Текст книги "Хозяйка Меллина (Госпожа замка Меллин)"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Итак, Элис была добра к Джилли – это был новый штрих к ее портрету, который постепенно вырисовывался у меня в голове.
Я снова подошла к окну и посмотрела на то окно, вспоминая вечер, когда я увидела в нем чей-то силуэт. Сегодняшнее присутствие Джилли в комнате Элис не объясняло увиденного мною тогда. Фигура, чьи контуры я увидела через штору, не была детской. В тот вечер там был не ребенок. Это была взрослая женщина.
Пусть Джилли и пряталась иногда в комнате Элис, тень, брошенная пламенем свечи на оконную штору, принадлежала не ей.
* * *
На следующий день я была приглашена миссис Полгри на чай в ее комнате. Точнее, я напросилась к ней сама, что мне надо обсудить с ней кое-что очень важное. Она была польщена, и я поняла, что гувернантка, спрашивающая у нее совета, приближалась в ее глазах к идеалу.
– Я буду рада уделить вам час своего времени и угостить вас чашечкой своего лучшего Эрл Грея, – сказала она мне.
Разлив чай, она посмотрела на меня с несвойственным ей добродушием и спросила:
– Ну и что же вы такое хотели обсудить со мной, мисс Ли?
– Я немного обеспокоена, – сказала я, помешивая свой чай, – одной репликой Элвиан. Боюсь, что до нее доходят сплетни, совершенно не подходящие для ее ушей.
– Думаю, что и для наших с вами тоже, – произнесла миссис Полгри, и я заподозрила, что в этом замечании была некоторая доля лицемерия.
Я рассказала ей о нашей прогулке в саду и встрече в беседке.
– И после этого, – продолжала я, – Элвиан произнесла слова, которые меня поразили. Она сказала, что леди Треслин надеется стать ее мамой.
Миссис Полгри покачала головой и сказала:
– Как насчет ложечки виски в чай, мисс? Это очень поднимает настроение.
Мне совершенно не хотелось виски, но я поняла, что не должна отказываться составить ей компанию.
– Если только чуть-чуть, миссис Полгри, совсем маленькую ложечку, пожалуйста.
Она отперла буфет, достала бутылку и отмерила виски еще более тщательно, чем отмеряла заварку из своей заветной коробочки. «Интересно, какие еще «сокровища» хранятся в ее буфете?» – подумала я.
– Боюсь, что вас шокирует то, что я вам скажу, мисс, – начала она.
– Я готова к этому, – ответила я.
– Так вот, сэр Томас Треслин, – очень старый человек, и не так давно он женился на этой молодой женщине. Говорят, она была актрисой в Лондоне. Сэр Томас как-то поехал туда по своим делам и вернулся с женой. Представляете, какого шуму наделала эта история, а главное, сама новая леди Треслин в нашей округе!
– Да, уж могу себе представить.
– Некоторые считают ее самой красивой женщиной в стране.
– В это тоже нетрудно поверить.
– Да, но известно ведь, что по-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает.
– Это правда, но поступки поступками, а красивая женщина есть красивая женщина.
– Вот именно, а мужчины из-за них теряют голову. Вот и наш хозяин не без слабостей, – как бы с неохотой призналась миссис Полгри.
– Какие бы сплетни про это не ходили, я не могу допустить, чтобы они достигали ушей Элвиан.
– Я вас понимаю, мисс. Но сплетников молчать не заставишь, а у девочки уши – как у зайца.
– Вы не думаете, что это Китти с Дейзи болтают при ней?
Миссис Полгри наклонилась ко мне, и я ощутила запах виски из ее рта. Неужели и от меня сейчас пахнет виски?
– Все болтают, мисс.
– Понятно.
– Кое-кто говорит, что они не из тех, кто стал бы дожидаться, пока их благословит священник.
– Может быть, и так.
Я чувствовала себя ужасно. Как все грязно, отвратительно! И как же можно было посвятить в это ребенка, да еще такого чувствительного, как Элвиан!
– Хозяин по натуре человек импульсивный и по-своему неравнодушен к женщинам.
– Значит, вы думаете…
Она кивнула с серьезным видом.
