Текст книги "Обреченная на корону"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

После этого я часто бывала вдвоем с ней. Мы обе с беспокойством ждали вестей из Англии и, как было некогда в Миддлхеме, постоянно смотрели, не едут ли к замку гонцы. Больше всего Маргарите хотелось сообщения о победах армии Уорика: оно послужило бы ей сигналом для возвращения вместе с сыном в Англию.

В те дни у меня стало складываться впечатление о том, что произошло до ужасного конфликта, названного войной Алой и Белой розы, повергшего государство в худшее из бедствий – гражданскую войну.

Детство Маргариты, как и мое, было довольно счастливым, хотя ее отец, Рене Анжуйский, в те годы подвергался всевозможным опасностям. Говорила она о нем с поразительной нежностью; и вообще, чем больше я узнавала ее, тем больше удивлялась. Властные манеры, пылкая, страстная натура, жгучая ненависть к врагам заслоняли ее притягательные свойства; она могла любить так же горячо, как и ненавидеть, и я, подмечая проблески этой притягательности, стала менять свое мнение о ней.

– Когда я родилась, – сказала как-то она, – моему отцу принадлежала только провинция Гиз. Потом отец унаследовал Лотарингию, однако на нее претендовал еще один человек. Он победил отца, взял в плен, и я долгое время росла без него. Еще будучи пленником, отец унаследовал Прованс и Анжу. Мать моя была решительной. Отец – слишком мягким. Ему только и хотелось, что жить в мире со всеми. Он любил поэзию и художества.

Говорила Маргарита о нем с какой-то озлобленной нежностью.

– Как, должно быть, он не походил на моего отца, – сказала я.

– На Уорика?! – Лицо ее посуровело. – Этот человек, твой отец, испортил нам жизнь.

Я напрасно упомянула о нем. Больше на эту тему она со мной не заговаривала и, казалось, забыла, что между нами завязалась легкая дружба. Дернуло же меня напомнить ей, что я дочь Уорика.

Я поняла, что больше этого нельзя делать.

Впоследствии я узнала, что ее воспитывала решительная мать. Поскольку Рене находился в плену, матери пришлось ехать в Лотарингию и править там, а Маргариту она отправила в Анжу, к бабушке, Иоланде Арагонской, правительнице этого графства.

– Жили мы, главным образом, в Анжере, – сказала она. – Ты помнишь Анжер?

Я содрогнулась. Разве можно было его забыть?

– Моя бабушка была замечательной. Мать тоже. Иногда мне кажется, что власть должна принадлежать женщинам.

Я насторожилась, и Маргарита глянула на меня с легким сожалением, из чего следовало, что власти мне, по ее мнению, не достанется.

– С матерью и бабушкой мне повезло, – сказала она. – Смерть бабушки явилась для меня тяжелым ударом. Но тогда отец был уже на свободе. Они с матерью приехали в Анжер, и какое-то время мы жили вместе.

– Должно быть, с родителями вам жилось замечательно.– Такие радости долго не длятся. В твоем возрасте я обручилась с королем Англии. Правда, речь о моей помолвке заходила не раз, и я сомневалась, что эта состоится.

– А почему не состоялись другие?

– Потому что отцовское состояние то уменьшалось, то прибывало. Вначале я была очень бедной невестой, но, когда отец унаследовал Лотарингию и Анжу, положение изменилось.

– Из-за таких-то причин нам и приходится заключать помолвки, – с горечью сказала я.

– Разумеется. Дитя мое, посредством браков образуются самые надежные союзы. Имей это в виду. Это наш долг, и мы должны принимать его... для блага своей страны.

– Знаю.

– Поначалу я считала себя очень счастливой, – сказала она. – Вышла замуж за человека с очень мягкой натурой... доброго... может быть, святого. Но добрые люди не всегда становятся хорошими королями, а святые не предназначены для ношения короны. Обычно им недостает воли удерживать ее долго.

– Видимо, им нужно жениться на сильных женщинах.

Маргарита криво улыбнулась.

– Мать и бабушка учили меня полагаться на свои силы. Это лучший из уроков, какой может усвоить женщина.

