Текст книги "Голова Медузы Горгоны"
Автор книги: Виктор Пономарев
Соавторы: Валентина Пономарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
– Возьмешь с собой княгиню Муратову. Хватит ей воевать…
– Нину? Стоит ли? Опасно…
– Опасно везде. Тут ей нет смысла оставаться. Устроишь ее там. Она вроде к тебе особое доверие нынче имеет, – выдавил улыбку Лавров.
– И все-таки, думаю, лучше ей остаться под крылом матушки Поликены. Кажется, она искренне печется о княгине, – настаивал Лукоянов.
– Эко, нашел искреннюю душу! – усмехнулся Лавров. – Да эта святоша спит и видит, как бы от всех нас поскорее избавиться.
– Ну, хорошо, – согласился Лукоянов. – Но ведь трудный путь предстоит. Выдержит ли Нина?
– Выдержит. Я с ней говорил. Сейчас же и собирайтесь. Переждете время у кабардинцев в ауле. Оттуда проведут вас через перевал. Провожатых до аула сейчас пришлю.
Оба поднялись, крепко пожали друг другу руки.
– С богом! – напутствовал Лавров, провожая полковника до двери.
* * *
Яков вышел на воздух. У длинной коновязи похрустывали сеном десятка два оседланных лошадей. От околицы доносилась пьяная песня загулявших бандитов. Сиплый голос старательно выводил:
Ехали казаки со службы домой…
Ему печально вторил другой:
По той по дорожке родитель идет.
Здорова, папаша!
Здравствуй, сынок!
Сын в отца пытает,
Как дома семья…
Песню подхватило еще несколько голосов. Пели с надрывом, горестно.
Семья, слава богу,
Прибавляется:
Жинка малада-а-ая
Сына родила-а-а-а…
Сын отцу – ни слова.
Седлает ко-оня…
Внезапно песня смолка, донеслась пьяная ругань казаков, и снова над хутором опустилась тишина. Яков подошел к колодцу, над которым качал корявыми ветвями старый вяз, зачерпнул побитой бадьей воды, напился. Поставив ее на угол сруба, незаметно вынул из щели заткнутый корою список банды и направился к своей сотне.
Вскоре, расставив посты, Яков прошел к небольшой мазанке, у которой приткнулась полусотня Скибы. Его окликнул уже порядком нагрузившийся Щербатый:
– Айда к нам! Мировую со Скибой выпить. Нам долго промеж себя обиду держать не след…
Яков присоединился к ним, и в мазанке снова зашумело пьяное застолье. Скиба все норовил затеять скандал, но Яков старался не замечать его придирок. Заботило совсем другое…
Которая уж неделя подходила к концу с тех пор, как Яков влился в банду Конаря. Он вошел в доверие, выполнил свое основное задание. В губчека его уже ждут. Пора. Тем более, что возвращаться придется не с пустыми руками. Теперь не поможет Конарю его хитрая уловка, что выручала не раз. Даже распустив банду по квартирам, он вряд ли соберет ее снова: в одном из газырей черкески чекиста надежно спрятан список.
Но Яков чувствовал, что не может уйти сейчас, хотя для этого ему стоило лишь сесть на коня. Ночь скроет его, а к утру он будет уже под Моздоком. Но что станется с теми, кого Конарь бросил в сарае у колодца? Не покатятся ли завтра их головы от шашек озверевших бандитов? А что будет с той гордой девчонкой?
Скиба снова привязался:
– Чего молчишь? Ты скажи: за бабу свою, что ль, боялся? Не бойсь, не отобью!
– И хотел бы, да не сможешь.
– Пошто так?
– Слабак ты, Скиба! Хилый мужик. Тебя любая баба ляжкой задавит…
– Ты брось! Я ведь и доказать могу!
Щербатый ухмылялся, видя, что разгорается спор. Он никогда не встревал в чужие дела. Но пикантная тема разговора задела и его. Он не против бы и посмотреть…
Заметно было, что Скиба перепил; хотя на ногах стоял еще крепко. А когда услыхал, что Яков лениво бросил ему: «Трепач!», сорвался с места.
– Давай об заклад! – заорал он, приглашая Щербатого в свидетели. – Об заклад давай! Если моя возьмет – в морду тебе! При честном народе по морде! Идет?
