Текст книги "Смерть в осколках вазы мэбен"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 23

Безуспешные попытки дозвониться Карчинскому выводили меня из себя. Или его нет в мастерской, или он, как и в прошлый раз, не берет трубку. Я уже хотела оставить бесплодные усилия, но вдруг случилось чудо, и трубку взяли.

– Слушаю, – ответил усталый голос.

– Добрый день, Владимир Иванович, – обрадованно затараторила я. – Как хорошо, что мне удалось вас застать. Понимаете, у меня к вам очень срочное дело…

– Я занят, – категорическим тоном отрезал художник. – Позвоните через несколько дней.

– Это невозможно, Владимир Иванович, дело очень срочное.

– Я же сказал вам, что сейчас занят.

– Вы не поняли, – так же торопливо продолжала я. – Вы, может быть, не узнали меня?

– Напротив, богиня, – в голосе появилась насмешка, – я отлично узнал вас. Но ваши дела меня совершенно не касаются, вернее, у меня сейчас на вас нет времени.

– Это касается не только меня, но и вас. – Я тоже успокоилась. – Я хотела бы поговорить с вами насчет поездки в Москву.

– Оставьте Москву в покое, – взорвался он, – и не звоните сюда больше! – закричал художник и бросил трубку.

Раздались короткие гудки. Вот так номер! Он даже не удосужился меня выслушать. Конечно, я виновата, что не передала письмо. Наверное, из-за этого у него неприятности. Я ведь вообще могла бы на него плюнуть и забыть, но теперь мне было точно известно, что ему грозит опасность. Нет, я просто обязана его предупредить. Рассказать о письме тоже придется… Не сомневаюсь даже, что он начнет ругаться, но это уже дело десятое.

Так. К Карчинскому лучше всего отправиться ближе к вечеру, а сейчас не мешает навестить родную редакцию.

Родная редакция привычно гудела, галдела, шумела, переваривала потоки информации, точной и лживой, фильтровала ее, компоновала и прессовала, выдавая на-гора доверчивому читателю. В последние дни я как-то выпала из всей этой суеты, занимаясь своими, но чаще чужими делами. Конечно, Пошехонцев начнет орать, узнав, что очередная статья еще не готова, но пусть… Начальству, собственно, орать положено по штату. А нам, сотрудникам, положено его слушать.

Я очень удивилась, когда не обнаружила на своем столе привычные завалы, да и Лильки не было.

– Куда подевалась? – задала я вопрос самой себе, но произнесла его вслух.

– Это ты про нашу королевну? – тут же материализовался за моей спиной Семен Гузько. – Так у народа бы спросила.

Я повернулась к нему и остолбенела на месте. Семен Гузько! Своей собственной песьей персоной стоял передо мной причесанный, отутюженный и даже благоухающий каким-то дорогим одеколоном. Даже рубашка застегнута на все пуговицы, даже засаленная жилетка, с которой он, похоже, не расставался половину жизни, отсутствовала. И брюки на коленях не вздувались пузырями. Неслыханно! И ботинки начищены. Невиданно! Метеорит, что ли, упал на нашу редакцию и так преобразил Семена Гузько? Странные метаморфозы, однако, могут произойти с людьми.

– Любуешься? – ехидно спросил он, небрежно разглядывая меня. – И нравится?

– А с чего это ты вдруг, Семен? – спросила я. – Что-то важное случилось?

– Случилось. – Он довольно хмыкнул:

– У меня роман, понятно? С нашей примадонной. Вот так, Леда.

– С примадонной… – Я пыталась сообразить. – Ты шутишь…

– Все сначала тоже так думали, – он горделиво выпятил грудь, – но Ирка никогда не церемонилась и при всех объявила, что мы станем любовниками.

– Ирочка Кривцова? – Я совершенно обалдела. – Но ведь она… но ведь ты…

– А что тут такого? – Он снисходительно сощурился. – Закручу с девочкой роман, наиграюсь вволю, а потом дам отставку. То-то вы всегда со своей толстухой смотрели на меня как на недоделанного. А вот Ирка разглядела во мне настоящего мужика.

