Текст книги "Тайна поместья"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Лай Пятницы вывел меня из задумчивости. Я вскочила и стала звать его, но он не появлялся. Я пошла его искать и в конце концов увидела его в руках какого-то мужчины. Пятница рычал и пытался вырваться, но мужчина держал его крепко и не давал ему себя укусить.

– Пятница! – крикнула я, и мужчина обернулся на звук моего голоса. Он был среднего роста, и у него были пронзительные черные глаза и оливкового цвета кожа.

Увидев меня, он выпустил собаку из рук и, сняв шляпу, поклонился мне. Пятница бросился мне навстречу, заливаясь лаем, и, когда я подошла ближе к незнакомцу, встал между нами, как бы готовясь защитить меня, если потребуется.

– Значит, это ваша собака, мадам, – сказал незнакомец.

– Да, а что произошло? Он обычно очень дружелюбен.

– Я вызвал его неудовольствие. Он не понял, что я, возможно, спас ему жизнь.

– Как это?

Он повернулся и показал в ту сторону, откуда он пришел с Пятницей в руках. Я увидела, что там был колодец.

– Он стоял на краю, заглядывая вниз. Его любопытство могло погубить его.

– Значит, я в долгу перед вами за свою собаку.

Он наклонил голову. Я подошла к колодцу и заглянула в него.

– Этот колодец когда-то вырыли монахи. Он довольно глубокий, и оказаться на дне было бы не очень приятно, – сказал мужчина.

– Он у меня очень любознательный пес.

– На вашем месте, идя сюда, я бы надевал на него поводок. Вы ведь придете сюда опять, не так ли? Я вижу, что это место завораживает вас.

– Оно кого угодно заинтересует.

– Да, но в разной степени. Вы позволите представиться вам? Мне кажется, я знаю, кто вы. Вы ведь миссис Габриэль Рокуэлл, не так ли?

– Как вы узнали?

Он развел руками и улыбнулся. У него была теплая, дружелюбная улыбка.

– Простая дедукция. Я знал, что вы должны были приехать, а так как все обитатели этих мест мне знакомы, мне было нетрудно догадаться, что это именно вы.

Я улыбнулась.

– Так что добро пожаловать, миссис Рокуэлл. А меня зовут Деверел Смит. Доктор Смит. Я почти каждый день бываю в Киркландском Веселье, так что рано или поздно мы должны были повстречаться.

– Я слышала о вас.

– Надеюсь, ничего плохого?

– Напротив.

– Я не только семейный врач Рокуэллов, но и старый друг. А сэр Мэттью и мисс Рокуэлл уже далеко не молоды, так что они постоянно нуждаются в моих услугах. Между прочим, я как раз направляюсь к ним. Если вы не против, мы можем пойти вместе.

Я с удовольствием согласилась, и мы пошли к дому, оживленно разговаривая. Доктор Смит рассказывал мне о моей новой семье, и когда он упомянул Габриэля, в его голосе послышалось беспокойство. Я знала, что оно означает, и хотела поговорить с ним о состоянии Габриэля, но удержалась, решив сделать это позже, когда познакомлюсь с доктором Смитом поближе. Я была уверена, что мне будет легко говорить с ним, – он казался очень воспитанным и умным человеком, а его дружелюбие по отношению ко мне не вызывало сомнений.

Он сказал мне, что он и его дочь получили приглашение на ужин, который должен был состояться у нас в ближайшую субботу.

Я была поражена, узнав, что у него есть дочь достаточно взрослая, чтобы быть приглашенной на ужин. Он угадал мое удивление и не пытался скрыть, что оно ему польстило. На вид ему было около тридцати пяти лет, но взрослая дочь означала, что на самом деле он старше.

– Моей дочери всего семнадцать лет, – сказал он. – Но она очень любит бывать в гостях. У жены моей слабое здоровье, и она не выходит из дома, так что дочь сопровождает меня на все светские приемы и вечера.

– Я буду рада познакомиться с ней.

– И Дамарис очень ждет знакомства с вами.

– Дамарис? Какое необычное имя!