– Отчего же не идет? Давай! Если не совладаешь – мой приговор будет. Только где же ты доказывать станешь? – Яков хитро прищурился. – Баб, вроде бы, на хуторе свободных нет.
– А девка? Девка, что взяли в Эдиссее! Сгодится?
– Ну, это ты брось! – всполошился Щербатый. – Конарь те даст за девку. Мне велел доглядывать, чтобы, окромя его, никто не лез к Ульяне. Видать, самому приглянулась…
Скиба растерянно заморгал, а Гетманов все подзадоривал:
– Конец спектаклю! Против Конаря и сам Скиба – заяц.
– Что мне Конарь? – кипятился Скиба. – Хватит командовать! Захочу и возьму!
Он подскочил к Щербатому:
– Давай ключи! Друг ты мне али нет? Слышь?
Щербатый заелозил на лавке, достал ключ от сарая, в котором были заперты пленные.
– На. Мне чего… Мне ничего… Только я не знаю, понял? – он тупо уставился на споривших и забормотал: – Баба – она что? Баба – она вроде степу. Сколь там казаков гуляет – бог весть! Мне что? Идитя. А я чур! Я ничего… – Щербатый попробовал было подняться, но рука скользнула по лужице шмурдяка. Телохранитель атамана уткнулся щекою в стол и захрапел.
Скиба с Яковом направились к сараю. Вокруг было тихо. Давно смолкли пьяные голоса. Возле сарая сладко посапывал на чурбачке часовой, обхватив винтовку обеими руками. Скиба долго возился с замком. Наконец, дверь певуче заскрипела на ржавых петлях. В темноте метнулась в угол Ульяна.
– Не боись, не боись, подь сюды, – шептал Скиба, судорожно отстегивая наган, шашку. Он швырнул их вместе с поясом к выходу и, растопырив ноги, приближался к девушке. Та вскрикнула и испуганно прижалась к стене.
Часовой всполошился, вскинул винтовку:
– Эй, чего надо?
– Тихо! Не шуми! – предупредил его Гетманов.
– А… Это ты, сотник!
– Зенки со сна не продрал? Ступай спать!
– Дак я…
– Ступай, ступай! Девка – не твоя забота. А этих я сам присмотрю. Приказ такой есть…
– Ну, коли приказ, – успокоился часовой.
Он не заставил повторять: вскинул обрез за плечо и скрылся в темноте. Яков дождался, когда его торопливые шаги затихнут, и шагнул в сарай.
Молча, боясь разбудить людей, Скиба выкручивал Ульяне руку. Он зажал ей рот, сбил на сено и пытался подмять. Но девушка все время ускользала.
И вдруг кто-то сильным рывком поднял Скибу на ноги. Ульяна снова метнулась к стене. В лунном свете она разглядела, как на сене боролись двое. Яков отшвырнул от себя бандита и протянул руку к голенищу. Скиба в ярости снова бросился на него, но наткнулся на удар, замер на мгновение, с хрипом выдохнул воздух, сделал два нетвердых шага и рухнул на сено.
Ульяна в ужасе заслонилась рукой. Яков вытер рукавом пот с лица и шагнул к девушке. Та вытянула руки вперед и забормотала:
– Прости, господи, прости, прости… – Вскрикнула тихонько, отчаянно: – Нет! Не-е-ет!
– Дура! Окстись!
Девушка замолкла.
– Где остальные?
Она непонимающе глядела на него.
– Остальные где? – громче переспросил Яков. – Милиционеры?
За перегородкой послышался возбужденный шепот пленных.
– Товарищи! – окликнул Яков.
Шепот смолк.
– Как только открою дверь – по коням. Коновязь напротив. Гоните к Моздоку. Я прикрою, если что…
– А оружие? – спросили за стенкой.
– Кони. Да вот у девчонки возьмете наган и шашку. Готовы?
За перегородкой зашуршали сеном и смолкли. Яков подтолкнул Ульяну к проему двери и протянул ей оружие Скибы.
– Ты тоже с ними. Я догоню вас. Предупреди, чтобы гнали напрямик.
Он вышел на залитую лунным светом площадку перед сараем и внезапно остановился: по направлению к коновязи шли с мешками двое бандитов, видимо коноводы. Медлить было нельзя. Яков рванул на себя двери сарая. Пленные бросились к коням. Бандиты кинули мешки и заметались на дороге:
– Братушки! Тревога! Эй! Тревога!