Она глянула на меня с легкой суровостью, наверняка думая, что женщины, усвоившие его, не дают волю слезам.

По мере того, как я узнавала ту, кому предстояло стать моей свекровью, страх и неприязнь, которые поначалу вызывала она у меня, сменялись восхищением с оттенком привязанности.

Мне нравилось слушать ее рассказы о прошлом, и она как будто находила в них удовольствие. Видимо, ей казалось, что если я узнаю о судьбах других, то не стану так уж беспокоиться о собственной участи. Кроме того, думаю, Маргарита хотела отвлечься... забыть хотя бы на полчаса жгучую необходимость получить добрые вести из-за Ла-Манша.

По рассказам я очень ярко представляла ее отъезд в Англию. Мне она виделась красивой девочкой. Лицо ее хранило следы былой красоты и временами, когда глаза ее мягчели, а губы улыбались, очень мне нравилось.

Перед моим взором явственно вставала та блестящая кавалькада. Этот брак был нужен как англичанам, так и французам.

– Французский король, – рассказывала она, – обнял меня и поцеловал. Потом торжественно передал герцогу Суффолку, приехавшему за мной. Родители мои присутствовали при этом, они проводили нас до Бара, и там я простилась с ними.

– Должно быть, вам было очень грустно. И страшно.

– Грустно, – сказала Маргарита. – Я очень любила родителей, но знала, что с ними необходимо расстаться. Мы приехали в Париж. Люди нас восторженно приветствовали. Им нравятся такие бракосочетания. Можно повеселиться, к тому же есть надежда, что после них в стране наступит мир. Меня окрестили Маленькой Маргариткой. – Она издала иронический смешок. – Маргариткой! В Англии меня так не называют. Для англичан я ненавистная Иезавель. А затем я встретила человека, который... после твоего отца... стал моим злейшим врагом.– Вы говорите о герцоге Йоркском?

– Да. И отчетливо вспоминаю его голову в бумажной короне на городской стене,

Заведя речь об отце Эдуарда, которого вскоре, как она надеялась, сменит на троне ее муж, Маргарита переменилась. Стала мстительной, ненавидящей.

– Герцог был негодяем, правда, тогда я еще не знала этого. А жена его... была еще хуже, чем он. Даже тогда задирала нос.

– Ее прозвали Гордой Сис, – сказала я.

– Сесили, герцогиня Йоркская, несостоявшаяся мать королей, – злобно произнесла Маргарита.

Я могла бы напомнить, что она действительно мать короля. Эдуард правил уже почти десять лет.

– Я тогда не представляла, чего ждать от этой семейки. И от твоего отца. Эта проклятая война... война Алой и Белой розы. Розы должны быть прекрасным украшением. А эти люди предали своего короля и начали войну. Они еще пожалеют об этом. Эдуард отправится по стопам своего отца.

– Расскажите, пожалуйста, что вы испытали, впервые увидя Англию.

Глаза Маргариты затуманились, на губах заиграла улыбка, и лицо чудесным образом помягчело.

– Плавание через Пролив! Я думала, что умру. И такая мысль приходила не только мне. Я решила, что никогда не увижу Англию. И забыла свои страхи перед будущим. Думала: «Это конец. Смерть». Все говорили, что едва мои ноги коснутся суши, болезнь пройдет. Она прошла... кое у кого. У меня нет. Это было ужасно. Мои лицо и тело покрылись пятнами. Я считала себя навеки обезображенной. И думала: «Вот такой меня увидит муж при первой встрече». К внешности своей я относилась очень тщеславно. Я знала, что красива. Красота – Божий дар. Очень ценный. Она дает особые преимущества. Ею восхищаются, к ней относятся приветливо. И я думала, что лишусь ее. Красивые люди знают, какая это ценность, и красивые женщины всеми силами стараются ее сохранить. Представь себе мои чувства – юная девушка лишается красоты.

– Но вы ее не лишились.

