Текст книги "Голова Медузы Горгоны"
Автор книги: Виктор Пономарев
Соавторы: Валентина Пономарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Открыла после третьего звонка дочь Кордубайловой.
– Гаврила Максимович дома?
– Дома. Да не ко времени вы, – буркнула она.
«Ах ты, курица! – разозлился Кумсков. – Время она мне будет устанавливать!»
Он все-таки тщательно вытер о рогожку грязные сапоги и направился коридорчиком к дальнему углу, где была квартира Зуйко. Но еще не дойдя до двери, услышал визгливые выкрики Зинаиды, прерываемые тяжелыми рыданиями.
– Тьфу, черт! Кажется, и вправду не вовремя, – шепотом чертыхнулся Иван.
Но уйти он не мог: удостоверения к утру должны быть на месте. Он постучал. Рыдания не утихли. Постучал громче. Послышалась какая-то возня, крики стали глуше. В дверях появился злой Зуйко.
– Ну что еще? – сердито спросил он, впуская Кумскова в комнату.
– А ты потише. Все соседи в курсе. – Иван кивнул в сторону спальни, откуда неслись приглушенные рыдания. – Тут у меня полдюжины бланков новеньких да еще кое-что. Срочно надо передать по назначению да назад возвратить.
– Ладно, – ответил угрюмо Зуйко, принимая пакет. – К утру будет готово… Да замолчи ты! – вдруг рявкнул он, шагнув к двери спальни.
На миг все стихло. Дверь рывком отворилась, и на пороге появилась растрепанная и опухшая от слез Зинаида.
– Я не буду молчать! – выкрикнула она. – Я вам покажу совещания да заседания! Я вас с этой сучкой выведу на чистую воду! Я до чека дойду! – И дверь с треском захлопнулась.
– Доигрался, – прошипел Кумсков, нахлобучил шапку и направился к выходу.
Сразу обмякший Зуйко засеменил рядом, просительно заглядывая сбоку в его лицо.
– Да ты не придавай значения, Иван. Баба ведь. Сдуру сболтнула. Успокоится и все забудет. Нервная она у меня. На пятом месяце, – бормотал он торопливо. – Ты уж не говори Дружинину. Сам знаешь, он на меня в последнее время и так чертом смотрит. Я уж тебя прошу… Сочтемся по-дружески.
– Чего не могу, того не могу. Долг, сам понимаешь, выше дружбы. – В голосе Кумскова послышалось злорадство.
Дружинин узнал о случившемся в тот же вечер.
– Зинаида должна молчать, – вынес он окончательное решение. – Позаботься об этом.
Кумсков понимающе кивнул.
Вскоре все постояльцы мадам Кордубайловой узнали, что Зуйко проводил жену к теще.
А через неделю соседи были потрясены известием о трагической гибели Зинаиды от рук грабителей. Одним из первых, кто явился выразить Гавриле Максимовичу свои соболезнования, был Кумсков.
– Ты выпей, выпей, легче будет, – подталкивал он Зуйко стакан с самогонкой.
Тот выпил и невидящими глазами уставился в угол.
– Держись, друг. – Нам еще не одну утрату придется понести в борьбе. Не позволяй себе раскисать.
Видя, что хозяин не обращает на него внимания, Кумсков тихо встал из-за стола и покинул комнату.
Зуйко после его ухода снова судорожно глотнул самогон, стараясь заглушить боль. Но хмель не брал его. «Это я виноват, я убил ее!» – Гаврила Максимович взял в руки пистолет – в нем видел он единственный выход. Подержал и… с содроганием отбросил в сторону.
Глубокой ночью, помня наказ Кумскова и обеспокоенная странными звуками в комнате Зуйко, к нему без стука вошла Фальчикова.
Неловко уронив голову на стол, обнимая онемевшими руками порожнюю бутыль и пистолет, мирно храпел Зуйко. Презрительно усмехнувшись, Анна взяла пистолет и сунула его в карман теплого халата.
* * *
Яков Арнольдович понимал, что в логове бандитов – не на блинах у тещи. Он заставлял себя верить, что ошибок не было. Неужели зря они двое суток мудрили с Гетмановым над его легендой? Какие только ситуации и ловушки не создавал для него Бухбанд! Неужели все попусту?
