Текст книги "Кельтская волчица"

Автор книги: Виктория Дьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Именно там, за этой самой полуистлевшей дверцей, в заброшенном подклете посреди всякой поломанной деревянной утвари, которую сваливали здесь годами, а может быть и столетиями, покрытой пылью и плесенью, затянутой паутиной и находился вход в подземную галерею монахов, которым тайно пользовалась матушка Сергия.

Пройдя незамеченной и на этот раз, она вошла в подклет, достала спрятанный за старой, покосившейся скамьей факел, разожгла его – с ним ей предстоит совершить путешествие до обители Командора Сан-Мазарин, когда вокруг не будет никого, кроме копчено-вяленых тел ушедших слуг божьих. Только они почти что с час будут взирать на ее путь. Но она давно уже привыкла к их застывшим в приветствии смерти ухмылкам.

Приподняв несколько трухлявых бревен, матушка Сергия осторожно спустилась по склизкой лестнице и аккуратно возвратила бревна на их прежнее место над своей головой. Теперь – только вперед и как можно скорее.

На сей раз она вовсе не думала о мертвых монахах, обступавших ее со всех сторон. Ее гораздо больше волновала судьба Лизы и тех людей, которых она оставила в усадьбе Прозоровских. Она спешила к Командору, потому что таков был ее долг, доложить о проявлении темных сил, но более того, потому что того требовало ее сердце. Догадавшись, кто на самом деле явился в усадьбе править свой дьявольский бал, она не могла позволить Евдокии и тем, кто прислал ее вновь в Андожу, свершить их планы.

Однажды, когда она получила всего несколько первых уроков от Командора, их хватило, чтобы возбудить против Евдокии весь окрестный люд и таким образом волей народа обречь ее на одинокое заточение в болотном доме. Вопреки слухам, гулявшим по Белозерью, Евдокия вовсе не умерла на острове Голенища мучительной смертью от голода. У нее было все, чтобы вести довольно долгое и вполне сытное существование. Единственной казнью ее оставались только память и одиночество. Казалось, она смирилась – ее мятежный злой дух угас, потушив при том разум. Но выходило – только до поры до времени.

Однако размышляя обо всем случившемся, матушка Сергия была уверена, что Евдокия не могла сама, какой бы дух не ожил в ней, преодолеть наложенные на нее Командором Третьей Стражи путы. Ее силы не хватило бы на такое. Впрочем, Евдокия, явившись в образе мадам де Бодрикур, и сама не скрывала, что она использует поддержку очень могущественных сил. Но каковы они? Крест, на котором столь дерзко привязали несчастного Арсения Прозоровского, наводил монахиню на очень тревожные догадки. Некие силы пришли извне. Они пришли из-за кромки, с темной стороны. Они и пробудили Евдокию, явив ее снова из небытия, чтобы действовать более успешно и скрытно в Белозерье.

Захваченная своими мыслями, матушка Сергия и сама не заметила, как достигла конца переплетения подземных коридоров, и перед ней предстал полукруглый зал бывшего главного монастырского собора. Запах растлевших тел был здесь уже не так силен, и матушка Сергия сама удивилась, как быстро она прошла весь путь – выход из подземелья уже близок, об этом свидетельствовал свежий воздух, явно просачивающийся к ней. И точно, пройдя в зал она подняла голову и увидела знакомый, пробитый по самый середине купол, в отверстии которого виднелось ночное небо.

По ее догадке сделанный колодец служил для пропуска воздуха, возможно, так было задумано изначально, так как отверстие было вырезано весьма аккуратно.

Факел в руке монахини затух. Без пламени при слабом свете луны, просачивающемся внутрь зала и едва доходившем до ниш, мертвецы выглядели еще более устрашающе. Потоки воздуха трогали их одежды, и казалось, что они вот-вот зашевелятся.

За колоннами, возвышающимися по краям зала, виднелся узкий проход. Проследовав им, Сергия вошла в небольшую крипту. Она имела также круглую форму и освещалась двумя огнями на треножниках. Кольцо колонн окружало помещение – между ними проглядывали проходы в какие-то лазы, напоминающие звериные норы, подкопы и длинные галереи, ведущие бог весть куда – из них только одна вела в помещения, занимаемые Командором, и Сергия поспешила воспользоваться ею. Она прошла длинным каменным коридором и очутившись перед квадратной каменной стеной, остановилась. Она была уверена, что Командор уже извещен о ее приходе.

