Текст книги "Кельтская волчица"

Автор книги: Виктория Дьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Лиза оторвала голову от плеча Сверчкова, посмотрела перед собой – на том самом месте, где только что рисовалась обрамленная алым сиянием Жюльетта, теперь стояла матушка Сергия, в привычном для себя черном монашеском одеянии и ее отражало зеркало за ее спиной. Встретив полный сострадания взгляд синих глаз монахини, Лиза прошептала ей: – Это она. Я видела ее. Это она. Это Демон, – и потому, как матушка едва заметно кивнула ей, она почувствовала, что та вполне понимает ее и соглашается с ней.

– Это Демон сгубил Арсения, – повторила Лиза громче и перевела взгляд блестящих слезами глаз на Петра Петровича, – он нас всех хочет сгубить. Он вернется. Он – уже здесь…

– Демон? – вскинув нос, Сверчков поводил им в воздухе, как собака. – В самом деле, – встряхнул он головой, – как – то подозрительно здесь пахнет, честное слово. Словно что-то сгорело. Мясо, что ли?

– Это зайцы душевые на поварне сгорели, – ответила ему матушка Сергия, – как Ермила с Данилкой князюшку Арсения – то привезли – так все и позабыли, что еда в печи стоит. Вот там зайцы и превратились теперь в угольки. А с ними пожалуй что и рябчики, и орешки тестяные тоже. Только ботвинья рыбная и спаслась, да уже остыла вся…

– Зайцы зайцами, – не соглашался с ней упрямо Сверчков, – а проверить надобно, – он достал из кармана какой-то голубой камушек и открыв ладонь прокатил его по кругу. Камень столь быстро сделался пунцовым, что Сверчков даже побледнел.

– Немедленно уберите свой топаз, стажер, – проговорила Сверчкову в ухо Сергия, притянув его за рукав к себе, – здесь все прочие не дурнее Вас, но не нужно пугать людей. И чтоб больше я не видела, как Вы пользуетесь камнем-разведчиком в присутствии тех, кому ничего не следует знать о нашей миссии. Если Вы не будете слушаться меня, Петр Петрович, я вынуждена буду пожаловаться на Вас мессиру Командору.

– Да я ж понятливый, матушка, – извиняющимся голосом промямлил Сверчков, не ожидавший выговора, – только в самом деле, пахнет же. И не зайцами вовсе, а чем похуже, – он спрятал топаз обратно в потайной карман, а из бокового кармана вышитого жилета вытащил широкий платок и чтоб скрыть свое смущение, приложил его к лицу, как бы промокая испарину. Матушка Сергия взглянула на Лизу. Все происшествие с топазом прошло мимо нее – девушка стояла, сжав на груди концы траурного платка и смотрела вниз, на узоры ковра перед собой остановившимся, полными слез глазами. Матушка Сергия подошла к ней, ласково обняла за плечи – Лиза наклонилась как промерзшая на ветру тростинка, которая только тронь и сломается…

– Пойдем к матушке твоей, – сказала ей Сергия вполголоса, – тебе с нею теперь быть надобно…

Лиза, вздрогнув, издала сдавленный, едва слышный стон и прижалась лбом к груди своей наставницы. Не отпуская пальцы княжны из своих рук, матушка Сергия увела ее из гостиной комнаты. Проводив их взором стажер Третьей Стражи Петр Петрович Сверчков откинул полы сюртука и уселся в глубокое, затянутое голубым шелком кресло напротив двери. Достав снова заветный свой топаз-разведчик, который ему вручили после успешной сдачи экзаменов в стражеской школе в Петербурге, он принялся рассматривать его и щупать – камень все же подозрительно быстро становился теплым. Какие-то излучения присутствовали в доме. Никто бы не убедил Петра Петровича, что это не так.

Вскоре к Сверчкову присоединился неизменный и молчаливый доктор Поль де Мотивье. Памятуя строгую указку матушки Сергии, молодому стражнику пришлось отказаться от занятия, и они сидели в креслах друг напротив дружки в полутемной гостиной зале, прислушиваясь к незатихающему женскому плачу, доносящемуся из княжеского кабинета и из комнат второго этажа. Весь большой и старый Прозоровский дом погрузился в траур, а со двора от псарни, перекрывая даже людские стенания, завыл, почуяв потерю хозяина любимый Арсеньев охотничий кобель Бостон.

* * *

Хоронили молодого князя Арсения Федоровича Прозоровского третьего дня в семейном склепе фамилии его в пределе Кириллово-Белозерской обители. С раннего утра всю округу окутал серой пеленой туман, а затем зарядил мелкий, холодный дождь, перешедший к полудню в мокрый снег.

