Текст книги "Голова Медузы Горгоны"
Автор книги: Виктор Пономарев
Соавторы: Валентина Пономарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Продолжая спор на ходу, чекисты вышли из столовой. Воспользовавшись тем, что Долгирев остался один, повар налил кружку компота из сушеного щавеля (собственное изобретение!) и подсел к председателю губчека. Он любил эти минуты, когда суровый и строгий начальник на его глазах превращался в обычного, такого же, как все, измученного бессонницей и недоеданием человека, когда, согревшись горячей похлебкой, он словно оттаивал, рассказывал Лазарю Моисеевичу о счастливой будущей жизни, а иногда и советовался по небольшим житейским вопросам.
– Я что хочу сказать… – нерешительно начал повар, когда Долгирев поднял голову от миски. Он продумал разговор заранее (не зря сотрудники прозвали его «дипломатом»), умело уловил настроение предгубчека, но в последнюю минуту вдруг замялся, смутился под пристальным взглядом.
– Что же, Лазарь Моисеевич?
– Да вот… Комендант вчера говорил: много добра у бандитов отбили. Бараньи туши, говорят, есть. Может…
Взгляд Долгирева посуровел.
– Я не то, чтобы… – смутился опять повар. – Но знаете, дело ведь совсем неважнецкое. Работают ребята круглые сутки, а есть нечего. А Моносов Павел, знаете, сегодня опять один раз ел. И так который уже день! Свою порцию ребятишкам относит, а сам две недели как из госпиталя, после тяжелого ранения.
Долгирев отставил кружку с зеленоватой жидкостью, помрачнел.
Лазарь Моисеевич торопливо продолжал:
– Живу я по соседству с ними. У Павла ведь их десять душ. Чем кормить? Я тут с ребятами поговорил… Кто полпорции оставит, кто кусок лепешки. Так я тайком от Павла заношу жене. Да много ли у нас остается? – Лазарь Моисеевич сокрушенно вздохнул. – Вчера вот зашел с пустыми руками. Плачет соседка, окружили детишки со всех сторон и тоже голосят. У меня в кармане был всего один леденец. Так старший раскусил его, положил осторожно на ладошку и давай обделять всех по очереди – по крошке. Все раздал. Спрашиваю: «Себе чего же не оставил?» «Они, – говорит, – болеют, а я еще нет». Еще нет… – Повар опять тяжело вздохнул.
Что мог ответить ему Долгирев? Он знал, как трудно приходится чекистам, как бедствуют их семьи. Знал, что горят люди на работе, что пустая похлебка лишь согревает живот, но не придает сил. Знал, как туго сейчас приходится многодетному Моносову. Но что он мог сделать?
– Был я вчера, Лазарь Моисеевич, в детдоме. Ты никогда там не бывал? Сходи. На детишек посмотри. Одни глаза. Вот и отбитые вчера бараньи туши пойдут им. Понял?
– Как не понять! Только, может, из четырех баранов хоть одну ногу в котел, а? Ведь истощали ребята. Да и разрешение, говорят, есть, чтобы часть забирать… Значит, не нарушение это будет, а по закону.
– Есть такое разрешение! – Долгирев резко поднялся. – Но ведь и у тебя не половник вместо сердца! Жалеешь ребятишек, знаю. Но у этих хоть родители живы, а там… А ты – часть забирать.
– Да ведь не для себя же, – обескураженно пробормотал повар.
– Ладно, забудем этот разговор. А Моносову я постараюсь помочь.
Он вышел с твердым намерением выпросить у Полномочного представительства денег для семьи чекиста.
* * *
Бухбанд пристально вглядывался в руки отдыхающих, которые неторопливо разбирали стаканы с прозрачным пузырящимся напитком, и с досадой думал, что место встречи выбрано неудачно. Не может же он полчаса торчать тут под взглядом смотрителя.
Это было естественно в первый его приход. Затем уже надо было идти на всякие уловки. В прошлый раз он заболтался с незнакомым курортником, а сегодня прихватил с собой газету и делал вид, что увлекся чтением.
Яков Арнольдович нервничал. Он пробежал глазами колонку объявлений, неторопливо достал карандаш и отчеркнул одно из них. Затем будто машинально взял другой стакан.
«Кой черт, – негодовал он, – придумал этот опознавательный знак? Неужели нельзя было что-нибудь попроще? »
Он взглянул на часы. Стрелки показывали десять минут первого. «Если Степовой не появится еще пять минут, значит, снова ждать бесполезно. Что могло произойти?»
