Текст книги "Сердце льва"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
ЛОНГЧЕМП И ПРИНЦ ДЖОН
Вто время как Ричард плыл в Аккру, принц Джон поскакал на запад. Проезжая по земле, которой он завладел благодаря женитьбе, он неизменно преисполнялся чувством гордости за свои владения. Но к горделивому самолюбованию всякий раз примешивалось отвращение к той, которая принесла ему в приданое такое богатство. Джону было скучно с женой. Только в самые первые дни после свадьбы он наслаждался ее страхом, а потом даже это перестало его забавлять.
«Серая мышь – эта Хадвиза, – с досадой думал Джон. – И почему судьба играет с нами такие злые шутки? Зачем, скажите на милость, делать таких невзрачных женщин богатыми наследницами? Хадвизе надо было выйти за какого-нибудь мелкопоместного дворянчика и тихо прозябать в сельской глуши. Главное, ее бы это вполне устроило! Она же никак не годится в жены человеку, который рано или поздно станет королем Англии! А я стану им! Непременно стану, – свирепо вращая глазами, пообещал себе Джон. – Ежели б не Ричард, я бы уже восседал на троне! Ведь отец хотел сделать меня своим преемником!»
Друзья умоляли Джона набраться терпения, но он уже устал ждать. Он вообще не отличался выдержанностью. Ему всегда хотелось немедленного осуществления своих желаний.
Джон возлагал очень большие надежды на крестовый поход. Воображение рисовало ему, как сарацинская стрела с отравленным наконечником пронзает сердце Ричарда или втыкается королю прямо в глаз… При мысли об этом Джон плотоядно усмехался и говорил себе, что, наверное, даже гордый Ричард позабудет свою спесь и примется слезно молить Бога не отнимать у него жизнь. «Но Господь его не услышит, и я усядусь на трон», – потирал руки принц, предвкушая сладостные мгновения.
Но… доброжелатели по-прежнему нашептывали ему, что действовать пока рано. Лучше подождать. Ненависть народа к Лонгчемпу растет, и если удастся выдворить его из страны, то надежды Джона будут близки к осуществлению.
Впереди показались башни замка. Наверное, Хадвиза увидит его издалека… Однажды он вырвал у нее признание, что она то и дело смотрит на дорогу: не едет ли он. Джон живо представлял себе, как она трепещет, заметив приближающихся всадников, и в ужасе задается вопросом: вдруг это ее пылкий муж?
Джон редко навещал Хадвизу, но при встречах не забывал потребовать от нее исполнения супружеского долга. И недоумевал, почему она до сих пор не зачала ребенка. Может, она бесплодна? Конечно, не скажешь, что он часто предоставлял ей возможность забеременеть, но порой все-таки не обходил жену своим вниманием. Впрочем, Джон и сам не знал, хочет ли он иметь ребенка от Хадвизы. С одной стороны, сын это хорошо, а с другой… став королем, он непременно избавится от Хадвизы, а для развода ее бесплодие было бы удобным предлогом!
– Трубите погромче, – приказал Джон оруженосцам и усмехнулся.
Пусть возвестят Хадвизе о его прибытии. Пусть она заранее содрогается от ужаса.
Слуги поторопились исполнить приказ хозяина. Все боялись его гнева. Нрав у Джона был буйный, как у отца, только Джон отличался еще и жестокостью. Генрих гордился своей справедливостью, а Джону на это было наплевать. Он ставил во главу угла свои желания и любил, чтобы перед ним пресмыкались.
Они въехали в ворота замка. Расчеты Джона оправдались – Хадвиза поджидала его с кубком в руках.
– О, любовь моя! – притворно радуясь, вскричал Джон. – У меня сердце забилось в груди при виде тебя! И, насколько я понимаю, ты тоже трепещешь, как лань! – Он громко расхохотался, смакуя свою иронию, и продолжал, кивая на кубок: – Что у тебя тут? Доброе старое вино? Отпей глоток, любимая! Давай насладимся им вместе!
Пусть выпьет первая. А то, кто знает, вдруг ей когда-нибудь придет в голову отравить его?
Хадвиза покорно поднесла кубок к губам.
– Еще, любовь моя! – осклабился Джон. – Пей еще! Еще!
