Текст книги "Смерть в осколках вазы мэбен"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 24

Чертовски хотелось курить, просто невыносимо тянуло вдохнуть горьковатый никотиновый аромат, почувствовать языком и небом знакомый привкус. Не выдержав, я полезла в «бардачок» и глянула на себя в зеркальце. Чертов ублюдок! Он же мне поставил огромный фонарь! Фонарь! Как самой распоследней шлюхе! А я еще для него старалась! И что он мне только не наговорил! И как, спрашивается, я скажу про это Герту? Он ведь тоже долго церемониться не станет, а, чего доброго, навесит мне вторую блямбу. Ведь предупредил же, чтобы я к художнику не лезла! Но я, как всегда, не послушалась… И, как всегда, вляпалась… по самые уши. Что, ну что мне теперь делать?

Эти мысли занимали меня всю дорогу до дома. Я уже приготовила душещипательную историю о нападении хулиганов и собралась ее изложить своему дружку. Только бы поверил! Иначе у Карчинского сегодня вечером будет еще один гость, помимо того, которого я уже видела. Интересно, кто это мог быть и почему он так осторожно пробирался в мастерскую?

Я уже выбиралась из машины, когда заметила мятую бордовую розу, которую преподнес мне Арлекин. На кого он все-таки похож? Никак не могу вспомнить, но все время вертится мысль, что я его знаю. И голос знаю, и манеры, но никак не могу вспомнить. Вот, пожалуйста, еще одна загадка.

Я попыталась надвинуть на лицо волосы и поднять повыше воротник куртки, чтобы мое левостороннее украшение не слишком бросалось в глаза. Но, как назло, столкнулась в дверях подъезда с соседкой со второго этажа Юлией Эдуардовной. Она сразу все подметила проницательным взглядом и довольно прищурила глаз. Все, теперь она разнесет новость по всему подъезду. Не то чтобы меня это слишком трогало, но стало как-то неприятно и противно.

Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы сразу начать рассказывать свою историю, но оказалось, что рассказывать, собственно, некому. На кухне я нашла записку: «Буду поздно, Герт». И все. Никаких вам объяснений, никаких вам извинений. Коротко и ясно. Зато и я буду избавлена на некоторое время от выяснения отношений. Я кинула розу на трюмо и прошла в комнату.

Подведем итоги. Денек выдался на редкость насыщенным. Да, скучать мне не пришлось. Я узнала кучу новостей. Причем самых разных. Первое. Лилька зачем-то ушла в «Криминальный Петербург». Что ее на это подвигло, остается только гадать. Второе. Якобы начался роман у Гузько и Ирочки Кривцовой. По этому поводу могу сказать только одно: Ирочка ничего не станет делать, хорошенько не подумав и не взвесив все «за» и «против». Если она так поступила, значит, ей это зачем-то нужно. Как говорил один мой знакомый: «Если мы не знаем причину, то это не значит, что ее нет». Причину, разумеется, знает Ирочка, но она совсем не обязана сообщать ее всем и каждому. Третье. То, что непосредственно касается меня. Статьи о модели. Сначала белые, просто белоснежные, чтобы никакого намека на какую-нибудь грязь, теперь черные-пречерные, чтобы никакого просвета. Заказчик поменялся. А мне, собственно, волноваться не о чем. Я выполняю свою работу. Все материалы где-то появлялись, и никто не виноват, что модель ведет себя неподобающим образом. Кстати, можно ведь упомянуть и приснопамятный эпизод в галерее. Это, конечно, не очень честно, похоже на мелкую месть, но… почему бы и нет?

Теперь о самом неприятном, то есть о художнике. Совсем уж непонятно, чего он так взбесился? Почему он был так недоволен тем, что я приехала в мастерскую? Что вообще происходит? И что за странные отношения связывают его и Александра Пака? Карчинский шлет ему в подарок вазу, тот ее разбивает и хочет послать человека, чтобы тот с художником разобрался. Что они все помешались на этой вазе? А тут еще и модель с ее желанием купить вазу. Ничего из этого, конечно, не вышло. Ваза тю-тю, ее украли. Кстати, кому могла понадобиться именно та ваза, которую прислали из Кореи? Там ведь экспонатов хватало. Вот и взяли бы другую. Или кражей занимался специалист по дальневосточному искусству. Больше искусствоведам делать нечего…

Искусствовед! Я чуть не подпрыгнула. А ведь есть такой специалист, есть искусствовед. Тот, который прикидывается художником-авангардистом и который постоянно оказывается в нужном месте в нужное время. И в Москву приехал, и на кладбище, когда хоронили рокера, успел. Да не просто успел, а разговаривал там с Дианой. Меня снова передернуло. Я ведь вспомнила, кого мне так напомнил сегодня Арлекин. Я ведь узнала и его повадки, и его голос. Иванов. Конечно, это был Иванов.