– Оказалось, то не оспа. Пятна быстро сошли, и я вновь стала прежней. Не могу передать, каким это было облегчением не только для меня, но и для всех. Мы сошли на берег в Саутхемптоне. Мне сказали, что королевский оруженосец привез приветственное письмо от короля. Приму ли я этого человека? Как я могла не принять королевского оруженосца? Вошел он очень почтительно. Опустился передо мной на колени. Помню, я была еще очень слаба. Сидела в кресле, закутанная пледами.

Это был очень любезный молодой человек с приятным, добрым лицом, держался он в высшей степени застенчиво. Вручил мне письмо. Я сказала, что, когда прочту его, напишу королю. Потом у меня спросили: «Вам понравился оруженосец?» Я ответила, что он показался мне очень скромным и достойным юношей. Тут все рассмеялись. Оказывается, то был сам король.

– Почему он явился к вам таким образом?

– Боялся, что я обезображена оспой, как сказал мне впоследствии, и хотел для начала взглянуть, сильно ли. Подготовиться на тот случай, если будет очень потрясен, и не выдать своих чувств при первой встрече. Да, Генрих очень мягкий, добрый человек, но...

Маргарита долгое время молчала, уставясь в пустоту и, видимо, воскрешая ту историю в памяти.

Потом наконец сказала:

– Увы, по натуре он не король, а другие сражаются ради короны.

Мягкость ее исчезла. Она задумалась о ненавистных ей людях: герцоге Йоркском, его сыне Эдуарде и, главным образом, моем отце. Потом вдруг вспомнила, кто я. Пристально поглядела на меня, хмуря брови.

– Почему я разговариваю с тобой, дочь Уорика? Я ненавижу графа. Больше, чем герцога Йорка. Йорк мертв. Никогда не забуду его головы на стене. Видела когда-нибудь голову без тела?

Я с дрожью отпрянула от нее.

– Когда то голова ненавистного тебе человека, это приятное зрелище. Притом в бумажной короне... это было забавно. Он так жаждал получить нашу корону... корону Генриха... что заслуживал позорной казни с шутовской короной на голове. Вижу, ты отворачиваешься. Я и вправду твердая, жестокая, злобная женщина? Что тебе про меня говорили?

Я молчала, пораженная столь внезапной переменой. Маргарита была необузданной, вспыльчивой, и я не всегда могла ее понять.

И еще однажды она сказала мне:

– Почему я разговариваю с тобой, леди Анна? Ты не понимаешь. Послушай. Разговаривать с ребенком – все равно что с собой. Видимо, дело в этом. Дочь Уорика! Дочь человека, испортившего мне жизнь. О, я совсем забыла. Теперь он мой друг. – Ее охватил смех. – Если б только Генрих был сильным! Выйти бы мне за сильного... Такого, как Уорик. Что за парой были бы мы! Но меня выдали за Генриха. Он ничего не знает о людской злобе. Он чужд злу. Для него оно не существует, потому что сам он лишен зла. Он уклоняется от возмездия своим врагам. Почему я говорю с этой малюткой о том, чего она не может понять?

– Теперь понимаю, – сказала я. – Вы открыли мне глаза на многое.

Маргарита смотрела на меня, но, пожалуй, не видела. Ее мысли блуждали далеко.

Некоторое время спустя она рассказала мне о сцене в Темпле среди роз.

– Там проходило совещание. Речь шла об утрате владений во Франции. Отец Генриха был великим воином. Он шел по этой стране, подавляя французов. Ему покорились Онфлер, Азенкур, Орлеан, Париж. Он стал бы французским королем, если б не умер. Моего Генриха короновали во Франции. И все это было утеряно. Обвинение пало на Сомерсета. Козлы отпущения будут всегда. Однако англичане потерпели поражение благодаря Божьему вмешательству. Направляемая Богом, Жанна д'Арк изгнала их из Франции и сделала несчастного слабого дофина мудрым королем. Но Уорик, твой отец, хотел свергнуть моего Генриха и возвести на трон своего короля. Стремился показать всему миру, что он коронатор. Я говорю о твоем отце. Слышишь, детка?

– Да, – ответила я. – Знаю.

Маргарита глянула на меня и внезапно улыбнулась.

– А ты, его дочь, – кроткое, хрупкое дитя. Жизнь иногда шутит шутки. Король Рене, мой отец, любил покой и поэзию; у него родилась я. Мне больше бы подошло быть дочерью Уорика. Разве это не странная судьба, детка?