– Вам нравится? Оно из Библии. Там оно упоминается только мельком, и мало, кто его помнит, но, тем не менее, оно там есть.

Я вспомнила, что сказал мне Люк по поводу библейских имен, и уже хотела спросить, не местный ли это обычай – давать всем имена из Библии, но сдержалась, не желая показаться бестактной.

Мы вместе вошли в дом, и доктор сразу послал одного из слуг доложить Рут о своем приходе, я же отправилась к себе наверх.

* * *

В субботу, по случаю прихода гостей, я надела белое платье. По сути, это был мой единственный по-настоящему вечерний туалет, и я решила, что мне необходимо пополнить гардероб нарядными платьями.

Это платье – из белого шифона с кружевами, но прекрасно сшитое и элегантное, так что стесняться его простоты мне не приходилось. Я убрала волосы так, как больше всего нравилось Габриэлю – заплетя их в косу и уложив ее короной вокруг головы.

Закончив свой туалет, я посмотрела на часы – Габриэлю уже тоже было пора одеваться, а его еще не было. Я вышла на балкон, чтобы позвать его, если он в саду. Его нигде не было, и я уже хотела вернуться в комнату, как вдруг услышала голоса и остановилась.

Незнакомый мне низкий мужской голос произнес:

– Насколько я понимаю, Рут, тебе не очень по душе наша новобрачная?

Я отскочила от парапета, чувствуя, как запылало мое лицо. Я невольно вспомнила старую мудрость, много раз слышанную от Фанни, что подслушивающий рискует услышать о себе плохое. Но искушение было слишком велико, и я не ушла с балкона, а стала ждать продолжения.

– Пока рано говорить, – ответила Рут.

Мужчина засмеялся.

– Не сомневаюсь, что наш Габриэль оказался для нее легкой добычей.

Я не расслышала, что сказала на это Рут, но мужчина продолжал:

– Почему вы позволили ему уехать, да еще так далеко от дома? Рано или поздно он должен был встретить какую-нибудь охотницу за чужим состоянием.

Я была в ярости. Мне хотелось крикнуть тому, кто это говорил, чтобы он вышел туда, где я могла бы его видеть и сказать ему, что я и понятия не имела о состоянии Габриэля и положении его семьи, когда согласилась выйти за него замуж.

Я стояла, не в силах пошевелиться, задыхаясь от бессильного гнева и обиды. И вдруг собеседник Рут сделал шаг назад и оказался в поле моего зрения. Это был широкоплечий мужчина со светло-каштановыми волосами, в лице которого можно было заметить черты фамильного сходства с Рокуэллами. Затем он вошел в дом, и внизу воцарилась тишина. Я поняла, что ненавижу этого человека, кем бы он ни был.

Постояв еще минуту или две, чтобы прийти в себя, я вернулась в спальню. Габриэль был уже там.

– Я забыл о времени, – сказал он. – А где ты была? А-а, ты уже оделась.

Я чуть не сказала ему о подслушанном разговоре, но вовремя передумана. Я знала, как это расстроит его, а мне не хотелось лишний раз его волновать. Нет, я никого не буду впутывать в свои проблемы. Я сама преподам этому человеку урок, которого он заслуживает. Приняв это решение, я слегка успокоилась. Когда Габриэль оделся, мы пошли вниз, где я встретила своего врага.

Это был Саймон Редверс, кузен Габриэля и Рут. Он оказался не столь широкоплечим, как мне показалось сверху, но зато значительно более высоким, чем я думала.

Габриэль представил нас друг другу, и когда он взял мою руку, его циничные глаза посмотрели прямо в мои, и мне было не трудно угадать, что он думал. На его загорелом лице была улыбка, но улыбался он одними губами.

– Как поживаете?

– Спасибо, очень хорошо, – сказала я.

– Полагаю, я должен вас поздравить.

– Прошу вас, не делайте этого, если вам не хочется.

Его явно позабавил и удивил мой ответ, и я не удержалась и сказала:

– Мне кажется, мы с вами уже встречались.

– Я уверен, что нет.

– Вы ведь могли не знать, что наша встреча имела место.

