Текст книги "Проклятие рода Тремейн (СИ)"
Автор книги: Виктория Лейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== Пролог ==========
Торнтон, Западный Йоркшир, Англия, 1810 год
Ослепительная молния расколола небесный свод и выхватила из ночной темноты двух рослых мужчин, несущих длинный осиновый ящик – неаккуратный и явно сколоченный в большой спешке. Извилистая, размокшая от дождя тропинка уходила все дальше в лес, и мужчины, проваливаясь в грязь, шли по ней, волоча свою ношу и исполняя приказ мэра небольшого английского городка.
«Закопать в самой глуши, да так, чтобы никто не нашел» – распорядился он и с этими словами положил перед ними мешочек с монетами. Уже давно стемнело, и все работники местной администрации разошлись по домам. Лишь в окне кабинета Тарлетона горел мутный свет от тлеющих в камине поленьев.
– А что же родня? – спросил Джереми, помощник градоначальника.
Мэр нервно огрызнулся:
– Не твоего ума это дело. Сам всё улажу. Сказано тебе закопать: закопать проклятую ведьму. Вот и делай, что велено.
Впервые на своей памяти Джереми видел Тарлетона в таком состоянии. Градоначальник имел репутацию человека хладнокровного и рассудительного, но сейчас выглядел не на шутку встревоженным и даже испуганным. С чего бы это? Неужто он, джентльмен с юридическим образованием, бывший военный, верит во все эти местные байки?
– А ее дом? – не унимался Джереми. – Что будет с ним?
– «Если платят, то вопросов не задают», – рявкнул мэр, раздувая ноздри. Казалось, ещё чуть-чуть и из них повалит раскалённый пар. – Слыхал такую мудрость?
Джереми молчаливо кивнул. Он служил градоначальнику уже без малого пятнадцать лет, и за это время чего только не навидался, но сейчас происходящее не нравилось ему до чрезвычайности. Однако, выбора у мужчины не было. Откажешься – погонят как старую собаку, а ему ещё жену и детей кормить…
– Вот и славно, – его собеседник довольно сложил руки на груди. – Сейчас бери задаток, а как закончите, получишь остальное.
Наконец, зайдя в самую чащу, мужчины остановились под старым, полусгнившим дубом.
– Думаю, можно и здесь, – выдохнул Джереми.
Он взялся за лопату и принялся копать могилу. Стоявший рядом семнадцатилетний Бен, сын кузнеца то и дело косился на гроб.
– Заколачивай пока, – Джереми, отбросив в сторону очередную порцию мокрой земли.
Бен достал инструменты, и уже собрался было вбить первый гвоздь, как вдруг, Джер оставил лопату, подошёл к гробу, отодвинул крышку и посветил внутрь керосиновой лампой.
– Вы чего?! – в глазах Бена отразился первобытный ужас.
Джереми никак не отреагировал. Внутри гроба без всякой обивки и убранства лежала молодая женщина, одетая в грязную нижнюю сорочку, ту самую, в которой ее и нашли. Растрепанные иссиня-черные волосы слиплись от грязи, лицо было перепачкано в саже, и искажено посмертной гримасой боли. Но даже при всем этом холодные руки смерти не справились с красотой покойницы, которую в городке считали ведьмой. Джереми наклонился ближе. Внешние следы насильственной смерти отсутствовали.
– Заколачивайте! – в отчаянии закричал Бен, точно боялся, что покойница вот-вот схватит Джереми за горло и утащит с собой прямо в ад.
Когда с погребением было закончено, он воткнул в землю наскоро сделанный крест.
– Провались же ты в преисподнюю, чертова ведьма! – выдохнул Бен и перекрестился.
Очередной раскат грома разорвал ночную тишину, и черные небеса на миг озарила яркая вспышка молнии, ударившей в дерево неподалеку. Мужчины вздрогнули и переглянулись. По лесной опушке стелился густой туман, и в свете керосиновой лампы приобретал зловещие очертания.
– Уходить отсюда надо, – Джереми, огляделся по сторонам и вытер мокрое от дождя лицо. – Свою работу мы сделали, а теперь мэр пусть отдаст нам оставшееся.
Он выдернул из земли лопату.