Кто-то из них пальнул наугад, но дробный топот уже затихал вдали. Яков лихорадочно отвязывал повод. Пальцы не слушались. Какой-то пьяный дурак затянул ремешок тугим узлом. А вокруг уже захлопали калитки, поднялся гомон. К коновязи бежали казаки. Не разобравшись спросонок, в чем дело, хватали оставшихся коней. Яков вскочил, наконец, в седло.
– За мной! – громко отдал он команду. – Пленные ушли!
А из хат выбегали все новые казаки. Поднялась стрельба. Паника росла с каждым новым криком, с каждым выстрелом.
– Куда ушли? – спросил Якова казак, скакавший рядом с ним.
Гетманов махнул клинком в противоположную сторону.
– Догоняйте! Они без оружия. А я к Конарю.
Всадники исчезли в темноте, а Яков, повернув коня, скользнул мимо покосившейся мазанки, выскочил в степь и дал коню волю.
* * *
Сердито выл холодный ветер. Сильными порывами обрушивался он на одиноко стоявшего человека, рвал полы его шинели и, казалось, хотел сбросить с высокой скалы в серую мутную воду.
Шестые сутки томился полковник Лукоянов в небольшом кабардинском ауле, что прилип к крутому скалистому берегу холодного Баксана. Шестые сутки он слушал несмолкаемый грозный гул.
Неделю назад старый Мутакай, который еще при царе делил с Лавровым все тяготы армейской жизни, заявил, что нужно ждать десять дней, и потом на все вопросы полковника упрямо и немногословно отвечал:
– Горы сами скажут…
Княгиня Муратова сначала терпеливо и безразлично ждала перехода. Она знала от Лукоянова, что должен приехать человек от Лаврова и привезти им документы и деньги. Но человека все не было, и княгиня, заскучав, тоже стала спрашивать старого Мутакая, когда же откроется перевал.
– С горами шутить хочешь, женщина? – сердито обрывал ее старик. – Даже джигит не отважится идти на Донгуз-Орунбаши! А ты хочешь с орлом сравниться? Только один старый ишак Мутакай мог согласиться идти в горы в такую пору. Когда идти, он лучше тебя разберется. Горы ему подскажут…
И Мутакай терпеливо слушал горы. Наконец, он заявил Лукоянову:
– Однако, через два дня пойдем. Ветер силу теряет. Три дня солнце будет. Успеем, думаю. Старый Орунбаши пропустит… – Мы-то пройдем, – подумав, продолжал он, – а как женщина будет идти? Зачем ей уходить? Только кукушка бросает родное гнездо.
Лукоянов пытался остановить его, но Мутакай снова надоедно забормотал:
– Мутакай век прожил, жизнь знает. А ты ее начинаешь, джигит. Твое дело другое. Ты воин. А женщина зачем идет? Как Родину бросит? Как жить без нее будет? Жалеть будешь! Сильно жалеть будешь, женщина!
Муратова молчала. В последние дни ее неотвязно преследовала мысль, что стоит она на краю бездны, безропотно подчиняясь своей взбалмошной судьбе.
Она первой услыхала рано утром цокот копыт и разбудила полковника:
– Сергей Александрович! Кто-то едет…
Лукоянов быстро вскочил, накинул на плечи шинель.
– Не волнуйтесь, Нина. Это, наверное, от Лаврова. Вы отдыхайте, на дворе очень прохладно. А я пойду проверю.
Лукоянов сунул в карман шинели маузер и вышел из сакли.
За стеной привязывал в затишке коня мужчина в тяжелой бурке. Полковник осторожно приблизился к нему. Увидев знакомое лицо, воскликнул:
– Наконец-то! – И протянул руки. – Здравствуй, Яков Арнольдович, здравствуй, дружище ты мой! Успел-таки!
– Здравствуй, Саша… Сергей Александрович!
Они крепко обнялись, прошли за угол и присели на широком плоском камне.
– Не знаю, как тебя и называть теперь, – смущенно пробормотал Бухбанд, заглядывая в светившиеся глаза Степового-Лукоянова.