Стоп! Это уже паранойя. Вот чего он не мог наверняка знать, так это, что я сегодня появлюсь на набережной. Я и сама до последнего момента не знала, что окажусь там. Но факт остается фактом. Похоже, это действительно был он. Придется смириться с таким невероятным совпадением. Интересно, а зачем он участвовал в спектакле? Странное самовыражение бывает иногда у людей. Ну я еще могу понять, когда этим занимаются студенты.

Кстати, остальные как раз на студентов и были похожи. Но он… Он-то ведь давно вышел из студенческого возраста. Тайны, тайны… Кругом сплошные тайны. А мне что, спрашивается, со всеми этими тайнами и загадками прикажете делать? Ума не приложу. Ладно. Опять я начинаю размышлять, копаться в делах, которые меня совершенно не касаются. Не стоит, право. Я уже попыталась сегодня влезть не в свое дело, так меня быстро поставили на место, вернее, надавали по физиономии. Поэтому про Карчинского нужно забыть, и побыстрее.

Хорошая мысль, а главное, такая новая, жуть берет. Жуть, а еще злость. Он, конечно, подонок, что и сумел сегодня великолепно продемонстрировать, но мне все-таки нужно его предупредить. А может, он потому такой злой, что у него уже побывал человек Пака? Тогда сам виноват, не давал мне слова сказать. Все, решено. Завтра звоню ему и говорю, что от Пака может появиться человек и ему следует быть осторожным.

Так. Хватит с меня на сегодня впечатлений. И кофе варить не буду. Герт придет поздно, я и его ждать не стану. Поговорить мы и утром успеем. Значит, сейчас я иду спать. И пусть все хоть рухнет.

Благие намерения так и осталась таковыми. Я уже лежала в постели и начала дремать, когда раздался телефонный звонок. Черт! Ну кому еще приспичило звонить? В такое время все нормальные люди уже спят. И я сплю. Ну почему только я не отключила телефон? И не было бы никаких проблем. Интересно, долго телефонный аноним собирается испытывать мое терпение?

А может, все-таки подняться и прямо сейчас отключить аппарат?

А если это маман? Она ведь не посмотрит на то, что сейчас ночь, и примчится сюда. Да, а если увидит мой фонарь, то и разговоров хватит на всю ночь. Нет, уж лучше ответить. Я вздохнула, слезла с кровати и отправилась в коридор к телефону.

– Да, – пробормотала я, – слушаю.

– Простите, – раздался томный голос, – я уже отчаялась вам дозвониться, но мне все же повезло.

– Кто это? – Я немного очухалась.

– Простите, что я не представилась, – засмеялись на другом конце провода. – Вы не узнали меня? Я Диана.

– Здорово, – только и могла вымолвить я.

– Я решила вам позвонить, ведь вы же сами этого хотели.

– Конечно. – Я дотянулась до пачки сигарет и закурила. – Только вам, наверное, никто не говорил, что в столь позднее время люди уже могут спать.

– Выходит, я вас разбудила. – Она снова засмеялась. – Но я подумала, что еще не так поздно, чтобы я не смогла вам позвонить.

– Слушайте, Диана, – мне совершенно не хотелось ссориться, но дива просто имела дар выводить меня из себя, – вы дозвонились, я вас слушаю. Если вы хотите что-то сказать, то говорите, не тяните время.

– Конечно, конечно. – Она усмехнулась. – Я не буду вас долго задерживать. Просто хотела поинтересоваться насчет интервью.

– А никакого интервью не будет, – выпалила я и почувствовала легкое удовлетворение.

– Как не будет? Почему?

– Все очень просто. – Я уселась на выступ трюмо. Сколько раз ругала себя за это, но все равно в некоторых случаях сажусь на него. – Это ведь наше начальство было заинтересовано в вашем интервью. Но теперь планы у начальства изменились, поэтому интервью отменяется.

– И что же теперь будет? – В голосе модели послышалась растерянность.

– А ничего не будет, – почти весело проговорила я. – Пойдут запланированные статьи, и все. Мне кажется, что вы не можете пожаловаться на недостаток внимания, поэтому у вас будут еще интервью в самых разных газетах и журналах. Одним больше, одним меньше… Вряд ли это для вас существенно.