– Как думаешь, она сама или?.. – Джереми покосился на свежую могилу.
Бен боязливо огляделся:
– Поди, сам дьявол пришел за своей слугой.
Они собрались уходить и двинулись в сторону тропы, ведущей из леса в город, как вдруг первый, опомнившись, начал искать что-то в карманах жилета из овчины.
– Ты чего, Бен? – удивился помощник, которому не терпелось скорее оказаться дома и забыть происходящее как страшный сон.
– Чуть не забыл, – словно не слыша его, проговорил самому себе Бен, – сейчас, сейчас… Где же это у меня было?
Наконец, он достал откуда-то из внутреннего кармана грязный папирусный сверток. Внутри оказался венок из чесночных головок и склянка с прозрачной жидкостью.
Бормоча себе под нос не то молитву, не то заклинание, Бен повесил венок прямо на кособокий крест из пары осиновых веток, связанных бечевкой, а содержимое флакона разлил по холмику земли под ним.
– Это еще зачем? – удивился Джереми.
Бен усмехнулся.
– Вот пусть теперь попробует вылезти наружу!
Джереми покачал головой. Идиот, да и только. Весь в папашу.
Прихватив лопаты и керосиновую лампу, мужчины зашагали по направлению к городу.
Очередная вспышка молнии озарила покосившийся крест, но миг спустя тьма вновь поглотила его.
========== Глава 1 ==========
Лондон, 1919 год…
Здравый смысл бился в истерике, размахивал сигнальной ракетой и бранился как пьяный извозчик. Сердце бешено колотилось о рёбра – казалось, что ещё секунда, и оно проломит грудную клетку.
Станция тонула в клубах паровозного дыма, сновали туда-сюда пассажиры, носильщики и вокзальные побирушки, стучали колёса тележек для багажа… Молодая женщина в синем дорожном пальто стояла у края платформы, наблюдая за тем, как грузчики заносят в вагон её чемоданы. Тёмные, отдающие медью волосы выбились из-под промокшей шляпки, вопреки моде украшенной одной только атласной лентой с поникшим от дождя бантом. В карих глазах, и без того широко распахнутых, читалась паника, странно сочетающаяся с непоколебимой уверенностью.
– Миссис Дафф, – стюард, видя состояние пассажирки, боязливо коснулся её плеча, – ваш багаж уже в поезде.
Шёл дождь, и пальто её промокло, а зонт Анна оставила в прихожей.
– Ступайте в вагон, – она даже не взглянула в его сторону, – и приготовьте мне чаю, я буду через несколько минут.
“Что я делаю? Что же я делаю?” стучало в висках. Ещё оставалось время, ещё не поздно остановить это безумие и вернуться домой, принять ванну, налить стакан вина и, собравшись с мыслями, расставить всё по местам. Анна повернулась к манящему теплом и светом залу ожидания. Нет! Если решилась, надо идти до конца. Одна только мысль о возвращении в пустой особняк, где из каждого угла смотрит прошлое, внушала ужас. Нет, там она точно сойдёт с ума или, чего доброго, наложит на себя руки. Уильям не простил бы ей этой слабости. Анна не собиралась сдаваться. Она должна жить.
Над перроном раздался третий и последний свисток. Пора. Анна в последний раз обернулась, окинула взглядом пёструю толпу, которой не было до неё дела, и уверенно поднялась в вагон.
***
…”Теперь-то вы от меня не сбежите, леди Хасли!”
Он кружит её на руках в опасной близости от края воды. Солнце слепит глаза.
…”Властью, данной мне Святой Церковью, объявляю вас мужем и женой”.
Кольцо матери Уильяма скользит вдоль тонкого пальца Анны, словно делалось специально для неё.
…Солнечные блики играют на стенках бокалов. Шампанское щекочет горло.
“За нас!”
Лодка задаётся на бок и несколько капель падают на её кружевные перчатки и розовую атласную юбку. Анна смеётся.
…Оркестр на набережной играет венский вальс, и музыка тает в объятиях окутанной бархатом майской ночи французской столицы. Занавеси открытой веранды ресторана колышутся от легкого ветра.
