Текст книги "Голова Медузы Горгоны"
Автор книги: Виктор Пономарев
Соавторы: Валентина Пономарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Тост за приятное знакомство провозгласил Чепурной. После этого беседа пошла непринужденнее. Выпили за рождество Христово, за хозяйку, за женщин. Очень скоро Кордубайлова стала клевать носом и, наконец, извинившись, удалилась на покой. За нею поспешили и остальные женщины. Зинаида ушла еще раньше, одурев от табачного дыма и противного запаха алкоголя.
– Пора бы к делу, друзья! – Чепурной окинул взглядом поредевшее застолье. – Надо о многом поговорить.
– Я думаю, Николай Александрович, лучше перейти ко мне, – предложила Анна. – А вы, Петр, погуляйте пока.
Зять Кордубайловой нехотя поднялся и отправился дежурить во двор. Остальные, стараясь не очень скрипеть половицами, перешли в комнату Фальчиковой. Перед дверью Чепурной успел шепнуть своему спутнику:
– Зуйко уже наш, а через него и Кумсков. Если еще этого молодца перетянем, то уломаем и главного… Считайте тогда, что он у нас в руках.
В уютной комнате Фальчиковой расселись поудобнее. Анна раскрыла коробку с дорогими папиросами и с улыбкой обнесла мужчин, не обделив и себя.
– Нет надобности таиться, – снова начал Чепурной. – Здесь все свои. Представители Штаба уведомлены Анной Федоровной о нашем предложении. Хотелось бы выслушать их мнение.
Усмехнувшись, заговорил Доценко:
– Сначала надо посмотреть, что мы берем от соединения. А то, смотрю я, на одну ложку многовато ртов набирается.
– Как можно! Какая меркантильность! – Чепурной театрально выпрямился. – В такое время мелочно считаться, что вам, что нам достанется. У нас общая цель – свержение коммунистов. А для этого все средства хороши. Мы делаем одно, только поодиночке. От этого страдает дело.
Чепурной энергично сцепил руки перед собой:
– Вот что такое слияние «Штаба» и «Союза». Легко скрутить поодиночке и ту, и другую руку. Но попробуйте это сделать, когда они в таком замке! Только вместе мы сможем взять коммунию железной хваткой и раздавить!
– Горячо, но не очень убедительно, – снова усмехнулся Доценко.
– Чтобы замок был крепким, должны и руки прочными быть, – поддержал его Кумсков.
– Успокойтесь, Николай Александрович, – примирительно заговорил Зуйко. – Это все доводы Дружинина. В принципе же вопрос почти решен. Поговорим о паевых взносах с каждой стороны.
– Вот-вот, – вставил Доценко. – У нас отряды в станицах, сотни сабель в горах. А что вы к ним можете приложить?
– У вас сабли, у нас хлеб, – ответил спутник Чепурного. – В Святом Кресте собраны запасы продовольствия и обмундирования. Неиссякаемый источник снабжения – «Прикумсоюз», в котором работает много наших людей.
– В наличии пока лишь двести тысяч рублей, но позднее достанем еще, – добавил Чепурной. – Кроме того, пишущая машинка «Идеал» и шапирограф. Из молодежи создана ударная группа для террористических актов. Сейчас готовят списки коммунистов…
– Предлагаю собраться денька через два у меня всем составом, – предложил Зуйко.
– Принято, – быстро подхватил Чепурной, и гости, распрощавшись с хозяйкой, потихоньку, один за другим, покинули дом на Сенной.
Оставшись одна, Фальчикова не спеша разделась, распустила косу. Без особой радости подумала о предстоящем свидании. Что ж, надо так надо. Еще одна ступенька вверх. К тому же за услуги приходится платить. Рябоватый Зуйко, конечно, не ее идеал. Но ах, какие подарки умеет делать Гаврила Максимович! Захоти – птичьего молока достанет. И деньги у него не считаны…
Не без кокетства Анна подумала о том, что все великие женщины были распутницами. Но даже и в голову ей не пришло, что не все распутницы были великими женщинами.
Анна сидела спиной к двери и не могла видеть, как подкрадывается на цыпочках вошедший без стука в одних шерстяных носках Зуйко. Она невольно вздрогнула от прикосновения его горячих и цепких пальцев.
…Когда он захрапел, Анна брезгливо отодвинулась. «Боже! Какой мужлан!» Кончиками пальцев подергала его потную рубаху. Зуйко проснулся, закурил и пошел к себе. Фальчикова застелила постель чистыми простынями и спокойно уснула глубоким сном праведницы.