– А все равно. От имени своего отвык. И привыкать ни к чему, – он махнул рукой в сторону гор, – оно не пригодится. Да и Степовой сегодня кончился. Прими вот мое последнее сообщение. Тут некоторые явки Лаврова в Нальчике… Остальное – сами…
Он достал серебряный портсигар и, раскрыв, протянул его Бухбанду, придерживая часть папирос рукой. Яков Арнольдович взял две крайние, одну положил в карман, другую зажал в зубах, тщетно пытаясь прикурить на ветру. Степовой с улыбкой наблюдал за ним. Потом чиркнул спичкой и поднес к лицу Бухбанда стиснутый в ладонях огонек:
– Плохой из тебя курильщик, Яков Арнольдович. Прямо скажем, подозрительный, – и он весело расхохотался.
Бухбанд обеспокоенно оглянулся. Степовой оборвал смех и сказал:
– Здесь нам опасаться нечего. Мутакай, наш проводник, ушел проверить тропу, спутница моя как будто уснула снова. Поэтому поговорим о деле. Задание мне ясно: планы и практические дела белогвардейщины, срыв их, разложение ядра. Как связь?
– Связь дам. Только прежде скажи мне, Саша, ты твердо решил брать с собой эту женщину? Может быть, лучше все-таки идти одному? Дорога дальняя, не будет ли княгиня обузой?
– Наоборот, – горячо возразил Степовой. – Нина убережет меня от чрезмерного любопытства бывших коллег. Разве не странно, что из всех офицеров, заброшенных в нашей группе, вернулся только Лукоянов? Нина может подтвердить, что ее новый друг активно боролся с Советами, но волею судеб ему не дано было выпить на брудершафт с желанной победой. К тому же, как выяснилось, у княгини есть связи на той стороне, только из-за Городецкого она не эмигрировала сразу. Думаю, что ее знакомства тоже будут мне на пользу.
– Пожалуй, ты прав, – согласился Бухбанд. – А теперь запомни…
Он стал медленно называть чужие города, адреса, фамилии. Степовой откинулся к стене и, закрыв глаза, повторял их шепотом.
Потом оба посидели несколько минут молча, тесно прижавшись к друг другу плечами. Бухбанд шепнул: «Мне пора», и они рывком поднялись.
– До свиданья, Саша, дорогой наш Степовой. Знай, что все мы тебя помним и ждем. А на прощанье я от имени всех наших поздравлю тебя: за особые заслуги перед Республикой ты представлен к высокой награде – ордену Красного Знамени. – Бухбанд крепко обнял и поцеловал Степового.
* * *
На заседании коллегии губчека план захвата Лаврова, предложенный Бухбандом, был одобрен. Оставалось только подготовить оперативную группу.
Вернувшись к себе в кабинет, Яков Арнольдович достал из сейфа аккуратную папку, раскрыл ее и задумался. Здесь были собраны все документы, касающиеся Степового: от первой справки начальника оперативного отдела о встрече сотрудника чека до последнего сообщения Степового о нальчикском логове Лаврова. Только этот последний документ был еще на папиросной бумаге. Все остальные сообщения, справки тщательно переписаны рукой Бухбанда, пронумерованы и подшиты. Яков Арнольдович перелистал дело, внимательно вчитываясь в каждую страничку. Затем составил справку о последнем сообщении, подшил ее к остальным документам и, чиркнув своей старой зажигалкой, поднес к пламени трепетный листочек.
Папиросная бумага вспыхнула вмиг, и через секунду на ладонь упали теплые лепестки пепла. Бухбанд смял их, растер пальцами, сдунул пыльцу и тихо прошептал:
– Так-то вот, Саша…
Снова аккуратно завязал тесемки папки и своим четким почерком вывел на ней:
«Отчет о работе сотрудника ВЧК Степового в период с 1920 по 1921 год».
И добавил вверху справа:
«Председателю ВЧК. Лично. Канцелярии не вскрывать».
Вложил папку в большой конверт, запечатал его и надписал карандашом:
«Москва. Большая Лубянка».
Затем вызвал к себе Моносова. Познакомил его с общим планом операции и подчеркнул:
– Лавров хитер и коварен, взять его будет потруднее, чем Пономаренко. Но подход к нему уже найден.