– Да, – ответила я. – Очень странная.

– Так вот, они совещались в Темпле. Все знали о вражде между Сомерсетом и твоим отцом. Уорик взвалил на Сомерсета вину за утрату владений во Франции. Это было нелепостью. Уорик винил его, так как знал, что Сомерсет мой сторонник; и тут он принялся за осуществление своих планов. Я уверена, что твоему отцу больше всего на свете хотелось стать королем. Но получить престол он не мог, поэтому вынужден был довольствоваться ролью коронатора. Сомерсет принадлежит к роду Бофортов... является внуком Джона Гентского, сына Эдуарда Третьего. Да, он внебрачный сын Екатерины Суинфорд, но впоследствии Гентский женился на ней; и дети были узаконены. Теперь ты понимаешь, почему Бофорты такой гордый род.

– Да, – сказала я. – Слышала об этом.

– Они заставляют считаться с собой. Сомерсет презирал Уорика. Кем был бы сейчас твой отец, если б не женился на Анне Бичем и не получил через нее титул графа Уорика и земли? Когда человек добивается богатства и могущества таким путем, то ему приходится постоянно лезть из кожи, доказывая, что пришел к величию благодаря собственным усилиям. Возможно, ты слышала, как они прогуливались по саду, очевидно, чтобы слегка поостыть, и Уорик затеял ту известную ссору с Сомерсетом, обвинив его в устремлениях, о которых тот, видимо, даже не помышлял. Сомерсета я знаю хорошо. Говорят, что он мой сторонник. В сущности, ненависть Уорика была обращена на меня.

– Миледи, с какой стати ему ненавидеть вас?

– Граф хотел управлять королем, а я показала, что это моя обязанность. Он ненавидел меня, потому что я была сильной и прекрасно понимала его планы. Вот и нанес удар Сомерсету... моему лучшему другу... но метил в меня. Там, в саду, он обвинил Сомерсета, что тот привел Англию к поражению и позору. Говорил о сведенных на нет блестящих победах королевского отца.

Я содрогнулась. Мне много раз доводилось слышать о том столкновении в розовом саду. Но всегда с иной точки зрения: Сомерсет враг, он отдал земли во Франции, он был орудием этой ведьмы, королевы, – ставшей теперь нашей союзницей.

– Совершенно ясно, почему Уорик поддержал Йорка. Ихсвязывают кровные узы. Он хотел возвести на трон своего короля, так как знал, что я ни за что не позволю ему управлять Генрихом. Тогда, в розовом саду, стало ясно, что Уорик планирует низвержение нашей династии и хочет возвести на трон герцога Йоркского. Сомерсет по внезапному побуждению сорвал красную розу и высоко поднял со словами: «Я поднимаю этот символ дома Ланкастеров, которым буду служить до конца своих дней».

– Да, – сказала я. – А потом мой отец сорвал белую розу и сказал: «Это белая роза Йорков. Пусть каждый сорвет розу по своему выбору. Тогда мы будем знать, кто с нами, а кто против нас».

– А, ты знаешь эту историю. Да и кто в Англии не знает? Так и был брошен жребий. Началась война Алой и Белой розы.

– Мадам, – спросила я, – что с вами? Маргарита бессильно откинулась на спинку кресла, и казалось, вот-вот упадет в обморок. Я встала подле нее на колени, она протянула руку и коснулась моих волос. Для меня это явилось неожиданностью. Маргарита не имела склонности к ласковым жестам.

– Дочь Уорика, – негромко произнесла она. – Почему я так разговариваю с его дочерью?

Несколько минут мы сидели молча, и я поняла, что ко мне она больше не питает ненависти.

Хоть я не могла избавиться от ужасных страхов перед будущим, наши странные отношения с королевой Маргаритой делали мою жизнь сносной. Нас всех интересовало, что происходит. Как идут дела у моего отца? И где, задавалась я вопросом, Изабелла с матерью?