“Пришла телеграмма от подрядчика”, – Уильям держит её руку, – “с отделкой дома закончено. В спальне повесили голубые шторы, как ты и хотела”.
…Сквер Ковент-Гардена залит солнечным светом, шуршит на деревьях молодая, прозрачная листва, слышится плеск воды. Они сидят на берегу пруда и босые ноги Анны утопают в густой изумрудной траве.
… Дождь. Туман.
Грохот выстрелов, брань командира и хлюпанье грязи под подошвами сапог. Окровавленные руки путаются в колючей проволоке, безуспешно пытаясь починить сорванное заграждение.
Выстрел.
Вода в луже окрашивается багряным.
“Ausgezeichnete Arbeit!” [1]
Голос звучит, как под водой.
Неподвижное, покрытое слоем грязи лицо смотрит в небо.
Холодеющая рука намертво сжимает медальон с портретом.
…В её ушах по-прежнему звучит венский вальс.
Анна открыла глаза. За окном тянулся вековечный лес, окутанный сизым туманом. Чай в фарфоровой чашке давно остыл, и на поверхности уже блестела тонкая радужная плёнка. В вагоне первого класса было жарко, и стёкла запотели. Из соседнего купе доносились обрывки разговоров, то и дело прерываемые звонким подвыпившим смехом. Кто-то прошёл по коридору, остановился аккурат напротив двери и открыл окно. Должно быть, военный, подумала Анна – звук шагов был чётким, ритмичным, словно отбивал дробь. Через несколько секунд в купе проник запах табачного дыма и, подумав, Анна тоже достала из ридикюля серебряный портсигар с выбитыми на нём инициалами “W.D”. Работа медсестры в полевом госпитале накладывала определённый отпечаток, и в её случае это оказалось пристрастие к табаку.
Матушка, как и следовало ожидать, крайне не одобряла пагубную привычку дочери, как и то, что в 1916 году Анна сделалась добровольцем Красного Креста. “Ты испортишь свои прекрасные руки!”, в ужасе восклицала леди Хасли, “а ты ведь знаешь, что это визитная карточка всякой добропорядочной леди!”
Порой Анне казалось, что мать живёт в каком-то своём идеализированном мире, и временами завидовала её способности не замечать того, что происходило вокруг. Война казалась миссис Хасли чем-то далёким, и даже когда пришло известие о смерти её племянника, кузена Анны, она так и не осознала масштабов катастрофы. Нет, леди Хасли, разумеется, горько оплакивала бедного Эммета, в котором не чаяла души, но его гибель виделась ей их личной, семейной трагедией. Может, причиной этому было то, что юноша скончался не от вражеской пули, а от испанки [2], что бушевала в рядах англичан – Анна не знала наверняка. Она тогда была во Франции, и госпиталь их находился всего в нескольких километрах от линии фронта.
Год спустя, стоило Анне немного прийти в себя после смерти кузена, как на её плечи обрушился новый удар. Всего за два месяца до объявления перемирия в бою под Кале погиб её муж.
” Не плачь, Энни…”
Она закрыла глаза и будто снова оказалась там, на вокзале Паддингтон.
“Война будет короткой – ты и не заметишь, как всё кончится. Скорее всего, я даже на фронт не попаду”.
Он обманывал её, но Анна поняла это слишком поздно. Таким уж человеком был её Уильям – не мог оставаться в стороне, отсиживаясь в тылу. Он не искал славы, но не боялся и смерти.
“А меня? Меня ты оставить не боялся?”
Когда пришло письмо с вестью о его смерти, Анна уже вернулась в Лондон – матушка заболела и нужно было присматривать за ней.
Уильяма похоронили где-то там же, под Кале, и Анна ни разу не была на его могиле. Через два месяца, ровно в тот день, когда на весь мир было объявлено о перемирии, она получила его форму: грязную, с остатками засохшей крови и дырками от пуль. Леди Хасли тогда упала в обморок, Анна же не проронила ни слезинки. Застыла, как жена Лота [3], и не могла оторвать взгляд от жуткой бесформенной кучи на столе.