И он наклонил кубок так, что она чуть не захлебнулась.
Допив вино, Джон соскочил с лошади и непристойно обнял жену. Бедняжка покраснела от стыда.
– Пойдем в спальню, – заявил Джон и, повернувшись к своей свите, добавил: – Вы видите, в каком я нетерпении? Жена прежде всего!
Хадвиза заметила сальные ухмылки слуг, которые прекрасно знали, что Джон над ней издевается и что накануне он забавлялся с другими женщинами, и, оценив их мастерство и темперамент – а он считал себя большим знатоком постельных утех, – сравнил с ними свою жену. И, разумеется, сравнение оказалось не в ее пользу.
Приведя дрожащую Хадвизу в спальню, Джон велел ей раздеться и ждать дальнейших приказаний. Он всегда вел себя с ней по-разному. По дороге в замок принц всякий раз придумывал, как бы ее посильнее напугать: порой набрасывался на Хадвизу, словно дикий зверь, и доводил ее до дурноты, а порой притворялся, будто совершенно ее не замечает. Поначалу она цепенела от ужаса, но затем облегченно вздыхала, решив, что на сей раз ей удастся миновать его объятий, и тут… тут Джон с удовольствием демонстрировал жене, что она жестоко ошибалась.
Бедняжка Хадвиза, выросшая среди любящих, заботливых родственников, была уверена, что ее муж – сущее исчадие ада.
Джон же считал ее скромность ханжеством и то потешался, то злился – судя по настроению.
Но в этот день он думал не о том, как бы помучить Хадвизу. Мысли Джона были прикованы к Лонгчемпу и к тому, как бы поскорее с ним разделаться.
Джон даже забыл о жене, тихо лежавшей на кровати и тоскливо гадавшей, какую пытку он изобрел для нее на сей раз. Потом внезапно взгляд принца упал на Хадвизу, и он вспомнил о ее существовании. Джон презрительно скривился. Разве это женщина? Да у нее рыбья кровь! Дайте срок, он от нее непременно избавится, ему такая жена не нужна. И, пожалуй, лучше к ней не прикасаться. Не дай Бог он заронит в нее свое семя! Иметь детей сейчас – обречь себя на лишние сложности.
Умей Хадвиза читать мысли мужа, она наверняка возликовала бы, поняв, что он намерен вскоре бросить ее. Но Джон предпочитал скрывать их до поры. Семейство Хадвизы не должно было раньше времени узнать о его тайных замыслах.
Он сел и, уставившись в пол, буркнул:
– Назревают великие события, жена.
Хадвиза молчала.
– Ты что, оглохла? – гаркнул Джон.
– Нет, я слышу. Назревают великие события.
– Люди ненавидят Лонгчемпа.
– Да, многим он не нравится.
– А что в нем хорошего? Сын беглого французского раба, который укрылся в нормандской деревушке. Она называлась Лонгчемп, отсюда и пошла их фамилия. Им, должно быть, казалось, что это благозвучно! Ха! Презренные плебеи!
– Но Лонгчемп очень могущественный, – робко возразила Хадвиза.
– Пока – да. Но скоро это кончится.
– Вот как?
– Да, так! Ты должна во всем со мной соглашаться, раз ты моя жена. Ясно?
Хадвиза молчала.
– Ясно? – снова завопил Джон.
– Да… да… – прошептала она.
– Тогда не молчи, когда я с тобой разговариваю. А не то я рассержусь, а тебе ведь этого не хочется?
– Не хочется.
– Тогда не забывай, как надо себя вести. И попомни мои слова: вскоре Лонгчемп отправится обратно в Нормандию. Надеюсь, ты в этом не сомневаешься?
– Нет. Раз вы говорите, значит, так и будет.
– Вот именно! Я его ненавижу! Презренный выскочка… Он ведь и корону заполучить не прочь. Только это невозможно.
– Невозможно, – словно эхо, откликнулась Хадвиза.
– Но и сейчас корона не на той голове, на какой бы ей следовало находиться, – проворчал Джон.
– Вы говорите о короле?