Бухбанд подошел к карте, обвел карандашом круг, куда вошли Черек, гора Издара, Чегем и его водопады:
– Где-то в этом районе оперирует полковник Агоев. Лавров пока на переговоры с ним не вышел. Он намерен сначала скомплектовать свою банду. Уже создал штаб ее. Он находится в двадцати семи верстах от Нальчика. – Карандаш снова скользнул по карте. – По сведениям, штаб состоит из трех осетин и двух турков. У них два пулемета системы Люйса, похищенные из управления милиции. В штаб Лавров направляет бывших офицеров и другой контрреволюционный элемент. Твоя задача: с группой товарищей проникнуть в штаб под видом агентов полковника Агоева и войти в доверие приближенных к Лаврову людей. Конечная цель: добиться встречи с самим полковником для координации действий против Советской власти. К сожалению, квартира, где скрывается Лавров, нам неизвестна. Поэтому действовать нужно очень осторожно. Моносов кивнул.
– И еще, – добавил Бухбанд. – Лавров располагает широкой сетью своих шпионов. В том числе и в местной чека. Поэтому приказываю действовать самостоятельно, на свой страх и риск. На связь с нальчикской чека не выходить. Другая наша группа займется ликвидацией всей банды. Адреса конспиративных квартир большинства лавровцев в Нальчике мы знаем. Необходимы лишь четкость и согласованность действий. Об этом и договоримся сейчас. Минут через… – Бухбанд взглянул на часы, – да, минут через пять начнется совещание всех участников операции. Сразу и познакомитесь со всеми членами оперативной группы.
Едва Бухбанд закончил говорить, как в комнату стали заходить чекисты. Многих Моносов знал, но были и незнакомые. Он догадался, что это прибывшие из других мест товарищи, о которых упоминал начальник оперативного отдела. Среди них совсем молоденький парнишка, лет девятнадцати, из Дагчека. Именно его рекомендовал Бухбанд в группу Моносова за отличное знание Кабарды, редкостную находчивость и бесстрашие, которыми парень отличился во многих операциях.
Все места у двери были заняты, и вошедшие последними нерешительно остановились у порога.
– Проходите, товарищи, – пригласил Яков Арнольдович, кивнув на стулья у окна, и начал совещание.
* * *
Гетманов догнал недавних пленников уже под Эдиссеей. Заслышав конский топот за своей спиной, милиционеры пустили было рысью. Но Ульяна, приглядевшись, узнала в одиноком всаднике своего спасителя и придержала коня.
Начинался рассвет. Подпоясанная алым кушаком зари, степь тихонько выдыхала некрепкий парной туман, и он стелился рваным покрывалом меж холмов. Брызнули первые лучи солнца, и, словно отсвет их, заиграл на щеках девчонки яркий румянец, когда подъехал к ним широкоплечий парень в кубанке. На мгновение взгляды их встретились. Девушка тут же опустила глаза, но свет их еще долго ласкал загрубевшее в битвах и невзгодах сердце чекиста.
Яков не мог понять, что произошло. Только степь вдруг стала такой яркой, что ему пришлось зажмуриться. А сердце застучало гулко и радостно. Куда девалась его уверенность! Язык сделался неповоротливым, оробел казак, притих, только глазом косит в сторону.
И девчонка молчит, зардевшись, лишь стыдливо придерживает на груди разорванное бандитом платье.
Опомнился Яков: «Что же это я! Ведь холодно…» Быстро снял черкеску и неуклюже набросил ее на плечи девушки. Та попыталась было возразить, но Яков широко улыбнулся и ласково потребовал:
– Бери, чего там! Согрейся хоть!
Она благодарно кивнула, закуталась поплотнее.
Несколько минут ехали молча. Милиционеры скакали чуть впереди, изредка оглядываясь и понимающе улыбаясь.
Чуть охрипшим от волнения голосом Яков несмело спросил:
– Ульяной, что ль, зовут тебя?
– Ульяной, – просто ответила девушка, и снова полыхнуло из-под черных ресниц струящееся пламя.
– А правда, что ты дочь священника? – и Яков смущенно улыбнулся.
– Та правда ж, – ответила на его улыбку Ульяна. – Только никакой он теперь не священник. Расстригли батяню за безверие. Он вот и мне в комсомол разрешил поступать. Хороший он у меня, только пьет очень. А люди злые, не любят его за то, что «господа предал». А где он господь-то, когда вокруг такое творится…
– А мать твоя где?
– Маму не помню, она умерла, когда я еще маленькой была…
– А-а-а… – только и мог сказать Яков.