* * *
ПО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ИМЕЕТ МОЛОДЕЖНУЮ ГРУППУ, КОТОРУЮ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ РАСКЛЕЙКИ ЛИСТОВОК, ДОБЫВАНИЯ ОРУЖИЯ И ДРУГОГО СНАРЯЖЕНИЯ.
ГИМНАЗИСТЫ СОСТАВЛЯЮТ СЛИСКИ КОММУНИСТОВ И ЧЕКИСТОВ, ПОДЛЕЖАЩИХ УНИЧТОЖЕНИЮ В МОМЕНТ ВОССТАНИЯ. САМ ФАКТ И КОНКРЕТНОСТИ УТОЧНЮ.
А ПОКА – ПОИЩИТЕ ЖЕНУ ПРОФЕССОРА, ВЫСЛАННОГО ЗА К/Р ДЕЙСТВИЯ.
СТЕПОВОЙ.
* * *
В одно и то же время на перроне каждое утро появлялся нищий. Он устраивался недалеко от фанерной будки сапожника и оставался там почти до вечера. Калеку уже знали все вокзальные мальчишки. При появлении милиции они кидались врассыпную, но еще не было случая, чтобы при этом не предупредили калеку об опасности. Сердобольные бабки с привокзального базарчика, сетуя на судьбу-злодейку, отсыпали ему семечек, а то и кидали пятак-другой.
На этот раз нищий что-то припоздал. Он появился, когда сапожник Волков уже разложил в будочке свой инструмент.
Вытянув перед собой негнущуюся ногу, сел на облюбованное место у самого угла и надтреснутым голосом забубнил:
– Брат, сестра! Помоги калеке убогому! Помоги, мать, солдату!..
В засаленный картуз медяки падали редко. Люди обходили калеку, а некоторые бесцеремонно перешагивали через вытянутую ногу.
Нищий осматривал спешащую мимо толпу, поглядывал по сторонам и время от времени кидал косые взгляды на будку сапожника.
Тот сидел в одиночестве и, склонившись над «лапой», загонял деревянные гвоздики в подошву старого сапога. У будки вдруг остановилась женщина, спросила о чем-то мастера и достала из сумки ботинок. Сапожник покрутил его, ковырнул ногтем каблук, кивнул и отложил в сторону. Женщина взяла сумку и направилась в город.
– Помоги, сестрица, солдату-калеке, – буркнул ей в спину нищий и протянул картуз. Женщина оглянулась, пошарила по карманам и развела руками: дескать, и рада бы, да нечем. Она засеменила вниз по ступеням.
– Ишь, жадюга! – крикнул ей вслед нищий и выглянул за угол. Там, на привокзальной площади, со скамьи поднялся парень и пошел за женщиной следом.
Поток пассажиров поредел. Сапожник достал из свертка кусок сала, отрезал острым ножом толстый ломоть хлеба и сделал бутерброд. Поймав на себе голодный взгляд, отвернулся, быстро сжевал хлеб с салом и тщательно вытер руки о фартук.
Ко второй платформе медленно подполз состав. Вместе с другими пассажирами на перрон сошел худой мужчина в черной форменной шинели. Оглянувшись по сторонам, он направился к сапожнику, передал ему сверток и о чем-то стал шептаться, засунув голову в будку.
Нищий глянул за угол: скамья на площади была пуста. Суковатой палкой придвинул к ноге картуз, достал из кармана телогрейки горсть медяков и высыпал туда.
– Братья, сестры! Помогите калеке! – стал выкрикивать он, присматриваясь к посетителю Волкова. Тот в это время достал из шинели бумагу и незаметно сунул сапожнику. Потом пожал ему руку и быстро пошел мимо калеки навстречу спешившим к поезду людям. В этом миг нищий вдруг согнул вытянутую ногу и толкнул картуз ему под сапоги. Мужчина, не заметив, поддал его ногой. Раскатились со звоном медяки, вскочил калека.
– Братья! Сестры! За что?
Мужчина остановился, брезгливо оглядел нищего:
– Развели вшивоту, проходу нет! – И зашагал прочь.
– Ах ты, гад! – кинулся следом калека, норовя ударить его палкой. – За что я кровь проливал? Я тебе покажу, канцелярская крыса, как солдат унижать!
Выкрикивая обидные слова, он быстро ковылял по перрону, привлекая к себе внимание. За углом настиг мужчину и ткнул его палкой. Тот так яростно отмахнулся, что калека ударился о стену, и побежал. Но нищий одним прыжком догнал его и ухватился за ворот.