Еще при выходе с подземной галереи она видела как зашевелилась опущенная завеса, закрывающая в храме иконостас и алтарь. Это означало, что сторожевые Командора, – а эту роль очень часто исполняли самые обыкновенные летучие мыши, – уже понеслись к хозяину с докладом о том, что она идет к нему. И поскольку никаких препятствий на пути ее до самых апартаментов не возникло, монахиня сделала вывод, что Командор согласен принять ее.

Так и вышло. Стена перед ней вскоре зашевелилась и отодвинулась – Сергия поднялась на несколько ступеней вверх и пригнувшись, прошла в покои Командора – ее голова, покрытая темным платком на мгновение застыла под самым ликом Медузы, высеченной в сердолике. Плита легко закрылась за ее спиной, заняв обычное для себя положение.

Матушка Сергия осмотрелась – Командора не было в комнате. Тусклые огни свечей в подсвечниках бросали отблески на золотое шитье на тяжелых шторах на окне и на бархатный балдахин над кроватью, играли на круглых боках яшмовых и сердоликовых чаш, стоящих в ряд на поставцах. На сундуке, обитым серебром, который тянулся вдоль противоположной стены, в прямоугольной клетке непрестанно крутила барабанчик рыжая белка.

Вскоре за тяжелой, обитой железом дверью, соединяющей комнату с другими покоями, послышались шаги и позвякивание шпор. Дверь открылась – Командор вошел.

В черных одеяниях, высокий, прямой, непреклонный – его глубоко посаженные темные глаза внимательно взглянули на Сергию.

– Я прошу извинить меня, мессир, – начала Сергия, не дожидаясь его приветствия, – что я нарушила принятый нами свод правил и явилась к тебе без призыва. Но обстоятельства, требующие незамедлительного нашего вмешательства, вынудили меня.

– Я слушаю тебя, София, – вполне дружелюбно отвечал ей Командор Стражи, – и даже очень рад тебя видеть.

– Я посчитала своим долгом сообщить, что энергия разрушительного свойства обнаружена мной в прежде покойном и безмятежном доме князей Прозоровских, – продолжала монахиня. – Во время охоты убит сын старого князя. По свидетельствам тех, кто последним видел его, можно предположить, что на него напала белая волчица, превосходящая много по силам своим обычное природное животное. Арсения привязали на крест посреди болота. Более того силы, захватившие воспитательницу старшей дочери пытаются затянуть девушку под свою власть, соблазняя ее любовной близостью с потусторонними пришельцами.

Если мне позволено будет предположить, то я сочла бы верным, что мятежный дух княгини Евдокии Ухтомский заключенный нами почти что сто лет назад на болотном острове, вышел на волю. Но что еще более тревожно – вполне вероятно, что через кромку удалось просочиться весьма сильному духу, сочетающему в себе несколько ипостасей. Крест, на который привязали несчастного Арсения в болоте явно предназначен для некого ритуала, возможно, жертвоприношения.

Кроме того, у него сняли всю кожу на лице и голове. Мне никогда не приходилось сталкиваться с подобным…

– Присядь, София, – предложил ей Командор, указывая на кресло у камина. Когда Сергия села, сам он прошел несколько раз по комнате от камина до окна и обратно. Щелкнул пальцами. Вертящая барабанчик белка обратилась в невысокого юношу – негра, одетого в белые одежды с ярко-голубой чалмой на голове.

– Принеси нам желтого вина акации, – приказал ему Командор, и слуга сразу же удалился.

– Я знаю о том, что происходит в усадьбе Прозоровских. И некоторое время, стараясь держаться на расстоянии, наблюдаю за всем, – проговорил Командор, останавливаясь напротив Сергии: – Я получил сообщение из Петербурга. Главная контора передала мне сведения о том, что в районе нашей ответственности замечен крупный прорыв энергий через кромку. И если бы ты не пришла ко мне, София, я бы сам призвал тебя в самое ближайшее время.