Подъезжали уже к первым хатам. Лениво брехали собаки, хозяйки выгоняли коров со двора. Ульяна вдруг застеснялась, сняла черкеску, стряхнула с нее дорожную пыль и протянула Якову:
– Я лучше так. Увидят ведь…
Гетманов понял, протянул руку и, забирая одежду, слегка прикоснулся к пальцам девушки. Ульяна вспыхнула вся и закусила губу. В глазах ее неожиданно блеснули слезы. Девушка быстро отвернулась.
– Ты… чего? – растерянно спросил Яков.
– Ничего, – Ульяна ладошкой, как-то совсем по-детски смахнула набежавшую слезу и насупилась.
– Я, что ль, чем обидел тебя? – допытывался Яков.
– Нет, так… – попыталась девушка за беззаботной усмешкой скрыть охватившую ее печаль.
Но это не удалось ей. Гетманов видел, как переменилась Ульяна в несколько минут, словно сжалась в тугой комочек. Так пугливый степной зверек настораживается, почуяв опасность. Слез уже не было, только губы стали жестче, да пролегла меж бровей упрямая складка.
– Мне тут все одно не жить! Засмеют… С мужиками, мол, была… – Ульяна криво усмехнулась. – Ух, и злющие у нас бабы!
– Неужто страшней бандитов Конаря? – улыбнулся Яков.
– А ты не смейся, – губы Ульяны дрогнули. – Правду говорю, житья не будет.
– Тогда поедем со мной!
– Ишь, чего удумал! – Ульяна искоса глянула на парня: не смеется ли опять.
Однако глаза Якова были серьезны и ласковы.
– А что, в самом деле, тут плохого? – Гетманов стал горячо агитировать девушку. – Вот только наших догоним, а там и в город. На работу устроишься, учиться будешь…
Он собирался еще сказать что-то веское, убедительное, но Ульяна вдруг резко оборвала его:
– Пожалел, что ли?
Яков осекся, обиженно посмотрел на нее и в сердцах неожиданно выпалил:
– Дурочка! Нравишься ты мне! Понятно?
Ульяна снова вспыхнула до корней волос и отвернулась. Пунцовая мочка уха с маленькой дырочкой для серьги была такой нежной и беззащитной, что Якову неодолимо захотелось тут же поцеловать ее. Но он ни за что на свете не мог позволить себе этого, потому что боялся неосторожной лаской обидеть девушку, спугнуть то новое, что появилось между ними. Он не заметил, как проехали улицу из конца в конец, и вздрогнул, когда Ульяна глухо сказала:
– Все. Вот наша хата… Остановились.
Яков заглянул ей в глаза:
– Значит, не веришь?
Ульяна потупилась:
– Как же так, сразу?
– Ну давай я потом заеду за тобой? – с надеждой спросил он.
– Не знаю. Батяню надо увидеть…
– А не раздумаешь?
– Может, и раздумаю. – Глаза Ульяны вдруг озорно блеснули, и Якову почему-то стало легко и весело от этого, – Подожду, подожду, да и раздумаю…
– Ну, тогда не успеешь. – Яков радостно засмеялся и дал коню шпоры. – Я скоро вернусь! До встречи!
Ульяна только кивнула в ответ.
* * *
В Моздокском политбюро Гетманову пришлось задержаться. Сведения, добытые им у Конаря, были немедленно переданы в губчека, а сам Яков остался в уезде.
Это было время, когда решения X съезда РКП(б) о переходе от политики военного коммунизма к НЭПу, обеспечившему прочный экономический союз рабочего класса и трудового крестьянства, уже давали свои крепкие всходы.
Распропагандированные агентами Тергубчека, казаки банды Васищева бросали оружие и являлись с повинной в местные Советы. Васищев свирепствовал. Но никакие угрозы не могли уже остановить разложения банды. Сам Васищев с небольшой группой головорезов был вскоре окружен на одном из хуторов и после отчаянного сопротивления схвачен.
Вот тогда и выбросили белые флаги многие атаманчики, всякие там тишковы, орловы, гончаровы и прочие «батьки».
Не все, однако, склоняли повинную голову. Кое-кто еще покусывал Советскую власть в темных углах. Но в целом по уезду стало намного спокойнее.
Возвращаясь с отрядом из Наурской, Гетманов заглянул в станицу Галюгаевскую. Две неожиданные встречи ждали его здесь.
Когда подъезжал с ребятами к центру, заметил, что со всех сторон тянутся к стансовету люди. Поравнявшись с несколькими стариками, Яков придержал коня:
– Что случилось, отцы?