– Я говорю о том, кто сейчас сражается в Палестине с сарацинами. Как ты думаешь, он добрался дотуда или утонул? Корабли часто терпят крушения. Или, может, он валяется бездыханный со стрелой в груди? Вот было бы здорово, Хадвиза! Тогда бы твой законный муж стал королем Англии! О Господи! Пожалуйста, пошли поскорее эту стрелу, пусть она проткнет ему сердце! Зачем Ричарду Англия? Он же ее не любит, иначе никогда бы не уплыл со своими крестоносцами.
Хадвиза содрогнулась.
Джон бросил на нее презрительный взгляд и грубо перевернул ее лицом вниз.
– Лежи лучше так! Мне противно видеть твои трусливые глаза. Ты боишься Ричарда, он для тебя царь и Бог! Дура набитая! Ты должна бояться только одного человека – своего мужа, нового короля!
– Я и боюсь, – прошептала Хадвиза.
– Тогда, значит, у тебя осталась хоть капля разума. Знай, жена: это королевство будет моим! Даже если Господь не захочет пронзить сердце Ричарда отравленной стрелой. Он все равно потеряет Англию, ведь его нет слишком долго, а люди уже начинают волноваться… И скоро придут ко мне!
Хадвиза подняла голову и пристально посмотрела на Джона.
– А что скажет на это ваша мать?
Он злобно прищурился.
– Разве я не ее сын?
– Но она любит Ричарда.
– Ничего, она и меня любит! Наша мать – мудрая женщина. Она много пережила на своем веку и признает мою правоту. Ричард бросил страну. Значит, Англии нужен другой король…
Он смотрел на жену невидящим взором и представлял себя с короной на голове… Да… Это было захватывающее зрелище!
Джону вдруг надоело общество жены. Разве с ней можно всерьез обсуждать столь грандиозные замыслы? Да кто она вообще такая? Тупица, деревенщина! Он с ней никогда не знался бы, если б она не была самой богатой наследницей в королевстве.
Джон встал и, не оглядываясь, вышел из спальни. Хадвиза быстро оделась и, радостно перекрестившись, помолилась, чтобы муж поскорее уехал.
Потом села и задумалась, что будет, если Джон действительно захватит престол. Ведь она тогда станет королевой!
Какой ужас! А особенно ужасно, что она станет егокоролевой…
Хадвиза заторопилась вниз – пора было кормить гостей. На ужин подавали жареную оленину – большое лакомство, которое в замке готовили только в честь приезда Джона. Он сидел рядом с женой за столом, но почти не разговаривал с ней. Мысли Джона были далеко. Он уже видел, как его коронуют в Вестминстерском аббатстве… Джону страшно хотелось завести речь на эту тему, но он был не настолько глуп, чтобы начинать крамольные беседы в столь разношерстной компании, и потому предпочитал мечтать молча.
Он покосился на молодого Хьюберта де Бурга, к которому очень благоволил. Джону не терпелось остаться с ним вдвоем, чтобы поделиться своими планами.
Но когда все еще сидели за столом, слушая пение менестрелей, во дворе раздался топот копыт. Это прискакал гонец.
Надеясь, что он принес известие о смерти Ричарда, Джон выбежал во двор. Всадник был с ног до головы в грязи: он скакал во весь опор, не разбирая дороги, спеша поскорее домчаться до своего господина.
– Ну, говори! Что случилось?
– Я привез известия о короле, милорд, – еле переводя дух, промолвил гонец. – Он покинул Сицилию, заключив пакт с узурпатором Танкредом.
Джон помрачнел.
– Стало быть, он до сих пор жив.
– Да, милорд, – кивнул гонец. – И дело плохо.
– Как? Что такое? – воскликнул Джон.
Гонец струхнул. Попадешься еще под горячую руку… А принц, конечно, рассвирепеет, услышав дурную весть… Но ничего не попишешь, говорить придется…
Он зажмурился и выпалил:
– Король пообещал принцу Артуру Бретанскому дочь Танкреда. Это входит в условия договора.
– Артуру?! – не своим голосом завопил Джон.
– Ему самому, милорд.
– Проклятый Ричард! Выходит, он хочет сделать Артура наследником престола?
– Похоже на то, милорд, потому что Танкред с превеликой радостью принял его предложение.
Лицо Джона исказилось от ярости.
– С вашего позволения, милорд, я вас покину, – гонец с поклоном быстренько попятился.