– Когда умрет сэр Томас, в этом доме появится новая хозяйка. Они только и ждут, когда его не станет. Вот и миссис ТреМеллин… Ее уже нет в живых.
Я не хотела задавать вопрос, который сам собой возник в моей голове после этих слов, но, казалось, какая-то сила заставила меня произнести его:
– А… когда миссис ТреМеллин была жива, мистер ТреМеллин тоже встречался с леди Треслин?
Миссис Полгри медленно кивнула.
– Он часто навещал ее. Это началось чуть ли не как только она приехала. Иногда он уезжает верхом на ночь глядя, и мы до утра его не видим. Но ведь он хозяин здесь, и это его дело, как жить. Наше дело готовить еду, вытирать пыль, вести хозяйство или учить его дочь – кому что положено по службе. Вот и все.
– Значит, вы думаете, что Элвиан всего лишь повторяет то, что всем известно? Когда сэр Томас умрет, леди Треслин станет ее новой мамой.
– Некоторые из нас думают, что так оно и будет, и кое-кому это даже придется по душе. Ее светлость не из тех, кто будет захаживать на половину слуг и вмешиваться в хозяйственные дела. А что до меня, так по мне уж лучше, если хозяин, которому я служу, живет в законном браке, чем в грехе, уверяю вас. Да и для всех нас это лучше.
– А не могли бы мы внушить девушкам, чтобы они не болтали об этом при Элвиан?
– Это все равно, что запретить кукушке куковать весной. Их хоть излупи до синяков, а они все равно будут языком трепать. Это у них в крови. И они не хуже других девушек, которых в наше время можно найти.
Я понимающе кивнула, но думала я в этот момент об Элис, на глазах которой развивались отношения между ее мужем и леди Треслин.
Ничего удивительного в том, что она была готова убежать из дома с Джеффри Нанселлоком.
«Бедная Элис! – подумала я. – Нелегко тебе было быть женой такого человека».
Миссис Полгри была в таком общительном настроении, что я решила поговорить с ней и на другую интересующую меня тему.
– Вы никогда не думали о том, чтобы научить Джилли грамоте? – спросила я.
– Джилли! Да какой в этом толк? Вы ведь, должно быть, заметили, мисс, что она немного не в себе, – ответила миссис Полгри, постучав пальцем себе по лбу.
– Она же так часто поет. Раз она смогла выучить слова песен, то она сможет выучить и другие вещи.
– Она странная девочка. Может, это оттого, как она появилась на свет. Я не очень-то люблю говорить об этом, но вы ведь, наверное, уже слыхали о моей Дженнифер. – Голос миссис Полгри слегка дрогнул. – Иногда я думаю, что на Джилли лежит проклятие. Мы не хотели ее… Она совсем еще крошкой была, всего два месяца ей было, когда Дженнифер не стало, Прилив выбросил ее на берег спустя два дня. Ее нашли в Меллинской бухте.
– Я очень сочувствую вам, – мягко сказала я.
Миссис Полгри покачала головой, как бы стряхивая с себя нахлынувшие воспоминания.
– Ее не стало, но была Джилли. И с самого начала было видно, что она не такая, как все дети.
– Может, она чувствовала, что произошла трагедия, – вставила я. Миссис Полгри посмотрела на меня почти высокомерно.
– Мы делали для нее все, что могли, – я и мистер Полгри. Он души в ней не чает.
– Сколько ей лет? Она, должно быть, почти ровесница Элвиан.
– Родилась на несколько месяцев позже, чем мисс Элвиан. Они играли вместе, ведь все-таки жили в одном доме и были одногодки. Потом произошел несчастный случай… ей было тогда без малого четыре года.
– Что за несчастный случай?
– Она играла на подъездной аллее, недалеко от ворот, а хозяйка ехала по аллее верхом. Она была очень хорошей наездницей, хозяйка-то. Джилли выскочила на аллею из кустов прямо перед носом лошади, ну и та задела ее копытом. Джилли отлетела в сторону и упала, ударившись головой. Счастье, что не убилась насмерть.
– Бедная Джилли, – сказала я.