– Любезный, – раздался вдруг за спиной вежливый голос – Вы не могли бы немного подвинуться?
– Извольте, – с готовностью ответил Бухбанд, придвигая к себе газету. И вдруг он увидел перстень. На черном фоне выпукло и четко белела серебром голова Медузы Горгоны. Медленно свернув газету и выждав, пока незнакомец повернется к нему лицом, Бухбанд извиняющимся тоном произнес:
– Простите, вы, случаем, не служили в Донском пехотном?
Мужчина молча допил нарзан, тщательно вытер губы большим платком и только после этого ответил:
– Не имел чести, к сожалению…
И направился к выходу четкой походкой военного.
Бухбанд помедлил у стойки, а затем двинулся следом.
В сквере все скамейки были заняты. А на той, где пристроился Степовой, под теплыми лучами дремала старушка. Бухбанд чертыхнулся про себя, но все же опустился рядом с нею. Достал папиросу, и густые облачка дыма поплыли вдоль скамьи. Старушка вначале пыталась отогнать дымок сухонькой ладошкой, но, поняв бесплодность своих усилий, сердито заворчала:
– Какая невоспитанность, молодой человек! Что вы на меня эту вонь пускаете?
– Я вас не трогаю, и вы ко мне не лезьте!
– Весьма. Весьма деликатно! – с упреком вздохнула старуха. Она кинула на Якова Арнольдовича испепеляющий взгляд. – А еще в шляпе! – поднялась и торопливо зашагала прочь. Бухбанд развернул газету и подвинулся к Степовому. Тот улыбался, обнажив ряд белоснежных ровных зубов.
– Бедная бабка, – прошептал он, не поворачивая головы. – Она так блаженно дремала…
– Ладно, говорите, – буркнул Бухбанд.
– Сразу выйти на связь не мог, – объяснил Степовой. – У них своя система конспирации. Назовите места встреч.
– Свистуновская, пять. Перед этим записка на имя Лены Егоровой на Эмировскую, двадцать, с указанием даты и времени встречи. На всякий случай – телефон. Семьдесят – это коммутатор. Спросите Бухбанда…
Коммутатор губчека.
– Понял. Слушайте основное.
Степовой сидел в двух шагах от Бухбанда и чертил прутиком замысловатые фигурки.
– «Штаб бело-зеленых войск». Главная квартира в Пятигорске. Адреса пока не знаю. Представлен Кубанскому. Встречались в Эммануэлевском парке. Где живет, пока неизвестно. В руках был тромбон. Видимо, где-то музицирует.
Степовой умолкал при появлении прохожих, а Яков Арнольдович лениво зевал и «утопал» в страницах газеты.
– Надо установить фамилии и места работы главарей, – шепнул Бухбанд.
– Понял, – ответил Степовой. – И еще надо…
Он оглянулся по сторонам.
– Ищите у себя предателя. Кто-то поставляет организации мандаты вашей чека. – Внезапно оборвал себя на полуслове. – Прощай! Появился знакомый…
Степовой поднялся со скамьи и энергично зашагал по аллее. Вскоре он затерялся в толпе.
Яков сидел на шелохнувшись. Его ошеломило сообщение Степового. «У нас предатель? – думал он. – Кто? Единственная улика – бланки наших мандатов. У Лукоянова тоже был мандат. Значит, и покойный Акулов, и этот таинственный Лукоянов… Но кто же, кто?»
* * *
На Нижегородской, 21, стрекотала швейная машинка. Наталья Кумскова, женщина того возраста, о котором уже не принято осведомляться, считалась в округе – лучшей модисткой. Поэтому в прежние годы не было отбоя от заказчиц. Но с тех пор как ее супруг Иван Кумсков привел в дом жильца – своего приятеля, тоже музыканта Тихорецких курсов, пришлось отказаться от заказов. Наталья, серьезно опасаясь за состояние семейного бюджета, пыталась поговорить об этом с мужем, но тот сунул ей толстую пачку денег.
Она с тревогой наблюдала, как Иван со своим приятелем соорудили потайной простенок. Вход туда сделали через старый платяной шкаф. И хоть муж строго приказал ей не совать сюда свой нос, Наталья в отсутствие мужчин побывала-таки в закутке. Она увидела здесь какой-то станок, ящички с металлическими буквами и три банки черной краски. Рядом лежали завернутые в мешковину пачки чистой бумаги.