Но Джон его уже не видел. Грозно насупившись, он обдумывал услышанное.
Значит, Ричард прочит Артура, сына Джеффри, в наследники престола…
– Нет! Нет! Нет! – дико заорал Джон.
Но быстро опомнился и зловеще усмехнулся. Ничего подобного! Не бывать Артуру английским королем. Он еще ребенок, да и в Англии никогда не был. Народ его не примет!
Но, Господи, как же Джон ненавидел брата за попытку отнять у него корону!
Хотя… вдруг англичане скажут, что у Артура больше прав на престол? Ведь Джеффри был старшим братом, а Артур – его сын… Нет-нет, это все глупости! Такого просто не может быть. И не будет! Он, Джон, об этом позаботится.
Пожалуй, стоит захватить власть сейчас, пока Ричард еще жив. Надо хорошенько все обдумать…
Да, на сей раз Джону было явно не до Хадвизы. Помучить жену – это все мелкие пакости. У него теперь более важные заботы!
– Мы уезжаем! – крикнул он слугам. – Меня ждут важные дела. Я не могу задерживаться здесь более.
Хадвиза взобралась на высокую башню и с радостью смотрела вслед всадникам, благословляя гонца, из-за которого муж мгновенно позабыл про ее существование.
* * *
Вильям Лонгчемп был умен и прекрасно понимал, что его самый опасный враг – принц Джон и что рано или поздно из искры его ненависти разгорится страшный пожар.
Однако Лонгчемп верил, что он еще долго сможет справляться с принцем, поскольку тот был, несмотря на свою гневливость и буйство, человеком безвольным и слабым. Не будь Джон сыном короля, он прозябал бы полным ничтожеством. В отличие от него Лонгчемп выбился в люди благодаря своему упорству и талантам. Его бабка с дедом были беглыми рабами, бежавшими из Франции. Поселившись в деревушке Лонгчемп, они всю жизнь таились в безвестности, мечтая лишь о том, чтобы их не обнаружили.
Однако их внук уже не собирался оставаться в тени. Природа обделила его красотой, но зато наградила недюжинным умом. А каждый здравомыслящий человек понимает, что ум гораздо важнее, чем внешность! В детстве Лонгчемп, конечно, хотел подрасти, но вскоре понял, что этой мечте сбыться не суждено. Недоброжелатели даже называли его «безобразным карликом». На самом деле карликом он не был, но ростом явно не вышел, да и голова у него была слишком большой. Казалось, создавая его, природа решила зло подшутить. Поэтому подбородок у Лонгчемпа получился скошенный, а живот, наоборот, выпяченный. Одна нога была немного короче другой, и при ходьбе он прихрамывал.
Зато ум у урода был удивительно живой, а главное, Лонгчемп рано понял, что далеко пойдет, ежели будет его развивать. Поэтому он прилежно учился, всегда держал ухо востро и подлаживался к тем, кто мог оказаться ему полезным.
Потом судьба ему улыбнулась: приехав в Аквитанию, он был замечен Ричардом. Трудно себе представить более разных людей. Ослепительно прекрасный, богоподобный юноша, от природы наделенный чувством собственного достоинства и изяществом манер, – человек, который, по мнению многих, был рожден, чтобы властвовать, – вдруг сделал своим слугой какого-то жалкого урода! Впрочем, вполне может быть, что Ричарда привлек именно этот вопиющий контраст. Но как бы там ни было, вскоре он убедился в блестящих умственных способностях нового слуги, и постепенно тот стал доверенным лицом своего господина.
И доверие это было столь велико, что, собравшись в крестовый поход, английский король решил назначить Лонгчемпа своим канцлером и поручить ему совместно с Хью Пьюси, епископом Дургемским, временное управление государством.
И Лонгчемп был намерен оправдать доверие Ричарда, а также укрепить свое положение и приумножить богатство. То-то будут ему завидовать все, кто раньше задирал перед ним нос и называл невеждой! Вскоре после отъезда Ричарда Лонгчемп поссорился с Хью Пьюси. Оба были страшно честолюбивы и считали, что один другого подсиживает. Однако хитрый Лонгчемп всегда оказывался на шаг впереди Пьюси и быстро обыграл епископа: засадил его в тюрьму, а потом выпустил на свободу в обмен на пост и приличное вознаграждение. В результате Лонгчемп добился единоличной власти, и теперь бразды правления Англией находились в его руках.