– Хозяйка – та уж так огорчилась, так огорчилась. Винила себя, хотя ее вины-то вовсе не было. Джилли должна была знать, что делает. Ей столько раз говорили, что на дороге надо быть осторожней. А она, небось, за бабочкой погналась и обо всем забыла. Она вечно возится со всякими птичками, цветами, насекомыми… Хозяйка после того случая с ней нянчилась чуть не больше, чем с миссис Элвиан, а уж Джилли-то ходила за ней хвостом и места себе не находила, когда она уезжала куда-нибудь.
Миссис Полгри налила себе еще чашку чая и хотела налить и мне, но я отказалась. Она же снова добавила в свой, чай виски и продолжала:
– Джилли родилась в грехе. Она не имела права на свет появляться. Похоже, Бог ее и наказывает – говорят ведь, что грехи отцов падают на детей.
Меня вдруг охватила ярость. Меня всегда возмущали эти дикие предрассудки ограниченных людей. Мне захотелось ударить эту женщину, которая могла спокойно сидеть и попивать чай с виски, рассуждая о беде своей внучки как о наказании божьем. Я была поражена невежеством этих людей, которые были неспособны увидеть связь между «странностью» Джилли и травмой, которую она получила при падении, а вместо этого считали, что ее наказывает Бог за грехи ее родителей.
Но я ничего этого не сказала, потому что не хотела восстанавливать против себя миссис Полгри. Если я хотела чего-то добиться в этом странном доме, мне нужны были союзники, а не враги. А я хотела добиться многого – найти ключ к Джилли и смягчить душу и нрав Элвиан. Я вдруг поняла, что люблю детей, – никогда раньше, до приезда в Маунт Меллин, я не знала этого, может быть, потому, что просто никогда не имела с ними дела.
Была и еще одна причина, по которой я стремилась сосредоточить свое внимание на Элвиан и Джилли: забота о них отвлекала меня от неприятных мыслей о Коннане ТреМеллине и леди Треслин. Я не могла думать о них без гнева, который тогда объясняла себе отвращением к их постыдному поведению.
* * *
В эти дни в доме царило необычайное возбуждение. Дело в том, что в Маунт Меллине должен был состояться бал – первый со времени смерти Элис. Целую неделю все разговоры в доме вертелись вокруг бала. Мне с трудом удавалось сосредоточить внимание Элвиан на уроках, и я постоянно натыкалась на Китти и Дейзи, вальсирующих в коридорах в объятиях друг друга.
Садовники трудились в эти дни, не покладая рук. Они должны были украсить бальный зал и гостиные цветами из оранжереи. У всех в доме прибавилось забот. Гостей ожидалось много, так как приглашения на бал были разосланы по всей округе.
– Я не понимаю, – сказала я Элвиан, – почему ты так взбудоражена, ведь ни ты, ни я на бал не идем.
– Когда моя мама была жива, у нас очень часто были балы, – заговорила Элвиан с мечтательным видом. – Она так любила их и так хорошо танцевала. Она всегда заходила ко мне перед балом показаться в своем бальном платье. Она была такая красивая… А потом она отводила меня в солярий, и я сидела там в нише за занавесками и смотрела вниз, на зал, через потайное окошко.
– Что за потайное окошко? – спросила я.
– А-а, вы не знаете, – она посмотрела на меня почти торжествующе. Я думаю, ей было приятно убедиться в том, что ее гувернантка, которая вечно поражается ее невежеству, может сама чего-то не знать.
– Я много чего не знаю об этом доме, – ответила резко. – Я, наверное, и трети его не видела.
– Да, вы не видели солярий, – согласилась она. – В этом доме несколько потайных окошек, или глазков. Ой, мисс, как же вы не знаете, что такое потайные окошки? Они есть во многих старинных домах. Даже в Маунт Уиддене есть одно. Мама мне рассказывала, что в старые времена, когда считалось, что дамам неприлично участвовать в пиршествах, они сидели около таких глазков в потолке или в стене и наблюдали за тем, как пируют мужчины. Смотреть им разрешалось, а присутствовать там было нельзя. В часовне у нас тоже есть что-то вроде такого потайного окошка. Оно выходит в маленькую потайную комнату за стеной часовни. Мы называем ее «тайник прокаженных». Им ведь нельзя было заходить в церковь, зато они могли подсматривать в глазок. Так вот, когда начнется бал, я пойду в солярий и буду смотреть оттуда вниз, на зал, где будут танцевать. Вы тоже должны пойти со мной, мисс, пожалуйста, давайте пойдем вместе!