Выражая волю свою и болезной супружницы своей князь Федор Иванович распорядился, чтобы весь обряд обустроили по заветным обычаям, не смотря на то, что не сошла Арсюше благодать распроститься с жизнью в кругу любящей его семьи, и ушел он из нее до срока.

За два дня до похорон принялись прилуцкие и белозерские монахи от княжеского имени раздавать по всей Андоже милостыню нищим, а крестьянам крепостным – выделку по тройке рублев на мужскую душу. Так желал отстроить душу сына своего князь Прозоровский, что простил всем должникам своим их долги и пожертвовал большие суммы всем окрестным монастырям, чтобы читали псалтирь, молились, да обильно звонили во все колокола.

Так как княгиня Елена Михайловна не могла подняться с постели, пришлось Лизе собраться с духом и верховодить дворовыми девками: вместе с бабкой Пелагеей да с матушкой Сергией обмыли они мертвеца теплой водой, надели на него сорочку холщовую и завернули в белое покрывало. Внимательно осмотрев тело Арсения, матушка Сергия обнаружила, насколько верно предсказал ей Командор, будто даже следа на покойном от уродства его и долгого лежания в земле не останется. Так и было.

Арсюша лежал на кровати в комнате своей, поверх тканого персидского ковра, в холщовой рубахе, босиком со скрещенными на груди руками, словно только что испустил дух – спокойно и благочинно.

На похороны молодого князя съехались все белозерские родственники Прозоровских, отовсюду. По старинной русской традиции снарядили плакальщиц, доставали из погребов водку, мед и пиво в угощение духовенству и всему окрестному люду.

Из Белозерска мастеровые привезли для Арсюши гроб, внутри и снаружи обитый червчатым, княжеским бархатом. А когда уложили в него князя под всеобщие стенания, то привесили, как уж издавна повелось, к нему белый кавалергардский мундир с красным воротником и золотым шитьем по нему.

Когда пришло время оплатить расходы покойного по путешествию в загробное царствие, матушка Сергия подвела Лизу, закутанную в черный плат, к гробу, прошептала ей:

– Положи монетку в рот ему на издержки в дальнее путешествие, чтоб ни в чем нужды не имел он, да о нас вспоминал.

Дрожащей рукой княжна исполнила просьбу ее. И как только сделала она так, закрыли Арсюшу последним подарком батюшки его – соболиной шубой, подбитой голубым бархатом, что собирался князь сынку к двадцатилетию поднести, – а после крышку над ним водрузили.

Пока шли все приготовления, матушка Сергия с напряжением ожидала, как бы не свершилось какого-то знака, который бы показал, что известно Всевышнему, что сгубила Арсения Федоровича вовсе не волчица дикая, а демоническая, злая сила. Потому она строго-настрого приказала Петру Петровичу не только в сострадании слезы молодой княжне платочком утирать, но и следить тщательно за концентрацией энергий в усадьбе. Но никаких поводов для тревоги до времени погребения, то ли по везению простому, то ли Божье воле не сыскалось.

Под неутихающим, холодным дождем гроб молодого князя вынесли из усадьбы и шесть молодых дворовых парней в траурных одеждах держали его плечах. Плакальщицы с распущенными волосами шли по бокам да впереди и кривлялись, как водится, вопили, вскрикивали, заливались плачем, изображая скорбь близких.

За гробом длинной процессией растянулись родственники княжеские и те из слуг, кому было позволено оставить хозяйство, чтобы проводить молодого барина в последний путь.

До самого Кирилловского монастыря шли пешком. Вслед за гробом, Петр Петрович и месье Поль вели, поддерживая под руки княгиню Елену Михайловну, в которой и кровинки, казалось не осталось – так она сделалась бледна и худа. Путь получился долгий и трудный. Свечи в руках гасли от дождя, их зажигали вновь, но для этого приходилось останавливаться.

Только далеко за полдень добрели, наконец, до обители – там в Успенском Соборе преставившегося торжественно отпели. После же понесли на кладбище, где в семейном склепе гробокопатели уже подготовили могилу.

Держа об руку княжну Лизу, матушка Сергия стояла у самого изголовья гроба, когда его крышку приподняли, давая проститься родственникам. Слезы, плач, стенания усилились.

Княгиня Елена Михайловна упала на тело сына, обцеловывая его. Федор Иванович на коленях в грязи обливался слезами.

Вдруг раздался невероятный гром, сверкнула молния, все шарахнулись в сторону от гроба, а он рухнул в яму, не удержавшись на комьях земли, лежащих рядом с могилой – тело Арсения едва не вывалилось из него. Но еще хуже, что вместе с гробом сына в могилу упала и княгиня Елена Михайловна. Матушка Сергия прижала к себе кричавшую от страха Лизу, а Петр Петрович подбежал, придерживая шляпу, к матушке Сергии и ухо ей обжег его горячий шепот:

– Камень-то мой совсем черный стал, точно говорю, я такого в жизни не видел!