Народ, конечно, ненавидел Лонгчемпа. И неудивительно – ведь тот был выходцем из Нормандии и установил у себя дома чуждые обычаи. Кроме того, Лонгчемп любил роскошь. Что опять-таки было вполне естественно для человека, которого в детстве не обходили презрением. Такие люди, получив возможность, постоянно демонстрируют окружающим свое богатство и могущество.
Полюбуйтесь, как меня любит король, казалось, говорил Лонгчемп каждым своим жестом.
И чем больше он выкаблучивался, тем больше его ненавидели. Он же платил англичанам ответной ненавистью и всячески унижал их. Ловкий царедворец не был знатоком человеческих душ. Пресмыкаясь перед Ричардом, он не стремился завоевать расположение остальных, забывая о том, что Ричард далеко, а враги рядом.
Крестовый поход требовал много денег. Причем беспрерывно. И если Лонгчемп хотел услужить своему господину, он должен был собирать налоги. Что он исправно и делал. И, вот уж ирония судьбы, англичане винили в этом не короля, на чьи затеи уходили собранные деньги, а канцлера, который лишь неукоснительно выполнял волю короля.
Уже вся Англия роптала на нормандского выскочку. Он и ничтожество, и одевается, как король, и ездит повсюду с такой помпой, что противно смотреть… Когда Лонгчемп останавливался во время поездок по стране в монастырях (он же был не только канцлером, но и епископом), монахи роптали, что его свита за несколько дней съедает их многомесячные припасы.
Лонгчемп знал, что англичане презирают его за низкое происхождение, и окружал себя стеной высокомерия. Он даже требовал, чтобы слуги становились перед ним на колени! Это стало предметом обсуждения по всей стране. Все англичане сходились во мнении, что наглость канцлера не знает границ. Сам король и тот держится скромнее!
Как и следовало ожидать, враги позаботились о том, чтобы король услышал о растущей неприязни англичан к Лонгчемпу. Королева Альенор заволновалась и, встретившись с Ричардом на Сицилии, посоветовала ему послать в Англию Вальтера Кутанса, архиепископа Руанского, чтобы тот якобы помогал Лонгчемпу править, а на самом деле присматривал за ним, и если канцлер станет совсем уж неугоден англичанам, отобрал бы у него бразды правления.
Лонгчемп принял Вальтера настороженно. Однако не догадался об истинной причине его приезда, а решил, что тот надеется получить вакантное в тот момент место архиепископа Кентерберийского. А поскольку Лонгчемп сам имел на него виды, то принял Вальтера в штыки.
Но все же его главным врагом оставался принц Джон.
Лонгчемп довольно усмехался, представляя себе, как рассвирепеет принц, узнав, что канцлер разъезжает по стране, окружив себя королевской роскошью. Но Лонгчемп не боялся Джона. Ничтожный развратник! Народ его не поддержит. Зря Ричард так к нему снисходителен.
– Джону не суждено стать королем, – однажды заявил Ричард. – А если вдруг он, по странной прихоти судьбы, и завладеет престолом, он его не удержит – не из того теста сделан. Джон по натуре не завоеватель.
Презрение, с которым Ричард относился к Джону, передалось и Лонгчемпу. Поэтому, слыша, что принц осыпает его проклятиями, епископ равнодушно пожимал плечами и не обращал на это внимания.
В ту пору, о которой идет речь, Лонгчемп размышлял о том, как бы обезвредить Жерара де Кемвилла, шерифа Линкольнского. Он подозревал этого человека в интригах, поскольку Жерар был дружен с принцем Джоном. На самом деле Жерар в глубине души уже считал Джона королем и присягнул ему на верность. Лонгчемп же намерен был в случае смерти Ричарда поддержать Артура Бретанского, поскольку тогда он оставался бы регентом до его совершеннолетия. Канцлер уже представлял себе, как он привезет Артура в Англию и станет его наставником. Его это вполне устраивало. Правда, Ричард был еще не стар, а женившись на принцессе Наваррской, вполне мог оставить после себя наследников. И тогда Артур был бы уже не в счет. Но и такая перспектива устраивала Лонгчемпа. Какая разница, кого воспитывать: Артура или сына Ричарда? Его грандиозные замыслы мог поставить под угрозу лишь один человек: Джон.