Долгими вечерами и ночами она утешала посеревшую от горя миссис Дафф, свою свекровь, отвечала на бесконечные письма и телеграммы с соболезнованиями, принимала посетителей, выслушивая одни и те же ничего не значащие слова. И только в короткие минуты одиночества, Анна могла дать волю слезам. Сидела, забившись в угол, обхватив колени, и в такие моменты была похожа на одинокого испуганного ребёнка.
Спасало творчество. Она всегда мечтала писать, сколько себя помнила, а три года назад в её жизни произошло настоящее чудо – издательство “Хорнер и сыновья” [4] приняло в печать “Пустошь”, мистическую историю, написанную в традициях готического романа. Отличительной чертой этой и двух последующих книг стало то, что в финале Анна неизменно развенчивала любые мифы о потустороннем мире и вмешательстве иных сил в жизнь людей – в итоге получались своего рода детективные истории, с торжеством разума над предрассудками в конце.
Уильям одобрял и поощрял увлечение жены, вопреки общественному мнению не видя в этом ничего предосудительного.
Она не бросила это занятие и после его смерти. Работа над третьей по счёту книгой помогала отвлечься, не упасть с головой в чёрную бездну отчаяния, когда казалось, что всё уже потеряно. Возможно, ей следовало написать что-то светлое, дать себе самой надежду на лучшее, но Анна не могла. Да и читатели, что знали её как “призрачного” автора вряд ли бы оценили фривольный любовный роман.
***
За две недели до этого…
…Прошло уже несколько месяцев, боль поутихла и наступили серые, безрадостные дни. Она целыми днями ходила по дому, ставшему вдруг пустым и холодным, пыталась чем-то занять себя, иногда даже выбиралась на ужины и коктейли, но… какая-то часть её ушла безвозвратно, и Анна это чувствовала.
Город, который она когда-то любила всем сердцем, теперь казался ей клеткой. С момента заключения мира прошло уже четыре месяца, но в Лондоне до сих пор праздновали победу. Тут и там реяли на крышах домов британские флаги, по вечерам на улицах распевали песни, щеголяли в военной форме позёры, отсидевшиеся в тылу и не участвовавшие ни в одном из сражений. На фонарных столбах висели плакаты и агитки, а газетчики не уставали перетирать подробности выигранной войны.
Ей было тошно. Анна не чувствовала ни радости, ни торжества, лишь непреодолимую потребность сбежать, укрыться там, где её никто не найдёт. Какое-то время она всерьёз подумывала о том, чтобы продать особняк в Вестминстере и перебраться куда-нибудь к морю, быть может, в Гастингс или Брайтон, но потом…
Где-то в самом начале марта она коротала вечер в родительском доме, выслушивая рассказ матери о спиритическом сеансе, где миссис Хасли в очередной раз пыталась связаться с душой покойного супруга, и речь, как это всегда бывало, зашла о семейном проклятии, якобы висевшем над родом Тремейн вот уже больше ста лет. Подробностей этой истории не знал никто, но то, что мужья женщин Тремейн, в большинстве своем, рано уходили из жизни, было фактом. Миссис Хасли, будучи женщиной впечатлительной и склонной к мистицизму, верила в это непоколебимо, Анну же подобные байки раздражали. Да, иногда плохие вещи случаются с хорошими людьми, но видеть в этом руку некой тёмной силы, означает снятие с себя ответственности за собственную жизнь. Гораздо легче приписать вину какому-то иллюзорному духу, нежели признать то, что каждый человек пишет свою историю самостоятельно.
И даже тот факт, что дед Анны был загрызен волками во время охоты, отец попал под экипажа возвращаясь из клуба, а собственный муж погиб на войне, не казался ей убедительной причиной, чтобы верить в разного рода проклятия.
Анна, давно уяснила, что спорить с матушкой бесполезно и приготовилась терпеливо слушать, но миссис Хасли неожиданно заговорила о другом – две недели назад баронесса получила письмо с известием о смерти дальней родственницы и получением в наследство имения Райдхайм, так как сестра её от своей доли отказалась.
– Именно там всё и началось! – с пафосом заключила леди Хасли. – Нехорошее место.
– Прошу, мама, хватит – Анна вымученно потёрла лоб, – нет никакой порчи. И призраков тоже не существует.
– Но твой отец и Уильям…
– Довольно! – Анна и не заметила, как повысила голос.