– Я убежден, что если бы она состоялась, я бы о ней ни за что не забыл.

Я улыбнулась, ничего на это не ответив. Он был озадачен и сказал:

– Несомненно, вас ввели в заблуждение фамильные черты Рокуэллов. В наших краях немало людей, в чьих лицах заметно сходство с нами.

Я поняла, что он намекает на любвеобильность своих предков. Мне показалось это вульгарным, и я отвернулась.

К счастью, в этот момент в гостиную вошел доктор Смит со своей дочерью, и все внимание переключилось на них.

Я была рада видеть доктора Смита. Он подошел ко мне, приветливо улыбаясь, и мы поздоровались, как старые друзья. Но разговаривая с ним, я не могла оторвать взгляда от его дочери. Я была не одинока, потому что с появлением Дамарис Смит взгляды всех присутствующих обратились к ней.

Она несомненно была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела, – среднего роста, с изящной фигурой и удивительной грацией движений. У нее были черные, отливающие синевой волосы и черные же глаза, смуглая кожа, безупречный овал лица и нежный, чувственный рот. Тонкий прямой нос с легкой горбинкой придавал ее облику благородную аристократичность. Смотреть на нее было наслаждением. Как и на мне, на ней было белое платье, перехваченное в талии золотым пояском, в ушах блестели золотые серьги.

Я подумала: «Почему Габриэль женился на мне, когда здесь есть такая богиня?»

Было совершенно очевидно, что никто из присутствующих не был равнодушен к ее чарам. Отец ее, конечно, обожал – его глаза повсюду следили за ней; Люк утратил свою обычную снисходительную небрежность поведения, и даже Саймон Редверс как-то уж слишком задумчиво смотрел на нее. Последний вызывал у меня активную неприязнь. Я поняла, что он относился к тому типу людей, которые презирают чувства и руководствуются только практической выгодой. При этом ему наверняка не хватало воображения, чтобы представить себе, что кем-то могут двигать иные мотивы. Но, тем не менее, я не могла отрицать, что он обладал бесспорным обаянием и среди присутствующих в комнате мужчин выделялся так же, как Дамарис – среди присутствующих в ней женщин.

Сэр Мэттью тоже был очарован Дамарис, но ведь он вообще любил женщин и, конечно, не мог оставить без внимания такую красавицу, как она.

Сама Дамарис была мне непонятна. Она почти все время молчала, улыбаясь своей пленительной, но какой-то равнодушной улыбкой. С первого взгляда она произвела на меня впечатление невинной девочки, но чем больше я наблюдала за ней, тем больше мне казалось, что это впечатление обманчиво.

Ужин давался в честь Габриэля и меня, поэтому звучали тосты за наше здоровье и счастье. Гостей было немного – кроме Саймона Редверса и Смитов, были только викарий с женой и еще одна пара.

Саймон Редверс, который сидел за столом рядом со мной, расспрашивал меня о том, как мне понравился дом и что я думала о его окрестностях. Отвечая на его вопросы, я не могла до конца скрыть своей неприязни к нему, а он, в свою очередь, не мог не почувствовать ее в тоне моего голоса. Судя по настойчивости, с которой он продолжал разговор, его это не только не обескураживало, но и еще больше раззадоривало.

В какой-то момент он наклонился ко мне и сказал:

– Вы должны заказать свой портрет, чтобы повесить его в фамильной галерее.

– Разве это обязательно?

– Разумеется. Вы же видели галерею. Там запечатлены все владельцы этого дома со своими женами. А вы были бы прекрасной моделью для художника – гордая, сильная, решительная женщина.

– Так вы умеете угадывать характер?

– Только, когда он читается на лице и прослеживается в разговоре.

– Я не знала, что мое лицо – открытая книга.

Он засмеялся.

– Да, это необычно для столь молодой женщины, как вы. Согласитесь, что с возрастом, жизнь… судьба, назовите это как угодно, оставляют на лице человека свой след.

Он посмотрел на кого-то через стол, словно приглашая меня последовать за собой взглядом. Вместо этого я нарочито уставилась в свою тарелку, чтобы дать ему понять, что мне не нравится его циничная бесцеремонность.