Поэтому канцлера очень смущало, что такие люди, как Жерар де Кемвилл, присягали на верность принцу. И когда он узнал, что Кемвилл привечает в своем замке разбойников и не выдает их в руки правосудия, хотя те нагло грабят путников на Линкольнской дороге, Лонгчемп решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы расправиться со своим врагом. Законы, направленные против грабителей, были очень суровыми, и Ричард, придя к власти, не стал их менять. Чтобы обеспечить путешественникам возможность спокойно ездить по стране, нужно было применять драконовские меры к разбойникам. Эта истина подтверждалась уже на протяжении целого столетия. Вильгельм Завоеватель сделал Англию законопослушной страной, и народ уже понял, что это сделано для его же блага. Только во время правления слабовольного Стефана узда, в которой держались нарушители закона, ослабла, и мятежные бароны ринулись грабить, мучить и убивать путников.
Но теперь никто не желал возвращения к тем страшным временам, и Лонгчемп с полным основанием принялся за Жерара де Кемвилла.
Он приказал ему явиться, но Кемвилл прислал вместо себя слугу. А это уже само по себе было оскорбительно.
– Где твой хозяин? – спросил Лонгчемп.
– Он занят, милорд.
– Я же велел ему приехать сюда! – возмутился Лонгчемп. – Он поступает крайне неосмотрительно, пропуская мои слова мимо ушей.
– Хозяин просил изложить ваше дело мне. И высказал предположение, что вы хотели поговорить с ним о гостях, которых он недавно принимал у себя в замке.
– Это были грабители, и их надо судить.
– Но они же грабили евреев, милорд!
– По-твоему, это оправдание?
– Люди не любят евреев. И король тоже. Во время его коронации было перебито много этих поганых людишек.
– Передай своему хозяину, что он нарушил английские законы и должен явиться в суд.
– В отсутствие короля милорд подчиняется только одному человеку – принцу Джону.
– Повторяю: передай своему господину, что я вызываю его в суд. И ему не поздоровится, если он меня ослушается.
Вот какая неприятная история занимала мысли Лонгчемпа однажды летом поутру в 1191 году.
* * *
Жерар де Кемвилл пришел к принцу Джону, и тот его немедленно принял.
– Этот наглый нормандский карлик посмел оскорбить вас, милорд! – воскликнул Жерар. – Я сказал ему, что подчиняюсь только вам, а он заявил, что ему на это наплевать.
– Проклятье! – взревел Джон. – Ну, мы ему покажем, где раки зимуют! Я его выставлю из канцлерского кресла! Выкину, как паршивого щенка! Вот увидишь! Я брат короля, и, значит, отец хотел передать власть мне.
Жерар молчал, словно набрав в рот воды. Он, конечно, всей душой поддерживал Джона, но остерегался высказывать вслух крамольные мысли. И стены имеют уши… Неосторожно оброненное слово может иметь страшные последствия.
– Я ваш вассал, – тщательно выбирая выражения, сказал Жерар, – и готов предстать только перед вашим судом.
– Хорошо. Предоставь это дело мне, – кивнул Джон, придя в восторг от того, что у него появился повод вступить в открытое столкновение с Лонгчемпом.
И тут же принялся намеренно себя распалять. Ярость придавала ему сил. Джону нравилось доводить себя до исступления, а затем обрушивать свой гнев на окружающих. А тут еще и повод такой отличный!
– Я принц или не принц? – оскорбленно воскликнул он.
– Принц, конечно, – поспешил его успокоить Жерар. – И тот, кто посмеет это отрицать, подавится собственными словами.
– И тем не менее такой человек нашелся. И кто?! Презренный раб! Ишь, важничает, как король! Вот бы притащить его сюда, Жерар! Ух, что бы я с ним сделал! Да я бы… я бы… я бы его на кусочки порезал. Да его вопли были бы для меня сладчайшей музыкой!