Зачем она говорит о них? Разве эти воспоминания не причиняют боль ей самой? Разве она не видит, как тяжело ей это слышать?
– Отец погиб, да, это трагедия, но они случаются каждый день. – Анна пыталась сохранять спокойствие, что давалось ей нелегко. – А Уильям… – тупая боль снова ударила в грудь, – это война, мама, на ней убивают и умирают. – Она покачала головой, – извини, но я не верю ни в злой рок, ни в Бога.
– Анна! – набожная баронесса, как и следовало ожидать, пришла в праведный ужас.
– Что Анна? – она потеряла контроль, – что Анна? Ты всегда знала, какая я, и всегда была этим недовольна. Ну, что ж… прости, что я вышла не такой, как тебе хотелось бы. Поступила в университет вместо того, чтобы торчать за вышиванием и фортепьяно, – перечисляла она, – замарала руки в госпитале, пишу книги…
– Как ты разговариваешь с матерью?!
– Я устала, – Анна рухнула в кресло и, игнорируя гневный взгляд баронессы, достала сигарету. – Я больше так не могу.
Они поругались. Снова. Домой Анна приехала взвинченная и натянутая, как струна. Швырнув мажордому пальто, взлетела на второй этаж и захлопнула дверь спальни так, что звякнули окна.
– Бетти! – она позвала горничную, чтобы та помогла ей расстегнуть платье. – Бетти! Бетти!
Никто не отзывался. Служанка, не ожидавшая, что хозяйка вернётся так скоро, очевидно, занималась своими делами где-то в другом конце дома. Анну охватила паника. Стиснув зубы, она безуспешно пыталась выпутаться из наглухо застёгнутого платья, сорвала с волос цепочку, сломала ноготь…
Из зеркала на неё смотрело бледное, нервно подёргивающееся лицо с перекошенным ртом и опухшими глазами.
– Проклятье!
Содержимое туалетного столика: духи, косметика, шкатулки – всё полетело на пол. Раздался звон битого стекла. Следом пришла очередь безделушек.
Наконец, измотанная и дрожащая, Анна сидела в центре ею же учиненного погрома и беззвучно плакала. Сил не осталось. За дверью испуганная Бетти пыталась достучаться, но Анна велела ей убираться вон, пригрозив увольнением.
“Я должна уехать. Должна уехать”, стучало в висках. Она была готова хоть сейчас сорваться с места и бежать куда глаза глядят, главное, оказаться как можно дальше от этого дома и этого города.
…Через час, спустившись в гостиную, она извинилась перед бедной служанкой и даже обняла испуганную девушку, пообещав заодно прибавку к зарплате. Но Бетти и так не злилась – она, потерявшая на войне любимого, понимала внутреннее состояние хозяйки.
– Почтовое отделение ещё открыто?
Горничная посмотрела на часы:
– Осталось меньше часа.
– Тогда ступай быстрее и отправь телеграмму в Торнтон, местному юристу Винсенту Чейзу – распорядилась Анна, протягивая ей короткую записку, – вот её содержание.
Бетти пробежалась по строчкам, удивлённо глянула на хозяйку, но спрашивать ни о чём не решилась – кивнула молчаливо и побежала к себе в каморку за пальто.
***
Позади осталась ещё одна маленькая станция неизвестной деревушки, и паровоз прибавил ходу. До прибытия в Торнтон оставалось чуть меньше трёх часов, и с приближением к пункту назначения усиливалось и волнение. За три дня в дороге Анна так и не смогла решить для себя, правильно ли поступила, сбежав из Лондона, не предупредив ни мать, ни друзей. Подготовка к отъезду заняла у неё чуть больше двух недель: письмо юристу и ожидание ответа, покупка билета в один конец и сборка вещей… Бетти и мажордому под страхом увольнения было велено держать язык за зубами, и лишь в день отъезда Анна оставила матери телеграмму, попросив работника почты доставить её леди Хасли через неделю, когда Анна будет уже на месте. Если же до этого времени баронессе вздумается нанести дочери визит, мажордом скажет, что она уехала в Брайтон, к подруге.