– Вы полагаете, что это так смешно? – Растерянность модели сменилась злостью.

– Да ничего страшного не произошло, – заявила я. – Неужели для вас имеет значение какое-то интервью в какой-то не слишком популярной газетке?

– А хотите, я вам скажу, что имеет для меня значение? Что вообще имеет для меня значение в жизни?

– Скажите, сделайте милость. – Спать мне уже расхотелось, я уселась поудобнее, достала новую сигарету и приготовилась слушать откровения самой популярной модели дома «North Wind».

– Самое важное – это не быть в жизни неприметной личностью. Такой неприметной, что проходящие мимо не обращают на тебя никакого внимания. Но если они оборачиваются тебе вслед… Если каждый смотрит на тебя с вожделением и ты занимаешь место в его сексуальных фантазиях… Разве неважно то, что огромное количество людей начинает тебе завидовать, и предметом их зависти может стать что угодно. Твой дом, твоя машина, твоя одежда, драгоценности. Они могут завидовать твоим встречам с популярными людьми, которые происходят у всех на глазах, или встречам тайным, с любовниками. А потом в своих жалких квартирах со своими жалкими супругами обсуждают такую недоступную звездную жизнь. Вы думаете, что своими бульварными газетенками, своими скандалами, которые раздуваете, вы смешиваете нас с грязью? Ничего подобного! Вы только добавляете нам популярности! Вы вызываете еще больше зависти у никчемного и тупоумного обывателя.

– Занятно, – произнесла я. – И вы так уверены, что все до единого завидуют вашей жизни?

– Завидуют все, – убежденно произнесла модель, – но одни способны в этом признаться, другие же готовы утопить таких, как я, в помойной яме, но никогда не признаются.

– Полагаю, что вы все же ошибаетесь, – произнесла я. – Мне незачем лукавить, я не привыкла это делать. Но я не завидую вашей жизни. Она просто не для меня. Я могла бы завидовать своим коллегам-журналистам, когда им удается сделать хорошую статью, могла бы позавидовать своей подруге, которая достала какую-то невероятную шмотку. Но вам-то… С какой стати мне завидовать вам, если у нас совершенно разные сферы жизни, разный круг общения, и нужен какой-то невероятный случай, чтобы наши дороги пересеклись.

– Как на выставке, например. – Теперь в ее голосе слышалось торжество. – Вы складно умеете говорить, Леда. Леда, черт возьми! Это ведь тоже не ваше имя, вы сами его себе придумали. Не верю, что ваши родители были полными идиотами и назвали вас так.

– А вот в этом вы не правы. Сама встречала Елисея, Наину и Германа и даже училась с одной Ярославной. Уж очень ее родители любили «Слово о полку Игореве». А другие были фанатами Пушкина, если так можно сказать. Так что ничего странного. Да забудьте вы мое имя, не берите в голову. Не в имени ведь дело.

– Нет, не в имени. Но вы, когда называете свое, всегда слышите удивленные возгласы и думаете о своей значительности. Конечно же, это гораздо лучше, чем Таня, Вера или Маша.

– Или Дина, – дополнила я. – Разумеется, это гораздо лучше.

– Я Диана, – высокомерно напомнила модель, – но вам только и остается бравировать своим редким именем, а я могу что-то получше. Помните, я упомянула про выставку, где мы однажды случайно встретились? На этой выставке я увидела вазу, которая мне очень понравилась. Но художник, видно, тоже возомнил о себе черт знает что. Он мне отказал, причем сделал это прилюдно, стараясь как можно сильнее унизить меня. И вы полагаете, что ему это удалось, а я молча проглотила обиду?

– Я полагаю, – спокойный тон давался мне с большим трудом, – что под давлением банкира Ивлева, который был вашим любовником, выставку Карчинского закрыли.

– Правильно полагаете, – засмеялась модель. – Только это еще не все. Я не выношу, когда что-то происходит не по-моему. Это доводит меня до бешенства. Если я хочу что-то получить, то я все равно получу это. Любым способом, заметьте.

– Как это понимать – «любым»?

– А вот так и понимайте. – Она снова смеялась. – Художник думал, что он один такой умный. Прикинулся бедной овечкой, выставку закрыли, вазу украли… Бедный и несчастный, впору доставать носовые платки и пускать по кругу шляпу для сбора пожертвований.

– Вы полагаете, что вазу не украли?

– Что я полагаю, вас совершенно не касается. – Голос модели стал насмешливым. – Но ваза могла находиться где угодно, а теперь она находится у меня.