От тревожных мыслей его оторвал врач-консультант губернской чека. Всегда спокойный, даже несколько робкий, сегодня он был какой-то взъерошенный. Решительно прошел к столу, снял хрупкое пенсне на цепочке и, даже не поздоровавшись, чего раньше не позволял себе, сердито спросил:
– До каких пор вы надеетесь выезжать на голом энтузиазме? Я спрашиваю вас как партийца, Яков Арнольдович, до каких пор так безрассудно будете распоряжаться человеческой жизнью?
Группа сотрудников губчека выезжает на встречу с чекистом, работающим в банде.
– Позвольте, доктор, – растерялся Бухбанд, – я ничего не понимаю.
– Хорошо, я сейчас поясню.
Он надел пенсне, отчего вид его стал еще более воинственный.
– Вы прекрасно осведомлены, что Жан Иванович Адитайс серьезно болен. Туберкулез обеих легочных верхушек, невроз сердца. Я дважды ходатайствовал о предоставлении ему отпуска для лечения. Дважды мне отказывали. Больше так продолжаться не может! Вчера на следствии, как мне рассказали по секрету товарищи, Жан Иванович потерял сознание. Где же наше внимание к людям? Это же бессердечно.
– Время сейчас такое, доктор. К тому же я не знал…
– Причем здесь время? – перебил его врач. – Время сейчас наше. Вокруг Советская власть! Почему дозволено жиреть куркулю, которому наша власть – седьмая вода на киселе, а преданнейший революции юноша в свои неполные двадцать четыре года должен дотла сгореть на работе? Почему? Я отказываюсь понимать!
Бухбанд устало потер поседевшие виски и мягко, чтобы ненароком не обидеть хорошего человека, ответил:
– Милый доктор, Адитайс ведет ответственную работу по ликвидации контрреволюционного заговора. Опасного заговора. И никто, кроме него самого, не сделает его дела. Людей не хватает. Все работают на износ. Потому и отказали. Кроме того, доктор, мы – коммунисты…
– Знаю, знаю! – воскликнул доктор. – Опять начнете говорить о мировой революции, о миллионах страждущих порабощенных людей. Знаю! Не хуже вас! Но, скажите вы мне, кто запрещал вам думать о себе? Хоть иногда – о себе, о своей жизни, которая дается только однажды. Кто?
– Совесть! – сердито ответил Бухбанд. – Совесть коммуниста.
– Не понимаю, – пожал плечами доктор. – То же самое мне твердит Адитайс: «Неудобно!» Боже мой! Что значит неудобно, когда вопрос идет о жизни человека! Неужели он и сейчас так занят, что вы не можете ему дать всего два месяца на лечение?
– Адитайс должен выдернуть корешки огромного сорняка – заговора.
– Я слаб в агрономии, товарищ Бухбанд. Я категорически настаиваю на принудительном лечении товарища Адитайса! – голос доктора зазвенел. – Категорически! Жан Иванович сам увиливает от лечения. Я чувствую это. Он не понимает, насколько трагично его положение!
– А оно действительно трагично?
Доктор снял пенсне, протер стекла платочком и доверительным тоном, уже без раздражения, сказал:
– Сейчас вопрос стоит не о лечении его, а о спасении жизни этого юноши. Поверьте моему огромному опыту и практике. О спасении…
Бухбанд задумался. Но тут отворилась дверь и на пороге показался дежурный:
– Товарищ Бухбанд! Горлов!
– Зови!
Яков Арнольдович взволнованно одернул гимнастерку и расправил складки.
– Доктор, извините…
– Я никуда не уйду! – воскликнул тот. – Арестуйте, расстреляйте, но я никуда не пойду, пока вы не дадите мне положительного ответа!
– Обещаю вам, доктор, что сразу же мы продолжим с вами беседу. Обещаю никуда не удирать. – Бухбанд ласково, но настойчиво выпроводил его в коридор, едва не столкнув с Горловым.
– Ну? – нетерпеливо спросил он, плотно прикрыв за доктором дверь.
– Не пришел…
Бухбанд сразу как-то обмяк, прошел к столу и устало опустился в громоздкое кресло.
– Неужели опять провал? – прошептал он. – Неужели эта белая сволочь водила нас за нос?
В кабинет стремительно вошел Долгирев. По виду чекистов понял, что связи с Гетмановым нет.
– Когда запасной вариант? – спросил он.
– Через три дня, – вздохнул Бухбанд.
– Ну что же, надо ждать! Ему там вдесятеро труднее. Будем ждать.
Долгирев вышел.
– Вот что, Сергей, – сказал Бухбанд. – Выезжай сегодня же. И готовься. Если Яков не придет и на этот раз, пойдешь ты. О легенде поговорим позже. Но вряд ли она будет надежнее, чем была у него.