Он снова повернулся ко мне и спросил:

– Вы не согласны со мной?

– Согласна, но вам не кажется, что проверять эту теорию на присутствующих не совсем тактично?

– Со временем вы поймете, что я – типичный йоркширец, а они ведь никогда не отличались тактом.

– Употреблять будущее время нет нужды, так как я уже успела это понять.

На его губах появилась улыбка. Я чувствовала, что ему нравится меня дразнить, потому что я оказалась достойным противником в этой словесной дуэли. Мне было приятно сознавать, что мне удалось его удивить: пусть он считал меня охотницей за состоянием, но, по крайней мере, он убедился, что я не бессловесная дурочка и пустая кокетка. Мне кажется, что в этот момент он против своей воли почувствовал ко мне некоторое уважение – отчасти, может быть, из-за того, что, как он думал, я поставила себе целью заловить Габриэля и сумела это сделать.

– Кстати, о лицах и характерах, – сказал он. – Возьмите портреты в галерее – какой изумительный материал для физиономиста! Например сэр Джон, который к ярости Кромвеля пошел сражаться за короля, – его лицо – это лицо безнадежного идеалиста. Или сэр Люк, игрок, проигравший свое наследство, – в его лице ясно видна порочность и одержимость азартом. Наконец, другие Джон и Люк – самоубийцы. Если повнимательнее посмотреть, в их лицах можно прочитать их судьбу. У Люка, например, совершенно безвольный рот. Его легко представить себе, стоящим у парапета на западном балконе и готовящимся свести счеты с жизнью так, как это делают только слабые люди…

Я вдруг заметила, что общий разговор за столом прекратился и все сидящие за ним прислушиваются к словам Саймона.

Сэр Мэттью наклонился ко мне и похлопал ладонью по руке.

– Не слушайте моего племянника, – сказал он. – Он вам Бог знает чего может нарассказать о наших предках. В нем говорит ревность – он ведь Рокуэлл только по женской линии, и Киркландское Веселье ему не достанется.

Взгляд Саймона был непроницаем. Я обратилась к нему:

– Я слышала, что у вас тоже очень красивый дом.

– Келли Грейндж! – Сэр Мэттью словно выплюнул это название. – Редверсы всегда завидовали нам из-за Киркландского Веселья. – Он показал на Саймона. – Его дедушка женился на одной из моих сестер, но ей жизнь вне этого дома была не в радость. Она все время приезжала сюда и привозила сначала своего сына, потом – внука. Что-то последнее время, Саймон, мы тебя нечасто видим.

– Это легко исправить, – ответил Саймон, глядя на меня с иронической улыбкой. Сэр Мэттью громко фыркнул, вызвав неодобрительные взгляды викария и его жены.

Несмотря на мою неприязнь и настороженное отношение к Саймону Редверсу, мне было жаль, когда закончился ужин, а с ним и наш разговор. Я всегда была готова принять открытый вызов, и Саймон бросил мне его еще до того, как узнал меня. Я знала, что не ударила лицом в грязь во время разговора с ним, и была готова в любую минуту продолжить нашу словесную дуэль, чтобы в конце концов убедить его в том, что я не та, за которую он меня принимает.

После ужина дамы перешли в гостиную, и я попыталась поближе познакомиться с Дамарис. Это оказалось нелегко: она была вполне любезна, но очень сдержанна и не прилагала никаких усилий для того, чтобы поддержать разговор. В конце концов я решила, что за ее удивительной внешней красотой скрывается весьма заурядная личность. Я была рада, когда мужчины наконец присоединились к нам в гостиной. Саймон Редверс сразу подошел к Дамарис – мне кажется, в основном для того, чтобы поддразнить Люка, а я занялась разговором с викарием, который рассказал мне о ежегодном летнем празднестве, которое местная церковь традиционно устраивала в парке Киркландского Веселья, и о мистерии, которую его жена собиралась поставить в развалинах аббатства в Иванов день. Он попросил меня принять участие в приготовлениях к празднику, и я заверила его, что буду рада сделать то, что в моих силах.