– Вы совершенно правы, милорд. Лонгчемп – дерзкий хам, выскочка, – поддакнул Жерар.
– А живет, как король. Слуги стоят перед ним на коленях. Где это видано, чтобы англичане так унижались перед нормандцем? Ну, ничего! Я заставлю его лизать башмаки последнему нищему. Вот будет потеха! Раздену его догола и потащу по улицам… до крови исхлещу бичом его поганую крестьянскую спину…
Жерар испугался, как бы принц и впрямь не наломал дров.
– Это еще успеется, милорд, – вкрадчиво произнес он. – Давайте пока начнем с того, что предупредим его.
Джон возмущенно засопел.
Предупреждать? Зачем? Ради чего? Нет уж! Пусть лучше наделает ошибок, чтобы вся страна распалилась против него.
– Да я пойду на него войной! – зарычал он. – И можешь не сомневаться, меня многие поддержат. Люди ненавидят Лонгчемпа. Ненавидят так же люто, как я.
Он кликнул гонца и приказал:
– Скачи к этому задаваке Лонгчемпу и передай ему от моего имени, чтобы он прекратил докучать Жерару де Кемвиллу. А если не послушается, то пожалеет, что родился на свет! Я пойду на него войной и вышибу негодяя из наших краев!
Услышав все это, Лонгчемп понял, что надо срочно действовать. Джон признавал лишь язык силы. Канцлер отлично понимал, что король останется недоволен, но не видел иного выхода. Нельзя было позволять Джону диктовать свои условия.
Лонгчемп вызвал главных министров, но не успели они явиться, как ему донесли, что жители Тикхилла и Ноттингема присягнули Джону.
Лонгчемп побледнел от ужаса.
– Должно быть, им угрожали, – пролепетал он. – Иначе я не понимаю, как они на такое пошли, ведь замки принадлежат королю и присяга Джону – это измена Ричарду.
– Который, – напомнили ему министры, – сейчас далеко…
– Да… плохо дело… я регент и должен блюсти интересы короля. Джон явно положил глаз на корону, а я обязан сохранить ее для его величества.
– Тогда вам придется открыто схлестнуться с принцем, – предупредил его архиепископ Руанский Вальтер Кутанс.
– Что поделаешь? Джона вообще не следовало впускать в страну. Король на три года запретил ему въезд в Англию.
– Но затем разрешил вернуться и Джону, и незаконнорожденному Джеффри.
– Так говорят, но я в это не верю. Король не мог не понимать, что они явятся источником постоянной смуты. В любом случае мы должны переходить в атаку. С такими людьми, как принц, только это и дает свои плоды. Я вызову его в суд, и мы начнем разбираться, почему принц вернулся в Англию, хотя король изгнал его на целых три года. Пусть докажет, что Ричард дал ему разрешение!
Архиепископ Руанский согласился. Что ж, пожалуй, бунтовщики получат хороший урок. Пусть задумаются, стоит ли мутить воду, раз даже королевский брат, человек очень влиятельный, обязан отчитываться перед королем и соблюдать его законы.
– Ваше преосвященство, – сказал Лонгчемп архиепископу, – только вы, будучи облечены столь высоким саном, можете вызвать принца Джона в суд.
Архиепископ уныло кивнул, представляя себе, как рассвирепеет принц.
И его опасения подтвердились. Так неистовствовал еще лишь один человек – покойный король Генрих, отец Джона. Принц мертвенно побелел, глаза его засверкали, словно раскаленные уголья, на губах выступила пена, кулаки судорожно сжимались.
– Три тысячи чертей! – вскричал он. – Ну я покажу этому хромому ублюдку! Он больше уже никогда не будет хромать. Его вообще больше не будет! Я собственноручно вспорю ему жирное брюхо. И прослежу, чтобы он перед смертью как следует помучился…
Архиепископ спокойно дал ему выговориться. Его хладнокровие подействовало на принца отрезвляюще. Вальтер Кутанс не выказал ни малейшего страха, а терпеливо ждал, пока буря уляжется.
Джона ужасно злило, когда ему портили удовольствие. Он хотел, чтобы все его панически боялись. А этот священнослужитель и глазом не моргнул.
Джон оборвал себя на полуслове и посмотрел на архиепископа в упор.