– Придет! – уверенно произнес Горлов.
– Желаю того же! – Бухбанд крепко пожал ему руку и проводил до дверей.
Ожидавший там доктор вскочил со стула и заслонил собою проход:
– Вы обещали, Яков Арнольдович!
– Да, да, входите. Итак?
– Итак, две недели отдыха для товарища Адитайса. Я не прошу у вас невозможного. Я уже не требую два месяца, как прежде, не прошу у вас берег Черного моря. Я прошу всего две недели. В Кисловодске. И, пожалуйста, прикажите ему сами.
– Вы правы, – согласился Бухбанд. – Нашему латышу нужен отдых. Кем-нибудь подменим. Через недельку Адитайс начнет лечение, – сказал он, хотя прекрасно понимал, что подменить будет некем, что к его сложным хлопотам прибавятся еще и дела Жана.
– Благодарю. Я знал, что вы рассудите как настоящий партиец.
Доктор гордо поднял голову и покинул кабинет Бухбанда. А минут через пять дверь снова скрипнула, и появился Адитайс.
– Яков Арнольдович! Я не пойму, кто у нас командует? – он пытался улыбнуться. – Меня терроризирует своими приказами доктор.
– Подготовьте свои дела, товарищ Адитайс, для передачи, а сами собирайтесь в Кисловодск. На две недели.
– Командировка? – оживленно спросил Адитайс.
– Да. Срочная. В распоряжение доктора.
– Сейчас? Вы же знаете…
– Знаю. Выполняйте приказание. Вам надо подлечиться.
– Разве я не справляюсь со своими делами? – растерянно спросил Адитайс – Тогда скажите мне об этом прямо…
– Мы забываем, Жан Иванович, что нам с вами работать не только сегодня, но и завтра. В чем-то доктор прав. К работе вашей у меня никаких претензий нет. Разговор сейчас идет о вашем здоровье. Почему вы скрыли от меня, что вчера теряли сознание?
– Яков Арнольдович, – пытался отшутиться Адитайс, – вы идете на поводу у доктора. Он вечно что-нибудь преувеличивает.
– В общем, сдавайте дела и собирайтесь, – закончил Бухбанд.
Адитайс нерешительно топтался на месте.
– Что у вас? – спросил Бухбанд.
– Понимаете, я подготовился к операции по «Прикумсоюзу». Эта ветвь «Штаба» начинает активную работу. Саботаж. Надо спасти посевной фонд. Да и этот инженер, связь Чепурного. Я вам докладывал.
– Да. Помню. Ну и что?
– Так вот. Думаю, лучше меня пока никто не знает обстоятельств дела. А посвящать кого другого – массу времени потеряем.
Адитайс хотел выторговать хоть неделю. Бухбанд хорошо понимал это. И втайне гордился. Ведь он сам учил своих ребят доводить дело до конца, не выпускать его из рук, влезать что называется «по самые уши». Но доктор? Что скажет он? Впрочем, скоро все решится, и Адитайс сможет поступить в полное распоряжение медиков. И тогда уж действительно месяца на два.
– Когда вы намерены возвратиться из Святокрестовского уезда? – спросил он.
– Думаю, недели мне хватит…
– Решено. По возвращении приступите к лечению. На два месяца. И тогда уж без всяких отговорок! Поставьте об этом в известность доктора!
* * *
ПО ИМЕЮЩИМСЯ ТОЧНЫМ ДАННЫМ 20 ФЕВРАЛЯ НА БЕЛИКОВСКИХ КОШАХ В БАЛКЕ ДАРЬЯ СОСТОЯЛИСЬ ВЫБОРЫ ГЛАВКОМА ЗЕЛЕНЫХ. БЫЛИ ПРЕДСТАВИТЕЛИ БАНД КАБАРДЫ, ТЕРЕКА, КАРАЧАЯ. ОТ «ШТАБА» ПРИСУТСТВОВАЛИ ЭСЕР ЧЕПУРНОЙ И ПОЛКОВНИК ЛУКОЯНОВ. В РЕЗУЛЬТАТЕ ДВОЙСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ ЧЕПУРНОГО «ШТАБУ» НЕ УДАЛОСЬ ВЗЯТЬ В СВОИ РУКИ ЗЕЛЕНУЮ АРМИЮ. ГЛАВКОМОМ ИЗБРАН ПРИБЫВШИЙ ОТ ВРАНГЕЛЯ ПОЛКОВНИК СЕРЕБРЯКОВ-ДАУТОКОВ. ПЛАН ВОССТАНИЯ ПОКА НЕ УТВЕРЖДЕН.