В это время кто-то заметил, что сэру Меттью сделалось нехорошо. Он откинулся назад в своем кресле, и его лицо приобрело угрожающе багровый оттенок. Рядом с ним тут же оказался доктор Смит, и под его наблюдением Саймон и Люк перенесли сэра Мэттью в его спальню. Оставшиеся в гостиной с тревогой ожидали возвращения доктора Смита и вестей о состоянии сэра Мэттью. Через некоторое время доктор появился и сказал, что причин для беспокойства нет, но, тем не менее, по просьбе сэра Мэттью, свято верящего в старинные средства, он собирается поставить ему пиявки.

– Через день-два он встанет, – заверил он нас, прежде чем поехать к себе домой за пиявками.

Хотя слова доктора и успокоили нас, настроение у всех было, конечно, уже далеко не праздничное, и через некоторое время гости разъехались.

Когда мы с Габриэлем поднялись наверх и вошли в нашу комнату, он обнял меня и сказал мне, что я имела успех и что он мной гордится.

– По-моему, я не всем понравилась, – ответила я.

– Да? Кто же мог остаться равнодушным к твоим чарам?

– Ну, например, твой кузен.

– А-а, Саймон! Он родился циником, и потом он не может примириться с тем, что ему не достанется Киркландское Веселье. Келли Грейндж – его дом – в половину меньше нашего, и вообще это самый обыкновенный старый помещичий дом.

– Я совершенно не понимаю, почему его помешательство на Киркландском Веселье должно отражаться на его отношении ко мне.

– Может быть, он мне завидует не только из-за дома…

– Что за чепуха!

В этот момент Пятница, до того тихо лежавший в своей корзинке, подбежал к двери и яростно залаял, бросаясь на нее с такой силой, будто надеялся выбить ее.

– Господи, что это с ним? – воскликнула я.

Габриэль побелел.

– Там кто-то есть, – прошептал он.

– Причем это кто-то, кого он не любит, – сказала я. – Тихо, Пятница, – крикнула я собаке.

Но Пятница словно не слышал меня – он продолжал бросаться на дверь и лаять.

Я взяла его на руки и открыла дверь.

– Кто здесь? – спросила я.

Ответа не последовало, а Пятница барахтался у меня в руках, пытаясь вырваться.

– Что-то ему не понравилось, – сказала я. – Я надену на него поводок, а то еще чего доброго он бросится на балкон и сорвется.

Не выпуская собаку из рук, я вернулась в комнату и надела на него ошейник с поводком. Как только я спустила его на пол, он тут же рванулся из комнаты, увлекая меня за собой.

Он потащил меня по коридору, в сторону балкона, и, не добежав до него, прыгнул на какую-то дверь рядом с балконной. Я толкнула ее, и она открылась. За ней оказался большой стенной шкаф, в котором было пусто. Пятница забежал в него и принялся обнюхивать углы. Я вытянула его из шкафа и выглянула на балкон. Там тоже никого не было.

– Ну, видишь, Пятница, – сказала я, – нигде никого нет. Что же ты так разволновался?

Я вернулась с ним в спальню. Габриэль стоял ко мне спиной. Когда он обернулся, я увидела, что он все еще бледен, как полотно. И тут меня поразила нехорошая мысль: испугавшись того, что могло оказаться за дверью, он, тем не менее, позволил мне выйти туда одной… Значит, человек, за которого я вышла замуж, – трус?

Я постаралась отбросить эту мысль, но от неприятной мысли, как известно, отделаться не так просто.

Во всяком случае я не показала Габриэлю вида, что меня разочаровало его поведение.

– Много шума из ничего, – сказала я ему небрежно.

Пятница тем временем совершенно успокоился и, как только я сняла с него ошейник, прыгнул в свою корзинку и свернулся калачиком.

Раздеваясь ко сну, я ломала голову над тем, кого мог так испугаться Габриэль. Вдруг я вспомнила разговор за ужином и подумала, что, может быть, его преследуют мысли о предках-самоубийцах и его воображение настолько разыгралось, что он представил себе, что по коридору разгуливают их призраки?