– Не о том беспокоиться нынче надобно, – строго выговорила ему матушка Сергия. – Вы не видите разве, что стряслось? Помогите, помогите Елене Михайловне, вытащите ее! – и она подтолкнула стажера к могиле.

– Ага, ага, – кивнув, Сверчков побежал к гробу, перескакивая через груды скользкой глины – там Ермила с Данилой в четыре руки извлекали из ямы потерявшую сознание княгиню и пытались уложить покойника. Дождь усилился так, что шел стеной – ничего не видно было за ним на расстоянии вытянутой руки. Всю могилу залило водой и гроб плавал в ней, замаранный грязью.

– Закапывайте, закапывайте! – потребовала от гробокопателей Сергия. Несчастному Арсению поспешно всунули в руку отпустительную грамоту, быстро поцеловали принесенные из Собора образа и стали забрасывать могилу землей.

Но только гроб с телом скрылся под ней – раздался треск. Матушка Сергия подняла голову – старинная, толстая береза, стоявшая в самом изголовье могилы, устрашающе накренилась, ствол ее издавал скрип, она наклонялась все ниже и ниже.

– Смотрите, – матушка дернула за рукав кафтана промокшего до нитки Данилку, – смотрите, не упадет ли она?

Тот взглянул наверх и очень быстро осознал неизбежное:

– Спасайся! – крикнул он, перекрывая шум ветра и плачи, – все – спасайся, в стороны! А то сейчас всех передавит бесноватая!

Схватив в охапку бесчувственную княгиню Елену Михайловну, он в два прыжка перенес ее от могилы, тогда как Ермила Тимофеич, сообразив, оттолкнул без всякого должного уважения князя, тот упал на спину в воду-но благо, нависшая опасность оправдывала бесцеремонность старого охотника. Береза накренилась еще ниже, треснув почти что пополам.

Матушка Сергия едва успела отбежать с Лизой и оттащить с собой бабку Пелагею, как дерево рухнуло на могилу, закрыв ее собой и придавив. После снова загрохотал гром, дождь полил еще некоторое время, и стал затихать. В полном изнеможении, перепуганные почти до смерти, участники похорон добрались обратно до Прозоровской усадьбы.

– Я читал в школе, – говорил матушке Сергии Петр Петрович, просушивая на печи в пустой поварне свой промокший насквозь черный сюртук, – будто всегда гроза случается, когда демоны приходят забрать прислужника своего. Неужто в самом деле так грешен был князь Арсений Федорович? Когда ж успел, молод вроде скончался… – матушка Сергия слушала его, глядя на мелкий, тихий дождь за окном.

– Это не оттого случилось, Петя, – проговорила она, не поворачиваясь к стажеру, – что несчастный Арсюша слишком много грехов накопил, это от того, что блуждает безнаказанно злая сила по здешней округе вот уже годов с сотню и творит, что ей заблагорассудится. Ни иконы, ни соборы ей не указ – над всем смеется. Нам с тобой еще много постараться придется, чтобы избавиться от нее, да и всю Андожу избавить.

– Вы и впрямь считаете, что сила эта изволила присутствовать на похоронах? – от неожиданного открытия Петр Петрович уронил на пол уголек из печи и засуетился вокруг, чтобы затушить его. – Неужто? То-то камень мой готов был разорваться от напряжения, даже почернел весь. А как же священники, собор, молитвы, ладан?

– Это только в русской сказке черт от ладана бегает, – слабо улыбнулась на его слова Сергия, – а на самом деле, он в человеческом сердце поселяется незаметно, и как не кури на него благовония, очень он уютно чувствует там себя.

– Как же справиться с ним? – пожал плечами Петр Петрович, почесывая пальцем во всклоченном мокрыми волосами затылке: – выходит, что никак?

– Это каждый сам для себя такую задачку решает, – ответила ему Сергия, – только к нашей миссии оно отношения не имеет. Мы же с тобой Петр Петрович, должны искать бледнолицего брата нашего красавца – Демона. И пока мы его не найдем – никому покоя не будет, ни семье князей Прозоровских, ни Андоже, ни всему Белозерью, ни нам с тобой.

* * *

«Сказано: на сороковой день от кончины человеческой ангел приводит душу усопшего к Богу и назначает ему место по заслугам его…»

Так уж вышло, что все сорок дней от похорон молодого князя Арсения Федоровича лил на Андоже дождь, переставая лишь ненадолго. Изредка только прояснялись нависшие фиолетово-серые небеса, только солнышко так и не показывалось.

Не желая отступать от заведенного, князь Федор Иванович, дней с десяток от похорон не встававший с постели, повелел убрать с могилы Арсюши свалившееся дерево и распилить его на деревянный голубец, который после установить на месте захоронения сынка.