– Посмотрим, – сказала я.
* * *
В день бала, когда начали прибывать гости, я не смогла удержаться и подошла к окну своей комнаты, чтобы полюбоваться на них. Подъездная аллея была забита экипажами, а платья, которые мне удалось увидеть, вызывали у меня приступ зависти.
Танцы должны были происходить в центральном холле, который в старину был пиршественным залом. Я заглянула туда днем по настоянию Китти, которая сказала мне:
– Вы обязательно должны посмотреть на эту красоту, мисс. Мистер Полгри там, как цербер, сторожит свои цветы. Он убьет нас, если с ними что-нибудь случится до приезда гостей.
И правда, зал был удивительно красив. Потолочные балки были увиты зеленью – по старому корнуэлльскому обычаю, как сообщила мне Китти, повсюду стояли горшки и кадки с цветами из оранжереи и огромные восковые свечи в старинных канделябрах. Я представила себе, как все это будет выглядеть вечером, когда свечи будут гореть, освещая танцующие пары в бальных туалетах и отражаясь в бриллиантовых украшениях дам.
Как мне хотелось быть среди них! Одной из этих дам в прекрасном вечернем платье с живыми цветами и драгоценностями… Китти начала кружиться по залу под воображаемую музыку, забыв обо всем вокруг, как и я, представляя себя на балу.
Нет, хватит об этом думать! Это глупо и унизительно. Выходит, я совсем не лучше Китти.
Я повернулась и вышла из зала, но в горле у меня был комок, и мне хотелось плакать.
В этот вечер Элвиан и я ужинали вместе в классной комнате. Ее отец был занят с гостями, поэтому она не могла ужинать с ним в малой столовой, как в обычные дни.
– Скорее заканчивайте, мисс, – поторопила меня Элвиан. – Не забывайте, что мы идем в солярий.
– Я надеюсь, твой отец разрешил тебе это.
– Мисс, я всегда подсматриваю из солярия. Все это знают. Мама даже иногда поглядывала вверх и махала мне. – Ее лицо погрустнело. – Сегодня я буду представлять, что она там… Несмотря ни на что… Как будто она там танцует вместе со всеми. Мисс, как вы думаете, люди иногда возвращаются после того, как умрут?
– Что за невероятный вопрос! Конечно, нет.
– Значит, вы не верите в призраков. А некоторые люди верят и говорят, что они их видели. Значит, они лгут, когда так говорят?
– Я думаю, что люди, которые говорят это, просто стали жертвами собственного воображения.
– И все же, – продолжала она мечтательно, – я буду представлять себе, что она там танцует… Может, если я буду очень сильно представлять, я ее правда увижу. Может, я тоже стану жертвой своего воображения.
Я ничего на это не ответила, потому что мне было не по себе.
– Если она все-таки вернется, – размышляла вслух Элвиан, – она обязательно придет на бал, потому что она больше всего на свете любила танцевать… Мисс, – сказала она, словно вспомнив вдруг о моем существовании, – если вы не хотите идти со мной в солярий, я могу пойти одна.
– Я пойду с тобой, – ответила я, – только сначала закончим ужин.
* * *
Идя с Элвиан по галерее, поднимаясь по каменным лестницам и проходя через неизвестные мне комнаты, я, в который уже раз, поражалась тому, сколь огромен был этот дом и как мало я о нем знала. Наконец мы пришли в солярий. Часть его крыши была стеклянной, и я поняла, почему он так назывался.
На стенах висели прекрасные гобелены, изображающие сцены восстания Кромвеля и реставрации: казнь Карла Первого, возвращение в Англию Карла Второго, его коронация и посещение им судостроительных верфей.
