когда те доложили о своих разъездах. Броуди уже оформил телефонограмму и теперь писал в журнале: «08.00. Детективы Джонс и Кристофер рапортовали с дежурства. Объезд магазинов, торгующих театральным гримом. – 61 6974».

Трое задержанных прошлой ночью дрыхли на полу в клетке. Офицер, арестовавший их, полицейский с лицом церковного служки, дремал на стуле в ожидании фургона, который должен перевезти арестованных в следственный изолятор.

Мэгги Хиггинс неподвижно стояла у окна и смотрела на небо.

Скэнлон взглянул на нее и заметил, что ей не по себе. Он взял чашку со стола, встал, неторопливо подошел к кофейнику, наклонился, чтобы налить себе кофе, и спросил:

– Все в порядке?

Она повернулась к нему. Глаза ее покраснели.

– Мы не можем ужиться с Глорией, – сдавленным голосом ответила она. – Служба все время стоит между нами.

Он кивнул и вернулся к столу.

– Teniente, тебя к телефону по четвертой линии, – закричал Колон из кабинета Скэнлона.

Голос Германа Германца звучал так, словно его рот был набит венским шницелем.

– Я назначил Харриса еще на одну дерьмовую работу.

– Спасибо, инспектор, – сказал Скэнлон. – Буду держать вас в курсе.

Он нажал на рычаг, потом опять набрал номер миссис Галлахер и положил трубку, когда она ответила. Лью Броуди подошел к нему и спросил, продолжать ли слежку за Линдой Циммерман. Скэнлон ответил, что да. Броуди расписался в журнале: «09.10. Детектив Броуди заступает в наблюдение на Саттон-Плейс». Тем временем прибыл фургон, чтобы отвезти задержанных и офицера в изолятор.

Понимая, что они не двинутся с места, пока не услышат рапорт Крошки Биафра, Скэнлон позвонил своей матери и пообещал прийти на воскресный ужин.

– Я приготовлю «лазани», – обрадовалась она.

Хиггинс начала работать над очередной курсовой работой: «Слабости линейной инспекции».

Гектор Колон звонил своей подружке.

Скэнлон сидел в кабинете, погруженный в раздумья.

Назначение Харриса на дурацкое задание должно было нервировать его. Офицеры отдела по борьбе с наркотиками редко назначаются на работу, которую выполняют патрульные полицейские. Харрису не потребуется много времени, чтобы понять, что кто-то у него на хвосте. И если он действительно виновен, то сразу начнет размышлять, где совершил ошибку. И тогда он сделает неосторожный шаг, какую-нибудь глупость. Скэнлон надеялся на это.

Положив трубку, Гектор Колон обвел взглядом дежурку, ищя, на ком бы сорвать зло. Снова схватив трубку, он набрал номер патрульной службы участка северного Бруклина.

– Говорит инспектор Сакиласки от имени начальника патрульной службы города, – пролаял он. – Начальник хочет узнать имя и регистрационный номер полицейского значка вашего районного координатора борьбы со СПИДом.

Пауза. Потом на лице Колона появилась мерзкая улыбочка.

– Как это не знаете? Вы разве не читаете приказы?

Пауза.

Хиггинс развернулась на своем стуле и бросила в Колона пригоршню скрепок. Он прикрыл ладонью трубку, прошипел: «Пошла к черту» – и сказал в микрофон: – Приказ номер восемь, текущая серия. Начальники полиции каждого района должны выбрать координатора по вопросам СПИДа. Да, да, так и надо. Я хочу, чтобы этот формуляр был на моем столе сегодня не позднее трех часов. – Он бросил трубку.

Хиггинс снова повернулась на своем стуле, положила руку на спинку и насмешливо сказала:

– Ух какой ты забавный! Разве не знаешь, что тараканы известны как переносчики вируса СПИДа?

Колон встал со своего места и сделал рукой неприличный жест.

– Хочешь вместе со мной провести опыт по выращиванию маленьких человечков?

– Поосторожнее, Гектор, у тебя в голове целое тараканье гнездо.