Я часто думала о Ричарде. Что он делает теперь? О чем думает? Он явно твердый сторонник своего брата и, следовательно, злейший враг моего отца. Кто мог этого ожидать? Мой отец был одним из героев его юности. Ричард часто восхищался им и, думаю, ценил его выше всех, не считая Эдуарда. Вспоминает ли он хоть когда-нибудь обо мне?

Казалось невероятным, что все изменилось так внезапно и круто.

Королева Маргарита ждала новостей со все большим нетерпением.

– На долю мне выпало очень много зла, – сказала она. – Иногда боюсь, что в жизни у меня никогда не будет хорошего.

Мысли мои путались. Я должна желать победы отцу, но в таком случае Ричард окажется побежденным. И результатом отцовской победы должен стать ужасающий меня брак.

Шли дни, я все больше и больше думала о предстоящем испытании. При встрече принц мне очень не понравился. К тому же у меня не шло из головы, что он потребовал казней и с явным удовольствием смотрел, как рубят головы.

Это было ужасно.

Да, он был всего-навсего ребенком. Восьмилетним. И его наверняка учили ненавидеть врагов. Но все равно глубокое беспокойство не оставляло меня.

Мне хотелось разузнать о нем побольше. Втянуть королеву в беседу о сыне было нетрудно, так как он служил излюбленной темой ее разговоров. Я все лучше и лучше понимала, до чего печальной, безрадостной была жизнь Маргариты. Сын являлся зеницей ее ока. На сына она возлагала все надежды. Готова была на любую жертву ради него. И чем яростнее ненавидела своих недругов, тем больше любила своего Эдуарда.

Я начинала питать расположение к этой королеве. Правда, трепетала перед ней, и временами свирепость в ее глазах действовала на меня отталкивающе, но, когда она стала довольно откровенна со мной и поведала о своих горестях, я, уразумев, как они подействовали на нее, начала ее оправдывать.

Я ждала все новых и новых встреч с нею; думаю, она со мной тоже.

И вот я втянула ее в разговор о сыне. – Мой сын! – Произнесла она эти слова с чем-то похожим на обожание. – Анна Невилл, ничто на свете не может доставить такую радость, как собственный ребенок у тебя на руках. Переносишь мучительные испытания, а потом слышишь крик ребенка... своего ребенка, который рос в тебе и является частью тебя.

– Да, – сказала я. – Мне это понятно.

– Я думала, что лишена этого счастья. Мой Эдуард родился через восемь лет после бракосочетания.

– И все эти годы вы мечтали о ребенке.

– Всем королям необходимо иметь сыновей. За своего я ежедневно благодарю Бога. Как только он появился на свет, я стала думать о его будущем... о том, что будет хорошо для него. И теперь им горжусь. Он станет Эдуардом Пятым Английским. Увидев корону на его голове, я сочту себя вознагражденной за все страдания.

– У королей, похоже, беспокойная жизнь, – заметила я.

Маргарита одарила меня презрительным взглядом.

– Король должен исполнять свое предназначение; а тех, кто свергает его, надо карать смертью. Как хорошо я помню свою радость. Мне даже не верилось. Конечно, поначалу я надеялась, молилась... но думала, что Генрих не способен зачать ребенка. Ты не можешь представить себе моей радости.

– Кажется, представляю, – сказала я.

– У меня, конечно, существовали враги. Например, Йорк. – Маргарита торжествующе засмеялась. – Вообрази себе чувства Йорка, когда он услышал эту весть. Мой сын преграждал ему путь к трону. Поэтому они стали распускать слухи. Говорили, что ребенок не сын Генриха. Как Генрих мог его зачать? Но ты в своем возрасте этого не поймешь. А меня они ничуть не беспокоили. Я смеялась над ними. Ликовала. Я стала матерью будущего короля. О, какое то было чудесное время!

– Представляю ваши чувства, когда он появился на свет.

– Перед этим стряслось большое несчастье. Месяца за два до рождения ребенка у Генриха появились первые признаки болезни. Это было большое горе, большая тревога. А в то время следовало б радоваться. Мы не знали, что с ним. Выяснилось это позже. Генрих не мог двигаться, Лежал в постели... совершенно утратив память. Так вот и началась его странность. Он не знал, что у него появился сын.