Как ни нелепа была эта мысль, я все же допускала, что в таком доме, как этот, фантазиям подобного рода есть, где разгуляться, и истории о замках с привидениями вспоминаются сами собой.

* * *

К вечеру следующего дня я вдруг обнаружила, что Пятница исчез, и вспомнила, что не видела его с самого утра. Я не хватилась его сразу, потому что до самого обеда и после него была занята – один за другим все вчерашние гости заезжали с визитами, чтобы поблагодарить за вечер.

Первым приехал Саймон Редверс – я увидела из окна своей спальни, как он подъехал к дому на великолепной серой лошади. Я решила не выходить из своей комнаты, пока он не уедет, но он так долго не выходил из дома, что я начала бояться, что он останется у нас обедать.

Когда, в конце концов, я решилась спуститься, оказалось, что он уже уехал. Тем временем прибыли доктор Смит и Дамарис – доктор, чтобы проведать сэра Мэттью, а Дамарис – для того, чтобы нанести визит Рут и мне. Со всеми этими визитами мне начало казаться, что вчерашний прием и не кончался.

Итак, хватилась я Пятницы уже почти перед самым ужином, но искать его уже было некогда, так как опаздывать к столу было неудобно. За ужином разговор не клеился, точнее, его почти не было. Чувствовалось, что все сильно обеспокоены вчерашним приступом сэра Мэттью и его возможными последствиями, хотя меня они пытались уверить в том, что ничего страшного не произошло, что такие приступы для него не редкость и что они всегда кончаются благополучно.

Не обнаружив Пятницу и после ужина, я встревожилась всерьез. В его корзинке в нашей спальне лежала аккуратно свернутая подстилка, и было ясно, что с самого утра, когда в комнате убирала горничная, Пятницы там не было.

Вспомнив о цыганке, у которой я его купила, я вдруг подумала, что его могли украсть, ведь цыгане могли бродить и около Киркландского Веселья, хотя сэр Мэттью и уверял меня, что не потерпит их на территории своих владений.

Я надела накидку и спустилась вниз, намереваясь попросить Габриэля пойти со мной поискать его на улице, но не нашла его и отправилась одна.

Я пошла в сторону аббатства, громко зовя Пятница и надеясь, что он вот-вот выбежит откуда-нибудь на мой зов или ответит мне издалека лаем.

Но вокруг стояла тишина. Передо мной темным силуэтом возвышались руины аббатства, и мне стало не по себе оттого, что я нахожусь около них одна в этот час, когда солнце почти уже село и начали сгущаться сумерки. И вдруг мне показалось, что, кроме меня, в развалинах есть кто-то еще, что кто-то следит за мной сквозь зияющие окна аббатства, серые камни которого в последних лучах заходящего солнца окрасились в розовый цвет.

Не знаю, что нашло на меня в этот момент, но я была готова услышать монотонное пение монахов и увидеть их закутанные в рясы силуэты, мелькающие сквозь арки и проемы в стене. Сердце мое бешено колотилось, и мой до предела напряженный слух вдруг уловил звук сдвинутого с места камня и чьих-то шагов. Через секунду снова воцарилась тишина.

– Кто здесь? – крикнула я, вздрогнув от эха, ответившего мне моим голосом.

Я огляделась. Вокруг не было ничего, кроме груд камней, обломков каменной кладки и прямоугольной громады уцелевшей стены с башней. Мне казалось, что я вдруг перенеслась на столетия назад и что на месте развалин вот-вот появится нетронутое разрушением аббатство и каменный свод закроет от меня небо и преградит мне путь назад, в девятнадцатый век.

Чтобы вернуть самое себя в реальность, я снова начала звать Пятницу, но, кроме эха, на мой зов никто не откликался. Тем временем почти совсем стемнело, на небе погас малиновый отсвет заходящего солнца, и я поняла, что еще немного и я окажусь в полной темноте.

Теперь моим единственным желанием было поскорее вернуться домой, и я поспешила назад тем же путем, которым пришла. Но через несколько минут я поняла, что сбилась с дороги и оказалась в той части развалин, в которой до сих пор никогда не была. Я увидела уходящие словно под землю ступени каменной лестницы и, повернувшись, почти побежала назад и тут же чудом не упала, споткнувшись о лежащий на земле камень. Мне чуть не стало дурно от мысли, что я могла повредить себе ногу и остаться лежать среди развалин до утра.