После этого Кумскова более внимательно стала прислушиваться к тихим беседам за дверью. Она растерялась было, когда узнала, что ее благоверный вместо печатания фальшивых денег занят куда более опасными и невыгодными делами. Но со временем успокоилась, и чем чаще подходила к замочной скважине, тем с большей уверенностью считала и себя участницей великого похода за спасение России.
Приятель мужа, есаул Кубанского казачьего полка Александр Кириллович Дружинин, видимо, догадывался об этой осведомленности хозяйки. Не зря, видно, он как-то завел с нею разговор о болтливости женщин, на что она заявила, будто о делах мужских не знает и слыхивать не слыхивала. После этого только рябой Зуйко притворял за собою дверь.
Вот и сейчас уже битых два часа о чем-то шепчется он с Дружининым, и хоть бы словечко какое долетело из-за дверей.
Наталья сердито нажала на педаль швейной машины, отчего та застрекотала, будто станковый пулемет. Но работа не увлекала ее: таинственный шепот в соседней комнате не давал покоя. Она, наверное, снова бы припала к замочной скважине, если бы не появился Доценко.
– Александр Кирилыч у себя? – спросил он с порога, стаскивая с плеч дождевик. – Э-э… Да он не один! – Доценко увидел на вешалке тяжелое суконное пальто Зуйко. – Ну, это только кстати. С вашего позволения.
– Проходите, проходите, Семен, – улыбнулась хозяйка и поспешила вперед него. Однако Доценко остановил ее:
– Не тревожьтесь, хозяюшка, я уж сам.
До Натальи донесся радостный возглас постояльца:
– Наконец-то! Вас только за смертью посылать!
Дружинин и в самом деле был рад возвращению Доценко. Он считал, что от этой поездки зависит многое, поэтому так нетерпеливо тряс его руку.
Зуйко не без иронии наблюдал встречу. Пара действительно выглядела комично: рядом с Доценко – косая сажень в плечах – суетился низенький человек с русой бородкой клинышком. Каждым своим жестом он хотел подчеркнуть, что окружающие имеют дело с титаном мысли. Зуйко ехидно ухмыльнулся в белесые усы, но быстро погасил улыбку, перехватив острый взгляд Дружинина.
– Рассказывай, Семен, – попросил он Доценко. – Как приняли тебя там?
– В общем-то неплохо. Благодарили за патриотическую службу, просили больше помогать. Хотя многое меня и расстроило.
Из рассказа Доценко выходило, что будто только его сообразительность и искусная дипломатия решили исход переговоров: полковник Меняков признал «Штаб». Бывший подъесаул, хозяин кожевенного завода, как всегда, выпячивал свою роль.
Неслышно вошел Кумсков. На вопросительный взгляд Дружинина спокойно ответил: «С доктором все в порядке».
Доценко продолжал: к Менякову присоединился и Васищев, который оперирует в бурунах. Он запрашивал мнение «Штаба» о своем плане взорвать мост через реку Сулак.
– Надо разрешить! – воскликнул Дружинин.
– Я думаю, стоит посоветоваться и с другими. Хотя бы с членами военного совета, – вставил Зуйко.
– Мы много стали дебатировать! Надо действовать, действовать! – выкрикнул Дружинин, отчего Зуйко болезненно сморщился.
В душе он терпеть не мог этого позера и крикуна, но вынужден был молчать. Чтобы переменить тему, спросил Семена, что же огорчило его в поездке.
Доценко нахмурился.
– Нет сплоченности. В отряде разброд: создалось несколько групп, которые вообще никому не подчиняются.
– Это мы поломаем! Мне представлен офицер генерала Врангеля. Он прибыл к нам со специальной миссией. Уж он-то сумеет навести армейский порядок.
Когда Кумсков и Доценко вышли, Дружинин засеменил по комнате, заложив руки за спину. Зуйко молча следил за ним.
– А как быть с Меняковым? Он просит денег. Надо их найти, ибо мы должны проявлять отныне заботу и о его делах.
– Денег мало, – ответил Зуйко.
– Как мало? – взвинтился Дружинин. – А сто тысяч от пятигорских купцов? Триста тысяч от керосинщика? Сто тысяч адвоката и пятьсот тысяч винодела? Где они? Где, я спрашиваю?
– Но ведь мы покупали краску и шрифт, бумагу и оружие для руководства, – возразил Зуйко. – А кроме того, некоторая сумма заплачена рабочим.