– Как у вас? – теперь я растерялась.

– А вот так. Не знаю, художник ли это хотел загладить свою вину, или у меня появился тайный обожатель, но вазу я получила. И теперь она здесь, сейчас прямо передо мной. Она моя, и я могу делать с ней все, что угодно. Поставить на стол, чтобы любоваться ею каждый день, или убрать в шкаф, чтобы она пылилась там среди ненужных вещей, разбить, наконец, если она мне надоест. Вот так и получается, что одни всю жизнь мучаются, терзаются в бесплодных усилиях, а другие получают все, что только пожелают. Это и есть самое главное в жизни – иметь все, что тебе захочется.

– А вы не боитесь, Диана, что я сообщу художнику о пропаже? Ведь он действительно волнуется из-за того, что вазу украли. У него из-за этого крупные неприятности.

– А мне совершенно плевать на неприятности других, – сказала Диана. – Меня это не касается. Только ведь вы, Леда, ничего ему не скажете. И даже не думайте мне возражать.

Я привыкла получать все, что захочу, и не собираюсь никому отдавать то, что мне принадлежит. Я лучше разобью эту вазу, но к художнику она не вернется. Вы поняли? А если захотите полюбоваться ею, то приезжайте ко мне в гости.

– Боюсь, что не смогу принять ваше предложение.

– Напрасно. – Она засмеялась. – У меня большая и удобная постель, в ней хватит места для двоих. Мы могли бы поделиться секретами, а заодно и поближе узнать друг друга.

– Вы не в моем вкусе, – ответила я и повесила трубку.

Интересно, что эта маленькая дрянь себе воображает? А ведь Ирочка Кривцова меня предупреждала. Если модель не может очаровать человека, то старается вывести его из себя. Именно это она сейчас с успехом продемонстрировала. Но ваза…

Ваза мэбен. Солгала она про нее или нет? Остается только гадать. Я могла бы сказать Карчинскому, что ваза не пропала и находится у Дианы. Но вдруг это только ее шутка? Она, скажем, хотела меня разыграть или позлить. А художнику можно намекнуть о местонахождении вазы. Позвонить, но не называть себя. И даже голос постараться изменить. Сказать и сразу повесить трубку. Нет, наверное, это все-таки розыгрыш. Не может это быть правдой.

Ну откуда, скажите на милость, взялся тайный поклонник, который знает о том, что модели очень понравилась ваза? Выходит, он украл ее и сделал это для того, чтобы порадовать нордвиндскую диву. Бред какой-то. Не может быть. А если все-таки может? И поклонник прекрасного у нас в наличии имеется. Художник или искусствовед Иванов. Они ведь о чем-то спорили на кладбище, да еще как! Может, выясняли отношения, а может, спорили насчет вазы.

Все. Хватит с меня. И этих тайн, и этих загадок. Пусть модель с ее вазой хоть провалится, а я иду спать. Нет, все-таки нужно было отключить телефон. Глядишь, перестала бы ломать голову на сон грядущий. Кстати, сколько уже времени? Так, почти час ночи. А Герт, между прочим, так и не собирается появляться Поздно – это вообще во сколько? В два, три или под утро? Ладно, утром и разберемся, а пока спать, спать, спать… И лучше бы совсем ни о чем не думать.

* * *

Как ни странно, но ночной разговор никак не отразился на моем самочувствии, и проснулась я за пять минут до звонка будильника отдохнувшей, бодрой, полной сил для новых свершений. В самом радужном настроении я потопала в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Энтузиазм мой несколько померк при взгляде на физиономию, которая вчера пострадала от руки художника. Но, присмотревшись получше, я решила, что все не так страшно и искусный макияж сделает свое дело.

Два часа ушло на то, чтобы привести себя в благопристойный вид, но плодами своего труда я осталась весьма довольна. Это снова улучшило мое настроение. Так. Теперь на повестке дня Герт. Если он опять заявит мне, что у него были какие-то дела, он вообще больше не переступит порога моего дома, пусть даже и не надеется. А вторым вопросом у меня стоял Карчинский. Как угодно, но ему все-таки надо позвонить. По крайней мере, после этого моя совесть будет чиста.