Я сама не понимала, что со мной происходит – эта в общем-то беспричинная паника, этот необъяснимый страх – все это было совершенно на меня непохоже. «Что с тобой? – спрашивала я себя. – Чего здесь бояться? Тут только камни да трава – больше ничего!»

Но страх продолжал подгонять меня, хотя, куда я иду, я уже не знала. Только теперь, сбившись с дороги и совершенно потеряв ориентацию, я осознала, как велики были развалины. Мне уже стало казаться, что им нет конца и что я никогда не выберусь из этого мрачного каменного лабиринта. С каждой секундой становилось все темнее и темнее, и я почти бежала, не разбирая дороги, в любой момент рискуя снова споткнуться и упасть.

Когда я наконец выбралась из развалин, я оказалась с дальней их стороны, и теперь они лежали между мной и домом. Я поняла, что ничто не заставит меня снова пройти через руины, тем более, что в этой темноте я скорее всего заблудилась бы окончательно, и я побежала в сторону дороги, которая, как я знала, огибала аббатство с этой стороны.

Оказавшись на дороге, я впервые вздохнула с некоторым облегчением и заспешила по ней в сторону дома. В одном месте дорога проходила через небольшую рощицу, и, когда я вышла из нее, я чуть не закричала от ужаса, потому что прямо передо мной на дороге вдруг возник чей-то темный силуэт. Через секунду я услышала знакомый насмешливый голос:

– За вами никак черти гонятся, миссис Рокуэлл.

– Я заблудилась, мистер Редверс, – сказала я, с трудом сдерживая дрожь в голосе. – Но теперь я уже знаю дорогу.

Он засмеялся.

– Не сомневаюсь, но я могу показать вам короткий путь, если вы, конечно, позволите.

– А разве эта дорога не ведет к дому?

– Ведет, только по ней вы не скоро до него доберетесь. Я мог бы провести вас через рощу, что позволит вам срезать примерно полмили. Вы разрешите мне проводить вас?

– Благодарю вас.

Мы пошли рядом через рощу, и он спросил меня:

– Как же вы оказались здесь в такой час в одиночестве?

Я рассказала ему об исчезновении Пятницы.

– Тем не менее вы не должны были заходить так далеко одна. Вы сами видите, как легко здесь заблудиться.

– Было бы светло, я бы легко нашла дорогу домой.

– Да, но ведь сейчас темно. А что касается вашего пса, то он наверняка нашел себе где-то подружку. Собака есть собака.

Я ничего не ответила. Тем временем мы вышли из рощи, и я увидела дом. Еще через пять минут мы уже были около него.

Габриэль, Рут и доктор Смит были в саду – они все вышли меня искать. Доктор приехал проведать сэра Мэттью и, услышав, что я пропала, присоединился к «поисковой партии».

Габриэль был настолько встревожен моим исчезновением, что, увидев меня, впервые со времени нашего знакомства заговорил со мной почти резко.

Я объяснила всем, что пошла искать Пятницу, сбилась с дороги среди развалин, а потом встретила Саймона Редверса, который проводил меня до дому.

– Вы не должны были выходить одна в сумерках, – мягко выговорил мне доктор Смит.

– Кто-нибудь из нас мог бы пойти с вами! – сказал Люк.

– Я знаю, – сказала я и улыбнулась, не в силах сдержать радости оттого, что наконец добралась до дома. Затем я повернулась к Саймону и поблагодарила его.

Он театрально поклонился.

– Это была для меня большая честь, – сказал он.

– Пятница появился? – спросила я Габриэля.

Он покачал головой.

– Завтра он наверняка объявится как ни в чем ни бывало, – сказал Люк.

– Надеюсь, – ответила я.

Габриэль взял меня под руку.

– Сегодня мы уже все равно ничего не сможем сделать, а у тебя очень усталый вид. Пойдем в дом.