– Несчастный король Генрих.

– Болезнь досталась ему от матери – дочери Карла Безумного. Говорят, она может быть наследственной. Мать избежала ее, но передала сыну.

– Какая жалость.

– В этой болезни корень всех наших бед. Те люди ни за что бы не осмелились... если б Генрих не был...

Произнести слово «безумен» Маргарита не могла. Я коснулась ее руки. Она взяла мою руку и недолго подержала в своей. Меня всегда трогали эти внешние знаки приязни между нами. Маргарита начинала видеть во мне свою будущую сноху, хоть я и принадлежала к ненавистному клану Невиллов.

В этот раз я услышала от нее о Тюдорах.

– Мне хотелось познакомиться с матерью Генриха, – сказала Маргарита. – Она была француженкой, как и я. Женщиной сильной воли, хоть и очень мягкой в обращении. Детство у нее было несчастливым, главным образом из-за сумасшествия отца и распутства матери. Какое-то время она вместе с многочисленными братьями и сестрами жила в крайней бедности. Отец ее тогда страдал повторяющимися приступами безумия. Думаю, когда он приходил в себя и брал бразды правления, картина менялась. Однако несчастные дети бедствовали почти все ранние годы. Потом она вышла за Генриха, великого завоевателя Франции, и казалось, жизнь у нее пошла на лад, затем муж умер, оставив ее с младенцем... моим Генрихом. Генрих часто говорит со мной о матери, всегда с нежностью. Из-за нее он и был так добр к Тюдорам.

– А кто такие Тюдоры?– спросила я.

– О, достойные люди. Всегда поддерживали дом Ланкастеров. А как же иначе? Они единоутробные братья Генриха. Видишь ли, когда Генрих Пятый умер, Екатерину, мать моего Генриха, отстранили от власти. У сына был свой двор – няньки, гувернанткой и прочие, – и его забрали у нее из рук.

– Я считаю, эхо жестоко по отношению к детям.

– У королей и королев есть свои обязанности, но воспитание детей в них не входит. Екатерина сошлась с Оуэном Тюдором. Так Тюдоры и появились. Эта подлинная история о тайной, романтичной любви.

Я жадно слушала ее рассказ о вдовой королеве, которая влюбилась в простого валлийского сквайра и вышла за него замуж... как говорили одни; другие утверждали, что нет; но они жили счастливо в небольшом удалении от двора со своими детьми, покуда об этом не узнал герцог Глостер, брат Генриха Пятого. Он разрушил их счастье. Оуэна Тюдора арестовали по обвинению в измене, а королеву разлучили с детьми и отправили в Бермондсийское аббатство, где она

умерла.

– Какой печальный конец, – сказала я.

– Жизнь часто бывает печальной. Ты еще в этом убедишься.

– А что сталось с Оуэном Тюдором?

– Он бежал из тюрьмы. Генрих был добр к своим единоутробным, и они платили ему преданностью. Верно служили дому Ланкастеров. Оуэна взяли в плен при Мортимер-Кроссе и обезглавили на рыночной площади в Херефорде по приказу человека, называющего себя Эдуардом Четвертым.

– Зачем нужны войны? Почему все не могут быть счастливы?

– Потому что существуют права, за которые надо сражаться.

Маргарита вновь стала свирепой, гневной. Гнев этот был вызван казнью верного Тюдора, и мне вспомнилось невольно ее ликование при рассказе об отрубленной голове герцога Йоркского в бумажной короне. Я отшатнулась от нее. Такими уж были наши отношения. Она то отталкивала меня, то привлекала. Думаю, чувства ее ко мне тоже часто менялись. То она вспоминала, что я член ненавистной ей семьи, то видела во мне несчастную, беспомощную девочку, получающую жестокие удары судьбы – как и сама в моем возрасте.

Война – жуткое, бессмысленное занятие. Ричард не согласился бы со мной, отец тоже. Войны приносят кое-кому богатство и власть, похоже, очень заманчивые для большинства людей.

Однажды, когда я сидела у королевы, послышался приближающийся топот копыт. Мы подскочили и бросились к окну. Двое всадников скакали к замку. Явно издалека.