– Ах так! Ты меня бить! Братья! Сестры! Не дай в обиду!
Люди окружали их. Какой-то шкет смахнул с носа мужчины очки, а сердитая бабка исподтишка ткнула его в бок. Он испуганно втянул голову в плечи.
– В чем дело? Прошу порядка! А ну! – через несколько секунд милиционер оказался в центре толпы.
– Хулиганство! Проходу нет! Куда вы смотрите? – возмутился мужчина. А нищий при виде милиционера сник и пытался выбраться из толпы, но тот крепко взял его за плечо.
– Погоди, голубчик!
Вступилась женщина:
– Товарищ милиционер! Калека не виноват! Этот гражданин оскорбил его!
– Я не обижал его! Что за чушь! Вокруг загалдели:
– Солдата-калеку не трожь!
– Ишь, очки напялил, буржуй! По шее ему!
– Тише, товарищи! – крикнул милиционер. – Сейчас разберемся. Идите, идите!
Люди неохотно начали расходиться.
– Ваши документы! – потребовал милиционер. Взяв удостоверение у первого, он посмотрел на нищего.
– А ты опять здесь! Сколько раз тебя гнать? В тюрьму захотел?
Нищий, потупясь, молчал. Постовой внимательно прочитал документ.
– В таком серьезном учреждении служите, а замешаны в беспорядке. Некрасиво, товарищ!.. Некрасиво…
– Что вы меня отчитываете? У меня вон у самого очки сбили! Я не виноват!
– Ладно уж, идите, – отпустил его милиционер. – Тут сам черт не разберется.
Мужчина заспешил к трамвайной остановке. Когда он скрылся, нищий улыбнулся:
– Ты всегда кстати, Горлов. А то смотрю, ребят нет. Решил сам…
– Тебя прикрываю, – улыбнулся в ответ Сергей.
– Что за птица?
– Савельев. Работник телеграфа. Волков видел?
– Нет. Я этого типа схватил уже за углом.
– Скажешь, что убежал.
– Да он ко мне и не подойдет. Белая кость…
Но Волков все-таки подошел.
– Что, обидели, брат? – обеспокоенно спросил он.
Эта фотография пользовалась большой популярностью у жителей Кавминвод. Но никто не подозревал, что создана она была чекистами и не раз служила местом встреч со Степовым.
– Убег, гад, – скрипнул зубами нищий и трясущимися от гнева руками поднял картуз. – Я бы ему башку размозжил, буржую промятому!
– Наверное, близорукий он, не видел, – успокоенно сказал сапожник и протянул нищему горсть собранных на перроне медяков.
– Поди уж половину прибрал?
– Надо же, как люд озверел. – вздохнул Волков и спокойно зашагал прочь.
* * *
ПРИСТУПИЛА К АКТИВНЫМ ДЕЙСТВИЯМ ГРУППА ПОЛКОВНИКА ЛАВРОВА, ПРИБЫВШЕГО ОТ ВРАНГЕЛЯ. СВЯЗЬ СО «ШТАБОМ» ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ ПОКА ЧЕРЕЗ БАНДУ МЕНЯКОВА.
ДОСТОВЕРНО: С ПОНЕДЕЛЬНИКА ПО ЧЕТВЕРГ СЛЕД. НЕДЕЛИ БУДЕТ НАЛЕТ РАЗЪЕЗДА ЛАВРОВЦЕВ НА ТЕР. КОН. ЗАВОД ЗА ВЕРХОВЫМИ ЛОШАДЬМИ И МАТКАМИ. ОКОЛО 50 САБЕЛЬ.
СТЕПОВОЙ.
Резолюция Долгирева на записке Степового:
«Тов. Бухбанд! Незамедлительно информируйте губком РКП(б) и губвоенкомат. Окажите содействие в захвате или уничтожении бандитов».
* * *
Вечеринку решили устроить на квартире одного из членов «молодежной сотни». Впервые собирались вместе главари боевых пятерок, и Чепурной решил лично поговорить с ними.
Но чтобы сбор был действительно похож на вечеринку, разрешили привести наиболее надежных девушек. За каждую из приглашенных отвечали как сами за себя руководители пятерок поэтому здесь не таились, говорили вызывающе откровенно. Караул – влюбленная парочка на скамейке у дома – надежно охранял вход и в случае опасности мог предупредить условным сигналом.
Ждали Фатьянова, командира сотни.