Белый как лунь дед повернулся к нему лицом, хотел, видно, что-то сказать, да так и застыл, растерянно заморгав. Спохватился и с радостным криком «Погодь, погодь малость!» кинулся к Якову.
Да, это был Егор Молчун, вырванный Гетмановым тогда под Курской из самого пекла.
Яков спрыгнул с коня и обнял деда Егора. Тот радостно похлопывал его по плечу и все повторял:
– А ить я тебя сразу узнал, паря… Сразу узнал…
– Ну вот видишь, остался ты жив-здоров. А не верил тогда мне.
– Я ж говорил, заместо сына родного будешь. – Дед Егор даже прослезился, вспомнив свои мытарства. – Однако и досталось мне тогда, милок. Ваши-то за бандюгу меня приняли, никак не верили, что добровольно я… Потом уж только, после боя, повели меня к главному. Он-то и велел отпустить, когда про Гетмана – про тебя, значит – услыхал. Все как есть рассказал я по порядку, да и подался к своей старухе…
– А сейчас-то куда спешишь?
– В Совет идем. Говорят, там свежая газета пришла. Слух такой пошел, что Лаврова поймали. Чать, слыхал про такого…
– Слыхал, а то как же… – усмехнулся Яков. Взял повод в руку и зашагал рядом с дедом Егором.
Подошли к стансовету. Народ уже плотно стоял на крыльце, и протиснуться внутрь не было никакой возможности. Задние напирали, требовали тишины, передние шикали на них – от этого гул становился еще громче.
Наконец, чуть поутихло, и на крыльце тоже стал отчетливо слышен звонкий девичий голос:
– После длительной и напряженной работы органов охраны захвачена в Нальчике и ликвидирована оперировавшая на юго-востоке в течение двух с половиной лет вооруженная банда белогвардейцев под руководством бывшего полковника Лаврова…
Девушка, как видно, читала газету не в первый раз, и те, что стояли впереди и слышали начало, поторапливали ее:
– Подробности давай!
– Непрерывно преследуемый агентами Терской губчека, полковник Лавров со всей своей бандой принужден был покинуть Терек и укрыться в Кабарде… – Девушка вдруг закашлялась, остановилась на минутку.
Тут же ее сменил мужчина, голос которого Якову был удивительно знаком.
– Вместе с полковником Лавровым Советскими властями были задержаны также все его близкие помощники. Самая операция поимки всей банды произведена спокойно, по плану и без жертв чекистов.
«Неужто Сергей?» – Яков все еще не верил себе. Стал потихоньку пробираться вперед.
– Из Нальчика сообщают. Во время допроса арестованного полковника Лаврова последний нагло сказал: «Я за эти годы столько перебил коммунистов, сколько вы еще огурцов не съели…».
В комнате возмущенно загомонили, послышались выкрики, колкие словечки в адрес Лаврова. Яков ступил, наконец, на порог и заглянул через головы людей. Так и есть: за столом стоял Сергей Горлов и держал в руках газету «Власть Советов». Рядом с ним сидела незнакомая Якову девушка, худенькая, ясноглазая.
Едва Горлов кончил читать и поднял голову, Яков тихонько подал голос:
– Серега!
Сергей недоуменно оглянулся по сторонам, увидел друга и громко крикнул:
– Яшка! Черт старый! Как ты сюда попал?
Вокруг заулыбались, расступились и дали Якову пройти.
Друзья крепко сжали друг друга в объятьях.
Когда улеглось волнение первых минут, Сергей подвел Якова к девушке за столом и, смущенно краснея, представил:
– Познакомься: моя жена… Лена.
Яков оторопело глянул на него и тоже почему-то покраснел. Лена, улыбаясь, протянула руку. Гетманов осторожно пожал ее и снова непонимающе уставился на Сергея. Тот, переглянувшись с Леной, расхохотался:
– Ну, чего смотришь? Не веришь?
Яков отрицательно качнул головой.
– Мы с Леночкой у Васищева были, – уже серьезно сказал Горлов. – Свадьбу нам полагалось сыграть. Может, так бы и не согласилась, – он хитро глянул на жену, – да Яков Арнольдович приказал. Приказ есть приказ, надо его выполнять.
Сергей подошел к Лене и ласково обнял ее за плечи.
– Тогда… поздравляю! – нашелся, наконец, Яков. – Ну погоди, пострел! – шутливо погрозил он Сергею, – мы с тобой еще посчитаемся дома!