– Семен, – я начала приходить в себя, – а если она с тобой поиграется и бросит? Если ты ей понадобился для забавы?

– А мне все равно, – заявил он и придвинулся ко мне. – Я тебе скажу, потому что ты единственная нормальная баба здесь и я давно тебя знаю. Я тоже всегда думал, что наша примадонна для меня недоступна. Утонченная вся, шикарная, а я как шелудивый пес рядом. Ей, скорее всего, действительно поиграть захотелось, вот она при всех и сказала… Но мне все равно, понятно, я хоть раз поиметь ее хочу, чтобы она тоже почувствовала, что нельзя людей своим высокомерием унижать. Пусть тоже себя униженной почувствует. Я ведь не слепой, вижу, как на нее теперь смотрят…

– Неужели ты такой злой, Семен? – Я слегка отстранилась от него.

– А мне, может, тоже надоели все эти ваши… игры, – выдохнул он. – Я тоже хочу позабавиться. Могу я хоть раз в жизни посмеяться? Могу и посмеюсь, чтобы вам, сукам, тошно стало. – Он с ненавистью посмотрел на меня и отошел.

Я опустилась на стул и вытащила из сумочки сигарету. Нет, в курилку я не пойду, а вкус сигареты, может, отобьет тот тошнотворно-неприятный осадок, что оставил после себя разговор с Гузько. Ну и дела! Интересно, о чем Ирочка думает? Спокойно, у нее всегда голова соображает. Не из тех. она, чтобы позволять разным Гузько топтать себя. Нет, Ирочка достаточно умна. Она еще преподнесет нашему песику какой-нибудь сюрприз. От этих мыслей я повеселела.

– Вообще-то у нас есть специальное место для курения, – произнес кто-то надо мной.

Я обернулась. Главный редактор сподобился покинуть свой кабинет и теперь возвышался надо мной. А с Илюшей что-то тоже происходит, вон весь какой мятый. Впрочем, он всегда мятый, но сейчас выглядит на редкость неухоженно. Еще немного, и он сможет конкурировать с любым бичом или, как теперь говорят, бомжиком. Но главного, судя по всему, его собственный вид нисколько не смущал.

– Зайдите ко мне, Леда, – сказал он и направился к кабинету.

Ничего хорошего предстоящий разговор мне не сулил. Но делать было нечего, и я поплелась вслед за Ильей.

– Садись, – он вяло махнул рукой. – Как жизнь?

– Спасибо, нормально, – осторожно ответила я. – А у тебя как?

– Хреново, – коротко ответил главный и потянулся к графину с сомнительной бурой жидкостью. – У меня тут настойка домашняя, может, хлебнешь?

– Нет, – отказалась я. – Да и тебе не советую. Что случилось, Илья?

– А то ты не знаешь. – Он повертел головой, пытаясь найти стакан, но, не найдя оного, хлебнул прямо из горлышка. – Или все-таки не знаешь?

– Откуда? – усмехнулась я. – Только ведь пришла. Даже сообразить ничего толком не успела, как Семен мне новость выложил.

– Про Ирочку, что ли? – Главный ухмыльнулся. – Ну это он зря губенки раскатал, она ему еще покажет кузькину мать. А про меня ничего не говорил?

– Нет, – я покачала головой. – Он про себя распинался, потом ушел. Я села, никак в себя прийти не могла. Да что случилось?

– Лилька ушла, – вздохнул Пошехонцев и снова потянулся к графину.

– Подожди, Илья. – Я попробовала ею остановить. – Как ушла? Куда?

– В редакцию Муромова. Знаешь такого? – Пошехонцев приложился к графину еще раз. – В «Криминальный Петербург».

– Ты шутишь, Илья, – я совсем обалдела от свалившихся на меня новостей. – Да что ей там делать-то? Ну, я понимаю, если бы туда ушла Ирочка, или Яша Лембаум, или даже Гера… Но что там делать Лильке, скажи на милость?

– Я тоже так сначала думал. А они, оказывается, открыли у себя новую рубрику, специально для Лильки. Скандалы с криминальным оттенком из жизни наших звезд.