В глубине просторной комнаты был накрыт большой стол для чая. На двух мягких диванах вдоль стен уютно устроились пять-шесть пар. Остальные танцевали. Общество было довольно разношерстное. Рядом с сыном торговца и его партнершей – делопроизводителем гостиницы «Россия» сидели чистокровный дворянин и девятнадцатилетняя артистка концертной группы. Сын кулака держал в своих лапищах тоненькие пальчики молоденькой учительницы из дворян. Ее перезрелая тридцатилетняя подруга одиноко смолила одну папиросу за другой, устроившись в старинном глубоком кресле у окна. В углу о чем-то тихо спорили милиционер Пятигорской милиции и делопроизводитель отдела управления Пятигорского исполкома. Тут же присутствовала дочь мадам Кордубайловой с супругом и молодой учитель из их дома – протеже Анны Фальчиковой.
Мелодичные звуки танго почти осязаемо стекали с черных лепестков граммофонной трубы. В такт им томно покачивались танцующие.
Казимир Яловский, веснушчатый малый в гимназической курточке с потертыми рукавами, из которых на добрую четверть торчали бледные руки с белесыми волосами, беспокойно ерзал на своем стуле. Ревнивым взглядом следил он за веселой хохотушкой Леночкой Егоровой, которой что-то нашептывал долговязый хозяин квартиры.
Леночка и Казик жили когда-то по-соседству. Дружбы особой между ними не было. Встретились недавно случайно, разговорились. Грубоватый, язвительный Казик вдруг засмущался тогда под взглядом бывшей своей соседки и опустил глаза. А когда поднял их – ничего уже не видел, кроме полных, чуть влажных губ ее, с едва заметной трещинкой посредине. Они стали изредка встречаться. Леночка относилась к нему доброжелательно, но не давала повода дерзить. А белобрысый ее кавалер ходил словно связанный, злясь на себя за неповоротливый язык и всегда мешающие руки. Убедившись, что взгляды Леночки на окружающую действительность не очень расходятся с его собственными, Казик познакомил ее с некоторыми своими друзьями и с их разрешения пригласил на вечеринку. Теперь он пожалел об этом. Танцевал Казик безобразно. Его милую партнершу тотчас же перехватили, и она почти не выходила из круга, веселая, разгоряченная, удивительно похорошевшая. Танцуя то с одним, то с другим, она лишь ободряюще улыбалась иногда Казику или шутливо хмурила брови в ответ на его укоризненные взгляды. Яловский в душе проклинал эти затянувшиеся танцульки и с нетерпением ждал начала делового разговора.
Откуда было знать рыжему Казику, что сейчас даже его соседство для Леночки желаннее ухаживаний всех друзей гимназиста. Конечно, она предпочла бы видеть на его месте того худощавого парня, что заходил по делам службы к ним на почту. Она знала, кто он, как зовут, но поговорить им за эти несколько коротких встреч не удалось ни разу. Почувствовала девушка, что задела парня тогда ее невольная усмешка, обидела. А через обиду эту протянулась между ними трепетная незримая ниточка. «Увидеть бы еще хоть разок!» – мелькнула мысль, но девушка тут же отогнала ее.
А в соседней комнате неторопливо шагал по мягкому ковру «идейный бог» молодежи Николай Александрович Чепурной.
– Какая молодежь! Вы только посмотрите, какая чудесная у нас молодежь! Орлы! Горячие головы и сердца! Вот она – надежда России! – с пафосом воскликнул он, обращаясь к хозяйке дома, высокой седой женщине с густо напудренным бескровным лицом.
– Вы правы, Николай Александрович. Ребята заслужили вашу похвалу. Муж всегда верил, что из сына вырастет достойный гражданин своего отечества. Жаль, что он не видит его в действии. – И жена профессора Юкова, высланного с Северного Кавказа за контрреволюционные действия, скорбно поджала губы.
– А ваш маленький гимназист – сущий клад. В пятнадцать лет такая собранность и целеустремленность. Поразительно!
Юкова слегка улыбнулась:
– Вы говорите о Борисе? Он чуть старше, чем написано в документах. Это я ему убавила три года.
– Каким образом?
– Нужно было достать документы, скрыть прошлое. При содействии моего знакомого, заведующего гимназией, удалось устроить его в седьмой класс, благо, ростом не вышел. Проучился там недолго, но успел получить удостоверение на имя Михаила Фатьянова.
– Так это имя не настоящее?
– Нет. Борис – не только кличка. Так его назвали и родители. Борис Кирюхин, сын городского головы Железноводска.