СТЕПОВОЙ.
* * *
На славу выдался первый весенний денек. Легкий ветер нес со степного гребня свежий запах проснувшейся степи.
Поднявшись поутру с петухами, Гетманов с удовольствием фыркал под струей студеной воды, которую услужливо и не спеша поливал вестовой капитана Городецкого.
В лесной сторожке, где по-прежнему стоял штаб Лаврова, запела на ржавых петлях дверь, и на крыльце показался новый начальник Якова. Он сладко потянулся и тут заметил хорунжего.
– Никулин! Зайдите ко мне! Дело есть.
Яков кинул полотенце вестовому, расправил закатанные рукава и легко взбежал по ступенькам. Капитан не спеша запечатывал огромный пакет. Он слегка кивнул хорунжему на приветствие и пригласил сесть.
– Поедете к сотнику на хутор. Передадите ему это. Если что случится в дороге, пакет уничтожить. Документ совершенно секретный, и нам не хочется, чтобы его прочли красные. Поедете вдоль леса. Вот так, – Городецкий показал мизинцем по карте.
– А что, если напрямик?
– Научитесь повиноваться. Иначе никогда не научитесь повелевать!
– Слушаю.
– Вернетесь с запиской, которую вам передаст сотник. Повторяю, пакет совершенно…
– Я понял вас, господин капитан.
– Тогда седлайте коня.
Городецкий молча наблюдал, как Яков расстегнул черкеску, спрятал под рубахой пакет, четко козырнул и выскочил на улицу. Из окна хорошо было видно, как хорунжий торопливо вывел коня, вскочил без стремени в седло и дал шпоры. Конь всхрапнул и взял с места галопом.
Городецкий выждал, пока Яков скроется за ближайшей из трех хатенок лесничества, и толкнул сапогом дверь:
– Гришка! Валяй живо! Да смотри у меня!
Вестовой кинулся в сарай и через минуту широким наметом поскакал в степь.
…Гетманов ехал вдоль леса. Солнце уже высоко поднялось над головой и теперь приятно пригревало спину. Он оглянулся, достал пакет и осмотрел его с обеих сторон.
«Прочно запечатан, – подумал Яков. – Что бы это в нем могло быть?» Он попытался ногтем отковырнуть клапан, но понял, что сделать это осторожно, не оставив следов вскрытия, ему не удастся.
«С чего бы это вдруг Городецкий выбрал меня? Разве нет у него проверенных людей? Нелогично что-то получается, господин капитан, – усмехнулся в душе Яков, но тут же усомнился. – А что если поверил мне? Все-таки ссылка на реальных людей, которых знал сам Лавров, что-нибудь да значит».
Конь почуял, что седок забыл о нем, и перешел на шаг. По обе стороны тропы высокой стеной стояли густые заросли.
«И все же, как бы поступил я на месте этой хитрой лисы? Послал бы с важным пакетом человека, которого знаю всего несколько дней? Не торопится ли господин капитан?»
Яков только никак не мог разгадать, на чем же хочет поймать его Городецкий. Ведь пакет этот он отдаст сотнику и капитан может не узнать, вскрывался он или нет.
Вдруг конь всхрапнул и прянул ушами. Яков остановил его, прислушался. Из кустарника неслось лишь веселое щебетанье воробьев. Он послал коня вперед, но воробьиный гомон вдруг смолк, и стайка птиц испуганно порхнула на тропу. Конь метнулся в сторону, вламываясь в кусты, но Яков осадил его и сердито прикрикнул:
– Ну, леший! Тени своей боишься!
А сам на всякий случай расстегнул кобуру.
Впереди кусты стояли еще плотней. Яков послал коня рысью, чтобы быстрее миновать этот неприятный участок дороги, но вдруг затрещали ветки, кто-то выскочил наперерез и крепко ухватил коня под уздцы. Конь вздыбил свечой, и незнакомец, сторонясь замелькавших в воздухе копыт, выпустил повод. Яков выхватил из кобуры маузер. Но в этот миг кто-то вцепился сзади в откинутую руку и крепко рванул его из седла.
Не прошло и минуты, как хорунжего обезоружили и потащили в чащу. Коня оставили на тропе, привязав к кусту.
«Вот оно, – мелькнула догадка. – Действие первое начинается».