Анна прекрасно знала, какой будет реакция матери и потому заранее “бросила концы в воду”, как любил говаривать Уильям. Точно также она знала, что миссис Хасли ни за что не поедет в такую даль, а вот гневные письма и телеграммы полетят непременно. Наверняка ещё и телефонный звонок закажет.
Решение уехать именно в старое родовое поместье пришло неспроста: графство находилось далеко от столицы, деревушка была совсем крохотной и лучшей обстановки для того, чтобы взяться, наконец, за новый роман, ей не найти. Райдхайм, надо думать, находится в унылом состоянии и, как написал ей мистер Чейз, “выглядит несколько мрачновато”, но Анну это не пугало. В проклятия она не верила, призраков не боялась, а для житья имение было вполне пригодно – юрист по её просьбе лично осмотрел дом и участок.
На одной из станций Анна зашла в бакалейную лавку, купила отменный китайский чай в нарядно украшенной жестяной банке и упаковку южноамериканского табака – в благодарность мистеру Чейзу за проявленную любезность и скорость в выполнении её просьбы. Стряпчий виделся ей представительным седовласым мужчиной в немного старомодном костюме и непременно с трубкой во рту.
…Наконец вдоль путей мало-помалу появлялись из темноты небольшие каменные и деревянные постройки, свидетельствующие о наличии поблизости станции. Паровоз сбавил скорость. В купе заглянул один из стюардов, сообщил, что багаж собран и поинтересовался, не будет ли кто встречать её на платформе.
– Всё в порядке, – успокоила она – меня будет ждать мой юрист, так что я в надёжных руках.
Стюард робко улыбнулся и вдруг ничтоже сумняшеся протянул Анне её собственную книгу с просьбой подписать на память. Она улыбнулась. “Пустошь”, её первый роман. Не самый лучший, но пришедшийся по нраву читателям.
– Жуть как люблю мистические истории, – шёпотом признался парнишка. – Жаль только, что в конечном счёте никакого призрака, как выяснилось, не существовало, – вздохнул он.
– Потому что их не бывает, – просто ответила Анна.
– А в Торнтон, вы, наверное, приехали за вдохновением?
Прежде, чем она успела ответить, раздался предупредительный свист, и поезд теперь ехал на инертном ходу.
Стюард вышел в коридор. Оставшись в одиночестве, Анна закрыла глаза и вдохнула полной грудью. На несколько секунд задержала дыхание и, наконец, медленно выдохнула. Прихватив с верхней полки ридикюль и мелкую сумку с вещами первой необходимости, огляделась, проверяя, не забыла ли чего, и вышла из купе.
Кроме неё желающих сойти в Торнтоне не оказалось, точно также как на платформе не было и встречающих, за исключением одинокой мужской фигуры в свете тускло мигающего старого фонаря.
Она стояла у открытой двери, дожидаясь полной остановки состава. Прохладный ночной ветер щекотал лицо и забирался под одежду, но холода Анна не чувствовала – апрель в этом году выдался теплее обычного.
Наконец, поезд остановился, и мужчина быстрым шагом направился к единственной открытой двери вагона.
– Миссис Дафф, – он протянул ей руку, помогая сойти, и Анна с удивлением обнаружила, что мистер Чейз был немногим старше её самой, хотя лица его разглядеть она ещё не успела. – Добро пожаловать в Торнтон.
Комментарий к Глава 1
[1] “Ausgezeichnete Arbeit!” – “Отличная работа!” (нем.)
[2] испанка – испанский грипп
[3] жена Лота – библейский персонаж. Согласно преданию, убегая из Содома, нарушила запрет и, оглянувшись, превратилась в соляной столб
[4] “Хорнер и сыновья” – название издательства вымышленное
========== Глава 2 ==========
Ловкие грузчики тем временем уже успели вынести багаж, судя по всему перекидывая чемоданы из рук в руки прямо на ходу состава.
– Благодарю, что встретили меня на станции, – улыбнулась Анна, когда рассчиталась с носильщиком. – Надеюсь, это не доставило вам больших неудобств.
– Пустяки, – отмахнулся Чейз, – люблю иногда прокатиться ночью, а тут ещё и случай представился.