– Нет, Илья, – я засмеялась, настолько все казалось диким, – подожди. У Муромова серьезное издание, в отличие от нас, не обижайся. Там Лилькина лабуда никак не пройдет. Что-то здесь не так.

– Да все так, Леда, все так, дорогая ты моя. – Пошехонцев решил отведать еще своей настойки, но передумал. – У них ведь фуфло не проходит, сама знаешь. Поэтому они выискивают разные документики, связанные с правонарушениями наших гребаных звезд. Разные протокольчики, заявления, показания, отпечатки пальчиков. Но чтобы были реальные документы. Врубаешься наконец?

– Хорошо, Илья, – я кивнула. – Только много ли удастся такого материала достать?

– Как ни странно, много. Звезды у нас тоже не без греха, особенно молодые. Некоторым даже посидеть удалось, не удивляйся. А вот потом их уже добрые дяди и тети подобрали, обогрели, отмыли и выставили на потребу публике. Вот так и бывает. А Лилька как раз этой рубрикой и заправляет.

– Ничего себе, – только и смогла вымолвить я. – Только все равно мне это сомнительным представляется. Ладно, документы, это хорошо, но ведь публика-то может не поверить. И посчитает, что это все обычная газетная утка. Интересно, зачем Муромову так подставляться?

– Не боись, – Пошехонцев снисходительно махнул рукой. – Он калач тертый, зря не подставится. Газетка солидная, кто не поверит, а кто и поверит. А кто-нибудь и фактики захочет проверить. Раз проверит, два проверит, все сходится… Нет, Муромов – мужик с головой, он знает, что делать.

– Значит, Лилька ушла… А как ваши личные отношения?

– Так же. – Он насупился. – Сказала, что поищет себе кого-нибудь другого. И на порог меня даже не пускает.

– Все может измениться, Илья, – посочувствовала я. – Лилька отходчива. Глядишь, еще все переменится.

– Надеюсь. Поживем – увидим. А ведь у меня к тебе, милая, разговор есть. Ладно, не напрягайся. Личное – это потом, а сейчас только работа. Тебе ведь пришлось статьи о моде делать. Так? А ты совсем не в восторге была. Ладно, не перебивай, сам все знаю. Тут вот какое дело… Ты все эти статейки допишешь, а интервью никакого брать не надо. Возьмешь откуда-нибудь уже готовое, подредактируешь малость – и все. Но затем сделаешь пару статеек о негативных явлениях в модельном бизнесе. Поняла меня? Вижу, что не поняла. Эти статейки можешь выпустить под каким-нибудь псевдонимом, что угодно придумывай, нам не привыкать. И никто никогда не сможет докопаться. Сделаешь?

– А мне казалось, что все сюрпризы на сегодня закончились, – я смотрела на главного. – Сначала с ножом к горлу, вынь да положь статьи хвалебные, а теперь, значит, все наоборот? Или ветер переменился?

– Я так и знал, – главный с размаху хлопнул ладонью по столу. – Вот и имей с вами, бабами, после этого дело. Ну не мог я, не мог, понимаешь, ничего тебе объяснить. Считай, что действительно ветер поменялся. Вернее, не ветер, а заказчик. Если тебя это устроит, то могу пояснить: первый хотел, чтобы мы, вернее, ты представила Диану ангелом во плоти, а теперь… А теперь он уже ничего не хочет, по крайней мере, в этом мире. Ладно, Леда, для нас ведь не так важно, кому подчиняться? Теперь кое-кому другому нужно, чтобы ты эту модель в дерьме закопала, ясно?

– Неясно. Но ведь, собственно, это ничего не меняет.

– Правильно! Умница! – Пошехонцев перестал бегать по кабинету, наталкиваясь на вещи. – Это ничего не меняет! Поэтому сдавай свой материал, какой у тебя есть, а потом начинай заниматься совсем противоположным. И чем непригляднее она будет, тем лучше.

– А читателю как, интересно, все это объясним? Знаешь, что-то меня не устраивает петрушка с чужим именем.