– Выходит, мое предположение верно, – спросила Сергия озабоченно, – Евдокия разрушила свою темницу и ушла с острова. Он пуст…

– Евдокия ушла с острова, – подтвердил Командор и положил руку на высокую спинку кресла, в котором сидела Сергия, на смуглых пальцах его руки блеснули два перстня с крупными алмазами, желтого и темно-коричневого цвета: – Евдокия ушла с острова, – повторил он, – но остров вовсе не пуст. Я обнаружил там весьма любопытных поселенцев. Они, надо полагать, и вытеснили оттуда Евдокию, точнее, как выразится вернее, они наняли ее себе на службу.

– Вы были на острове, мессир? – Сергия сжала руки на коленях, в волнении.

– Я обследовал его при помощи камня-разведчика, – невозмутимо отвечал Командор, – а после и посетил. Точнее, я только попытался приблизиться к нему, и мне сразу стало ясно, что окажусь там весьма нежеланным гостем.

– Кто же там обосновался? Кто-то сильнее Евдокии?

– Еще как сильнее, – Командор едва слышно присвистнул, – такого прорыва через кромку уже не бывало давно. Я даже не могу понять, как стражники его проспали. Или они просто оказались не готовы совладать с ним.

В комнате снова появился негритенок. Он поставил на стол поднос с двумя высокими бокалами из черного стекла, украшенных золотой вязью, в них колыхалась тягучая, нежно пахнущая жидкость. Передав один бокал Сергии, которая по-прежнему пристально смотрела на Командора, тот продолжил:

– Если я прав, София, нас посетил могучий дух древности Морригу, встречи с которым я не пожелал бы даже своему самому заклятому врагу.

– А кто такой этот Морригу? – в затруднении пожала плечами Сергия. – Я никогда ничего не слышала о нем.

– Морригу существо не мужского, а женского рода, если их, конечно, возможно различать, – поправил ее Командор. Он еще раз прошелся по комнате, заложив руки за спину. – Точнее в очень давние времена этот дух назывался богиней Морриган, Богиней Черной Луны. И древние кельты почитали ее как богиню – воительницу. Морриган как раз считалась триипостасной сущностью и ассоциировалась не только с могуществом на поля боя, но ее связывали всегда с плодовитостью и особой способностью к соблазнению. К тому же известно, что именно Морриган часто принимала облик серого ворона, который теперь появляется и у нас, а при многих упоминаниях оборачивалась белым волком.

– Почему Вы так уверены, мессир? – Сергия поставила бокал на пол к камину, даже не попробовав вина и вполоборота повернулась к Командору. – Что ей здесь надо, этой Морриган или Морригу?

– Если бы мы знали что им надо и как они появляются, у нас была бы куда как более легкая жизнь, София, – усмехнулся Командор, – более того, мы бы давно от них от всех избавились. Но первое, что навело меня на мысль, это было болото. Дух, поселившийся на острове намного сильнее обычных болотных жителей такого рода, которые даже не смеют высовываться, едва почуют приближение стражи. А здесь я просто наткнулся на стену сопротивления и не сумел преодолеть ее сходу. Потом напрягая свою память, я вспомнил, что у кельтов болото – это излюбленное место для принесения жертв своим богам. Видимо, это обусловлено поверьем, что болота очень коварны, поскольку их почва, казавшаяся твердой, мгновенно уходит из-под ног, открывая врата в Царство духов. Они всегда любили совершать на болотах свои ритуалы. Я спросил себя, кто мог бы поселиться на болоте? И сам ответил себе – только очень сильный кельтский дух, тем более, что ему давно уже нагрела змеиное гнездышко Евдокия.

– Вы говорите, кельты приносили в жертву людей, – переспросила встревожено Сергия, – Вы знаете, мессир, я тоже подумала о том же, когда взглянула на несчастного Арсения. Его изуродовали, как будто сняли шкуру с животного.