Когда мы уходили, я чувствовала, что все стоят и смотрят нам вслед. У самой двери я обернулась и пожелала им спокойной ночи.

Когда мы вошли в дом, Габриэль сказал:

– Я ни разу не видел тебя такой бледной и усталой.

– Я думала, что никогда не доберусь домой.

Он засмеялся и обнял меня. Вдруг он сказал:

– Не правда ли, наше свадебное путешествие было замечательно? Но оно было так коротко – всего неделя вместо медового месяца. Нам надо еще куда-нибудь поехать, например, в Грецию. Я давно мечтаю побывать в Греции.

– «О светлый край златой весны, где Феб родился, где цвели искусства мира и войны, где песни Сафо небо жгли», – процитировала я.

Хотя я по-прежнему тревожилась за Пятницу, я была так рада быть дома, что была готова петь, не то что читать стихи.

– Я скажу, чтобы тебе, принесли горячего молока. Это поможет тебе уснуть, – сказал Габриэль.

– Габриэль, я все-таки не понимаю, куда мог деться Пятница.

– Не волнуйся, рано или поздно он появится. Иди наверх, а я зайду в кухню и велю им принести тебе молока.

Я пошла по лестнице, думая о том, как заботлив Габриэль и как не по-барски он относится к слугам – ведь любой другой на его месте поднялся бы в свою комнату и оттуда бы позвонил, чтобы отдать распоряжение, тем самым заставив слугу дважды подниматься наверх.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла в спальню, была пустая корзинка Пятницы, и мне опять стало не по себе.

Я вышла в Коридор и снова позвала Пятницу. Как и следовало ожидать, он не появился. Я старалась успокоить себя тем, что он, должно быть, увлекся своим любимым занятием – погоней за кроликами и забыл обо всем на свете. Завтра он прибежит домой, утешала я себя.

Так или иначе, делать было нечего, и я вернулась в спальню и легла в постель.

Я так устала, что, когда пришел Габриэль, я уже почти спала. Он сел на край кровати и стал говорить о том, как мы с ним поедем в Грецию. Он был очень возбужден – казалось, что эта идея настолько завладела его воображением, что ни о чем другом он уже не может думать.

Скоро горничная принесла молоко, и, выпив его, чтобы не огорчать Габриэля, я почти мгновенно провалилась в сон.

* * *

Проснулась я от громкого стука в дверь. Я настолько глубоко спала, что не сразу поняла, что стучат на самом деле, а не во сне. Я с трудом открыла глаза и увидела Рут, стоящую в ногах кровати. В ее взгляде был такой ужас, а сама она была так бледна, что сон с меня как рукой сняло.

– Кэтрин, – говорила она умоляющим голосом, не понимая, что мое оцепенение вызвано не сном, а ее видом, – прошу вас, Кэтрин, проснитесь же, ради Бога!

Я уже поняла, что случилось нечто страшное, и не могла заставить себя задать вопрос. Я посмотрела на кровать рядом с собой, но Габриэля там не было. Я оглядела комнату и не увидела его.

– Габриэль… – начала Рут. – Кэтрин, вы должны приготовиться к ужасному потрясению.

Я наконец обрела дар речи.

– Что… что с ним случилось? – спросила я, с трудом выговаривая слова.

– Он мертв, – ответила Рут. – Он покончил с собой.

Я не поверила ей. Я подумала, что, может быть, мне все это снится. Габриэль… покончил с собой? Этого просто не может быть. Боже мой, да ведь несколько часов назад он сидел рядом со мной, мечтая вслух о нашей поездке в Грецию!

– Вам все равно придется это узнать, так что я лучше сразу скажу вам, – продолжала Рут, глядя на меня необычно тяжелым взглядом, в котором мне почудился укор. – Он бросился с балкона. Его только что нашел внизу один из конюхов.

– Это невозможно, это неправда!

– Вам лучше поскорее одеться, – сказала Рут и вышла из комнаты.

Я встала с кровати. У меня подкашивались ноги и дрожали руки, а в мозгу у меня стучала одна единственная мысль: это неправда, Габриэль не мог убить себя.