– Ну что ты как маленькая! – опять взвился Пошехонцев. – Ну раз не устраивает, пиши под своим! Пиши, что с удовольствием окунулась в этот мир, все тебе казалось таким интересным, но потом вдруг открылись такие факты, что ты была шокирована и не можешь удержаться от того, чтобы не поделиться ими с читателем, который такой умный, что все насквозь видит и все понимает. Неужели, девочка моя, мне тебя прописным истинам надо учить? Прикинься жертвой, мол, меня саму обманули, поставили перед золоченым фасадом, но стоило зайти сзади… – выгребная яма во всей ее неприглядности. Давай, Леда, не придуривайся. Я знаю, что ты все сделаешь как надо и в лучшем виде. Договорились?

– Хорошо, Илья Геннадьевич. – Я встала. – Попробую сделать то, что вы просите. Хотя лучше было бы предупредить меня с самого начала.

– Дураку теперь и то понятно, что так было бы лучше, – Илюша помотал головой, – но дело сделано, не поправишь. Но теперь мы все выяснили, так что действуй.

– Ладно, – я кивнула, – постараюсь.

– Вот и хорошо. – Пошехонцев засуетился, выпроваживая меня из кабинета. – Как будет материал подобран, ну этот… самый… давай ко мне. А с остальным ты и так справишься. Все, давай, дорогуша.

И он буквально вытолкал меня из кабинета. За спиной щелкнул замок. Интересно, с каких это пор наш главный стал запираться? Нет, надо все же почаще появляться на работе, а то так и буду оставаться в стороне от разных событий. Я прошла к своему столу, села и задумалась. Что меня сейчас волнует больше всего? Ну уж никак не смена курса нашего главного в отношении модели. А насчет чернухи, так это всегда пожалуйста, нужно будет только дома отыскать статейки, которые мои сотрудники однажды обнаружили. Из них вполне можно состряпать нужную. Но это совершенно не главное, это можно отложить и на потом. А сейчас, то есть сегодня, необходимо навестить Карчинского. И хочет он или не хочет, а ему придется меня выслушать.

Я не заметила, как прошел день. Главный так и сидел, запершись в своем кабинете. Сотрудники занимались привычными делами. Я отдала выпускающему свой материал и с чистой совестью покинула рабочее место. Потрудилась я на славу, теперь осталось навестить Карчинского. А если он будет так же груб, как и утром… Может, стоит ему сначала позвонить? Но от этой мысли пришлось отказаться. Просил же он, чтобы я ему не звонила. Ладно, при встрече я найду, что ему сказать.

Но говорить мне ничего не пришлось, потому что в мастерской никого не оказалось. Я постояла немного перед закрытой дверью и решила съездить куда-нибудь подождать. Для этой цели подойдет любое кафе, на крайний случай бар. Но больше всего мне хотелось погулять где-нибудь в парке или на набережной. Отличная мысль, там, кстати, полно всяких забегаловок.

Я доехала до Поздняковской и свернула на проспект. Еще немного, и я буду на месте. Сколько живу, столько не перестаю удивляться фонарям, созданным настоящими мастерами. Помню детский восторг, который охватил меня, когда я впервые пригляделась к ним на набережной. Казалось бы, что в них такого особенного – несколько жестянок и стекло? А как их только не называют – и тусклыми, и темными, и колдовскими, и печальными… Если кому-то надо описать уныние Петербурга, обязательно тронут фонари. И неверный у них свет, и мерцающий. Но я не могу себе представить, чтобы фонари горели ярко. Они всегда одинаковые, и в праздники, и в будни. А как их воспринимать, зависит только от настроения. Меня, например, всегда радуют желтоватые размытые пятна. Непонятно только, как они могут ярко светить, если от реки постоянно поднимается туман. А в тумане всегда все кажется и расплывчатым, и таинственным.

Я шла по набережной, вдыхая влажный воздух. С Невы налетал порывистый ветер, трепал волосы, кидал в лицо мокрые капли. Но я как-то странно успокоилась. Откуда-то сбоку доносились голоса, слышалась музыка. Я поплотнее запахнула куртку и отправилась туда.