Но, видно, в этот день моей совести предстояли долгие испытания, потому что Карчинский к телефону не подходил. Делать было нечего, и с тяжким вздохом я покинула квартиру. Предстояло нанести ему еще один визит. Если на этот раз он спустит меня с лестницы, то будет вообще-то совершенно прав. В самом деле, разве мне одного раза не достаточно? А ведь теперь он вообще распишет меня под хохлому. Что же делать? Нужно срочно что-то придумать. Вот если бы я была не одна, то он воздержался бы и от таких разговоров, и от рукоприкладства. Если бы…

Размечталась я однако. А что? Отлично бы получилось. Рядом со мной, скажем, Лилька или Ирочка Кривцова. Да, неплохо. А еще лучше, если моя замечательная маман. В этом случае досталось бы совсем не мне, а самому художнику.

А на худой конец, сошел бы Яша Лембаум или даже Семен Гузько. Бр-р! Я представила себе эскорт в виде Семена, и меня снова передернуло. А может, все-таки обойдусь собственными силами? Но как бы мне сейчас не помешало присутствие Герта. Вот что было бы по-настоящему замечательно. Но мой дружок, как на грех, словно в воду канул. Ни вчера, ни сегодня утром не объявился. Впору в розыск подавать.

А мастерская, вот она. Совсем рядышком. И холодок какой-то противный в животе. Решиться мне все-таки идти туда или остаться на месте? Быть или не быть? То be or not to be? Ну не убьет же он меня в самом деле? А идти все равно не хочется. Кто бы мог подумать, что этот вальяжный тип может стать совершенно бешеным? Никогда не знаешь, чего от этих художников ожидать. Музыканты, они все-таки попроще. Пусть грубее, пусть у них тоже заморочек хватает, но не таких же.

И зачем я только связалась с этим Карчинским? Правильно мне Герт говорил, нечего было мне к нему соваться. Сдурела, не иначе. Так, может, действительно плюнуть на все и уехать подобру-поздорову, пока ничего не случилось? Хорошее намерение. Ну почему я всегда поступаю наоборот?

Я задавала себе вопросы, на которые не было ответов, а сама потихоньку брела к мастерской. Ступеньки, еще подняться на один пролет. Почему именно в такие моменты начинаешь обращать внимание на всякие мелочи? На окурок, например, который валяется у самой стеночки. А окурок от сигареты «More». Илюша Пошехонцев любитель таких. Илюша! Меня словно током пронзило. Что-то я не припомню, чтобы Карчинский курил такие сигареты. А вот Илюша жить без них не может.

Нет, так нельзя! Ну полный же бред! Почему я стараюсь за уши притянуть разные факты? Совсем не стоит этого делать. Да мало ли кто приходил к художнику. И с чего я взяла, что это обязательно наш главный? Что, в Питере он один курит такие сигареты? Ничего подобного! Уж пижонов у нас хватает! Так что нечего сразу делать разные умозаключения, нужно собраться для разговора с Карчинским. И держать себя как можно официальное. И сразу поставить его на место, чтобы даже мысли не возникло руки распускать. Жаль все-таки, что Герта со мной нет.

Впрочем, художника тоже не оказалось на месте. В этом я смогла убедиться уже через пару минут. Оставалось подумать о том, что я буду делать дальше. Похоже, что сейчас я действительно плюну на него и все его дела и вернусь домой.

А Герт как сквозь землю провалился. Меня это удивило. Я позвонила к нему на квартиру, но никто не ответил, позвонила в студию, но там ответили, что Гертинцев не появлялся уже несколько дней. Час от часу не легче. Я попыталась вспомнить телефон кого-нибудь из его знакомых, но вспомнила только номер Мирзы.

На мое счастье, он оказался дома, но тоже заявил, что «этого мудилу» уже неделю в глаза не видел, а они, то есть вся группа, «как ишаки, пашут в студии, и если Герт появится, то они ему здоровенный пистон вставят». Я посочувствовала Мирзе, сказала, что волнуюсь, и попросила напомнить некоторые телефоны. Мирза отнесся ко мне с пониманием, сказал: «минутку», провалился куда-то на все пять, но потом снова прорезался и принялся диктовать мне телефоны и адреса вперемежку с комментариями и пояснениями.

Я торопливо записывала, затем поблагодарила Валентина за помощь и отключилась. Предстояли долгие и нудные поиски. Я потратила немало времени и совершенно выдохлась. Герт пропал, и пропал основательно. Как же меня достали его чертовы дела! Куда, спрашивается, он мог деться? Не знаю, как меня осенило, но я решила заехать в корейский ресторан, чтобы расспросить Ли. Если он где-то и отсиживается или отлеживается, то только там.

Я решительно спустилась вниз и села в машину. Ли я найду, где бы он ни прятался. И Герта, кстати, тоже. Мысли о Карчинском как-то сами собой выветрились у меня из головы.