– Они делали это разными способами, – ответил Командор, снова остановившись напротив нее, – но почти всегда раздевали до нага и раскрашивали тело яркими красками, больше красным. Чаще всего они глушили жертву ударом в голову, а после душили ее. Почти никогда они не привязывали человека к кресту, тем более к такому, как ты обнаружила на болоте. Распятие было им незнакомо. Такой крест, богато украшенный резьбой, кельты использовали обычно в местах массовых собраний, а отнюдь не в качестве могильного надгробия, например. Возможно, привязав Арсения к кресту, кто-то хотел заявить нам о себе, или же… Не стоит забывать, что мы имеем дело с целым сонмом духов, соединенных вместе, а потому не можем трактовать их действия только строго однозначно.

– Скажите мне, Командор, – Сергия низко опустила голову, подперев лоб рукой. – Почему так? Почему эта земля, на которой жили мои предки, почему она так страдает? Почему пострадала моя семья? Почему, поселившись на этом месте, теперь терпят страдания Прозоровские? За что? В Андожи нельзя жить человеку? Только злым духам здесь место?

– Милая моя, юная княжна, – ответил ей Командор, подойдя ближе и голос его прозвучал мягче: – вот уже почти сто лет ты задаешь мне этот вопрос, а я несмотря на многие годы, что мы с тобой вместе не могу тебе дать иного ответа, чем в тот самый первый день, когда я пришел к тебе в дом. Андожа ничуть не хуже и ничуть не лучше, чем все прочие иные места на Белозерье, да и повсюду на земле, – продолжил он, нежным движением сняв платок с головы Сергии. – Добра и зла не существует в природе. Видела ли ты когда – нибудь доброе озеро или злую гору? Это человек наделяет все окружающее себя добром или злом, потому что добро и зло существуют только в нем самом.

Когда-то я увидел тебя в Белозерске, – продолжал он, – где вместе с отцом ты смотрела на парад флотилии, и я был поражен той сияющей красотой юности, которая наполняла тебя. Оставаясь для тебя невидимым я следил за твоей судьбой и мог бы вмешаться, чтобы нарушить вторжение злых сил, но поступи я так, ты никогда не смогла бы преодолеть их сама, не смогла бы стать могущественнее их, и тогда бы рано или поздно они бы схватили тебя в полон. Потому что их невозможно уничтожить. Они бессмертны. И дух Морригу мы не сможем уничтожить до конца, по той же причине. Но мы должны сделать все, чтобы заставить его вернуться туда, откуда он пришел – в темный мир, в его холодное, демоническое царство.

– Но почему из всех она первым выбрала Арсения? – задумчиво спросила Сергия, переводя взгляд на огонь, полыхающий в камине под головой Медузы, – от того, что он был подкидышем, и его энергетическая защита оказалась слабее, чем у остальных?

– Нет, вовсе не от того, – возразил Командор, – начнем с того, что первым выбрала его Евдокия. Она явилась в усадьбу под видом французской гувернантки и соблазнила его. Она разрушила его защиту, он не смог устоять перед ее чарами и не покаялся в содеянном, а скрыл свое страстное увлечение, мечтая, чтобы она последовала за ним. Она и последовала, придав себе новый облик графини Катеньки Уваровой, умершей в младенчестве, но по сути оставаясь все той же, неизменной.

Арсений поддался чарам Евдокии, а после духу Морригу оставалось только расширить брешь и завершить дело. Да, то, что он был подкидышем, совершенно верно, сыграло свою роль. Но не для Евдокии, а для Морригу – многие века она ищет по свету подкидышей и преследует их.

– Почему? – воскликнула Сергия, широко открыв глаза.

– Кельтская легенда говорит о том, – ответил Командор, – что богиня войны, свирепая богиня Морриган, скрыв свой хищный нрав, покорила сердце другого бога из общего кельтского клана Туатха де Данаан, которого звали Диан Кехт. Он славился своим искусством врачевания. Морриган родила Диану сына, но наружность этого ребенка была столь ужасна, что врачеватель богов, боясь за будущее, решил придать его смерти. Морриган сопротивлялась, проявляя дикий нрав, но Диан настоял на своем. Он вскрыл сердце бога-младенца и обнаружил в нем трех змей, которые могли бы, – не обнаружь их Диан заранее, – вырасти до гигантских размеров и поглотить всю воду и сушу. Не теряя ни мгновения, Бог умертвил змей и предал их огню, ибо он опасался, что даже мертвые тела их могут причинить зло. Более того их пепел он собрал и высыпал в ближайшую реку, ибо его не оставлял страх, Что и пепел змей представляет опасность.

Так оно и оказалось. Как только он высыпал пепел в воду, река закипела, так что в ней погибло все живое. Однако, Морригу не примирилась со смертью сына. Она похитила его тело, оживила его и дабы он не попадался на глаза отцу, превратила его в муху, чтобы он оставался незаметным. Но сильный ураган, пронесшийся над землей, унес ее муху-сына далеко от Морригу, и с тех пор свирепая богиня ищет его повсюду.

Древние верили, будто сильный порыв ветра принес ту муху на крышу одного человеческого дома, в котором в это время шел званый пир. Несчастная муха через трубу дымохода спустилась внутрь, оказалась в камине и без сил шлепнулась прямо в золотой кубок с пивом, который собиралась выпить жена хозяина дома. И женщина по рассеянности проглотила – муху вместе с пивом.

Однако это вовсе не означало для сына Морригу гибель, вовсе даже наоборот – это означало для него начало новой жизни. Женщина вскоре оказалась беременна и родила сына. Муж же ее заподозрил свою жену в неверности и через несколько дней после рождения ребенка, выкрал его из колыбели и унес из города. Говорили, что он подкинул его каким-то добрым людям, взявшим новорожденного сына Морригу на воспитание. Но сколько богиня ни старалась узнать, кто были те люди и где находится ее сын, в каких временах, в какой стране, так это и не удалось ей. По такой причине в поисках своего сынка Морригу в первую очередь интересуется подкидышами. Когда же она обнаруживает, что найденный молодой человек не ее сын, она в ярости избавляется от него, принося в жертву своему потерянному ребенку. Надо думать именно поэтому она срезает кожу с лица и головы жертвы, помня о том, как уродливо оказалось ее собственное отродье.

– О, боже, – прижав ладони к вискам, Сергия сжала их: – это же что-то невероятное, мессир. Она явилась, чтобы найти в несчастном Арсении свое чадо, а обнаружив, что опять ошиблась, жестоко убила его, совершив жертвоприношение. О, Господи! Ну, хорошо, возможно все это и так, – продолжала она, обратив к Командору покрасневшие от волнения глаза: – а что же Лиза? Старшая дочь Прозоровских, княжна Лиза? Она же не подкидыш, она вполне законно-рожденный ребенок, к тому же женского пола. Что же нужно Морригу от Лизы?

– Определенно я не могу тебе сказать, София, – ответил ей Командор, – но как я уже говорил, Морригу не только дух войны и насилия, она триипостасный дух, и дух обольщения в том числе. В поиске жертвы, она вполне способна переходить из одного состояния в другое и действовать как демон – соблазнитель. Она не погнушается никакой добычей. Известно, что она пыталась развратить самого святого Патрика, когда он был захвачен в плен отрядами шотландцев, бесчинствовавших в Уэльсе. Она погрузила Патрика в тонкий сон и пыталась нашептывать ему соблазнительные речи, но он ушел от нее и оказался в гавани, где сел на купеческий корабль и отплыл в святую Землю.

Морригу увязалась за ним. В восточных землях она нашла себе множество сподвижников, собирая в сонм свергнутых христианством и исламом египетских и сирийский богов и богинь. Как никто она преуспела в плотском искушении рыцарей Христовых и Великий Магистр храмовников повелел изловить Морригу и заключить ее в яшмовый сосуд, запечатав золотой печатью.

Так Морригу просидела без дела лет двести до самого крушения франкских королевств на Востоке. Сосуд, в котором томился плененный дух, оказался в руках одного из сыновей султана Бибарса, захватившего Птолемаиду и замок рыцарей-тамплиеров в ней. Молодой воин из любопытства открыл сосуд и вскоре горько пожалел о том. Морригу снова вырвалась на свободу и своими соблазнами довела до гибели его самого и весь род Бибарса. Потом долго никому не удавалось совладать с ней, Кто только не желал победить Морригу: сэр Галахад и сэр Ланселот пытались бороться с нею. Но все бесполезно. Она только смеялась над их легендарными мечами, совершенно бесполезными против ее хитрости.

Морригу очень любит охоту – как все боги своего царства она и сама принадлежала к покровителям охоты.

При том она отлично управляется не только на стороне охотников, но и на стороне дичи. Именно поэтому она легко перевоплощается во всяких зверей, но самыми любимыми ее образами по-прежнему остаются серый ворон и белая волчица.

На некоторых древних изображениях Морригу предстает с рогами на голове, символизируя таким образом, что она сама часть дикой природы…

– Неужто после рождения христианства, после того как Иисус принял смерть за грехи рода человеческого на кресте, все эти Морригу все еще имеют силу? – вздохнула Сергия, – неужели Крест бессилен против них?

– Крест символизирует победу добра над злом, – проговорил, немного помедлив, Командор, – но если бы зла не существовало вовсе, то никогда не было бы и добра. Кто бы узнал, где оно, это добро, каково оно из себя. Конечно, Морригу и множество, огромное множество иных духов, они существуют. Но с пришествием христианства, они утратили свою прежнюю силу над человеческим воображением. Однако это не значит что они всего лишь превратились в забавное сборище фей и эльфов. Они по-прежнему опасны, они грозят разрушением и смертью. И именно поэтому мы постоянно несем вахту – чтобы бороться с ними и не допускать их до власти над сердцами людей.

– Как же возможно победить Морригу? Как сделать так, чтобы она больше не принесла Прозоровским вреда? Мессир, я пришла, чтобы спросить у Вас совета, – матушка Сергия встала перед Командором, – что мне сделать, чтобы защитить Лизу, чтобы снова защитить свой дом? Когда я уходила, я поставила на всю усадьбу защиту, но теперь, когда я услышала от Вас, мессир, с кем на самом деле, нам пришлось столкнуться, я уже не уверена в ее мощи.

– Совершенно верно, София, – кивнул головой Командор, – твоя защита разрушена. Взгляните сами, моя юная княжна.

Он подвел Сергию к столу, на котором виднелся широкий бархатный короб. Открыв его, Командор достал изнутри круглое медное блюдо, начищенное до зеркального блеска, и положил его перед матушкой Сергией. Подождав, пока блюдо покрылось голубоватым блеском, Командор бросил на его поверхность горсть золотого песка из кожаного мешочка на поясе.

Блюдо вспыхнуло ярким желтым светом. И почти сразу же матушка Сергия увидела широкую кровавую полосу, протянувшуюся сверху вниз, словно прорезавшую его пополам.

Затаив дыхание, она наблюдала, как сквозь золотистые и фиолетовые блики перед ней проступают знакомые очертания Андожской усадьбы. Между деревьев в аллее она различила мужскую фигуру, в которой при приближении легко узнала французского доктора Поля де Мотивье, приехавшего из Белозерска лечить княгиню Елену Михайловну.

Доктор шел не торопясь, шел твердым, ровным шагом, но глаза его были закрыты. Ветви деревьев покачиваясь, скрипели над его головой. Потом Поль протянул одну руку вперед. Создавалось впечатление, будто он идет не сам – кто-то ведет его.

Командор стражи поднял над блюдом сверкающий темный топаз, держа его на толстой золотой цепочке. Раскачиваясь, камень бросал на блюдо красные отблески – они словно высвечивали темные уголки в саду. И вот перед самой фигурой Поля вырисовывалась другая фигура – полностью закрытая черным плащом, глубокий капюшон надвинут на глаза. Именно она вела доктора по аллее – теперь это было совершенно очевидно. Потом таинственная фигура ненадолго снова отступила во мрак. Поль споткнулся, зашатался.

Над ним уже не было видно ни света луны, ни света звезд – сплошная темнота. И только топаз Командора неумолимо освещал все происходящее в усадьбе на покрытом египетском иероглифами блюде.

Вскинув руки, доктор беззвучно упал на траву. Его глаза были широко, страшно раскрыты. Черная фигура появилась во весь рост и наклонилась над ним. Плавным движением она опустила руку, отдающую голубоватым блеском – она растаяла, померцав, во мраке. Когда же фигура снова приподняла ее, в этой увенчанной огромными зубьями когтей руке, напоминающей звериную лапу, блеснул серебристой сталью предмет, похожий на кривой нож.

Поль отчаянно метался по траве, рот его был открыт, но крика его никто не слышал. Фигура снова склонилась над доктором, полностью закрыв его собой…

– Мы должна что-то сделать, мессир! – не выдержав, вскрикнула матушка Сергия, и от резкого звука ее голоса топаз качнулся сильнее, его свет полностью ушел с медного блюда и изображение на нем погасло: – Мы должны что-то сделать, Мазарин, – попросила она Командора. Обратив на нее взор, он ясно увидел, что в темно-голубых глазах Сергии стоят слезы, – Андожа не может быть проклятой всегда. Пожалуйста, я умоляю тебя, – говорила она. – Мы должны спасти его, спасти Андожу…

– Находясь здесь, мы уже не можем его спасти, София, – голос Командора звучит глухо, и он не упрекает свою ученицу за то, что она не проявила должной выдержки, как нередко случалось раньше. Он смотрит на нее – в ее побледневшее красивое лицо, на дрожащие от готовых сорваться рыданий губы. Он многому научил ее за эти годы, но все же Софья осталась такой же, какой он узнал ее в Белозерске в самом начале предыдущего столетия – порывистой, наивной, открытой для сочувствия и готовой безропотно страдать за других.

Сколько раз, глядя на нее, он ясно вспоминал свою молодость и совсем иную женщину, покорившую его сердце. Он вспоминал далекое и суровое время, когда совсем молодым человеком он плыл на венецианском корабле из Марселя в Яффу. Хозяин судна обвинил его в краже, и его гвардейцы накинулись на рыцаря. Спорхнув с трапа, незнакомка в черной бархатной маске выбежала на нижнюю палубу, и ее взволнованный голос остановил кровавый поединок – все разом обернулись к ней.

Прислонив руки к груди и тем как будто умоляя, девушка сделала несколько шагов к воинам. Прозрачное одеяние с отделкой из серебра и кораллов, красиво струящееся вдоль бедер, колыхалось и подчеркивало пленительно – женственные очертания ее фигуры. Золото завитков усиливало влажную синеву глаз, а лучи солнца венчали голову принцессы сияющим нимбом от множества драгоценностей, сплетенных в нить вокруг ее чела.

Когда она подошла к Мазарину, по изящно вырезанным губам ее скользнула загадочная улыбка. Маска скрывала наполовину ее лицо, но кожа в нижней части его, как и кожа рук, приподнятых к подбородку, выглядела смуглой, матовой и очень нежной.

Прикусив губу, восточная красавица медленно наклонила голову. Ее золотые волосы при этом движении прилегли к щекам, а глаза синие, как море, потемнели.

– Мое имя Аль-София, – произнесла она легко по-латыни и тут же добавила, заметно понизив голос: – Меня везут в Дамаск, чтобы отдать в жены великому визирю. Он пожелал, чтобы никто не видел моего лица, пока сам не взглянет в него… Потому я не могу снять маску…

Узнав почти что пятьсот лет спустя в Белозерске молодую Андожскую княжну, а тем более услышав случайно, что ее тоже зовут Софией, он не мог не вспомнить женщину, с которой он встретился на венецианском корабле, от которой отказался, несмотря на все ее мольбы, приняв обет храмовника, и с которой расстался навсегда, похоронив ее в сирийских скалах, когда не выдержав долгой разлуки с ним, она сама проткнула свое сердце кинжалом.

Теперь же всякий раз, когда княжна Андожская смотрела на него своими глубокими синими глазами, ему снова вспоминался совсем иной взгляд, на венецианском корабле и нежная, тонкая рука, касавшаяся его запачканных кровью пальцев.

– Мы уже не сможем помочь ему, София, – снова проговорил он, гоня прочь воспоминания, терзающие душу, – но мы должны сделать все, чтобы гибель этого доктора в самом деле оказалась последним преступлением Морригу, да и Евдокии заодно с нею.

– Наверное, несчастный де Мотивье тоже был подкидышем? – спросила, поникнув головой, матушка Сергия.

– Не исключено, что если мы поинтересуемся его биографией, – проговорил серьезно Командор, – так оно и окажется на поверку…