– Вот как! Конспирация великолепная. Теперь понятна его жгучая ненависть к советской власти.
– Отец у него расстрелян. Мать убита грабителями. Но он твердо убежден, что это дело рук чекистов. Не без нашей подсказки, разумеется…
Чепурной встретился взглядом с Юковой, понимающе улыбнулся и снова зарокотал:
– И ведь не сломлен! А какой авторитет у молодых! Неказист, а ведь поди ж ты, умеет чем-то взять ребят!
Юкова поспешила вставить:
– Во многом ему помог сын.
– Да-да, конечно. Оба они бесстрашные вожаки молодежи. Смелые, гордые вожаки юной стаи!
Профессорша удовлетворенно улыбнулась.
Музыка в соседней комнате смолкла, послышались радостные восклицания. Дверь распахнулась, и на пороге вырос широкоплечий детина – любимое чадо Юковой:
– Николай Александрович, Борис вернулся. С неплохим уловом.
Чепурной взял профессоршу под руку:
– Пора открывать бал.
В зале у замолкшего граммофона стоял невысокий костлявый юноша, скрестив на груди руки. Иссиня-черные прямые волосы свисали до бледных ввалившихся щек, на которых то и дело играли желваки. Под беспокойным взглядом его голубых трахомных глаз все быстро смолкли.
Это и был Борис, он же Михаил Фатьянов, о котором только что разговаривали Чепурной и Юкова.
– Дети мои! – прочувствованным голосом начала Мария Михайловна. – Дети мои! – повторила еще раз более растроганно, – Мне радостно видеть друзей моего сына едиными духом и верой. Сегодня я хочу пожелать вам, чтобы этот год был годом свершения всех ваших надежд!
– Свобода! Свобода! Свобода! – прозвучал в ответ нестройный хор приглушенных голосов.
Это был девиз организации бело-зеленой молодежи, возникшей стихийно, но быстро прибранной к рукам эсерами и превращенной в крупную боевую единицу. На счету «молодежной сотни» были уже десятки отпечатанных на машинке и распространенных прокламаций, операция по хищению шрифта из типографии совнархоза, два воза добытого снаряжения, оружия и медикаментов.
По приглашению хозяйки все уселись за стол, но к чаю никто не притронулся: поднялся Чепурной.
– Николай Александрович Чепурной. Наш идейный руководитель. Говорят, из Москвы, – успел шепнуть Казимир Леночке, которая словно в награду за его долготерпение все-таки выбрала место рядом с ним.
– Друзья! – торжественно обратился Чепурной к молодежи. – Наступил год великого перелома. Мы еще увидим с вами освобожденную Россию. И скоро, очень скоро! Посмотрите, как трещит по швам советская власть. Красные части распадаются. На востоке – генерал Семенов с японцами, на западе через Румынию перешли части генерала Врангеля. В Керчи и Феодосии высажен десант. Будет десант в Майкопе, Лабинской, Баталпашинской. В Дагестане, Чечне, Ингушетии подняты в ружье отряды зеленых. Ваши кровные братья, такие же юноши, как и вы, берут оружие и идут в отряды Антонова, чтобы бороться с большевиками. В Воронежской, Тульской, Тамбовской, Екатеринославской, Херсонской, Самарской, Саратовской губерниях восстания!
Чепурной постепенно повышал голос, сыпал все новыми и новыми названиями. Видя, как загораются глаза у его слушателей, он на ходу прибавлял к двум губерниям еще три-четыре, перетасовывал события и факты, как это нужно было для бо́льшего эффекта. Уличить его в этом никто не мог, так как для «зеленой» молодежи он был самым достоверным источником информации. Под конец Чепурной выложил главный козырь.
– Даже видные вожди Красной Армии генерал Маслак и Конарь поняли, куда ведут народ коммунисты, и бьют их в пределах Ставропольской губернии! Пора действовать, друзья! – картинно откинув волосы со взмокшего лба, уселся на свое место.
– А мы разве бездействуем? – спросил кто-то.
– Да! Да! – вместо Чепурного ответил Фатьянов. – То, что мы делаем, – мелочишка!
– Борис прав, – поддержал Чепурной. – Необходимо ускорить обучение стрельбе членов организации, увеличить запасы оружия и выпуск листовок.
– Вы, – обратился он к милиционеру и делопроизводителю исполкома, – заберете шрифт к себе. У Марии Михайловны держать его небезопасно. Надо подумать об устройстве типографии. В ближайшее время размножим список литературы, которую каждому нужно прочитать. От вас, друзья, требуется максимум активности.
Когда снова зарокотал граммофон, Чепурной, Яловский и Фатьянов удалились в комнату Марии Михайловны.
– Что нового? – спросил Чепурной.
– На скачках сын священника передал три винтовки и два револьвера. Смит-вессон с патронами. Нужны люди для гор, – ответил Фатьянов.
– Хорошо, – одобрил Чепурной и повернулся к Яловскому. – Ну, а вы чем озабочены, молодой человек?
– Сегодня я встречался с тем милиционером. Порядками нынешними он недоволен. Это точно. Но участвовать в организации наотрез отказался. Мне, говорит, еще не надоело голову на плечах носить. Трус! – презрительно сплюнул Казимир. – Не понимаю, как только могли вы остановиться на его кандидатуре?
– И ты его отпустил? – зло спросил Фатьянов.
– Конечно. А что я должен был делать?
– Какая неосторожность, – укоризненно покачал головой Чепурной. – Смотри, как бы чека за эту ниточку не уцепилась.
– Ну что вы, Николай Александрович, – обиженно пробормотал растерявшийся Казик. – За мальчишку меня принимаете. Я служил в контрразведке у полковника Дмитрия Николаевича Романова. При военно-полевом суде…
– А я три месяца агентом в советском угрозыске, – желчно прервал его Фатьянов. – Помнишь моего дружка Ахмедку из угрозыска Карачая? Так он мне не раз рассказывал, как они вылавливают таких вот простофиль.
– Что же делать теперь?
Чепурной испытующе смотрел на Фатьянова.
– Убрать! – приказал тот.
Казик удивленно вскинул брови, а Чепурной отвернулся и промолчал.
* * *
Через два дня после ужина у Фальчиковой вопрос о слиянии «Штаба бело-зеленых войск» и «Союза трудовых землевладельцев» был фактически решен. Все сошлись на том, что с докладом по текущему моменту и с объединенной программой организации должен выступить Чепурной. Дружинину был поручен содоклад.
Ранним январским утром к дому одного из заговорщиков, заведующего керосинной лавкой, стали прибывать представители. На подступах к месту сбора их встречали члены «молодежной сотни» и провожали на квартиру. Наконец к десяти часам собрались все.
Звякнул колокольчик, который прихватил с собой предусмотрительный Зуйко.
– Друзья мои! – взволнованно произнес Чепурной. – Мне трудно сдержать радость при виде столь авторитетного и представительного собрания. Этот день войдет в историю, поверьте мне. В лихую годину бедствий мы оказывались сплоченными как никогда, взяли на себя бремя забот о будущей России. Мы выбрали из всех возможных самый трудный, но благородный путь – путь борьбы. Благодарность потомков будет наградой за нашу самоотверженность. Мы вернем свободу трудовому народу! Недалеко то время, когда взовьется над землей наше победное знамя!
Чепурной говорил витиевато и напыщенно. Он не скупился на восклицания, когда рисовал будущее Терской республики, раскрывал перед каждым заманчивые перспективы, не скрывая трудностей предстоящей борьбы.
– Но мы не одиноки, друзья мои! – Он на мгновение замолчал, стараясь угадать отношение слушателей к речи, которую так тщательно готовил. Одни угрюмо хмурились, другие о чем-то шептались, но большинство собравшихся слушали его внимательно.
– Мне сообщили из нашего ЦК, что сенат и президент Франции не признают правительства России. С Кемаль-пашой договорилась Антанта, что он порвет отношения с Советской Россией. А главное, друзья, – он вскинул вперед руку, – прошло заседание Учредительного собрания!
Все оживились.
– Председательствовал на заседании эсер Авксентьев. Его товарищи были эсер Минор и кадет Коновалов. С речами выступали Руднев и Керенский, бабушка русской революции Брешко-Брешковская, кадет Радичев, трудовик Булат, мусульманин Максудов, казак Харламов и многие другие. Послушайте, что говорил там Милюков! Это и есть программа наших действий!
Чепурной открыл блокнот, нашел нужную запись:
– Большевистская власть не может быть разрушена нападением на Россию извне. Уничтожить Советскую власть и диктатуру большевиков-коммунистов можно только одним путем – восстанием народа внутри России. – Он спрятал блокнот в карман жилета. – Господин Милюков призвал всех членов Учредительного собрания заняться подготовкой этого восстания. И весьма характерно, – Чепурной снова сделал паузу, – это отметили все: единственная партия, не потерявшая свой престиж в наши дни, – это партия социал-революционеров. Поэтому именно она должна возглавить восстание, хотя в подготовке его активно действуют все оппозиционные силы. Позвольте мне перейти к нашей программе…
Фальчикова с интересом наблюдала за изменением настроения. Теперь лишь Дружинин хмурился и что-то шептал монархисту Лукоянову. Тот согласно кивал в ответ.
«Вот кого надо было прибрать к рукам, – подумала Фальчикова. – Он может дать крепкий бой, этот военный интеллигент». Но тут снова заговорил Чепурной.
– Свободный труд в свободной стране! Вот наш лозунг. А вот как мы видим свои цели и будущее устройство России.
Чепурной поднес к пенсне небольшой листок бумаги.
– Борьба с Совдепией и партией большевиков – раз! Созыв Всероссийского Учредительного собрания, а до него – местных учредительных собраний – два! Федеративное устройство России с правом самостоятельного законодательства по различным вопросам местной жизни.
Он снял пенсне и отложил листок в сторону.
– Свобода слова, печати, собраний! Уничтожение коммунистической кабалы, коммунистического крепостного права: трудовой и других повинностей, разверстки и всяческих мобилизаций! Мы возродим свободную торговлю и все кооперации, изучение в школах закона божия. Не обязательное, – поправился он, – а по желанию родителей. Это великая программа, которую диктует нам сама жизнь!
Раздались аплодисменты. Негромкие, но дружные. Чепурному удалось-таки завладеть вниманием аудитории и склонить ее на свою сторону.
Дружинин, выступивший после него, отстаивал позиции монархического крыла «Штаба». Он был не менее красноречив, чем Чепурной, но его попытка соединить несоединимое – республику и монархию – потерпела крах. Представители «трудового казачества» несколько раз прерывали его выступление язвительными репликами, отчего Дружинин сбивался с тона, нервничал и повышал голос. Не спасло положения и выступление полковника Лукоянова: большинством голосов была принята программа правых эсеров.
Не без ссор и взаимных оскорблений прошло распределение должностных портфелей. Эсеры пошли на то, чтобы начальником Главного штаба остался Дружинин, ибо политическое руководство работой было поручено Чепурному.
Решили, что никто лучше не справится с военными вопросами, чем полковник Лукоянов, а офицером связи был назначен подъесаул Доценко. Утвердили связников по Зольской линии, Ессентукскому району, Кабарде, Владикавказу, Кизляру и Тифлису. Анна Фальчикова стала секретарем Главного штаба.
Члены «Союза трудовых землевладельцев» метили занять место Зуйко, но при энергичной защите Фальчиковой и Дружинина портфель «министра финансов», к величайшей радости всех троих, остался у Гаврилы Максимовича.
Порядком уставшие в этих баталиях делегаты наскоро заслушали предложения о кандидатах в будущий Войсковой круг, приняли текст приказа Главного штаба Зеленой армии Терского Казачьего войска и так же быстро «закруглили» другие вопросы.
План восстания не разрабатывали, как ни настаивал на этом Лукоянов. Договорились, что в назначенный день и час в станицах, аулах и хуторах отряды захватят власть, затем объединятся и двинут к городам, где разобьют красные гарнизоны. «Молодежной сотне» и своим информаторам Главный штаб поручил к этому времени закончить составление списков красных, которые подлежат аресту и уничтожению.
Когда разошлись делегаты, Дружинин подошел к полковнику Лукоянову.
– Как ваше мнение, Сергей Александрович?
– Считайте, что вас прокатили на вороных.
– Ничуть! Я ведь утвержден теперь начальником Главного штаба, как мне кажется.
– Вам это действительно только кажется, – насмешливо ответил Лукоянов. – А вожжи все-таки схватил этот пузатый революционеришка – Чепурной.
Лицо Дружинина стало злым и хищным.
– Ничего, полковник! С вашими друзьями и божьей помощью мы это сумеем поправить. Дайте только победить! А там… Мало ли бывает несчастных случаев! Пули, они тоже, знаете, летают в разные стороны…
* * *
На последний трамвай Веролюбов не успел. Чтобы не опоздать на дежурство, комендант губчека быстро шел по пустынным улицам города.
Вечером ударил морозец, и в тусклом свете редких фонарей искрились снежинки. Было тихо. Даже шаги ею не нарушали ночной покой: ботинки мягко утопали в свежем, только что выпавшем снегу.