Приказание князя дворовые исполнили – голубец выстрогали и сбили, водрузили на него образ богородичный, чтобы как поставят его над могилой, покрытый для порядку рогожей, можно было сразу и заупокойные молитвы читать.

Чтобы должным образом отслужить сорочину по покойному сынку князя Прозоровского настоятель Прилуцкой обители направил матушку Сергию дня за три до того в Белозерск за просфорами и свечами, так как все уж оказались в монастыре на исходе.

Приехала она в город спозаранку, чтобы управиться до полудня. Исполнив же все поручения отца-настоятеля своего, загрузила поклажу в крытую повозку и собралась уж отъезжать на Андожу, но внимание ее неожиданно привлек военный, красочно одетый в новую, недавно принятую по указу императора Александра Павловича, форму.

Он был высок ростом, строен. На нем очень ладно сидел темно-зеленый двубортный мундир и белые, узкие панталоны, заправленные в высокие сапоги. Поверх распахнутая, струилась серая офицерская шинель со стоячим красным воротником и пелериной длиной до локтя. Голову же офицера украшала высокая треугольная шляпа с пышным белым плюмажем.

Молодой человек не торопясь вышел из здания, где располагалась резиденция Белозерского губернатора, и натягивая лайковые перчатки на холеные руки с тонкими, почти прозрачными пальцами, прошелся по площади в сторону театра, поджидая экипаж.

Матушка Сергия не могла объяснить себе, почему этот офицер, – скорее всего, если судить по его манерам и щегольству, из столичных, – почему он привлек ее внимание. Она не в первый раз бывала в Белозерске и даже нередко встречала здесь петербургских франтов, останавливавшихся на постоялых дворах и в гостиницах проездом. Но этот молодой человек против собственной воли ее приковывал к себе ее взгляд.

Кони уже проявляли нетерпение и всем видом, покашливая и подергивая воротник заячьего полушубка, возница показывал монахини, что пора бы трогаться, но матушка Сергия не торопилась. И как оказалось – неспроста.

Офицеру подали экипаж, он поставил ногу в начищенном зеркально ботфорте на приступку и уже было скрылся в карете, но мимо пронесся лихой Белозерский извозчик и брызги грязи от его экипажа полетели на офицера.

Тот повернулся, сделав недовольный жест, приподнял низко надвинутую вперед треуголку и… Матушка Сергия обомлела, увидев перед собой необыкновенно красивое лицо молодого человека, снежная, нечеловеческая белизна которого поражала. Большие темные глаза слегка прикрыты веками. Тонкие губы кривятся в едва различимой усмешке.

С веселым смехом из театрального подъезда выбежала стайка девиц, разнаряженных ярко и броско – наверняка, это были актрисы. Заметив столичного, – почитай, гвардейского, – офицера, они замахали ему. Он кивнул и улыбнулся: холодная улыбка тщательно скрываемого, затаенного вожделения и наслаждения озарила его лицо, заставив матушку Сергию содрогнуться.

Она сразу вспомнила, что говорил ей в Старо-Прилуцкой обители Командор де Сан-Мазарин, описывая духовного близнеца Демона Белиала-Халила. Только одно мгновение сияла эта сладчайшая улыбка на лице неизвестного офицера, он сел в карету – лошади, запряженные в нее, рванулись с площади.

Быстро выйдя из экипажа, матушка Сергия подбежала к гренадеру, который стоял на часах перед резиденцией губернатора. Длинные полы ее рясы волочились по грязи, но монахиня не обращала на то внимания – так она была взволнована.

– Скажи-ка, милок, кто таков был вот этот офицер, который только что отъехал на гнедой двойке? – спросила она вахтенного.

– Какой офицер, матушка? – удивился тот, осенив себя крестом. – Не видел никого…

– Ну, как же, как же, – настаивала Сергия, – он вот только сейчас вышел от губернатора…

– Да никто не выходил, – солдат явно начинал сердиться, – показалось тебе, блаженная. Я уж битый час на ентом месте стою – дворник проходил, денщик губернаторский за пирогами в базарный ряд бегал, а офицеров не видал – точно говорю. Никто не выходил. Почудилось тебе, матушка…

Вздохнув, матушка Сергия снова оборотилась к тому месту, где только что стояла карета исчезнувшего военного. Нет, она не ошиблась – едва заметная голубоватая пыль вилась над тем местом, откуда только что сорвалась двойка гнедых лошадей незнакомца. От нее отдавало ледяным дыханием смерти. В бледно-серой луже колыхалась дождевая вода и мелкие осколки льда, еще не растаявшего с ночи, казалось отражали тяжелый чувственный подбородок и сладчайшую улыбку наслаждения, промелькнувшую над ними – улыбку бледнолицего демона Халила.

Санкт-Петербург, сентябрь 2006 года.