Возле ступеней, спускающихся к воде, собралось десятка два молодых людей. Одни были наряжены в костюмы, другие играли роль зрителей. Сейчас снова появилась тяга к уличному театру, и я узнала Арлекина в пестром костюме, Пьеро в длинной белой рубашке с печальным выбеленным лицом, Коломбину с большим бантом в пышных волосах. Скрипач в черном берете с зеленым пером наигрывал простенькую мелодию, ему помогал флейтист, совсем молодой, почти мальчик.

Коломбина с Пьеро исполняли затейливую пантомиму, а Арлекин шутил со зрителями. Я подошла поближе. Арлекин тут же переключился на меня. Толкая присутствующих и поминутно раскланиваясь, он пробрался ко мне.

– Не откажите, любезная синьорина, в небольшом одолжении, – он лукаво усмехнулся. – Мы все с нетерпением ждали вашего прибытия.

– Увы, Арлекин, – ответила я, – непредвиденные дела задержали меня в дороге.

– Неужели кто-то осмелился чинить вам препятствия, о bella donna? Неужели какой-то наглец осмелился вас задержать, прекрасная госпожа? – И он изогнулся в шутовском поклоне.

– Этот человек способен на все, – со вздохом ответила я, заметив, что зрители с интересом прислушиваются к нашему разговору, – вот уже сколько лет он держит в повиновении весь наш город.

– Так это был сам герцог? – в притворном испуге воскликнул Арлекин.

– Да, – ответила я. – Но он обошелся со мной милостиво и разрешил следовать дальше.

– Ура нашему достославному герцогу, – провозгласил Арлекин, – который столь вежливо обходится с достойными дамами. Но вот я вижу нового человека, который присоединится к нашей славной компании. Посмотрите на его упитанный вид, посмотрите на хитрые глазки, на жадные руки, которые сами собой сжимаются при виде денег. Могу поспорить на свой дурацкий колпак, что к нам приближается ростовщик.

Все дружно обернулись в сторону приближающегося мужчины, который действительно был достаточно тучным. Про меня как-то забыли, и я поспешила затеряться в толпе. Арлекин отправился приставать к новому прохожему, но тот оказался тоже не лыком шит и за словом в карман не лез. Словесная перепалка привлекла народ, и вскоре все с удовольствием слушали словесных дуэлянтов. Музыканты оставили свои инструменты, а актеры поспешили к своему товарищу. Толпа покатывалась от хохота и встречала аплодисментами каждую удачную реплику.

– Хорошо получается, не хуже, чем у Шендеровича, – проговорил мужчина, стоящий рядом со мной. – Наверное, подставной.

– Вряд ли, – я дернула плечом. – Ко мне он тоже привязался, а я услышала музыку и просто подошла посмотреть.

– Значит, язык ловко подвешен, – констатировал мужчина, – а все-таки забавно вот так послушать.

– Пожалуйста, потише, – попросила, оборачиваясь, женщина.

Мужчина позади меня обиженно засопел, но смолк. Я стояла на набережной не меньше часа. Кто-то уходил, кто-то приходил, музыканты время от времени играли. Актеры танцевали, выступали с пантомимой, а Арлекин продолжал цепляться к каждому новому человеку. Но люди не обижались, я заметила, что мужчина, обращавшийся ко мне, вытащил достаточно крупную купюру.

Начал накрапывать дождик, порывы ветра усилились, а ноги начали замерзать. Я решила покинуть импровизированную площадку и опустила в футлярчик от скрипки несколько монет.

– Благодарю, прекрасная госпожа, – тут же высунулся черноглазый Арлекин. – Мы счастливы, что вы почтили нас своим присутствием.

– Непременно загляну к вам еще, – пообещала я.

– Мы здесь бываем через день, – тут же откликнулся проказник, – а по выходным с самого утра. Будем вас ждать. Только не опаздывайте из-за герцога.

– Прощайте, – я махнула рукой, а Арлекин умудрился вытащить откуда-то мятую шелковую розу и с ужимками преподнес ее мне.