Их было трое. Один поджидал на поляне. Рыжеватые баки выбивались из-под кубанки, на которой алела звездочка, а сам он весь был затянут в кожу. Якова толкнули к нему.
– Я же говорил, что зеленые вечно тут шастают, товарищ командир, – раздалось сзади.
Рыжий улыбнулся.
– Будешь говорить или сразу передать в чека?
– Что вам надо? – Гетманов растерянно оглянулся. Тогда по кивку рыжего его сбили с ног. Тяжелые удары посыпались со всех сторон. Били молча. Яков старался только уберечь лицо. Вдруг рыжий остановил их. Он нагнулся к хорунжему:
– Вставай, милый. Где пакет?
Превозмогая боль, Яков медленно подымался с земли.
– Какой пакет?
Рыжий резким ударом снова сбил Якова с ног.
– Вот этот! Или думаешь, чека ничего не знает?
Хорунжий свернулся в клубок, но те двое без особого труда вырвали из-под черкески пакет. «Грубая работа», – подумал Яков.
Рыжий повертел пакет и бросил рядом.
– Кто послал?
– Кого?
Набросились снова. На этот раз били редко, с выбором, и от каждого удара голова шла кругом.
– Не шибко, – донесся словно в тумане голос старшего.
Рыжий снова наклонился, обдав запахом перепревшего чеснока и перегара.
– Будешь говорить?
Яков открыл глаза, но увидел перед собой лишь торчащий из-за пазухи рыжего наган. Бандит больно схватил Якова за волосы:
– Мы умеем заставлять…
И вдруг Гетманов заметил, как шагах в двадцати от них из-за большого куста на мгновение высунулась любопытная физиономия капитанского вестового.
Рыжий замахнулся сплеча, чтобы обрушить на Якова страшный удар, но не успел. Чекист выдернул у него наган, резко толкнул ногами. Бандит вскинул руки и отлетел в сторону. Двое других оторопели. Грянул выстрел, другой. Яков подхватил пакет и, петляя в густом кустарнике, кинулся к тропе. Тогда двое пустились за ним, но грянул новый выстрел, и еще один остался валяться на слегка прижухлой, еще не набравшей силы траве.
Яков увидел коня и метнулся в седло. Перепуганный вороной шарахнулся в сторону. Повод лопнул, издав какой-то жалобный звук, и конь рванулся вперед, почуяв свободу.
Поздно вечером Яков возвратился на лесной хутор. Все уже спали. Лишь часовой на опушке, окликнувший Якова сиплым голосом, да тусклый свет лампы в сторожке напоминали о том, насколько лжива эта сонная тишина.
Гетманов провел вороного к коновязи, расстегнул подпруги и скинул с коня седло прямо на толстые жерди. Отыскал в темноте помятое ведро и хотел было направиться к роднику, как от стены сторожки отделилась чья-то фигура.
– Погоди поить-то. Дай остыть малость.
Поднятый воротник старой солдатской шинели и непроглядная темень скрывали лицо незнакомца. Тот подошел к коновязи, погладил коня по влажной холке и сердито заметил:
– Накрыть бы надо. Застынет. Попоны есть?
– Ничего, не сдохнет, – буркнул Яков.
– Эх ты, казак, – усмехнулся незнакомец. – Спички-то найдутся?
Яков пошарил в карманах, достал помятый коробок и чиркнул спичкой. Огонек выхватил на мгновение из темноты худощавое лицо и тугую самокрутку. Яков остолбенел: на безымянном пальце собеседника блестел массивный перстень с головой Медузы Горгоны, каким его обрисовал Бухбанд.
Огонек погас, опалив Якову пальцы. Пахнуло ароматом табака, и прикуривший неторопливо побрел к сторожке.
Гетманов шагнул следом:
– У моей тетки похожий перстень был. Она его турку какому-то продала.
Человек медленно повернулся:
– Глупая твоя тетка была. Такое не продается…
Яков тихо прошептал:
– Тоже мне конспиратор! Которые сутки тебя ищу.
– Не болтай лишнего, – прервал его собеседник. – Откуда едешь?
– Пакет возил. Проверку устроили, сволочи.
– Тебе повезло. Городецкий-то им стрелять запретил. А куртку кожаную ты в двух местах продырявил. Чинят…
Он усмехнулся, а затем серьезно продолжал:
– Теперь слушай. Мнение о тебе Лавров составил неплохое. Продолжай в том же духе, но не зарывайся. Переигрываешь иногда. Слишком идейный. Не забывай, что такие быстро перерождаются сейчас. Обстановка заставляет. Вместо идеи растет боязнь за свою шкуру. Осторожненько подправь свою легенду, понял?