– Не тратьте время на гобелены, мисс. Мама так любила здесь бывать. Она говорила, что отсюда видно все, что происходит внизу. Здесь два потайных окошка. Мисс, ну что же вы, разве вы не хотите их увидеть?
А я смотрела на изящный письменный стол, диван и стулья с золоченными спинками и представляла себе, как она сидела здесь, разговаривая со своей дочерью, – умершая уже Элис, которая, казалось, становилась для меня все более и более живой и реальной с каждым днем.
В обоих концах вытянутой в длину комнаты были высокие окна, завешенные парчовыми шторами. Такие же шторы закрывали, как я подумала сначала, двери – по одной в каждой стене солярия.
Элвиан скрылась за одной из этих штор и позвала меня оттуда. Пойдя на ее зов, я оказалась в алькове и вместо двери увидела звездообразное отверстие в стене. Хотя оно было довольно большое, оно было так хитроумно украшено каменной резьбой, что его можно было заметить, только зная, что оно там есть.
Я посмотрела в него и поняла, что оно выходит в часовню. Мне была отчетливо видна та ее часть, где был алтарь.
– Мама мне рассказывала, что раньше, в старые времена, если кто-нибудь из семьи или слуг был болен и не мог идти на службу в часовню, они приходили сюда, чтобы здесь молиться, наблюдая за всем сверху. В доме раньше был свой священник. Это мне уже не мама сказала. Она не так уж хорошо знала историю дома. Это мне говорила мисс Дженсен. Она ужасно много знала о нашем доме. И она любила приходить сюда и смотреть через глазок. И часовня ей тоже очень нравилась.
– Тебе было жаль, что она уехала?
– Да. А еще одно окошко – в другой стене. Из него виден большой холл, где сегодня танцуют.
Она подошла к шторам, висящим на другой стене комнаты, и отдернула их. За ними оказалось такое же отверстие в форме звезды.
Я взглянула вниз, на зал, и у меня перехватило дыхание от великолепной картины, которая мне открылась. На украшенном цветами помосте сидели музыканты, а гости в великолепных нарядах стояли и прогуливались по залу, разговаривая. Их было очень много, и до нас доносился гул их голосов. Элвиан, затаив дыхание, стояла рядом со мной. Ее глаза искали кого-то в этой толпе. Мне стало не по себе от того выражения напряженного ожидания, которое я увидела на лице девочки. Неужели она действительно верила в то, что Элис восстанет из могилы, потому что она так любила танцевать?
Мне захотелось обнять ее и притянуть к себе. «Бедная девочка, – подумала я, – несчастный, одинокий, потерянный ребенок!»
Но, конечно, я не сделала этого. Я знала, что Элвиан моя жалость не нужна.
Я увидела внизу Коннана ТреМеллина, занятого разговором с Селестиной Нанселлок. Питер тоже был там. Наблюдая за ними, я решила для себя, что если Питер Нанселлок был самым красивым мужчиной из тех, кого я видела в зале, Коннан был, несомненно, самым элегантным. Я мало кого знала из собравшихся внизу, но не узнать леди Треслин я, конечно, не могла. Даже в этой блестящей толпе она выделялась своей удивительной красотой. На ней было платье из огненного шифона, и я подумала, что редкая женщина может отважиться выбрать такой цвет. Но она не боялась привлечь к себе всеобщее внимание, скорее даже стремилась к этому, и ее наряд как нельзя лучше способствовал достижению этой цели. На фоне огненного платья ее темные волосы выглядели почти черными, а ее великолепные плечи и грудь сияли необыкновенной белизной. Прическу украшала бриллиантовая тиара, и бриллианты же сверкали в ее ушах и на шее.
Элвиан тоже заметила ее и нахмурилась.
– И она здесь, – пробормотала она.
– А мужа ты ее не видишь? – спросила я.
– Да, вон тот маленький старичок, который разговаривает с полковником Пенландзем.
– А где полковник Пенландз?
Она показала мне, где стоял полковник, и рядом с ним я увидела старого, согбенного человека с совершенно седыми волосами и морщинистым лицом. Было трудно поверить, что он был мужем такой женщины, как Линда Треслин.