Под его умоляющие завывания я вместе с розой покинула набережную и пошла к стоянке. Уже сидя в машине, пыталась вспомнить, кого же он мне напомнил. Даже сквозь густой слой грима проглядывали знакомые черты. Кто же это мог быть? Нет, не могу догадаться. Раздумывая об этом, я вырулила на дорогу и включила «дворники». Дождь разошелся не на шутку. Но если Карчинского и теперь нет в мастерской…

Однако он оказался на месте и сразу распахнул передо мной дверь. Грубо схватив за руку, он втащил меня в мастерскую.

– Что вам надо? – заорал он. – Зачем вы все время сюда таскаетесь?

Я с удивлением смотрела на художника. Куда девались вся его неторопливость и вальяжность. Волосы растрепались, сам он утратил весь свой лоск, а голос перестал быть медленным и вкрадчивым. Теперь он не бросал на меня липкие похотливые взгляды, напротив, смотрел с ненавистью, словно я была виновата во всех его бедах.

– Почему вы так со мной разговариваете? – спросила я. – По-моему, я вам ничего плохого не сделала.

– Ах не сделала. – Он снова схватил меня и потащил в комнату. – Тогда зачем ты все время крутишься здесь, что вынюхиваешь, журналистка!.. – Он разразился ругательствами. – Я тебя к себе не приглашал, нечего сюда таскаться.

– Но ведь вы… – начала я, но он перебил меня:

– Пообещал тебе кой-чего, так? А ты, дура, и поверила. Кому ты нужна? Кто на тебя, старуху, позарится? Мало ли что я обещал. Я многим обещаю. И нечего сюда мотаться, высматривать да вынюхивать.

– Ничего я не высматриваю! – разозлилась я. – А вы мне, как помнится, ничего и не обещали, кроме интервью. Так что зря вы на меня так набросились. Не забывайте, что мы с Гертом скоро поженимся.

– Это ваши дела, – немного остыл он. – Тогда вообще непонятно, что тебе от меня надо… Ах, интервью… Это все отговорки, дорогуша, никакого интервью тебе в помине не надо. Это все из-за тебя началось, все мои несчастья, стоило тебе только появиться…

– Я-то тут при чем? – Я изо всех сил старалась держать себя в руках. – Просто пришла с приятелем на выставку. Это не мне в голову пришло просить у вас вазу. Ее захотела модель, если помните.

– Модель! Да, модель! – Карчинский взорвался:

– Все из-за этой… модели! Но ты тоже не лучше, – он сгреб меня за куртку. – Ты такая же тварь, как и она! Такая же грязная тварь. Ее давно надо было придушить, и тебя вместе с ней. Чтобы вы, проклятые шлюхи, не мнили о себе слишком много! – Он ударил меня кулаком по лицу:

– Получи вот. А если мало, так я еще добавлю.

Левая сторона лица онемела, мне было ужасно больно, а он пытался добраться до моей шеи. Я с силой отпихнула его, но он рванул меня за волосы. От боли я вскрикнула и ногой с силой ударила ему в пах. Он утробно рявкнул, выпустил мои волосы, схватился за больное место и, скрючившись, сполз на пол. Задыхаясь, он с ненавистью смотрел на меня.

– Рада, сука? – хрипло выдавил он. – Ничего, я до тебя еще доберусь, ты у меня плетки попробуешь. Кровью будешь блевать, о пощаде просить, а я только посмеюсь. Иди пока, радуйся. Недолго тебе осталось. – Он начал приподниматься.

Не дожидаясь, пока он встанет, я опрометью кинулась к двери. Хорошенькое дело. Вот он как со мной поступает. А я собиралась сказать ему про письмо. Тогда он точно убил бы меня на месте. Нет, с письмом нужно подождать, пусть успокоится. Или действительно отправить его по почте. Так гораздо безопаснее.

Заводя машину, я обернулась к мастерской и замерла. Темная фигура осторожно приблизилась к двери и скрылась внутри. Похоже, что у художника сегодня будет еще один гость.