Яков кивнул.
– Придется тебе дальше действовать одному, поэтому необходимо закрепить это доверие Лаврова к тебе. Как это сделать, подскажу.
* * *
За окном вагона тянулись столбы. Показались знакомые холмы, небольшая рощица вдали. И снова поплыла широкая бескрайняя степь. Пассажирский поезд начал крутой разворот и, сбавляя скорость, пополз к разъезду «9-й километр». Каждый кустик, пожалуй, на этой Святокрестовской ветке был знаком Жану Адитайсу. По делам службы не раз он проводил здесь в эшелонах долгие часы.
В вагоне было душно. Пассажиры, разморенные жарой, дремали. Жан подоткнул удобнее под голову пиджак, закрыл глаза. Вагон мотало из стороны в сторону, колеса монотонно выстукивали на стыках свою баюкающую мелодию.
Загудел паровоз, и будто в ответ ему грянул ружейный залп. Пассажиры зашевелились, протирая сонные глаза. Снова загремели выстрелы, и Жан кинулся к окну. Впереди, на пологом склоне холма, виднелись всадники. Они мчались к эшелону, размахивая клинками, а две тачанки уже поливали вагоны пулеметными очередями.
– Банда! – резанул чей-то испуганный крик. Пассажиры загомонили. Старик в углу купе испуганно крестился:
– Господи Иисусе! Пронеси и помилуй мя грешного…
Паровоз, тревожно гудя, вдруг замедлил ход. Снова защелкали выстрелы: бандиты расправлялись с машинистами. Словно саранча, банда облепила состав со всех сторон. Из вагонов раздались лишь одиночные выстрелы.
Наконец поезд стал. Бандиты кинулись в вагоны. Первый из них рухнул в проходе, второй скользнул по стенке, зажав рукою грудь. Третий… Всего их было семь… А когда показался восьмой, Жан швырнул ему в голову теперь уже совершенно бесполезный наган.
Он отбивался долго, пока его не сбили с ног. Тут же скрутили и поволокли к выходу. Он видел, как бандиты тащили вещи пассажиров, обыскивали перепуганных людей, отбирали ценности, деньги, хорошую одежду.
Жан Иванович Адитайс.
У последнего купе Жан уперся в полку ногами и отшвырнул своих конвоиров. Те с новым остервенением накинулись на него и, толкая прикладами, повели мимо повозок и громко орущих людей.
Подскакал офицер на разгоряченном белом коне.
– Кто такой?
– Стрелял, господин капитан. Семерых ухлопал, – ответил старший конвоя, вытянув руки по швам.
– Коммунист! – зло прошипел офицер. – В расход его! Туда!
Он стеганул по крупу коня и врезался в толпу.
– А это что за царевна-лебедь? – он приподнял за подбородок голову красивой молодой казачки, которую держали за руки двое бандитов.
– Так что на забаву приберегли, господин штабс-капитан! Нешто жидам ее оставлять? И сами с усами…
– Ладно, в обоз ее.
Жана повели к хвосту поезда. Там в окружении вооруженных до зубов бандитов стояло человек тридцать. Избитые, истерзанные, связанные. Среди них Жан увидел знакомых партийных работников, членов Совдепа, ехавших, видимо, в командировку. Конвоиры толкнули его к ним, а сами стремглав кинулись к вагонам. Оттуда все еще неслись крики и стоны женщин, плач детей.
– Насилуют, сволочи, – проскрипел зубами сосед. – Пулемет бы один сейчас…
И тут, перекрывая сплошной гам и гвалт, от вагонов донесся истошный женский крик:
– Леша-а-а!
– Анна! – откликнулся на зов сосед Жана и вдруг сильным ударом головы сбил оказавшегося на пути бандита и побежал к вагону, откуда донесся крик жены. Бандит выстрелил вслед. Мужчина споткнулся, сделал шаг, другой и упал на шпалы.
Кто-то крикнул:
– Умрем достойно, товарищи!
И Жан вместе с другими бросился к вагонам. Но что они могли сделать, безоружные, связанные! Замелькали приклады, нагайки, шашки. Их снова сбили в кучу и окружили плотной стеной. Подъехал на коне офицер. Это был капитан Городецкий.
– Давай их сюда, на бугор! Пусть смотрят!