Королева затаила дыхание, потом, ничего не говоря, поспешила к двери и стала спускаться по лестнице. Я последовала за нею.

Всадники спешились и направились к нам. Неопрятные, запыленные, но я сразу поняла, что привезли они хорошие вести.

– Мадам... миледи. – Они встали на колени перед королевой. – Одержана победа.

На лице Маргариты отразился восторг. Мой отец добился успеха.

Гонцов повели в замок. Их надо было накормить... но сперва нам хотелось узнать побольше, дабы королева убедилась, что победа несомненна.

– Ваше Величество... миледи... когда граф высадился, то легко захватил Юг. Эдуард, именующий себя королем, подавлял восстание на Севере.

– А что с ним сейчас? – спросила Маргарита.

– Спасается бегством, миледи. Говорят, покинул Англию.

– Полагаю, он больше не вернется туда, – сурово сказала королева.

– Видимо, он держит путь в Голландию.

– А герцог Глостер? – услышала я свой вопрос.

– Герцог Глостер, миледи? – недоуменно переспросил гонец. – Не иначе как со своим братом.

– Самозванец наверняка разгромлен? – спросила королева. – Сомнений в этом нет?

– Нет, миледи. Никаких. Граф проезжал по улицам Лондона вместе с королем Генрихом.

Маргарита стиснула сложенные руки и улыбнулась гонцам.

– Вы проделали долгий путь, мои йомены. Подкрепитесь, отдохните. Потом побеседуете с нами еще.

Вызвав одного из стражников, она велела ему позаботиться о людях, которые приехали очень издалека с добрыми вестями и определенно выбились из сил.

Затем повернулась ко мне:

– Вот и конец ожиданию. Твой отец исполнил, что обещал. И теперь, дитя мое, ты станешь будущей королевой Англии.

Я не могла разделять ее торжество, но от радости она этого не замечала.

Думаю, то была одна из счастливейших минут в ее жизни.

Впоследствии я узнала о случившемся побольше. Эдуарда предал его ревностный сторонник – мой дядя Джон Невилл. Отец часто называл его одним из нескольких предателей рода.

Когда отец восстал против Эдуарда, Джон сохранил верность королю. Сказал, что присягнул ему, не намерен нарушать присягу и не последует за братом – как бы он ни был могуч – в этой попытке заменить Эдуарда Генрихом.

Подобную верность одного из Невиллов следовало бы щедро вознаградить, однако Эдуард отнесся к Джону с пренебрежением и тем самым совершил громадную оплошность. Казалось бы, он должен был высоко оценить верность Джона уже потому, что он Невилл. Но этого не произошло. Джон, удерживая Север для Эдуарда, уже видел себя лордом Севера. А Эдуард отнял у него Нортумберленд, пожаловал это графство Генри Перси и в утешение наградил Джона титулом маркиза Монтегю. Джон, после того как ради служения королю отвернулся от родных, счел его поступок черной неблагодарностью. Это явилось решающим фактором, поворотным пунктом. Поскольку Уорик командовал войсками на Юге, Джону достаточно было обратить свою армию против короля, чтобы захватить Север. Он так и сделал. Армия Эдуарда, видя, что он находится на грани полного поражения, Покинула его. Поэтому королю оставались только бежать из Англии.

Свергнув Эдуарда, мой отец стал возводить на трон Генриха.

Мы прождали очень долго. Теперь настало время возвращаться в Англию. Я очень беспокоилась. У меня из головы не шла мысль о браке с принцем Уэльским.

Королева сказала, что мы должны ехать из Амбуаза в Париж, встретить там ее сына и, не мешкая, составить планы.

Маргарита как будто не замечала моей подавленности. Видимо, думала, что я радуюсь вместе с ней отцовской победе.

Она уже почти смирилась с мыслью, что я стану ее снохой. Мне удалось ей угодить. Наверно, она сочла, что я тихая, непритязательная и буду послушной.