Телефонограмма гласила: «В понедельник, 29.06.1986 года собраться перед советской миссией при ООН в 7 часов 50 минут. Старший – капитан Кюн. Восточная Шестьдесят седьмая улица между Лексингтон и Третьей авеню. Обеспечить демонстрацию за освобождение советских евреев. Форма на день – шлемы и дубинки».

Сержанту Джорджу Харрису всегда было неуютно в униформе, и он ненавидел работать в ней. Он стоял перед советской миссией еще с десятком полицейских, которых к нему прикрепили, записывая их имена, номера значков, посты и непосредственные задания в формуляр «Описание задания».

Заполняя бланк, он подумал, за каким чертом их делят на Службе по видам работы. Формуляры «ПС» означали патрульную службу, «СО» – следственный отдел. Сам Харрис проходил по формуляру «СО», так почему он должен стоять перед коммунистической миссией в униформе и разглядывать десяток дебилов, которые прикидывают, как бы ему подгадить, и норовят смыться, едва он повернется к ним спиной? Дважды на трех последних дежурствах ему давали дурацкие задания. Кто-то хочет ему насолить. Кто? И, что куда важнее, зачем? Герман Германец? Вряд ли. Харрис видел инспектора утром в 114-м участке, когда зашел туда за формой и снаряжением. Герман улыбнулся и подмигнул. Скэнлон? Может быть, этот калека, поумнел? Он отбросил эту мысль. «Не паникуй по мелочам», – одернул он себя.

Тут до него донесся гвалт демонстрантов. Злобные насмешники ходили по кругу позади кордона полицейских на восточном тротуаре Лексингтон-авеню. Почти у всех в руках были антисоветские лозунги. Конные полицейские стояли фронтом к демонстрантам, придерживая своих лошадей.

Харрис оглядел лица десяти легавых, выстроившихся перед ним. «Надо показать им, кто здесь главный», – подумал он.

– Мы отвечаем за вторую линию заграждения в центре перекрестка на Лексингтон-авеню, и никто не должен пройти мимо нас. Понятно? Я буду поблизости. Так что, черт вас возьми, постарайтесь быть на месте. Я не собираюсь искать никого из вас. Если кого-нибудь недосчитаюсь, пеняйте на себя. Вы меня еще запомните. Вопросы есть?

Волосатый полицейский с пятном от томатного соуса на рубашке спросил:

– А вы не заказали нам обед, сержант?

– Потом. А теперь на пост!

Харрис отдал формуляр ПС-30 полицейскому в фургоне, стоявшем напротив миссии. Ему очень хотелось унять противное бурчание в животе. «Успокойся», – велел он себе, возвращаясь к своим подчиненным.

– Мы потратили три дня, прочесывая эти проклятущие лавки с гримом, и ничего не обнаружили, – пожаловался Крошка Биафра, падая на стул в кабинете Скэнлона.

– Нам очень жаль, лейтенант, – сказал Кристофер, – но мы сделали все, что могли.

Играя медными пуговицами на куртке Кристофера и пытаясь скрыть разочарование, Скэнлон ответил:

– Я знаю.

– И что теперь? – спросила Хиггинс.

Скэнлон посмотрел на часы. Было без двадцати пять.

– Будем считать, что работа на сегодня закончена, Мэгги.

Детективы медленно расходились по домам, все, кроме Гектора Колона, который задержался в дежурке. Подождав, пока Скэнлон закончит подписывать документы, Колон вошел в его кабинет и сказал:

– У меня сложность, шеф.

– Валяй, – ответил Скэнлон.

– Это касается моей подружки. Несколько месяцев назад я обещал ей, что мы пойдем на вечеринку по случаю помолвки. Это будет завтра вечером. Несколько недель назад я подал прошение об отгуле, и ты разрешил.

Скэнлон протянул руку к боковому ящику и, вытащив дневник бригады, пролистал его. Дойдя до страницы, соответствующей завтрашнему дню, он увидел, что Колон отпросился с дежурства за три часа до конца.

– У тебя будет время, так в чем же дело?

– Но я могу тебе понадобиться в связи с делом Галлахера. Нельзя, чтобы ты оставался без людей. Хочешь, я заберу свое прошение?

Скэнлон спрятал дневник в стол.