Хотелось есть. Свой ужин он оставил малышам, убедив жену, что уж кого-кого, а его, коменданта, обязательно покормят на дежурстве. Он усмехнулся, вспомнив, как его карапузы, стараясь не торопиться под строгим взглядом матери, счищали «мундиры» с ароматной дымящейся картошки, поглужбе макали ее вместе с пальцами в миску с простоквашей. Засосало под ложечкой. Он хотел было достать папиросу, чтобы как-то заглушить это не покидавшее его в последнее время чувство голода, но пальцы нащупали еще теплую картофелину, которую Анна все-таки успела незаметно сунуть ему в карман.
«Надо же», – умилился он, сдунул с картофелины крошки табака, отправил ее в рот и вздохнул: «Скорей бы весна… Долгирев участки обещал достать. Засадим кой-чем. Там зелень пойдет своя, картошка молоденькая. Глядишь, перебьемся…»
Он зябко поежился, поднял воротник шинели и плотнее завязал старенький шарф.
А через минуту комендант уже прикидывал, где бы раздобыть стекло, чем утеплить кабинеты, чтобы избавиться от этих чертовых сквозняков.
Ходу до работы было минут десять. Еще оставалось время почитать распоряжения рабкрина, которые вывешивались поздно вечером. Сейчас за углом будет щит объявлений, возле которого по утрам, когда Веролюбов возвращался домой с дежурства, галдит толпа горожан.
«О чем люди завтра будут судачить?» – подумал он и повернул за угол.
У доски объявлений, не замечая его, наклеивали лист бумаги трое парней.
– Что новенького? – спросил, подойдя, Веролюбов.
Парни вздрогнули, оторопело глянули на него. И вдруг от внезапного удара в челюсть в глазах у чекиста полыхнули искры.
– Ах ты, сукин сын! – воскликнул он и схватил одного за грудки.
В упор смотрели злые глаза из-под красноватых трахомных век.
– Бей! – крикнул парень. – Казик! Бей!
Веролюбов спиною ощутил опасность, толкнул парня на щит, резко обернулся и увидел блеснувший в воздухе нож. Уже инстинктивно, отработанным движением, он подставил под удар руку, крутнул ею, и нож отлетел в сторону, звонко ударив в оконную раму.
Парни кинулись прочь. Двое исчезли мгновенно, а тот, трахомный, бежал вдоль домов, петляя в свете фонарей.
Георгий Веролюбов.
Веролюбов рванул наган, пальнул два раза, но промахнулся. Парень нырнул в подворотню.
Еще не опомнясь от неожиданной схватки, Веролюбов подошел к щиту. На свежем листке едва различимо темнели машинописные буквы: «Приказ № 1 Главного штаба Зеленой армии и Союза трудовых землевладельцев».
– Сволочи! – сплюнул Веролюбов, сорвал приказ, сунул его за пазуху и побежал в губчека.
* * *
10 ЯНВАРЯ Н/С 1921 г. «ШТАБ БЕЛО-ЗЕЛЕНЫХ ВОЙСК» ВОШЕЛ В СОГЛАШЕНИЕ С ТЕРСКИМ «СОЮЗОМ ТРУДОВЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ» ДЛЯ СОГЛАСОВАНИЯ ДЕЙСТВИЙ ПО СВЕРЖЕНИЮ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. РУКОВОДСТВО СОЗДАННОГО ПРИ СЛИЯНИИ ГЛАВНОГО ШТАБА ТЕРСКОЙ ЗЕЛЕНОЙ АРМИИ: ДРУЖИНИН (КУБАНСКИЙ) – НАЧ. ШТАБА, ЭСЕР ЧЕПУРНОЙ – ПОЛИТИЧЕСКАЯ РАБОТА, ПОЛКОВНИК ЛУКОЯНОВ – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВРЕМЕННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА, ЗУЙКО (ТЕРЦЕВ) – ФИНАНСОВАЯ ЧАСТЬ.
ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА – СОЗДАНИЕ ЕДИНОЙ ЗЕЛЕНОЙ АРМИИ. ПЛАНА ВОССТАНИЯ ЕЩЕ НЕТ.
СТЕПОВОЙ.
* * *
К началу заседания коллегии губчека секретарь губкома партии Иванов не успел. Все в этот день он спланировал заранее, рассчитал до минут. Приглашение в чека было неожиданным и тревожным. Потому он отложил совещание рабкрина на вечер, сократил почти вдвое беседу с губвоенкомом, но все-таки к началу опоздал.