Они вышли на свет, и она, наконец смогла разглядеть его получше. Высокого роста, черноволосый и неплохо сложенный, чего не скрывал даже светлый костюм-тройка, дорогой, но явно бóльший на размер. Твидовый жилет был застёгнут на все пуговицы, галстук безупречно отглажен и завязан под самое горло. Очевидно, по роду занятий, мистер Чейз хотел казаться солиднее, но этот строгий наряд лишь ещё больше подчёркивал его молодое, почти юное лицо. Исключением были глаза. Несмотря на улыбку, он глядел исподлобья, настороженно и будто бы даже с грустинкой. Так смотрят люди, которым пришлось многое пережить.
– Оу… – Анна посмотрела на груду вещей и только сейчас поняла свою оплошность.
Она отпустила носильщиков восвояси, забыв о том, что багаж надо ещё погрузить в машину.
– Я донесу. Здесь недалеко.
Мистер Чейз ловко подхватил два её чемодана, Анна же понесла саквояж и дорожную сумку.
Вокзала, как такового, в Торнтоне не было – одноэтажное здание из красного кирпича служило и станцией и залом ожидания. Чуть поодаль стояла двухэтажная будка смотрителя. Они миновали арку и оказались на старом выщербленном плацу, что заменял парковку. В самом конце, под фонарём Анна увидела автомобиль.
Уложив чемоданы и сумки на заднее сиденье, Винсент открыл ей пассажирскую дверь.
– До гостиницы отсюда минут пятнадцать, – сказал он, заводя мотор, – вечером опять шёл дождь, и дорогу размыло, так что нас немного потрясёт, – он неуклюже улыбнулся.
Ухабы и колдобины волновали Анну меньше всего. Её клонило в сон, но вместе с тем она ясно ощущала нарастающую тревогу – прежде она никуда не отправлялась в одиночестве. Прошлое осталось в Лондоне, а что впереди – неизвестно.
– С домом всё очень плохо, да? – Анна спросила это больше для того, чтобы нарушить молчание.
– В целом, да, – ответил Винсент, – но несколько комнат вполне пригодны для жилья.
Ещё по дороге к машине она отметила его выправку и чёткую, ритмичную поступь, а прибавив к этому стрижку и кожаные армейские перчатки на приборной панели, поняла, что перед ней военный. Сколько же ему лет? Мистер Чейз выглядел даже моложе её Уильяма, а тот ушёл на фронт, едва отметив двадцать третий день рождения.
Воспоминания о муже отозвались болью, и Анна переключила своё внимание на дорогу, если это слово вообще было применимо к размытой грунтовой тропе с ямами через каждые несколько метров. Фары выхватывали из темноты чёрные лужи и стволы деревьев, живым коридором выстроившихся по обеим сторонам дороги. Над головой застыл меж ветвей серебряный диск луны.
– Да, ночами тут порой жутковато, – усмехнулся Винсент, заметив выражение её лица, – но для вас это, наверное, то, что нужно.
– Читали мои книги?
– Нет, но наслышан, – ответил он. – Моя домработница от вас без ума. “Пустошь” стоит у неё на одной полке с Библией.
Анна так и не поняла, что он имел в виду – похвалил или высмеял. Что ж, в любом случае, она давно привыкла к общественному осуждению, а мистер Чейз, надо думать, типичный представитель сильной половины человечества, считающий, что женщине не место в литературе.
– Нет, не подумайте, что хочу вас задеть, – он следил за дорогой и не видел её лица, но, понял, что пассажирка обиделась, – просто не поклонник детективов.
– Что же вы любите?
– Диккенса, Теккерея, – принялся перечислять он, – Гиссинга…
– Реалист, – подытожила Анна.
Она начинала проникаться к нему уважением. Насчёт Гиссинга могла бы поспорить, а вот первых двух очень любила.
– А вы нет? – спросил он. – Миссис Труди говорила мне, чем заканчиваются все ваши книги.
– Пожалуй, мне надо познакомиться с ней поближе, – Анна улыбнулась, – хотя, я почти никогда не общаюсь с читателями.
Это было правдой. Она бережно собирала отзывы критиков и заметки в газетах, но на вопросы отвечала неохотно – ей всегда казалось странным обсуждать с кем-то свои мысли. Будто кто-то сунул нос в её личный дневник и теперь жаждет обсудить прочитанное. Анна понимала, что это выглядит странно, но ничего не могла с собой поделать.