– Ага! – весело ответил Горлов. – Мы вот тут политработу проведем – и в Пятигорск. Распишемся. А тебя в свидетели возьмем.
– Ладно, – примирительно сказал Яков. – Там видно будет. У меня тут еще дела есть.
А сам еще раз исподтишка показал Горлову кулак. Лена все-таки заметила, рассмеялась. Сергей, провожая Якова на крыльцо, шепнул:
– Она чудесная, ты увидишь сам!
– Вижу уж, – ворчливо пробурчал Гетманов. Глянул в глаза другу и с неожиданной грустью добавил: – Я тебя понимаю.
Вскочил в седло и на прощанье помахал молодоженам.
Путь его лежал через Моздок на Эдиссею.
* * *
Стамбульский поезд, наконец, остановился. Из вагонов посыпались пассажиры, зазывно выкрикивали носильщики и извозчики. Кто-то смеялся, кто-то плакал…
С подножки вагона равнодушно смотрел на гомонящую толпу стройный худощавый мужчина в цивильном костюме. Затем он обернулся, принял от кого-то небольшой саквояж и помог сойти на перрон красивой молодой женщине.
Она огляделась вокруг и тихо прошептала:
И очи голубые, как лазурь,
Она сидит, на запад устремив;
Но не зари пленял ее разлив;
Там родина! Певец и воин там
Не раз к ее склонялися ногам!..
– Успокойся, Нина. Идем, – сказал мужчина. – Мы еще вернемся с тобой на родину…
– Не надо, Сережа, не надо… – попросила женщина и взяла своего спутника под руку.
Они безучастно шли сквозь шумную толпу все дальше от перрона – княгиня Муратова и возвращавшийся в белоэмигрантскую ставку генерала Врангеля полковник Лукоянов.
* * *
Не скоро еще придется встретиться друзьям. Чередой нахлынут новые хлопоты, связанные с объявленной в газетах амнистией бело-зеленым, желающим возвратиться к мирному труду. С отрядом красноармейцев исколесит Гетманов буруны, выявляя мелкие группы бандитов. Промелькнут в его жизни разные солнышкины, осман-боковы и другие атаманы. Будут встречи с ними, где единственным оружием Якова останется правдивое партийное слово. Будут и опасные схватки, исход которых решит личная отвага чекиста.
Это уже позднее появится у него серебряный именной портсигар, а затем и «боевой конь по кличке «Космач» одного аршина тринадцати вершков росту», как будет записано в удостоверении.
«За все свои заслуги в совокупности перед пролетарской революцией на фронте беспощадной борьбы с бандитизмом и контрреволюцией и укрепления Советской власти в местах, особо зараженных контрреволюцией, с постоянным риском для жизни, тов. Гетманов Яков Елисеевич должен быть, безусловно, отмечен награждением высшей боевой наградой Республики – орденом «Красного знамени», —
так в ноябре 1927 года, в канун десятилетия Октябрьской революции напишет о Якове полномочный представитель ОГПУ на Северном Кавказе.
Награды придут позднее.
Получат ордена и Бухбанд, и Гетманов, и Горлов. С гордостью будет показывать иногда Сергей сыновьям именной маузер, врученный ему Республикой рабочих и крестьян за храбрость и мужество в борьбе с врагами революции.
Все это будет значительно позже. А в то время лучшей аттестацией им было постановление станичного схода, копия которого пришла в губернский отдел ГПУ. Поступила она с вечерней почтой, когда Яков Арнольдович Бухбанд пригласил к себе для беседы Горлова.
Давно уже начальник оперативного отдела внимательно следил за каждым шагом молодого чекиста, терпеливо поправлял его ошибки и радовался тому, что их становилось все меньше. Свои симпатии к этому смышленому пареньку из рабочих Бухбанд умело скрывал за деловой строгостью и высокой требовательностью, всячески помогая ему обрести уверенность и разумную самостоятельность в решениях и действиях.
Просмотрев только что поступивший документ, Яков Арнольдович отодвинул его в сторонку, побарабанил пальцами по столу и быстро глянул на Сергея. Тот пристроился за соседним столиком и дописывал свой отчет о проделанной в уезде работе, скрипя пером и что-то нашептывая себе под нос.
– Закончил?
Горлов тут же оторвался от бумаги и смущенно улыбнулся:
