Текст книги "Очень страшные Соломоновы острова ( книга вторая)"

Автор книги: Виктор Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Лагерь, костер, тент, ужин, друзья. Хорошо. Хеля, помявшись для приличия, выдала Димычу в готовно подставленную пластиковую бутылку из под пива, тщательно отмеренные его же ногтем на стенке вышеозначенного сосуда, триста граммов спирта. Лучшего напитка туристов-водников на все времена. И наш виночерпий, озабоченно шевеля губами, добавлял в него воду у реки, согласно еще Менделеевым выведенной, чеканной формуле идеального напитка. Которому мы неторопливо и отдавали должное, развалившись на пенках у костра.

Употребление нектара достигло той стадии, когда каждый хотел сказать что-то приятное о присутствующих. И этому каждому, охотно давали отвести душу, умиротворенно слушая различные приятности о себе и лениво щурясь на мерцающие угли костра. Благосклонно выслушав очередной, пылкий спич Хели, о необыкновенных достоинствах Бруно и еще более охотно выпив за носителя этих самых достоинств, мы отдали дань уважения любовно обжаренному хариусу.

Не успела пауза затянуться, как слово попросил Бес.

– Ребята. – неуверенно произнес он, явно маясь. – Я согласился с вами, там, на горе. И сделал все так, как мы решили. Но не совсем. -

Мы, пробуждаясь от сытой истомы, заворочались недоуменно и уставились на говорившего. Бруно помялся, но взяв себя в руки, продолжил.

– Положив на место саблю и сделав несколько снимков, я не удержался и прихватил с собой вот это. -

Он раскрыл вытянутую вперед ладонь и предъявил нам нечто вроде массивного медальона, с грубо изображенным трилистником на веточке, на лицевой стороне.

– Сам не знаю, почему я это сделал. – признался он. – Возможно из-за мальчишеского чувства протеста. Как-то вы все, уж очень неодобрительно оценили мою попытку поиска альтернативы вашей концепции. Еще раз прошу прощения. А поскольку физической возможности исправить мою досадную ошибку нет, прошу приобщить этот нагрудный знак к общим находкам. Это все. – и обескуражено развел руками.

– Нет уж, спасибо. – само собой вырвалось у меня. – Ты снял, ты и владей. -

– Что не так, Виктор? – мгновенно уколол меня взглядом Бес. – Я принес свои искренние извинения. Каждый имеет право на ошибку. -

– Есть проблема, Бруно. Если это тамга, то может быть беда. -

– Какая тамга? Какая беда? – всполошились девчонки.

Димыч молча взял кругляш в свою ладонь, недолго покрутил его в руках и угрюмо прогудел.

– Она и есть. Я даже знаю чья. Чагатаево семя. Третье колено Чингизово. -

– Ребята. – попыталась сбить волну напряженности Наташка. – Ну что вы в самом деле? Мы все здесь современные люди. Чего друг друга древними страшилками пугать? -

Я исподлобья взглянул на нее.

– Многие могилы знатных воинов и просто богатых людей, заговаривались от посягающих на их добро грабителей. И это, увы, не древние страшилки. Ладно. Не будем париться раньше времени. – и с нескрываемым интересом воззрился на Димыча. – А откуда у тебя столь специфичные познания в родовых знаках чингизидов? -

Напарник на мгновение прикрыл глаза.

– Кореш у меня был, Борька. Буркит по-ихнему. Казах. У него татуха такая на руке была. Все уши прожужжал мне про свой славный, древний род. -

– Ну вот ему и подарим. – счастливо встрепенулась Хеля. – Нам не жалко, а человеку приятно будет. -

– Не будет. – совсем помрачнел напарник. – Сгорел кореш мой, в бэтэре. В восемьдесят шестом. А ты, парень, поаккуратнее с могилами, на будущее. – он придавил Бруно тяжелым взглядом.

– Прикинь, у твоего деда с груди, из могилы, какой-нибудь любитель сувениров, смертный медальон сорвал бы. Как оно тебе? -

Бруно смертельно побледнел и отчеканил глядя прямо перед собой.

– Ты что говоришь, русский?! Мой дед был воином СС. И я им горжусь! -

Неожиданность реплики и крайняя ее эмоциональность, сделали свое дело. У костра воцарилась гнетущая тишина.

– И что? – наконец прогудел с нехорошей ленцой в голосе, Димыч. – А мой – гвардеец. В четвертом гвардейском мехкорпусе, у Танасчишина, танкистом воевал. Дальше что? -

– Димыч, стоп. – вклинился я и протянул Бесу стопку. – На-ка, дерни, парень. И охолонись. – Бруно, не глядя, принял емкость и неловким движением опрокинул ее содержимое в рот. Поморщился. С трудом сглотнув, пробормотал.

– Прошу прощения. Я что-то сделал неправильно. -

– Ну это как сказать? – снова заворочался напарник. – Ты разъясни нам, неразумным, чем гордишься-то? Своим дедом, или тем, что он был эсэсманом? -

Бес снова вскинул было подбородок, но я успел зацепить его взгляд.

– Бруно, давай так. Как ты понимаешь, у тебя здесь врагов нет. Почему тебя так взбудоражило Димычево сравнение – нам непонятно. Но если хочешь – закрываем тему. А имеешь желание, просто расскажи нам про своего деда. Лично мне – интересно. Честно. -

Бес, неуклюже подломившись в коленках, вновь сел на пену. Некоторое время молчал, невидяще глядя перед собой. Потом, разглядывая свои сжатые кулаки, глухо заговорил.

– Невероятно. Мне тридцать девять лет и я впервые в жизни слышу эту фразу – Расскажи про своего деда. – И от кого? – он обвел нас мятущимся взглядом. Мы молчали.

– Дед, был самым близким мне человеком. И самым настоящим. Человеком, для которого понятие – Родина, было дороже жизни. Сейчас таких нет. Во всяком случае – я не видел. У себя. Дома, в Германии. – чувствовалось, что начало монолога дается ему с трудом.

– Это длинная история, ребята. Для меня самого полная неожиданность, что я позволил себе этот эмоциональный всплеск. Но это должно было произойти рано или поздно. Почему именно здесь, с вами? Не понимаю. Вы действительно хотите меня выслушать? -

– Не отвлекайся, пожалуйста. – тихо произнесла прижавшаяся к Димычу Хеля, взволнованно поблескивая мерцающими в отблесках костра, глазами.

– Не знаю, известно ли вам, но вы очень свободные люди. В мыслях, решениях, поступках. Это и отпугивает, и завораживает одновременно. Даже Дитер, пообщавшись с вами, стал совершенно другим. Я попробую так же. Хорошо? -

– Говори, не парься. – пропыхтел, раскуривая сигарету от вынутой из костра головни, напарник.

– Если очень коротко, то мой дед воевал в Ваффен СС. Это воинские формирования. Так называемые "Зеленые СС". Ни к охране концлагерей "Тотенкопфа", ни к карателям айнзацкоманд он не имел никакого отношения. Он танкист. И не эсэсман, Димыч. Он был уволен в звании шарфюрера. Дивизия "Дас Райх". Воевал с апреля 1941 года и по март сорок третьего. После неудачного наступления на Москву, остатки дивизии вывели на переформирование во Францию. Дед остался в России. Группа "Остендорф". Горел два раза, последний раз под Харьковым. Между прочим, в Т-34. Потерял правый глаз и правую же ступню. После госпиталя был направлен в юнкерскую школу, инструктором.

Да. Так вот. Есть история, о которой мы можем прочитать, а есть та, которую нам рассказывают наши близкие. И эти истории, порой сильно различаются. Черт. Как мне трудно говорить. Виктор, извини, можно мне еще выпить немного? -

– А почему это только тебе? – громыхнул задумавшийся было напарник. Я сговорчиво раздал желающим наполненную посуду. Выпили.

– Все так, Бруно. – вернулся я к теме. – И даже биографию Гитлера можно рассматривать под разными углами. Ну, в самом деле. Художник с больными легкими, белобилетник, идет воевать добровольцем. Боевой мужик, фронтовик-окопник без балды, из нижних чинов, два ранения, газа нахлебался по уши, железный крест обеих степеней плюс крест с мечами... Вы таких политиков его уровня, много знаете? А после войны, вдруг выяснилось, что все, за что он воевал и за что гибли его товарищи, это разоренная Германия, гнев всего мира и безмерное унижение нации.

Это все – правда. И все, что он впоследствии наворотил, было вызвано исключительно его любовью к своему народу и желанием восстановить справедливость. Как он ее понимал. И в политику он пошел не от скуки и не карманы набить. Все так.

Но ведь это не затушевывает главного – непомерную цену, которую пришлось заплатить всему остальному миру, за обостренное чувство справедливости у Адольфа Алоизиевича. То же и с питомцами Гиммлера. Безусловно, солдаты Ваффен СС, были наиболее боеспособными и стойкими немецкими бойцами и по сути своей – просто элитными армейскими частями. Но все-таки это было СС. И если ты искренне гордишься боевой выучкой и окопным братством "зеленых", тогда, уж будь добр не открещиваться от геноцида творимого "черными". Тем более, что Орадур, как ни крути, дело рук именно зеленого "Дас Райх". Ты понимаешь меня? -

Бес, сцепив пальцы рук в замок, не отрываясь смотрел на костер.

– Знаете, мне дед много рассказывал о той войне. И очень редко это были воспоминания о боях и лишениях. Гораздо чаще – выводы, итоги переосмысления тех событий. В частности, как солдат шедший воевать и умирать за лучшую долю для своей страны, по призыву Гитлера, он не простил ему – человеку, которому Германия добровольно вручила свою судьбу, такой фатальной ошибки, как заражение немцев вирусом своей расовой исключительности. Если бы не это... И еще он говорил, что если итогом любви к своей стране, является ненависть всего остального мира, значит и гражданин, и сама эта страна, неизлечимо больны.

Но тем не менее. – тут он снова обвел нас пристальным взглядом.

– Я искренне горжусь своим дедом, а он не стыдился своего прошлого. И память о нем, для меня, это... святое. Вероятно поэтому, я позволил себе неконтролируемую вспышку эмоций. Больная тема, понимаете? -

– Это мы понимаем и ничего такого здесь нет. Было бы странным, если наоборот. – вздохнул Димыч, расслабляясь.

– А давай-ка друже, хлопнем за наших дедов. Я – за гвардии капитана Арсеньева Андрея Дмитриевича, а ты за шарфюрера, как его по батюшке? – ткнул он в плечо Беса.

– Эрик. – покачнувшись, отозвался тот.

– Эрик Шиммельпфеннинг. -

– Да. – не стал рисковать с повторением фамилии, напарник.

Мы молча выпили.

– Знаешь бесенок. – выдохнул Димыч.

– А ведь если они сейчас могли встретиться, им было бы о чем поговорить. И ведь наверняка в морду с кулаками друг к другу не полезли бы. Там, где твоего деда долбануло в сорок третьем, мой тоже, плотненько так отметился. Миус-фронт, а? -

Бруно согласно мотнул головой.

– Невероятно. – обвел он нас слегка ошалевшим взглядом.

– Кому рассказать – не поверят. Внук русского танкиста, предлагает мне выпить за моего деда. -

– А это потому, дылда ты белобрысая. – хмыкнул напарник. – Что мы историю изучаем не только по передовицам газет и лозунгам, а еще и вот этими самыми пальчиками в земле ковыряемся. А это, как ни странно, очень способствует продуктивной мозговой деятельности. Я бы и сам, знаешь, с удовольствием поговорил бы кое с кем из мест, чуть южнее Термеза. Большинству конечно, просто яйца, пардон дамы, фаберже бы отчекрыжил под самый корень, но кое с кем охотно и поговорил бы.

И вообще, Бруно. Тему ты поднял очень больную и очень непростую. Будет время и желание, обязательно договорим. И про то, какой Гитлер плохой мальчик, и про всех остальных-прочих, условно хороших. Только жалеть я тебя не буду, не обессудь. Но дома, пожалуй что, подарю кой-чего. На память. И еще. Если по итогам нашего разговора, я искренне смогу выпить за твоего деда – мне будет приятно. А пока, извини. Воздержусь. Лады? -

– А с тамгой, надо будет крепко подумать, чего делать. – вернулся я к началу разговора.

– Одно понятно – она должна остаться здесь. А вот как это сделать по уму, надо помозговать. -

Бруно, спохватившись, виновато прижал руки к груди.

– Ребята, еще раз – простите. Я, непонятно почему, воспринял ваши копарские традиции, как попытку диктата и давления на меня. Глупо и стыдно. -

– Ну чего. – подвел черту дню сегодняшнему, Димыч.

– На посошок и в люлю? Дитер и Наташка, завтра вы дежурные. -

Вскоре все разбрелись по своим палаткам. Я взглянул на Беса. Тот, плотно ушел в себя и похоже, спать особенно не торопился.

– Витя, а мы можем с тобой еще немного посидеть? -

– Да без проблем. – зачерпнул я кружкой чай из котла и сговорчиво уселся рядом.

Бес мучительно собирался с мыслями.

– Скажи пожалуйста. То, на чем Димыч закончил разговор, это вызов? -

Я искренне удивился.

– С чего бы это? Он, обычно, молча делает выводы. Если считает что надо – бьет. Сразу. А все эти вызовы, реверансы... Нет. Если тебя обескуражила его точка зрения, то зря. Человек просто сказал то, что думал. Причем не сам полез, а ответил на твою, м-м-м... реплику. И ему действительно интересно разобраться и в тебе, и в истории с твоим дедом. А уж потом придет время подведения итогов. Меня куда больше насторожило бы его равнодушие к этой теме. И не ищи здесь никакого негатива. Его нет, поверь. И отношение Димыча к тебе нисколько не изменилось. Ты пока не друг и не враг. Такой, знаешь... приятель-попутчик. Но, по большому счету, так и есть. Или возразишь? -

– Ну да. Так и есть. – протянул Бруно и осторожно покосился на меня.

– А что думаешь ты? -

Я пожал плечами.

– А что я? Мало информации. Да и не вижу я необходимости в спешке с выводами. В нашем походе, ты вроде бы удачно лег в обойму. А остальное... Ты приглядываешься, мы приглядываемся. Нормальный процесс притирки. Лучше скажи, что тебя беспокоит? -

– Да не то, чтобы беспокоит. Просто вы все – уже одна команда. Это видно. А я как-то... сам по себе, что ли. Хотя нет. Это я только сейчас придумал. Нет, ну это конечно тоже. Шайзе, не знаю как начать. – он смущенно потер лоб.

– Бруно. – попытался помочь я.

– А может так? Раз зашел разговор о войне, тебе стало очень важно знать наше отношение к ней, к немцам, к внезапно всплывшей твоей истории? Ну, в том плане, что если мы имеем принципиальные различия в оценках и мнениях, то тебе придется как-то корректировать линию своего поведения. А с учетом того, что эта тема для тебя "горячая"... – я замолк, не зная как закончить фразу.

Бес обрадованно взглянул на меня.

– Да. Именно так, Витя. Спасибо. Понимаешь, в первую очередь, я принял решение участвовать в этом походе, как турист-водник. Не поверишь, но примерно за неделю до звонка Дитера, там, в Германии, на нашем водном сайте, я наткнулся на ссылку про Уду. Красивый фильм про сплав, какого-то русского парня. Один из наших подсуетился, сделал грамотный дубляж на немецком и выложил этот ролик на форуме. В общем я заболел этой рекой. И тут Дитер со своим предложением. Представляешь? То ли случайность, то ли судьба. -

– Скользкая это штука – случайности. – чуть ли не про себя пробормотал я.

– Да. Вероятно судьба. – оживленно отозвался Бруно.

– А потом Дитер подтвердил приглашение и озвучил основную подоплеку похода – кладоискательство. И рассказал вкратце про свои впечатления о вас, и о поездке в Вологодскую область. Так что, как ты догадываешься, думал я недолго. И уже здесь, ко мне приходит понимание, что и это все – не главное. А главное – ценность общения с очень разными, но интересными, честными и искренними людьми. Которые говорят то, что думают и делают – что говорят. И жизнь наша походная, очень всему этому способствует.

Я затрудняюсь описать тебе свои ощущения, вероятно потому, что они неописуемые. И никоим образом не хочу стать деструктивной составляющей в нашей команде. Но то, о чем спонтанно зашел разговор сегодня, действительно очень важно для меня. А реакция, как ты видел, неоднозначная. И как соблюсти баланс между искренним желанием поделиться тем, что тебе небезразлично, и возможным осложнениями в разговорах такого рода, в нашем коллективе, я пока не очень понимаю. -

Я задумчиво пожевал опрометчиво подвернувшуюся под руку травинку.

– Мне не совсем понятны твои опасения. Чем тебя так насторожила неоднозначная реакция? Как раз это, по моему, нормально. В нашем кругу обсуждаются любые темы. И, как правило, народ рубится за свою позицию до конца. Причем – именно рубится. Правда, никогда ее не навязывает другим. И слова, порой, увы, подбираются отнюдь не с позиции политкорректности. И с тем же Димычем, у меня лично, вплоть до мордобоя доходило поначалу. Так что твои легкие опасения, излишни. Если считаешь, что прав в споре с адекватным оппонентом, то уступать – просто трусость. Ну, или мудрость. Я не очень силен в словоблудии. – ухмыльнулся жадно внимающему мне Бесу.

– Так что не парься и будь собой. И то, что в споре ты услышишь в ответ искреннюю оценку, либо мнение – я тебе гарантирую. Правда не гарантирую, что это обязательно будет приятно. Тут ведь как – или правду, или приятно. Выбирай сам. Ну что, баиньки? О-о-о. Да у нас тут еще и на отдельный посошок осталось. На-ка, держи, на сон грядущий. -

Бруно, не отрывая взгляд от костра, машинально выпил. Закашлялся, ожил, улыбнулся.

– Кто бы знал, как мне все это интересно. Спасибо тебе. Вам всем. Но мы ведь сможем еще раз вернуться к этой теме? -

– Наверняка еще вернемся. И не раз. Так что... "Берегите пенсне, Киса!" – хохотнул я и окинув взглядом лагерь, на предмет неприбранного съестного, отправился баиньки.

Глава десятая. Милые сюрпризы осени, или философия по саянски.

Всю ночь мой вялодремлющий мозг, добросовестно сигнализировал своему хозяину, что вряд ли пробуждение будет таким же безмятежным, как и в прошедшие дни. Мелкий, удручающий в своей монотонности дождь, сырым, шершавым языком, старательно облизывал скаты нашей палатки. Отбрыкиваясь от суровой и несвоевременной действительности, я, не без успеха, вновь и вновь забывался в уютном мареве сновидений.

Но действительность, вскоре опять ненавязчиво напомнила о себе, обескураживающим утренним оханьем Наташки, ее же горькой жалобой вполголоса Дитеру, что – Это просто жуть, а не погода. – и неизбежными звуками, сопровождающими любую неумелую хозяйственную деятельность.

С этого момента, в любом походе, в голове каждого водника включается секундомер и начинается безжалостный обратный отсчет самых сладостных минут, последнего часа блаженного ничегонеделанья. И честно признаться, немалую долю этой сладости, составляет счастливое осознание того, что это не тебе сейчас нужно, зябко поеживаясь спросонья, пыхтеть у погасшего костровища, проклиная все на свете.

И не тебе предстоит, чертыхаясь, брести под дождем от серой, неприветливой реки, по скользким валунам с полными котлами воды, отчаянно завидуя тем эгоистичным и бессердечным животным, которые похотливо нежатся в своих палатках, в прогретых за ночь, чертовски уютных спальниках.

На душе невыразимо сладко оттого, что одно их этих животных, сегодня ты. И нет на свете той силы, что способна выгнать тебя из теплого кокона раньше, чем раздастся сварливый клич дежурного

– Подъем! Миски на базу! -

И выползая на свет божий, под защиту тента, навстречу заботливо приготовленной, божественной рисовой каше со сгущенкой и восхитительно обжигающему чаю, ты, кокетливо растопырившись в безмятежном утреннем потягивании, мило улыбнешься слегка взвинченным горемыкам-кашеварам и искренне радуясь их неожиданному трудолюбию, выдохнешь счастливо.

– Хорошо-то как, елы-палы! -

Как мало нужно человеку для счастья.

Через десять минут, закрыв глаза, можно было легко представить себя не в самом сердце Саян, а где-нибудь в небольшом швейном цеху. До того слаженно стрекотали ложки по днищам разнокалиберных мисок, заставляя хозяев последних, жмуриться от несказанного удовольствия поглощения немудрящей туристской снеди.

Зависнув над кружкой с чаем, заботливо прибереженным специально для этой цели ржаным сухарем, я орлиным командирским взором окинул сгрудившееся вокруг костра разношерстное воинство.

– Ну что, други мои отсыревшие. Кому интересно узнать, что день грядущий нам готовит? -

– Да и так понятно. – охотно включилась в разговор Наташка. – Вода сверху, вода снизу, вода сбоку и пороги, пороги, пороги... -

– И еще перекус, как светлое пятнышко радости, на дождливом небосклоне нашего тернистого пути. – вновь осознала себя завхозом Хеля.

– Ну, в общем – да. – не стал отпираться я. – Только сегодня, к счастью, порогов серьезных снова не будет, а будет двадцать пять километров маршрута с несколькими интересными шиверами. У нас есть еще два дня на раскатку. Потом детский сад закончится и пойдет голимый экстрим. Поэтому. – я взял паузу, чтобы дожевать наконец, оттопыривавший щеку кусок сухаря и с блеском справившись с этой непростой задачей, продолжил.

– Поэтому, еще раз. Не ленитесь придумывать себе развлекуху на воде. Как вариант, пробуйте садиться на камни и сниматься с них различными способами. Я знаю четыре таких способа. Может быть, вы придумаете пятый. -

– Командор, озвучьте нам их, пожалуйста. Дабы избежать присутствующим, впоследствии, обвинения в плагиате. – прищурила Змея свои лукавые глазенки.

– Поскольку вы в адмиральском экипаже, матрос, то для вас это неактуально. – отбрыкался я.

– А остальным, пожалуйста. Итак. Используя весла, мозги и силу течения, это раз. Два – раскачка судна, имитирующая, пардон, фрикции в коленно-локтевой позе. Третий способ, это один, или оба седока соскакивают на камни и стаскивают кат на глубину, не забывая догонять его впоследствии. И четвертый – "Спасите меня кто-нибудь, мне страшно". Изобретение любого нового способа, будет отмечено премией в виде... сюрприза. Дерзайте. -

– Делаю заявку на сюрприз. – заторопилась Выдра.

– Пятый способ, это, как правильно? Оверкиль? Во-от. То есть переворот и головой вниз по камушкам. -

– Без проблем. – ласково ощерился Димыч. – Готов ходатайствовать о награждении, в случае готовности соискателей, продемонстрировать свой способ. Камушки выбирает высокое жюри. -

Наташка капризно надула губки и сокрушенно вздохнула.

– Злые вы. Уплыву я от вас. -

– Да, кстати. – вернулся я к насущному.

– Раз уж мы прикупили неопреновые куртки к полукомбезам гидрокостюма, может стоит их сегодня надеть? Я сам в полной гидрахе не греб ни разу, но вряд ли это дополнение будет сильно сковывать движения. А польза, в смысле тепла, несомненная. Да и перчатки водные, скорее всего не лишние будут. Ну, девчонки. Хотя бы вы не выпендривайтесь. – воззвал я к коллективному разуму, глядя на скептические гримасы соратников. На том и порешили.

И вскоре привычная кавалькада, бодро втягиваясь в хмурую мощь стремнины, оголтелыми зайчиками ускакала за ближайший поворот реки. Серая пелена дождя равнодушно сомкнулась за нами, и вновь вековечный покой разлился по дремлющим, равнодушным, диким берегам. Вот тебе и "человек – царь природы". Что были – что не были.

Привычные лямки сбруи на бедрах, привычная, на автомате, работа веслом, привычно рыскающий по водяным валам кат. Вот и все. Привык. Где она, та цивилизация? Какие там на фиг трамваи, интернеты и ток-шоу? Глюки, миражи из далекого далека. Есть ли они вообще?

Вот этот, кажется навсегда повисший в воздухе, моросящий дождь – есть. Стиснувшие реку клыками своих гранитных челюстей, прибрежные скалы – вот они. И были они всегда. И тысячу лет назад, и десять тысяч, и сто... А мы все, человеки, такие современные, индивидуальные, невыразимо сложные... Нелепые и смешные. Что мы есть, на фоне этой несуетливой вечности? Пыль, туман, легкое дуновение ветерка.

Где мы будем через сто лет? На орбитальных станциях, или в первобытных пещерах? И будем ли вообще? А вот скалы эти и река – будут. Всегда. Что им муравьиное мельтешение коротких мгновений человеческой жизни? Наши чаяния, амбиции, жалкие попытки самоутверждения... Что им само время, вообще?

И вот если сейчас, за ближайшим поворотом, я увижу спешившегося с низкорослой монгольской лошадки, узкоглазого и меднолицего чингизова нукера в кожаных доспехах – ей богу не удивлюсь. Странно, что до сих пор ничего такого не встретили.

Опомнившись, я встряхнулся. Синдром похода. Странные мысли, странные чувства. Непривычное, некомфортное осознание истинной ценности себя – ненаглядного. Так, вызревающая личинка ручейника, встревожено ворочается в шершавой, заскорузлой скорлупе оболочки, стремясь выбраться наружу. И страшно, и непривычно, и больно. Но гонит, гонит инстинкт наружу. К свету. И обламывая кромки старых представлений о жизни, выбирается на белый свет уже не безмозглая, слепая гусеница, а свободная, невесомая бабочка. И летит.

Интересно, я когда-нибудь полечу? Тоже мне, бабочка, блин.

– Кажется я начинаю понимать, почему каждый русский, в душе философ. – в очередной раз стряхнула ладошкой стылые брызги воды с лица, Хеля.

– Глядя на эту... вечность вокруг, такие странные мысли в голове. -

– И ты туда же, матрос. – неодобрительно покосился я. – Бойся. Эти мысли до добра не доведут. Потом избушку-пятистенок захочется, коровку какую-никакую завалящую. На речку белье полоскать потянет. И прости-прощай, милый сердцу фатерланд. -

Хеля задумчиво улыбнулась.

– А ты все ерничаешь? У самого только что, лицо очень... характерное было. -

– Ну, я-то дома. И это все – мое. Родное. Мне проще, как ни крути. -

– Наверное. – не стала спорить Змея. – А можно вопрос, Витя? Чувствую, под настроение.

– Попробуй.

– Бабушку у моста помнишь? Мне все не дает покоя мысль – Зачем мы тогда вернулись? Что ты хотел у нее спросить? -

– Действительно, под настроение. – мотнул я удивленно головой.

– Ну ладно, скажу. Понимаешь, есть у меня стойкое убеждение, что настоящее понимание к человеку – как он прожил свою жизнь, приходит только на смертном одре. В последнюю секунду бытия. Когда ничего уже исправить нельзя. Мы же все порой маемся этим – правильно ли живем? Вот я и хотел спросить у бабули. Не откроется ли мне, в последний миг свой на этой земле, осознание бестолковости, или несуразности прожитого? Если – да, то значит нужно срочно что-то менять в этой жизни.

Был шанец узнать. Был да сплыл. Чего уж теперь, кепку-то мять.

– А я бы не решилась о таком спрашивать. Страшно. – уходя в себя, пробормотала Змея.

– Страшнее жить и не знать, как живешь. А ответ-то держать по любому придется. По полному счету, без дураков. – как самому себе ответил я и встрепенулся, возвращаясь к реалиям.

– Ладно, проехали. Шоколадку хочешь?

– Нет, спасибо. Зря я тебя спросила, наверное. Теперь еще и об этом думать. Точно свихнусь. – спохватившись , вынырнула она из плена собственных мыслей.

– Думать – оно никогда не вредно. И помни про американку, задумчивая ты наша. – поставил я точку в нашей дискуссии и жизнеутверждающе рявкнул.

– Весло в зубы, матрос. Заходим во-он на тот зубик, твоим баллоном. Работаем! -

Глава одиннадцатая. Почем нынче шаманы.

Три героических судна, озябшими носами трогательно тыкались в каменистую осыпь приютившего их берега, облегченно вздыхая в предвкушении долгожданного отдыха. А для их экипажей, наступила страдная пора обустройства бивака, в не самых простых условиях промокшей, казалось насквозь, тайги.

Дитер с Бруно уже разворачивали тент над выбранным местом, готовясь создать оазис относительной сухости и уюта, девчонки самоотверженно потрошили гермомешки, в поисках своих палаток, а мы с Димычем, прихватив топор и пилу, скептическими взглядами окидывали близлежащие окрестности, прикидывая, куда бы податься суровым лесорубам.

– Добрый вечер. – произнесенное негромким голосом рядовое приветствие, возымело на присутствующих тот же эффект, какой могла бы произвести фраза – Хенде Хох. – ну или, к примеру – Ваш билетик, пожалуйста. -

Наташка, оглушительно ойкнув и схватившись рукой за левую м-м-м... ну в общем за то место, где находится сердце, закатив глаза, кулем осела на рюкзак. Все остальные, в оторопи уставились на затерявшуюся в очень заслуженном брезенте дождевика, невеликую фигурку, устроившуюся на корточках, на верхней кромке берегового откоса.

Остро блеснувший из под капюшона взгляд, бесстрастно прошелся по горстке водоплавающих чудиков и остановился на мне.

– Добрый вечер. – справившись с нешуточным изумлением, отозвался я. Недоуменным разнобоем прозвучали приветствия друзей. Из недр дождевика вынырнула сигарета, блеснул огонек, потянулась струйка дыма.

– Туристы, значит. – сделал вывод капюшон.

– Че-то припозднились вы маленько. Откуда сами? -

– Из Питера, в основном. – шагнул я навстречу незваному гостю и протянул руку.

– Виктор. -

– Санька. – жесткая, коричневая ладонь, аккуратно сжала мою. Снова молчание и неторопливое разглядывание наших скромных персон. Димыч засопел и нетерпеливо уставился на меня.

– Извини отец. Нам за дровами надо. Скоро темнеть начнет, сам понимаешь. – откровенно маясь, пробормотал я. Санька, игнорируя мою реплику, неторопливо докурил.

– Не надо. – бесстрастно произнес он. – У меня есть. Пойдем. Чай, однако, пить будем. Говорить. -

Я беспомощно обернулся к друзьям.

– Ну сходи, поговори. А нам некогда. Чего потом, по темноте табор ставить? На фиг. – озвучил напарник здравую мысль и протянул ко мне руку за пилой.

– Нет. Всем надо. – вновь ожил капюшон. – На чем спать, возьмите. И спирт. -

– Батя. – многообещающе набрал воздуха в грудь Димыч. – Давай, мы уж сами как-нибудь порешаем. Лады? -

Санька не реагировал.

Я решился.

– Народ. А действительно, пойдем сходим? Сейчас тент натянем, переоденемся, а дрова по дороге высмотрим. На обратном пути захватим. Саня? Идти далеко? -

Словоохотливый зазывала, чуть заметно, отрицательно качнул головой. Интересно, сколько он может сидеть в такой позе? У меня бы уже ноги, или спина отвалились. Или все вместе.

Через полчаса мы брели гуськом вдоль ручья, вслед за Санькой, сканируя окрестности насчет сушин и стараясь не переломать себе ноги на чуть заметной, скользкой тропе.

Бурый, как из коры, конус чума, открылся совершенно неожиданно. На небольшом пятачке, чуть отступившей от берега ручья тайги, разместился незатейливый кемпинг Саньки. Чум, что-то вроде лабаза на курьих ножках, копешка сена, мини-загончик огороженный жердями с парой лошаденок внутри, поленница дров у входа. Вот и все хозяйство. Вполне опрятное, надо сказать. Во всяком случае – снаружи.

Хозяин нырнул внутрь своего убежища и, придерживая полог, жестом предложил нам не отставать. Мы и не отстали. Когда глаза привыкли к полумраку, я обнаружил себя стоящим у слабо дымящегося очага, в центре неожиданно просторного жилища. Санька, снова жестами, предложил рассаживаться и захлопотал у дальней от входа стены.

Вскоре, под закопченным котлом, вспыхнули яркие язычки пламени, а на невесть откуда вынырнувшем обрезке широкой доски, появились местные деликатесы. Почти черные кусочки вяленого мяса, чеснок, харюзовая юкола, какие-то полусухари-полулепешки, горстка замызганных карамелек и еще что-то, совсем уж непонятное. Рядом, на полу, красовался солидный туес с кедровыми орехами.

Усевшийся у огня в позе Будды хозяин, выложил на импровизированный стол стопку пиалушек, скинул наконец свою плащ-палатку и неторопливо закурил. Да-а. Похоже, излишней болтливостью он явно не страдал.