Их погнали плетьми на откос. Оттуда было видно, как запылали вагоны, как пассажиров разбили на группы и повели к обозу, что стоял в полуверсте от железной дороги.
Бандиты вскинули винтовки.
– Стой! – крикнул капитан. – На жидов патроны тратить?
Он спешился, подбежал к арестованным и ткнул плетью одного, другого…
– Ты, ты, ты. Выходи!
Блеснули на ярком солнце клинки, засвистел воздух.
Вокруг собрались любопытные. С хохотом, улюлюканьем встречали они каждый неверный удар.
– Песню, – хрипло прошептал Жан. – Песню, товарищи! – повторил он громче.
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Песню подхватили все. И в степи, среди хохота бандитов, среди криков и стонов сотен людей, неудержимо, грозно поплыл «Интернационал».
Это есть наш последний
И решительный бой…
– Отставить! – рявкнул, изменившись в лице, Городецкий.
Но песня гордо плыла над окровавленной степью. Лицо капитана перекосила дикая злоба.
– Прекратить!
Но с каждой секундой крепли звуки партийного гимна. Смолкли хохот и улюлюканье, многие в растерянности опустили клинки.
– Огонь! – крикнул капитан. – Огонь!
Раздался нестройный залп. Люди падали, группа редела, но песня не смолкала. И снова залп. Пуля застряла в плече, другая тупо ударила в ногу. Жан упал, но, превозмогая боль, снова поднялся на колени. Он пел и не видел, что стоит среди мертвых бойцов. Он пел и не слышал, что остальные смолкли навеки.
Один из всадников рванул из ножен шашку и дал коню шпоры.
– Ы-ых! – рубанул бандит на скаку.
Жан силился подняться на одной руке, но не смог, бандит уже соскочил с коня, подошел к нему, прислушался, что же это шепчет изрубленный человек. Он наклонился над Жаном, и разбитые в месиво губы выплюнули в бородатое лицо бандита горячий сгусток крови.
– Лай дзыво Падомью валст! [1]1
Да здравствует Советская власть! ( латыш.)
[Закрыть]
Сверкнул клинок. От удара лопнула ткань пиджака, и в кармане забелел, быстро покрываясь кровью, листок.
Бандит подцепил его клинком и, брезгливо сняв с шашки, поднес к глазам.
– Удостоверение, – прочитал он. – Дано настоящее Жану Ивановичу Адитайсу в том, что он является сотрудником Терской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.
– Чекист, – объявил он всем, вскинул шашку и долго в дикой злобе рубил казачьим острым клинком мертвое тело чекиста.
* * *
С тех пор как Гетманов утвердился у Лаврова, звено за звеном стала рваться цепочка связи между бандитами. Чекисты неожиданно забирали в станицах самых надежных и старательных информаторов полковника. Все эти сведения доставлял в губчека Сергей Горлов. Но вдруг без всякого предупреждения неожиданно прибыл в Пятигорск сам Гетманов.
– В чем дело? Почему покинул банду? – встревожился Бухбанд.
– В последнее время ко мне пристально присматривался Городецкий. Вчера он намекнул, что после моего появления в банде начались провалы связных. Стали следить за каждым моим шагом. Срочные сведения не мог сообщить иначе, как покинув банду окончательно.
– Доложи подробнее, – потребовал Бухбанд.
Яков устало опустился в старое кожаное кресло, снял кубанку и пригладил макушку.
– Стало известно, что готовится одновременное нападение на три важных объекта. Через главкома зеленых Лаврову, Конарю и Васищеву удалось договориться о совместных действиях. Лавров намерен уничтожить посевные фонды «Прикумсоюза», Конарь решил сделать налет на Георгиевский арсенал. Помощник Лаврова, один из братьев Чеботаревых, ездил на днях к Конарю. Я был в его охране. Но тогда еще не знал, что это за переговоры. Оказывается, Конарь должен со своей бандой очистить артиллерийский склад, вооружиться сам, пополнить боезапасы Лаврова, а часть оружия схоронить до лучших времен. Банда Васищева планирует нападение на Моздок.
– Сроки?
– Готовятся через три недели…
Бухбанд с сумрачным видом слушал чекиста, затем потянулся к карте:
– Так где, ты говоришь, встречался с Конарем?
Гетманов отыскал плавни Кумы близ старой Терновки и ткнул пальцем в район казенной лесной дачи.
– Вот здесь стоял сам Конарь, а вот тут, – его палец скользнул влево по карте, – в балке Курунта были еще две его сотни. Сил у него порядочно – сотен пять наберется.