– Иди на вечеринку, Гектор. Мы справимся. Я не хочу, чтобы ты огорчал свою подружку.

Скэнлон сумел сохранить невозмутимое выражение лица и ничем не выдал своих мыслей. Если детектив не способен определить, что для него важнее, пусть пеняет на себя.

В восьмом часу в кабинет, слегка пошатываясь, ввалился Лью Броуди.

– У меня, кажется, кое-что есть, Лу.

Скэнлон натирал тальком свою культю.

– Что? – спросил он, гадая, в каком баре детектив провел последний час.

– Сегодня около половины второго Линда Циммерман вышла из дома своей тетки и пошла на запад по Пятьдесят первой улице. Я последовал за ней. Мы дошли до Химического банка на углу Пятьдесят первой и Третьей авеню. Линда слишком долго пробыла там, поэтому я зашел проверить. Не увидев ее, я предположил, что она в хранилище. И точно, через десять минут она поднялась по лестнице, будто старуха, а потом вышла из банка. Я дождался ее ухода и тотчас бросился вниз. Оказалось, что хранилище сторожит отставной полицейский. Он разрешил мне взглянуть на ее карточку. Она абонировала сейф двадцатого июня этого года, на другой день после убийства матери. И я держу пари, что это было сразу после похода за вещами в ее квартиру. Парень сказал, что она часто приходит и подолгу сидит возле сейфа. Однажды она так задержалась, что он даже подумал, не случилось ли чего. Тогда он подошел к двери и прислушался. Он услышал, как она что-то говорит. Будто на кассету записывает, или что-то в этом роде.

Скэнлон откинулся на спинку стула и вставил культю в гнездо протеза.

– Хотел бы я заглянуть в этот сейф, – сказал он, одергивая штанину.

– Да, но как? Для этого нужен ордер. А у нас нет оснований его просить.

– Следи за ней, Лью. И сообщи мне, когда она опять пойдет в банк.

– Ладно, – бросил Броуди, выходя и направляясь к ближайшему питейному заведению.

Было начало девятого, когда Скэнлон поднял глаза от рапорта, который составлял, и увидел Харриса. Тот стоял на пороге, разглядывая его. Голова сержанта была склонена набок. Он был в джинсах, синей рубахе и ковбойских сапожках.

«А все-таки я выкурил ублюдка», – подумал Скэнлон.

– Что-то долго тебя не было, сержант.

– Я знал, что ты будешь здесь, – сказал Харрис, усаживаясь на стул перед столом.

– Ты занят?

– Переписываю прошлогодний отчет, чтобы выдать его за новый, – ответил Скэнлон. Он подался вперед, разглядывая своего посетителя. – Я уже давно понял, что Служба – это машина для суесловия. Мы постоянно закладываем в нее одни и те же слова и смешиваем их, пока не получаем какую-нибудь бессвязную баланду.

– Да, это так, – согласился Харрис, взгромоздив ноги на стол и раскачиваясь на стуле.

Взяв со стола словарь, Скэнлон продолжал:

– Маленькая игра, в которую я играю с канцелярскими крысами из управления. Я всегда включаю в рапорт какое-нибудь заковыристое словечко, а потом считаю, сколько времени потребовалось этим крысам, чтобы присвоить его себе. В прошлом году это было слово «табель». У них ушло ровно три недели, чтобы ввести его в один из бюллетеней управления.

– А какое теперь будет слово? – спросил Харрис, разглядывая носки своих сапожек.

– «Ограждать», – сказал Скэнлон. – «Каждый полицейский обязан ограждать управление от взяточничества и мздоимства».

Лицо Харриса оставалось непроницаемым.

– Канцелярские крысы всегда крадут твои мудреные словечки?

– Да. Некоторые люди действуют по шаблону. Ты согласен?

Правый глаз Харриса дернулся.

– Может быть, не знаю. Как продвигается расследование?

– Никак. Чувствую, дело попадет в пыльную папку для нераскрытых преступлений.

– Ничего не обнаружил?

– К сожалению, очень мало.

– Нашли какую-нибудь связь с убийством Циммерманов?

– Девятнадцатый участок нашел свидетеля, который видел, как убийца убегал с места преступления.