– Каким рабочим? – взвизгнул Дружинин. – Я знаю! Я отлично знаю, куда уплывают эти деньги, дарованные нам от чистой души честными буржуа на нужды великого дела. Я давно приглядываюсь к вашим любовным интрижкам! Я вас вижу насквозь, Зуйко!
Зуйко самодовольно улыбнулся, поняв, на что намекает Дружинин, и спокойно ответил:
– Ну, для этих целей у меня есть личные деньги.
– Вот что, Гаврила Максимович, – медленно, угрожающе процедил сквозь редкие зубы Дружинин. – Если вы не хотите крупных неприятностей, то должны найти деньги для Менякова. Где вы их достанете, меня не интересует.
– И еще. – Дружинин приблизил свое лицо к Зуйко. – Вы, думаю, согласитесь, что мне, руководителю всего нашего дела, нужна энная сумма денег на личные расходы.
– Какие?
– Не ваше дело.
Зуйко стало неуютно. Он понял, что Дружинин знает о всех пожертвованиях крупных буржуа, и даже о тех, которые, как ему думалось, незаметно осели в его глубоких карманах. А с Дружининым шутки плохи.
– Конечно же, Александр Кирилыч, – поспешил он согласиться и вытащил из внутреннего потайного кармана пиджака пачку кредиток. – Конечно! И разговоров быть не может. Вы уж, пожалуйста, подсказывайте мне, когда будете в затруднении.
Пачка бесследно исчезла в кармане военного френча Дружинина.
В соседней комнате послышались шаги, бормотание хозяйки, а вслед за этим отворилась дверь и вошел стройный мужчина лет тридцати пяти. Обут он был в добротные хромовые сапоги, в руках держал черную лохматую шапку и белый теплый башлык.
– Не помешал? – спросил дружелюбно.
Дружинин поднялся ему навстречу, театрально повернулся к Зуйко и представил гостя:
– Знакомьтесь. Перед вами прибывший от его превосходительства борона Врангеля полковник Сергей Александрович Лукоянов!
* * *
Знакомство с руководителями заговора полковнику Лукоянову в Стамбуле представлялось несколько иным. Там вообще многое выглядело иначе.
Последний вечер в маленьком стамбульском ресторане «Эльдорадо». Владелец его, низенький турок охотно принимал офицеров, благо они щедро платили за пикантные программы танцовщиц. Он всегда старался сам встретить доходных гостей, проводить их в отдельную кабину и послать господам самых очаровательных певичек.
– Слава аллаху! Он не забывает своего верного слугу, посылая ему таких высоких гостей!
Крутая лестница вела в отдельный кабинет. Турок семенил впереди, часто оборачивался и подобострастно улыбался.
– Я давно ждал вас, господа! Вы будете довольны…
Турок откинул тяжелую портьеру, пропустил в кабинет офицеров и нырнул следом.
– Что будет угодно вам? Танцы, музыка? Гюзель и Айшет?
– Ничего не надо, Ахмет, – остановил его рослый полковник в английском френче. – Мы хотим, чтобы нам никто не мешал. Проследи за этим!
Ахмет понимающе закивал.
Офицеры устроились на полунизких креслах у богато сервированного стола, достали папиросы, а полковник Лавров прошел к нише, откуда был виден весь переполненный гудящий зал.
Высокий кавказец, князь Серебряков-Даутоков, в аккуратной бородке которого уже вовсю властвовала седина, разлил вино в бокалы и с нетерпением поглядывал на Лаврова. Наконец он не выдержал:
– Я думаю, господа, деловое наше свидание не станет менее деловым, если мы вначале отметим новые звания. Генерал неспроста дал указание казначею оплатить этот ужин. Будем же достойны забот Петра Николаевича!
Полковник Лавров нахмурился, но все же отошел от ниши и взял свой бокал:
– За нашу великую миссию, господа!
Офицеры дружно поддержали его. За столом быстро завязался оживленный разговор. Все шутили, сдабривая тосты острой приправой. Больше всех балагурил князь.
– Довольно, господа! – прервал веселье Лавров. – Приступим к делу.
Он отодвинул в сторону бокал и расстелил перед собой небольшую карту.
– Сегодня мы окончательно уточнили маршрут. – Его короткий толстый палец скользнул от кромки турецкого берега к Батуму, оттуда медленно потянулся вверх и застыл на небольшом кружочке.
– Тихорецкая. Место остановки первой группы. Получаем документы, деньги. Сутки отдыха на конспиративных квартирах. Адрес и пароль не меняются. Маршрут второй группы остается прежним.