– Смотрите, папа сейчас будет открывать бал. Раньше всегда он это делал в паре с тетей Селестиной, а мама была с дядей Питером. Интересно, с кем он будет сегодня? – Сейчас начнется музыка, – продолжала она. – Они всегда начинают с одной и той же мелодии. Знаете, с какой? Это старинный танец, под который танцевали наши предки. Мама и папа всегда сначала танцевали первые несколько тактов со своими партнерами, а потом вступали и все остальные пары.
Музыканты начали играть, и я увидела, как Коннан взял за руку Селестину и повел ее в центр зала. За ними последовал Питер Нанселлок, выбравший леди Треслин.
Я смотрела, как они танцевали старинный танец, и думала: «Бедная Селестина!» Даже в роскошном бальном платье из голубого атласа она выглядела бледно и неприметно в обществе Коннана и другой пары. В ней не было ни элегантности Коннана, ни красоты леди Треслин, ни эффектного обаяния ее брата.
Жаль, что традиция требовала, чтобы Коннан открывал бал в паре с Селестиной. Но в этом доме традиции соблюдались свято. Что-то делалось, потому что это делалось всегда, и часто только по этой причине. Ну что ж, так, наверное, принято во всех по-настоящему старинных семьях.
Прошел час, а мы с Элвиан все любовались танцующими. Мне показалось, что Коннан раз или два взглянул наверх, видимо, зная, что Элвиан могла быть в солярии. Я понимала, что ей уже пора спать, но решила, что в такой день можно разрешить ей лечь попозже.
Уже стемнело, но солярий освещался смотревшей на нас сквозь стеклянную крышу луной. В лунном свете комната приобрела какой-то таинственный облик. Казалось, что в ней может произойти что угодно, самое невероятное, фантастическое событие.
Я снова стала смотреть в потайное окошко. В зале теперь танцевали вальс, и я невольно начала раскачиваться в такт музыке. В свое время никто не был удивлен больше, чем я сама, когда оказалось, что я хорошо танцую. Благодаря этому умению у меня не было недостатка в партнерах на балах, на которые меня водила тетя Аделаида в надежде найти мне мужа. К огорчению тети Аделаиды, интерес ко мне моих кавалеров начинался и заканчивался танцами, дальше которых ни с кем из них дело не пошло.
Я так увлеклась музыкой и этими воспоминаниями, что вскрикнула от неожиданности, почувствовав прикосновение чьей-то руки. Оглянувшись, я увидела неизвестно откуда появившуюся рядом с нами Джилли.
– Ты пришла посмотреть, как танцуют? – спросила я ее.
Она кивнула.
Она была ниже ростом, чем Элвиан, и не доставала до отверстия в стене, поэтому я приподняла ее, чтобы она могла заглянуть в него.
– Принеси, пожалуйста, ту скамеечку, чтобы Джилли могла встать на нее, – попросила я Элвиан. – Тогда ей будет все видно.
– Пусть она сама принесет, – сказала Элвиан.
Джилли опять кивнула, и я поставила ее на пол. Она тут же побежала и принесла скамеечку. «Она ведь все понимает, – подумала я. – Почему же она не хочет разговаривать?!»
Элвиан была явно не рада появлению Джилли. Она отошла от потайного окошка, как будто у нее пропало всякое желание наблюдать за танцующими, но тут оркестр заиграл «Голубой Дунай» Штрауса, и она начала кружиться по комнате.
Эта музыка словно околдовала мои ноги, и они сами собой, помимо моего желания, пустились в танец. Я оказалась в середине комнаты, рядом с Элвиан, и я танцевала так, как когда-то на балах в Лондоне. Нет, пожалуй, я никогда раньше не танцевала так легко и с таким упоением, как в этот волшебный вечер в солярии.
Элвиан вскрикнула от удовольствия, а Джилли засмеялась робким, но радостным смехом.
– Танцуйте, танцуйте, мисс! – воскликнула Элвиан. – Не останавливайтесь. У вас так хорошо получается!
И я все танцевала и танцевала с воображаемым партнером, кружась по освещенному луной солярию. И вдруг, когда я приблизилась к стене, из темноты навстречу мне вышла фигура, и я оказалась в объятиях мужчины.