– Что скажете, ваше преосвященство? Вам нравится, когда с принцем так обходятся?
– Я скажу, – уверенно промолвил архиепископ, – что вам следовало бы встретиться с Лонгчемпом и уладить свои разногласия.
– Вы полагаете, это возможно?
– Мы должны стремиться к миру, милорд. По крайней мере, до возвращения нашего венценосного государя.
Венценосный государь! Где сейчас этот венценосец? Почему от него нет вестей? В походе рыцарей подстерегает столько опасностей. Ну почему, почему Господь отводит от Ричарда отравленные стрелы?
* * *
Противоборствующие стороны встретились в Винчестере. Оба явились в сопровождении вооруженных сторонников. Однако архиепископу Руанскому удалось убедить Лонгчемпа и Джона пойти на мировую. Джон отказался от замков, жители которых присягнули ему, поскольку они принадлежали королю, и те, кто попытался отдать их, не имели на то законного права. Однако Джон оговорил для себя, что в случае смерти короля или если Лонгчемп его обманет, замки перейдут к нему. Хитрый принц устроил так, что комендантами назначили его друзей. Узнав об этом, Лонгчемп распорядился усилить охрану Винчестера, Виндзора и Нортгемптона.
Джон был разочарован. А он-то верил, что его поддержит много баронов! Ведь Лонгчемп был явно непопулярен. Однако он не учел, что баронам пришлись не по вкусу его слабоволие, снисходительность к своим собственным слабостям и несдержанность. Бароны нуждались в сильном правителе. Ричард их вполне устраивал. Только бы он вернулся…
Но в то же время встреча прошла недаром, так как открытой войны удалось избежать. Установился пусть хрупкий и неверный, но все-таки мир.
Джон клокотал от возмущения и дал себе слово взбунтоваться при первом же удобном случае.
* * *
Случай вскоре представился.
Сторонники канцлера восприняли заключенное соглашение как победу Лонгчемпа.
Родственник Лонгчемпа Роджер де Лейси поссорился с комендантом Ноттингема и, обвинив беднягу в измене королю, повесил его. А потом сделал то же самое с комендантом Тикхилла.
Это была неслыханная дерзость.
– Великий канцлер Вильям де Лонгчемп, дорогой мой сородич, я отомстил за тебя! – торжественно произнес Роджер, подъезжая вместе с друзьями к виселице, на которой болтался комендант Тикхилла.
Слуга покойного отгонял от трупа воронов.
– Эй! – крикнул Роджер. – Что ты делаешь?
Слуга ответил, что хочет похоронить хозяина по-человечески.
– Но он изменник! – завопил Роджер. – А изменников не полагается хоронить по-человечески. Те же, кто их защищает, тоже обвиняются в государственной измене.
И он приказал схватить слугу и повесить рядом с хозяином.
Безрассудная жестокость Роджера возмутила многих, и Джон не преминул этим воспользоваться. Спешно собрав войско, он пошел войной на Роджера де Лейси и разорил его земли.
После этого принц готов был накинуться и на канцлера, но друзья опять посоветовали выждать еще немного.
– Пусть Лонгчемп еще разок сядет в лужу, – говорили они. – А мы тем временем должным образом настроим народ, чтобы он поддержал вас в вашей борьбе, милорд.
И действительно, отношение англичан к канцлеру ухудшалось с каждым днем. Джону оставалось лишь дождаться, пока народный гнев выплеснется наружу и сметет Лонгчемпа.
Все было разыграно как по нотам.
Джеффри, единокровный брат Джона, которому король запретил появляться в Англии в течение трех лет, неожиданно решил вернуться, заявив, что делает это с дозволения Ричарда.
А Лонгчемп попытался поставить ему препоны.
* * *
Сентябрьским утром корабль, на котором плыл Джеффри, причалил в Дувре. Джеффри был сыном Генриха II и некой Хайкены, особы легкого поведения, чьи прелести некогда пленили короля. Правда, ненадолго, но за это время она успела родить Генриху сына и убедила его позаботиться о малютке. Генрих вообще был чадолюбив и не бросал своих незаконнорожденных детей на произвол судьбы. Напротив, он часто говорил, что они преданы ему гораздо больше, чем законные сыновья. И был прав.