Лавров сложил карту и сунул ее в карман френча.
– Я думаю, – продолжал он, – вы согласитесь, господа, если мой резерв составит группа полковника Никитина. На ваших офицеров, Николай Кондратьевич, я полагаюсь целиком, – обратился он к грузному мужчине с коротким ежиком седых волос. Тот молча кивнул в ответ. – Те повстанческие отряды, которые оперируют в восточной зоне Ставрополья, Терека и в Кабарде, – на моей совести. Многих из атаманов я лично знаю, и, думаю, сумею найти с ними общий язык.
– Я тоже надеюсь, что горцы меня поймут, – вставил Серебряков-Даутоков.
– Вам, князь, – повернулся к нему Лавров, – предстоит создать в горах крупное боевое соединение, возглавить зеленую армию. Вам мало надеяться только на горцев.
– Уместны ли такие авансы, полковник? – возразил князь. – Насколько я понимаю, мы будем действовать сообща.
– Да, сообща. Но каждый на своем месте, – довольно резко перебил его Лавров. – Если позволите, князь, я продолжу.
– Простите, полковник.
– Поручик Алиев, как вы и хотели, поступает в ваше распоряжение, князь. А также… – Лавров обвел взглядом сидящих за столом. – Также штабс-капитан Веремеев и трое по его усмотрению младших офицеров.
Серебряков-Даутоков хотел было что-то сказать, но, видимо, передумал и занялся насечкой на рукояти своего кинжала.
Лавров откинулся на спинку кресла и, глядя на князя, задумчиво проговорил:
– Нужно быть реалистами, господа. Сам я родом из Александрии Ставропольской губернии. Я отлично знаю и терское, и кубанское казачество. Иначе вряд ли отважился бы на этот вояж. Но с тех пор, как мы расстались с Россией, там могли произойти значительные перемены. И нас может встретить совсем не тот казак, каким представляют его генералы Врангель и Кутепов. Совсем не тот…
– У вас есть сомнения в благополучном исходе нашей миссии? – спросил Лукоянов.
– Я этого не сказал. Но всю сложность обстановки там в первую очередь почувствуете вы, Сергей Александрович. По данным генерала Хвостикова, в той патриотической организации Пятигорска, куда вам предстоит войти, действуют, ну, скажем, не совсем противоположные, однако не очень дружеские политические группировки. Какая из них окажется наверху, сам бог ведает. Однако любую из них вам придется прибирать к рукам. Конечно, если в эту их возню до вашего приезда не вмешается чека.
– Для встречи с вами мне нужен будет пароль, – напомнил Лукоянов.
– Вы когда-нибудь видали, как растет кавказский дуб? – вдруг обратился к присутствующим Серебряков-Даутоков.
– Разве он растет корнями вверх? – усмехнулся Лавров.
– Эта притча не столь занимательна, сколь поучительна, полковник, – с достоинством ответил князь.
Он встал, звякнув шпорами, пригладил бородку и, поигрывая серебряной рукоятью кинжала, чуть прихрамывающей походкой прошелся по кабинету.
– Представьте себе, – князь обернулся к офицерам и заговорил вкрадчиво, с сильным горским акцентом, – в землю упал желудь. Прошло время, и пробился наконец сквозь прелую листву слабый зеленый росток, И вот в тени чужой листвы, среди гниющих, слабых, сдавшихся он начинает борьбу за жизнь.
Офицеры с интересом следили за его рассказом.
– Молодой дубок выбрасывает ветви свои не вверх, не туда, откуда едва пробиваются в чащу редкие лучи солнца. Он раскидывает их вширь и заслоняет ими солнце от своих врагов. Теперь уже в его тени чахнет все, что когда-то пыталось лишить его жизни. Трудно идет эта борьба! Чужие стебли упрямо лезут вверх, но снова молодой дубок прикрывает их своей густой веткой. И тогда сдаются враги, гибнут враги! А дуб, получивший свободу, теперь рвется вверх, к свету, к прекрасному горному солнцу!
– Чудесная притча, – произнес Лукоянов.
– Да, друг Сережа, притча, – обернулся к нему Серебряков-Даутоков. – Но она должна стать действительностью. Мы раскинем свои отряды по всему краю. Ни часа спокойной жизни красным! Ни одного глотка свежего воздуха! Пусть чахнет, гибнет, слабеет все! И уж тогда-то мы вырвем свою свободу! Пусть же нашим паролем, господа, будет «Дубок раскинул ветви!» И отзыв – «Крепнет дубок»…
– Пусть так будет! – одобрил Лавров.
Лукоянов посмотрел на часы:
– Пора расходиться, господа. Через три часа нас ждут на фелюге.
Офицеры поднялись.
– За встречу, друзья, на родной земле! За нашу свободу!
* * *
Долгирев выругался и резко встал из-за стола, заскрипев новыми ремнями портупеи.
– Только этого нам не хватало! Едва успеваем всякую сволочь за жабры брать, а тут еще в собственной рубахе вошь завелась! Слушай, а ты не путаешь?
– Нет, – ответил Бухбанд. – Он так и сказал: «Ищите у себя».
– Хоть бы выспросил подробности!
– Но он и сам, видимо, не знает. Ведь все дело в бланках. Кто у нас допущен к ним? Где еще можно достать было? Типография?
– Отпадает, – возразил Долгирев. – Я сам был при наборе и печатании. Набор сразу рассыпали.
– Значит, только общая часть?
– Давай прикинем. Калугин? Чушь! Пролетарий до мозга костей. Остаются Ершов, Мачульский и Рыбникова.
– Мачульского все хорошо знаем. При белых с заданием чека оставался в тылу врага, имеет боевые заслуги. Прекрасный подпольщик, да и проверен в самом пекле. Этот не может.
Гараж губчека.
– Ершов третий месяц в госпитале. При нем этих бланков не было. А что, если Рыбникова? Пришла на работу неделю назад, – Долгирев в раздумье остановился у окна. – Слушай! Когда прибыл Степовой?
– Полторы недели…
– А узнал про документы?
– Не знаю.
– Не знаю, не знаю… – Долгирев барабанил пальцами по подоконнику. – Значит, остаются Калугин, Мачульский и Рыбникова. А может, встретишься со Степовым еще разок?
– Лишний раз вызывать опасно…
– Но это же очень важно! Может быть, это как раз та самая ниточка, за которую надо немедленно ухватиться.
– Стоит подумать, – сказал Бухбанд. – Что мы от этого получим и что можем потерять? В лучшем случае мы узнаем имя предателя, арестуем его. Но он может никого и не назвать. Тогда тупик… А теряем многое. Одна неосторожность, и расшифруем Степового. Значит, вся работа летит к черту. А ведь Русанов просил особо беречь Степового для Центра.
– Да, ты прав, – согласился Долгирев. – Рисковать Степовым нельзя. Давай соберем коллегию, посоветуемся.
Засиделись далеко за полночь и все сошлись на одном: времени на расследование и проведение каких-либо экспериментов нет, но и оставлять предателя больше нельзя – он может многое завалить. Поэтому решились на крайнее средство.
…Рано утром в общей части губчека появились Долгирев и Бухбанд.
– Всем оставаться на местах, – вместо приветствия строго сказал председатель. – Проверка.
Рыбникова подняла от машинки большие удивленные глаза, Мачульский хладнокровно снял старенькие нарукавники и утомленно потер виски. А Калугин с недоумением уставился на вошедших.
– Что произошло, товарищи? – растерянно спросил он.
– Сдайте ключи от сейфов! – потребовал Долгирев.
Калугин протянул ему небольшую связку.
– Вообще-то, – сказал он, – мне, как начальнику общей части, можно было бы сказать, чем вызвана проверка.
– В котором сейфе бланки удостоверений?
– Вот в этом, – все с тем же недоумением ответил Калугин и помог Долгиреву открыть сейф.
На верхней полке аккуратной стопкой лежали бланки.
– Сколько здесь?
– Тридцать семь штук. Одно передано вчера по вашему распоряжению в Ессентукское политбюро чека. Для нового сотрудника.
– Считайте при мне.
Калугин намусолил пальцы и стал пересчитывать. Стопка редела. Осталось листочка три, а он едва досчитал до тридцати.
– Странно, – забормотал он. – Может, где промахнулся?
Он взволнованно оглядел чекистов и снова, на этот раз быстро, пересчитал удостоверения. Сомнений не было: в стопке не хватало четырех бланков.
– Как же так, товарищи? – Калугин с удивлением смотрел на своих работников. Мачульский недоуменно пожал плечами, а Рыбникова так и осталась сидеть с раскрытым ртом. – Как же так?
– Прошу сдать оружие! – приказал Долгирев. – Все трое до окончания следствия арестованы. Следствие поручаю вести товарищу Бухбанду. Приступайте.
Он повернулся и вышел из кабинета. Калугин протянул Бухбанду наган. Мачульский выложил на стол свой трофейный браунинг, связку ключей и печать в небольшом сером кисете, залитом чернилами.
Вошел комендант Веролюбов и с ним двое красноармейцев. Арестованные молча направились к выходу.
– Двоих в арестное помещение, а Калугина ко мне в кабинет, – распорядился Бухбанд.
Когда опустела комната, Яков Арнольдович запер сейф, закрыл окно и, выйдя в коридор, тщательно опечатал дверь. Допрос он начал немедля.
* * *
ДОСТОВЕРНО ИЗВЕСТНО: КУБАНСКИЙ – БЫВШИЙ ЕСАУЛ. КВАРТИРУЕТ В ПЯТИГОРСКЕ, НИЖЕГОРОДСКАЯ, 21.
О ТЕРЦЕВЕ. ТОЧНО: БЫВШИЙ КОЛЛЕЖСКИЙ РЕГИСТРАТОР. РАБОТАЕТ В ОДНОМ ИЗ ГУБЕРНСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ.
СТЕПОВОЙ.
* * *
Разговор с Калугиным длился недолго. Было видно, что он или действительно ничего не знает, или умело ведет игру. Он был потрясен случившимся, а в конце допроса заявил, что за свое ротозейство готов понести самое строгое наказание.
Так же ничего не дал и допрос Рыбниковой. Она плакала в ответ на вопросы и, все еще не веря в происходящее, надеялась, что сейчас товарищи рассмеются и скажут, что все это было просто шуткой. Но сквозь слезы она видела суровое лицо Бухбанда.
– Если вы что-то знаете, то напрасно запираетесь. Нужно откровенно рассказать все, что вам может быть известно о краже бланков. Вы сами их брали?
– Зачем?
– Это уже другой вопрос. Кого вы подозреваете? Калугин мог их взять?
– Зачем? – снова повторила Рыбникова.
– Отвечайте на вопросы. Ключи от сейфа были когда-нибудь у вас?
– Нет.
– А у Мачульского?
– Может, когда болел Калугин… Но это еще без меня.
– Он никогда не вызывал у вас подозрений? – вмешался Долгирев.
Она растерянно оглянулась:
– Разве можно так жестоко подозревать?
– И все же, если участие кого-либо из вас в краже документов будет доказано, тот будет расстрелян. Как бы это ни было жестоко, – отрезал председатель губчека.
– Так что же вам известно о Калугине? – спокойно и настойчиво спросил Бухбанд, – Что подозрительного замечали вы в его поведении?
Рыбникова опустила голову.
В этот момент скрипнула дверь и показался Веролюбов:
– Мачульский просится… Вести?
– Ведите!
Без ремня Мачульский казался еще выше. Руки безвольно повисли, словно плети, а на лице появился серый налет.
– Документы продал я, – хрипло выдавил он. – Прошу снять подозрение с моих товарищей. Они ни о чем не знают и не виновны…
В глазах его была какая-то безысходная решимость.
– Рассказывайте, – приказал Бухбанд. – По порядку…
Мачульский сел на табурет и сжал большими ладонями колени.
– Последнее время дома нет ни крошки, – по его худым скулам забегали острые желваки. – А у меня шесть ртов. Мал мала меньше. Самого малого схоронил…
Голос его дрогнул.
– Разжалобить хочешь? – спросил Долгирев.
– Нет. Хочу, чтобы правильно поняли. Я не подлец и не враг. Вы знаете, что я был у белых. Если контрой был, давно б переметнулся. Но дело не в том… Я сейчас…
Началось с того, что к ним в дом стал частенько захаживать новый сосед. Внимательный, заботливый. Говорил, что сам из рабочих. Умный мужик. Стал иногда приносить гостинцы ребятишкам. То хлеба кусок, то воблу, то леденцов.
– Я нутром чувствовал, что все это неспроста, да ничего не мог поделать, когда видел, как ребятишки набрасывались на хлеб.
По небритой щеке Мачульского скатилась слеза. Он сердито вытер рукавом глаза и с ожесточением продолжал:
– А потом пошли разговоры всякие. За жизнь и вообще. Ботинки вот сшил мне… Когда меньшего схоронил, он говорит, что, мол, за святоша ты такой? Дите, говорит, угробил, а мог бы выходить, «Это как же?» – спрашиваю. «А так, – говорит. – У меня есть друг. В пае со мной состоит. Нужно ему ездить по станицам у казаков кожу закупать, а пропусков нет. Ты достал бы, а мы уж твоих мальцов в беде не оставим». Сломило меня горе-то. Бог с ним, думаю, вреда советской власти от того не будет, коли кто и ездит по станицам за кожей, а дети сыты будут. Я ему сначала от разных учреждений доставал, а теперь вот четыре наших взял… Если б знать…
– Как зовут этого человека? – спросил Бухбанд.
– Волков. Сапожник Волков…
Некоторое время стояла тягостная тишина. Затем Долгирев хрипло сказал:
– Вот что, Мачульский… Сам знаешь, за такие дела полагается…
Мачульский молча кивнул.
– Будет заседать тройка. Заключение пошлем в Полномочное представительство ВЧК. Решение тебе объявим. Иди…
* * *
«ШТАБ БЕЛО-ЗЕЛЕНЫХ ВОЙСК» – ТОЛЬКО ЧАСТЬ К/Р ОРГАНИЗАЦИИ. ЕЕ ПЛАТФОРМА: АЛЬЯНС КАДЕТОВ, МОНАРХИСТОВ И МАКСИМАЛИСТОВ. В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ПОЯВИЛИСЬ ПРАВЫЕ ЭСЕРЫ.
ИМЕЮТ СВЯЗИ С ВЛАДИКАВКАЗОМ, НАЛЬЧИКОМ И ГРОЗНЫМ.
ЗАНИМАЮТСЯ ВЕРБОВКОЙ В СВОИ РЯДЫ. ЦЕЛЬ: РАСПРОПАГАНДИРОВАТЬ НАСЕЛЕНИЕ И КРАСНЫЕ ЧАСТИ. СОБИРАЮТ ОРУЖИЕ, СВЕДЕНИЯ О ПОЛОЖЕНИИ В СТРАНЕ И ЗА РУБЕЖОМ. ИНТЕРЕСУЮТСЯ ПЛАНАМИ КРАСНОЙ АРМИИ.
К ОРГАНИЗОВАННОМУ ВЫСТУПЛЕНИЮ ПОКА НЕ ГОТОВЫ.
СТЕПОВОЙ.
* * *
Анна Фальчикова с помощью Зуйко устроилась делопроизводителем музыкального училища наробраза. Ее вполне устраивало это тихое, спокойное место. Работа не требовала большого напряжения и оставляла достаточно свободного времени. Очень скоро у нее появилось много знакомых, тайных и явных почитателей. Каждому ради знакомства она снисходительно дарила один из своих вечеров, но не каждый мог рассчитывать на вторую встречу. Этой милости удостаивались только особо проверенные и надежные люди, которым Фальчикова могла без колебаний вручить пачку прокламаций или дать более ответственное поручение.
В доме Кордубайловой она стала общепризнанной фавориткой. Сама мадам по причинам, совершенно непонятным, открыто благоволила к ней, а о мужчинах и говорить нечего. Женская половина, за исключением Зинаиды Зуйко, безропотно приняла ее превосходство. Правда, Фальчикова этим не злоупотребляла, умела быть милой, внимательной соседкой.
Мадам Кордубайлова с готовностью приняла предложение накрыть общий стол, когда придут гости «голубушки Анны Федоровны». И в самом деле, надо же как-то отметить начало рождественской недели! Конечно, какие уж теперь, прости господи, праздники в такую лихую годину. Но и забывать нельзя, не то совсем одичаешь.
Мадам суетливо хлопотала в зале, покрикивая на своих помощниц, распоряжения так и сыпались из ее уст. Она вынула даже из какого-то потайного шкафчика белую скатерть и вполне приличный столовый сервиз. В довершение всего Кордубайлова сменила свой бесподобный капот на столь же бесформенное, зато определенно лилового цвета платье и вышла лично встречать гостей.
Первыми появились Чепурной и один из главарей «Союза трудовых землевладельцев». Приложившись к ручке мадам, Чепурной тут же отошел с Анной в дальний угол комнаты, предоставив своему спутнику выслушивать вздохи и охи хозяйки. Они вполголоса разговаривали с Фальчиковой до самого прихода Доценко и Кумскова. Как только те разделись, хозяйка по знаку Анны пригласила всех к столу. Собрались домочадцы, и Зуйко торжественно водрузил в центре стола большую бутыль самогона.