– Вот уж не думала, что меня знают на другом конце страны, – пробормотала она.
Винсент усмехнулся:
– Женщина-писатель – это довольно необычное явление.
– И просто возмутительное? – спросила она, прищурившись.
– Я вырос с матерью суфражисткой, так что моё мнение априори будет субъективным. Но если вам интересно, то я не вижу в этом ничего предосудительного. Гораздо хуже, когда женщина вообще не думает, – последнее было сказано без тени улыбки. – Вот и добрались, – пользуясь случаем, он увёл беседу в другое русло.
В жёлтом свете фар выцветший щит на ржавых цепях “Добро пожаловать в Торнтон” выглядел ещё более жалко.
Как и все забытые Богом места, с наступлением темноты деревня погружалась в сон. На узких, петляющих улицах им не встретилось ни одной живой души, а в половине окон было темно. Но вот вдалеке обозначились рыжие огоньки гостиницы, единственной на всё поселение.
Анна решила, что первые несколько дней поживёт в номере, до тех пор пока нанятая Чейзом прислуга не приведёт Райдхайм в относительный порядок.
Винсент остановил машину у крыльца и погасил фары.
– Сейчас вытащу ваши чемоданы.
Поблагодарив юриста, Анна зашла внутрь.
В небольшом холле с низким потолком было душно и пахло хлоркой. Обитые деревом стены украшали потрёпанные чучела птиц и животных, над камином висело бутафорское ружьё. Днём это помещение, очевидно, служило ещё и в качестве паба, но сейчас столы пустовали. На обшарпанном подоконнике, свернувшись калачиком, сопел рыжий кот.
– Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс? – дремавший за стойкой мужчина, только сейчас заметил её появление.
– Добрый вечер, – поздоровалась она, – меня зовут Анна Дафф, и я заказывала у вас номер.
Улыбка тотчас исчезла с его лица.
– Дафф? – переспросил он, – что-то не припоминаю.
– Я бронировала номер две недели назад. По телефону. Посмотрите у себя в записях.
Только этого не хватало. Больше всего на свете ей сейчас хотелось принять ванну и улечься в постель.
Управляющий посмотрел на неё, вскинул бровь и открыл журнал. Перевернул несколько страниц и удручённо покачал головой:
– Никак нет, мэм.
Спорить с ним у Анны не было ни сил, ни желания.
– Ладно, не важно, – отмахнулась она, – просто дайте мне любой номер. Можно даже без балкона.
– Сожалею, но свободных комнат нет, – отчеканил мужчина.
– Да у вас тут тихо, как в могиле! – Она видела, что он лжёт и недоумевала, что стало тому причиной. – Послушайте, – Анна постаралась успокоиться, понимая, что скандалом ничего не добьётся, – я не знаю, что у вас тут произошло, и, честно говоря, не собираюсь выяснять, но я приехала издалека, устала и хочу спать. Мне негде ночевать, понимаете? – переборов себя, она даже состроила ему глазки, но мужчина оставался не возмутим.
– Свободных комнат нет, мэм. Ничем не могу помочь.
Ей захотелось ударить его чем-нибудь тяжёлым. Например, вот этим уродливым бронзовым купидоном, что каким-то образом очутился на стойке возле пепельницы.
– Какие-то проблемы? – за её спиной раздался голос Винсента.
– Здравствуйте, мистер Чейз, – поприветствовал управляющий, – мэм хочет снять у нас комнату, но, к большому сожалению, все номера заняты.
Винсент покачал головой.
– Что за бред, Керджесс? Я же сам уточнял насчёт номера в прошлую среду. Твоя жена всё записала.
– Значит, моя жена ошиблась, – неожиданно зло процедил хозяин. – Простите Чейз, но ничем не могу помочь.
Потрёпанный интерьер холла и видавшая виды одежда хозяина, ясно говорили о том, что заведение переживало не лучшие времена. Анна уже перестала злиться – она решительно не понимала, что происходит. Выходит, комнату действительно бронировали, так почему же сейчас владелец выглядит так, словно вот-вот схватится за нож?