Занимали меня, главным образом, две мысли. Венчаться с Эдуардом мне предстояло в Англии, так что до свадьбы оставалось какое-то время. Я твердила себе, что она будет еще не скоро. Потребуется масса приготовлений. Другая мысль была о Ричарде. Что с ним? Где он сейчас и о чем думает? Долго ли будет оставаться с Эдуардом в Голландии? Они наверняка сделают попытку отвоевать трон.

Я отправилась к гонцам выяснить, знают ли они что-то о Ричарде. Задавать при королеве подобные вопросы было нельзя.

Гонцов я нашла в кухне. Перед каждым из них стояла тарелка с хлебом и мясом.

При моем появлении они поднялись, и я попросила их сесть.

Сказала, что не хочу прерывать их обед, потому что они наверняка проголодались и устали.

– Везя хорошие вести не так устаешь, миледи, – сказал один.

– Да, – поддержал его другой. – С хорошими вестями всегда хорошо принимают.

– Как люди в Англии восприняли эту перемену? – спросила я. – Говорят, они очень любят короля Эдуарда.

– Да, миледи, оно так. Эдуард красавец, женщины от него без ума, и в сердцах у мужчин ему находится местечко. Но военное счастье изменило Эдуарду, он потерпел поражение... и бежал.

– Кто отправился вместе с ним?

– Несколько друзей.

– И, конечно же, его брат, герцог Глостер.

– Да-да, и маленький герцог, само собой. Он не расстается с братом. Эдуард отличный человек. Король до кончиков ногтей.

– А Генрих?

– Это бедняга. С ним обошлись так, будто он и не король. Я видел... сейчас кажется, много воды утекло с тех пор... как его везли через Чин и Корнхилл к Тауэру. Ему привязали ноги к лошади, натыкали в волосы соломы и строили насмешки по пути. С королем так нельзя. Люди все это помнят, но говорят, Генрих злобы не держит. Он добрый человек... поговаривают, чуть ли не святой. Ему б не королем быть, а монахом. Жил бы тогда себе в покое. Сомневаюсь, что он хочет править. Наверно, ему было б лучше, если б на троне оставался Эдуард... только бы с ним обходились по-хорошему.

– Вы считаете, с ним обращались плохо?

– Я видел Генриха перед отъездом сюда... едущего по улицам, снова королем. Епископ и архиепископ, брат графа Уорика, поехали в Тауэр выпустить его. Говорят, он вышел неухоженный, грязный... похожий на тень или на мешок шерсти... и не говорил ни словечка, будто сущий телок. Его принарядили, на голову надели корону и повезли в Вестминстерское аббатство. Сделали королем. Только на короля он не походил, и все люди говорили о короле Эдуарде.

Мои чувства мешались. Я очень жалела королеву и теперь радовалась за нее; но боялась за себя, потому что этот поворот событий приблизил меня к тому, чего я страшилась больше всего на свете.

И в глубине сознания таилась мысль о Ричарде. Я представляла его горечь и гнев при виде того, что брат свергнут с трона. Сердцем я была на стороне Ричарда, но это горе причинил ему мой отец. Нас воспитали в почтении к отцу. Постоянно говорили, что он величайший человек в королевстве. Однако я любила Ричарда, была очарована его братом Эдуардом и хорошо понимала, почему люди любят его и хотят видеть своим королем. Могло ли им понравиться, что его место занял человек, похожий на мешок шерсти и сущего телка?

Что-то мне подсказывало, что нет, и конфликт еще не исчерпан. Гонцы, видимо, думали так же.

Я ушла, потому что больше ничего не могла от них добиться. Их отправили привезти хорошие вести, свою обязанность они исполнили. И, проспав здесь ночь, вернутся в Англию.

А мы?

Королева послала за мной.

– Признаюсь, – сказала она, – мне иногда не верилось, что твой отец сдержит слово. Я не совсем доверяла ему. Но теперь он доказал, что является благородным человеком.

«Так ли? – подумала я. – Он изменил королю, поддержал его соперника. Разве это благородно? И поступил так в погоне за властью, не смог добиться ее через одного короля, теперь пытается через другого». Хоть я плохо разбиралась в положении дел, однако тут поняла, что отец совершил ошибку. Люди ни за что не примут Генриха; и Эдуард не станет сидеть сложа руки.