– Вы восхитительны, – произнес голос Питера Нанселлока, державшего меня за талию так, как положено держать партнершу, танцуя вальс.
Я сбилась с такта и остановилась.
– Нет-нет, – сказал он, – смотрите, дети протестуют. Вы должны танцевать со мной, мисс Ли, вам на роду написано со мной танцевать.
И мы продолжили танец, и мои ноги кружили меня по комнате вопреки моему замешательству и желанию остановиться.
– Это нелепо и неприлично, – сказала я ему.
– Зато восхитительно, – ответил он.
– Вы должны быть внизу, с гостями.
– Мне гораздо приятнее быть здесь с вами.
– Вы забываете…
– Что вы – гувернантка? Я бы с радостью забыл, если бы вы мне не напоминали.
– Вам нет никакого резона забывать об этом.
– Не считая того, что, по моему мнению, вам самой будет гораздо легче и радостнее жить, если мы все про это забудем. Как же вы замечательно танцуете!
– Это единственное из моих светских достоинств.
– А я уверен, что это одно из многих ваших достоинств, которые понапрасну пропадают в этой пустой комнате.
– Мистер Нанселлок, вам не кажется, что эта нелепая шутка исчерпала себя?
– Это не шутка.
– Мне пора вернуться к детям. – В этот момент мы как раз оказались рядом с ними, и я увидела восхищение, написанное на лицах обеих девочек. Перестав танцевать, я бы тут же разрушила очарование, снова став обычной гувернанткой, пока же я танцевала, и в их, и в своих собственных глазах я была каким-то иным, будто заколдованным существом. Я понимала, сколь смешны эти мои мысли и те фантазии, которые в этот момент стали зарождаться в моей голове, но мне было все равно – в этот вечер все было как всегда, и пока он продолжался, я упивалась своими мечтами, с радостью забросив свою рассудительность и трезвый взгляд на свою жизнь.
– А-а, вот он где, – произнес вдруг чей-то голос, и к своему ужасу я увидела, что в солярий вошли несколько гостей. Увидев огненное платье леди Треслин, я смутилась еще больше, понимая, что, раз она здесь, Коннан ТреМеллин не может быть нигде больше.
Кое-кто начал аплодировать, и вслед за ними захлопали все остальные. И тут «Голубой Дунай» кончился.
В страшном смущении я провела рукой по волосам, зная, что от танца моя прическа пришла в беспорядок. «Завтра же меня уволят за мою безответственность, и, может быть, я этого заслуживаю», – подумала я.
– Какая прекрасная мысль! – сказал кто-то. – Танцы при луне. Что может быть более романтично? И музыку здесь слышно не хуже, чем внизу.
– Чем это не зал для танцев, Коннан? – спросил кто-то другой.
– Так давайте его используем, – ответил он и, подойдя к окну в стене, крикнул вниз музыкантам, чтобы они повторили «Голубой Дунай».
И снова заиграла музыка.
Я повернулась к Элвиан и взяла за руку Джилли. Кое-кто уже начал танцевать. Я слышала, как они переговаривались, даже не пытаясь понизить голос, чтобы я не могла различить их слов. А почему, собственно, их должно было волновать, слышит их разговор гувернантка или нет!
Кто-то сказал:
– Это гувернантка Элвиан.
– Нахальное существо! Полагаю, одна из подружек Питера.
– А мне даже жаль этих гувернанток. У них, наверное, не очень-то веселая жизнь.
– Да, но пуститься танцевать наедине с мужчиной, да еще при лунном свете – это же верх неприличия!
– Предыдущую, кажется, уволили?
– Да, а теперь, видно, очередь за этой.
У меня пылали щеки от негодования. Мне хотелось бросить им всем в лицо, что мое поведение не более неприлично, чем то, что делают некоторые из них.
Но к моей ярости примешивался страх. Я видела освещенное луной лицо Коннана, стоящего недалеко от меня, и мне казалось, что он смотрит на меня с выражением крайнего неодобрения или даже гнева.
– Элвиан, – сказал он жестко, – иди к себе и забери с собой Джиллифлауер.
Она не осмеливалась противоречить ему, когда он говорил таким тоном.