Харрис снял ногу со стола.

– У них полный словесный портрет?

– Достаточно полный, чтобы сделать фоторобот. – Скэнлон подался вперед и стал рыться в папке с делом. – А, вот и он.

Скэнлон достал черно-белый рисунок, внимательно посмотрел на него, потом на Харриса. Он прикрыл ладонью нижнюю часть рисунка, снова взглянул на Харриса и произнес:

– Знаешь, сержант, кабы не усы, он был бы вылитый ты.

– Дай посмотрю, – сказал Харрис, протягивая руку через стол.

Скэнлон заметил, что взгляд Харриса сделался настороженным.

– Скажи мне, сержант, ты не знаешь человека, у которого был бы самозарядный дробовик «браунинг» шестнадцатой модели?

Харрис потер подбородок, делая вид, будто пытается припомнить.

– Нет, не знаю. А что?

– Баллистики считают, что Галлахера убили из такого ружья.

– Ты проверяешь продавцов оружия?

– Их слишком много. Кроме того, винтовку или дробовик можно купить, предъявив краденое или поддельное водительское удостоверение. Скорее всего, оружие вообще куплено в другом штате. И то, и другое.

– Что значит «и то, и другое»?

– Как я понимаю, Галлахера и Циммерманов убили одни и те же люди. Доктора и его жену застрелили из автоматической винтовки калибра 5,56 миллиметра. Оружие профессионального убийцы, собирается и разбирается за считанные минуты.

– Почему ты так уверен, что винтовка была разборной?

– Потому что свидетель, который видел парня, входящего в «Кингсли-Армс», сказал, что у него был чемоданчик. Что, по-твоему, лежало в этом чемоданчике, мороженая рыба? – Скэнлон пристально посмотрел на Харриса. – Как поживает миссис Галлахер?

– Нормально, Лу. Она оправится. Не сразу, конечно.

– Она вернула детей в приют?

– Да, вернула. Ей было очень тяжело, но она решила, что детям так будет лучше.

– Она, похоже, очень решительная женщина.

– Так оно и есть.

Скэнлон облокотился о стол.

– Она могла изменять мужу?

– Нет. Ты уже спрашивал меня об этом, чего зря мусолить эту тему?

Скэнлон пожал плечами.

– В этой женщине есть что-то такое, от чего у меня чешется культя.

– Извини, что так говорю, Скэнлон, но, может, тебе просто принять ванну?

– Возможно, ты прав, сержант, – ответил Скэнлон и пошел в дежурку, чтобы расписаться в журнале.

Харрис проводил его до выхода. Скэнлон махнул рукой офицеру на проходной и вместе с Харрисом покинул здание участка. Вдалеке гремел гром. У тротуара притормозила патрульная машина, из нее вылезли двое полицейских и с силой захлопнули дверцы. «Крепко разозлились», – подумал Скэнлон; увидев, как водитель распахнул правую заднюю дверцу. Сзади сидел человек в наручниках. Водитель потянулся к нему, чтобы вытащить наружу, но задержанный попытался отбрыкнуться. Офицер отпрянул, уворачиваясь от пинка.

Его партнер, здоровенный чернокожий с короткими седыми волосами, отпихнул своего белого напарника в сторону, вытащил дубинку и принялся колотить арестованного по ногам.

– Тебе нравится пихать ногой полицейского, да, дрянь?

– Нет! Нет! Перестаньте! – умолял арестованный, поджимая под себя ноги.

Полицейские выволокли мужчину из машины, поставили на тротуар и, по очереди подгоняя пинками, потащили к входу. Скэнлон подошел и открыл для них дверь. Чернокожий полицейский еще раз пнул задержанного, и тот повалился на пол в вестибюле.

– Эти чертовы поляки не умеют пить, – проворчал негр, проходя мимо лейтенанта.

– Как уживаешься с преемником Галлахера? – спросил Скэнлон, шагая рядом с Харрисом.

– Мы редко встречаемся. Я вернулся из отпуска, и меня два раза из трех посылали на патрулирование.

– Сейчас все в отпусках или на учебных сборах. На улицах неспокойно. Летом всегда нехватка патрульных.