Бухбанд вызвал начальника недавно созданного штаба по борьбе с бандитизмом. Узнав о готовящемся нападении на артсклады, он заволновался:
– Худо дело, Яков Арнольдович. Охрана там невелика, а армейские части разбросаны. Подтянуть их скоро не сможем. А Конарь где? Все еще в прикумских плавнях?
– Наверное, пока еще там. Готовится к маршу, – ответил Гетманов.
– Надо бы сбить его с пути. Время выиграть. Только вот как? – Начальник штаба снял очки с потрескавшимися стеклами и задумчиво протер их.
– Внедрить к Конарю никого не сможем? – спросил Бухбанд.
– Посылали. Пока неудачно.
– И все же кто-то должен пойти, – задумчиво произнес Бухбанд. – Столкнуть с маршрута. Иначе отстоять арсенал будет трудновато.
– Разрешите, Яков Арнольдович? – вмешался Гетманов.
Чекисты повернулись к нему.
– Я думаю, лучше всего пойти мне, – сказал он. – Конарь видел меня с Чеботаревым. Может, запомнил. А если нет – напомню. И еще тут одна штучка есть у меня. – Чекист полез в карман и протянул Бухбанду небольшой листок. – Проститься с господином Городецким не успел, а вот это от него прихватил. Может, сгодится?
Бухбанд с интересом осмотрел листок:
– Подпись самого Лаврова… Остается заполнить фамилию офицера для поручений. – Он глянул на Гетманова. – А если у Конаря знают, что ты бежал от Лаврова? Если тебя кто опознает?
– Вряд ли. Не такая уж важная птица хорунжий Никулин, чтобы из-за него нарочного к Конарю гнать. Да и почему к Конарю? Кто знает, куда он смылся, этот хорунжий?
– И все же риск огромный.
– Зато никто другой не знает так хорошо лавровцев, – настаивал Гетманов. – Мало ли какая проверка может быть.
– Это верно. А легенда?
– Ну, к примеру, уточнение деталей плана по поводу совместных действий.
– Подозрительно. И Лавров послал тебя, а не того же, скажем, Чеботарева?
– Но Конарь не может знать всех порученцев Лаврова!
– Рискованно! – повторил Бухбанд и задумался. Он уже хорошо изучил Гетманова, знал его прекрасную способность перевоплощаться, быстро входить в чужую роль. Знал, что этот молодой чекист обладает цепкой памятью и удивительной находчивостью, которая не раз выручала его в трудные минуты. Но кто гарантирует, что у Конаря не подстерегает Гетманова какая-нибудь нелепая встреча?
Бухбанд внимательно посмотрел на Якова. Тот спокойно и терпеливо ожидал решения.
«Конечно, лучше его никто не справится с такой задачей. Парень был у Лаврова, видел все своими глазами. Подготовка ему не нужна, а готовить другого времени нет. Надо только придумать что-то надежное на случай встречи с лавровцами…»
– На Лаврова бросим бронепоезд, – Яков Арнольдович повернулся к молчавшему начштаба, – предупредим захват посевного материала, да и потреплем его хорошенько. А хорунжий Никулин сообщит Конарю, что полковника прижали и тот просит помощи. Что у нас есть в наличии?
– Учебный взвод и эскадрон чека…
– Маловато, – с сомнением покачал головой Бухбанд. – Но делать нечего. Нужно не только задержать операцию Конаря, но и добыть список его банды, выяснить основные продовольственные базы и места отсидки.
– Постараюсь, – кивнул Гетманов.
– Ну что ж, попробуем, – решился наконец Бухбанд. – Пошли к председателю!
* * *
Сергей Горлов так и не встретился с Яковом, когда тот приезжал в Пятигорск. Узнал только, что Гетманов на следующий же день получил новое задание. Сергей втайне надеялся, что Бухбанд снова назначит его связным к Якову. И потому, когда его вызвали к начальнику оперативного отдела, Горлов ничуть не удивился. Одернув гимнастерку и пригладив пятерней спадающие на лоб волосы, он бодро вошел в кабинет.
У Бухбанда были председатель губчека и начальник штаба по борьбе с бандитизмом.
– Готов к выполнению задания! – четко отрапортовал Сергей.
– Ишь, шустрый какой, – улыбнулся Долгирев, переглянувшись с чекистами. Он откровенно любовался ладной фигурой Горлова и его отличной выправкой.
– Какое же задание собрался выполнять? – спросил он.