– Да, нам пора идти, девочки, – сказала я, стараясь не выдать голосом своих чувств.
Но как только я, вслед за детьми, направилась к выходу, Коннан догнал меня и крепко сжал мою руку выше локтя.
– Вы замечательно танцуете, мисс Ли. Я никогда не мог устоять против хорошей партнерши. Может, потому, что сам я не столь искусен в этом.
– Благодарю вас, – сказала я, но он не отпускал мою руку.
– Я уверен, что «Голубой Дунай» – ваш любимый вальс. У вас был прямо-таки зачарованный вид. – И тут он захватил меня в объятия и закружил по комнате. Не успев опомниться, я уже танцевала с Коннаном ТреМеллином в окружении его гостей. Я – в своем бледно-лиловом хлопчатобумажном платье, и они – в своих шифонах и бархатах, со своими бриллиантами и изумрудами.
Я благословляла полумрак комнаты, скрывавший мое пылающее от стыда и неловкости лицо. Я знала, что он зол на меня и стремится еще больше унизить меня перед всеми, чтобы дать мне урок.
Между тем мои ноги поймали ритм, и я подумала, что с этого дня, услышав «Голубой Дунай», я всегда буду вспоминать этот фантастический танец в солярии в объятиях Коннана ТреМеллина.
– Я прошу прощения, мисс Ли, – сказал он, – за дурные манеры моих гостей.
– Я должна была ожидать этого, так как, без сомнения, заслужила то, что они говорили.
– Какая чепуха, – ответил он, и я подумала, что брежу, потому что его голос, прозвучавший около самого моего уха, был почти нежным.
Танцуя, мы оказались в конце комнаты, и, к моему изумлению, он, не переставая кружить меня в вальсе, вывел меня из солярия, и мы оказались на небольшой каменной лестничной площадке, где я никогда до сих пор не была.
Мы остановились, но он все еще обнимал меня. На стене горела парафиновая лампа в абажуре из зеленого нефрита, и в ее неярком свете его лицо вдруг показалось мне чуть ли не жестоким.
– Мисс Ли, – произнес он, – когда вы оставляете свою благонравную суровость, вы становитесь очаровательны.
У меня перехватило дыхание, потому что он вдруг прижал меня к стене и стал целовать в губы.
Я не знаю, что ужаснуло меня больше – то, что происходило, или то, что я при этом ощущала. Я знала, что означал этот поцелуй: «Ты не возражаешь против флирта с Питером Нанселлоком, почему бы не пофлиртовать и со мной?»
Я так рассердилась, что потеряла контроль над собой. Я оттолкнула его от себя изо всей силы, и от неожиданности он едва устоял на ногах. Я же, подобрав юбки, бросилась вниз по лестнице, хотя совершенно не представляла, куда она вела.
Спустившись, я бежала наугад по незнакомым коридорам, через какие-то комнаты, пока не оказалась в галерее, откуда я уже легко нашла дорогу в свою комнату.
Там я бросилась на кровать и лежала, пока не отдышалась.
«Единственное, что я могу сделать, – сказала я себе, – это завтра же уехать отсюда. Он открыл свои намерения относительно меня, и я уверена, что мисс Дженсен уволили не за кражу, а из-за того, что она отвергла его ухаживания. Это чудовище, а не человек. Он думает, что все, кому он платит деньги, принадлежат ему телом и душой. Кем он себя воображает – восточным пашой? Как он смеет так обращаться со мной!»
У меня стоял ком в горле, мне было трудно дышать. Я никогда еще не чувствовала себя такой несчастной, и все из-за него. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня больше всего убивало то, что он мог относиться ко мне с таким презрением.
«Нет, не о нем ты должна думать, а о себе. Где твой здравый смысл?» – сердясь на себя, подумала я.
Я встала и заперла дверь. Я должна чувствовать себя в безопасности, оставаясь эту последнюю ночь под его крышей. Конечно, в мою спальню можно было попасть через комнату Элвиан и классную, но я знала, что он не решится воспользоваться этим путем.
И все же я чувствовала себя неспокойно, хотя и говорила себе, что, если он посмеет войти, я сразу позвоню.
